— Да не целился я в нее, Якуб. Я не виноват, что эта дура свою служанку хотела телом закрыть, — виновато начал было оправдываться детина, которого назвали Чтаном.
— Да, тело было у нее, наверно, что надо... — мечтательно заметил Янош.
— Что ты, болван, понимаешь в графских шлюхах, ты их хоть без одежды видел? — спросил Чтан, отвешивая брату подзатыльник. — Да что с такой мелкой худышкой в постели можно делать? В простынях потеряешь. Пока найдешь — перехочется.
И загоготал, довольный своей грубой шуткой.
— Да заткнитесь вы оба! Мало ли кто услышит, незачем внимание привлекать, — не выдержал старший. — Не шлюха она вовсе, а сестра нашего графа.
— А кто нас может услышать, разве что звери да деревья, — не унимался Янош.
— Дурак ты, Янош, и у деревьев уши бывают.
— С каких пор ты, Якуб, таким трусом стал? А? — поинтересовался Чтан.
— А с тех пор, как к нашему графу на работу подрядился, — ответил Якуб, оглядываясь вокруг. — Да и предчувствие у меня нехорошее.
— И чем это графу сестра не угодила? — спросил Янош, переворачивая жарящееся над костром мясо.
— А тем, что уж больно жаден наш хозяин, а сестрица заладила: "В монастырь уйду". И все тут. А графу — что в монастырь приданное сестры отдай, что — зятю, если замуж выдаст. Одинаково жалко. Вот и решил ограбление разыграть. Только девушку не велел убивать, а где-нибудь рядом с монастырем бросить, чтобы наверняка до него добралась. А вам, дурням, поторопиться надо было! Вот теперь как будем перед графом ответ держать? Дознается ведь, если из монастыря вестей не будет.
— Так что ты нам сразу не сказал, чтобы девчонку не убивали? — возмутился Чтан.
— Да говорил он, — напомнил брату Янош. — Ты просто в ночь перед отъездом так морду вином злил, что я тебя еле до дома доволок.
Вдруг лошади заволновались, начали ржать, рвать поводья, вставая на дыбы. Языки костра затрепетали. Мужчины быстро поднялись и бросились успокаивать лошадей.
— Маренгова свора! Что за?.. Чтан, посмотри, что там! — отдал приказание Якуб.
— Не вспоминай отступника — беду накличешь! — взяв горящее полено из костра, Чтан стал вглядываться в безмолвную черноту леса.
Тишина.
Вскоре мужчинам, хоть и с большим трудом, удалось успокоить лошадей.
— Не к добру это, — мрачно сказал Якуб, снова подсаживаясь к огню. — Ох, не к добру. Ну да ладно. Что делать-то будем?
— Ну, продадим лошадей, а вырученные деньги и золото высокородной девки поделим между собой, а к графу и носа не покажем, — предложил Чтан.
— Уж больно гладко у тебя получается. Продадим... Поделим... Я вот сам не рад, что в это дело ввязался. Нрав у графа такой — из-под земли достанет, — мрачно промолвил Якуб. — Да и за работу не все деньги заплатил, — добавил он, подумав, что подвернулся удачный момент утаить от подельников часть золотых.
— Твою мать! Как не все?! — возмущенно вскричал Янош, вскакивая на ноги. — Ты!.. Ты — гоблин мохнозадый!.. Ты же говорил, что расчет полный!
— Сядь! — прикрикнул на него старший. — Это я, чтобы вас уговорить на дело, так сказал! Если бы чисто сработали, получили бы все обещанное золото. А так...
— А так сделаем, как я предложил, — с явной угрозой произнес Чтан, поигрывая, как бы между прочим, ножом.
Якуб не ответил, лишь плюнул в сторону.
Пара горящих красным огнем глаз следила за происходящим у костра, пара чутких ушей слышала все, о чем говорилось...
Что ж, старший прав, и в лесу есть уши, которые услышат, и глаза, которые увидят. Так значит, вон тот здоровый, белобрысый, которого Чтаном назвали, в девушку стрелял. Ты будешь первым... Теперь надо к ним выйти...
