La révolution

Как же, однако, изменили его эти три года... "Надо было уходить раньше, — вот о чем думал старик, шагая рядом с учеником по дороге. — Намного раньше. Может, история и потеряла бы какие-то сведения, зато..." А что — "зато"? У него остался бы ученик? Да, наверно...

1788г. Париж

-Ты слишком сблизился с графом де Мораном, — сказал ему учитель. Темные глаза его на худом, изборожденном морщинами лице казались провалами в пустоту. Ему больше всего шла роль монаха-аскета, но сейчас он вынужден был одеваться простолюдином и играл эту роль не без успеха.

-Вот как? — Эжен бестрепетно выдержал этот взгляд.

-Да. Насколько мне известно, он таскает тебя по всевозможным злачным местам, — холодно сказал учитель. — Ты, часом, не забыл, кто ты таков и в чем состоит твоя миссия?

-Разумеется, нет. — Как просто, оказывается, привыкнуть к роли дворянина! Если на поясе у тебя шпага, если с тобой говорит простолюдин — как легко быть высокомерным и язвительным... даже если собеседник — твой учитель. — Я прилагаю все усилия к тому, чтобы получать как можно больше информации из самых разных источников. Должен отметить: то, о чем говорят при дворе, разительно отличается от мнений людей низшего сословия. Полагаю, вы и сами могли это заметить, учитель!

-Продолжай, — кивнул тот, слушая ученика явно не без интереса.

-В тех притонах, что вы изволили упомянуть, — сказал Эжен, — говорят о многом. Правда, мало кто слушает это. Я уверен, к примеру, что граф де Моран попросту не обращает внимания на речения простолюдинов. И все же...

Он говорил долго, потому что в самом деле успел узнать достаточно много. То, что происходило при дворе, никак не вязалось с творящимся в самом Париже, и это было... страшно. Страшно тем, что никто из тех, с кем общался каждый день Эжен, бедный шевалье из провинции, даже не понимал, во что может вылиться их беспечность. А он — повидавший уже не одну войну и не одно восстание, — понимал, и от этого становилось совсем скверно на душе. Он давил эти ощущения, как мог, зная, что Книжнику не пристали подобные чувства, но мало преуспел. Просто не мог представить, что не станет вот этих — веселых, беззаботных, топящих мимолетную грусть в вине, забывающихся в объятиях красивейших женщин, швыряющих золото направо и налево, купающихся в роскоши, тогда как народ утопает в нищете...

Не мог вообразить себе мира, в котором графа де Морана — не станет.

Граф был хорош не только внешне. Он получил великолепное образование, он говорил на восьми языках, мог поддержать беседу на любую тему, — спорить с ним было для Эжена истинным наслаждением, — обожал пофилософствовать, правда, сводил все посылки к эпикурейству, которому, собственно, и был привержен. Эжену часто казалось, будто де Моран поставил себе целью промотать свое состояние за минимально возможный срок, но золото не иссякало: предки графа вложили деньги в действительно прибыльные предприятия, и финансы его пребывали в прекраснейшем состоянии.

Всего тремя годами старше Эжена, де Моран к тому же заслужил известность прославленного сердцееда — к ногам его падали и знатные дамы, и благородные девицы, и прославленные куртизанки, и, по слухам, сама королева. Помимо женщин, он обожал лошадей, прекрасно ездил верхом и слыл одним из лучших фехтовальщиков.

Эжен помнил, как граф впервые пригласил его "поразмяться" с тренировочными шпагами. Он тогда ни разу не сумел коснуться его, хотя точно знал, что сумеет справиться с большинством противников...

-Нужно будет дать вам пару уроков, д'Орси, — сказал тогда де Моран весело. — Вы держите шпагу, как вертел. У вас в роду не было, случайно, трактирщиков?

-Очень может быть, — спокойно ответил Эжен. — Я не могу перечислить своих предков на пять веков назад, как это способны сделать вы, граф. Вполне может статься, что среди них затесался и подобный субъект.

-Вы обиделись, что ли, д'Орси? — удивился граф. — Бросьте! Вы в самом деле плохо фехтуете!

