Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Девушки вошли в лачугу, скрипнув еле державшейся на петлях дверью. Сандрин любила приходить в их дом, наполненный лаской и семейным теплом. Фелисы не стремились к богатству, как люди, спали на голых лавках, окутываясь шкурами животных, питались дичью. В доме не было отдельных комнат или перегородок. Кособокая, наспех сделанная мебель — стол, лавки и несколько стульев с большим количеством кошачьих царапин — вот и всё. Один угол был сплошь завален силками, искусно сплетёнными из лозы.
— Доброго утра вашему дому! — поздоровалась Ласточка, выжимая влагу из рукавов туники.
Семья Ирвина давно знала Ласточку и принимала её с особым теплом и добродушием. Сандрин любила своих лесных друзей и часто навещала их и охотилась вместе.
— Наша Ласточка! — нежно пропела мать Лили Глорис и ласково улыбнулась.
— Лили, подай полотенце, — обратился к дочери Ирвин, заметив мокрые волосы гостьи.
Сандрин застала семью Ирвина за обычными повседневными заботами. Глорис плела силки для ловли диких птиц. Ласточке казалось, что годы совсем не меняли её лица. Пшеничные с проседью волосы Глорис пахли как-то особенно.
Фелис Ирвин склонился над сыном; солнечные блики из маленького оконца, затянутого сомовым пузырём, бегали по его могучей спине. Отец и сын были раздеты по пояс. Все фелисы почти не стригли волос на голове, считая их хранилищем силы, поэтому не только женщины, но и мужчины отращивали их как можно длиннее. А вот бритьё бороды считалось добрым знаком. Особенно перед охотой. Правда, бороды Антуан ещё не имел. Юношеский пушок кое-где пробивался на подбородке. В доме пахло мокрыми волосами, шерстью и мылом.
— Мыль, мыль тщательнее, кожу... кожу, надо распарить, — учил отец сына, строго смотря на его неумелые действия. В янтарных глазах Ирвина было выражение отцовской гордости. — Намочи мыло, намочи лучше. Ты бриться собираешься или вешаться?
— Не дави на него, Ирвин, он сам справится, — мягко попросила Глорис, ловко сплетая прутья.
— Папа, — протянул ломающимся голосом взъерошенный угловатый парнишка с намыленным до самых кисточек рысьих ушей лицом; под носом у него надулся и лопнул огромный пузырь, — Много ещё мылить?
Юный Антуан был особым предметом заботы для всей семьи. Как-то весной, пока ещё лежал талый снег, мальчишка попал в волчий капкан. Ирвин нашёл сына только к вечеру сильно замёрзшим. С тех пор рысёнок Антуан часто болел и немного прихрамывал. Сейчас ему было четырнадцать лет — он взрослел, рос и превращался в мужчину.
— Достаточно, — присмотрелся к его худому лицу отец и взялся за нож.
Глорис, до этого спокойно мастерившая силки, занервничала и подошла к мужу.
— Котик, — нежно окликнула она Ирвина, положив руки ему на спину, — будь аккуратнее, он у нас один сын!
Мужчина немного обмяк, чувствуя руки жены, и отложил нож в сторону.
— Папань, мамань, ну хватит, — растерянно пуская пузыри, пробурчал насупившийся Антуан. Тёмно-русые намокшие волосы парнишки топорщились в разные стороны. Он смотрел на них своими кошачьими глазами и боязливо трогал воду в маленьком корыте.
— Я пришла к вам с приятной вестью, — сообщила Ласточка, вытирая полотенцем светлые волосы. — Наш егерь видел в лесах целое стадо упитанных копуль с поросятами.
Мускулы заходили под кожей Ирвина. Он вытер приготовленный для бритья нож о штанину и отложил в сторону. При слове "копуля" его рысьи глаза засверкали от азарта и радости. Теперь в его доме, возможно, появится несколько ценных клыков, вкусное мясо, а у сына — отличные сапоги.
— Папа, — протянул, чуть ли не плача от досады, намыленный по самые уши Антуан, — А я?
— Смывай мыло, сын, живо, мы идём на охоту! — оборвал капризы отпрыска Ирвин и убрал нож за голенище сапога.
