| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Он поднял голову и увидел Юлию — та опиралась на перила каменной лестницы. И его тоскливо, невыносимо потянуло обратно в Остланд; туда, где ветер почти начисто вымел его сердце, где холода заморозили его душу, и он ощущал себя животным в спячке, без особых чувств и желаний.
Стефан не видел Юлию пять лет — должна она была подурнеть? Да и сам он — разве мало пережил, разве не стал умнее?
Но вот ведь... Он вернулся — и все вернулось.
Юлия была совсем такой, как в его воспоминаниях. Будто время специально сохранило ее для Стефана, чтоб подразнить. Высокая, статная, с гордой прямой спиной, прозрачно-светлой кожей и чуть отрешенным взглядом. Тем, кто не знал о ее происхождении, и в голову бы не пришло, что старый Белта взял жену из низкого рода.
Она спустилась по широкому каменному крыльцу, подошла совсем близко. Прядь темных волос выбилась из ее прически, падая на беззащитную шею.
— Добро пожаловать домой, Стефан, — сказала она тихо. — Мы не ждали вас так рано. Ваш отец гостил у пана Ольховского. Они собирались приехать к вечеру, но я не знаю, доберутся ли они сюда до завтрашнего утра...
— Он здоров? — быстро спросил Стефан.
— Слава Матери... Пойдемте же в дом. Вы, верно, устали и голодны...
Верно.
Очень устал. И очень голоден.
— А как же Марек?
— Еще не приехал. Вы же представляете, какими околицами ему приходится добираться...
Незнакомый Стефану конюх подошел забрать лошадь; дворовые сбегались поприветствовать пана и поглазеть. Он и трети из них не знал. Он поднялся на крыльцо вслед за Юлией, и все не мог оторвать глаз от тонкой темной прядки, бьющейся о ее шею.
В доме пахло ландышами и сиренью, этот запах перебивал тот, другой, к которому Стефан привык с детства — темного дерева и сухих трав. Он обнялся с постаревшим Дудеком, служившим еще покойному деду Белта; тот молчал и смотрел на князя так, будто он вернулся с того света. На тощих ногах приковылял полуслепой рыжий пес, ткнулся в колени.
— Рудый! Смотри, узнал меня! — он потрепал пса по холке, тот неловко попытался лизнуть ему руку. Рудый никогда не боялся подходить к нему, даже когда на Стефане не было амулета. — Дождался все-таки...
В комнатах его все осталось, как было, но Стефану странно было прикасаться к своим вещам, неудобно — как к вещам умершего.
Когда он спустился к ужину, дом был все так же пуст. Под высоким сводчатым потолком столовой собирались тени. Юлия уже ждала его, стоя у почерневшего от времени камина. Стефан взглянул на ее белые руки, протянутые к огню, длинные пальцы, хрупкие запястья... Отвел взгляд. С портрета на стене черными пронизывающими глазами смотрел первый князь Белта.
— Буря разыгралась, — сказала Юлия. Стефану показалось, что ей понадобилось усилие, чтобы повернуться к нему и посмотреть в глаза. — Думаю, вашему отцу лучше бы заночевать в деревне...
Они оказались вдвоем за длинным дубовым столом. Свечи загоняли темноту в углы, пламя их плясало от сильного сквозняка.
— Жаль, что не получилось устроить вам лучшего приема, — сказала Юлия с другого конца стола. Рудый пришел от камина, где грел свои старые бока, посмотрел жалостливо.
— Я просто рад быть дома, — тихо сказал Стефан. — Лучшего приема мне не надо.
— Я тоже очень рада, что вы смогли приехать домой, — в гулкой тишине голос ее прозвучал почти торжественно, церемонно. Несмотря ни на что, церемонности Стефан от нее не ждал, и ему стало не по себе. Вечер за окнами был густо-черный, не похожий на разбавленные сумерки Цесареграда.
— Расскажите мне новости, — попросил Стефан.
— Какие новости в нашей глуши? Поверьте, за годы, что вас не было, немногое изменилось, чтоб было о чем говорить. Да и не мне рассказывать вам — главное...
