Кукловод

Потом он помнил, как его с причитаниями вытаскивали из ямы. Словно сквозь вату, слышал далёкие голоса:

— Да как же он свалился-то, ну можно же было нормально гроб поставить!

— Дайте мальчишке нашатыря, он же сознание теряет...

— Господи, да неужели, ему-то каково в двенадцать лет!

После этого подросток потерял сознание. В себя он пришел только на третьи сутки, в одной из палат областной детской больницы. Сидевшая возле его постели мать беззвучно заплакала, когда он открыл глаза. Тут же появилась медсестра, затем материализовался старенький доктор с бородкой клинышком, похожий на виденный где-то портрет писателя, кажется Чехова. Склонившись над юным пациентом, зачем-то оттянул ему нижнее веко, затем заставил открыть рот, высунуть язык и посчитал пульс, сверяясь со старинным хронометром, после чего констатировал: 'Так, так, замечательно... Организм молодой, еще бы не справился'.

Через неделю Лёшку выписали. Повинуясь какому-то внутреннему табу, он даже матери не стал рассказывать о том, что видел. Единственный, кому он поведал о своем видении, был его самый близкий друг Пашка Яковенко, который поклялся обо всем молчать. Они дружили ещё с детского сада, пошли в один класс, и были с ним по жизни не разлей вода.

Забыть увиденное он, конечно же, не смог. Пережитый ужас смерти, которую Лёшка примерил на себя, изменил его. В школе стали замечать, что в поведении мальчика появилась рассеянность. От матери тоже не укрылись изменения, но она отнесла это на счет пережитого стресса в связи со смертью отца. И чтобы мальчик развеялся, отвела его в художественную школу, благо сын неплохо рисовал.

Но та история на кладбище не выходила у него из головы. Теория требовала доказательства, но подходящего случая всё не подворачивалось. Однажды он решил проверить свой дар на спящем человеке. В тот вечер мать, уставшая после тяжёлого рабочего дня на текстильной фабрике, просто уснула в кресле перед телевизором. Лёшка, делавший уроки, посмотрел на неё, и ему стало так жалко мать, что в горле встал ком. Повинуясь непонятному чувству, он встал, подошел к матери, и ласково положил ладонь ей на лоб...

И в то же мгновение перед его глазами, словно в ускоренной съёмке, пронеслись последние минуты её бодрствования. Вот тогда он и уверился, что способен на нечто, недоступное простому смертному.

Используя друга с его согласия в качестве подопытного кролика, он пробовал проделать эксперимент с бодрствующим человеком, однако успеха не добился. Из чего сделал вывод, что способен проникать в сознание только мёртвых и спящих.

Окончив художественное училище, Клёст отправился отдавать долг Родине. К 18 годам он вымахал за метр восемьдесят, и его определили в ВДВ, тем более что в ДОСААФ он успел несколько раз сигануть с парашютом. В отличие от многих своих знакомых (в том числе и Пашки, кое-как переваливающего с курса на курс политеха), отлынивать от армии он не собирался, считая службу в рядах Вооруженных Сил хорошей школой жизни. К чему впоследствии относился с изрядной долей скепсиса.

Проведя полгода в учебке, Алексей попал в горнило второй чеченской кампании. Как художника его, конечно же, определили вести дивизионную стенгазету, но и от боевых действий никто не отстранял. Под Гудермесом Клёст принял свой первый бой. В этой мясорубке он потерял своего друга, Серёгу Прыгунова, который, как и он, призывался из Поволжска.

Они познакомились ещё на призывном, и как-то сразу сдружились. Серёга оказался разговорчивым малым, то и дело травил байки, якобы случившиеся с ним самим, хотя в это верилось с огромным трудом. Сам он был родом из села, в Поволжске закончил техникум железнодорожного транспорта, и в будущем мечтал стать машинистом. У него дома подрастали две сестры и брат, все младше него. Отец работал в котельной, мать — дояркой, так что семья, мягко говоря, не каталась, будто сыр в масле. Вот он и мечтал зарабатывать столько, чтобы ни он, ни его родные ни в чем не нуждались.

