Звонок

Пауза.

-Я тоже. — Совсем тихо, будто шепотом. — Но я не могу к тебе приехать. Просто не могу.

-Скажи, где ты, — требует Канда. — Я приеду сам!

-Нет, — а это уже совсем шелест, едва различимый в треске помех.

-Лави!

Молчание, только шорох и какие-то посторонние шумы, призрачные тени чужих разговоров...

-Я хочу увидеть тебя, — упрямо повторяет он.

Невеселый смешок. Молчание.

-Ты не появлялся полгода, — говорит Канда негромко. Наплевать на то, что связист всё слышит, он должен это сказать! Раньше было страшно, а теперь... наверно, прожитые годы берут своё. — Больше даже. Лави, что мне делать, если ты... больше не позвонишь?

-Я... — пауза. Вздох, глубокий, прерывистый. — Я буду звонить. Как обещал. Прости, если не получится часто, но это от меня не зависит...

-Лави, я не о том! — он так сжимает трубку, что она может треснуть в любой момент. — Нам обоим уже... много лет. Я... обо мне разговор отдельный, но ты... Что мне делать, если ты перестанешь звонить?!.

...Тишина в ответ, шорох и короткие гудки. Канда с остервенением швырнул трубку на рычаг, чуть не расколотив аппарат. Покосился на связиста.

-Ну?

-Ничего, — развел тот руками, посмотрел виновато. — То же самое. До ближайшего коммутатора — нормально, дальше как отрезает. Наверно, спецлиния, есть такие, знаете...

-Знаю.

Связист проводил экзорциста удивленным взглядом. Что-то он не в себе... Так-то спокойный обычно, мрачный даже, а после телефонных разговоров делается злее осенней мухи! Странный тип, что и говорить...

..."Где тебя искать? Каким образом тебя искать, если я даже не знаю, как ты выглядишь? Примета... Да, есть, но мало ли таких стариков?"

Он гнал от себя мысль — а надо ли искать, если Лави так этого не хочет? Приятно ли будет ему, состарившемуся, увидеть по-прежнему молодого товарища?

С этими размышлениями он заснул, с ними же и проснулся, еще до рассвета, будто от толчка. Открыл глаза и в мутном сером утреннем свете увидел...

Лави.

Лави сидел на краю его кровати. Лави, каким он его никогда не видел — совсем взрослый. Лет, наверно, двадцати трёх или около того. Серьезный, с усталым лицом. Рыжие волосы прядями липли ко лбу, будто Лави попал под дождь. Да, точно, и одежда мокрая чуть не насквозь...

Он просто сидел и смотрел — молча. Во взгляде читалось что-то такое... какое-то странное спокойствие напополам с усталостью. И как бы еще не безнадежность...

Лави улыбнулся — кривой, невеселой улыбкой, поменял позу, будто собираясь встать и уйти, и тут только Канда понял, что сквозь его фигуру отчетливо просвечивает окно...

...И проснулся, на этот раз по-настоящему, с тревожно бьющимся сердцем. Взглянул на пол — нет, конечно, никаких мокрых следов сапог. Ничего.

Сон.

Странный сон. Непонятный. Одно дело, если бы ему привиделся Лави, каким он его запомнил — бесшабашный мальчишка, такое бывало иногда, но это... Нет, не понять.

"Я хотел его увидеть, — сказал себе Канда, — вот и увидел. Только и всего. Не забыть рассказать ему, когда позвонит..."

Но он не позвонил...

..."Накаркал."

В самом деле, накаркал. Лави не звонил уже... да, больше года.

Сперва Канда держался — бывало уже такое. Потом, по прошествии этого клятого года, всё-таки не выдержал. Начал искать.

Безнадежное дело, столько лет прошло... Неизвестно, под каким именем Лави покидал Европу, а Книжник сумел назвать год, в который тот отправился в путешествие, только приблизительно. Но упрямство Канды сослужило не самую плохую службу: в конце концов, всеми правдами и неправдами ему удалось выяснить, что человек, по приметам вроде бы похожий на Лави, отправился в плавание в Южную Африку примерно в то же время, что обозначил Книжник. Сведений о корабле тоже не сохранилось — изрядное количество бумаг погибло в большом пожаре в портовой конторе, а очевидцев уже не осталось. Канде никого не удалось разыскать, да и не было надежды, что они хоть что-то вспомнят...

