| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Через неделю они снова прыгали, и на этот раз всё прошло штатно. Витька получил, наконец, свой значок и успокоился.
А Владимир после того поцелуя как-то изменился...
Нет, у него по-прежнему перехватывало дыхание, когда он натыкался на внимательный льдисто-серый взгляд Натальи. Но теперь под ложечкой у него не холодело, как во время затяжного прыжка. Теперь его всего обдавало жаром так, что хоть прикуривай. А ещё он потихоньку начал писать стихи.
Вообще-то, стихи он писал для стенгазеты и раньше, ещё, когда учился в семилетке, а потом в деповской школе фабрично-заводского ученичества. А один раз его даже напечатали в многотиражке 'За социалистический транспорт'. Но это были совсем другие стихи.
Раньше он писал про радость свободного труда и комсомольцев-добровольцев. Теперь же слова сами собой складывались в красивые, но такие несовременные стихи о Луне, такой же круглолицей, о волне, такой же льдисто-серой, о золоте волос и прочих совершенно неуместных, никак не связанных с героическими буднями вещах.
Разве мог он прочитать хоть кому-нибудь, например, это:
Отчего же мне так горько,
Отчего саднит?
Отчего сиянье моря
Счастья не сулит?
Безответно, безнадежно
Я смотрю в глаза.
В льдисто-голубом безбрежье
Потерялся я...
Есенинщина! Мелкобуржуазная лирика и сантименты! Да его тут же продернули бы, как надо, и высмеяли свои же корешки. И поделом! Он эти стихи даже не записывал. А зачем? Чтобы прятать от товарищей? Достаточно того, что он молчит, и никому ничего до сих пор не рассказал о своей безответной любви...
А как ему иногда хотелось написать письмо любимой и во всём честно ей признаться. Признаться в том, что любит её без памяти. В том, что шепчет беззвучно, и никак надышаться её именем не может. В том, что по ночам пишет стихи только о ней.
'Какой ты красный курсант! Ты — гнилой интеллигент, товарищ Пономарев!' — ругал себя Владимир почём зря. А потом забывался, глядя в потолок, и под звучный храп спящей казармы снова складывал никому не нужные строки:
Был день как все, был день обычно-серый,
Тянувшийся неспешно, как всегда,
Но в миг, когда за крыши солнце село,
Сверкнула в небе яркая звезда...
Сиреневой чертой она скользнула
В прозрачный жёлто-розовый закат
И небо на мгновенье распахнула
Для тех, кто к небу поднимает взгляд...
Сделав три прыжка, Владимир окончил курс парашютного дела. И не видать бы ему больше любимых глаз. Но судьба смилостивилась над ним.
По воскресеньям курсанты, не получившие увольнительной, пропадали на стадионе или в спортзале. Работали на снарядах, бегали, прыгали, играли в футбол. Так делал и Владимир, пока небольшая группа энтузиастов не уговорила начальника авиашколы разрешить им дополнительные занятия по парашютному спорту.
Вести парашютный кружок, естественно, было поручено лейтенанту Серебровской. И теперь все выходные Владимир и ещё с десяток курсантов, влюбившихся в этот спорт (а может в руководительницу кружка, что вернее), проводили на аэродроме. Под чутким руководством настоящего мастера они и сами быстро становились мастерами.
В День воздушного флота во время праздника после группового высшего пилотажа на истребителях силами парашютного кружка были проведены показательные прыжки.
Наталья совершила затяжной прыжок, раскрыв парашют у самой земли и заставив всех изрядно поволноваться, особенно Владимира. Он и сам просился, чтобы ему разрешили выполнить это упражнение, благо такие прыжки он уже делал во время тренировок. Но начальник школы разрешил показательный затяжной прыжок только Наталье. Остальные кружковцы участвовали в групповом прыжке, когда в небе над аэродромом повисло сразу десять куполов.
На следующий день всем участникам этого десанта приказом начальника авиашколы была объявлена благодарность и предоставлен отпуск на десять суток.
