Превратности весеннего призыва

Где-то сбоку раздался воющий звук, заставивший меня обернуться, еще сильнее разорвав при этом потолок рогами. Как выяснилось, звук издавал привалившийся к зыбкой стене и обхвативший колени руками заклинатель, монотонно бормотавший какие-то однообразные слова и, как мне показалось, пытающийся при этом что-то петь. Выглядел маг довольно экзотично, такого я ранее не видел. Одеяние его составляли только плащ из шкур и повязка, прикрывающая бедра, он был смугл и бос, зрачки чудовищно распахнуты, а длинные космы нечесаных седых волос разметались по тощим плечам. Длинный, тонкий и не единожды сломанный нос его пронзала костяная игла, и все тело испещряли татуировки с орнаментами, вполне очевидно несущими магическую силу. Наряду с ними грязную кожу колдуна покрывало обилие деревянных, каменных, костяных и плетеных из шерсти и нитей амулетов, талисманов, браслетов и ожерелий. От смертного несло потом, грязью, пеплом, дымом, звериным жиром, сырыми грибами, спиртом и все той же ужасной травой, целые кусты которой он зачем-то вплел в свои засаленные волосы. Находиться в этом крохотном, затхлом, душном, пропахшем дымом и старым заклинателем закутке было почти невозможно, но убить призвавшее меня ничтожество и уйти я не мог — меня цепко держали оковы пентаграммы. Разложи меня Небесный Свет, где же она? На потолке ее нет, я уже убедился в этом, да и быть не может, иначе он не был бы прорван моими рогами. Быть может, на земле под строением? Но как она не разрушилась и не потеряла силу за время его возведения? О, Повелитель, как же злокозненны эти пакостные создания!

И тут меня поразило осознание, неизбежное, но повергающее в изумление — пентаграмма была создана здесь не намеренно! Ее причудливо замыкали предметы в этой тесной и вонючей лачуге. С одной стороны мерзостный знак обрамляла выпавшая откуда-то сухая жердь, которая в одном из многочисленных углов хижины пересекалась с лежащим там резным посохом, далее линия уходила в другой угол и терялась там в пучках невыносимо смердящих трав. Следующий луч был выписан самой стеной жилища, и оканчивался он в перекрестиях древесных стержней, удерживавших низ шаткой конструкции. Потом ненавистная линия шла по потолку, по шву, которым были соединены шкуры. И завершалась мерзкая фигура длинным копьем, нарисованным на стене в руке у кривобокого охотника. Пентаграмма, конечно, была весьма условной, но она была надежно замкнута, а самое главное — насквозь пропитана измятыми смердящим магом силами его мира. Она так переполнялась магией и могуществом, что я почти физически ощущал, как ее линии, обволакивающие меня со всех сторон, сдавливают мое тело, облекая его в непроницаемый кокон повиновения. Бесполезно было даже пытаться разрушить узы этого призыва — нестройность знака с лихвой искупало вложенное в него древнее мастерство. Я невольно проникся уважением к зловонному колдуну — ранее ни одному из смертных не удавалось так подавить мою волю к сопротивлению, заменив ее осознанием того, что без выполнения условий мага мне не выбраться из цепей ритуала. Приходилось покориться и уповать на благоразумие странного чернокнижника.

В воздухе разнесся новый оттенок удушливого запаха, и я невольно закрыл нос языком. Думаю, со стороны мое лицо стало выглядеть не слишком внушительно, но мне до этого не было никакого дела. Источником свежей вони, пришедшей, как оказалось, из-за стен хижины, послужил вскипевший на обложенном камнями очаге глиняный котел, в котором варилась в молоке какая-то отрава. Почуяв вслед за мной волну накатившего от костра воздуха, заклинатель оживился, прекратил раскачиваться и тянуть свою ноющую песнь, после чего взгляд его расширенных зрачков вернулся из незримых далей и устремился ко мне. А затем я понял, что увидеть меня полуголый маг никак не ожидал — потому что, вперившись в меня тотчас утратившими выражение разума глазами, он схватил со стены цветастый жезл, явно изготовленный из ребра крупного зверя, и кожаный бубен, и сразу начал колотить жезлом в тугой бок грубого инструмента, вопя при этом нечто нечленораздельное. Потом странный чародей сорвал с пояса один из висевших там расшитых мешочков и выбросил из него мне в лицо какой-то блестящий порошок. Скользкая субстанция залепила мне ноздри и уши, и я, зашипев от злобы и удивления, отступил на шаг назад. Уперевшись крыльями в невидимую преграду пентаграммы, я вдруг почувствовал, что перестаю их ощущать. Кожистые складки будто таяли за спиной, а вслед за ними исчезало, растапливаясь в неосязаемом жаре, все мое тело. Я, не издавая ни звука, проваливался в забытье, не в силах противостоять растворяющей меня нахлынувшей силе. Она неумолимо пробежала по горлу, добралась до лица, и я развоплотился.