Антуан бросил мыло. Глорис отложила силки в угол и схватила мешки для добычи. Лили снова превратилась в гибкую пятнистую рысь. Леди Ласточка гладила её по мягкой гибкой спине, перебирая пальцами рыжую шерсть.
— Пора, — скомандовал Ирвин семье, и все отправились в чащу, где, по словам егеря, кормились копули.
Ирвин ступал бесшумно, мягко, принюхивался и шевелил кошачьими ушами. Лес полнился пением птиц и жужжанием насекомых. Над головой Ирвина пронеслась, шурша прозрачными жилковатыми крылышками, сверкающая синевой пучеглазая стрекоза.
— Долго ещё ждать? — недовольно проворчал рысёнок Антуан, спрятавшийся в высокой траве и отмахивающийся лапами от назойливых мошек.
— Тише, Антуан, не сопи так громко! Распугаешь всю дичь. Терпение — лучшее качество охотника, — тихо ответил Ирвин сыну. Отец остался в человеческом обличье и затаился за толстоствольным дубом.
Ласточка сидела в кустах, неподалёку от Ирвина, поджидая гона зверя, натянув тетиву и придерживая кончиками пальцем оперение стрелы.
Из чащи послышался визг и хруст ветвей, низкие молодые деревца и кусты заходили ходуном. Копуля размером с коня графа Эдварда выскочила на поляну и понеслась во всю прыть. Из ноздрей вытянутого в небольшой мясистый хобот носа вырывалось прерывистое тяжёлое дыхание. Слюна обильно капала из полуоткрытой пасти зверя. Восемь довольно острых клыков уродливо торчали в разные стороны. Копуля неслась напролом, вытаращив полные страха коричневые глаза. Её преследовали две большие гибкие рыси. Рыжая шерсть фелисов блестела на солнце. Чёрные крупные крапины ярко выделялись на гибких кошачьих боках. Рыси бежали почти бесшумно и стремительно. Одна из них попыталась схватить копулю за ногу.
— Берегись! — предупредила дочь рысь Глорис, а сама попыталась прыгнуть на спину несущегося во всю прыть зверя. Копуля ловко повернула в сторону. Глорис промахнулась.
— Она не туда бежит! — крикнула в панике отставшая Лили.
Копуля громко взвизгнула, оглушив охотниц, и кинулась к тому месту, где сидел затаившийся Антуан. Рысёнок остолбенел от страха, беспомощно ощерившись.
Сандрин, словно молния, выскочила из своей засады и выпустила несколько стрел в голову зверя. Одна из них попала точно в глаз. Копуля завизжала, растопырив ноздри широкого хобота, и даже ослеплённая на один глаз, пыталась поддеть рылом Антуана. Рысёнок сделал рывок в сторону и растянулся на скользкой траве. Следом за Сандрин навстречу разъяренной копуле из кустов выскочил Ирвин и, перевоплотившись на лету в большую кошку, вонзил клыки в шею зверя. Копуля завопила, зарычала, роя копытами землю. Из хобота на траву закапала горячая кровь. На некоторое время зверь замер, тяжело и хрипло дыша, а потом рухнул прямо на Антуана. Ирвин разжал челюсти. Глорис и Лили подбежали к копуле.
— Что с Антуаном? — спросила бежавшая следом за ними Ласточка.
— Он жив, — заключил превратившийся в человека Ирвин, вытирая рукавом пот с лица.
Фелисы с трудом вытащили придавленного телом копули Антуана. Рысёнок был напуган, но цел. Добычу разделали прямо на месте. Ирвин довольно поглаживал снятую с копули шкуру. Часть остатков зверя закопали у дерева, принося жертву Великой Рыси. Остальное разложили в мешки и понесли домой. Ирвин пел, жмуря от удовольствия рысьи глаза. Антуан приплясывал с мешком на плечах, забыв о своей больной ноге. Глорис шла гордой походкой, мурлыкала и радостно обнимала дочь. И только Ласточка плелась следом, наблюдая за счастьем фелисов со стороны. Она смотрела на солнце, всё дальше поднимавшееся от горизонта, и думала о возвращении в замок с каменными бездушными стенами, башнями и даже людьми. Охотники перенесли мясо в ледник рядом с домом.
