La révolution

La revolution

-Поздно уже. Может, остановимся на ночь?

-Заночуем на окраине, — подумав, отвечает он. — Там дешевле, а разницы, по сути, никакой.

Да, вот так правильно. Образ скуповатого старика ему подходит. Нет, не скуповатого. Бережливого: мало ли, на что могут потребоваться в пути деньги? Они оба здоровы, сыты, ночи сейчас теплые, с ними ничего не станется, даже если придется заночевать на улице. Но до таких крайностей вряд ли дойдет, к тому же, на улицах небезопасно. Все-таки это Париж, и он совсем не изменился за много лет...

Он идет чуть впереди, но краем глаза все же видит, как ученик оглядывается назад. Все время оглядывается. Делает то, чего делать попросту нельзя, но... сейчас он не станет выговаривать мальчишке, потому что отчасти понимает, что творится у того на душе.

Позади остается Нотр-Дам, величественный, как всегда, как годы и годы назад. Прекрасный и равнодушный. В тени его происходило всякое, и ко многому он был причастен... Только ученику дела нет до красоты старинного собора, он даже не смотрит на него. Думает о чем-то своем, и лицо его приобретает замкнутое выражение.

Старик знает, о чем мыслит его ученик. Он достаточно стар, чтобы понимать это, через его руки прошел не один такой мальчишка, поэтому... Нет. Те были другими. А этот — этот слишком похож на него самого в юности. В юности, что пришлась на эпоху великих потрясений...

1786г. Париж

Значит, отныне ему предстоит обитать тут... Он окинул взглядом полутемный коридор: что ж, это не самый худший вариант из возможных. Конечно, он предпочел бы поменяться местами с учителем, но тот счел возможным доверить ученику важную задачу, и спорить было бессмысленно. Впрочем, был в этом определенный смысл: наставник обладал такой внешностью и манерами, что ему вряд ли бы удалось вкрасться в доверие к постоянным обитателям Лувра и Версаля. Поэтому он заключил: место его — на улицах Парижа. Ученик же, безусый юнец с приятным лицом и располагающим обхождением, вполне сможет сойти за одного из тех безвестных дворян, что во множестве вьются у королевской кормушки, а значит, разживется кое-какой информацией.

Он и не думал возражать. Вживаться в новую роль всегда было интересно, вот только прежде ему никогда не приходилось играть аристократов. Впрочем, он полагал, что справится. Оставалось только привыкнуть к очередному имени, а там уже...

-Смотрите, куда идете, сударь! — прозвучало у него над ухом. В задумчивости он и правда не глядел по сторонам и налетел на кого-то, появившегося из-за поворота.

Он посмотрел на того, с кем столкнулся. Дворянин, разумеется. Высокий, выше его почти на голову, и рост этот еще увеличивали каблуки модных туфель. Надменное смуглое лицо, глаза темные — видимо, южанин. Черты немного резкие, но порода, что называется, видна. Безупречный парик, камзол сидит идеально... а пошит из такой ткани и так украшен, что сразу становится ясно: владелец его отнюдь не бедствует. Об этом же говорили и драгоценности незнакомца, и его шпага... Вкуса этому человеку явно было не занимать, поэтому он не выглядел нелепым или смешным в этом пышном наряде. Впрочем, охота смеяться отпала бы у любого при взгляде на его лицо.

-Приношу вам свои извинения, сударь, — пришлось согнуться в самом что ни на есть учтивом поклоне. В его задачу входило как можно скорее свести знакомство с молодыми дворянами, но он не рассчитывал, что это произойдет таким образом. Конечно, вернее способа познакомиться, чем нарваться на дуэль, и не придумаешь, но его это не устраивало: не хватало еще отправиться на тот свет по прихоти раззолоченного дворянчика! — Я загляделся на картину и в самом деле был настолько невнимателен, что позволил себе подобное...

Попавшийся так некстати дворянин взглянул на него сверху вниз с нехорошим прищуром. Потом вдруг нахмурился, будто припоминая что-то, бросил задумчиво:

-Кажется, я уже видел вас где-то, сударь. Соблаговолите представиться!

Говорил он таким тоном, что и мысли не возникало ослушаться. Впрочем, этот человек явно имел право так себя вести.

-Шевалье Эжен д'Орси к вашим услугам, — и снова поклон.

-Граф Гийом де Моран, — дворянин едва соизволил наклонить голову.

"Граф де Моран, — пронеслось в голове. — Известный при дворе бретёр и забияка, любитель азартных игр, вина и женщин. Унаследовал титул и состояние после смерти отца, очень богат, швыряет деньги без счета. При этом — убежденный роялист, яростно предан королевской чете, на все попытки переманить его на другую сторону отвечает исключительно вызовом на дуэль. Повезло, ничего не скажешь..."

-Ах да... — де Моран взглянул на него пристальней. — Я вспомнил, где видел вас, шевалье. Вы явились прошлой ночью в Лувр. С вами пришел еще какой-то мужчина, и оба вы были одеты странствующими монахами. — Он прищурился. — Вас, однако, провели к их величествам. Кто вы такой, сударь?

-А кто вы такой, сударь, чтобы задавать подобные вопросы? — это было очень рискованно, но ответить правду нельзя, врать же — себе дороже.

-Вы хотите сказать, что никогда не слыхали моего имени, шевалье? — приятно поразился де Моран.

"Слыхал, конечно," — мог бы сказать тот, кто звался сейчас Эженом д'Орси, но промолчал. Конечно, перед прибытием он тщательно ознакомился с характеристиками всех придворных, успел узнать кое-что и в самом Париже. Например, ходили слухи, что де Моран пользуется благорасположением ее величества, и неизвестно еще, за какие такие заслуги.