Но съездить домой у Владимира не получалось. Слишком далеко было ехать. Туда — сюда от Одессы до Новосибирска полторы недели. Приехал, поздоровался и обратно. Поэтому он с удовольствием принял предложение своего друга Лёхи Маковкина отправиться к нему в гости в Воронеж. В их компанию затесался и Колька Дьяконов, тоже парашютист, как и они, и почти что Пономаревский земляк. Тоже сибиряк. Только ехать к нему было ещё дальше — аж до Красноярска.
Отказаться от возможности видеть любимую целых десять дней, было для Владимира выше всяких сил. Но выбирать не приходилось, потому что она тоже получила отпуск и уехала в Москву, к родителям. Набиваться в гости к ней Владимир, ясное дело, не посмел.
У Алексея были две младшие сестры — Таня, высокая, темноволосая и кареглазая, и Аня, маленькая, светленькая, с прозрачными голубыми глазами. Одной — уже семнадцать, а другой — почти. Весёлые и энергичные девушки тут же взяли шефство над будущими пилотами, и привлекли на помощь Татьянину подружку, длиннокосую и волоокую Тамару. Чтобы и братец не остался безпризорным.
Пользуясь последними летними деньками, ребята не расставались ни на минуту. Гуляли, ходили на танцплощадку и в кино. Бравые курсанты в роскошной форме первого срока с ало-голубыми петлицами и значками парашютистов с подвесками привлекали множество девичьих взглядов, но сестры Маковкины и Тамара присматривали за своими кавалерами ненавязчиво, но в оба глаза, так что никаких шансов у остальных воронежских красавиц не было.
Время в отпуске пролетело так незаметно, что Владимир даже удивился. Он удивлялся и тому, насколько легко ему было общаться с девушками. Никакой неуклюжести. Никакого шума в ушах. Он был самим собой, за словом в карман не лазил, вовсю шутил, и девушки смеялись и смотрели на него своими большими глазами.
В кино они брали билеты на последний ряд. И Владимир, скосив взгляд, видел, что Алексей и Тамара целуются напропалую, но сам на такое не решался. Только держал притихшую Таню за руку и всё. И лишь во время прощания на вокзале, перед самым отправлением поезда, она, до этого мгновения старательно не глядевшая в его сторону и необычно оживлённая, вдруг порывисто обняла Владимира и припала к его губам в долгом поцелуе.
Он опешил и ответил, как сумел, а она вдруг вырвалась, всхлипнула и убежала. Владимир пожал плечами и порадовался, что Алексей, целиком занятый своей зарёванной барышней, ничего не заметил. Старший брат, ведь, всё-таки. Объясняйся с ним потом!
Он тогда долго стоял в тамбуре, уткнувшись лбом в пыльное, закопченное стекло. Разогнавшийся поезд безбожно мотало на поворотах, а он думал о Наталье. И о Татьяне.
Являлось ли это изменой? Танцы, прогулки под Луной, походы в кино. А, самое главное, этот поцелуй? И, вообще! Неужели он такой безнравственный, что любит одну, а голову морочит другой?
Положа руку на сердце, Владимир должен был признаться, что Танина влюбленность ему льстила. То, как она на него смотрела, не могло не льстить его мужскому самолюбию. Но была ли это любовь?
Увы, как ни жаль, ему было бедную девушку, но любви к ней Владимир не испытывал. И обманывать ни себя, ни ее не собирался. Он просто весело проводил время в её компании. И не заметил, как девушка в него влюбилась. А потом уже было поздно.
'Дон Жуан, несчастный!' — поморщился Владимир.
Ничего. Отпуск кончился. Он уехал. Она осталась. Всё быстро позабудется... И, вообще, ничего такого не было. Подумаешь, поцелуй на прощание! Между прочим, она — сестра его товарища. Ничего и быть-то не могло!.. И прекрасно! Завтра он вернётся в школу, и всё пойдет по-прежнему.