— Возьми кусок мяса себе, дитя, — предложил довольный Ирвин, снимая мешок с плеча — Такую копулю не каждый добудет!
Видел бы он те яства, что подавали с кухни лорда Эдварда! Юная леди немного грустно улыбнулась, поправляя лук за спиной:
— Я не люблю мясо, — ответила она, — К тому же мне нужно спешить домой.
— Как знаешь. Вы, люди, странные создания: совсем не цените то, что даёт вам природа, — удивлённо пожал плечами Ирвин.
Глорис подошла, приласкала Ласточку, поглаживая по светлым волосам. Сандрин прижалась к ней и долго не хотела отпускать. Когда-то, совсем давно, её так же обнимала мать — леди Аделина.
— Я провожу тебя, — напросилась непоседливая Лили.
Они побрели по узкой тропе. Лили всегда провожала её до самой высокой сосны у оврага. Аромат лесных трав и цветов будоражил чувства, цветные бабочки стайками вылетали из зарослей высокой изумрудной травы.
— Как хочется жить так, как живёшь ты, Лили! Выбирать свой путь в жизни. То есть жить так, как хочется. Быть свободной, — вдруг с завистью сказала Сандрин. — Отец того и гляди выдаст меня замуж за какого-нибудь богатого и породистого балбеса. И я стану терпеть мужа каждый день, рожать от него детей, почитать и притворяться.
Лили удивлённо посмотрела на неё раскосыми кошачьими глазами.
— А как же любовь? Разве можно жить без любви? Терпеть неприятного тебе мужчину? Смотреть и раздражаться от того, как он ест, спит или даже пускает ветры...
— Что? Ветры... — рассмеялась Сандрин.
— Что смешного? Любимому можно и ветры простить. Стукнешь лапой по носу и простишь. А если нелюбимый, да ещё и рулады всякие... так по мне лучше глотку ему за это порвать, чем терпеть такое. — Лили сморщила свой аккуратный носик.
— Как говорит моя няня Мирабель, такова участь знатной девушки: выходить замуж без любви, соблюдать приличия и делать всё так, как принято делать в приличном обществе, — ответила Ласточка подруге, изображая умное и строгое лицо няни Мирабель.
— Кто придумал такую глупость?!
Ласточка задумалась:
— Умные люди, наверное.
— Это то же, что жить в клетке и питаться дохлыми крысами! Сидишь себе в собственных какашках, гниёшь заживо, молишь Великую Рысь о скорой кончине! Так с фелисами люди некоторые поступают. Сажают в тесные клетки, возят по ярмаркам и кормят дохлыми крысами...
— Ужасно! — передёрнула плечами девочка.
— Не то слово! Тебя послушать — ты тоже живёшь в клетке. Только она большая и из камня. Разве может Ласточка жить в клетке?
Сандрин не ответила подруге. Иногда ей казалось, что в клетку можно заключить не только фелиса или человека, а даже сердце, чувства, свободу, совесть и любовь. Некоторые люди, которых Ласточка встречала часто даже среди слуг, в своих головах городили клетки сами для себя, садились за преграды и с завистью смотрели сквозь решётки на свободный и прекрасный мир. И при этом желчно и жестоко карали и осуждали тех, кто жил не так, как они, кто позволял себе искренность чувств, свободу мысли или любви.
— Пора возвращаться в свою каменную клетку. До следующей охоты, — попрощалась Ласточка с Лили и исчезла в окутавшей её силуэт синей дымке.
Став невидимой, юная леди спустилась в овраг, нажала на рычаг, открыла каменную, покрытую зелёным мхом и плесенью дверь. За дверью Ласточку ждали мрачный подземный ход, огарок свечи и огниво. Сандрин зашла за дверь и нажала на второй рычаг на внутренней стене. Дверь закрылась за ней.
К полдню юная леди Сандрин вернулась в свою комнату. Она сидела, растрёпанная, на кровати и ждала, когда Габриэлла принесёт воды. Няня Мирабель суетилась вокруг девушки и пыталась её расчесать. Ласточка грустила, вспоминая вольнолюбивых фелисов. Кот Плюш, блаженствуя, грыз жирный виток кровяной колбасы у ног Сандрин.