В тот день рубка была жуткая, 'чехи' без передышки крыли их позиции из миномётов и гранатомётов. Вместе с другом он прятался в развалинах двухэтажного дома без крыши, когда туда угодила мина. Прыгунову практически оторвало ногу, и как Клёст ни бился, так и не смог остановить поток льющейся крови. Его и самого немного посекло осколками, но Лёхины раны на фоне того, что случилось с Сергеем, казались легкими царапинами.

Минут через двадцать товарищ умер. За несколько мгновений до того, как покинуть этот грешный мир, он схватил липкую от крови ладонь товарища и, едва шевеля посиневшими губами, прохрипел:

— Лёха, я думал, что умирать страшно, а сейчас понимаю, что нет. Ты видишь ангелов? Вон они, спускаются сюда.

Клёст непроизвольно поднял голову, но увидел только лёгкие перистые облачка, плывущие высоко в прозрачной глубине. В этот момент он почувствовал, как хватка Сергея ослабла, и скосил взгляд вниз.

Тот лежал, глядя широко открытыми, ещё не потерявшими яркости глазами в чужое небо. Алексей подумал, что надо бы прикрыть товарищу веки, так часто делали в фильмах про войну. Он протянул руку и, едва коснувшись пальцами лица Сергея, тут же провалился в чужие воспоминания... А спустя несколько долгих мгновений отдёрнул пальцы от ещё хранившего тепло лица.

О том армейском случае после демобилизации он рассказал снова только одному человеку — всё тому же Пашке. Тот на полном серьёзе предложил Алексею дать объявление, мол, ясновидящий в третьем поколении... Мол, если уж шарлатаны на обмане людей столько имеют, что живут в особняках и разъезжают на навороченных иномарках, то уж ему-то и подавно грех своим даром не воспользоваться. На что тут же получил отлуп. Клёст заявил, что не собирается из этого делать способ заработка, тем более он видит лишь последние мгновения в жизни того, кто умер или находится в беспамятстве. Вряд ли такой дар будет иметь большой спрос.

А несколько месяцев спустя Алексей раскрыл первое в своей жизни убийство. Он тогда заночевал у знакомой в студенческом общежитии. До этой ночи Клёст с ней встречался всего-то с месяц, да и после того не больше. В ту ночь они немного выпили, после чего ожидаемо предались постельным игрищам.

Ну а наутро в одной из соседних комнат обнаружили зверски избитую и задушенную девушку. Когда карета 'скорой помощи' прибыла на место, несчастная уже превратилась в окоченевший кусок плоти, так что врачу оставалось констатировать смерть и вызвать 'труповозку'.

Что случилось ночью в комнате — неизвестно. Накануне здесь гуляла компания, но последние из гостей покинули хозяйку за полночь, после чего та заходила к соседке занять пару сотен рублей, не иначе, на поллитру, учитывая характеристику девицы. А утром одна из обитательниц общаги, проходя мимо квартиры загулявшей соседки, увидела приоткрытую дверь. Постучалась, не дождалась ответа и вошла внутрь, где на полу среди окурков и пустых бутылок обнаружила бездыханное тело задушенной девушки.

Капитан из РОВД, не теряя времени даром, расспрашивал соседей убитой по общежитию. Однако никто ничего не видел и не слышал, поэтому, как догадался Алексей, шансы найти убийцу по горячим следам равнялись практически нулю.

К тому времени, как прибыла 'труповозка', готовая отвезти тело в морг, на судебно-медицинскую экспертизу, толпа любопытных к тому времени почти рассосалась И только Алексей в числе немногих зевак ещё торчал во дворе общежития. Но когда на крыльце появились носилки, неожиданно для самого себя рванулся вперёд:

— Можно, я посмотрю...

Присутствующие разом повернули головы к нему.

— Чего посмотришь? — не понял капитан.

