Песочные часы с кукушкой

— Выпей чаю, Карл. Ты же сказал — ничего страшного?

— Так я... ох, нехорошо так поступать, наверное, тебя не спросив, но вся надежда на твою светлую голову, Яков. Я им сказал, что фабрика моя постепенно перестроится, чтобы тебе детали поставлять. Но сам понимаешь, масштаб огромен — одному человеку целое производство. В деньгах-то окупится, из Империи везти дороже выходит, но общественность выскочек не любит. И опять же, это же часы, часы, Яков. Отец мой ими занимался, дед, даже прадед. Еще в 1808 году во Франции открыли 'Klueff Montre', если б не война, были б сейчас первые в мире... Ну и так — на третьем месте, престиж...

Яков и Жак переглянулись, помощник молча подлил заварки и кипятку в чашку фабриканта. А Клюев забормотал совсем уж жалко:

— Но и на это готов пойти, чтобы место тут сохранить. А ты мне... чайник. — Карл Поликарпович с такой ненавистью глянул на фарфоровый чайничек в руке Жака, что помощник вздрогнул и чуть пролил на скатерть. — Комиссию разве удивишь чаем три раза в день...

— Так ты об этом беспокоишься, — засмеялся Яков, и от его лучезарной улыбки на душе у Карла Поликарповича чуточку потеплело. — Будет тебе громкое изобретение, через несколько дней. Это, там, в мастерской — подарок тебе. Я же знаю, как ты чаевничать любишь...

И Шварц подмигнул. Тут уж Клюев не выдержал, сам улыбнулся и отхлебнул из чашки. Напиток снова стал вкусным, бодрящим. Все беды показались такими мелкими, по сравнению с тихой торжественностью момента, когда настоящая дружба побеждает страхи.

— Громкое? — обрадовано повторил фабрикант.

— Очень. — Понизив голос, обещал Яков. — Бумкает будь здоров. Готово будет дней через пять. Но комиссии скажи, что через неделю — для верности. Если захотят — прямо тут, в лаборатории, устрою им демонстрацию. Уверяю, после нее тебя беспокоить никто даже не подумает.

Клюев успокоился, даже воспрял духом. Попытался было расспросить Якова об изобретении, в какой хоть отрасли то работает, но Шварц лишь загадочно улыбался, и похлопывал по плечу. Карлу Поликарповичу вручили аппарат с чайником наверху, показали, куда наливать воду и насыпать заварку. Яков позвал Адама, наказал проводить Клюева до двери — подмигнул в очередной раз, потер нос, шепнув: 'Работа ждет', а Карл Поликарпович только рад был. Чем быстрее Яков доделает агрегат, тем скорее отстанут от него, Клюева. Полный радужных надежд, фабрикант покинул особняк, чуть не забыв шляпу — но расторопный Адам выбежал за ним на улицу, вернул, почистив на бегу щеткой.

Яков, когда Клюев ушел, долго сидел еще в кресле, держа блюдце на колене, попивал из чашки и щурился на запыленное окно. Подошел Жак, убрать посуду.

— А успеем за неделю? — спросил он, нагружая чашки неустойчивой башенкой на поднос.

— Постараемся, — ответил Яков. — Видишь, как оно повернулось.

— Может, ну его, этого Карпа-Карла? — наморщил нос Жак.

— Поздно спохватился. Теперь заново начинать возможности нет, время поджимает. — Яков усмехнулся. — 'Время'... в нем-то все и дело. Мне ли тебе объяснять. В нашем деле точно выбранное время — половина успеха. Так что справимся, Жак. В конце концов, сделаем какую-нибудь пушку...

— Э, нет, мы же договаривались, никакого оружия... — Жак застыл у двери, чашки зазвенели, грозя скатиться с подноса.

— Сколько негодования, ты б себя слышал... — Яков встал, потянулся, и, подойдя к Жаку, добавил свою чашку с блюдцем в общую пирамиду. Та, как ни странно, сразу обрела устойчивость, дрожать перестала. — Да пошутил я, пошутил, ты ж меня знаешь... Пойду работать. И ты приходи.