— Да что ты, в самом деле, перед сопляком струсил? — спросил Чтан. — Поздно теперь локти кусать. Дело сделано. Плюнь ты на этого графа. Пока нас найдет, состарится. А ты что, Янош, челюсть отвесил?
— Я... Там, в лесу, два красных глаза, — заикаясь, начал лепетать младший брат, с ужасом глядя в темноту леса.
— Да брось, ты. Лошади вон спокойно стоят. Если бы зверь какой тут появился — они бы вмиг почуяли, — успокоил его Чтан.
— Смотрите, собака...здоровая, — Янош указал дрожащей рукой на приближающееся животное.
Из леса к костру двигалось существо, очень похожее на помесь волка с собакой, но значительно крупнее их обоих. Блики пламени мягкими переливами скользили по черной шерсти, заглушали алое мерцание глаз...
Зверь спокойно, лениво виляя хвостом, подошел к костру, и, окинув людей безразличным взглядом, растянулся около него. Тепло, исходящее от огня, приятно согревало.
Мужчины, как завороженные, смотрели на ночного визитера. Первым не выдержал Янош:
— О, Создатель! Какой огромный! Может, он бешеный?
Слишком уж спокойный он для бешеного. Да и лошади на него не обращают внимания. Может, этот пес из какого-нибудь замка сбежал? — предположил Чтан.
— Не к добру это... И замков поблизости здесь нет, а этот, видишь, какой холеный! Шерсть так и блестит,— заметил Якуб.
— Может, он на запах еды пришел?— предположил Янош.
— Кинь ему пару костей, — приказал брату Чтан.
Янош нехотя приблизился к собаке и осторожно бросил несколько обглоданных костей перед мордой зверя. Пес посмотрел на еду, принюхался... Затем отвернул морду от пищи и уставился цепким взглядом на Чтана, заставив того поежиться. Потом лениво зевнул и закрыл глаза.
Люди подвинулись поближе друг к другу с противоположной стороны костра и, продолжая наблюдать за ночным визитером, тихо переговаривались. В обществе незваного гостя не спалось, поэтому мужчины договорились дежурить по очереди. Первым выпало караулить Чтану. Зверь вел себя тихо и смирно, казалось, что только тепло огня привлекло его в это место, а люди и лошади его совсем не интересуют. Вскоре усталость взяла свое. Сон окутал своим одеялом путников, и Якуб с Яношем дружно захрапели.
Чтан, чтобы не заснуть, нервно ходил какое-то время около костра, с опаской поглядывая на загадочного зверя, но вскоре и его начал одолевать сон. Он присел на корточки около огня и принялся подкладывать в него ветки. Неожиданно караульный почувствовал, что пес не спит, следит за каждым его движением. Подняв голову, мужчина столкнулся взглядом со зверем. В темном волчьем взоре отражалась пляска пламени. Ужас охватил Чтана, сердце на секунду замерло. Хищный, цепкий взгляд зверя связывал волю в неподдающийся тугой узел. В этих жестоких, не по-звериному умных глазах Чтан прочел свой приговор и понял, что умрет... Сейчас... Он вскрикнул, но его крик захлебнулся в яростном реве зверя, черной молнией вонзившегося ему в горло.
От шума проснулись Янош с Якубом. Янош, схватив меч, бросился на выручку к брату. Но было уже поздно. Зверь оторвался от разорванного тела и, оскалив пасть, ринулся на Яноша. Меч замер на мгновение в воздухе, так и не достигнув своей цели, и глухо упал на землю, лишь немного опередив своего хозяина.
Якуб, не переставая молиться Создателю, бросился к лошадям, которые в ужасе, почувствовав запах крови, нервно ржали, рвали поводья и норовили ударить человека копытами. Страх сковал разум, руки дрожали, пальцы отказывали повиноваться, и узел повода никак не хотел развязываться. На мгновение Якуб оглянулся, но так и застыл на месте.
Светало.