— Девушку посмотрю, если вы не против.

— Ты её знал, что ли?

— Как вам сказать... Немного. Но возможно, смогу быть вам чем-то полезным.

Капитан озадаченно почесал затылок, сдвинув фуражку на лоб, перевел взгляд с Алексея на убитую и обратно, после чего, равнодушно пожав плечами, изрёк:

— Да гляди, мне не жалко.

Несмотря на неприкрытый скептицизм, написанный на лице представителя органов внутренних дел, конечный результат оказался ошеломляющим. Образ убийцы, его перекошенный ненавистью рот, настолько чётко вырисовались в сознании Клёста, что тот даже покрылся липкой испариной, и его заколотила мелкая дрожь. Он даже помнил исходящее из этого самого рта зловоние. Впоследствии такая реакция у него наблюдалась каждый раз, если смерть была насильственной, может быть, думал Алексей, это оттого, что он испытывал тот же ужас, что и умирающий.

Преступником оказался бывший хахаль девушки, с которым она рассорилась и попросила больше не приходить, чего он так и не смог ей простить. Убийца заявился к ней сразу после ухода тёплой компании, причем залез в окно, а она же сама его и впустила. Попытка примирения, новая ссора, и подвыпивший парень оглушает бывшую любовницу ударом кулака и душит её же колготками.

Убийца раскололся сразу, на первом же допросе. А через пару дней Клесту пришла повестка в милицию, тогда еще не перекинувшуюся в полицию, с просьбой явиться к майору Крутову к 9 часам утра. Причём не в РОВД, а сразу в УВД. Наверное, всё по тому же убийству, подумал Алексей, хотя ничего нового он добавить не мог. Если только... если только следователя не заинтересовал способ, каким он определил, кто преступник. Впрочем, утро вечера мудренее. Размышляя таким образом, он лёг спать, а утром отправился в региональное Управление внутренних дел.

Майор при появлении визитёра вышел из-за стола, одёрнул мундир и, что совсем уж смутило Алексея, протянул ему руку.

— Крутов Владимир Виленович. Отца называли в честь Владимира Ильича Ленина, отсюда и такое отчество необычное, — сразу решил пояснить он.

Кивком указал на пачку лежавших на столе сигарет.

— Ку́рите?

— Спасибо, не имею такой привычки, хотя в армии, был грех, баловался.

— Ну и правильно! Я вот тоже думаю, что надо бы бросить, лёгкие одни на всю жизнь даются, а уже кашель по утрам мучает... Да силы воли всё не хватает.

А затем, без всякого перехода и с таким выражением лица, словно речь шла о чём-то вполне рядовом, сказал:

— Алексей Михайлович, мне рассказали, как вы дотронулись до трупа Светиковой и после этого выдали внешность её убийцы. Я, чего греха таить, подумал было, что вы как-то причастны к этому делу, ну не может человек вот так, сразу... Но тогда тут терялся весь смысл, какой интерес вам был ввязываться в эту историю? Короче, как вам это удалось? Только честно, без шуточек.

Клёст немного опешил. Он не ожидал такого вопроса в лоб, и теперь мялся, не зная, что ответить майору.

— Ну, Алексей, смелее. Просто расскажите и всё! Не держите это в себе.

Ой, да чёрт с ним, с этим его даром! Ну и расскажу, подумал он, так что в этом такого?! Чай, не убудет меня, не запрут в психушку. Во всяком случае, в это искренне хотелось верить.

Клёст вздохнул, тоскливо глядя в окно и, стараясь не сбиваться в эмоции, принялся рассказывать. О своих предыдущих откровениях с отцом и сослуживцем, о том, что знает об этом только один человек, Пашка Яковенко... Майор курил и слушал внимательно, он уже не выглядел этаким простачком, видно было, как фильтрует в своем мозгу каждое услышанное слово. Когда повествование закончилось, задумчиво потёр переносицу, глядя в хмурившееся за окном небо. Затем загасил в пепельнице бычок и откинулся на спинку стула.

