Честно говоря, на душе у меня было погано.
Бабушка ушла домой; во второй половине того же дня меня отправили в операционную и начали делать плевральный дренаж, как в прошлый раз.
К счастью, доктор оказался ничего. Полгода назад, когда в меня совали трубку, боль была адская, а сейчас — вполне терпимая. Как и тогда, меня выпишут, после того как воздух выйдет через трубку, легкое надуется и рана зарастет. Однако мне сказали, что раз один рецидив уже произошел, риск следующего еще выше. Если так будет продолжаться, придется задуматься об операции. От этих слов мое настроение увяло еще больше.
Вечером бабушка приехала снова и привезла мой мобильник. Но я решил, что все расскажу отцу завтра утром.
Если я скажу прямо сейчас, это все равно ничего не изменит. Моей жизни ничего не угрожает, и вовсе незачем его тревожить, давая слушать мой слабый голос.
Насос возле моей койки тихо булькал — с этим звуком воздух, который откачивался из моей груди, выпускался в воду.
Я вспомнил предупреждение насчет "может создавать помехи работе медицинской аппаратуры" и отключил мобильник. Потом, чувствуя раздражение от непрерывной боли и удушья, посмотрел в окно.
Я лежал в стационаре городской клиники. Это было старое пятиэтажное здание; моя палата была на четвертом.
Под темнеющим небом виднелись нечеткие белые огни. Огни крохотного горного городка, где родилась и выросла Рицко, моя мама, которую я видел только на фотографиях. Йомияма.
"Сколько раз я уже бывал в этом городе?"
Такая мысль мелькнула в моем затуманенном сознании.
Я вспомнил немногое. Когда был маленьким — совсем не помню, был здесь или не был. Когда учился в начальной школе — был три или четыре раза. С тех пор, как поступил в среднюю — вроде сейчас первый раз?.. А может, нет.
Я размышлял на тему "а может, нет", когда мои мысли резко остановились. Из ниоткуда поднимался густой шум, какое-то "дзззззз". Он навис надо мной, он словно давил меня...
У меня вырвался тихий вздох.
Похоже, действие наркоза заканчивалось. Разрез ниже подмышки, куда была вставлена трубка, охватила пульсирующая боль, сливающаяся с постоянной болью в груди.
3
Бабушка навещала меня каждый день.
Мне казалось, что больница довольно далеко от дома, но бабушка рассмеялась и сказала, что это не проблема, поскольку она за рулем. Вот это я понимаю, бабушка. Ну, правда... возможно, она из-за этого немножко запускает домашние дела, а она ведь наверняка беспокоится и за Рёхэя, моего дедушку, у которого от старости слегка не все дома в последнее время... В общем, несмотря на ее успокаивающие слова, мне было ужасно совестно. Спасибо огромное, ба — я просто не могу не испытывать самую искреннюю благодарность.
Плевральный дренаж постепенно делал свое дело; на третий день и боль поутихла. После чего возникла новая проблема — безумная скука. Я ведь даже ходить самостоятельно до сих пор не мог.
Во-первых, я был по-прежнему подсоединен трубкой к аппарату. Во-вторых, мне дважды в день ставили капельницу. Даже до туалета добираться было трудно, что уж говорить о душе — я его вообще пока не принимал.
В моей одноместной палате стоял телек, который можно включить, подкормив монетками, но днем по нему шли только скучные шоу. Такой у меня был выбор: сдаться и все равно смотреть, либо почитать какую-нибудь из книжек, купленных бабушкой, либо слушать музыку... Так вот в безделье и тянулось время; вряд ли кто рискнул бы назвать это отдыхом.
На шестой день — это была суббота, 25 апреля — после обеда пришла Рейко-сан.
— Извини, что до сих пор не удавалось тебя навестить, Коити-кун.
Она виноватым голосом рассказала, что всю неделю, как бы она ни старалась уйти с работы пораньше, у нее не получалось; но, конечно, я и сам это отлично понимал. Если бы я вздумал пожаловаться, извиняться пришлось бы мне.
