Скрамасакс (эпизод два)

— Соедини разделённую душу, в целостном человеке нет места страху, смирение тебе в этом поможет.

Сказанное старцем интриговало, увы, вводных данных мне не хватало. Пытливый ум ни в какую не хотел поставить точку в беседе и я, невзирая на очевидное желание Серафима закончить, бесцеремонно продолжил:

— В моём времени то, что ты сейчас объяснял, называют не страхом смерти, а инстинктом самосохранения, но тут ты прав — он, пожалуй, важнейший.

Ответом мне была вязкая тишина, робко разрезаемая звуками летнего леса, да нахмуренные брови собеседника.

Старик, размышляя, долго молчал, я решил, что он тупо меня игнорирует, однако вскоре тот сдался. После довольно продолжительной паузы, Серафим утвердительно кивнул своим мыслям и на меня полился новый поток сокровенных и в тоже время очевидных знаний:

— Интересное словечко инстинкт, надобно будет запомнить. Латынь?..

— Не знаю...

— Естество человеческое имеет невообразимую власть над душой. Природа людская заложена с помощью слова. Первая заповедь: "плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею..." стала ядром всех, как ты нарёк их, инстинктов. Вероятность её не исполнить, по грехопадении и породила все страхи. Так появились основы — самосохранение, продолжение рода и власть. Изначально служили они благой только цели.

Однако впоследствии мы всё извратили — естество наше стало без образа. Взять, например инстинкт продолжения рода — под действием греха он обратился в похоть. Бойцы, взявшие город на меч, первым делом насилуют женщин, помимо плотской услады, подсознательно стремясь исполнить первейшую заповедь — плодитесь и размножайтесь. Отвратительно сие.

Падший человек совершает много мерзких поступков, но Господь всё направляет во благо — семя сильнейших живёт. Не было бы этого важнейшего для тела закона, — старик интонацией выделил предпоследнее слово, — Земля давно бы стала безлюдной. Потеряв рай, люди боятся утратить и Землю — страх стал нашей натурой... в общих чертах, вроде бы так...

Последовала театральная пауза, в этот раз, видимо для того, чтобы я глубже проникся, затем Серафим свернул, как мне сперва показалось, несколько в сторону:

— Инстинкты, повторюсь, человек получил в раю — до грехопадения, — голос собеседника наполнился поучительными нотками. — Однако с яблоком всё изменилось, и уже на земле Творец через Моисея передал правила, они усмиряли искажённые основы-инстинкты. Четыре первых из них адресовал Он душе, там всё о жизни духовной, остальные же шесть, направил непосредственно мозгу — о бренном теле они. Распоряжение, полученное напрямую в раю, имеет над нами большую силу.

Очередной вздох, старческое кряхтение.

— Вернёмся к похоти, — вынырнул собеседник из дум. — Естество согласно заповеди требует продолжение рода и порой игнорирует более поздние, так называемые Моисеевы наставления, однако отвечать придётся за всё.

Мозаика разрозненной информации под действием логики потихоньку складывалась в целостную картину. Нет, теософию батюшки я не разделял, тем более она, как мне казалось, к классическому православию имела косвенное отношение, по крайней мере, к тому христианству, что утвердилось на территории России в двадцать первом веке. То ли вера под бременем веков так сильно изменилась, то ли батюшка изначально был, мягко говоря, еретиком — не знаю. Впрочем, Прохора Алексеевича ему не догнать, того, попади он в Европу, на костре бы сожгли — по-любому. С другой стороны надо откровенно признать — наука обоих наставников очень, очень сильная штука и для меня особо не имеет значения, на какой философской основе та зиждется, важен эффект. Подогнать библейский сюжет под объяснения мистических феноменов человеческой сути, думаю, вообще, не проблема.