— Да-а, если всё то, что вы мне рассказали, правда...

— Думайте как хотите, — усмехнулся Алексей, — другой версии вы от меня всё равно не услышите.

Он и не надеялся, что майор ему поверит. А не поверит — оно и к лучшему, ни к чему ему лишние проблемы.

— Ладно, я помозгую на досуге над вашим рассказом, — вынес вердикт Крутов спустя какое-то время. — А вы, Алексей, отправляйтесь домой, и хоят я подписку с вас не беру, о нашем разговоре постарайтесь всё же никому не рассказывать. А с вашим товарищем, этим Павлом Яковенко, мы тоже поговорим, чтобы лишнего не болтал.

Майор подписал пропуск, с которым визитёр и покинул его пропахший табаком кабинет.

Звонок с просьбой явиться в управление раздался уже на следующий день. Алексея встретил тот же майор, сразу, будто говорил со старым знакомым, перешедший на 'ты':

— Короче, Клёст, я поговорил с начальником УВД нашего родного Поволжска насчёт твоих способностей. Он к этому делу относится с некоторой долей скепсиса, но если мы будем использовать тебя как внештатного сотрудника, без лишнего афиширования, то обещал препон не чинить, а напротив, даже согласился помогать по мере сил. Скажу по секрету, у нас тут имеется один внештатный экстрасенс, и он иногда даже чем-то помогает в расследованиях, хотя я в его способностях, признаться, сильно сомневаюсь. Надеюсь, что ты меня не разочаруешь. Ну как, по рукам?

— Что-то быстро вы как всё за меня решили. Я вообще-то ни в какие такие дела ввязываться не планировал...

— Погоди, брат, не горячись.

Майор поднялся, подошел к Алексею и по-отечески положил руку ему на плечо:

— Понимаю, сейчас в молодёжной среде, к которой ты ещё относишься, не слишком модно сотрудничать с органами правопорядка. Но ведь какое-то чувство долга перед Родиной должно у тебя быть! Ты же десантник, воевал!

Клёст едва не чертыхнулся вслух. Ага, как же, чувство долга! Это тогда он был глупым юнцом, верившим в романтику армейской службы, а когда насмотрелся крови и грязи, понял, что если у него и есть перед кем-то чувство долга, то уж никак не перед жирующими на мальчишеских смертях генералами. Конечно, попадались и нормальные мужики в погонах, особенно в нижних чинах, но чем ближе к папахе — тем продажнее начальство. Каждый из них хотел что-то поиметь с этой войны, и у некоторых это неплохо получалось. Причём они не гнушались никакими методами. Когда капитан Крымов решил прекратить этот беспредел и пригрозил написать на своего непосредственного командира докладную, то вскоре несчастный правдолюбец зачем-то решил прогуляться ночью в горы и как-то очень уж неудачно поскользнувшись на горной тропе, свалился в ущелье.

— Представь, сколько пользы может принести твой дар, — продолжал майор, — скольких подонков мы сможем отправить за решётку до того, как они ещё кого-нибудь зарежут или забьют насмерть... А если завтра вечером один такой нелюдь встретит в подворотне твою мать и...

— Моя мать давно умерла...

— Ах, да, прости, я и забыл, это же указано в твоём личном деле...

— Что, на меня уже и дело завели?

— Ну, у нас шустрые ребята работают, — не без нотки гордости произнёс майор. — Так как насчёт моего предложения?

— Можно мне хотя бы пару дней подумать?

— Конечно, я же понимаю, что такие вещи с кондачка не решаются. Ступай, и помни; о нашем разговоре — никому. И другу своему Пашке накажи помалкивать... Да, чуть не забыл... Если все же надумаешь сотрудничать, то сначала пройдёшь полное медобследование. Это уж так в нашей системе заведено. Человек на службе прежде всего должен быть здоровым физически, а о душе думает его начальство. Хотя с твоей психикой всё же не помешает разобраться.