Без названия

-Ты счастливый, — говорит он.

Теперь моя очередь смотреть удивленно.

-Ты можешь делать, что хочешь, — поясняет Лави, и по его лицу пробегает тень. Губы сжимаются, во взгляде читается что-то такое, чему я снова не могу подобрать названия.

-Я выполняю приказы.

-А в рамках приказа?

Молчу. Приказ я выполняю, так или иначе, но... Кроме него, меня мало что связывает. Только мои собственные понятия о долге и чести, а их не так уж сложно вписать в существующие границы. Больше для меня ничего не существует. Лави прав, я могу делать, что хочу. И никто меня в этом не упрекнет. Не посмеет.

-А ты не можешь? — почему-то спрашиваю я. Вижу непонимание и поясняю: — Не можешь делать, что хочешь?

А мне вообще какое дело? Мне наплевать на окружающих. Я знаю, директор ценит меня не только за мою силу, но еще и за это: меня можно отправить на такое задание, где придется жертвовать жизнями спутников. Я его выполню, потому что мне все равно, кто рядом со мной. Разве что Линали я бы постарался уберечь, но и то... А если мне плевать на жизни людей, то до их чувств и желаний мне и вовсе нет дела. Я примерно знаю, что ими движет, что им нужно... Все одинаковые.

-Не могу. — Лави смотрит на меня, во взгляде — тоска. Какого черта он вообще говорит со мной? Какого черта я ему отвечаю?! — Я Книжник. Не имею права... привязываться.

-Ясно.

Мне правда понятно. Я уже слышал кое-что, теперь свел воедино. Эти двое — старик и Лави — смотрят и наблюдают. Историю пишут. Ясно, что писать ее надо беспристрастно, а значит, ни с чьей стороны. Только старику уже все равно, он дряхлый и мудрый... наверно. А Лави, я говорил, мой ровесник. Это мне никто не нужен, а ему? И кто-то тянет меня за язык:

-А остальные в Ордене? Ты с ними дружишь?

Удивление на лице:

-Дружу?..

-Как мимо ни пройди — "ха-ха" да "хи-хи".

-А-а... — снова кривая усмешка. — Информация. Ее легче выдают, когда доверяют. А там, в управлении, все такие доверчивые, кроме директора... и тебя.

Невольно фыркаю. Отворачиваюсь. Я не недоверчивый. Я просто умею видеть людей насквозь. Может, бывают знатоки и получше, но я пока не ошибался. Только Лави пока до конца не разгадал: не потому, что он мне не по зубам, просто труда себе не давал присмотреться к нему как следует. Может, еще и присмотрюсь. А может, и нет.

Не могу удержаться, снова скашиваю на него глаза. На губах — прежняя веселая улыбка, только рот кривится, превращая ее в горькую гримасу. От него веет болью. Не той, что бывает от ран, другой. Глубокой, душевной. А он улыбается. И все верят этой улыбке. А ему, наверно, хочется, чтобы кто-то разглядел за ухмылкой — его боль...

-Ложись, — говорю я. — Завтра рано выйдем.

-Ага...

Укладываемся. Я долго не сплю. Слушаю дыхание Лави — он тоже не спит, хотя притворяется вполне искусно. Кто другой поверил бы.

Уверен, он тоже не спит. Тоже слушает, как я дышу. Только ему меня не разгадать, вот в чем разница...

Он засыпает первым, я следом. Просыпаемся в обратном порядке: сперва я, он за мной. Не дошли мы до места назначения, акума сами до нас добрались. Почуяли, не иначе как.

Много. Десятка два, и здоровые все... Хотя я видал и не таких.

-Не лезь, — говорю сразу. — Не мешай мне.

-Но я...

-Не лезь! — Хватит церемоний. Должно быть, вид у меня достаточно убедительный, потому что Лави вдруг тушуется и отступает.

-Понял...

Понял — и молодец. Дальше мне уже не до него, акума слишком много. Надеюсь, за себя он постоять может, а если нет... Я все равно не помогу. Что-то я слишком много думаю о нем, вот даже начал искать взглядом. Зря — акума промашек не прощают, мне перепало, и очень здорово. Но это — чепуха, не впервой... Откуда же их столько? А, сколько бы ни было, все мои!..