И действительно, и служба, и учеба снова пошли своим чередом. Владимир и его товарищи закончили обучение на У-2. Сам он налетал на этом, замечательно простом в управлении, самолете двадцать пять часов. Совершил полторы сотни посадок. К этому времени в школе появились курсанты-новобранцы призыва тридцать седьмого года, закончившие обучение в аэроклубах. Из них и из курсантов спецнабора были сформированы две эскадрильи. Одна для обучения на самолётах И-16, а другая — на разведчиках Р-5. Курсант Пономарев был зачислен в первую истребительную эскадрилью.
Зимой они опять не летали, повторяя, словно по спирали, то же самое, что делали зимой предыдущей. Но теперь изучали настоящий боевой истребитель. А ещё учили, только на более глубоком уровне, аэродинамику, теорию воздушной стрельбы, метеорологию, тактику ВВС, историю ВКП(б) и многое другое.
Изредка до него доходили вести из Воронежа. Колька Дьяконов переписывался с Аней. И, по крайней мере, с его стороны, это было серьёзно. Алексей регулярно передавал ему приветы от Татьяны. Но Владимир только отшучивался.
Однажды он даже получил от неё письмо. Ничего особенного. Коротенькое письмецо с фотокарточкой. Окончила медучилище. Работает в больнице. Он едва узнал в этой взрослой девушке с красиво уложенной причёской и серьёзным взглядом, ту смешливую кареглазую девчонку с бантами в косичках, с которой когда-то ходил в кино.
На письмо он отвечать не стал, но и выбросить его рука не поднялась. Так оно и лежало в тумбочке рядом с несколькими письмами от матери.
Наталью Серебровскую Владимир видел очень редко. Если на выходные выпадала лётная погода, и назначались прыжки. Лишь тогда он мог незаметно полюбоваться её озорной улыбкой и природной грацией. И, хотя голова у Владимира уже не кружилась, как полгода назад — каждый раз, когда он видел ладную фигурку и нежный профиль девушки, всё полыхало у него внутри.
Но всё же что-то неуловимо переменилось в нём за этот маленький отпуск. Повзрослел он, что ли? Но стихи сочинять не перестал:
Там,
На краю неба.
Там,
На краю моря.
Розовое с синим.
Это моё горе...
Розовое — губы.
Синее — стынь-очи.
Мне бы одну.
Ту бы.
С нею бы все ночи...
Иногда ему казалось, что Наталья обо всём уже давно догадалась и рада, что он помалкивает и не лезет к ней с признаниями, потому что он совершенно ей безразличен, и даже противен. И он ходил мрачный и отчаянно месил боксерскую грушу в спортзале.
Иногда ему казалось, что она просто издевается над ним, когда бездумно кокетничает со своими коллегами лётчиками-инструкторами, и сходил с ума от ревности и месил эту грушу ещё отчаянней.
Иногда он замечал её пристальный взгляд. Ему вдруг начинало казаться, что она всё понимает и жалеет его, и это злило Владимира ещё сильнее. И он до посинения ворочал двухпудовые гири. Это помогало, но ненадолго. А потом, маясь от бессонницы, опять до утра сочинял глупые стихи о несчастной любви.
В конце апреля тридцать восьмого года учебная истребительная эскадрилья убыла в летние лагеря Выгода, что в сорока километрах от Одессы.
В лагерях скучать курсантам не приходилось. Владимир налетал за лето ещё двадцать часов на спарке УТИ-4 и истребителе И-16, совершив ещё почти полторы сотни посадок. Правда, летчик-инструктор у них был уже другой. Иосиф Хотелев в мае месяце попрощался со своими курсантами и уехал, как поговаривали, сражаться в Испанию. Вместе с ним уехало ещё несколько опытных лётчиков-инструкторов и командиров звеньев учебных эскадрилий. Но на их место сразу были назначены другие. И курсанты, по правде говоря, разницы практически не ощутили. Они шлифовали навыки простого и высшего пилотажа. Учились выходить из штопора, делать петли, перевороты и боевые развороты. Тренировались в ориентировке, отрабатывали элементы воздушного боя и стрельбы по наземным целям.
