— Нет, — коварно улыбнулся я. — Но у меня есть кое-что получше, что ты тоже захочешь найти. — Дотронувшись до своего уха, снял серёжку-паучка, взгляд парня тут же остекленел.

Ищи. Это то, что ты заслужил. Всю оставшуюся жизнь ты будешь искать... меня. Искать и не находить. Идя по улице, заглядывать в лица прохожих, в надежде снова увидеть, ощутить, насладиться. Уж я-то знаю, как моя внешность теперь воздействует на людей, как сильнейший наркотик, от которого невозможно отказаться, раз попробовав. Можно сказать "с чем боролись на то и напоролись", — усмехнувшись, подумал я.

Здесь мне тоже уже было нечего делать, и я ушёл.

Пока я вспоминал, чай в кружке окончательно остыл, но заваривать новый было лень. Боль отступила, но я не расслаблялся, она могла вернуться в любую минуту.

Я услышал, как в замке, заскрежетав, повернулся ключ, открывая наружную дверь. О, Кузя вернулся.

— Всё сидишь, один, в темноте? — зайдя на кухню, недовольно спросил Кузя.

— Угу, — только и ответил я, поморщившись от его звонкого голоса.

— Скоро мохом зарастешь. Сходил бы, прогулялся, — садясь напротив меня, обеспокоенно сказал он.

— Не хочу.

— А надо, — припечатал этот неугомонный парень. — Посмотри, до чего ты себя довёл, немочь бледная, скоро тебя с покойником спутать можно будет.

— Ну и пусть, — ответил я равнодушно.

— Как это ну и пусть? — возмущённо всплеснул он руками. — Не, я это так не оставлю. Мой хозяин, можно сказать, заживо себя закапывает, а я в сторонке стой. Не-е.

— Кузь, ну что ты пристал? Я же не мешаю тебе развлекаться, вот и ты не мешай делать то, что мне хочется.

— Вот именно! Если бы ты хоть что-то делал, я бы только рад был! Но ты, в последнее время, только сидишь, уставившись в одну точку, и изображаешь всем своим видом памятник скорби и печали. Так, что никаких отговорок, сегодня мы идём гулять.

Легче было согласиться, чем переспорить Кузю. Но! Я сопротивлялся. Пусть не думает, что победа даётся легко.

— Вот, — выложил на стол две бумажные полумаски, Кузя. Вероятно, купленные в ближайшем ларьке.

— Что это? — изумился я. — Зачем?

— Сегодня у людей праздник. Как его? А Хэллоуин! — вспомнил Кузьма. — И вход в клубы в костюмах бесплатный. Пока по улице шёл, столько народу прикольного видел, — хихикнул этот оболтус.

— Кузь, это только маски, а не весь костюм, — как маленькому, попытался объяснить я ему.

— Сейчас будет, — подмигнул он мне, — у меня всё продумано.

Я был вытряхнут из своей домашней одежды и засунут в чёрные джинсы и рубашку. С окна в зале были сдёрнуты синие бархатные шторы, и теперь они весели на моих плечах, изображая пародию на плащ. Горловина которого была стянута обычной бельевой верёвкой.

Посмотрев на себя в зеркало, я ужаснулся. Да уж, ужас, летящий на крыльях ночи.

— Всё, теперь можно выдвигаться, — осмотрев меня, и оставшись довольным полученным результатом, сказал Кузя. Сам он тоже принарядился, использовав для этого вторую шторину.

— Я в этом не пойду, — замотал я головой. — Не хочу позориться.

— Ну чего ты, — огорчённо протянул парень, испугавшись, что я сейчас упрусь, и вся его затея накроется медным тазом. — Поверь, я и хуже видел, так что у нас ещё ничего.

— Ладно, фиг с тобой золотая рыбка, — махнул я рукой. У меня, конечно, настроение паршивое, но только из-за него парнишку не хотелось обламывать. Он ведь для меня старается. — Я тоже не пальцем деланный, так что помогу тебе модельер-недоучка.

