Кастор Прайд. Хохот шута.

Я запыхтел трубкой и с тоской вгляделся в неумолимые буквы. Первым номером шла уже озвученная командором строжайшая секретность миссии. В настоящее время цель её была известна лишь четверым и, хотя в письме не указывалось кому именно, догадаться особого труда не составляло. Король, гроссмейстер, Бранд и я. Так что в случае утечки над виновным долго раздумывать не будут.

Далее были приложены небогатые рекомендации по добыче бесценного дерева, из которых в частности следовало, что при наилучшем раскладе мне было необходимо доставить алиави, едва ли не целиком, с корнями и листьями, коли таковые найдутся. Однако в связи с тем, что Лига никогда не страдала избытками идеализма, ниже говорилось и о менее триумфальных итогах. В частности за удовлетворительный результат могла сойти любая часть дерева, от коры до возможных плодов. И я почему-то сразу решил, мне вполне подойдет именно удовлетворительный результат.

Я взял следующий лист. На нем была начерчена не слишком подробная карта Шираз Донара — древней части Великого леса с указанием предположительного места нахождения алиави. Я в который раз вздохнул. Я искренне не любил Шираз Донар, хотя как член Лиги понимал, что если где и можно найти что-то действительно ценное так это там. Но ещё (и что более вероятно) там можно было найти смерть во всем её единоконечном многообразии. И мне всегда казалось, что второе легко перевешивает первое.

Последние строчки гласили, что на организацию и исполнение всего предприятия мне выделяется не более двух месяцев. Времени не так чтобы много, но вполне достаточно. С другой стороны совсем не хотелось, чтобы эти два месяца стали у меня последними. Я залпом допил бренди и глубоко затянулся пряным дымом.

— Тебе плохо, Кас?

Кайлин. Она всегда так звала меня — Кас. Мне признаться не слишком нравилось, но так хотела она. И значит, для меня это было законом.

Я поднял голову. Темные, слегка вьющиеся волосы, обнимали обнаженные плечи. Синие, бездонные глаза смотрели с искренним беспокойством. Лучи игривого света легко и насмешливо скользили по желанным губам. Прохладная, тонкая ладонь легла мне на лоб.

Я улыбнулся. Я схватил её за руку и притянул к себе. От неё пахло медом и смородиной. Она первой поцеловала меня. Поцеловала и тут же с виноватой усмешкой отстранилась. Как всегда. Я привык.

— Всё нормально, Кайли, — я с сожалением выпустил её руку. — Просто захотелось вдруг спокойно посидеть, выпить пива, посмеяться старым шуткам. Просто не знаю, успею ли теперь.

— Посмейся со мной, Кас, — Кайлин улыбнулась. Улыбнулась той нежной, всепрощающей улыбкой, которая заставляла меня забывать всю боль, все обиды. Заставляла забывать злость и месть. Заставляла любить её все сильнее и сильнее.

Я улыбнулся в ответ, засмеялся. Я смотрел в лазурь её глаз и понимал, что я сделаю всё, чтобы ещё раз увидеть их. Я найду проклятый алиави. Я принесу его хмурому командору. А потом вновь смогу почувствовать вкус меда и смородины на своих губах.

Кайлин протянула руку, ласково погладила мою давно небритую щеку, лукаво подмигнула и ушла, вновь оставляя меня с рвущими сердце мечтами.

Я любил её. Любил страстно и безнадежно. Понимая, что никогда не смогу быть с ней, и раз, за разом отрицая все аргументы разума. Разума, который уже подвел меня однажды. Который сделал так, что мне стало не хватать этого полного жизни мира. Который подарил мне иной мир. Мир странных, загадочных грез.

Это было давно, около десяти лет назад. Уже тогда я вел не слишком отягощенный моралью образ жизни. Я много пил, много дрался, иногда убивал. Я легко менял города и женщин. И я всегда смеялся. Я хохотал над любой шуткой, — хорошей, плохой, жестокой. Я смеялся над жизнью и смертью, над счастьем и горем. Над гневом и слезами. Я смеялся, и мне было плевать, смеется ли кто-то со мной. Я засыпал с усмешкой на губах и просыпался под собственный хохот. Я жил в этом смехе. Я был его первым и последним мгновением.

