| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
...Щелкнул замок двери за вышедшим помощником. Сергей почувствовал, что держит в левой руке микрофон. Он приоткрыл глаза и увидел впереди себя пульт, окна кабины, открытые ворота Института, пути на Голутвин и слегка колышущиеся деревья вдоль путей.
"Черт, все-таки задремал" — подумал Сергей. Механик все еще докуривал "Ту". Значит, все продолжалось не более секунды. И то хорошо. Сергей поднес микрофон ко рту, щелкнул тангентой.
— Вагон! Вагон!
Послышались щелчки и чертыхание, затем донесся голос прибориста Сашки Розова, весельчака и балагура, пришедшего в испытательскую работу из учителей физики и все время что-то мастерившего за пультом вагона-лаборатории:
— Вагон слушает.
— Все на месте? Скоро отправляемся.
— Да, все, все на месте. Хлопцы запряжены, кони напоены...
Дали маршрут на Голутвин. Зашипели отпускаемые тормоза. С резким басовитым гудком и лязгом автосцепок сонливость и предстартовое волнение сразу остались где-то позади...
5.
Они возвращались с перегона. Солнце уже начинало клониться к закату. "Фантомас" гуднул перед Колычевским переездом, разгоняя вечно лезущих под поезда пешеходов. В вагон-лаборатории для настроения врубили магнитофон и из поставленного на пульт динамика ГС доносились "Арабески".
Сергей понял, что сейчас будет тот самый участок, который он дважды видел во сне, и стал внимательно вглядываться в развертывающуюся за окнами кабины панораму, вслушиваться в шум дизеля, стук колес и лязг сцепки, ловил телом дрожь и покачивание кузова на покатой зыби рельсовых звеньев длиной 12,5 метра — эту цифру для Озерской ветки он помнил в любое время дня и ночи, ибо от нее здесь отсчитывались гармоники стыковых возмущений, основных неровностей пути, именно она задавала темп вздрагивания большинства зайчиков на осциллографах их лаборатории и частоты всплесков на бесконечных полотнищах лент.
Все было и так и не так. Пейзаж казался фотографически знакомым, но тогда, во сне, он виделся с какой — то более высокой точки. По-иному рокотал и свистел турбодизель. И даже то, как кузов тепловоза подпрыгивал и качался на рессорах, во сне ощущалось несколько иначе, там это было похоже на качание пловца на волнах, как будто он чувствовал колебания передней и задней тележек тепловоза одновременно.
"Значит, я во сне ассоциировал себя с тепловозом, а воображение дорисовало, как все это выглядело" — подумал Сергей. — "Или же я почувствовал то, что чувствует тепловоз... или даже видел его сон?... Да нет, чушь это, конечно, тепловоз ничего не чувствует и слов у него нет. Он одушевлен бригадой, сидящими в нем людьми, мы сами создали его чувства в виде датчиков, приборов, нервных пучков проводов..." Он снова прислушался к рок-н-рольному ритму колес: "Интересно, а могли бы быть у тепловоза вещие сны?"
Помощник ушел в машинное и Сергей, пользуясь случаем, сел за пультом на его месте, выглянул назад. В кривой было видно, как Сашка Розов открыл дверь вагона — лаборатории и стоял в проеме в матросской тельняшке и с сигаретой в зубах. Сергей отодвинулся от окна, встал, глядя вперед, на набегающую вереницу шпал, как в привычном ожидании участка для начала замера. Подъезжали к Голутвинскому переезду, скорость уже была невелика, тепловоз шел на выбеге и дизель что-то тихо бормотал на холостых оборотах. В открытое окно было отчетливо слышно, как на переезде верещал звонок. Очень знакомо верещал....
И тут что-то непонятное, неосознанное внезапно заставило Сергея с отчаянным криком "Тор-мо-зи-и!" броситься вниз, под прикрытие пульта, к замазученным резиновым коврикам, заслоняя голову руками.