-Простите, граф, — ответил он вслух. — Я лишь второй день при дворе. Я недавно из провинции, поэтому...

-Поэтому вас немедленно по прибытии принимают их величества, — кивнул де Моран. На красивом породистом лице читалась легкая заинтересованность. — Кто же вы все-таки такой, шевалье д'Орси? Быть может, тайный агент?

Он постарался сохранить невозмутимое выражение лица.

-Вы одеты, как дворянин, — продолжал граф. — Вы носите шпагу. Вас принимает королевская чета. Но я никогда не слышал вашего имени. Впрочем, могу допустить, что не все фамилии нашего королевства мне известны... Тем не менее, несмотря на то, что вы одеты, как дворянин, вы не выглядите, как дворянин.

Вот это уже было неприятно. Эжен полагал, что достаточно хорошо отыгрывает роль небогатого дворянчика, невесть из какой милости приглашенного ко двору, но, как выяснилось, обмануть искушенных царедворцев было не так-то просто.

-Впрочем, — внезапно завершил мысль де Моран, — если вас принял его величество, значит, он вам доверяет. А раз так... — на этот раз он наклонил голову чуть ниже, чем прежде. — Рад знакомству.

-Взаимно, граф, — Эжен растянул губы в улыбке. Это был отличный шанс быстро влиться в придворную жизнь. Граф де Моран, надо же! Не какой-нибудь нищий шевалье вроде него самого, а такой человек! За этот шанс следовало хвататься обеими руками. — Надеюсь, вы все же примете мои извинения за то, что я...

-Бросьте, — отмахнулся де Моран. Бриллиант на его руке полыхнул яростным светом, удивительно ярким в мрачном коридоре. — Д'Орси, и все же, кто вы такой и чем занимаетесь?

-Прошу прощения, граф, это не моя тайна, — спокойно ответил Эжен. — Могу лишь заверить вас, что деятельность моя, равно как и моего наставника, которого вы видели вчера, направлена исключительно на благо Франции.

-Понимаю... — протянул де Моран. Видно было, что он колеблется, будто обдумывая что-то. Что именно, Эжен даже предположить не мог: по этому лицу, по темным глазам не читалось ровным счетом ничего. — Что ж, шевалье... Полагаю, наша встреча была не последней. И постарайтесь больше не налететь ни на кого. Можно упасть и случайно напороться на чью-нибудь шпагу, а это весьма неприятно, заверяю вас!

-Благодарю за совет, граф, — еще один поклон, и разговор можно считать оконченным.

Де Моран удалялся быстрым шагом: прямая спина, гордо вскинутая голова, тяжелая шпага на боку... Он, несмотря на молодость, был отменным фехтовальщиком, связаться с ним отваживались немногие.

"Итак, мы знакомы, — подытожил Эжен. Привыкание к новому имени давалось тяжело, но он привык справляться с этим. — Что дальше?.."

-Почему мы ушли? — Вопрос задан будто бы в сторону, но он чувствует: ученик косится на него из-под падающих на лоб рыжих прядей.

-Пришла пора. — Ответ нейтрален, как и пристало.

-Я не понимаю, — ученик, наконец, смотрит на него прямо. — Война не закончилась. Так почему?

-Война не закончилась, — соглашается он. — Закончилась история. Следующую будут писать другие Книжники. А мы пойдем дальше. — Он видит непонимание во взгляде юноши и снисходит до объяснения: — Кроме того, мы слишком задержались. Слишком привязались к этому месту. Ты ведь и сам понимаешь это, верно ведь, Лави?

-Да. — Юноша снова смотрит под ноги. — Я понимаю.

-Тогда к чему вопросы?

Молчание в ответ. Старик знает, что ученик его украдкой оборачивается назад, хотя нет никакой возможности разглядеть отсюда громаду покинутого замка. Оборачивается, будто ждет чего-то... Он не дождется — это старик знает наверняка. Не дождется. И не вернется. Потому что он — тоже Книжник...

-Купите газету, купите газету, сударь! — надрывается рядом детский голосок, и юноша, не глядя, бросает мальчишке мелкую монету.

Разворачивает бульварный листок, пробегает взглядом. Меняется в лице...

-Купите газету! — кричит мальчишка, удаляясь. — Последние новости! Купите газету, сударь!

-Что там? — спрашивает старик.

-Ничего интересного, — спокойно отвечает ученик. Сминает бумажный лист в комок, бросает в сточную канаву. — Совершенно ничего...

Он узнает новости немного позже, на постоялом дворе. Странное происшествие: будто бы взорвалось огромное количество динамита. Есть пострадавшие, они утверждают, что видели кошмарных тварей, словно вышедших из ада, с которыми бились ангелы Господни. Бульварная газетенка предрекала конец света, но старик знал, что это — всего лишь очередная атака акума на Черный орден, а ангелы Господни — экзорцисты. Смешно подумать... Мало кто из них тянул на ангела. Если вдуматься, то никто...

1787г. Париж

-Д'Орси! Вы едете? — граф де Моран в нетерпении похлопывал по бедру перчаткой. Слуга в ливрее графских цветов держал под уздцы великолепного серого в яблоках жеребца, тот приплясывал на месте от нетерпения.

-Разумеется, граф, — ответил Эжен. Его лошадь была не в пример скромнее, да и слуга, мягко говоря, выглядел намного хуже графского, но большего скромному шевалье и не полагалось. — Разве я могу вам отказать?