Но постепенно смех стал стихать. Медленно, но верно он переставал дарить мне те дивные минуты несравненного блаженства. И каждый новый раз, просыпаясь с больной головой и одноразовой возлюбленной, я все чаще ощущал, что прожил день зря. Но новый день не мог предложить ничего большего. И мне вновь было лень требовать чего-то еще. И я снова брал лишь то, до чего мог дотянуться. Как правило, это была случайно недопитая бутылка вина.

И вот однажды, проснувшись в очередной грязной постели, я увидел перед собой невысокого крепкого старика в черном шутовском наряде. Старика звали Барги, и он с усмешкой сказал, что пришел показать мне настоящее веселье. Я схватился за кинжал, но в ответ услышал лишь дикий, оглушающий смех. А через пару минут портовая гетера, с которой я провел довольно скучную ночь, ворчливо осведомилась отчего, догони меня Погонщик, я разговариваю сам с собой в такую рань. И тогда Барги засмеялся ещё громче.

Уже спустя месяц старый шут стал моим лучшим другом. Он приходил почти каждый день и учил меня жить, выживать и смеяться. Он не был добрым, не был заботливым и терпеливым, но с ним мне было легко. Он понимал меня, как понимал себя я сам, как я только мечтал понять. Он никогда не говорил мне — нельзя. Он говорил — можно, конечно можно, но только ещё веселее. Именно тогда я стал Черным шутом. Ещё не именем, но сердцем.

С ним я заново обрел уверенность, обрел силы. Через месяц я сколотил свою первую банду. Глупую, ненадежную, но свою. Я смеялся, когда создавал её. Смеялся, когда она разбежалась под ударами вражеских ножей. И я продолжал смеяться. И уже со второй бандой я на целых три месяца стал королем улиц Даскорины — небольшого городка на юго-западе Эрдалии. А ещё через год я держал в страхе всю провинцию, пока в тех краях не объявился полк королевских солдат.

Но ведь все только начиналось. Так сказал мне Барги, и я ему поверил. Поверил, и через несколько лет над Эрдалией захохотали яростные знамена "Черных шутов". И громче всех вновь смеялся Барги.

А потом пришла Кайлин. Пришла как спасение от вечной жестокости, крови, войны со всем миром. Она никогда не судила, но под взглядом её спокойных глаз я словно очищался от всей той грязи, в которую с такой радостью погружался вместе со старым шутом. Очищался, даже не понимая как мне это необходимо. Как необходимо каждому в этом мире оставаться человеком. Каждому! Даже мне. И я всегда счастливо прикрывал глаза, когда в мою провонявшую пороком жизнь вдруг пробивался легкий аромат спелой смородины.

Благодаря ей я держался. Держался на самом краю, отделяющем меня от безжалостного мясника. Я не позволял трогать детей, женщин, стариков. Не позволял пытать ради удовольствия. Не позволял многое из того, что позволяли себе и своим людям другие атаманы. И именно потому мы и были лучшими. Нас уважали враги, нас любили женщины, нас боялся сам король. И я часто думал, что всего этого не было бы без неё. И без моего страха её потерять.

Последним меня посетил Кариф шай Миано, рыцарь Падшего престола, последний из Великих вассалов Предвечных. Это был суровый воин, полностью закованный в тяжелый, древний доспех. Доспех блистал, но под его увитым забытыми гербами забралом скрывалась тьма. Кариф задавал вопросы, на которые не было ответов, и давал советы, которые оборачивались новыми вопросами.

Кариф приходил редко, но слушал я его всегда. Его порой вычурные, порой нарочито грубые фразы, за которыми скрывался второй, третий и ещё более глубинный смысл. Его глухие шаги и мудрое молчание. Он ставил передо мной неразрешимые задачи и открывал двери к иным глубинам и высотам сознания. А ещё он был маг. Великий маг.