— А... Адам?

— Рано ему пока. Пусть бумаги разберет. Цифры считать — одно, а творить, изобретать — совсем другое.

Визит второй

Джилли Кромби, корреспондент газеты 'Новости островов Силли', остановилась посреди тротуара, раскрыла сумочку и принялась перебирать содержимое. Она точно помнила, что положила бумажку с адресом в боковой карман, но она куда-то запропастилась. Рядом буркнули 'Посторонитесь, пожалуйста, мисс', она извинилась, не поднимая головы, и отошла к стене здания, продолжая поиски. И только спустя несколько секунд поняла, что к ней обратились на английском, что было редкостью — квартал-то был русским. Она посмотрела вслед уходящему мужчине, но успела приметить только спину — черный короткий пиджак, котелок и трость. Ну, уже хорошо. Тетины подруги пугали, что в русском квартале прямо по мостовой скачут 'cossaks' с 'nagayka', гуляют медведи, но... в отличие от Российской Империи, морозы не сбивают с ног, ведь это остров Силли, Гольфстрим рядом. Она не призналась бы в подобных предрассудках, но в глубине души и впрямь ожидала варварских орд на улицах; однако ей стало немного спокойнее, когда она напомнила себе, что находится, как ни крути, на территории Соединенного Королевства. В конечном счете, это она дома, а русские — гости. Как и все остальные...

Когда самые могущественные державы мира на заре нового века собрались и создали Проект, она только начинала работу в качестве журналиста местной газеты. До того знаменательного дня она думала, что ей катастрофически не повезло родиться на малюсеньком островке, словно отщепившемся то ли от Франции, то ли от Англии, и унесенном в море. Один городишко, три деревни. Жителей едва наберется, чтобы выпускать местную газету тиражом в пятьсот экземпляров, и надеяться, что покупают ее именно для того, чтобы читать, а не рыбу заворачивать или что похуже. Но всего три года назад судьба ее резко изменилась — остров был выбран путем жеребьевки из более чем тысячи претендентов, чтобы стать базой для самого, пожалуй, амбициозного и значительного проекта человечества со времен постройки Вавилонской башни. Так, кстати, называли остров Науки некоторые радикалы и крайние консерваторы — 'Новая башня Вавилона', и предрекали ему ту же судьбу. Некоторые из них до сих пор пытались пробраться через несколько линий защиты, окружающей остров, чтобы устроить тут митинги и акции протеста. Последнюю удачную попытку совершила 'Партия антимонополистов' год назад, но они успели только бросить парочку навозных бомб, расклеить плакаты, призывающие ученых вернуться по домам, и заслужить в газетах прозвище 'Партия деградации'.

А Проект рос, как на дрожжах. Строительство основных объектов завершили в рекордные сроки — всего за год. Вот что значит, когда за дело берутся сообща. Спустя еще год на бОльшей части острова задымили фабрики и заводы... и, естественно, приехали журналисты со всего света. Каждая страна, участвующая в Проекте, присылала своих представителей, в том числе газетчиков. Но 'Новости острова Силли' не уступили своих позиций чужакам. Пишите о научных открытиях сколько угодно, сказал главный редактор 'Новостей', а также дядя Джилли, Майкрофт Кромби, а мы по-прежнему будем освещать события, происходящие на острове.

Джилли имела некоторую фору, как племянница редактора и владельца местной газеты, но она не смогла бы выжить в профессиональном море, полном опасностей, если б не обладала журналистским талантом, чутьем и напористостью. В этом году она была твердо намерена побороться за звание лучшего репортера острова, и именно для того, чтобы осуществить эту мечту, она пришла сегодня на главную улицу русского квартала — Николаевскую. Как выяснила Джилли, предпочитавшая тщательно готовиться перед интервью, улица была названа в честь русского царя. Найти ее было легко — самая длинная и широкая, остальные разбегались от нее, как трещинки от колеи. А вот дом... двадцать три? Тридцать два?