Мгновенье спустя он услышал крепкое, как промедол из шприц-тюбика для раненого бойца, и столь же неоходимое для снятия шока на грани смертельной опасности, бранное слово механика; тут же дико зашипел воздух, рвущийся наружу из тормозной системы: механик врубил экстренное. На Сергея налетел пульт — теперь он был для него лишь куском кузовного железа, который пытался остановить свою собственную и Сергея скорость; это значило, что "Фантомас" уже отчаянно стиснул бандажи колес мгновенно разогретыми и пошедшими чугунным дымком колодками. Сверху что-то лопнуло, заскрежетало, посыпалось мелкими стеклянными брызгами и стихло. Стихло совсем, умолк даже дизель, выключенный механиком за мгновение до удара.
Сергей повернул голову. Над ним на уровне окна кабины нависал здоровенный желтый блок — блок с тросами на конце стрелы автокрана. Стрела снесла стойку между левым лобовым и боковым стеклами и неизбежно въехала бы в тамбур, закричи Сергей чуть — чуть попозже.
— Живой? — к Сергею нагнулся механик, лицо его было покрыто крупными каплями пота. Сергей промычал что-то утвердительное и полез выбираться по направлению к двери, чтобы узнать, что с остальными. Связаться с вагоном по ГС он не мог — самодельная колонка динамика, стоявшего на пульте, была раздавлена, провода порваны, и микрофон, свисавший с кресла помощника на проводе, как детская погремушка на шнурке, был столь же бесполезен, хотя и цел. В тамбуре Сергей столкнулся с самим помощником, который был без видимых телесных повреждений, но вовсю матерился, отходя от неожиданного эмоционального стресса. Сергей на ходу показал ему, что с машинистом все в порядке и выглянул наружу из левой передней двери машинного отделения.
Автокран стоял, почти упираясь в полосатый брус шлагбаума, и его желтая решетчатая стрела выступала далеко вперед, пронзая невидимую границу путевых габаритов — водитель, видимо, раньше работал на грузовиках и не успел привыкнуть к особенностям своей новой жирафоподобной машины, да и шел он видимо на приличной скорости. При дальнейшем движении сплотки автокран неминуемо бы завалило набок; а так он совершенно не пострадал, да и водитель, который сидел в кабине и ошеломленно глядел округлившимися глазами на стрелу в тепловозе, судя по всему, отделался всего лишь испугом.
— Убили! Уби-и-или-и! — раздался пронзительный крик женщины с переездной будки, — Уби-или! Сергей обернулся и увидел, что от вагона к автокрану бежит Сашка Розов с залитым кровью лицом. Водитель распахнул дверцу кабины, выскочил наружу и что есть мочи сиганул через Рязанское шоссе в сторону кустов.
— Стой! — заорал ему Сашка, — Стой, придурок!!! — Но водила уже исчезал из поля зрения. — Бандуру назад подай, стрелу вытащи!!! — Сашка добежал до крана и с криком "Блин!!!" пнул ногой колесо. Сергей спрыгнул на щебенку и подошел к нему с другой стороны шлагбаума.
— У тебя бровь рассечена. Выпал, что ли?
— Да нет, о железный косяк двери приложился... Тьфу, опять тельник стирать придется...
— Иди вон в вагон кровь останови. Где аптечка, показать, или пока помнишь? — раздался сзади голос Андрея Александрова, старшего инженера и ответственного за матчасть, из-за чего двенадцатый вагон в Институте иногда называли андреевским. Андрей был сухощавый тридцатилетний мужик, отличавшийся тем, что в любой обстановке сохранял абсолютное спокойствие и практический хозяйственный подход.
— Да найду... Сашка махнул рукой и неспешно пошел к вагону.
Возле переезда быстро скапливалась очередь машин. Вдали показался гаишный жигуль, и водитель автокрана поспешил вылезти из кустов и стал искать по карманам не то права, не то курево. Руки у него еще заметно дрожали.
— Ну, чего смотришь-то? — спросил водителя Андрей, — А если бы ты человеку голову снес?...
6.