Так, лет шесть назад нас довольно серьезно прижала пара королевских рот при поддержке полудюжины секунд-магистров магической академии. Солдат мы бы прорвали без особых сомнений, но маги оказались именно той редкой картой, которую бить нам было нечем. И вот тогда рядом со мной встал Кариф. Он положил мне на плечо свою могучую длань и тихо сказал.

— Я прикрою.

Этого мне вполне хватило для начала безумной атаки прямо на усмехающихся чародеев. И когда первый из них уже занес руку в карающем жесте. Когда смерть, радостно подвывая, уцепилась за мое стремя, я услышал, как поднялось древнее забрало. Как встала впереди меня несокрушимая воля. Встала не принимая, просто не замечая ничтожности удара.

И мы прорвались. Прорвались, смеясь и крича, что в следующий раз желаем видеть лично Верховного магистра, а не его слюни.

Они были самым близким, самым дорогим в моей жизни. Они были тем, что не уйдет и не предаст. Они были моей надеждой и моим прощением. Они были мной, и этим собой я гордился.

5

Прошло всего несколько часов после моей встречи с командором, а я уже собирался нарушить его главный приказ. Секретность секретностью, но если он думает, что я брошусь в эту авантюру один, то пусть меняет своего филина на барана. Я крайне нуждался в опытном и надежном компаньоне. И хотя в Трафлдинге было много отчаянных парней, я знал только одного, кто бы мог согласиться на предложенное безумие. И на некое необъяснимое счастье этот единственный был моим другом.

В поисках означенного уникума я отправился бродить по самым злачным местам города. В одном таком заведении мне объяснили, что он уже три часа как ушел (хвала предкам!), в другом заявили, что больше его сюда не пустят и услышали в ответ мой саркастический смех. В таком ритме я провел не меньше часа своего пустившего обратный отчет времени, пока, наконец, меня не забросило в "Каленного", ранг которого находился где-то между "Протухшим завтраком" и "Откровенной дрянью".

Спустившись по разбитым ступеням в темный, прокуренный подвал с низким потолком, я медленно двинулся вдоль плотно стоящих столов с на глазах увядающими посетителями. И вот в самом дальнем углу, за самым большим столом и в неизменном, невыразимо-гордом одиночестве печально напивался мой лучший друг.

Его звали Арн гор Даминион, знали как Дамми Серебро и боялись, словно плети Погонщика. Он был алый цверг, и уже это говорило о многом. Ему было больше двухсотпятидесяти лет, половину из которых он провел по горло в крови. Он был злой, жестокий и надежный как корни вечных илархов.

— Как жизнь, Серебро? — я сел напротив опустившего веки цверга.

Веки поднялись и на меня уставились два пронзительно алых, полных ярости глаза. Я невольно усмехнулся. Редко кто осмеливался подходить к Дамми, когда тот изволил напиваться. А поскольку происходило это на постоянной основе, друзей у него было откровенно мало. А в Трафлдинге так и вообще один.

— Все тихо, Чёрный, — Дамми бросил за край стола опустевший кувшин и удовлетворенно оскалился. Его раскрытый рот хищно блеснул серебряными клыками, из-за которых собственно он и получил свое прозвище. Клыки, конечно, были сделаны не из серебра, а просто имели соответствующий оттенок. На самом деле это был один из тайных сплавов алых цвергов, секрет которого они бы не открыли и за полмира. Мира, который, по словам Дамми, когда-то принадлежал им.

Алые цверги были древнейшей расой этих земель. Но бесстрастная длань упадка накрыла и их. И вот около полутора века лет назад они последними из нечеловеческих рас, пришли в Тайор Донар. Но пришли отнюдь не с миром. Война тайоров и алых цвергов длилась не меньше года и нанесла чудовищные потери с обеих сторон. И все же родные кроны помогли тайорам победить. Алые цверги потерпели сокрушительное поражение, потеряв при этом всех своих вождей, так что когда встал вопрос, что делать дальше, мнения разделились. В итоге часть цвергов покинула Тайор Донар, отправившись на край мира искать свободные от людей земли. Часть спустилась под землю в надежде потеснить властвовавших там кобольдов. А третья, самая меньшая часть, пользуясь равнодушием тайоров к судьбе проигравших, решила остаться в лесу.