Не в пример Тору или моему братику, бытовые заклинания к концу обучения мне давались намного лучше, а сейчас так вообще. Только я их не использовал. Для кого мне тут было наряжаться? А всё остальное с успехом заменяла бытовая техника. Так что небольшое усилие, и состряпанный наспех костюм преобразился. Обычная хлопчатобумажная ткань рубашки заменилась на тонкий шелк, а по её манжетам и лацканам зазмеилась тонкая серебряная вышивка. Простые джинсы стали строгими брюками. Портьерная ткань, накинутая на плечи, превратилась в настоящий старинный плащ. Про Кузю я тоже не забыл, поменяв и его костюм, а так же, изменил наши маски, придав им сходство с настоящими венецианскими. Вот теперь мы были по-настоящему готовы.

— Ну что, пошли? — потрепал я парнишку по его рыжим лохмам, всё равно его прическе это не повредит. Какая разница, если его волосы вечно растрёпаны и торчат в разные стороны, словно взрыв на макаронной фабрике, никакие расчёски и укладки не помогают.

Не знаю, по какому принципу Кузя выбирал клуб, но мне он не понравился. Хотя, это может я просто привередничаю, мне сейчас мало что нравится.

Громкая музыка сразу же ударила по ушам своими децибелами. Сморщившись, я попытался подкорректировать слух, но это мало помогло, отвык я от такого грохота. Смешение запахов, яркие и резкие вспышки света, звук, что отдаётся во всем теле, от всего этого меня в первые минуты даже замутило, захотелось приткнуться где-нибудь в уголке и не отсвечивать. Ага, так мне и дали. Забив за собой столик, Кузя потащил меня сразу же на танцпол. Через некоторое время я попривык и перестал скованно себя чувствовать, вот тогда мы с Кузей вдарили, ошеломив присутствующею здесь публику. Что мы вытворяли, прыжки, поддержки и даже классические пируэты, всё шло в дело. Смешение разных стилей и направлений создавало неповторимый узор танца, дикий, рваный, необузданный. Толпа раздвинулась в стороны, освободив для нас площадку. Люди стояли, смотрели, подбадривая нас криками и хлопками в ладоши, а мне было фиолетово, я наслаждался. Только зря я расслабился, дав волю эмоциям, притихшая было в начале вечера боль снова вернулась, с остервенениям вгрызаясь в мой мозг.

— Всё Кузь, хватит, — остановившись, сказал я.

— Почему? — надулся запыхавшийся парнишка. — Ночь только начинается.

В ответ я дотронулся до своей головы, дав понять, что у меня опять начались боли. Кузя понял, не став возражать.

— Хватит, так хватит, — огорчённо сказал он, с тоской смотря на танцпол и веселящихся людей.

— Если хочешь, ты можешь остаться, — пожалел я парнишку.

— Нет уж, я с тобой, а то ещё шлёпнешься где-нибудь по дороге, — зная, как мне бывает плохо, проговорил он.

Выходя из клуба я, может быть, и заметил бы ощущение пристального взгляда в спину и необычное послевкусие силы, донёсшееся до меня, но пульсирующая боль в голове не дала мне это сделать. Так что всё это осталось где-то на краю сознания, зафиксировав, но не придав этому большого значения.

Придя домой, я разделся, и не включая свет, отослал Кузю на кухню готовить для меня чай. Одежда и все украшения нестерпимо жгли кожу и дико раздражали, так что я снял практически всё, оставшись для приличия только в брюках. Даже резинку для волос и сережку свою стянул, всё равно Кузя иммунен к моему обаянию. Дожидаясь возвращения Кузьмы из кухни с чаем, я развалился в кресле, откинувшись на его мягкую спинку и полуприкрыв глаза. Неожиданно створка окна тихонько скрипнула, и в комнату скользнула густая тёмная тень.

Что за чёрт! Это ещё кто?!

2 глава

Отступление

Леон

Леон скучал.