-Желаете сойтись врукопашную? — кротко предложил Эжен и был удивлен, когда граф согласился.

Здесь он уступить не мог. И не уступил, сразу же положив де Морана на обе лопатки. И еще раз. И еще — чтобы и мысли не возникло о случайности. Чем-чем, а подобной борьбой Эжен владел превосходно, спасибо учителю, мог убить тычком пальца, мог обездвижить... и не графу было с ним тягаться.

-Квиты, — заключил де Моран, в очередной раз поднимаясь с земли. К ним уже спешили слуги с водой и полотенцами. — Если вы выбьете шпагу из рук у нападающего, вам ничто не страшно. Но если не выйдет...

-Я возьму у вас несколько уроков, с вашего позволения, — учтиво поклонился Эжен. — Хотя мне и нечем расплатиться...

-Расплатитесь вашими уроками, д'Орси, — усмехнулся де Моран. — Согласны?

Конечно, он был согласен...

...-Никто из них не понимает этого, — закончил Эжен. — Учитель, я... мне немного не по себе. Очень странно наблюдать подобное.

-Я понимаю тебя, — едва заметно улыбнулся Книжник. — Людям свойственно не видеть очевидного, особенно если они живут в этом... очевидном и принимают его как данность. Не забывай — это мы пришли со стороны, они же не знали ничего иного!

-Понимаю... — тихо сказал Эжен. Он действительно понимал, и от этого делалось особенно жутко.

-Желаешь просветить их?

-Нет, — твердо ответил он. — Это стало бы вмешательством в ход событий, не так ли? А мы не имеем на это права...

В Пуатье солнечно. Даже жарко — ученик то и дело утирает пот с лица, влажные пряди липнут ко лбу, темнеют, делаясь из рыжих почти красными.

Постоялый двор. Колодец. Лави, запрокидывая голову, жадно пьет из предложенного сердобольной женщиной кувшина: ходит кадык на юношеской шее, по подбородку стекает струйка воды, рубашка на груди намокает, прилипая к телу...

Внутри здания полутемно, прохладно. Пахнет прогорклым маслом и какой-то стряпней, впрочем, они рады и такому.

Ученик вдруг напрягается, встает из-за стола, направляется к посетителю, устроившемуся в дальнему углу. Старик напрягает зрение: неброский плащ, объемистый рюкзак... Искатель. Ничего удивительного — в Европе их много.

Лави говорит с ним довольно долго, возвращается мрачный, садится на свое место.

-Плохие новости? — спрашивает старик.

-Да, — разжимает губы Лави. Он смотрит в стол, и это понятно — он боится взглядом выдать то, чего не положено чувствовать ученику Книжника. — Плохие.

-А именно?

Новости в самом деле нерадостные. Рувелье обвиняет Орден в попытках захватить власть — глупость несусветная, но работает такое обвинение отменно! Несколько экзорцистов под стражей, остальные выбиваются из сил, отражая атаки акума. Четверо погибли. Непозволительно много для Ордена, в котором каждый боец на счету! Кто именно — неизвестно, искатель не знал их имен...

Старик смотрит на лицо ученика, спокойное, строгое. Перехватывает его взгляд — будто смотрит в зеркало. То зеркало, что показывает прошлое...

1788г. Париж

-У вас есть невеста, д'Орси? — спросил де Моран, сбросив пустую бутылку под стол. Они оба уже были пьяны, и, хотя мысли еще не путались, координация движений уже нарушилась.

-Нет, — мотнул головой Эжен и невольно улыбнулся. Невеста... Надо же.

-А у меня есть, — то ли похвастался, то ли пожаловался де Моран.

-Вы ее любите? — дипломатично осведомился Эжен.

-Конечно, нет, — ответил граф, откупоривая очередную бутылку. Получалось у него плохо, пришлось перехватить сосуд с живительной влагой и заняться им самому. — Она из хорошей семьи. Красивая. Неглупая. Она нравилась мне... в детстве. Этого достаточно.

-Вот как...

