| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
А жизнь шла своим чередом...
Первая эскадрилья летала очень много. И младший лейтенант Пономарев, с легкой руки военкома допущенный, наконец, к полётам, с жадностью навёрстывал своё отставание. Все экзамены и зачёты по матчасти, различным инструкциям и наставлениям, а также по знанию района полётов он сдал на 'хорошо' и 'отлично' ещё до того, как угодил в 'вечные' дежурные, и больше никаких препятствий не оставалось.
Потому что в конце марта капитан Иванищев, при активном содействии врио командира бригады майора Куцепалова, был назначен заместителем начальника штаба бригады и убыл к новому месту службы. А старший лейтенант Ледневич после суровой выволочки на партбюро и отъезда своего покровителя, ходил тише воды, ниже травы, больше к Владимиру не цеплялся, и жить не мешал.
Зачет по технике пилотирования младший летчик Пономарев сдал на 'удовлетворительно'. Комэска Иванищев, при всех его недостатках, на самом деле, был на своём месте. А пил бы поменьше, да летал побольше, и не держал возле себя эту шестёрку Ледневича, то стал бы действительно неплохим командиром эскадрильи.
Так или иначе, сильно придираться к Владимиру он не стал. Видимо решив, что на первый раз хватит. В конце концов, это была его эскадрилья, и в мае, на итоговой проверке, не адъютанту, а, именно, ему пришлось бы отвечать за подготовку лётного состава. И, вообще, раз пошла такая пьянка, и в дело ввязался военком, имело смысл махнуть рукой на глупые амбиции. Тем более, что это были не его амбиции.
Иванищев был старый комэска и отлично понимал, что гавкаться с комполка и военкомом себе дороже. Раз выше сидят, значит, дальше глядят. И лáдненько...
К маю Владимир восстановил навыки пилотажа. И простого, и сложного. Полетал и в составе звена, и в составе эскадрильи. Провёл несколько воздушных боев, и даже пострелял пару раз по конусу. Понятное дело, чтобы стать настоящим боевым летчиком, этого было мало, но никто и не ожидал, что за три-четыре месяца он превратится в аса.
Во всяком случае, в строй эскадрильи младший лейтенант Пономарев встал, и командир звена лейтенант Пьянков был доволен. А если командир доволен, значит, солдат кашу ест не зря...
О Наталье Владимир старался не вспоминать. И, может быть, именно поэтому, думал о ней постоянно... Вспоминал ее задорную улыбку, ее смеющиеся льдисто-серые глаза. Вспоминал, как она иногда, укладывая парашют, сдувала с лица свою непокорную золотистую челку. Вспоминал, как она, такая стройная и ладная, стояла на летном поле, запрокинув голову, и, приложив ладонь к глазам, смотрела в небо...
Светится солнце
Золотом красным...
Как одиноко
В небе прекрасном!
Как одиноко,
Как безнадежно...
В небе высоком,
В небе порожнем...
Долго ли коротко ли, настал май.
Эскадрилья вовсю готовилась к итоговой. Новый комэска старший лейтенант Черенков, принявший эскадрилью у капитана Иванищева, прятаться за его широкую спину не собирался.
Первая эскадрилья должна быть первой во всём!
И комполка майор Глазыкин расслабляться не давал, хотя и понимал, что молодому комэска нелегко. Поэтому полковые специалисты из первой эскадрильи не вылезали. Участившиеся строевые смотры лишь разнообразили армейскую рутину. А для Владимира они, вообще, были делом привычным до скуки (спасибо 'Иван-царевичу', уж к строевым-то смотрам он любовь у своих подопечных привить сумел).
При этом боевую готовность никто не отменял и двадцать второй истребительный авиаполк, как ему и положено, нёс боевое дежурство по охране и обороне границ любимой Родины.
А тучи на дальневосточных границах хмурились всё сильнее...
Одиннадцатого мая отряд баргутской конницы при поддержке броневиков атаковал монгольскую погранзаставу у сопки Номон-Хан-Бурд-Обо. Силы были неравные, и монгольским пограничникам пришлось отойти на западный берег реки Халхин-Гол...