Самым жизнерадостным тоном, каким только мог, я рассказал ей о своем состоянии и о том, что поправляюсь. О прогнозе врача, который он сделал сегодня утром, — что если все пойдет хорошо, то меня выпишут уже в начале следующей недели, но в любом случае — в этом месяце...
— Значит, ты сможешь пойти в школу после Золотой недели, да?
Рейко-сан повернулась к окну. Я сидел на кровати, и, естественно, мой взгляд проследовал за ее.
— Эта больница построена на холме возле горы Юмигаока. С восточной стороны... теперь смотри вон туда. Видишь, там к западу еще горы? Одна из них называется Асамидай.
— Странные какие названия.
— Юмигаока — потому что оттуда прекрасный вид на заходящее солнце, а из Асами — на восходящее. Думаю, отсюда и названия.
— Но наш город называется Йомияма, так ведь?
— К северу отсюда есть гора, которая так и называется — Йомияма. Сам город лежит в долине, но в ней есть множество пологих холмов, вытянутых с севера на юг.
Я до сих пор плохо представлял себе основные детали географии города. Возможно, Рейко-сан это поняла, почему и устроила мне простенький тур. Может быть, вид из окна натолкнул ее на мысль, что сейчас идеальная возможность мне про все рассказать.
— Вон там, видишь? — Рейко-сан подняла правую руку. — С севера на юг идет зеленая полоса. Это река Йомияма, она течет через весь город. А за рекой — видишь, вон там? Видишь?
— Ээ... это...
Я приподнялся с койки и вгляделся туда, куда показывала Рейко-сан.
— А, вон то, большое и беловатое?
— Да, оно, — Рейко-сан повернулась ко мне и слегка улыбнулась. — Там Северная средняя школа Йомиямы. Твоя школа.
— А, вот оно что.
— Коити-кун, ты ведь в Токио ходил в частную школу, да? Одна из тех школ-эскалаторов, средняя и старшая вместе?
— Ага.
— В муниципальной школе тебе может быть сперва не совсем уютно... Но ты привыкнешь, правда?
— Наверно, привыкну.
— Ты из-за этой внезапной госпитализации отстанешь по темам, которые проходят в апреле.
— А, тут нет проблем. В моей предыдущей школе мы успели пройти половину программы третьего года.
— О, впечатляет. Ну тогда тебе учиться будет совсем легко.
— Ну прям уж "совсем".
— Думаю, мне следует тебя предупредить, чтобы ты не зазнавался.
— Рейко-сан, а ты тоже ходила в эту школу?
— Да. И сестрица Рицко тоже закончила Северную среднюю. Есть еще Южная средняя школа Йомиямы, или просто Южная средняя. А Северную среднюю еще иногда называют "Северный Ёми".
— Северный Ёми... а, понятно.
Рейко-сан была одета в черный брючный костюм и бежевую блузку; стройная, со слегка загорелым овальным лицом и прямыми волосами, спускающимися ниже плеч.
С такой прической ее лицо немножко походило на мамино, которое я видел только на фотографиях. Когда я это впервые осознал, каждый атом моего сердца вдруг заныл от боли, как будто меня охватил жар. Я уже говорил, что всегда напрягаюсь, когда разговариваю с Рейко-сан один на один; на 80% — именно по этой причине.
— Ну, если отстать по учебе ты не боишься, то, думаю, проблема будет только в том, что в муниципальных школах все немного по-другому, чем в частных. Возможно, сначала тебе некоторые вещи будут непонятны, но, уверена, скоро ты привыкнешь.
Потом Рейко-сан добавила, что, когда я выпишусь и смогу ходить в школу, она расскажет мне "Основные принципы Северного Ёми". И тут ее взгляд упал на книжки в мягком переплете, лежащие на тумбочке возле койки.
— Хм. Коити-кун, не знала, что тебе нравятся такие вещицы.
— А, ээ... ну да.
Там было четыре книжки. Два длинных романа, каждый в двух томах: "Жребий" и "Кладбище домашних животных" Стивена Кинга. Я как раз перед тем, как пришла Рейко-сан, дочитал первый том "Кладбища".