— Без разницы как сие называется, — неспешно продолжил старик, — следование заповеди — плодитесь и размножайтесь, или инстинктом продолжения рода. Важно исполнять все законы — без исключения. Сейчас, что мы наблюдаем?.. Разум печётся о теле, сердце о духе. В голове бодрствует заповедь — выживи, продолжи род, стань вожаком, в сердце спят правила — не убей, не укради, не прелюбодействуй... Лишь при существенном противоречии частей разделённой души правила просыпаются, и ты чувствуешь либо стыд, либо терзания совести, а при абсолютном согласии, что происходит значительно реже, — радость, счастье, любовь. Соедини себя познаешь гармонию, и страхи уйдут...

Накатила вязкая, тягучая тишина, даже звуки леса куда-то исчезли, на этот раз старик решил завершить разговор уже окончательно, он отмахнулся от очередного вопроса, безапелляционным заключением: — Пожалуй, помолюсь, попрошу наставления, — да отвернулся.

Я уже было обрадовался, подумал: "Может, вновь попаду в райские чертоги". Увы, последовал суровый облом — Серафим прогнал на охоту. По-видимому, он как-то почувствовал мой настрой и, зная, что при удачном опыте без памяти валяться буду несколько суток, решил не рисковать.

* * *

"На охоту, блин... а с чем?. Из оружия только ножи, что же — придётся метать, авось, что добуду, уже почти вечер и подкрепиться не помешает".

В итоге, притащив упитанного зайца, выручил меня Беляш, я же распугал всё зверьё и не то чтобы ни в кого не попал, но даже никого не увидел. Прохор Алексеевич так с поршнями и не познакомил — сам виноват, надо было напомнить.

Гуляя по лесу и размышляя о ситуации, решился двинуть на фронт, повоевать за отечество. Взвесив все за и против, сделал вывод — родине по-любому надо помочь. Может, с дедами пересекусь. Один из предков, как помню, был танкистом, а вот где воевал — мне неизвестно. С другим выходило попроще: отец матери участвовал в Финской компании и, отслужив Великую Отечественную командиром расчёта ПТР на Карельском фронте, закончил войну в Кёнигсберге. Его найти, шанс имелся.

Дотемна побродив по окрестностям и распугав всю местную дичь, я вернулся на полянку к уже горящему костру и почти зажаренному зайцу. Поужинали молча, Серафим грибным шашлыком, я несолёной дичью.

— Ну что, надумал сражаться? — насытившись, неожиданно выдал старик.

— А ты, предлагаешь другое? — я ответил задумчиво.

— Понимаешь в чём дело, это война не народов, это брань убеждений, схожих по содержанию, но противоположных по духу.

— Белиберда какая-то... — встряхнув головой, я в непонятках вытаращился на собеседника. Тот хмыкнул и шире раскрыл свою мысль:

— Ежели у фашистов во главе угла стоит нация — только арийцы благодаря собственной исключительности имеют право на существование в комфортных условиях, то у коммунистов на первом месте находится классовая основа — лишь рабочие, чей труд очевиден, имеют право на жизнь. Однако в обоих случаях все кто не вписывается в теоретические требования, являются паразитами и подлежат либо исправлению, либо уничтожению.

По сути своей идеология ни что иное, как мысль, идея, поддерживаемая людскими массами, искренне верующими в выдуманное лидерами. Главный же бой идёт в умах, между ангелами-хранителями и демонами-искусителями.

— Постой, ты утверждал, что Земля принадлежит лишь человеку и духам в наш мир путь заказан?

— Опять ты всё перепутал, ну, хорошо — давай перейду на Прохоровские термины, эгрегоры тебя устроят?

— Вполне, теперь мысль примерно ясна, но я не пойму — к чему ты ведёшь?

— Война закончится лишь при безусловной капитуляции одного из помощников и это должно произойти в головах. Адепты должны осознать чудовищность данной идеи. Поскольку, мы с тобой русские, то надо приложить максимум усилий для исправления эгрегора коммунизма. Только почувствовав правильность изменённой теории да укрепившись в вере одержишь победу. А немцы, как я понял, бесчеловечными действиями сами разрушат истинность идеологической конструкции и эгрегор фашизма перестанет существовать.