И здесь пришло время для нескольких слов о международном положении. А оно было очень непростым.
В конце тридцать восьмого года Япония испытывала серьёзные военные и экономические трудности. Война в Китае не приносила желанной победы. Была захвачена огромная территория. Однако это привело лишь к распылению сил. Ширилось всенародное антияпонское движение, руководимое Коммунистической партией Китая.
Затяжная война не могла не сказаться и на внутриполитическом положении Японии. Понизился жизненный уровень населения. Курс йены упал, а цены на многие товары широкого потребления повысились. Росло всеобщее недовольство. Под давлением военных кругов в январе тридцать девятого кабинет, возглавляемый принцем Коноэ, был вынужден подать в отставку. На смену ему пришло 'правительство войны'. И премьер-министр Хиранума, и его ближайшее окружение — военный министр генерал Итагаки, его заместитель генерал Тодзио и командующий Квантунской армией генерал Уэда — видели выход из создавшегося положения в активизации боевых действий против Китая и расширении агрессии в северном направлении, против Монгольской Народной Республики и Советского Союза.
При этом первостепенное внимание уделялось подготовке нападения на МНР. Быстрый захват её территории позволил бы японским войскам выйти к советским границам в районе озера Байкал, а затем перерезать единственную железную дорогу, связывающую европейскую часть Советского Союза с Дальним Востоком.
Кроме того, успешная агрессия против СССР и Монголии могла поднять престиж японской армии, сильно пошатнувшийся после серьёзных неудач на Хасане и в Китае.
Командир двадцать второго истребительного авиаполка майор Глазыкин сидел у себя в кабинете и смотрел в раскрытое настежь окно. Серебряный тополь, стоящий прямо у его подоконника, шуршал своей еще не успевшей потемнеть листвой на теплом ветру. Тополь, тополь... Глазыкин задумчиво крутил в пальцах остро заточенный двухцветный командирский карандаш и размышлял о превратностях судьбы.
В двадцать девятом он окончил школу фабрично-заводского ученичества в своем родном городе Вольске. Но слесарил не долго.
По комсомольской путёвке его направили учиться в Вольскую объединенную военную школу летчиков и авиатехников. Впрочем, в летчики он не собирался.
Но как-то так вышло, что вскоре оказался в Третьей военной школе лётчиков и летнабов в Оренбурге, и даже выучился летать на разведчике Р-5. Чтобы потом не один год прослужить в девятнадцатой лёгко-штурмовой эскадрилье ЗабВО — сначала командиром звена, а затем отряда. В феврале прошлого года его даже наградили орденом Красной Звезды. И он уже стал, кажется привыкать.
А через месяц был назначен помощником командира истребительного авиаполка. И всего через полгода принял этот полк у капитана Куцепалова, назначенного на бригаду и получившего по этому случаю очередное воинское звание.
Ему тоже кинули вторую шпалу на петлицы. Впрочем, и он это отчетливо осознавал, стать командиром полка в двадцать семь, было не таким уж и большим достижением...
Надо было раньше свою дорогу выбирать! Или идти по ней более решительно!
И, тем не менее, под его командованием оказалось более полутысячи человек. Шестьдесят три истребителя — двадцать восемь И-16 и тридцать пять И-15бис.
Глазыкин перевёл взгляд на дребезжащий телефон... Чтобы вернуться к реальности ему потребовалась лишь пара секунд.
— Товарищ комполка! — докладывали со старта. — Прибыл товарищ комбриг!
Глазыкин надел фуражку и поспешил навстречу начальству.
Куцепалов прилетел не на связном У-2, а на своем собственном 'ишаке'. И одно это уже могло насторожить... И насторожило.
— Здравствуй, Николай Георгиевич! — Куцепалов протянул руку Глазыкину, когда тот закончил рапорт.
— Здравия желаю, товарищ комбриг! — козырнул Глазыкин, и пожал твёрдую ладонь.
