Бывает и так...

— Антоша, — выдыхаю, проводя рукой над его грудью в нескольких миллиметрах от кожи создавая иллюзию прикосновения. Он отвёл глаза и потянул на себя покрывало, стараясь прикрыться.

— Не смотри, не надо. — Жалобно просит он, а мне хочется сжать его в объятьях и целовать до потери сознания убеждая, что он всё равно прекрасен. Но вместо этого я отнёс его в ванную и мягко опустил в воду.

Хмуро посмотрев на мочалку и найдя чересчур жёсткой, я отбросил её в сторону, намылив ладони. Лёгкими поглаживаниями мыл измученное тело, особенно осторожно прикасаясь там, где кожа была повреждена или ушиблена. Я старался быть очень нежным, но всё равно Антон болезненно морщился и глухо постанывал. И всё же я чувствовал, как он расслабляется под моими руками, и это было основным свидетельством его доверия. Закончив это издевательство и над ним и над собой, я смыл мыло и с той же нежностью не вытер даже — промокнул влагу мягким полотенцем. Завернув моего мальчика в простынь, отнёс в спальню и уложил на разобранную постель. Под глазами у Антона залегли тени, он казался необычайно пассивным, как бы уйдя в себя.

Пройдя на кухню, я порылся в шкафчиках и, найдя мешочек с нужным сбором, заварил чай.

— Пей, — я протянул отвар Антону, а сам принялся ковыряться в кладовке, где хранил свои лечебные запасы. Порывшись хорошенько, я наконец-то обнаружил искомую мазь в удивившем меня количестве. Ах, да, это ж меня бабушка затарила, когда я к ней на новогодние праздники ездил.

— Ну, как, лучше? — интересуюсь, усевшись на край кровати и забирая, пустую чашку.

— Да, — тихо отозвался Антоша, — так легко... Что это? Наркотик?

— Ну, почти, — я успокаивающе улыбнулся ему, осторожно переворачивая на живот. — Не волнуйся, абсолютно безвредно.

— Я и не волнуюсь, — вздохнул парень, обхватывая подушку руками и устраиваясь поудобнее. — Что ты делаешь?

— Собираюсь тебя лечить. Лежи спокойно

Я осторожно, еле касаясь кожи, смазывал самые сильные повреждения, глубокие царапины, ссадины. От вида следов от хлыста на нежной коже моего мальчика гнев огненной волной поднимался в груди, вырываясь наружу возмущённым шипением, но пальцы не дрогнув, может лишь еще нежнее, скользили по спине, втирая целебный крем в раны. Наконец пальцы достигли ягодиц и замерли в нерешительности, потому что расслабленное мгновение назад тело закаменело от страха.

— Малыш, — я ласково погладил его по волосам, — будет больно, расслабься, пожалуйста.

Антон мотнул головой, вцепившись зубами в подушку, но мышцы разжались.

Осторожно разведя ягодицы, я до крови закусил губу, чтобы не вскрикнуть. Конечно же, я понимал, ЧТО увижу, но не думал, что всё будет настолько плохо. Не удержавшись, я скользнул по разорванной дырочке языком и вздрогнул от судорожного всхлипа Антона.

Пока я смазывал истерзанный анус моего мальчика, он кричал, плакал, кусал подушку, но ни разу не попытался вырваться, отстраниться от причиняющих боль пальцев. Закончив, я обнял паренька, привлекая к себе, и принялся шептать что-то успокаивающее, ласково перебирая волосы. Он плакал, уткнувшись мне в плечо.

— Борь, — нерешительно позвал Антон, чуть успокоившись.

— Да, малыш? — я нежно коснулся его век губами.

— Ты ведь уже понял, кто я, почему продолжаешь вести себя так, будто ничего не случилось?

Я вздохнул. Конечно же, я понял, сложно было не понять, чем занимается мой мальчик после той сцены на набережной, но ведь сердцу не прикажешь. И как объяснить ему, что мне это не важно, что я всё равно буду любить его?

— Потому что ничего и не случилось. — Я улыбнулся. — А сейчас, давай-ка закончим лечебные процедуры.

Обречённо вздохнув, Антон послушно вытянулся на постели, позволяя мне смазать синяки и царапины на груди, животе и боках.