Отчаявшись найти бумажку с адресом, она решила положиться на свою память и удачу. Вскинув голову, она увидела табличку с цифрой '18' и решила идти, пока не дойдет до двадцать третьего номера. Фамилию изобретателя она запомнила, в крайнем случае постучит, и спросит, правильно ли пришла.

Дверь дома номер 23 по Николаевской была оборудована дверным глазком, массивной ручкой звонка и табличкой, свидетельствующей о том, что удача Джилл не изменила.

'Schwarz J.G. Russian inventor. Clock and machinery'

Джилли поправила шляпку, покрутила медную ручку и состроила на лице выражение, которое можно было бы описать как 'я пришла восхищаться, излейте на меня ваше бесценное мнение'. Такой был у нее подход — в то время как другие журналисты задавали вопросы, клещами вытягивая ответы, она, беззастенчиво пользуясь своей внешностью милой молодой особы, просто распахивала глаза, приоткрывала рот и слушала, слушала... Благо подавляющее большинство изобретателей были мужчинами. С женщинами тоже проблем не было, надо было только выглядеть дерзко и храбро, и они сразу же принимали ее за суфражистку. Пара фраз о борьбе за равноправие женщин, и изобретательницы выдавали секреты и делились своим видением роли женщины в науке.

Дверь открылась и Джилли увидела перед собой субъекта, настолько далекого от определения 'ученый', насколько это было возможно. 'Итальянец? — подумала Джилл, разглядывая из-под полей шляпки черную кучерявую голову мужчины. — Только у итальянцев такой откровенный, раздевающий взгляд'. Незнакомец был красив, и более того — он был прекрасно об этом осведомлен, поскольку одевался довольно щеголевато и щурился самодовольно.

— Мисс Кромби? — На чистейшем английском спросил он.

— Да, это я. Газета 'Новости островов...'

— Я в курсе. Проходите.

Очарование незнакомца сразу поумерилось, стоило ему развернуться к ней спиной и бесцеремонно удалиться куда-то вглубь дома. Спустя несколько секунд, когда Джилли вошла и попыталась рассмотреть прихожую, утопавшую во мраке, до нее донесся голос мужчины:

— Я — Жак. Мистер Шварц сейчас выйдет. Вешалка справа от вас.

Джилли сняла пелерину, чуть встряхнула ее, потому что на ней осела мелкая морось от тумана, и повесила ее на неестественно выгнутое крыло металлической сказочной птицы, которую обнаружила сбоку. Зябко потерла руки — погода на островах теплом не баловала. Достала блокнот, потом спрятала обратно в сумку. Потом снова достала. Спрятала.

Наконец, раздались шаги и в прихожую вошел хозяин лаборатории. Высокий, огненно-рыжий, с длинными руками и ногами, будто на поршнях. Тот самый русский ученый, о котором ходил слух, будто он скоро получит для своих нужд целый завод. Ничего особо привлекательного в нем не было, на вкус Джилли, однако же она бессознательно все равно поправила шляпку и улыбнулась.

— Мисс Кромби, рад вас видеть. Вы, наверное, продрогли. Пройдемте в гостиную, нас ждет чай и приятная беседа.

Девушка только кивнула и посеменила за изобретателем. Войдя через дверь с круглым окошком посередине, она постаралась не выдать своего изумления: гостиная была похожа скорее на лабораторию. Всюду графики, странные машины... Возможно ли, чтобы мистер Шварц проводил свои опыты там же, где и принимал гостей? Очень на то было похоже.

— Садитесь, вы совсем замерзли... — Хозяин заботливо подал Джилли плед, укрыть ноги, и поставил на стол пару чашек; над ними клубился пар, расходясь по комнате завитками, пахнущими клубникой. — Настоящая английская погода, да? Вполне понятно, почему у англичан принято разговаривать о ней за столом, да и вообще часто упоминать в беседе — невозможно удержаться от того, чтобы не пожаловаться на сырость, или порадоваться редкому солнцу. Булочек с маслом?