Кроме того, Владимир много прыгал с парашютом, с тихим отчаянием, подсчитывая часы и минуты, которые мог ещё провести рядом с любимой, и которые утекали, как песок сквозь пальцы. Число прыжков у него приближалось к сотне, и он сам уже давно исполнял обязанности инструктора, занимаясь с другими курсантами.
К ноябрю и он, и его товарищи окончили курс лётной подготовки на самолёте И-16 и в палатках летних лагерей ждали приказа о присвоении воинского звания и назначении к новому месту службы. А в Одессе уже проходил новый набор курсантов.
Во второй половине декабря им, наконец, выдали документы об окончании авиашколы, присвоили воинские звания младших лейтенантов, экипировали в заветную форму и отправили в части для дальнейшего прохождения службы.
Владимир получил назначение в Забайкальский военный округ. Виктор Попов остался в авиашколе лётчиком-инструктором. Алексей Маковкин и Николай Дьяконов тоже получили назначение на Дальний Восток, но по пути вышли в Воронеже, чтобы провести там положенный после окончания школы отпуск.
А Владимир поехал дальше.
Нет, он мог, конечно, остаться в Воронеже, как, например, Николай. Но в отличие от друга снова встречаться с Лёхиной сестрой не решился. Он подумал, что лучше уж приехать в полк и окунуться в служебные дела, чтобы позабыть Наталью не в объятиях другой, а просто, потому что между ними будет пять тысяч вёрст.
И вот теперь бесстрашный сталинский сокол и парашютист младший лейтенант Пономарев, промолчав полтора года, как рыба об лёд, но так и не признавшись любимой девушке в своих чувствах, лежал на верхней полке поезда дальнего следования, скрипел зубами и ругал себя. То ли за трусость, то ли за тупость. То ли за то и за другое одновременно...
2. В далекий край товарищ улетает...
Транссибирская магистраль, январь 1939 г.
...'Здравствуйте, Наташа! Вас, наверное, удивит это письмо. А, может, и не удивит. Простите меня, пожалуйста, за то, что я до самого отъезда так и не решился поговорить с Вами. Дело в том, что я Вас очень, очень люблю!'
Владимир ворочался на полке в вагоне, мысленно в сотый раз, перечитывая своё письмо. Запоздалое признание в любви, которое сегодня, перед тем как сесть в поезд, бросил в почтовый ящик.
— Эй, младшой! Хорош ворочаться! Слазь с печи! Давай до нас! — позвал его снизу сосед по купе, плотный чернявый морской лётчик. Судя по большому куску сала, разложенному на газете и готовому для нарезки, природный хохол. — Давай, давай, вливайся в коллектив! — повторил он, увидев, что Владимир уселся на своей полке, поджав одну ногу.
— Давай, хлопец, не журись! Мы своих не клюем! — весело поддержал его второй моряк, такой же плотный и темноволосый, с залысинами у широкого лба. Он достал из кошёлки бутылку водки и жизнерадостно улыбнулся. — Дальний Восток потому и называется дальним, что ехать туда целых две недели! Так что, давай знакомиться! Петр Галушка, лётчик-торпедоносец, морская авиация! — он протянул спрыгнувшему вниз Владимиру широкую мозолистую ладонь. — Бывший донецкий шахтер. А это — мой боевой командир!
— Старший лейтенант Павел Якушенко, — представился чернявый. — ВВС Тихоокеанского флота.
— А это наше молодое пополнение. — Галушка махнул головой, показывая на сидевшего у окошка худощавого и белобрысого паренька с одной средней и одной узкой золотыми нашивками на рукаве тёмно-синего флотского кителя.
Тот застенчиво улыбнулся, и протянул Владимиру руку:
— Лейтенант Полищук. Николай... Можно просто, Коля.
— Коля у нас прямо с пылу с жару! Только что окончил Ейское военно-морское авиационное училище имени товарища Сталина! И, как говорится, с корабля на бал. То есть, с бала на корабль! А, впрочем, это две стороны одной медали! — Галушка чиркнул ножом по сургучу, и ловко откупорил поллитровку.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