— В таком случае я тебе еще расскажу про "Семь тайн Северного Ёми".
— "Семь тайн"?
— Они в каждой школе есть, но в "Северном Ёми" немного не такие, как везде. С тех пор, как я там отучилась, их стало уже больше восьми. Или тебе неинтересно?
Откровенно говоря, такого рода истории о призраках в реале меня мало интересуют, но...
— Нет, обязательно расскажи, — ответил я и улыбнулся.
4
На следующий день, в воскресенье, 26 апреля. Перед обедом.
Бабушка, как всегда, пришла и принесла всякие мелочи. Потом, произнеся обычное "Ну ладно, увидимся завтра", ушла домой. Думаю, она прошла мимо них. Я и подумать не мог — даже во сне бы не приснилось, — что ко мне придут такие посетители.
В дверь палаты постучали, потом она открылась. Там стояла Мидзуно-сан, молодая медсестра, которая присматривала за мной все то время, что я здесь лежал. "Давайте, заходите", — сказала она и впустила парня и девушку, которых я раньше никогда не видел. Я удивился, конечно, но, поскольку они были примерно моего возраста и в школьной форме, догадаться об истоках этого визита было несложно.
— Привет. Ты Коити Сакакибара, да? — сказал делегат (ну, такое ощущение у меня возникло), стоящий справа, — парень. Среднего телосложения, среднего роста. Черная школьная форма со стоячим воротником. Очки в серебряной оправе, подчеркивающие гладкое лицо с мягкими чертами и узкие глаза.
— Мы из Северной средней школы Йомиямы, ученики класса три-три.
— Аа... ага.
— Меня зовут Кадзами. Томохико Кадзами. А это Сакураги-сан.
— Юкари Сакураги. Рада познакомиться.
Девушка была в темно-синем блейзере. У обоих самая типичная школьная форма, однако стиль совершенно не такой, как в частной школе, куда я ходил раньше.
— Мы с Сакураги-сан — старосты класса три-три и пришли от имени всего класса.
— Мм, — кивнул я, сидя на кровати, после чего задал самый очевидный вопрос. — А почему?
— Ты же к нам перевелся, да? — ответила Юкари Сакураги. Она, как и Кадзами, тоже носила очки в серебряной оправе. Чуть полноватая, с простенькой прической — волосы до плеч. — Ты должен был начать учиться в прошлый понедельник, но вдруг заболел... так нам сказали. И мы решили навестить тебя как старосты. Эмм, это от нас всех.
Она протянула букет разноцветных тюльпанов. Тюльпаны обозначают "сочувствие" и "филантропию"... это я позже разузнал.
— И учитель интересовался, как у тебя дела, — продолжил Томохико Кадзами. — Мы слышали, у тебя легочная болезнь под названием "пневмоторакс". Ты как себя чувствуешь?
— А, нормально. Спасибо, — ответил я, стирая с лица улыбку, которая сама собой там появилась. Их неожиданный визит застал меня врасплох, но я был искренне рад. Кроме того, они держались так... ну просто типичные "старосты класса", какими их рисуют в аниме и других подобных вещах. И это тоже показалось мне странно забавным.
— К счастью... видимо, даже в такой ситуации так можно сказать... я вроде поправляюсь в нормальном темпе. Думаю, они уже скоро вынут трубку.
— Аа, ну, слава богу.
— Ужасно, что такие вещи происходят так внезапно.
Затем делегаты от класса 3-3 переглянулись.
— Мы слышали, ты из Токио переехал, Сакакибара-кун, — сказала Сакураги, ставя букет тюльпанов на подоконник. Ощущение почему-то было такое, будто она меня изучает.
— Угу, — кивнул я.
— Ты раньше учился в средней школе К**? Это фантастика просто. Такая известная частная школа. Почему же ты?..
— По семейным обстоятельствам.
— Ты в Йомияме не жил раньше?
— Не жил... а почему ты спрашиваешь?
— Просто подумала, вдруг ты здесь жил когда-нибудь, пусть даже давно.
— Я бывал здесь раньше, но никогда не жил.