-И правда! — расхохотался де Моран, взлетая в седло. Наездником он был превосходным и не упускал случая покрасоваться перед парижскими дамами и девицами, кои питали к нему неиссякаемый интерес. — Д'Орси, не записать ли вас в мои верные слуги?

-Отчего бы и нет, — флегматично отозвался Эжен. — Тогда, по меньшей мере, вам придется платить за то, что я вас сопровождаю.

И снова смех: запрокинутая голова, белоснежные зубы, смуглая шея в белоснежной пене кружев, длинные ресницы, родинка на виске...

...Это было неожиданно: увидев никому не известного шевалье в зале, граф де Моран подошел к нему первым и заговорил. Никто не слышал, о чем именно, но ушли эти двое вместе.

Ученик Книжника и мечтать не смел о такой удаче: знакомство с де Мораном, более того, приятельство с ним мигом вводило его в такие круги, где он и думать не смел оказаться просто так. Что уж привлекло графа, оставалось только догадываться, но... Он мог предположить.

Де Моран, преданный королю до мозга костей, живо интересовался всем, что связано было с обожаемым монархом. А уж попавшийся под руку "тайный агент" — что могло быть любопытнее? Тем более, если этот тайный агент тремя годами моложе и выглядит сущим юнцом! Сам бог велел покровительствовать ему, а заодно, если удастся, то и узнать что-то занимательное, вот де Моран и делал это с присущим ему "тактом".

-Д'Орси! — сказал он, завидев ученика Книжника. Тот, как и пристало никому не известному мелкопоместному дворянину, жался у стены, пока не решаясь заговорить с кем-либо. То, что его окликнул сам де Моран, повергло окружающих в некоторую растерянность. — Вы сегодня заняты?

-Нет, граф, — ответил он как мог спокойнее.

-Отлично! — заявил тот, положив руку ему на плечо. — Тогда поедете с нами. Вы не возражаете, я надеюсь?

-Что вы, — выдавил улыбку Эжен. — Разве я могу возражать, если меня приглашаете вы!

-Если вас смущает финансовый вопрос... — произнес де Моран ему почти в самое ухо. От графа свежо и остро пахло какими-то новомодными духами (он следил за модой), бриллиант в фамильном перстне играл всеми своими гранями в солнечном свете. Де Моран был невероятно хорош собой, прекрасно знал об этом и умел пользоваться данным преимуществом. — Не беспокойтесь. Я ссужу вас необходимой суммой, расплатитесь, как будете в состоянии. А до тех пор позвольте мне позаботиться о вас!

-Как вам будет угодно, — с большим усилием выговорил Эжен, стараясь не поворачивать головы, чтобы не столкнуться взглядом с де Мораном, не видеть его темных глаз, веселых и порочных, таких притягательных...

-Тогда едемте! — приказал граф, отстраняясь, и Эжену пришлось пойти за ним вместе с добрым десятком таких же безденежных дворян, готовых ради милости де Морана на все, что угодно.

Впрочем, он не пожалел об этом. Де Моран таскал его по всему Парижу, от лучших салонов, в которых изысканные дамы, раскинувшись на диванах, обсуждали труды Вольтера и Руссо и толковали их в свете сложившейся политической обстановки, до грязнейших притонов, и неизвестно еще, где было интереснее...

В Блуа сегодня пасмурно. Всю неделю, не переставая, льет дождь. Правда, разносчикам газет все нипочем, они зарабатывают себе на хлеб, поэтому на центральных улицах то и дело слышится охрипший от стараний и простуды голосок очередного мальчишки.

Старик делает вид, будто не замечает, как ученик украдкой сует разносчику газет монетку, проглядывает первые полосы, вздыхает с облегчением, потом вчитывается в мелкий шрифт последних заметок, замирает на мгновение... Сминает лист, выбрасывает.

Так — раз за разом. Старик знает, о чем пишут в этих заметках: слухи и сплетни, невероятный вымысел и еще более невероятная правда. На первых полосах никто никогда не опубликует статью о том, что непонятные монстры атаковали замок в Англии. Нет, это проходит по разряду небылиц и печатается в газетном "подвале". Но если ты знаешь, что и где искать, ты выудишь правду даже из этих куцых статеек...

Значит, ученика до сих пор не отпускает. Плохо. Казалось, он изменился, уйдя из Ордена, сделался прежним. Таким, каким был за несколько лет до того: настоящим учеником Книжника. Умным, внимательным, способным приспособиться к чему угодно, к любой ситуации, влиться в любую компанию... Совершенно бессердечным.

Как же, однако, изменили его эти три года... "Надо было уходить раньше, — вот о чем думал старик, шагая рядом с учеником по дороге. — Намного раньше. Может, история и потеряла бы какие-то сведения, зато..." А что — "зато"? У него остался бы ученик? Да, наверно...

1788г. Париж

-Ты слишком сблизился с графом де Мораном, — сказал ему учитель. Темные глаза его на худом, изборожденном морщинами лице казались провалами в пустоту. Ему больше всего шла роль монаха-аскета, но сейчас он вынужден был одеваться простолюдином и играл эту роль не без успеха.

-Вот как? — Эжен бестрепетно выдержал этот взгляд.

-Да. Насколько мне известно, он таскает тебя по всевозможным злачным местам, — холодно сказал учитель. — Ты, часом, не забыл, кто ты таков и в чем состоит твоя миссия?

-Разумеется, нет. — Как просто, оказывается, привыкнуть к роли дворянина! Если на поясе у тебя шпага, если с тобой говорит простолюдин — как легко быть высокомерным и язвительным... даже если собеседник — твой учитель. — Я прилагаю все усилия к тому, чтобы получать как можно больше информации из самых разных источников. Должен отметить: то, о чем говорят при дворе, разительно отличается от мнений людей низшего сословия. Полагаю, вы и сами могли это заметить, учитель!