Пепельные рассветные сумерки выпили яркость огня. Костер поблек, хотя еще рьяно лизал обугленные головешки. Там над жаркими алыми сполохами стоял зверь. Черный убийца. В глазах метались блики пламени. Якуб не был уверен, что это всего лишь отражение...
Морду зверя покрывала кровь. Он тяжело дышал. Из открытой пасти, перемешанная с кровью жертв, сорвалась слюна. Хищник облизнулся. Человеческое выражение жестокой насмешки в темных глазах чудовища сковало волю несчастного человека.
Желтые зубы в алой пасти. Ироническая ухмылка...
Прыжок.
Якуб рухнул на колени, закрыв голову руками. Верная смерть. Пощады не будет...
Гигантская тень взметнулась над костром и растворилась в его рыжих искрах. Волчий образ растаял в очищающем дыхании огня, и над Якубом встал человек.
— Подними голову, ничтожество! — раздался над скрючившимся в ужасе мужчиной властный презрительный голос...
2.
Острая боль пронзала тело при малейшей попытке пошевелиться.
Как больно...Не могу даже разомкнуть веки... а тем более позвать на помощь. Что со мной? Тепло... Но ведь на дворе конец осени. Надо посмотреть, где я нахожусь. Собраться с силами и открыть глаза...
Девушка с трудом приоткрыла веки. Перед глазами все закружилось и поплыло. С обветренных губ сорвался еле уловимый стон...
— Очнулась, деточка, — мягкий успокаивающий голос придал девушке немного уверенности. — Ты сильная, я знала, что справишься. Молчи. Не трать зря силы, они тебе ух как пригодятся. Не бойся, тебя никто не обидит. Меня зовут Марта, я помогу тебе поправиться. Вот выпей отвара из трав, он поможет отдохнуть и набраться сил.
Девушка закрыла глаза: нет сил бороться с болью и усталостью. Чьи-то нежные руки приподняли ее голову, и в рот потекла, приятно согревая, теплая терпкая жидкость. Одновременно с ней подкрался сон, расслабляя раненое тело и прогоняя жестокую боль.
Громкий звук, словно кто-то скреб чем-то твердым по дереву, заставил девушку проснуться. Сквозь пелену слабости и усталости, застилающую глаза, девушка увидела, как пожилая женщина, открыв дверь, впустила огромную темную собаку. Тусклый свет одинокой свечи не дал возможности лучше рассмотреть хозяйку дома и животное.
Нет сил... Веки сами собой сомкнулись. Словно издалека доносились слова женщины, отчитывающей за что-то собаку, но девушка не могла уловить их смысл. А затем опять нахлынуло спокойное забытье.
Впустив зверя, Марта оглядела его со всех сторон. Вид Черного совсем не радовал. Она ненавидела, когда он убивал, пусть даже из чувства справедливости... Это уничтожало все лучшее, что она смогла возродить в его искалеченной душе. И вот опять шальной блеск в довольных глазах, следы крови... человеческой крови на шерсти. Слишком хорошо знала Марта характер зверя. Теперь за ним нужен глаз да глаз. По крайней мере, до утра. Глубокие шрамы от зубов Черного на ее плече постоянно напоминали, что, пока он рядом, нужно быть начеку. Но сдержаться не смогла.
— Ты что, не мог себя в порядок привести, перед тем, как ко мне заявиться? — начала ворчать Марта. — Что значит, "было некогда"? Торопился? Ах, беспокоился! Жива. Она сильная девочка, но понадобится время, чтобы залечить телесные и душевные раны. Что ты говоришь? Родной брат? Не подходи к ней близко, вдруг очнется, а ты ее своим видом напугаешь. Ах, ворчать прекратить! Не командуй мной! Утром приходи. Нет, не прогоняю совсем... да не боюсь, знаю, что ты тогда молодой был... Давно простила... В том случае сама виновата — зазевалась. Все, уходи, утром все расскажешь.
В мрачном холодном зале старого, небольшого, давно опустевшего замка, затерявшегося в глуши древнего леса, уже несколько дней назад умер огонь камина. Вместе с ним сгинули последние крохи тепла и уюта. На темных стенах еще кое-где горело несколько факелов, но их тусклый свет был бессилен осветить мрачную глубину помещения.
Мирослав проснулся от холода и тошноты. Казалось, что его сейчас вывернет наизнанку. Все тело ломило, голова кружилась. Как он ненавидел эти рассветы после полнолуния, особенно,когда он убивал.
Вчера, вернувшись от Марты, он настолько подчинился звериной сущности, что даже не стал подниматься в спальню — так и уснул в зале на холодном полу, очень довольный собой. Он чувствовал себя героем. Хм... Защитник... Создатель! Что он сделал с теми людьми!
При этом воспоминании его желудок снова свел спазм.
Пора бы привыкнуть, но он не хочет и никогда не примирится со своей участью! Мерзко...
Это были преступники, но они не заслужили такой смерти. Чем он лучше их? Такой же безжалостный убийца! Нет, хуже. Он — чудовище! А так долго держался, даже гордился собой, что может, перекинувшись, контролировать своего зверя. Демоны! Как больно!
Первая попытка подняться не принесла желаемого результата. Тело отказывалось повиноваться.
Кажется, он надерзил Марте, и та его выставила... Мудрая старушка, правильно сделала. Он уже и сам был не уверен в благополучном исходе визита. Мирослав вспомнил лицо раненной девушки. Редкая красавица. Небесное создание. Он бы все отдал, чтобы только она выжила...
Давно забытое чувство растревожило душу. Любовь... С первого взгляда... Такое могло произойти только с ним. Судьба опять устроила ему очень хитроумную ловушку, и он в нее благополучно попался, как неопытный сопливый мальчишка. Хм, как давно это было.
Воспоминания накатили новой волной...
Ее звали Ярина. Она была простой крестьянской девушкой. Он познакомился с ней, когда ему было всего пятнадцать, а ей, кажется, семнадцать. Они повстречались в лесу, неподалеку от Лосиного Лога, когда Ярина собирала землянику. Она ее очень любила... Его тогда удивило, что девушка совсем не испугалась незнакомца.
Они стали встречаться...
У Ярины были светлые волосы, зеленые глаза, заразительный смех и лучистая улыбка. Когда она улыбалась, ему казалось, что весь мир радуется вместе с ней: птицы поют звонче и радостней, цветы раскрывают свои венчики только для нее... Для них...
Как-то она заметила, что он странно выглядит. Ее несколько смутила его улыбка. Ярина тогда сказала, что его улыбка похожа на оскал. Это задело его, он смог подавить обиду, но с тех пор перестал улыбаться.
Ярина любила петь. Ее красивый, нежный голос он мог слушать часами. Во время ее пения ему казалось, что он обыкновенный человек, а родовое проклятие всего лишь старая легенда, не имеющая к нему никакого отношения.
В нем зарождалось совсем неведомое прежде чувство. Ярина сказала, что это любовь, и рассмеялась...
Он считал себя самым счастливым человеком на свете.
Как он был молод, наивен и глуп...
Они встречались несколько месяцев, а потом она сказала, что выходит замуж и очень любит своего жениха. Тот другой мужчина даст ей безбедное существование. Спросила, что он сирота без роду без племени, кроме любви, может ей предложить? Он не нашелся, что ответить. Девушка попросила оставить ее в покое и больше не искать с ней встреч. Никогда...
Он вспылил. Сейчас он не помнит, что тогда ей наговорил, но Ярина убежала в слезах...
Он был зол...Разъяренный зверь вырвался на свободу. Тогда он еще не мог, перекинувшись, контролировать разум животного...
Марта сразу поняла, что происходит, но зазевалась, и вот на всю жизнь у нее на плече остались глубокие шрамы от его клыков. Как это произошло, он и сам не понял. Опомнился лишь, когда ощутил вкус крови. Тогда он сбежал из замка и несколько недель скитался по лесу. Но душевная боль не утихла, а переросла в ярость.