Заново обретать форму мое тело начало еще в пустоте меж мирами. Я ощущал, как оно слипается из развеянных частиц и обретает былую мощь. И не мог поверить в произошедшее — как удалось этому немытому колдуну за считанные мгновения изгнать высшего архидемона? Я никогда не встречал подобного за все свое существование — даже толпы священнослужителей с их кадилами, молитвами, сакральными знаками и освященной жидкостью, прожигающей нашу плоть до кости, тратили на это долгие часы, а то и дни, и при этом всегда подвергали себя опасности быть разорванными когтями и клыками демона либо сгореть в Пламени Битвы. Хотя мерзкие знаки и ритуалы неплохо защищали их от нашего гнева. Этот маг тоже был защищен пределами пентаграммы, но с какой целью тогда он призвал меня? Совершенно очевидным было одно: мое появление для него стало неожиданным, посему нельзя было предполагать, что именно изгнание послужило замыслом обряда. Что же творится весной в человеческих мирах, поглоти Заоблачное Царствие это время года?!

Однако мои отчаянные метания мысли были прерваны самым радостным образом — всей сущностью я ощутил изумительно желанную энергию родного мира. На миг позже почувствовал, что он мягко, но настойчиво притягивает меня к себе, не стал противиться этому потоку пространства и полностью погрузился в него. Спустя еще некоторое время я уже видел курящиеся черным дымом острые скалы и озера кипящей серы. Могучее сердце трепетало в груди, и хотелось огласить весь обозримый простор приветственным кличем, оглушительным, как коллапс чужой реальности. Но я сдержался и лишь утомленно, но счастливо прошептал: "Наконец-то оно закончилось..."

Как же жестоко я ошибался!.. Завершение моих злоключений и не думало близиться. Судьба снова нанесла сокрушительный удар, ниспослав на мою измученную голову новую напасть! Пришло бедствие в лице очередного смертного, вознамерившегося вытащить демона в свой треклятый мир. И почему-то выбор его опять пал именно на меня!

Я смиренно принял первые порывы еще одного Вихря Призыва, поклявшись, что всенепременно отыщу могилу того, что создал этот отвратительный всему мирозданию ритуал, и страшно надругаюсь над ней. Где бы она ни находилась!

На этот раз, когда кровавый туман, застилавший мои глаза, рассеялся, передо мной оказался низкорослый тощий человечишка, судорожно сжимавший в руках грязный ободранный фолиант, пахнущий, тем не менее, свежей краской. Все ясно — так и есть, издали новую книгу, моя догадка была верна.

Ритуал он совершил в каком-то ничем не примечательном помещении, обширном, но пустом. А пентаграмма на дощатом полу опять искрила силой, и септаграмму здесь тоже начертили крепкую. Обошлись без третьего знака, впрочем, но обстоятельств это не меняло — о легком освобождении не следовало и помышлять, каких бы усилий я для него ни приложил. Посему я вновь не стал напрасно тратить время и ярость, и вместо этого я лишь уничтожающе посмотрел на тщедушного чародея, который болезненно сморщился и зачем-то полез рукой в карман плохо скроенных штанов.

— Здравствуйте, уважаемый демон. Э-э... Как ваши дела? — Смертный явно не знал, как держаться, и был чем-то сильно смущен. От моего взора не ускользнул и его страх, который он тщательно пытался скрыть. Крыло даю на отсечение — в книге написано, что демона ни в коем случае нельзя бояться, иначе он познает свою силу и уничтожит мага. Бред, конечно, но мне представилась возможность неплохо позабавиться.

— Дела у меня были отлично, смертный, до тех пор, пока ты, ничтожный червь, не дерзнул нарушить мой покой своим мерзким ритуалом и не вырвал меня из наилучшего бытия в этот гадостный мир, — ответил я, повинуясь отвратительной магии обряда.

— Э-э... Прошу прощения, я не хотел побеспокоить вас, многоуважаемый демон... — залепетал заклинатель, окончательно испугавшись и выронив на пол свой фолиант. Зачем же вызывать архидемона, если ты трясешься от ужаса при одном лишь его виде? Нелепые существа.

— Будет поистине замечательно, если ты побыстрее изложишь свое жалкое желание и я, наконец, смогу покинуть эти смрадные своды, где витает дух никчемности и глупости.

— Желание... Э-э... Понимаешь ли, мне не так легко говорить о нем... Тем более — постороннему, кто меня совсем не знает, пусть и демону... Так вот... Наверное, для тебя такое будет внове, ты же демон, но что уж поделать... Как же тяжело об этом говорить... Поверь, если бы у меня был выбор, я бы не стал призывать тебя... Это крайность, крайность... Ты же ведь обязан хранить тайну призыва, так? — начал мяться смертный, низко склонив голову и косясь глазами во все стороны сразу.