-Продолжай, — кивнул тот, слушая ученика явно не без интереса.

-В тех притонах, что вы изволили упомянуть, — сказал Эжен, — говорят о многом. Правда, мало кто слушает это. Я уверен, к примеру, что граф де Моран попросту не обращает внимания на речения простолюдинов. И все же...

Он говорил долго, потому что в самом деле успел узнать достаточно много. То, что происходило при дворе, никак не вязалось с творящимся в самом Париже, и это было... страшно. Страшно тем, что никто из тех, с кем общался каждый день Эжен, бедный шевалье из провинции, даже не понимал, во что может вылиться их беспечность. А он — повидавший уже не одну войну и не одно восстание, — понимал, и от этого становилось совсем скверно на душе. Он давил эти ощущения, как мог, зная, что Книжнику не пристали подобные чувства, но мало преуспел. Просто не мог представить, что не станет вот этих — веселых, беззаботных, топящих мимолетную грусть в вине, забывающихся в объятиях красивейших женщин, швыряющих золото направо и налево, купающихся в роскоши, тогда как народ утопает в нищете...

Не мог вообразить себе мира, в котором графа де Морана — не станет.

Граф был хорош не только внешне. Он получил великолепное образование, он говорил на восьми языках, мог поддержать беседу на любую тему, — спорить с ним было для Эжена истинным наслаждением, — обожал пофилософствовать, правда, сводил все посылки к эпикурейству, которому, собственно, и был привержен. Эжену часто казалось, будто де Моран поставил себе целью промотать свое состояние за минимально возможный срок, но золото не иссякало: предки графа вложили деньги в действительно прибыльные предприятия, и финансы его пребывали в прекраснейшем состоянии.

Всего тремя годами старше Эжена, де Моран к тому же заслужил известность прославленного сердцееда — к ногам его падали и знатные дамы, и благородные девицы, и прославленные куртизанки, и, по слухам, сама королева. Помимо женщин, он обожал лошадей, прекрасно ездил верхом и слыл одним из лучших фехтовальщиков.

Эжен помнил, как граф впервые пригласил его "поразмяться" с тренировочными шпагами. Он тогда ни разу не сумел коснуться его, хотя точно знал, что сумеет справиться с большинством противников...

-Нужно будет дать вам пару уроков, д'Орси, — сказал тогда де Моран весело. — Вы держите шпагу, как вертел. У вас в роду не было, случайно, трактирщиков?

-Очень может быть, — спокойно ответил Эжен. — Я не могу перечислить своих предков на пять веков назад, как это способны сделать вы, граф. Вполне может статься, что среди них затесался и подобный субъект.

-Вы обиделись, что ли, д'Орси? — удивился граф. — Бросьте! Вы в самом деле плохо фехтуете!

-Желаете сойтись врукопашную? — кротко предложил Эжен и был удивлен, когда граф согласился.

Здесь он уступить не мог. И не уступил, сразу же положив де Морана на обе лопатки. И еще раз. И еще — чтобы и мысли не возникло о случайности. Чем-чем, а подобной борьбой Эжен владел превосходно, спасибо учителю, мог убить тычком пальца, мог обездвижить... и не графу было с ним тягаться.

-Квиты, — заключил де Моран, в очередной раз поднимаясь с земли. К ним уже спешили слуги с водой и полотенцами. — Если вы выбьете шпагу из рук у нападающего, вам ничто не страшно. Но если не выйдет...

-Я возьму у вас несколько уроков, с вашего позволения, — учтиво поклонился Эжен. — Хотя мне и нечем расплатиться...

-Расплатитесь вашими уроками, д'Орси, — усмехнулся де Моран. — Согласны?

Конечно, он был согласен...

...-Никто из них не понимает этого, — закончил Эжен. — Учитель, я... мне немного не по себе. Очень странно наблюдать подобное.

-Я понимаю тебя, — едва заметно улыбнулся Книжник. — Людям свойственно не видеть очевидного, особенно если они живут в этом... очевидном и принимают его как данность. Не забывай — это мы пришли со стороны, они же не знали ничего иного!

-Понимаю... — тихо сказал Эжен. Он действительно понимал, и от этого делалось особенно жутко.

-Желаешь просветить их?

-Нет, — твердо ответил он. — Это стало бы вмешательством в ход событий, не так ли? А мы не имеем на это права...

В Пуатье солнечно. Даже жарко — ученик то и дело утирает пот с лица, влажные пряди липнут ко лбу, темнеют, делаясь из рыжих почти красными.

Постоялый двор. Колодец. Лави, запрокидывая голову, жадно пьет из предложенного сердобольной женщиной кувшина: ходит кадык на юношеской шее, по подбородку стекает струйка воды, рубашка на груди намокает, прилипая к телу...

Внутри здания полутемно, прохладно. Пахнет прогорклым маслом и какой-то стряпней, впрочем, они рады и такому.

Ученик вдруг напрягается, встает из-за стола, направляется к посетителю, устроившемуся в дальнему углу. Старик напрягает зрение: неброский плащ, объемистый рюкзак... Искатель. Ничего удивительного — в Европе их много.

Лави говорит с ним довольно долго, возвращается мрачный, садится на свое место.

-Плохие новости? — спрашивает старик.

-Да, — разжимает губы Лави. Он смотрит в стол, и это понятно — он боится взглядом выдать то, чего не положено чувствовать ученику Книжника. — Плохие.

-А именно?