— Ты заблуждаешься и в двадцать первом веке, спустя семьдесят лет, призрак нацизма будет бродить по Европе.

— Правильно — миру надобно равновесие, поэтому фашизм в вашем времени перешёл из категории ангелов-хранителей в разряд демонов-искусителей. Впрочем, также как коммунизм...

Понимаешь, в чём дело?.. Все эти на первый взгляд не плохие, справедливые идеи неизбежно приводят к чудовищным результатам. Человечество никак не может смириться с потерей эдема и, непрестанно совершая такие попытки, пытается воссоздать его на земле, в итоге ад становится глубже.

Наконец догнав его мысль, я вслух рассудил:

— На войне без солдата никак, попробую погеройствовать, может, и приближу победу.

— Сам смотри. Однако запомни — войны выигрывают не герои, но полководцы. Храбрецы лишь поднимают дух других бойцов, впрочем, это не маловажно, так как вера в победу благодаря их примеру, становится интенсивней, за счёт чего общий ангел-хранитель растёт, основа победы исключительно в этом.

— Как так?

— Ну, ты и твердолобый... Что необходимо для выигрыша? — Серафим раздражённо задал вопрос и сам на него же ответил, — Как мне видится главное тут везение. Будь то удача в планировании операции, будь то в грамотно подобранном месте, да даже в героизме отдельных бойцов, всё в совокупности и приносит победу. В истории было множество примеров, когда сильнейшее войско терпело поражение от более слабого противника. При этом заслуг полководцев никто не умаляет, просто ценность их в удачливости, точнее в правильности мысли толкающей в бой. Как результат — везение, что в свою очередь, заслуга ангела-хранителя той теоретической основы, которая его и ведёт. При слабом помощнике мощная армия неминуемо проиграет.

Для того чтобы идея пребывала в силе она должна быть правильной, лишь только тогда люди искренне, повторяю — искренне, не путай с фанатизмом, поверят в неё. А дальше даже тебе должно быть всё ясно — множество людей стремящихся к цели, сильная вера и как результат — могучий ангел-хранитель — везение, удача, победа...

"Интересная мысль, информационная война, развязанная в моём времени западом России, не имеет ли в основе своей этих самых эгрегоров? Вполне может быть..." — проанализировал я мысленно, вслух же сказал:

— Хорошо, понял тебя, не продолжай, иначе крыша взорвётся да забрызгает округу мозгами, дай передохнуть, итак — не разум, а каша.

Останавливая мыслительный процесс, я встряхнул головой и перешёл к насущному:

— Так... конкретно, какие у тебя предложения?

— Дабы главенствующая идеология изменилась надо повлиять на элиту, лучше непосредственно на товарища Сталина, — точно не слыша просьбы, старик продолжил грузить. — Я тут разузнал о жизни верховного и понял: человек он по сути своей не плохой, жертвенный, справедливый, из-за этого его и выгнали из семинарии. Если бы в духовном училище на тот момент был Божий дух, то Иосиф вполне мог бы стать хорошим священником, к сожалению, в те времена по всей империи был беспредел.

"Вот ведь старик, это его помолимся, как посещение википедии, только покруче..."

Серафим вздохнул тяжело и сокрушённо заметил:

— Ну, Бог с этим со всем, что Господь не делает — к лучшему...

— Это как? — не сдержавшись, выпалил я. — Зверское убийство владыки Феофана, тысячи тысяч невинных жертв революции, гражданской войны, да и Великой Отечественной — к лучшему?.. Чего-то я не понимаю...

— Ты вообще мало что разумеешь, вроде научился многому, а элементарных вещей не постиг. Феофан умер мучеником — попал в рай... — старик начал загибать пальцы. Безвинные жертвы оказались там же. Изверги понесли законное воздаяние. Народ, пройдя через многочисленные невзгоды, закалился — стал чище. Смерть — не конец, она лишь шаг на пути под названием жизнь...