Они замолчали. Буря, кажется, унималась, ветер в трубе стенал уже не так протяжно. Старый Дудек прибрел, пошаркивая, подбросил дров в камин, обернулся к Стефану и одобрительно цокнул языком. Ядзя без всякой просьбы принесла тяжелый, шершавый кувшин сливовицы и две серебряные рюмки. Юлия, как хозяйка, первая подняла свою.
— За ваше возвращение, Стефек, — сказала она мягко и чуть прикрыла глаза, глотая.
Раньше Стефан поморщился бы, осушив рюмку, а то бы и вовсе прослезился. После остландской рябиновки напиток казался не таким крепким — но резкий, искрящийся вкус ее вдруг вернул Стефана домой. Он новым, потеплевшим взглядом обвел темные стены, портреты в потускневших золоченых рамах, разошедшийся огонь в камине. Рудый у ног пошевелился и тявкнул, будто заметил перемену в настроении хозяина.
— Лучше скажите, как ваше здоровье...
— Все хорошо, — ровно ответил Стефан.
— Мы тревожились за вас. Там ведь... никто не знает о вашем недуге, и помочь некому...
Только в его семье могли, пожалуй, называть это проклятие недугом.
— Да, вот еще, — сказала Юлия. — Как только мы узнали, что вы приезжаете, пан Войцеховский стал проситься в гости. Пока что ваш отец его отвадил...
Стефан помрачнел.
— Пан Войцеховский все так же молодо выглядит?
Юлия быстро посмотрела на него и потянулась поправить свечу:
— Все так же...
Пан Войцеховский, насколько Стефан помнил, ничуть не постарел с тех пор, как пришел к отцу в гости и увидел маленького Стефека.
— Ты и есть старший сын князя Белта?
Над ним возвышался высокий, очень аккуратный и приглаженный человек, с гладкими щеками и волосами, крепко затянутыми в хвост. — А я буду друг твоего отца. Ласло Войцеховский. Ну, приятно познакомиться.
Стефан тогда уже четко подумал, что этот пан отцу вовсе не друг. И еще ему было не по себе, потому что он не мог понять, сколько этому человеку лет. Уже потом он услышал, что Войцеховский называет себя "принцем крови". Рода он, без сомнения, был высокого, но принц... Стефан тогда не понял; а странный пан скоро перестал у них бывать.
Но, видно, вовсе Стефана не забыл...
Много же их явятся поглядеть на князя Белта. Будто на диковинную зверушку. Ручную зверушку остландского цесаря.
— Старая пани плакала ночью, — сказала Юлия, потупясь. — Ее в последнее время совсем мало видели. Так, бывало, платье мелькнет на верхней галерее... А недавно я после вечерней молитвы из часовни возвращалась... смотрю, она сидит на лестнице, плачет... Я и спросила — мол, горе будет, пани Агнешка? Она не ответила, пропала. А потом всю ночь рыдала — все слуги слышали. Стефек...
— ?
— Вы думаете, все повторится?
— Почему нет, — жестче, чем хотелось, ответил Стефан. — Семь лет прошло, мертвых давно оплакали, зато дети их подросли...
— Пора новые гробы сколачивать, — с горечью кивнула Юлия. Оба они замолчали, Стефан подумал, что, возможно, приехал зря.
— Оборотень еще, — проскрипел от камина старый Дудек. — В деревне порвал уже троих, мужики выходили его искать, да не нашли, охотники лес объездили — как провалился, гнилое семя...
— Ваш отец уже не в том возрасте, чтобы травить оборотней, — сказала Юлия, будто извиняясь.
— Я этим займусь, — сказал Стефан. — Это, в конце концов, моя обязанность.
Вся его жизнь в Остланде казалась далеким прошлым. А в настоящем было: влажный ночной лес, лихорадочные огни, лай собак и запах охоты в воздухе.
Запах крови.
Они выехали, когда отзвучали над поместьем последние вечерние колокола. Кто-то из крестьян сказал, что видели, будто волк побежал к окраине, к старой церкви. Церковь эту разрушили во время давней войны, а когда собрались отстраивать, на священника упал колокол и убил. Это сочли плохим знаком, ушли в другое место и построили новую. А в развалинах старой, говорили, водилась нечисть. В темноте от развалин исходил неясный зеленоватый свет. Стефан жестом утихомирил охотников, вслушался, вдышался в воздух. Раньше собак он понял, что след, пахнущий луной, уводит в лес. Свежий след...
— Вперед! — ночь ударила в лицо. — Туда пошел, не упусти!
Они гнали оборотня долго, пока не окружили. Ветви на пути ломались с треском, как кости. Волк, пометавшись в плотном кольце охотников и псов, оскалился, бросился на ближнюю собаку, разодрав ей горло. И тут же кинулся на охотника, стащив его с коня и подмяв под себя.
— Стреляйте! Стреляйте, сукины дети! — заорал кто-то. Грохотнуло; в волка не попали. Стефан спрыгнул с коня, сжимая в руке нож с посеребренным лезвием, содрал волка с его жертвы; оба покатились по траве. Огромная сизо-бурая туша извивалась под ним, пытаясь высвободиться, зубами волк вцепился в руку Стефана, и тот едва не выпустил нож. Пришлось перехватить за лезвие. Наконец он сдавил оборотню горло, так, что тот уже не мог пошевелиться, и только сучил задними лапами. Луна на небе мигнула, и Стефан обнаружил вдруг, что перед ним не волк, а худой, абсолютно голый человек. Желтые глаза смотрели умоляюще:
— Пощади... Ты — такой же...
Глаза у него были усталые, отчаянные.
— Одна луна, одна кровь... не убивай...
Вокруг стало тихо. Cтефан сказал ему в самое ухо :
— Не вздумай возвращаться в деревню. Узнаю — не пощажу.
И ослабил хватку.
Волк извернулся, вырвался и дернул в чащу Охотники загикали было, но Стефан жестом остановил их.
— Зачем отпустили?
Он обвел взглядом недоуменные, почти враждебные лица своих людей.
— Он не вернется, — твердым голосом сказал князь Белта. — Вы его больше не увидите.
Поднял глаза к небу, к белой круглолицей луне.
Вот кто тебе мать, а не Добрая Матерь. Молись — не молись...
— Пан, да он вас поранил!
— Нет, — сказал Стефан. — Я сам случайно схватился за лезвие...
Он крепко сжимал кулак, чтобы никто не увидел на ладони глубокий ожог от серебра.
Глава 3.
Белта, провинция Бяла Гура
Отец приехал утром; Стефан сквозь сон услышал его голос и, не придя еще в себя, потерял вдруг ощущение времени и места. Показалось, что он снова юн, никуда не уезжал из дому, а Остланд — так, приснился.
Но отец... он должен быть зол...
Потом он пришел в себя. Обвел взглядом спальню, одновременно родную и непривычную. Ветка старой ивы стучалась о стекло, точно, как раньше. Облившее стены солнце уже загустело и потемнело — сколько же он проспал? А казалось, что за все эти годы он вовсе отвык поздно вставать...
Звать слуг Стефан не стал. Первым делом он закрыл ставни; свет уж слишком бил в глаза. В Цесареграде, пожалуй, одно хорошо — солнце не докучает, его там вовсе нет...
Оказалось, что время близится к полудню; домашние давно уж позавтракали. Отцовский голос гремел из гостиной. Стефан медленно спускался по выщербленной временем лестнице, против воли замедляя шаги.
Первым, кого он увидел, оказался не отец, а пан Ольховский. Здоровый, добрый детина, он, казалось, ни на йоту не изменился за эти годы.
— Ты погляди только! Стефек! А ну иди сюда, песий сын! Сколько ж я тебя не видел... Погляди, какой красавец!
Он был вешницем семьи Белта, но, в отличие от многих колдунов, таинственности на себя не напускал и занятие свое наукой не называл. Стефан до сих пор помнил огромные прозрачные леденцы, которые вешниц доставал для них с братом прямо из воздуха — забыв о запрете Совета.
Только выбравшись из объятий пана Ольховского, Стефан позволил себе взглянуть на отца. Раньше он не сознавал, насколько похож на него, а теперь будто натолкнулся взглядом на зеркало — только кривое. Стефан не помнил отца таким старым. Что-то надломило его, украло остатки сил. Было чему — Марек, которого носит где-то по миру; разграбленная страна; и молодая — слишком молодая — супруга...
Стефан хотел подойти ближе, обнять его — если б только старик сделал к нему хоть один шаг, если бы хоть как-то показал, что рад его видеть. Но отец скрипуче проговорил:
— А, Стефан... Говорят, ты вчера оборотня отпустил...
Он как на стену налетел. Выпрямился — руки по швам, будто перед цесарем.
— Не отпустил, а прогнал, с вашего позволения — уж старый Белта должен знать, почему — и нужно ли об этом при чужих? — Я очень рад видеть вас после долгой разлуки, батюшка.
Учтивый кивок. Только что каблуками не щелкнул. А ведь думал, что едет — домой.
— Я беспокоился о вашем здоровье...
— Умирать я пока не собираюсь. Но, похоже, не только тебя взволновали слухи. Некоторые старые друзья решили меня навестить.
Говорить, что не лучшая идея — собирать ополчение в собственном доме, который и так вернули со скрипом... наверное, бесполезно. Впрочем, здесь не столица; там бы такое не сошло бы им с рук, но в городе отцу появляться запрещено.
Больше сказать оказалось нечего, и в салоне тяжко замолчали. В высокие окна било солнце, и Стефан смаргивал слезы, пока отец не позвонил — прибежал слуга и задернул шторы.
Пан Ольховский переводил взгляд с отца на сына — видимо, пытался понять, то ли оставить их наедине, то ли, наоборот, задержаться. В конце концов выбрал второе и забросал Стефана вопросами о Державе и цесаре, а потом потащил в конюшню — показывать нового дражанского жеребца.
Юлия стояла в дверях, когда он вернулся.
— Вам так и не дали позавтракать, — сказала она, глядя мимо. Если приподнять рукав на ее левом запястье, там будет тонкий шрам от пореза. От этого воспоминания Стефану стало горько. — Я распоряжусь...
— Не стоит, теперь уж я дождусь обеда.
Юлия не уходила.
— Ваш отец, — она чуть поджала губы, — у него в последнее время приступы хандры, это не так уж странно, иногда он может показаться чересчур суровым...
Стефан облизнул губы:
— Он... он был суров — с вами?
— Нет, — она подняла голову, и он встретился глазами с тем решительным, почти мужским взглядом, который ему так нравился. — Нет, нисколько. Я лишь хотела сказать, что если отец показался вам не слишком гостеприимным — повинен в этом не он, а приступ дурного настроения...
— Я знаю, Юленька, знаю, — у девочки еще хватает духу его утешать, как будто не он сорвался от лиха подальше в Остланд, бросив ее наедине со стариком... — Не тревожьтесь об этом.
Она коротко улыбнулась — и охнула:
— Что с рукой, Стефан?
Ожог ныл куда меньше, чем накануне; Стефан успел о нем позабыть.
— Это волк? Матерь божья... Дайте, я посмотрю...
Тонкие прохладные пальцы скользнули по рукаву, по сжатому кулаку. Он не выдержал, отдернул руку:
— Спасибо, не нужно...
Она пожала плечами, поправила шаль и неслышно ушла вглубь дома.
Гости начали съезжаться после обеда, и первым, слава Матери, появился Марек. Он залетел во двор на бешеном вороном коне, сам похожий на бродягу, из тех, что шляются по дорогам таборами. Соскочил наземь, кинулся к Стефану, обхватил, долго не мог ничего вымолвить, только сопел, как в детстве.
— Марек, Марек... Сколько же лет, где ты был, мерзавец, ведь ни весточки, ничего...
— Весточку ему, — Марек отпустил его наконец, счастливо засмеялся, глаза сверкали на загорелом измазанном лице. — В Цесареград? Чтобы тебя тут же обвинили в связи с беглым бунтовщиком? Да и мертвым, к тому же! Что они сделали с твоей умной головой, Стефко?
— Отцу-то мог писать и почаще... Где ж ты был?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