Новости в самом деле нерадостные. Рувелье обвиняет Орден в попытках захватить власть — глупость несусветная, но работает такое обвинение отменно! Несколько экзорцистов под стражей, остальные выбиваются из сил, отражая атаки акума. Четверо погибли. Непозволительно много для Ордена, в котором каждый боец на счету! Кто именно — неизвестно, искатель не знал их имен...

Старик смотрит на лицо ученика, спокойное, строгое. Перехватывает его взгляд — будто смотрит в зеркало. То зеркало, что показывает прошлое...

1788г. Париж

-У вас есть невеста, д'Орси? — спросил де Моран, сбросив пустую бутылку под стол. Они оба уже были пьяны, и, хотя мысли еще не путались, координация движений уже нарушилась.

-Нет, — мотнул головой Эжен и невольно улыбнулся. Невеста... Надо же.

-А у меня есть, — то ли похвастался, то ли пожаловался де Моран.

-Вы ее любите? — дипломатично осведомился Эжен.

-Конечно, нет, — ответил граф, откупоривая очередную бутылку. Получалось у него плохо, пришлось перехватить сосуд с живительной влагой и заняться им самому. — Она из хорошей семьи. Красивая. Неглупая. Она нравилась мне... в детстве. Этого достаточно.

-Вот как...

-Только у меня такое чувство, д'Орси, — граф наклонился ближе, так что темные глаза его оказались совсем рядом, — что я больше никогда ее не увижу.

-Почему же?

-Ее семья уехала в Италию. Во Флоренцию, — де Моран подставил бокал, отпил, скривил в усмешке красиво очерченные губы. — Уже полгода как. Думаю, они не вернутся.

-Почему вы так решили? — вино развязало язык, один говорил, другой спрашивал больше, чем дозволено этикетом.

-Не знаю... — В темных глазах стояла тоска, Эжен видел это, нет, чувствовал всем своим существом. — Не знаю. Просто... Мне так кажется. А вы...

-Что?

-Вы не чувствуете этого?

-Чего именно? — Эжен не понимал, о чем идет речь, и ему стало неуютно.

Негромкий смешок. Де Моран прикрыл лицо рукой. Он без пудреного парика, волосы у него темные, не очень длинные, и непривычно видеть его таким...

Оба пьяны, оба давно скинули камзолы, оставшись в одних рубашках. И давно прогнали женщин, потому что их ласки и фальшивый смех — не то, что требуется им обоим.

-Вчера при мне один человек оскорбил даму, проезжавшую мимо в карете, — негромко сказал де Моран после паузы.

-Вы вызвали его на дуэль? — Эжен достаточно хорошо знал привычки своего покровителя, чтобы предполагать такой исход.

-Нет. Просто стоптал его конем... — Поймав недоуменный взгляд д'Орси, граф пояснил: — Я ведь не мог вызвать на дуэль простолюдина!

-Простолюдина?..

-Именно, д'Орси, именно... Об этом я и пытаюсь сказать... — граф смотрел в сторону, но Эжен видел, как кривится его рот. — Что происходит? Что?..

-Я не понимаю, о чем вы.

-Понимаете... — Де Моран поднял голову, взглянул на ученика Книжника в упор. — Всё вы понимаете! Вы не видите разве... — он повел рукой вокруг себя. — Вся эта роскошь, все эти шелка и кружева, жемчуга и бриллианты — под ними гниль и разложение, могильный смрад! Я целую девушку, а вижу оскаленный череп!..

-Вы слишком много выпили, граф, — деликатно заметил Эжен, невольно передернувшись.

-Разве? — удивился тот. — Нет, что вы... Это еще не много... Слушайте, д'Орси! Слушайте, смотрите, неужели вы правда этого не чувствуете? Роскошь, что окружает нас, эти дворцы, эти празднества — пир во время чумы! Еще немного, и...

Эжен промолчал, потому что не знал, что ответить. Он был уверен, что де Моран не сознает возможного — и очень скорого! — краха монархии, но... ошибся.

-Вы думаете, я ничего не слышу и не понимаю? — спросил вдруг граф, заставив Эжена вздрогнуть. — Я видел, как вы внимательно прислушиваетесь к словам последних пьяниц в заведениях, и тоже стал слушать. Я ведь не дурак, д'Орси, и, хотя я многого не знаю, я чувствую — это конец. Он вот-вот наступит, и только поэтому я сорю деньгами — все равно я не заберу их с собой в могилу, а детей у меня, надеюсь, нет и не будет...

-Почему? — с трудом выдавил Эжен — в горле отчего-то пересохло.

-Я не хочу, чтобы мой наследник рос при новом режиме, — спокойно ответил де Моран. — Я верно служу королю и королеве и не желаю ничего иного для моего сына... которого у меня не будет, потому что я больше никогда не увижу свою невесту...

Он умолк, допивая остатки вина прямо из бутылки. Эжен смотрел на него, не зная, что сказать. Ученик Книжника не ожидал, что беззаботный с виду аристократ окажется достаточно проницателен, чтобы суметь прислушаться к словам простолюдинов. Но ведь прислушался же и сделал какие-то выводы... Что ж... Граф де Моран действительно был не только красив, но и умен, и проницателен, это следовало признать.

-Отчего же вы не поедете к ней... во Флоренцию? — спросил он негромко.

-Оставить Францию... сейчас? — поднял на него глаза граф. — Вы насмехаетесь надо мной?

-Что вы...

-Я не уеду, — де Моран смотрел на Эжена, и во взгляде его читалась непреклонная решимость. — Мой долг — служить его величеству. Остальное неважно...

-Но вы ведь знаете, что политика его величества привела... — сделал попытку Эжен.

-Я все знаю, — граф жестом велел ему замолчать. — Я знаю, д'Орси... Но это — мой король. Моя страна. Неважно, какие они, они — мои. Я буду их защищать, пока хватит сил...

-И никогда не увидите свою невесту, — невесть зачем повторил Эжен. Слова графа отчего-то ранили его в самое сердце.

-Никогда, — усмехнулся тот в ответ. — Какое это имеет значение?

Он наклонился ближе, Эжен чувствовал запах его тела, запах вина, пролитого на рубашку, видел потрескавшиеся губы — совсем рядом, длинные ресницы, темные глаза, в которых отражалось пламя свечей...

Языки огня колыхнулись и исчезли, оставляя после себя темноту...

...Старик вздрагивает: так знакомо ринулись вверх языки огня, обнимающего подброшенную в костер ветку. Что-то он слишком глубоко задумался...

Ученик спит по другую сторону костра, с головой закутавшись плащом. Кажется, он очень устал, во всяком случае, не захотел даже ужинать, сразу улегся спать.

Сегодня они миновали Ангулем. Не такой уж большой город, но газеты продавались и тут. Лави купил сразу несколько и долго читал. Видимо, не вычитал ничего хорошего, потому что все выпуски отправились в сточную канаву.

Старик нарочно не спрашивает ничего, ждет, пока ученик сам все расскажет. Но тот молчит. Молчит, и только мрачнеет все больше, почти не разговаривает... то и дело взглядывает через плечо, хотя смысла в этом нет никакого.

Старик знает, что через давешнего искателя Лави пытался связаться с Орденом. Ничего не вышло, слишком плохая была связь, только и удалось подтвердить сведения о гибели четверых экзорцистов. Кого именно, так и не смогли выяснить, и, видимо, это и гложет душу ученика...

Старик снова смотрит в огонь, силой воли заставляя себя не видеть в мерцающих углях ничего... Никакого света свечей, отражающегося в черных глазах, никаких бликов огня в камине, ложащихся на черные волосы, на смуглую кожу, белые кружева... Никаких острых искр в бриллиантовых перстнях, что унизывают тонкие пальцы, к которым он тянется губами... Никакой памяти о Гийоме де Моране.

1789г. Париж

-Нам пора. — Лицо учителя спокойно, как обычно. Глубоко запавшие глаза ничего не выражали. Ему шла монашеская одежда, как ничто иное. Учителю было всего сорок шесть, но Эжену часто казалось, что тот много старше...

-Уже? — тщательно дозированное удивление. — Я полагал, эта история еще не закончена.

-Конец ее близок, — учитель улыбнулся уголками губ. — Я был сегодня в городе. Думаю, и ты слышал достаточно, чтобы понять — осталось недолго.

-Выходит, мы не увидим окончания? — спросил Эжен. Он знал, что рано или поздно уходить придется, но чтобы так скоро...

-Увидим, — ответил учитель. — Но оставаться здесь нам нельзя. Ты ведь понимаешь, к чему идет дело?

-Конечно.

-Тогда переодевайся. Ты больше не шевалье Эжен д'Орси. Ты просто Эжен Орси. — Учитель сделал паузу. — Мы должны увидеть конец этой истории, но наблюдать за ним мы будем не отсюда. Как ты понимаешь, в наши планы отнюдь не входит быть затоптанными чернью.

-Разумеется, я понимаю, — Эжен одно за другим снимал с пальцев кольца.

Это — выиграно в карты в одном притоне. Это — подарено красивой молодой вдовой. Это он взял в счет долга. А это — он удержал руку, — это дал ему де Моран. Просто снял с пальца один из своих бриллиантов, не самый большой, но зато чистой воды, искристый, сказал, мол, ему перстень мал, а Эжену в самый раз, и если что, тому хватит расплатиться с карточным долгом или купить лошадь...

Эжен задержал кольцо в горсти. Остальные уронил на столик, понадеялся, что учитель ничего не заметил.

Граф Гийом де Моран сейчас кутил где-то, заливая непонятную тоску дорогим вином, и не знал, что дни его сочтены...

-Хочешь предупредить кого-то? — голос учителя прозвучал сухо и холодно. — Кого-то из твоих новых друзей?

Последнее слово он произнес так, что Эжена передернуло. Все правильно. У Книжника не может быть друзей. Просто — не может. Не о чем и думать...

-Нет, — сказал он. — Это стало бы вмешательством в историю, не так ли?

-Верно, — улыбнулся учитель, словно у него отлегло от сердца. — Поэтому — собирайся скорее. Мы уходим.

Он снова сидит у костра — бессонница. Ученик, закутавшись в плащ, спит. Вернее, делает вид, что спит: старик слышит, как дышит Лави, и это не дыхание спящего.

Сегодня они прошли Бордо. Ничего интересного, только свежая порция новостей: стало ясно, что Черный орден держится из последних сил. Экзорцистов осталось — по пальцам перечесть, те, что в состоянии, работают на износ, остальных спешно подлатывают и снова отправляют в поле, потому что иначе — никак. И где-то там сражается мастер меча, темноглазый и темноволосый юноша со скверным характером, по поведению — аристократ до мозга костей, отчего-то обративший внимание на пыль у себя под ногами — ученика Книжника. Обративший внимание и поднявший эту пыль до своего уровня, научивший жить и чувствовать... Только пыли от этого теперь только хуже.

"Нужно было уходить раньше, — снова думает старик, вороша угли в костре. Они вспыхивают неожиданно ярко: как огонь в глазах Гийома де Морана, как искры света в его бриллиантах... — Раньше. Пока он не привязался настолько сильно. Он ведь был безупречен прежде... Как я. Да. Как я..."