— Ну, если с такой точки зрения, то, наверное, да... — спустя пару секунд осмысления, я пробормотал себе в бороду.

— Так вот, — старик вернулся к сути беседы, — я останусь буду молиться о вразумлении власть предержащих — надо вернуть людям их веру, ну а ты — делай, что скажет внутренний голос. Соедини ум с сердцем, да послушай его.

Серафим, палочкой пошевелил угли, параллельно о чём-то размышляя и в свойственной ему манере, неожиданно закончил разговор следующей фразой:

— Если на пути возникнет препятствие, не стучи лбом в закрытые ворота, смирись — поищи другую дорогу, плыви по течению и будь уверен — тебя ведёт сам Господь. Смирение — великое благо, помни об этом, себя береги ...

Внутренний голос, так и не услышав, через пару дней я ушёл. Батюшка сказав, что за меня будет молиться, благословил да отпустил, сам же остался с сёстрами и их матерью в деревеньке Толстово. Беляш на вопрос, пойдёт ли со мной, отрицательно мотнул головой и ободряюще глянул в глаза.

Во Владимир добрался я на попутке, не знаю, что это была за машина, фанерный кузов весьма впечатлил. Когда же узнал от молодого весёлого парнишки — шофёра, что данный агрегат работает на дровах, то вообще, выпал в осадок.

Достиг вокзала без приключений, затерялся в толпе беженцев и под покровом ночи попытался залезть в идущий к фронту состав.

Глава 2. Госпиталь

Какой-то закуток, кровать, стул, усатый мужичок с винтовкой и я блин... такой красавчик, рассматриваю обстановку сквозь чуть приоткрытые веки: "Странно — плечо почти не болит, потягивает немного и всё".

Перейдя в изменённое состояние, сразу почувствовал, как энергия от сердца ручейком струится в рану, связывая разорванные мышцы и наращивая повреждённые сосуды: "Вона как! Организм уже сам, без команды, манипулирует силой". По-видимому — отверстие сквозное и кости не пострадали...

"Сколько же я провалялся? Стопудово — не день и не два. А где всё это время был разум? Нет, не помню — выстрел и кромешная тьма..."

Чувство того, что упускаю нечто важное, заставило непроизвольно дёрнуться. Караульный мой встрепенулся, привстал, я затих.

"Пожалуй, немного ещё полежу. Нет, покину-ка тело, полетаю, разузнаю, так сказать, обстановку".

Да уж, к этому невозможно привыкнуть. Необыкновенная лёгкость, восторг и восхищение захватили всю мою сущность. Летел я по коридору госпиталя меж раскладушек с ранеными, народу полно, бойцы в основном средней тяжести, ну да... передовая-то далеко, тяжёлых не довезти, а лёгкие остались к фронту поближе.

Скользя по проходу, засмотрелся на молодого парня, почти пацана, лет восемнадцати: "Не повезло парнишке, на одной ноге не повоюешь, да и не танцевать ему больше". — Отвлёкшись, потерял бдительность и...

— Охренеть, — невольно вырвался возглас. Я натолкнулся на юную сестричку и, пройдя сквозь её тело, мельком увидел внутренности. Всё произошло в мгновение, однако картина весьма впечатлила: желтоватые кости, волокна мышц, нервные переплетения да кроваво красное сердце мощными толчками гоняло кровь... секунда — я вышел.

Девушка, что-то почувствовав, встрепенулась, непонимающе глянула по сторонам, обернулась и испуганно ускорила шаг.

"Странно — со снегирём было совсем по-другому, без визуальных эффектов, сразу борьба наших сознаний и победа сильнейшего, тут же разумы даже не пересеклись. Ну да, Серафим говорил — в человека, как ни старайся, не вселишься..."