— Я подумал, быть может ты захочешь заработать, — мой друг часто нуждался в деньгах.

— Сколько? — Дамми никогда не брался за дела, которые не смогли бы согреть честолюбие его алчности.

— Пока не знаю, но много. Быть может очень много.

— Кого?

— Что, Серебро. Что, — я наклонился ближе. — Алиави.

— Собрался разводить сад, Черный?

— Собрался, но не я.

— Понятно, — Дамми был одним из немногих, кто знал о характере моей профессии. — Ну, тогда давай детали.

Я дал детали, и несколько минут общее молчание прерывалось только глубокими глотками Даминиона. Любовь к пьянству была визитной карточкой Дамми. Собственно на этой почве мы и сдружились. Когда два года назад я веселый и пьяный подсел за стол к невысокому, хмурому цвергу у которого почему-то были алые глаза и предложил выпить, весь кабак посмотрел на меня как на покойника. Когда цверг промолчал, я воодушевляющее хлопнул его по плечу. Дамми зарычал и достал нож. Я засмеялся и достал свой. Вот так и началась наша дружба.

— Ну ладно, — в темноту полетел второй кувшин. — Есть у меня одна мысль. Благо ты не единственный кто интересуется экзотическими растениями.

— И кто же мой нежданный конкурент? — признаться, я был искренне удивлен.

— Слава крови, уже не конкурент, — Дамми хитро оскалился. — А то действительно могли начаться проблемы.

— Ну, так кто?

— Прошлый год.

Я изумленно хохотнул. Вот уже не думал, что король преступного мира Трафлдинга интересуется подобными вещами. С другой стороны его неудача была достаточно показательна для любого рискнувшего пойти следом. "Этим дерьмом я занимался в прошлом году", — так сказал бы он.

— Устроишь нам встречу?

Дамми с сожалением оглядел стол, видимо представляя себе все те прелестные в своей невинности кувшины, которые теперь так и останутся непокоренными. Наконец его взгляд из разочарованного превратился в повседневно-злой.

— Умеешь ты испортить день, Черный шут!

6

Рард кар Эрдирион, больше известный как Эрди Прошлый год без особых стеснений обитал в огромном трехэтажном особняке в самом центре Трафлдинга. Вероятно, он думал, что заслужил это. И в чем-то, как ни странно, был прав. У организованной преступности в Тайор Донаре дела обстояли, прямо скажем не самым лучшим образом.

Да и откуда было взяться вышеозначенному образу, если Бриликол полностью держали под контролем фанатики Тайор Ниата, в Грандриме прочно обосновались все известные в лесу магические школы, а в самом Трафлдинге постоянно приходилось бороться с всесильной Гильдией ткачей и молодой, но крайне амбициозной Гильдией удачи.

Попытки пробиться в чертоги цвергов и деревни ка-рити в прошлом, привели только к уменьшению поголовья криминального элемента, а странствующие по лесу банды вызывали весьма пристальное и бескомпромиссное внимание самих тайоров. И это не говоря уже про отряды Королевских егерей без устали патрулирующих пределы Алир Донара и ритуальные смерть-рейды нагов. В общем, преступникам в Тайор Донаре приходилось крайне несладко, и Эрди был, пожалуй, одним из немногих действительно успешных деятелей на этом поле.

Во многом это объяснялось тем, что он был все-таки алым цвергом, то есть завоевателем от природы. И вот это обстоятельство было мне здорово на руку, так как Дамми, несмотря на откровенно спорный образ жизни, среди сородичей пользовался непререкаемым авторитетом. И хотя фактическое положение Эрди в Трафлдинге было несравненно выше, он понимал, что если бы Арн гор Даминион захотел, город был бы его уже завтра.