— А когда бывал, останавливался надолго? — поддержал разговор Кадзами.
"Что за странные вопросы..." — неприятно кольнула меня мысль, и я ответил расплывчато:
— Ээ... ну, моя мама отсюда родом. Может, когда я был маленький, бывал подолгу, но сейчас уже не помню...
На этом блиц-допрос завершился, и Кадзами подошел к койке.
— Вот, — он достал из сумки большой конверт и протянул мне.
— Что это?
— Конспекты занятий с начала триместра. Я сделал копию, так что, если они тебе нужны, оставь себе.
— Э. Это с твоей стороны очень... Большое спасибо.
Кинув беглый взгляд на содержимое конверта, я обнаружил, что да, все это я в старой школе уже проходил. Однако проявленная забота тронула меня, и я снова поблагодарил их обоих. Если так все пойдет, может, мне удастся забыть все гадости, которые случились в прошлом и начале этого года.
— Думаю, я начну ходить в школу после Золотой недели. Жду с нетерпением.
— Мы тоже.
Мне показалось, что Кадзами кинул быстрый взгляд на Сакураги.
— Ээ, это, Сакакибара-кун.
Он с нерешительным выражением лица протянул мне руку.
— Можно пожать тебе руку?
На секунду я потерял дар речи.
Пожать руку? Этот парень, староста класса, вдруг предлагает обменяться рукопожатием — при первой встрече, да еще в таком месте? Что бы это значило?..
Я подумал, что, может, надо просто не обращать внимания — ну, в обычных школах ученики другие, мало ли. А может, различие между Токио и провинцией? Разные отношения?
Такие мысли бегали у меня в голове, но не мог же я отказаться, сказать "э, не надо". Сделав вид, что не удивлен, я тоже протянул правую руку.
Рука Кадзами сжала мою несильно, хотя он сам же предложил. И, хотя это, может, мне только показалось, но она была влажной — как будто от холодного пота.
5
На восьмой день госпитализации, в понедельник, пришло время частичной свободы.
Убедившись, что утечка воздуха из моего легкого полностью прекратилась, врачи вытащили дренажную трубку. Наконец-то я перестал быть прикованным к машине. Утром, когда процедура завершилась, я вышел из палаты, чтобы проводить навестившую меня бабушку до машины и впервые за долгое время подышать свежим воздухом.
Доктор сказал, что еще два дня за моим состоянием понаблюдают, и если все останется без изменений, то меня выпишут. Но потом я еще какое-то время должен буду как можно больше отдыхать. Этого могли и не говорить — мне и так все было до боли знакомо по опыту полугодичной давности. В итоге я так и не смогу пойти в школу до 6 мая, когда закончатся выходные.
Проводив глазами бабушкин строгий черный "Ниссан Седрик", я сел на лавочку, которая нашлась возле газона перед корпусом больничного стационара.
Погода была чудная — в самый раз для дня освобождения.
Теплое весеннее солнышко. Резвый прохладный ветерок. Щебетанье птиц со всех сторон — видимо, потому что горы совсем рядом. Я даже соловья время от времени слышал — в Токио их просто нет.
Я закрыл глаза и стал дышать глубоко, медленно. Там, где раньше входила трубка, немного саднило, но боль в груди и удушье исчезли без следа. Да, я себя прекрасно чувствовал. Как хорошо быть здоровым!
На время поддавшись эмоциям, которые вряд ли можно назвать "молодежными", я затем достал мобильник, который прихватил из палаты. Сейчас самое время позвонить отцу. Вне стен больницы я мог не волноваться насчет "помех работе медицинской аппаратуры" и всякого такого.
Насколько я помнил, разница во времени между Японией и Индией три часа, а может, четыре. Здесь уже одиннадцать утра с минутами, значит, там семь или восемь?
Поколебавшись немного, я выключил обратно телефон, который только что включил. Я отлично знал, как отец спит по утрам. И, скорей всего, эти его исследования в чужой стране здорово выматывают. Было бы очень жестоко поднимать его с постели ни свет ни заря сейчас, спустя столько времени после моей госпитализации.