...День заканчивался весьма прозаически. Сплотку загнали во двор Института. После завершения всех формальностей, связанных с ЧП, Сергей занес ленты и журнал испытаний в отдел, и даже успел разобраться с тарировками и сделать по отдельным наиболее интересным замерам экспресс-анализ. Секцию будут отправлять в ремонт, а опытный колесно-моторный блок придется переподкатывать под другую машину; в любом случае это большая задержка, и нужно отчитаться хотя бы справкой за этап работы. Бумага — свидетельство того, что все было не напрасно — солярка, моточасы, километры пробега, ночь над рулоном невидимой бури, и утренние полеты на подножке трамвая, изуродованная кабина и Сашкина рассеченная бровь, собственные пробивающиеся седые волосы раньше тридцати и еще масса вещей, которые никого не заинтересуют, не будучи превращенными в сиреневые страницы светокопий со словами, похожими на заклинания, формулами и диаграммами, а главное — в несколько строчек в разделе "Выводы и рекомендации".
В отделе обсуждали происшествие на переезде — впрочем, с расспросами к Сергею особо никто не приставал, понимая, что сейчас не до того. Роман Семеныч Поликарпов, однофамилец известного конструктора и испытатель божьей милостью, так и не защитивший диссертацию, рассказывал, как в шестидесятых на испытаниях муромской ТГМ-ки от боковых усилий в прямой раскантовало рельс. Обошлось довольно удачно, в месте схода не оказалось ни насыпи, ни выемки — это было тоже возле переезда — так что вагон не опрокинулся и все отделались синяками, а у "ласточки" прикрытия — тогда в Институте были еще "ласточки", луганские ТЭ3, так вот, у "ласточки" рама тележки лопнула, будто из старого хрупкого полистирола, а нарочно эту раму разве что противотанковой миной перешибить было можно (Сергею как-то попадался акт по этой аварии с фотографией лопнувшей рамы)... Поликарпов работал в Институте со дня основания и даже раньше, в коломзаводской лаборатории, немного застав паровозные времена, когда перемещения мерили свинцовыми столбиками, а порой испытатель залезал в асбестовый мешок, чтобы искры не прожигали одежду, и его привязывали под котлом к паровозной раме, чтобы видеть, как ведет себя направляющая тележка при вписывании в кривых, слышать удары и скрежет деталей и чувствовать телом игру рессор, и тогда человек в прямом смысле становился органом чувств огнедышащей машины — впрочем, последнее в известной мере можно было отнести и к опытным паровозным машинистам.
Перед уходом Сергей подошел к раненому 475-му. Поврежденная кабина выглядела жутковато, как будто увечье было нанесено живому телу; возможно, это было оттого, что машина получила удар как раз в том месте, где она обычно несет в себе человека. Сергей приложил ладонь к обшивке: она была еще теплой, и еще чуть заметно дрожала, отзываясь на дизель 118-го "Фантомаса", рвущего воздух у реостатов; так тепловозы ощущали присутствие друг друга.
"Не переживай, старик, тебя отремонтируют..."— мысленно сказал Сергей. "Мы еще поездим и по Озерской и до Ряжска... Слушай, а, может быть, это ты нас предупредил?... Ты умеешь чувствовать?... Если это так, попробуй, подай какой — нибудь знак!"
Внутри кузова тепловоза что-то отчетливо щелкнуло, словно сработал какой-то аппарат; Сергею вдруг на мгновение показалось, что сейчас начнет раскручиваться стартер-генератор, и из выхлопных труб вылетят привычные облачка сизого дыма, но он не испугался и не отдернул руку. Даже при заглушенном дизеле в тепловозе есть аккумуляторы и сжатый воздух, и вероятность того, что в поврежденной машине что-нибудь может самопроизвольно сработать, в общем-то не равна нулю. Сергей еще немного постоял и направился к проходным. Сегодня он пригласил Татьяну в кино, и надо было еще успеть взять билеты.
За проходными уже никого не было, институтский народ уже стоял на остановке Учебного комбината. Только такой-то незнакомый мужик шел по асфальтовой дороге со стороны стеклянного гастронома. С вилянием и относом у него явно было не все в порядке. Рубаха на мужике была широко распахнута, и от избытка чувств он горланил на мотив "Клена":
— С дуба падают... листья ясен-ня...