-Канда!.. Канда!..

Едва ощутимая пощечина. Еще одна. Голова безвольно мотается, в мыслях — каша. Открываю глаза — вижу белое пятно, рыжее пятно, черное пятно... Потом зрение приходит в норму, и я различаю Лави. Бледное лицо в потеках крови — бровь рассечена, взмокшие волосы, испуганный взгляд.

-Живой... — Лави опускает руку и оседает. — Живой...

-С чего бы мне сдохнуть? — непослушными губами выговариваю я. Поворачиваю голову, осматриваясь. Кто-то, выходит, задел. Крови слишком уж много. А вот кто мне пособил...

-У тебя сердце не билось, — сообщает Лави, и рот его снова кривится в странной гримасе — то ли улыбке, то ли... не знаю, как назвать. — Совсем. Я думал...

-Надо было не думать, а сильнее по роже вмазать. Я бы быстрее очнулся. — Я сажусь. Так... Одежда — в клочья. Неудивительно. Ладно, в сумке есть запасная... если, конечно, уцелела сумка.

-Тебя акума расстрелял в упор, — негромко произносит Лави. — Почему ты до сих пор жив?

Я вижу, что простым "потому что" от него не отделаться. Сам виноват. Подставился. Нечего было головой крутить, проверять, как там напарник. На напарнике, к слову, ни царапины, только моя кровь на руках, ну и ссадина на лице. Такой ловкий или просто спрятался хорошо?..

-Не твое дело, — отвечаю я. Грубо, но действенно. Лави отшатывается, на лице — жестокая обида, не детская, отнюдь. Еще бы... Я должен добавить:: — Не могу рассказать.

-Понимаю, — одними губами произносит Лави и отворачивается. Старается, чтобы плечи не вздрагивали. Ничего не выходит, конечно. — Чужие тайны.

-Мои.

Повисает молчание. У меня внутри что-то происходит. Я не имею в виду регенерацию тканей, этот процесс противен, но привычен, не впервой ведь. Нет, это где-то совсем глубоко, там что-то тянет и болит, выкручивает, ломает, мешает думать, толкает под локоть...

Протестующий вскрик. Эти самые вздрагивающие плечи. Под моими ладонями бьется пульс на шее, неровно стучит сердце — он худой, все ребра пересчитать можно.

-Ты что?..

Что — я? Что я делаю? Зачем?! Кто мне этот паренек? Я ничего о нем не знаю, я с ним пятые сутки в пути... ну, еще один раз помог поднести книги, но это не в счет. Я знаю только, что у него невеселая улыбка, серьезный взгляд, светлая голова и рот на замке.

-Ничего. Я тебе скажу. — Ну кто меня тянет за язык?! — Если обещаешь молчать. Об этом почти никто не знает.

Он поворачивает голову — рыжие пряди щекочут мне висок, я чувствую тепло его щеки, — произносит едва слышно:

-Не надо.

-Что?

-Не надо говорить. Ты не хочешь, я вижу.

Он высвобождается из моих рук так легко, будто я вовсе его не держу. А я и правда не держу, вернее, не удерживаю. Захоти я остановить его силой, Лави бы со мной не справиться, но я даже не пытаюсь.

-Прости меня, — добавляет он, и я не нахожусь, что ответить. — Я задаю слишком много вопросов. Ничего не могу с этим поделать. Я же Книжник. Будущий.

И снова эта кривая усмешка.

-И тебе не интересно?

-Интересно. Но душу тебе выворачивать ради своего интереса я не буду, — отвечает Лави серьезно. — Довольно того, что ты жив. А почему... неважно.

Я прислушиваюсь к себе — уже все в порядке. Поднимаюсь на ноги — Лави наблюдает за мной с нескрываемым интересом, но это почему-то не раздражает, — ищу сумку. Нахожу: она почти не пострадала. Надо бы переодеться, но натягивать чистую одежду на грязное тело не хочется.

-Пошли, — говорю я. — Заночуем у реки.

Идти тут недалеко. Река — одно название, курица вброд перейдет, но кое-как вымыться можно, что мы и делаем. Краем глаза слежу за Лави. Он действительно худой, жилистый, почти как я, но более угловатый, что ли? Белокожий, как большинство рыжих, только лицо и руки загорелые. И шрамы по всему телу. Почему-то хочется расспросить, откуда они. Но я молчу.