"Что теперь? — спросил он себя, вернувшись в Управление. За самовольную отлучку, да еще такую долгую, кому другому бы серьезно влетело, но молодой директор Чан, признаться, Канду побаивался и обошелся только замечанием. — Отправляться в Африку? Есть ли смысл? Я даже не знаю, куда его понесло оттуда! И если здесь я искал информацию не один месяц, и то ничего толком не обнаружил, то там и вовсе затеряться легче легкого... — Он криво усмехнулся. — А может, это вовсе не он отплыл на том корабле. Не так уж я хорош в том, что касается поиска информации. Туда бы самого Лави..."

Он провел рукой по мокрым волосам — морока сушить их, да и не носит теперь никто таких причесок, только внимание привлекать! Обрезать волосы, однако, Канда не желал, будто это напоминало о юности, о том времени, что они с Лави провели вместе...

Длинные пряди запутались, если сейчас не расчесать, потом вовсе не раздерешь. Он встал, чтобы взять с тумбочки расческу, мельком глянул в маленькое помутневшее зеркало. Замер.

Поднес зеркало поближе к лицу, повернул голову, рассматривая себя. Поставил зеркало на место, усмехнулся. Немудрено, что молодой директор Чан так на него посматривал: не с укоризной, как следовало бы, а вроде бы даже с испугом.

Потому что в черных гладких волосах теперь отчетливо серебрилась седина. Челка — та уже наполовину белая, и несколько прядей на висках...

Он знал, что за всё придется расплачиваться. За долгую молодость, за способность к восстановлению, которая не снились нормальным людям, за неуязвимость для нечисти... Это ему объяснил еще старый директор Чан, прадед нынешнего. Он тогда махнул рукой — всё это казалось таким далеким, таким... нереальным. Но вот она, реальность.

Старый Чан предупредил: да, Канда долго не будет стариться. Но когда придет время, старение пойдет стремительно. Вот и появился первый признак...

Сколько ему еще осталось? Старик Чан сам не знал толком, говорил, это будет зависеть от многих обстоятельств... Канда рассчитывал протянуть еще несколько лет, но человек предполагает, а бог, как известно, располагает. Может статься, у него нет и пары месяцев.

Смерти он не боялся. Слишком часто приходилось... умирать. Страшило другое — что, если Лави все-таки позвонит и... уже не застанет его?..

...Телефон разразился пронзительной трелью, заставив вздрогнуть. Прогресс шагал вперед семимильными шагами: теперь аппараты стояли в каждой комнате, не приходилось ходить на переговорный пункт.

Звонок повторился, долгий — междугородний, а то и международный.

Он снял трубку.

-Слушаю.

-Привет, Юу... — голос совсем бесплотный, едва различимый.

-Здравствуй... — к горлу подкатил колючий комок, пальцы машинально свивали и расправляли телефонный шнур. — Ты... Тебя долго не было слышно.

-Меня долго не было... слышно, — согласился Лави.

-Я тебя совсем не слышу.

Короткий смешок.

-Оглох на старости лет?

-Сам-то ты... — Он видел свое отражение в оконном стекле, неестественную усмешку. Что толку улыбаться, если собеседник тебя не видит? — Ты почему пропал?

-Прости, — виновато и устало. — Были большие проблемы со связью. Едва пробился.

Пауза.

-Где ты?

Молчание в ответ.

-Лави, где ты?

Тишина, лишь шелест и треск.

-Только посмей бросить трубку, — сказал он сквозь зубы. — Выслушай меня, Лави. Лави?..

-Я здесь, — тихо-тихо. — Я всё еще здесь, Юу. С тобой.

-Скажи мне, где ты, — повторил он в который уже раз. — Не говори "нет".

Молчание. Короткое, глубокое.

-Где ты?

-Слишком далеко.

-Где?

-Это неважно, — теперь в голосе Лави слышится только горечь. — Я ведь говорил, что не смогу приехать к тебе.

-А я сказал, что приеду сам! — вскипел Канда. — Где ты? Что с тобой, Лави, черт бы тебя побрал?! Я приеду, пока еще...