Ни фига себе,
Ни фига-а се-ебе-е!
На очередном полупериоде горизонтальных колебаний мужик зацепился ногой за бордюрный камень и завалился лицом в траву.
"Вот и вкалывай ради таких" — подумал Сергей.
... Синее платье замаячило у остановки минут за десять до начала сеанса — Татьяна была обязательной девушкой.
— Привет! Ты давно ждешь? Дай я тебе воротник поправлю, он у тебя немного сбился. А что там у вас сегодня на переезде такое случилось? Хвост машин прямо до нас стоял.
— Да так, технические неполадки какие-то были. Если интересно, я завтра спрошу.
— Не удивительно, говорят, сейчас на опытных машинах везде очень много брака идет...
"Это точно" — сказал про себя Сергей. Он вспомнил, как на прошлой неделе на испытаниях гайковерта заклинило осевой редуктор, стоило только выехать на Голутвин. Гайковерт на башмаках, как на лыжах, затянули обратно в Институт и после вскрытия корпуса редуктора обнаружили вместо смазки несколько килограммов формовочной земли. Великолепный способ сломать ось на ходу. По программе конструкционную скорость гайковерта надо было доводить до ста километров в час. Поликарпов бегал багровый от гнева и кричал: "Это вредительство! При Сталине за это расстреливали!", и никто ему не возражал — все были согласны и искренне жалели, что для этого конкретного случая нельзя хотя бы немного вернуться к прошлому.
Но вслух Сергей ничего не стал говорить — хотелось беречь от волнений и тревог мир отношений с Татьяной. Зачем ей об этом знать, такой хрупкой и беззащитной?
Прозвенел третий звонок, и они поспешили в сумеречный, затихающий зал. Дальнейшая часть вечера уже не имела к локомотивам никакого отношения.
7.
Спустя пару месяцев Сергею все-таки удалось вспомнить, зачем он притащил в общежитие старый рулон осциллограмм. Если опустить достаточно длинное и понятное лишь узким специалистам описание, то дело было в следующем: ему удалось найти там дополнительную информацию, уточняющую вторую форму колебаний остова тягового двигателя, из чего следовало, что изменение конструкции выводов по проталкиваемому ФерИИТом альтернативному предложению было все-таки неэффективным. В общенациональном плане это экономило средства, достаточные для дополнительного выпуска двух тысяч "жигулей" в год. Правда, предложение ФерИИТа и так имело не слишком большие шансы на принятие, но все же не нулевые. Одной ошибкой меньше.
Тепловоз отремонтировали, и Сергею еще не раз доводилось с ним ездить, но подобных странных снов он больше никогда не видел. Как будто бы "Фантомас" и в самом деле действительно однажды предсказал собственную аварию и сообщил об этом руководителю испытаний.
Через год на работу в Институт пришел молодой специалист Дима Катышев, по профессии психолог. В отделе кадров долго ломали голову над тем, какую приемлемое поле деятельности подыскать для психолога в мире машин и остановились на должности секретаря комитета комсомола. Как-то по случаю — а точнее, на турслете на берегу Оки, когда народ был немного навеселе и раскован — Сергей спросил у Димы, отчего могли быть такие сны и не значат ли они, в частности, что крыша съезжает.
— Да нет, это, скорее всего, просто сон под впечатлением рассказа о том, как испытателя сажали в мешок и привязывали к паровозной раме — подумав, сказал Дима, — вот человек и видит, что он едет вдоль пути горизонтально, как локомотив.
— Ну, допустим... но как же тогда получилось, что сон в руку оказался?
— Скорее всего, потому, что на испытаниях — как осознанно, так и интуитивно — ты стараешься просчитать как возможные варианты поведения исследуемых объектов, так и вообще возможные ситуации. Ты видел расстояние от шлагбаума до путей, ты видел стрелы автокранов, и пришел к выводу, что если кран станет у шлагбаума, то блок ударит по кабине. Расчетный вариант, просто на бессознательном уровне.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