Я знаю, он точно так же наблюдает за мной. Точно так же хочет узнать, что за татуировка у меня на груди. Но, как и я, ничего не спросит. Если захочу, расскажу сам. Если нет — спрашивать бесполезно.

Кое-как отмывшись, располагаемся на ночлег. Лави молчит, ворошит костер длинной веткой, поднимая тучи искр. Ему тоскливо, я чувствую. Лучше бы ему не ходить со мной...

-Канда, — вдруг подает он голос.

-Чего?

-Это имя?

-Нет, — я делаю паузу в надежде, что он на этом и успокоится. Но нет...

-Как тебя зовут?

Молчу. Не люблю свое имя. Не знаю, почему, но не люблю. И все-таки отвечаю нехотя:

-Юу.

-Юу... — Лави словно пробует имя на вкус. — Юу...

Смотрит в костер.

-А ты? — спрашиваю я неожиданно. — Тебя на самом деле зовут Лави?

Отрицательное движение головы.

-А как?

Зачем я его допрашиваю? Какое мне дело до его имени?

-Не знаю. — Лави не смотрит на меня. — Не помню.

Кажется, для него это важно. Не понимаю. Имя? Что такое имя? Набор звуков. Зови меня иначе, я бы немногое потерял... Но я молчу, потому что не хочу его обидеть. И это странно — мне никогда не было дела до таких вещей...

-Почему тебя никто не называет по имени? — спрашивает он вдруг.

Молча пожимаю плечами. Мне это не нравится, но объяснять не хочется.

-Можно мне... — Лави осекается на полуслове, но я понимаю, о чем он хочет просить.

И снова что-то происходит внутри. Странное ощущение, такого раньше никогда не было.

-Можно, — отвечаю я. — Только не жалуйся потом.

-Не буду, — он наконец-то улыбается. На этот раз по-настоящему, и я больше ничего не говорю.

Пусть называет, как хочет. У него нет имени, значит, я отдам ему свое — мне оно все равно не нужно. Глупо? Может, и так. Но мне-то какая разница?..

4.

Просыпаюсь ночью. Лави сидит у костра, обхватив колени руками. Смотрит в огонь. Мы решили не дежурить: я достаточно чутко сплю, чтобы услышать чужака. Да и не бывает тут людей, мы в такой глухомани... А он не спит.

Подхожу, сажусь рядом. Близко, но не вплотную. Так, чтобы чувствовать тепло чужого тела, не прикасаясь.

Конечно, он меня замечает. Но не поворачивает головы, не отводит взгляда от языков пламени.

-Что не спишь? — спрашиваю я.

Пожимает плечами в ответ. Скорее даже, передергивает, как-то болезненно, зябко.

-Дрыхнуть до полудня не дам.

Кивает. Понял, дескать.

Молчим.

-Юу...

Я вздрагиваю — меня очень давно никто не называл по имени. Но что уж... Сам разрешил.

-Можно, скажу?

-Скажи.

-Я тебе завидую. — Лави поворачивает голову. В зрачке отражается пламя костра.

-Да ну...

-Завидую. Ты сильный.

-Я делаю то, что должен делать. Вот и всё.

-Я тоже, — Лави невесело усмехается. — Только я сомневаюсь. Все время сомневаюсь. И боюсь.

-Чего боишься? — Никогда ни с кем не вступал в такие разговоры. Ненавижу обнажать душу. Не люблю, когда выворачивают душу передо мной. А сейчас... не могу не спросить.

-Ты знаешь, что Книжникам запрещено привязываться? — Я киваю. Лави продолжает: — Я боюсь привязаться. По-настоящему. Хотя нет, не этого боюсь. Боюсь понять это, когда станет слишком поздно. Когда уже ничего не поделаешь...

Молчу. Что тут скажешь? Мне никто не нужен, я привык быть один. Знаю, кое-кто меня жалеет, и зря. Впору бы мне их пожалеть.

-Заметишь, — говорю я, — если что, скажи мне. Я тебе врежу. Глядишь, дурь и вылетит.

Лави смеется. Не то чтобы весело, но с облегчением.

-Обязательно скажу.

Повисает молчание. Трещит костер.