Сонная Габриэлла принесла кувшин с водой.
— Почему холодная? — потрогав пальцем воду, спросила няня Мирабель. — Да будет тебе известно, что юная леди умывается только тёплой водой! Немедленно поменяй!
Габриэлла мотнула головой в знак согласия, заметалась по комнате и выплеснула воду в распахнутое окно. С улицы раздались крепкие мужские ругательства и злобный голос сенешаля Джека Матвина, который как раз проходил по дорожке под окнами. Ласточка злорадно улыбнулась.
Габриэлла покраснела и стыдливо опустила глаза, закатывая пальцами в трубочку край белого фартука.
Магиум ? 2
Злой дух Сангиума
Пасс 1
На ходу поправляя причёску, молодая чародейка Мэг Лори спешила домой. Её соломенные волосы, забранные в пучок, разлохматились. Обветренное лицо с острым подбородком покрылось испариной. Вместе с ней бежал мальчишка и соученик Мэг Олив Стоэн. Он широко улыбался девушке и тряс склянку с жуками. Жуки шипели и звякали, ударяясь хитиновыми крылышками о стекло; банка подпрыгивала и скользила в пальцах мальчишки. Шипящие жуки водились на заливном лугу речки Звякуши, где росли белые цветы, называемые "Глазами единорога". Из жуков мастер белой магии Сенон Кябок готовил себе лекарство от зубной боли. На ногах Олива свободно болтались дырявые стоптанные ботинки, а штопанные-перештопанные чулки были сплошь покрыты грязью и сажей. Молодые люди миновали рощу шёлковых деревьев и вышли по пыльной тропинке к дороге, ведущей к городу Наве, где они проживали и учились волшебству.
В этом году стояло бархатное лето. Тёплое, солнечное, с переменными грибными дождями. В такие годы земля рождала богатые урожаи. Воздух насыщался дурманными ароматами трав, и насекомые целыми тучами носились над высокими сочными растениями, щедро опыляя их.
Солнечный свет наполнял пространство вокруг, проникал в самые потаённые уголки лесов и зарослей растений, окрашивая их нежную зелень разнообразием оттенков. В такие благодатные для природы времена часто происходили странные и неожиданные события.
Высокая и худая волшебница Мэг пыталась догнать чумазого мальчишку, чтобы выхватить банку с жуками:
— Оли, Оли, ты разобьёшь склянку — мастер рассердится!
Олив рассмеялся, прибавил шагу, вытянув руку с банкой и дразня Мэгги. Девушка хотела схватить его, но хитрец живо от неё ускользнул.
— Несносный мальчишка! — задорно крикнула чародейка.
Придерживая край платья, она помчалась вслед за Оливом. Мэгги расстраивалась вовсе не из-за шипящих жуков (их в этом году развелось очень много), а боялась, что Олив споткнётся и снова разобьёт в кровь колени. Сама волшебница ходила босиком, обувь надевала лишь осенью или зимой, стараясь избегать лишних трат на починку или покупку новой. Всё лето Мэг бегала босая, отчего ступни её ног почти не отмывались, и кожа на них стала грубой, как подошва кожаных башмаков.
Ученики чародея миновали светлую липовую рощу по вымощенной мелким камнем старой дороге.
— Какая же ты колдунья? Да у тебя сил не хватит со мной совладать! — дразнил юный ученик мага Олив подругу, размазывая рукавом серой туники грязь по лицу. Его руки несколько раз превращались в каменные глыбы, скрывая банку под коркой гранита. Мэгги с досадой посмотрела на новые дыры в чулках мальчишки, которые ей снова придётся штопать.
Три года назад отец Олива — каменотёс Грид — отдал сына мастеру магии Сенону Кябоку в обучение. Мальчик проживал своё двенадцатое лето и становился норовистым и хитрым. Чародейка Мэг полностью взяла заботу об Оливе на себя. По местным меркам Мэг Лори давно вышла из того возраста, когда девушек обычно выдавали замуж. Ей исполнилось двадцать три года.
— Ах, так? Держись, Олив! — предупредила она, извлекая из пальцев синие искорки.
Олив ударился в невидимую мягкую стену и чуть не упал. Мэгги подхватила его и прижала к себе.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |