Деяние 12

— Атас! — теперь в скрипучем голосе прорезался ужас.

Кое-как поднявшись, хулиганы бросились в разные стороны. Только ударившийся о гараж не двигался. Палыч распрямился, аккуратно одернул на все пуговицы застегнутое полупальто, и быстро подошел к нему. Проверил пульс на шее, удовлетворенно кивнул и обернулся к остолбеневшему юноше.

— Твое счастье, что я забыл в школе портфель с тушёнкой, которую сегодня выдавали учителям. Пришлось вернуться, а то дома есть нечего, — как ни странно, он совершенно не запыхался, в отличие от тяжело дышащего Руслана.

— Сколько лет ты занимаешь самбо? — спросил Палыч, критически оглядев ученика.

— Четыре, — машинально ответил тот, все ещё пребывая в прострации.

— Неважный у тебя тренер, смени, — покачав головой, посоветовал Палыч.

— А вы?.. — мысли Руслана, наконец, начали шевелиться, так, что он смог сформулировать вопрос, — Это чё, карате, да?

— Нет, не карате, — Палыч, поморщившись, покачал головой, словно услышал в классе неверный ответ на вопрос об англо-бурской войне. — Отечественная система. Это вон тот каратист, — кивнул на бездыханное тело. — Вернее, думает, что каратист...

Он поднял солидный кусок железной арматуры, которая несколько минут назад чуть не проломила его ученику голову.

— Против лома нет приема... против лома есть рычаг, — завернул не очень понятно, отбрасывая прут в бурьян.

— На-ка платок, приложи к носу, — обратился к Руслану, — кровища хлещет. И пойдем домой. Я уж провожу — во избежание...

— А этот? — спросил Руслан, указывая на начавшего постанывать хулигана.

— Оклемается, — уверенно кивнул Палыч. — На обратном пути его проведаю. Если не смоется...

Бок ныл все сильнее — похоже, треснуло ребро. Но Руслану не очень улыбалось сейчас являться домой в разорванной, залитой кровью, куртке, с расквашенным носом. Они сидели в беседке на пустынной детской площадке. Руслан всё никак не мог прийти в себя. Впрочем, спокойствие Палыча тоже оказалось не полным: искоса взглянув на юношу, он вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку. Дорогущий "Кент" в руках простого школьного учителя смотрелся странно.

— Ты уж не говори ребятам, — попросил он Руслана, — никогда не курю при учениках, да вот обстоятельства чрезвычайные.

Руслану, уже год тайно покуривающему, очень хотелось попросить сигарету, но он не решился.

— Пал Палыч, — вместо этого восхитился он, — вы мастер!

— Нет. Видел бы ты настоящего Мастера... Впрочем, может и увидишь... Ты знаешь их? Что они хотели?

— Ничего, попросили закурить и сразу кинулись. Никогда не видел... Они хотели меня убить!

Это обстоятельство вдруг предстало перед ним во всей неприглядности. Он изумленно глядел на учителя, но тот, к ещё большему его смятению, утвердительно кивнул.

— Я так и думал.

— Но почему?!

С минуту Палыч сосредоточенно курил, потом, словно приняв решение, произнес:

— Рановато, конечно...

Он еще немного помолчал. Руслан слушал, приоткрыв от напряжения рот.

— Ну, ладно... — продолжл учитель. — Всё равно они знают, кто ты... В общем так: некие люди интересуются тобой...хм...несколько больше, чем это соответствует твоему возрасту и положению.

Руслан ничего не понимал... Вернее, не мог отдать себе отчет в том, что ему открывают нечто, давно ощущаемое им самим.

— Какие люди? — растерянно переспросил он.

— Разные, — ответил учитель, отбрасывая сигарету в урну. — Хорошие... И плохие. Эти были плохие. Вернее, наняты плохими. Но, думаю, в ближайшее время они вряд ли тебя побеспокоят. Мне кажется, сейчас они сделали глупость и быстро это поймут. Так что не бойся.

Но ледяная волна, обдавшая Руслана, была не ужасом, нет — восторгом. Здесь и сейчас полагалось начало чему-то грандиозному.

— А вы, вы?.. — задохнулся он.

— Я — хороший, — заверил Палыч.

Он строго глянул в лицо мальчика.

— Ты не очень-то радуйся. Все серьезно... Короче, возможно, меня несколько дней не будет в школе. Но потом я обязательно свяжусь с тобой, и мы подробно поговорим обо всём, что ты хочешь знать. В пределах разумного, конечно...Слишком рано... — с досадой повторил он. — Совсем еще не готов.

В голове Руслана, исполненной блистающего хаоса, вдруг родилась грандиозная догадка:

— Пал Палыч, — с сердечным замиранием выдохнул он, — ведь это связано...связано с Большой игрой?!

Палыч воззрился на него, потом медленно промолвил:

— Н-да-а, похоже, мы в тебе не ошибались... Впрочем, это давно было очевидно. Руслан, можно, я пока не буду отвечать на этот вопрос?

— Но Пал Палыч, — отчаянно выкрикнул мальчишка, — вы только объясните, а то у меня голова взорвётся: причем тут я? Какая тут нефть, какая Индия, какая Америка?..

— Видишь ли, — снизошёл к его растерянности учитель, — нефть и все остальное — это внешнее. А настоящий смысл Игры спрятан. Как и основные игроки. И всё, больше сегодня я тебе ничего не скажу. Иди домой.

Он встал и, к изумлению Руслана, перекрестил ему лоб. А потом твёрдым шагом направился к пустырю. Однако, словно подумав о чем-то, остановился и обернулся к оцепеневшему юноше.

— Ещё одно, что ты должен знать прямо сейчас.

И чётко, немного нараспев, произнес:

— Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра.

— Это откуда? — спросил Руслан.

Высказывание припечатало его увесистой завершенностью.

— Киплинг написал это в одном своём романе.

— Что это зна... В каком романе?

— Его давно не издавали у нас. Но у меня он есть в русском переводе. Я дам тебе, — пообещал Палыч, растворяясь в темноте.

Он так никогда и не выполнил этого обещания.

Архив Артели

Только для членов Совета.

По ознакомлении уничтожить.

Артельный меморандум N 5894-01.

1975 год Р.Х. Декабря 22-го.

Милостивые государи!

Имею донести до сведения господ членов Совета, что Отрок нового Узла, о рождении которого нам стало известно после ментального контакта с Батырем Артели, случившемся десять лет назад (см. "Артельный меморандум 4742-15"), обозначен с несомненностью 99,99 процента в результате анализа данных по Советской России.

Таким образом определен Загоровский Руслан Евгеньевич, родившийся 14 сентября 1965 года, записанный русским, проживающий в городе Энск Энской области, ученик 4 Б класса средней школы N 52 Ленинского района.

Отец Отрока, Загоровский Евгений Ростиславович, инженер, закончил Энский Политехнический институт, начальник цеха ракетной сборки завода Энтяжмашстрой. Происходит от старшей ветви русско-польского дворянского рода герба Корчак. Ветвь с 1655 года состояла в русском подданстве и внесена во II часть родословной книги Смоленской губернии.

Мать Отрока, Загоровская Асия Ренатовна, в девичестве Нигматуллина, закончила Энский пединститут, факультет начального образования, библиотекарь. По отцовской линии происходит от князей Мустафиных, потомков царевича Муртазы из казанских Чингизидов. Прадед в 30-х годах взял фамилию Нигматуллин, опасаясь репрессий по классовому признаку. По материнской линии — из сибирских татар бухарского корня.

В младенчестве мальчик втайне от родителей был крещен бабушкой, Загоровской Марией Ивановной, в Воздвиженском (!) храме города Энска.

Для присмотра за Отроком и постепенного введения его в дела Артели в Энск направлен артельщик Учитель.

Обязан с прискорбием известить, что, как стало известно из надёжного источника, неприятель также осведомлен о физическом существовании Отрока. Однако пока не имеет сведений об его истинном местопребывании.