Чувствую, я должен что-то сделать. Не знаю, что. Ничего не понимаю в человеческих отношениях. Мне не нужно. Просто не нужно. Но...

Знаю, другие бы похлопали по спине, сказали бы что-нибудь воодушевляющее. Я этого не умею.

Меняю позу. Так, чтобы соприкоснуться плечами с Лави. Он вздрагивает, но не отстраняется. Наоборот, прижимается ко мне сильнее. Так и сидим, смотрим в огонь.

Для меня одиночество — сознательный выбор. Не могу и не умею быть вместе с кем-то. Не могу быть в толпе, не понимаю, что нужно тем, что хочет "дружить". Лави, может, и рад бы быть как все, но не имеет права. Он Книжник. Но от этого ему не менее одиноко...

Мы похожи, только мотивы у нас разные. И если я могу хоть чем-то помочь ему, я помогу. Мне не трудно.

Обратно добираемся быстро. Лави хороший ходок, видно — привычный. Даже по раскисшей от дождя глинистой дороге идет уверенно, не снижая темпа.

Можно было бы дойти до управления и сегодня. Но по такой темени лучше не торопиться — дождь прекратился, но тучи, низкие, свинцовые, готовы в любой момент разразиться новым зарядом. Да и некуда особенно спешить. Задание выполнено.

Находим более-менее сухое место под высокими старыми елями. Лави умудряется развести костер: сырые ветки трещат и плюются искрами, но какое-никакое тепло от огня идет. Одежда волглая, противно липнет к телу. Лави зябко передергивает плечами: я уже заметил, ему не нравится такой промозглый холод. Хотя кому он вообще может нравиться?

Устраиваемся на ночь. Земля сырая, но выручают ели — можно наломать лапника. Колко, но хоть не в луже лежишь. Снимаю плащ — если им укрыться, будет теплее, чем если просто спать в одежде.

Лави сидит, обхватив колени, едва ли не поставив ноги в костер. Мерзнет.

-Ложись, — киваю на место рядом с собой.

Мотает головой.

-У костра теплее.

-Он прогорит скоро. Или до утра будешь хворост подбрасывать?

Смотрит на меня искоса. Вижу — ищет подвох. Не находит — нет его.

Двигается ближе. Чувствую — насторожен. Все-таки устраивается на самодельной лежанке, спиной ко мне, так, чтобы не коснуться. Ёжится.

-Не дури. — Сам придвигаюсь вплотную, натягиваю на нас обоих свой плащ. Тоже отворачиваюсь — у Лави спина напряжена, ему не по себе. — Так теплее. Всегда так ночуем.

Я лгу. Никогда в жизни не подставлял никому спину. Никогда ни с кем не делил один плащ. Линали укрывал, было дело, но чтобы так... Может, только когда-то давно, в детстве... Но я такого не помню, а значит, можно считать, что этого и не было.

Но так действительно теплее. Лави тоже согревается, я чувствую, как он расслабляется. Сперва притворяется спящим — я слышу по дыханию, — потом перестает притворяться и засыпает по-настоящему.

Просыпаюсь я первым, как обычно. Едва рассвело, снова накрапывает дождь. Поворачиваюсь, вглядываюсь в лицо Лави — по лицу спящего о многом можно сказать, во сне люди не носят масок.

Он спит беспокойно — наверно, какой-то сон, — по лицу то и дело пробегает тень, он хмурится. Потом вдруг едва заметно улыбается...

Хорошее лицо. Кажется, я верно угадал.

Лави просыпается мгновенно, будто и не спал. Наверно, чувствует мой взгляд.

Хрипло, спросонья:

-Что случилось?..

-Вставать пора, — отвечаю спокойно и сдергиваю с него свой плащ. — К обеду как раз дойдем.

-Ага...

Идем молча. Краем глаза наблюдаю за спутником. Он меняется. К тому моменту, как мы оказываемся в стенах управления, он уже совсем другой.

Нас встречают. Расспрашивают. Расспрашивают, конечно, Лави, меня — бесполезно. Доклад директору — это одно, а чесать языком я не привык.

Возвращаюсь от Комуи. В коридоре, конечно, толпа. Лави что-то рассказывает, бурно жестикулируя. Что-то об акума, кажется.