1789г. Париж

Они жались к стенам домов, сторонясь бушующей толпы. Уже можно было не слушать, о чем кричат те или иные трибуны, все стало ясно и так. Бастилия взята. Монархия рухнула. Теперь дотаптывают ее останки...

Смотреть на это было страшно. Страшно, но... впечатления эти оказались бесценны. Эжен даже понимал учителя: за этим нужно наблюдать со стороны, не принадлежа ни к какой из сторон, иначе описание получится чересчур однобоким.

И все же, как ни старался он сделаться бесчувственным, что-то сжималось внутри, когда громили особняки его хороших знакомых, когда выволакивали на улицы женщин, с которыми он проводил ночи... Когда убивали его друзей.

Он и не знал, что у него есть друзья. Понял это только теперь. Виконт де Лабуэр — веселый мальчишка лет семнадцати, роялист и насмешник, для которого не было ничего святого; маркиз ла Клермон-Ферран, слишком серьезный и рассудительный для своих двадцати с небольшим лет, он все старался подвести математическую базу под игру в кости; шевалье д'Обюсон, пьяница и бабник, невероятно талантливый: песни на его стихи распевал весь Париж...

Всех их казнили на Гревской площади. Всех.

Он должен был оказаться среди них, но смотрел на казнь из толпы и благодарил за это учителя. Несмотря ни на что, Эжен не хотел умирать. А смерть этих людей он запомнил до мельчайших подробностей, чтобы передать их будущим поколениям, чтобы рассказать, как дерзко смеялся в лицо судьям Лабуэр, как невозмутим был Клермон-Ферран, какой гнусный пасквиль успел пустить перед самой своей казнью д'Обюссон, сочинив его едва ли не на плахе...

-Пора уходить из Парижа, — сказал учитель.

Они снова оделись монахами: тех пока не трогали.

-Так мы не увидим финала? — зачем-то спросил Эжен.

-Все ясно и так, — ответил учитель. Он высок, намного выше приземистого ученика и поэтому, наверно, всегда говорил с ним снисходительно. Граф де Моран тоже был высок, но никогда не обращался так с Эженом... — Нет смысла терять время.

-А что потом?

-Потом начнется другая история, и писать ее будут другие люди, — усмехнулся Книжник. — Наша миссия окончена. Мы идем дальше... Эжен.

-Да, учитель, — кивнул тот, пряча руки в широких рукавах монашеского одеяния.

Они медленно двигались по городу, минуя наполовину разобранные баррикады, по улицам, мимо Гревской площади... Там снова собралась толпа — видимо, опять кого-то казнили.

"Кого на этот раз? — стиснул зубы Эжен. — Знакомого или нет? А если даже нет, то..."

Окрик заставил их посторониться, мимо прогрохотала телега с осужденным. Его возвели на эшафот, и Эжен едва сумел сдержать стон — это был граф де Моран...

Без парика, без расшитого камзола, без драгоценностей, в одной простой рубахе, с растрепанными темными волосами... На лице синяки, на руках тоже — видно, отбивался. На ногах стоит нетвердо: должно быть, отделали, когда все же захватили, а может, это последствия допроса...

Эжен почти не слушал приговора. Просто смотрел на Гийома, зная, что видит его в последний раз и даже не может дать ему знать, что жив... да не просто жив — не сбежал, не примкнул к революционерам... Не сбежал?..

Нет, лучше де Морану было не знать, что Эжен д'Орси здесь, в толпе. Так он мог умирать спокойно, и лицо его было почти счастливым — он не узнал о предательстве.

-Нам пора, — напомнил учитель, тронув его за локоть.

-Да, — Эжен глубже надвинул капюшон. Что он мог сделать? Ну что?! Рвануться на помощь? А дальше? Стражники, жаждущая крови толпа вокруг — они оба умерли бы там, а так... так умирал только Гийом. Только он. А вместе с ним — душа того, кто звался Эженом д'Орси, но в скором времени должен был вовсе потерять имя.

— Идем.

Так он и запомнил графа де Морана: на эшафоте, со скованными руками, простоволосого, в распахнутой на груди рубахе. Темные волосы трепал ветер, граф улыбался, а солнце одинаково отражалось в его черных глазах и в лезвии гильотины...

...А тело его бросили собакам.

"Ты же умер, — сказал мысленно старик. — Много лет назад. Не приходи больше, Гийом!"

"Ну почему же? — ответило ему пламя костра. — Почему бы мне не прийти, если ты до сих пор меня помнишь?"

"Потому, что я не хочу тебя помнить, — почти не солгал старик. — Потому, что такой же, как ты, отнимает у меня ученика, и я..."

"И ты ничего не можешь поделать, — подытожило пламя. — Знаешь, Эжен... Если бы ты тогда предупредил меня, вряд ли бы история пошла другим путем, как ты полагаешь?"

Он много размышлял об этом. Все верно, ничего бы не изменилось. Точно так же была бы взята Бастилия, точно так же казнили бы Людовика XVI и Марию-Антуанетту, точно так же ликовали бы республиканцы... Но один-единственный человек был бы жив. Один. Единственный.

Капля чернил. Они все — не более чем капли чернил, включая его самого. Одной больше, одной меньше, для истории это не имеет никакого значения! Что, если не появился бы на свет Наполеон? Может быть, все шло бы своим чередом, а может, его место занял бы другой, еще более удачливый полководец. Еще одна капля чернил. Все возможно, вот только история не знает сослагательного наклонения, и все случилось именно так, как случилось...