— А теперь спи. — Велел я, убирая баночку с мазью в прикроватную тумбочку и накрывая Антона пледом.

— Спасибо, — прошептал паренёк и, свернувшись калачиком, уснул.

Я разбудил его через 3 часа, накормив свежим куриным бульоном, и он снова уснул.

На следующее утро Антону стало хуже. Поднялась температура, он метался по постели в горячке, сбивая простыни в ком. Дав ему выпить фирменный бабушкин отвар, я сидел на краю постели, держа моего мальчика за руку и мучительно размышлял: вызывать скорую или попробовать справиться своими силами? Всё же решив перестраховаться, я взял телефон и вышел в прихожую, плотно прикрыв за собой дверь. Славка приехал через час, осмотрел Антона, и, покачав головой, вышел на балкон курить. Я, разумеется, вышел следом.

— Кто его так? — Спросил друг, глубоко затягиваясь.

— Не знаю. — Я опустил голову.

— Любишь? — То ли спросил, то ли констатировал факт Славка.

— Люблю. — Всё же нашёл нужным ответить я.

Друг понимающе вздохнул и сочувствующе похлопал по плечу. Возможно он единственный из моих друзей, кто может меня понять, ведь Славка тоже живёт с парнем.

— Как врач, могу предложить забрать его в больницу, под надзор опытных психиатров. А как друг, — он снова затянулся. — Как друг, советую быть с ним рядом. То состояние, в котором мальчик сейчас находится, уколами не лечится. Он банально не хочет жить. Если он к тебе хоть что-то чувствует, то своей любовью ты сможешь его вытянуть. А в целом, тут тебе не мне звонить надо было, а бабке своей. Здесь душу лечить надо, не тело.

Докурив, Славка щелчком отправил окурок в полёт и вернулся в квартиру. Ещё раз, осмотрев Антона, он похвалил мазь, попросил у меня баночку, и, сказав, что заглянет через пару дней, пошёл к выходу.

Проводив Славку, я вернулся к Антону и, раздевшись, скользнул под одеяло, обнимая и прижимая к себе. Я говорил о том, как он дорог мне, что без него не смогу жить дальше так, как прежде. Обещал, что всегда буду рядом, что не позволю больше никому причинить ему вред. Я говорил, и чувствовал, как между нашими телами выстраиваются каналы, по которым от меня Антону потекла жизненная энергия, так необходимая ему сейчас. Мне конечно далеко до бабушки, но я сделал всё возможное, что было в моих силах.

Утром всё тело ломило, будто бы я подрабатывал вчера боксерской грушей, но Антону стало заметно лучше и это главное. И всё-таки передача такого большого количества энергии не прошла для меня даром: целый день я, как сонная муха, шатался по квартире, засыпая на ходу, и постоянно что-то ел, восполняя потраченные ресурсы.

К вечеру Антон пришёл в себя, и даже смог самостоятельно поужинать сидя в кровати и опираясь на подушки.

Прошла неделя, Антон окреп настолько, что уже свободно мог перемещаться по квартире. И как-то утром я был разбужен аппетитными запахами, доносившимися с кухни. Остановившись в проеме, я с удовольствием наблюдал за тем, как мой мальчик порхает по кухне, накрывая на стол. Вот он заметил меня и чуть смущённо улыбнулся.

— Боря, уже встал? Садись, сейчас будем завтракать, — и отвернулся к плите, на которой что-то варилось.

Одна моя знакомая как-то говорила, что самое возбуждающее зрелище — мужчина за готовкой. Сейчас я готов был с ней согласиться. Худенькая фигурка Антона одетого в одну мою рубашку, достававшую ему до колен, и с взлохмаченными волосами вызывала настолько жгучее желание, что хотелось завалить его прямо на обеденный стол. И не сдержался бы, наверное, если бы не была ещё жива память о криках боли, которые вырывались у Антона от одного моего прикосновения. И всё же я позволил себе подойти, и обнять своего мальчика, обвив руками его талию и уткнувшись носом в шею.

Ощутив моё возбуждение ягодицами, Антон вздрогнул и испуганно посмотрел на меня. Потом как-то обречённо вздохнул и расслабился, подаваясь назад.

— Глупенький, — ласково кусаю мочку уха, — как бы я не хотел тебя, я ничего не сделаю против твоей воли и без твоего желания. Да и потом, — грустно усмехаюсь, вдыхая запах его волос, — тебе сейчас нельзя.

Он вздыхает и доверчиво кладёт голову мне на плечо.

— Других бы это не остановило.

— Я — не другие.

— Да, я знаю, — он нежно улыбается мне, — давай завтракать.

— Давай, — соглашаюсь, нехотя разжимая объятья.

— Борь, — осторожно начал я, ковыряясь в тарелке.

— Да, малыш, — мне ободряюще улыбнулись. Знаю, ему не понравится то, что я сейчас скажу, но и оттягивать этот разговор больше не представлялось возможным.

— Ты не мог бы одолжить мне какую-нибудь одежду. Я поеду домой. Ну, то есть в общежитие. — Сказал и внутренне сжался, ожидая ответа.

— Зачем? — нахмурился Борис.

— У меня же учёба, я и так много пропустил. Да и потом, не могу же я вечно жить у тебя. — Смущённо пролепетал я, отводя взгляд.

— Не только можешь, но и будешь. — Он опускается передо мной на колени, берёт мои руки в свои и заглядывает в глаза. — Я тебя никуда не отпущу. Или может... — он нерешительно смотрит на меня. — Я тебе противен, поэтому ты хочешь уйти, да?

— Боренька, — ласково ерошу его волосы, — нет, ты вовсе не противен мне. — Боже, как же больно! — Ну, зачем ты такой хороший. Я не достоин такого счастья.

— А я? Я достоин? — Он с надеждой смотрит на меня. — Малыш, я же лю...

— Нет! — Моя ладонь ложится на его губы, не давая договорить. — Молчи! Не надо! Тебе нельзя меня любить! Я же ШЛЮХА!!! Обычная шлюха, которая продает себя за деньги, которых ты так презираешь! — Я резко вскочил и отвернулся к окну. Господи, за что?

— Антош, я задам тебе всего 1 вопрос. Только, пожалуйста, ответь честно, это очень важно для меня, — раздался сзади тихий голос.

— Хорошо, — я кивнул.

— Тебе это нравится? — Боря подошёл и положил руки мне на плечи.

— Что? — Удивлённо переспросил я. О чём это он?

— Тебе нравится то, чем ты занимаешься?

— Нравится ли мне, когда чужие руки лапают моё тело? — Тихо спросил я. — Нравится ли когда во мне видят не личность, человека со своими радостями и горестями, а смазливое личико и аппетитную задницу, куда можно сунуть свой вонючий член? Нравится ли мне, унижаясь ублажать пьяных в хлам пидоров с садистскими замашками? Да меня тошнит от чужих прикосновений! — Голос сорвался на крик, и я замолчал, сдерживая слёзы.

— Прости, — Борис убирает руки и отступает на шаг.

— Нет! — Оборачиваюсь и прижимаюсь к нему. — Я говорил не о тебе, ТВОИ прикосновения мне очень приятны.

— Мальчик мой, — он нежно обнял меня и поцеловал в висок, — ты останешься со мной?

— Да. Если ты этого хочешь, то да.

Он улыбается.

— Ну что, пойдем, подберём тебе одежду и займёмся твоим переездом?

— Хорошо, — покорно киваю, отводя взгляд. Надеюсь он не пожалеет о принятом решении. Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы он был счастлив, но если он предаст меня, я умру. Просто не смогу жить дальше без него. Он вернул меня, дал смысл в жизни. Он сам стал этим смыслом.

— Устал? — Я присел рядом с Антоном и отвёл с его лица непослушную прядь. Посещение общежития было тяжелым испытанием для нас обоих.

— Немного, — перехватив мою ладонь, он потёрся об неё щекой.

Я улыбнулся и взъерошил его волосы.

— Котенок,

Он мурлыкнул и положил голову мне на бедро.

— Антон, — я отстранился, — не нужно.

— Почему? — На красивых губах появилась издевательская усмешка. — Надо же мне как-то отрабатывать твоё спонсорство.

— Боюсь, твои услуги мне будут не по карману. — Жёстко сказал я и вышел из комнаты.