-Слишком поздно, — сказано тихо и спокойно. Безнадежно. — Оставь. Оставь это, Юу.

-Уже... всё равно, Лави. Если ты опасаешься... Так ты тоже меня не узнаешь. У меня полголовы седых волос. Да и вообще...

Он коротко пересказал то, что узнал от старого Чана. То, о чем никогда Лави не говорил.

Пауза.

-Неправда.

-Зачем мне врать?

Тишина.

-Я больше не... — треск помех. — Юу... не по... время...

-Не бросай трубку. Не исчезай, Лави! Лави? Лави?..

Шорох. Короткие гудки.

Трубка брошена на рычаг так, что слетает с него и раскачивается на шнуре, будто нелепый маятник...

...Полное бессилие — вот что бесит сильнее всего. Он ничего не может сделать. Вообще ничего, даже найти одного-единственного человека. Он даже...

"Я даже не помню, как он выглядел," — от этой мысли становится жутко и холодно внутри.

Действительно, вспоминаются какие-то детали: взгляд, вечно взъерошенные рыжие вихры, жесты, слова, прикосновения... Мозаика не складывается. Никак. Того Лави, которого он знал, Канда вспомнить не может. В того, что видел во сне, взрослого, не верит...

Он ненавидит фотографии. Никогда не смотрит на них, хотя ему дарили карточки старые знакомцы. Слишком это... да, наверно, больно: видеть на пожелтевшей бумаге юных знакомцев и сравнивать их с постаревшими, обрюзгшими или, наоборот, высохшими от времени... Но сейчас выбора нет.

Он находит пачку фотографий, долго ищет хоть одну, на которой есть Лави. Такие попадаются, но настолько дурного качества, что лиц там не разобрать. Были ведь еще, но, наверно, потерялись во время переезда, он никогда их не берег...

Мелькают чужие лица — вот Линали в свадебном платье, вот она же с детьми: упорно присылала карточки каждый год, потом почему-то перестала... Еще кто-то, он их даже не помнит. И вот, наконец... На этой фотографии они были вчетвером: Линали, Аллен, он сам и Лави. Карточка поблекла и пожелтела от времени, но плотный картон — тогда это, кажется, еще именовалось дагерротипом, — сохранил изображения, немного подретушированные мастером. Веселая Линали, важный Аллен, он сам — угрюмый и мрачный, и... размытая фигура на том месте, где должен быть Лави. Еще можно различить руку, лежащую на плече Канды, силуэт — понятно, что человек в форме Ордена, — но вместо лица было лишь мутное пятно. То ли на карточку попала влага, то ли еще что, но...

Он уронил карточку себе на колени. Не осталось ничего. Память подвела, не спасли фотографии. Только голос в телефонной трубке, далекий, бесцветный, растерявший молодость и задор... Может быть, он стал таким именно потому, что Канда начал забывать? Глупости!

Канда резко встал, отчего-то пошатнулся, вынужден был удержаться за спинку кровати.

Последним, что он запомнил, были летящие ему в лицо рассыпанные по полу фотографии, резкая, нарастающая боль в груди, головокружение... А потом тело стало легким, совсем невесомым, боль исчезла, померкли краски, и наступила темнота.

...Сознание возвращалось медленно. Кружилась голова, немного мутило, тело казалось неподъемно тяжелым, будто чужим.

Вот, значит, как. У него действительно нет и пары недель. Может быть, осталось несколько дней. Может, вообще ничего не осталось, и следующий приступ его доконает. Может, оно и к лучшему. Только... как же Лави? Если он позвонит и... не застанет?

Он заставил себя открыть глаза — перед ними плыли цветные пятна. Только через несколько секунд зрение сфокусировалось, и он осознал, что лежит лицом в траву, а это цветное перед глазами — цветы полевой гвоздики и сурепки.

"Что за чепуха?" Он отчетливо помнил, что был в своей комнате. Даже если его... хм... вынесли на воздух, там никак не могло оказаться цветов — стояла промозглая, холодная осень.

Канда не без труда сел — тело слушалось неохотно, будто после долгого сна, — огляделся. Поляна. Роща невдалеке, светлая, березовая, что ли... Неподалеку блестит на солнце зеркало пруда или небольшого озерца, пахнет водой, шелестят камыши. Стрекозы вьются над головой, деловито гудят шмели. Солнечно, тепло, но не жарко — видно, нет и полудня...