Но что делать, если капля чернил отказывается держаться на кончике пера, срывается, въедается в пальцы, пятнает манжеты, если ты не можешь отделаться от нее? Что, если чернила обретают собственную волю и власть над тобой?..

Книжник посмотрел на ученика. Тот так и не спал, лежал, укрывшись с головой, и старик слышал едва различимые сдавленные всхлипы. Плакать при наставнике Лави не позволял себе лет с семи, да и в целом не отличался чувствительностью.

Старик понимал, что заставляло ученика день за днем сходить с ума, вчитываться в мелкий шрифт дрянных газетенок, искать любые упоминания о покинутых недавно местах, и вот так плакать по ночам — втихомолку, вцепившись зубами в запястье, чтобы не выдать себя ни единым звуком, отчаянно желая тому, далекому — уцелеть в очередном бою... Он пережил все то же самое.

Он — пережил.

Лави, возможно, тоже переживет. Возможно.

"Почему ты не увел его из Ордена раньше? — спросило пламя костра голосом Гийома де Морана. — Ты же все видел. Уж тебе-то опыта не занимать!"

"Видел, — согласился старик. — Я думал, это просто приятельство..."

"Ах, не лги! — рассмеялся Гийом. — Если это — просто приятельство, то мы с тобой... хм... были просто знакомы! Так почему, Эжен?"

"Не знаю, — ответил старик и снова солгал. Впрочем, эту ложь Гийом должен был понять. — Не знаю. Я не чувствовал в этом угрозы."

"Тогда зачем ты его увел? Почувствовал, наконец... угрозу, а, Книжник?"

"Да, — согласился старик. — Прежним он уже не станет. Но..."

"Ну да. Он послушается и переломит себя, — хмыкнул Гийом. Треснула в костре ветка. — Как это сделал ты. Пройдет мимо эшафота того мальчишки, как бишь его?.."

-Прекрати! — Книжник сказал это вслух, и Лави вздрогнул.

"Пройдет и ничего не сделает, — безжалостно продолжал Гийом. Книжник почти слышал его голос, иронический, издевательский... полный горечи. — А потом всю жизнь будет ненавидеть себя. Так, что ли, Эжен?"

"Я... ненавижу себя? — спросил старик. И признал: — Пожалуй, да. Я мог предупредить тебя и не сделал этого, не посмел вмешаться в ход истории. Я видел, как тебя везли на казнь, и не попытался отбить тебя у стражи. Вряд ли бы мне это удалось, но вдруг?.. Я не сделал ничего, вообще ничего, я послушался учителя и стал истинным Книжником. Я помню всё, Гийом, до мельчайшей детали, и это — моё наказание..."

"Хочешь поделиться им с кем-то еще?" — шепнула на ухо струйка дыма, теплая и невесомая, как прикосновение Гийома.

"Нет," — ответил Книжник. Правдиво, в кои-то веки.

Посмотрел на ученика. Тот, конечно, сумеет сдержаться. Не сойдет с ума — Книжник достаточно хорошо знал его. Но он всегда будет терзаться мыслью: если бы он остался в Ордене, не удалось ли ему спасти того, единственного? Или хотя бы умереть с ним вместе... И пускай это — вмешательство в ход событий! Само их существование — уже вмешательство в историю, разве нет?

"А ты неглуп, Эжен, — костер выстрелил искрами. — Может, я все-таки не ошибся в тебе?"

-Мы с тобой еще потолкуем, — пообещал старик, снимая с шеи ладанку и вытряхивая на ладонь ее содержимое. В отблесках костра бриллиант сыпал злыми алыми искрами. — Ты подожди. Мне уже недолго осталось...

1856г. Пригород Бордо

-Вставай! — старик привычно разбудил ученика пинком: иначе поднять его не представлялось возможным.

-Уже встал, — ответил тот, садясь. Налицо были все признаки бессонной ночи: осунувшееся лицо, тени под глазами, потрескавшиеся губы... На кисти рук Лави старательно натягивал рукава. — Что, идем дальше?

-Лави... — старик смотрел на него как-то странно, как никогда раньше. Усмехнулся неожиданно: — Последний раз я называю тебя этим именем, олух!

-Что? — Лави недоуменно захлопал ресницами: он плохо соображал спросонок. Потом додумался: наверно, пришла пора менять имя. Нынешнее будет юбилейным, пятидесятым, надо же!..

-То. — Старый Книжник подошел ближе, взял его за плечи, посмотрел на ученика снизу вверх. Вот ведь вымахал, а был таким маленьким... — Здесь наши дороги расходятся. Дальше ты пойдешь один.

-Что?.. — повторил Лави, ничего уже не понимая.

-Отныне ты — полноправный Книжник, — сказал старик негромко, но так, что ясно стало — это не шутка и не розыгрыш. — Ты сам выбираешь свою дорогу. Формальности я улажу. И дальше... дальше нам не по пути. Прощай... Лави. Может быть, еще встретимся...

Он зашагал по дороге, ведущей к морю, оставив бывшего ученика недоумевать.

Отныне жизнь Лави — в его собственных руках, и как он ею распорядится — только его дело.

"Я поступил правильно? — спросил старик, запрокинув голову к небу. — Ведь так?"

"Ну а как ты сам думаешь? — спросило небо голосом Гийома де Морана и прикоснулось к щеке старика пушистым облаком. — Ты ведь такой умный!"

Старик обернулся. Лави уже не было видно.

"Пусть, — подумал он. — Пусть. История переживет и не такое вмешательство..."

"Точно подмечено, Эжен! — усмехнулась радуга в алмазной россыпи росы на придорожной траве. — Сколько же времени тебе понадобилось, чтобы понять это!"

"Слишком много, Гийом. Слишком много..."