Молодой, лет двадцати на вид, парень сидел за дальним столиком, почти в самом углу, и скучающим взглядом осматривал зал. Было непонятно, почему он один? Красивый, с чёрными как смоль волосами чуть ниже плеч, немного бледноватой кожей, невероятно тёмно-синими, почти чёрными, глазами и аристократически тонкими кистями рук, он без сомнения мог бы привлечь внимание девушек, находившихся в этом зале, но, по какой-то причине, они его не замечали. Может быть, из-за немного резких черт лица, или из-за слишком холодного, надменного взгляда? Навряд ли. Скорее это послужило бы только дополнительным стимулом, для присутствующих тут дам, "Как это и не завоевать такого ледяного красавчика, растопив его холодность. Да не может быть такого!". Но скорее всего причина была в пологе отчуждения, незримым куполом накрывавшем столик.

Уже много лет Леон, или точнее Леонхард, как назвал его когда-то в честь дедушки отец, не принадлежал к роду людей. С той самой поры как в июле 1877 году, при первом же штурме, под Плевной его настигла шальная пуля, перебив позвоночник и почти оборвав нить жизни молодого парня. А ведь столько было планов на будущее, столько надежд, но как говорится "человек предполагает, а бог располагает". Родившись в семье немецкого эмигранта, Леон не захотел идти по стопам отца, всего лишь коллежского регистратора, а решил сделать военную карьеру. Глупый был, начитавшись романов и исторических хроник, не понимал, что в жизни будет совсем не так, как на бумаге. Там нет грязи, крови и боли, и белые страницы не могут передать того отчаянья, когда ты лежишь не в силах пошевельнуться и буквально чувствуешь как твоё время в этом мире истекает. Лежишь и уповаешь на Господа, что бы в молитвах не оставил тебя своим вниманием. Жить, жить! Единственное слово стучит в воспалённом мозгу, и пусть он будет таким же мелким чиновником, как и отец, пусть маменька называет его даже при друзьях детским именем Лео, не желая признавать, что он уже вырос. Пусть. Главное жить, он на всё согласен. И, наверное, молитвы были услышаны, только вот непонятно с какой стороны, так как последующие события никак нельзя было назвать божественным вмешательством, скорей уж его антиподом.

Леон потерял всякую надежду, что его хотя бы подберут санитары, проходившие ранее мимо, но, видимо, посчитавшие парня мёртвым, так как он не мог даже простонать, подав знак, что ещё жив. Вот тогда, уже в сумерках, его и нашёл тот странный горец. Зачем он его подобрал и отнёс к себе, Леон не мог понять до сих пор. Хотя, скорее всего, этому древнему существу просто стало скучно в своём добровольном затворничестве, вот он и решил найти себе игрушку. А где можно найти подходящего человека, которого бы не стали искать, как не на поле боя? Пропал без вести, и дело с концом.

Древний вылечил его, сделав своим птенцом. Нелюдимый и неразговорчивый, он мало общался с Леоном, дав ему только основы знаний для выживания в новом мире. Леонхард так и не узнал, кто он и откуда, даже своё имя древний не посчитал нужным сообщить. Через несколько лет, когда достаточно освоился со своей новой сущностью, Леон сбежал. Нет, он был благодарен древнему за спасение, но хоронить себя заживо, как это делал древний, не собирался.