Куцепалов оглянулся. Никого рядом не было. И пилоты, и красноармейцы, являя собой образцы деловитости, занимались обслуживанием материальной части и несением внутренней службы, благоразумно держась подальше от начальства.
— Как полк? — спросил он.
— Готовы к выполнению любого приказа командования! — как и положено, ответил Глазыкин.
— Приказ имеется, Николай Георгиевич! — Куцепалов понизил голос. — Без проверок! Сколько тебе надо, чтобы подняться и вылететь?
— У меня три площадки, Федор Тимофеевич! Да, вы же сами всё знаете... Че плюс тридцать! А потом в соответствии с графиком. Первая эскадрилья через пятнадцать минут. Вторая по зрячему. Третья и четвёртая — сбор на маршруте.
— Значит так! Полный боекомплект! Топливо — под крышку! Я — лидирую!.. Летим в Баян-Тумен. Но об этом ни слова! Даже Калачеву!
— Что-то случилось, Федор Тимофеевич?
— Да! У монголов уже неделю стрельба идет, а вчера был атакован и сбит связной самолёт сто пятидесятого сбап. Летел над своей территорией. Но это его не спасло. Летчик погиб, а летнаб выпрыгнул с парашютом. Идем на усиление.
К тревогам в первой эскадрилье за последнее время успели уже привыкнуть. Итоговая ожидалась со дня на день, поэтому матчасть была готова к проверке в любую минуту. И техники, и лётчики, были переведены на негласное казарменное положение. Все (кроме боевых подруг, конечно!) относились к этому с пониманием. Служба!
Поэтому пока лётчики прибывали на стоянку, и надевали парашюты, техники уже успели подготовить самолеты.
Один за другим истребители выплёвывали в небо короткие звонкие очереди. Такая методика была введена в полку для определения готовности к боевому вылету. Между экипажами развернулось настоящее соревнование, кто первым засветит залп.
И на этот раз, как всегда, поперёд всех успел экипаж лейтенанта Райкова.
Никаких секретов! Просто воентехник третьего ранга Копысов быстрее всех пробегал стометровку... Всё по честному!
Обычно после приведения самолётов в боевую готовность эскадрилья возвращалась к мирной жизни. Хотя, иногда поднималась в воздух, шла на предельно малой высоте между сопками, маневрируя направлением и высотой, и, выскочив на полигон, стреляла по мишеням.
Младший летчик Пономарев терпеливо парился в кабине. Обычное дело — проверка кончилась, а отбоя нет. Видимо, итоги ещё не подведены.
В этот момент в воздух одна за другой взвились две зелёные ракеты.
Взлёт!
Дружно поднявшись, а затем, развернувшись на сто восемьдесят градусов, эскадрилья вслед за командиром прошла над аэродромом. Внизу должны были выложить специальный сигнал.
Радиостанции пока имелись только на тяжёлых бомбардировщиках, поэтому истребителям приходилось обходиться мимикой и такими, вот, сигналами. В верхнем левом углу большого белого полотнища на старте лежал красный квадрат. Этот сигнал означал единицу, то есть команду 'Выполнять задание'. А какое — ведомо лишь командиру.
Дело опять же привычное. Держи строй, и не пропадешь!
Черенков повёл эскадрилью на восток. Владимир знал, что там расположен штаб полка, и сидит вторая эскадрилья. Похоже, что это всё-таки полковые учения.
Когда они подлетели, звеньями стала подниматься вторая. Но не только... Вот взлетело штабное звено. А это... Это же комбриг!
Командир бригады занял место лидера и, следуя за ним, эскадрильи встали на маршрут, как гуси за вожаком. А когда к ним пристроились третья и четвёртая эскадрильи, зрелище стало ещё более впечатляющим!
Они шли как на параде в День воздушного флота — колонной клиньев эскадрилий с превышением от первой к последней! Сначала 'ишаки', а за ними — 'бисы'. Шестьдесят с лишним машин!
Озеро Харанор... Река Борзя... Озеро Зун-Торей... Соловьевск.