В свете этого прошу господ членов Совета срочно собраться на предмет определения диспозиции.

Остаюсь Вашим покорным слугой,

Ак Дервиш, Батырь батырей Совета.

Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра.

Тихий океан, остров Монтана де ла Крус, 13 сентября 1981

Крест, водруженный капитаном испанского галеона, из-за бури по пути на Филиппины отклонившегося с курса, давным-давно упал, сгнил и растворился в плоти острова. Теперь никто и не знает, где он стоял — на пляже, куда прибой вынес корабельную шлюпку, или действительно на вершине горы, которой остров, собственно, и был. Этого уже не установить — запись о рутинном по тем временам открытии давным-давно куда-то исчезла из архива. Но название острова — Монтана де ла Крус, осталось, и под этим именем Испанское королевство, а потом республика, а потом снова королевство безраздельно им владело. В бурные времена колониальных переделов он так и не перешёл в другие руки, ибо находился в отдалении от оживленных торговых магистралей, не имел в недрах ничего ценного, а полезная здешняя растительность — хлебные деревья да кокосовые пальмы — не была чем-то, способным соблазнить оборотистых людей. Периодически тут пытались добывать копру, однако, за убыточностью, предприятие скоро сворачивалось. Ещё лет двадцать назад здесь никто не обитал.

Нынешний владелец тоже не жил тут постоянно. Впрочем, формально владельцем оставалась королевство, сдавшее бесполезный клочок суши в бессрочную аренду частному лицу. Сдало и абсолютно не интересовалось, что тут происходит, тем более что несколько важных чиновников в Паласио де ла Монклоа были строго-настрого предупреждены: не стоит совать нос в дела этого лица. Предупреждены людьми, с которыми вынуждены были считаться.

Сейчас это самое лицо пребывало перед мониторами, на которых отражалось всё, происходящее в роскошном овальном зале, расположенном глубоко в недрах горы. Там вообще много чего было — и залы, и кабинеты, и хозяйственные помещения, и подземные казематы — целый дворец, некогда в кратчайшие сроки вырубленный в скале. На поверхности же, среди густых зарослей на склоне горы, демонстрировало себя лишь небольшое изящное бунгало, к которому вела от пляжа узкая тропинка. Там, в неубранной комнате с валяющимися на полу книгами и бумагами, грязными стаканами и рассыпанным пеплом на столике, среди шёлковых подушек на легкой плетеной кушетке возлежал, покуривая душистую самокрутку, хозяин. Из скрытых среди икебаны звуковых колонок доносилось унылое пение:

Ooooh Ma Ooooh Pa

Must the show go on

Ooooh Pa take me home

Ooooh Ma let me go

There must be some mistake

I didn't mean to let them

take away my soul

Am I too old is it too late

Ooooh Ma Ooooh Pa

Where has the feeling gone?

Ooooh Ma Ooooh Pa

Will I remember the songs?

The show must go on

Диск был довольно старый, почти двухлетней давности, но лежавший в бунгало до сих пор способен был крутить его множество раз на дню. Он не мог объяснить природу сладкой тоски, которую испытывал от опуса, общем-то, чуждого ему и по мысли, и по исполнению. Если разбираться глубоко, было в этом увлечении нечто и от причудливого кокетства, и от изысканного сарказма. Но для того, чтобы это понять, надо бы знать хотя бы основные вехи биографии хозяина бунгало, а таких людей в мире было немного. Сам же он не желал размышлять о таких вещах, у него имелись гораздо более важные темы. Что касается музыки... Если нравилось, он просто слушал.

Правда, сейчас почти не слышал, поглощённый действием на мониторах. Гости рассаживались в высокие кресла вдоль выпуклой стороны огромного подковообразного стола. Он огибал закруглённую стену зала, освещённого мягким светом скрытых ламп. Там, где концы стола немного не сходись, разрывая круг, стоял другой стол, массивный дубовый, инкрустированный перламутром, по виду старинный, явно предназначенный для председательствующего.