С тех пор прошло почти полтора века. Леонхард много путешествовал, знакомился с разными людьми и нелюдью, открывая для себя совсем другой потусторонний мир. Один, всегда один, он не хотел терпеть над собой хозяина, так как не видел достойного на эту роль. Встречались разные, и многие кланы хотели заполучить Леона, но он всегда отказывал, ускользая от них, так как всегда чего-то не хватало, или силы, или благородства, или ещё чего-то, что даже сам он не мог объяснить. Когда-то испытав дыхание смерти, он теперь стремился жить на всю катушку, беря от жизни всё, что она только может предложить. Может быть это покажется странным, но самой смерти он не боялся. Что-то перегорело внутри, что-то изменилось, поменяв и самого Леона. Интриги, заговоры, рисковые предприятия, увлечения и всевозможные удовольствия, вот занятия которые увлекли его на ближайшие сто лет. Будоражило кровь чувство, когда идёшь по лезвию бритвы, и малейший шаг в сторону может оказаться фатальным. Заставляло почувствовать себя живым, когда адреналин зашкаливает, а душу и сердце наполняет весёлая злость. И он жил, не только потому, что такая жизнь ему нравилась, но и для того, чтобы не превратиться со временем в ледяного, замороженного монстра, подобных которому он увидел не один десяток на своём веку. Это пугало даже больше, чем страх самой смерти. Долгая жизнь обесцвечивает и выхолаживает душу, притупляя чувства, и надо очень постараться, чтобы этого не случилось. Кому-то со стороны его поведение может показаться ребячеством, отдающем какой-то детской безрассудностью. Зачем лезть туда, где тебя могут прихлопнуть? Но ведь действительно интересно же. И сначала такое поведение было возможностью не потерять себя, а потом уже это стало неотъемлемой чертой его характера.

В Россию Леон вернулся лет пять назад. Многое стало другим, изменив облик страны до неузнаваемости, и совсем не было ощущения, что он вернулся на родину.

Вот и сейчас он сидел в полутёмном зале, смотрел на людей и с грустью думал, как за такое, казалось бы короткое, время изменилось человечество. Вспоминались балы его юности, где танцы были танцами, а не этим судорожным подёргиваньем, словно у больного эпилепсией. Люди словно выцвели, слившись в серую массу. Нет, и сейчас можно было встретить ярких личностей, но на фоне общей серости их огонь казался тусклым и еле заметным. Хотя, может это только так казалось, ведь как говорится "раньше и небо было голубее и трава зеленее". Но всё равно, хотелось чего-то нового, яркого и необычного, но этого не было.

Вампир Леонхард скучал.

Внезапно его внимание привлёк отсвет пламени, на секунду мелькнувший в толпе. Показалось, что кто-то зажёг факел, что впрочем, было невозможно, так как с открытым огнём в клуб не пускали, а нарушителей безжалостно штрафовали и выгоняли. Через минуту ожидания Леон снова увидел тот же блеск. Оказалось, что это просто рыжий парень, а мерцающий свет, отражаясь от его волос, создавал эффект пламени. Но до чего же он был хорошенький. Леон аж непроизвольно облизнулся, глядя на парнишку. Тонкий и гибкий как тростинка, с задорной живой улыбкой, глядя на которую самому хотелось улыбнуться. Растрёпанные волосы действительно напоминали языки пламени, крупными огненно-рыжими кольцами спускаясь до плеч. Вот только жаль, что парень пришёл не один, а с другом. Будь это не так, Леонхард сразу бы подошёл знакомиться. Второй парень тоже был хорош, но какой-то блёклый, взгляд словно соскальзывал с него, не задерживаясь ни на чём примечательном. Всем вниманием Леона завладел рыжик. А он не обращал ни на кого внимания, кроме своего спутника, утянув того почти сразу же на танцплощадку. Леон даже немного приревновал его к белобрысому. Как это, какой-то бледной немочи и столько чести общаться с его огоньком. Ну да, уже его, так как рыжика Леонхард уже мысленно застолбил за собой, и никому отдавать не собирался. Но вот когда они начали танцевать... Длинные белые волосы второго парня, развивающиеся при каждом движении, яркий, словно вспышка, рыжик, их темные одежды и плащи, и всё это в мерцающем свете, было.... Это было как пламя костра в ночи, или даже пожара, на который смотришь сквозь круговерть разбушевавшейся метели. Это зачаровывает, манит, обещая тепло и спокойствие, но будь осторожен, не надо приближаться слишком близко, можно и обжечься. Находясь под впечатлением танца, Леонхард чуть не упустил эту парочку из виду. Что бы у них там ни случилось, но надолго они в клубе не задержались, и быстренько собравшись, пошли к выходу.