-Только у меня такое чувство, д'Орси, — граф наклонился ближе, так что темные глаза его оказались совсем рядом, — что я больше никогда ее не увижу.

-Почему же?

-Ее семья уехала в Италию. Во Флоренцию, — де Моран подставил бокал, отпил, скривил в усмешке красиво очерченные губы. — Уже полгода как. Думаю, они не вернутся.

-Почему вы так решили? — вино развязало язык, один говорил, другой спрашивал больше, чем дозволено этикетом.

-Не знаю... — В темных глазах стояла тоска, Эжен видел это, нет, чувствовал всем своим существом. — Не знаю. Просто... Мне так кажется. А вы...

-Что?

-Вы не чувствуете этого?

-Чего именно? — Эжен не понимал, о чем идет речь, и ему стало неуютно.

Негромкий смешок. Де Моран прикрыл лицо рукой. Он без пудреного парика, волосы у него темные, не очень длинные, и непривычно видеть его таким...

Оба пьяны, оба давно скинули камзолы, оставшись в одних рубашках. И давно прогнали женщин, потому что их ласки и фальшивый смех — не то, что требуется им обоим.

-Вчера при мне один человек оскорбил даму, проезжавшую мимо в карете, — негромко сказал де Моран после паузы.

-Вы вызвали его на дуэль? — Эжен достаточно хорошо знал привычки своего покровителя, чтобы предполагать такой исход.

-Нет. Просто стоптал его конем... — Поймав недоуменный взгляд д'Орси, граф пояснил: — Я ведь не мог вызвать на дуэль простолюдина!

-Простолюдина?..

-Именно, д'Орси, именно... Об этом я и пытаюсь сказать... — граф смотрел в сторону, но Эжен видел, как кривится его рот. — Что происходит? Что?..

-Я не понимаю, о чем вы.

-Понимаете... — Де Моран поднял голову, взглянул на ученика Книжника в упор. — Всё вы понимаете! Вы не видите разве... — он повел рукой вокруг себя. — Вся эта роскошь, все эти шелка и кружева, жемчуга и бриллианты — под ними гниль и разложение, могильный смрад! Я целую девушку, а вижу оскаленный череп!..

-Вы слишком много выпили, граф, — деликатно заметил Эжен, невольно передернувшись.

-Разве? — удивился тот. — Нет, что вы... Это еще не много... Слушайте, д'Орси! Слушайте, смотрите, неужели вы правда этого не чувствуете? Роскошь, что окружает нас, эти дворцы, эти празднества — пир во время чумы! Еще немного, и...

Эжен промолчал, потому что не знал, что ответить. Он был уверен, что де Моран не сознает возможного — и очень скорого! — краха монархии, но... ошибся.

-Вы думаете, я ничего не слышу и не понимаю? — спросил вдруг граф, заставив Эжена вздрогнуть. — Я видел, как вы внимательно прислушиваетесь к словам последних пьяниц в заведениях, и тоже стал слушать. Я ведь не дурак, д'Орси, и, хотя я многого не знаю, я чувствую — это конец. Он вот-вот наступит, и только поэтому я сорю деньгами — все равно я не заберу их с собой в могилу, а детей у меня, надеюсь, нет и не будет...

-Почему? — с трудом выдавил Эжен — в горле отчего-то пересохло.

-Я не хочу, чтобы мой наследник рос при новом режиме, — спокойно ответил де Моран. — Я верно служу королю и королеве и не желаю ничего иного для моего сына... которого у меня не будет, потому что я больше никогда не увижу свою невесту...

Он умолк, допивая остатки вина прямо из бутылки. Эжен смотрел на него, не зная, что сказать. Ученик Книжника не ожидал, что беззаботный с виду аристократ окажется достаточно проницателен, чтобы суметь прислушаться к словам простолюдинов. Но ведь прислушался же и сделал какие-то выводы... Что ж... Граф де Моран действительно был не только красив, но и умен, и проницателен, это следовало признать.

-Отчего же вы не поедете к ней... во Флоренцию? — спросил он негромко.