"Чертовщина какая-то!" Ему удается, наконец, подняться на ноги, осмотреться получше. Только сейчас он замечает, что на берегу кто-то сидит, спиной к нему, неподвижно. И, может быть, этот кто-то знает, что это за место и как сюда угодил Канда.

Незнакомец явно не слышит его шагов — Канда умеет ходить бесшумно, а уж по траве-то... Еще и камыши шелестят, тут и нарочитого топота не услышишь. Но все равно этот человек как-то слишком уж беззаботен: вовсе не обращать внимания на то, что творится по сторонам, — это ни в какие ворота не лезет! Или... тут просто некого опасаться?

Он подходит вплотную, щурясь на солнце — оно бьет прямо в глаза. На незнакомце одна лишь выцветшая на солнце рубашка — светло-зеленая, кажется, и поношенные замшевые штаны. Рядом на траве лежит аккуратно свернутая куртка, под ней — сапоги.

Когда его отражение появляется из-за кромки воды, незнакомец наконец-то вздрагивает, обнаружив незваного пришельца. Медленно, очень медленно поворачивается, поднимает голову...

А Канда молча стоит над ним и не может понять: как же это он сразу не увидел, что волосы у этого человека — рыжие?..

-Ты?.. — почти в один голос.

-Это правда ты? — он точно такой, каким Канда видел его во сне. Лет двадцати трёх на вид, может, чуть больше. Только лицо не усталое, всего лишь немного растерянное.

-Это правда я, — Лави улыбается краешком губ. — А ты, значит, не прилгнул...

-О чем ты?

-Об этом, — Лави кивает на него. Потом указывает на водную гладь, мол, взгляни.

Канда делает еще шаг вперед и смотрит на свое отражение. Точно такое, каким оно было в помутневшем зеркале. Ему по-прежнему не больше двадцати пяти на вид, только в волосах густо серебрится седина, да взгляд никак не может принадлежать юноше...

Всё очевидно, но он спрашивает зачем-то:

-Так я... умер?

Лави коротко кивает.

Он быстро соображает. Зря его когда-то дразнили тугодумом, не был он таким никогда, просто умело притворялся... Вот и сейчас понял сразу: он выглядит точно так, как выглядел на момент своей смерти. А Лави?..

-И ты...

Лави снова кивает. Он спокоен, даже улыбается.

Канда наклоняется, хватает его за плечи, заглядывает в лицо.

-Когда, Лави? Когда это случилось?!

-Посмотри на меня, — отвечает тот. — Как ты думаешь?

Канда опускается рядом на траву, так и не выпуская Лави, словно боится, что тот растворится, исчезнет.

Неправда.

Действительно боится.

-Ты отплыл в Южную Африку, — говорит он. — После этого о тебе не слышали даже Книжники. Значит...

Молчание.

-Как это было?

-Кораблекрушение, — Лави отворачивается. — Кораблекрушение у мыса Доброй Надежды. Звучит, как название романа, не правда ли? Только это было взаправду. Шторм... Корабль налетел на рифы. Я... даже понять ничего не успел. А и понял бы, шансов выплыть не было...

-Тогда как?! — хочется закричать, но получается только шептать. — Как?!

Лави прекрасно его понимает.

-Я не знаю, — говорит он и наконец-то смотрит Канде в глаза. — Я только помнил, что обещал тебе звонить. Я не мог... не сдержать слова. Просто вспоминал как ты делал то, что пообещал, что должен был... даже когда замертво падал. И я тоже... сумел. Очень сложно было прорваться. С каждым годом всё тяжелее и тяжелее, и времени все меньше и меньше... — Он вздергивает подбородок. — Сил почти не осталось. Юу, я... Я хотел тебе сказать. Сказать правду. Ты бы не поверил, но обманывать тебя я не хотел! И не мог решиться рассказать. Никак. Думал, в этот раз уж точно, но стоило тебя услышать... — У Лави дрожат губы, едва заметно, но Канда видит. Шепот становится почти неразличимым, только шелеста и треска помех не хватает. — Я больше бы уже, наверно, не смог пробиться. И так... дважды — впустую. Где тебя носило?