Комбриг, покачивая самолёт с крыла на крыло, подал сигнал 'Внимание, сомкнись', и, выполнив горку, двадцать второй истребительный полк покинул пределы СССР.
Степь, да степь кругом!
Владимир, удерживая дистанцию и интервал от ведущего, краем глаза с любопытством смотрел на чужую землю, проплывающую под крылом. За границей он ни разу ещё не был. Впрочем, то, что он видел, на заграницу не походило. Всё то же самое. Степь, да степь... Как море. Никаких ориентиров. Только компас, да часы...
Вскоре они пролетели над тонкой тёмной линией перечеркнувшей степь пополам.
'Вал Чингисхана!' — догадался Владимир.
А затем под крыло выполз Баян-Тумен... И вот это они называют городом? Юрты, сараи, коровы, лошади... И степь. Как это комбриг его нашел? А впрочем, да! Компас и часы.
Одна за другой, выстроившись в круг, садились эскадрильи.
Сели так же дружно, и без происшествий. Полк выстроился поэскадрильно, как на смотру — в одну линеечку, благо места хватало. Стройся хоть до горизонта.
Владимир огляделся. Голое, ровное поле без каких-либо построек. И это авиабаза?
Сразу после посадки — построение личного состава. А как же иначе! Как Отче наш! Выключил мотор — сбор напротив самолета командира. Бегом! И доклад о выполнении задания... Затем выслушать замечания. Замечания у командования есть всегда! Потом получить очередную задачу и усвоить порядок её выполнения. Задачи у командования тоже никогда не кончаются!
— Сегодня самураи напали на Монголию, и мы прибыли защищать её! — Куцепалов взмахнул лётным шлемом. — Я верю в то, что вы в бою будете достойными воздушными защитниками, и своими подвигами прославите свой полк и нашу славную Родину!
Строй застыл в безмолвии.
— А сейчас, рассредоточить и заправить самолеты горючим, переложить полётные карты и быть готовым к новому вылету! Для боя! Для отражения налёта противника! За ВКП(б)! За Сталина!! Ура!!!
Лётчики разошлись по стоянкам. Рассредоточить, так рассредоточить. Навалились и откатили ведомых. Одного вперёд, другого — назад. И, всё равно, выстроили так, чтоб красиво было. Начальник штаба поруководил. Ну, не выносит армейская душа бардака. Ни в казарме, ни на плацу, ни в столовой! Что тут поделаешь!
Заправить самолёт — тоже дело не хитрое. Если, конечно, не вёдрами из бочки переливать. Боекомплект — в лентах. Карты переложить? Не фиг делать! Толку от них! Тут один ориентир — речка Керулен. Собственно, и не речка, а так — мутный ручей с глинистыми берегами. Есть, правда ещё одна река — Халхин-Гол. Да, до неё ещё километров триста лететь...
Но долетели не все. В эскадрилье 'бисов' одного лётчика не досчитались. И, главное, никто не заметил, куда он подевался... Был человек, и нет человека.
Глазыкин остро переживал чэпэ. Хотел даже сам на поиски вылететь. Но Куцепалов не разрешил. Завтра по этому же маршруту пойдет тридцать восьмой скоростной бомбардировочный полк капитана Артамонова. Штурманам всё равно делать нечего будет, они и посмотрят, что и как.
— Ты, давай, лучше посты воздушного наблюдения организуй! До границы километров шестьдесят всего! Не хватало еще, чтобы нежданные гости нас тут как курей перещупали! — сказал он Глазыкину.
Комбриг, безусловно, не зря бдительность мобилизовывал.
Умом Владимир понимал, что они прилетели на войну. Но, как-то не верилось. Всё так мирно вокруг. Юрты да заборы с расписными воротами. Свиньи бродят, коровы... Вон, монгол сидит на маленькой мохнатой лошади, прищурился. В какой-то странной шляпе-кепочке и вышитом халате без воротника. Солнце светит. Небо — синее, трава — зелёная... Какая ещё война?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