-Оставить Францию... сейчас? — поднял на него глаза граф. — Вы насмехаетесь надо мной?

-Что вы...

-Я не уеду, — де Моран смотрел на Эжена, и во взгляде его читалась непреклонная решимость. — Мой долг — служить его величеству. Остальное неважно...

-Но вы ведь знаете, что политика его величества привела... — сделал попытку Эжен.

-Я все знаю, — граф жестом велел ему замолчать. — Я знаю, д'Орси... Но это — мой король. Моя страна. Неважно, какие они, они — мои. Я буду их защищать, пока хватит сил...

-И никогда не увидите свою невесту, — невесть зачем повторил Эжен. Слова графа отчего-то ранили его в самое сердце.

-Никогда, — усмехнулся тот в ответ. — Какое это имеет значение?

Он наклонился ближе, Эжен чувствовал запах его тела, запах вина, пролитого на рубашку, видел потрескавшиеся губы — совсем рядом, длинные ресницы, темные глаза, в которых отражалось пламя свечей...

Языки огня колыхнулись и исчезли, оставляя после себя темноту...

...Старик вздрагивает: так знакомо ринулись вверх языки огня, обнимающего подброшенную в костер ветку. Что-то он слишком глубоко задумался...

Сегодня они миновали Ангулем. Не такой уж большой город, но газеты продавались и тут. Лави купил сразу несколько и долго читал. Видимо, не вычитал ничего хорошего, потому что все выпуски отправились в сточную канаву.

Старик нарочно не спрашивает ничего, ждет, пока ученик сам все расскажет. Но тот молчит. Молчит, и только мрачнеет все больше, почти не разговаривает... то и дело взглядывает через плечо, хотя смысла в этом нет никакого.

Старик знает, что через давешнего искателя Лави пытался связаться с Орденом. Ничего не вышло, слишком плохая была связь, только и удалось подтвердить сведения о гибели четверых экзорцистов. Кого именно, так и не смогли выяснить, и, видимо, это и гложет душу ученика...

Старик снова смотрит в огонь, силой воли заставляя себя не видеть в мерцающих углях ничего... Никакого света свечей, отражающегося в черных глазах, никаких бликов огня в камине, ложащихся на черные волосы, на смуглую кожу, белые кружева... Никаких острых искр в бриллиантовых перстнях, что унизывают тонкие пальцы, к которым он тянется губами... Никакой памяти о Гийоме де Моране.

1789г. Париж

-Нам пора. — Лицо учителя спокойно, как обычно. Глубоко запавшие глаза ничего не выражали. Ему шла монашеская одежда, как ничто иное. Учителю было всего сорок шесть, но Эжену часто казалось, что тот много старше...

-Уже? — тщательно дозированное удивление. — Я полагал, эта история еще не закончена.

-Конец ее близок, — учитель улыбнулся уголками губ. — Я был сегодня в городе. Думаю, и ты слышал достаточно, чтобы понять — осталось недолго.

-Выходит, мы не увидим окончания? — спросил Эжен. Он знал, что рано или поздно уходить придется, но чтобы так скоро...

-Увидим, — ответил учитель. — Но оставаться здесь нам нельзя. Ты ведь понимаешь, к чему идет дело?

-Конечно.

-Тогда переодевайся. Ты больше не шевалье Эжен д'Орси. Ты просто Эжен Орси. — Учитель сделал паузу. — Мы должны увидеть конец этой истории, но наблюдать за ним мы будем не отсюда. Как ты понимаешь, в наши планы отнюдь не входит быть затоптанными чернью.

-Разумеется, я понимаю, — Эжен одно за другим снимал с пальцев кольца.

Это — выиграно в карты в одном притоне. Это — подарено красивой молодой вдовой. Это он взял в счет долга. А это — он удержал руку, — это дал ему де Моран. Просто снял с пальца один из своих бриллиантов, не самый большой, но зато чистой воды, искристый, сказал, мол, ему перстень мал, а Эжену в самый раз, и если что, тому хватит расплатиться с карточным долгом или купить лошадь...