Джилли, смутившись, покачала головой. Новая диета категорически запрещала сдобу. Девушка придерживалась ее уже два дня, и пока стойко сопротивлялась искушениям. Она вежливо сделала глоток чая, удивилась тому, насколько он вкусный и крепкий, а затем, порывшись в сумочке, достала блокнот и выложила на стол три остро заточенных карандаша, в рядок, очень аккуратно. Взяла один из них и улыбнулась мистеру Шварцу как можно обаятельнее.

— Газета 'Новости островов Силли', мистер Шварц, скажите...

— А вы знаете, откуда пошло название этих островов? — Внезапно перебил ее хозяин. И, лукаво глядя на девушку, улыбнулся в ответ. — Это острова Сциллы, того самого чудовища — знакомы с древнегреческой мифологией?

Джилли читала в детстве адаптированную версию 'Подвигов Геракла', и помнила смутно о львиной шкуре, конюшнях и каких-то птицах; потому неуверенно покачала головой.

— Если верить мифам, где-то неподалеку живет и второе чудовище, Харибда. А Сцилла была прекрасной девушкой, которую волшебница Церцея отравила, обратив в чудовище. Но что это я... вы же хотели задать мне какой-то вопрос?

Джилли, растерявшись от перемены темы, брякнула первое, что пришло в голову, ощущая, что звание лучшего корреспондента острова стремительно превращается в недостижимую мечту.

— Да-да... Наука — это очень сложно?

— Хм... Это очень сложный вопрос. — Мистер Шварц посмотрел на журналистку без тени усмешки. — Позвольте, я начну немного издалека. Вот, возьмем довольно распространенное мнение общества о том, что толстяки должны быть добрыми и веселыми.

Джилли вздрогнула и чуть подалась вперед. 'Какое удивительное совпадение', — подумала девушка.

Буквально на днях тетя, жена дяди, ей прочла длинную лекцию о том, как должна вести себя девушка, чья внешность 'далека от идеала'. Джилл была уверена, что ей вовсе не обязательно стремиться стать томной худосочной красоткой с кругами под глазами, курить сигаретки в мундштуках и нюхать кокаин — для бледности и худобы, как сейчас было модно, о чем и сказала тете, на что получила ответ: 'Раз уж твои объемы больше, чем следовало, по крайней мере, не будь букой. Возможно, ты найдешь жениха, если будешь милой и легкой в общении'. Только под давлением тети Джилл согласилась на строгую диету, чтобы перейти из 'толстеньких' в категорию 'пухленьких', и то корила себя за малодушие, то убеждала в том, что с новым платьем на размер меньше жизнь и правда станет лучше.

Тем временем Шварц продолжал развивать свою мысль, нарезая булочку на тарелке и неспешно намазывая ее маслом — толстыми, блестящими пластами масла, желтого и свежего.

— Люди считают, что раз уж кто-то отходит от современных понятий о красоте, то должен уравновесить это приятностью характера. Точно так же раньше слишком хрупким девушкам говорили — возможно, восемь из десяти твоих детей умрут во время родов, но остальным ты, с твоим умом, дашь хорошее образование. Булочку?

— Да, пожалуй. — Как завороженная, Джилли приняла из рук ученого угощение и, откусив, стала медленно жевать.

— То же с наукой, — Шварц довольно сощурился. — Наука, знаете ли, проистекает из хаоса. Но люди боятся неопределенности, неорганизованности, и потому надевают на науку одежку логики и последовательности. Мешает ли это разглядеть собственно рождение новых идей? Да, конечно — ведь они появляются на свет в прокрустовом ложе порядка. И вот опять мы вернулись к мифологии. Вам известна история Прокруста?

— М-м, — снова покачала головой Джилли.

— Так звали разбойника, что устроился на дороге между Мегарой и Афинами. Он подстерегал неосторожных путников и, уложив их на специальное ложе, слишком высоких 'укорачивал', обрубая ноги, а слишком, по его мнению, низких — растягивал. Такой вот древнегреческий аналог демона — гипотетического, конечно — Максвелла, который пропускает из сосуда с газом только быстрые молекулы. И, совершив круг, мы вновь вернулись к науке. Забавно, верно? Наука тесно связана с мифом, вот мое мнение.