Гости попали сюда не по прихотливой тропинке. Даже для здешнего хозяина было бы слишком жестокой шуткой принуждать этих солидных, убелённых сединами людей карабкаться по крутому склону. Им и так досталось, пока добрались до этого окруженного белой пеной клочка земли. Кто-то рискнул, оставив свои яхты в виду острова, проскользнуть меж рифов на шлюпках. Другие воспользовались вертолетами, громоздко приткнувшимися на желтеющем пляже, по которому меланхолически ползали бесчисленные крабы. А там, где пляж смыкался с крайним скалистым выступом горы, гости, приветствуемые вооруженными до зубов охранниками, проходили в небольшую пещеру, миновали узкий коридор, в конце которого перед ними вежливо открывались двери зеркального лифта, и поднимались наверх, прямо в подземный дворец. Лифт имел ход степенный и торжественный, подстать весу этих людей в современном мире.

"Хотя, кто, кроме меня, да их самих, да еще очень немногих, знает, кто они такие на самом деле", — лениво думал хозяин, рассматривая знакомые лица.

Журналисты не выпрашивали у них интервью, за ними не охотились папарацци. А зря. Группка, собравшаяся сейчас в недрах Монтана де ла Крус, способна была принять решения, выполнить которые было под силу разве что правительству одной из двух сверхдержав. А эти люди имели возможность свои решения исполнять. Почти всегда.

Клаб — коротко и весомо. Хозяин острова испытывал удовольствие от этих словечек, похожих на черную маску: никто не знает, что скрывается под ней, но зрелище лица в маске ох, как пробирает... Клаб. Игра. Для него это были не просто звуки, но квинтэссенция жизни.

Очень давно вошел он в тело Игры, постиг её тончайшие нюансы, достиг верхнего эшелона командующих, ибо всегда жаждал быть кукловодом. Однако потом правда открылась ему и потрясла: эти "кукловоды" сами были куклами, над которыми истинные кукловоды принимали истинные решения, ведая истинные цели Игры. И он был введён в Клаб, взял в руки нити, ведущие к премьер-министрам, маршалам, адмиралам, директорам разведок, и по прошествии времени стал его президентом. Хотя посещала его порой леденящая мысль: "А кто тот, который дергает нити, ведущие ко мне?.." — никогда не пытался додумать её до конца, раздраженно гнал куда подальше. Но сколько ни махай на назойливую муху, она всё равно притаится где-нибудь в пределах досягаемости и, улучив момент, усядется на свежую царапину.

Он досадливо хмыкнул, очередной раз шугнув противное насекомое в дальний уголок мозга, и сосредоточился на экранах. Давно взял за правило рассматривать лица коллег перед встречей — это давало ему довольно информации, чтобы предстать перед ними во всеоружии. Положение обязывало...

Итак, Мэм. "Стерва!" — наблюдающий ехидно осклабился. Строгая интеллектуальная дама черной расы раздражала — нарочитой сухостью, четкостью логики, чопорно поджатыми губами, острым блеском глаз из-под учёных очков... Однако, раздражая, привлекала. Он часто жалел, что не был знаком с этой Дульсинеей (как ни странно, именно так назвал её отец — пастор-пятидесятник) в те далекие годы, когда она беззаветно боролась против расовой сегрегации, и сам Мартин Лютер Кинг ей что-то говорил. Боролась, правда, своеобразными методами: была, например, первой чернокожей американкой, ставшей победительницей городского конкурса красоты.

Хозяин острова, не отрываясь, смотрел, как одетая в строгий деловой костюм Мэм, переступая весьма ещё ничего ногами в изящных туфлях, грациозно подошла к середине стола, и, аккуратно поддернув юбку, опустилась в кресло. "Жопа или голова?.." — который раз при виде этого зрелища он ощущал, что верхняя и нижняя части тела Мэм исполнены одинакового шарма. Во всяком случае, понятно, почему в своё время продюсеры конкурса преступили расовые предубеждения... Впрочем, он и сам видел фото с того конкурса, да не только их... Мэм взвилась бы от ярости, узнай, что президент хранит один старый порнографический журнал — она-то думала, что ей удалось уничтожить все экземпляры...