Облокотившись о перила балкона, я задумчиво вертел в руках сигарету. Зачем он так? Разве я давал повод?

Сосед Антона по общежитию встретил нас ехидной улыбкой и настолько красноречивым взглядом, что мне стало не по себе. Пока Антон спешно закидывал в рюкзак свои вещи, которых, кстати, у него было не так уж много, его сосед нарезал круги по комнате и, наконец, не выдержав, поинтересовался, явно насмехаясь над сложившейся ситуацией.

— Что, Тоха, нашёл себе постоянного спонсора? Надоело по углам перепихиваться?

Антон промолчал, но лицо его залилось краской.

— Ну, а вы — это уже мне, — уверены, что ваш бюджет потянет содержание личной шлюшки? Наш Тоха — дорогое удовольствие.

Ещё минута и я бы врезал этому придурку, художественно раскрасив наглую физиономию, но сжатых кулаков коснулись прохладные пальцы.

— Не надо, Борь, он того не стоит.

Медленно выдыхаю, пытаясь подавить ярость.

— Ты прав. Идём? — Я отобрал у Антона тяжёлую сумку и пошёл к выходу, а в след нам полетело:

— На правду не обижаются!

И вот теперь, оказалось, что те слова задели Антона больнее, чем он хотел показать. Да и меня тоже. Чёрт, ну чего я сорвался и нагрубил ему? А если он обиделся и сейчас уйдёт!? Я резко развернулся, намереваясь броситься в комнату к моему мальчику, и натолкнулся на виноватый взгляд изумрудных глаз.

— Борь, — он кинулся ко мне, обхватил руками за пояс и уткнулся лицом в грудь, — Борь, прости, сам не знаю, как это вырвалось.

— Всё в порядке, малыш, и ты меня прости.

— Я всё время боюсь, с тех самых пор как ты узнал. Боюсь, что действительно нужен тебе только как постельная игрушка. Умом я понимаю, что это не так, что ты настоящий, твои чувства другие, не те, что я знал раньше. Но как же это страшно, довериться. Прости меня, я понимаю, что своим недоверием причиняю тебе боль, но я столько раз уже обжигался, что ещё одного предательства просто не вынесу. Если я сейчас доверюсь, а ты наиграешься в любовь и выбросишь меня за ненадобностью, я не смогу жить дальше, снова вернуться к... — он, всхлипнув, замолчал.

— Что мне сделать, чтобы доказать, что такого никогда не случиться?

— Ты уже доказал это, просто мне страшно. Я давно разучился верить. Верить тебе я ещё смогу, а поверить в себя — не знаю. По крайней мере, не сейчас. Не торопи меня, пожалуйста. — Грустно вздохнул мой мальчик.

Я приподнял его подбородок, привлекая к себе и накрыл его губы своими. Первый поцелуй, он сладок как мёд, в нём растворяются все горести и печали. Антон прижался теснее робко отвечая, словно это у него действительно было впервые. Я отстранился лишь тогда, когда лёгкие обожгло нехваткой кислорода.

— Я люблю тебя.

Он молча посмотрел на меня, но потом виновато отвёл взгляд. Я и не ждал ответа, и его отсутствие вовсе не означало, что он ко мне ничего не чувствует.

— Пойдём — Антон взял меня за руку и повлёк за собой в квартиру.

Я привёл Бориса в спальню и, усадив на кровать, опустился перед ним на колени. Он хочет меня, я знаю, хочет, но сдерживается. Я сейчас ещё не готов к близости, ни морально, ни физически, но доставить Боре удовольствие мне ничего не стоит. Не могу пока сказать как он дорог мне, но, надеюсь, он все поймёт. Дрожащие пальцы принялись расстёгивать пояс на его брюках. Сколько раз я делал то, что собираюсь сделать, но почему-то волновался как девственник.

— Антош, — Боря отстранил мои руки и заставил посмотреть ему в глаза, — не надо, я не клиент. Со мной ты будешь учиться ПОЛУЧАТЬ удовольствие, а не только дарить его.

Меня нежно уложили на постель и принялись раздевать, покрывая поцелуями каждый новый обнажавшийся участок кожи. Я замер, неужели он сейчас... Но, заметив моё напряжение, Боря посмотрел мне в глаза и ободряюще улыбнулся.