Да, все очевидно — этот из разряда "несчастных влюбленных". Сейчас спросит, как заставить женщину полюбить.

— Демон, хоть ты мне ответь: почему же Аннабель не любит меня? — Неожиданно превзошел мои ожидания смертный. И только потом, по-прежнему усердно пряча глаза, вполне предсказуемо завел заунывную речь, которую мне приелось слышать еще за много столетий до его рождения: — Почему она меня не любит, ну почему? Чем я так плох? Я же искренне, всем сердцем ее люблю, стараюсь красиво ухаживать, чуть ли не каждую неделю дарю ей драгоценности... А ведь я вовсе не богат, я простой торговец. Недавно я купил ей "Звезду полуночи", тот самый легендарный черный алмаз... Ну да, конечно, это была все-таки не совсем настоящая "Звезда полуночи", но ведь все равно очень похоже... На вид разница и не заметна... Почти. Да и стоил он почти как настоящий... Но не в деньгах счастье, конечно же. Я показал ей мир, я... Я никогда не забуду того вечера на берегу реки, когда мы вместе с ней любовались восходом луны... А теперь... Почему же, демон, ответь мне, в чем причина, почему она не хочет быть со мной?!

— Потому что ты лысый и похож на дряхлого гоблина, смертный, — ответил я. — Причем на гоблина, который провел всю жизнь в пещерах глубоко под землей и вылез напоследок глотнуть свежего воздуха перед смертью. Надеюсь, я достаточно полно ответил на твой вопрос, и ты все-таки, наконец, отпустишь меня? Или мне и дальше придется выслушивать твои скорбные стенания?

— А ты мог бы сделать меня божественно прекрасным? Полным здоровья, молодым, длинноволосым, высоким, стройным, статным, мускулистым, загорелым, зеленоглазым, с красивыми руками, и чтобы формой моего носа восхищалась вся страна? Ну ладно, хотя бы весь город? — затараторил тощий заклинатель, судя по всему, ожидавший похожего ответа, но не уверенный в нем окончательно. — Ну, или хотя бы вся улица, — робко закончил он.

Я помимо воли и неожиданно для самого себя расхохотался, наполняя темную комнату терпким ароматом дыхания демона. В самом деле, как этому несуразному ломтю бескровной плоти вообще могла прийти в его плешивую голову такая абсурдная мысль! Чтобы я, создание Великой Тьмы, пытался переделать его хлипкое тело под вкусы какой-то местной пустоголовой блудницы! Все же смертные умеют позабавить нас своими напрочь лишенными здравого зерна выходками! Невероятно нелепые и непредсказуемые они существа, и от этого наблюдать за ними иногда бывает особенно интересно. Вот только не из центра пентаграммы, разумеется, и не тогда, когда ты скован путами тошнотворного обряда.

Маг закашлялся, с обидой вытаращил на меня запавшие глаза и еще более уныло запричитал:

— Что же это такое, что же это — даже красномордые демоны с приплюснутыми носами смеются надо мной! У него зубы изо рта торчат на три пальца — и все равно смеется! Он какой-то коростой весь покрыт — и туда же! Из пасти воняет так, что я дышать не могу — и хохочет! Давайте, смейтесь все, смейтесь над нищим торговцем, который влюблен до безумия и который все деньги спустил на то, чтобы ему бродячие художники на полу незаконные знаки намалевали! И на то, чтобы ему маг проезжий на эту треклятую мазню заклятие наложил! Чтобы знаки эти поганые не лопнули, чтобы не порвал меня демон! Да пусть, пусть бы порвал сразу, хоть не пришлось бы хохот его тут слышать! Зачем мне жить сейчас — без Аннабель, с таким уродливым носом и с таким позором! Да гори оно все адским пламенем — освобожу тебя, и делай что хочешь, только убей меня быстро, и так, чтобы нос хоть в гробу красивее выглядел!

— Ты напрасно впадаешь в тоскливое исступление, смертный, — покоряясь условиям призыва и вопреки тому, что мне меньше всего хотелось произносить эти слова, вынужден был успокоить я его. — Я просто не обладаю силой переменить подобным образом твою внешность, и уж тем более — твое сложение. Так что оно останется таким же невзрачным, и ты до скончания дней своих будешь подобен горбатому скелету гоблина с переломленной спиной. Но зато я могу нанести тебе сколько угодно глубоких ран на голове, либо выжечь на ней то, что ты пожелаешь. К примеру, Врата Ада или Лик Проклятых на лысине. Это неплохо затмит твою безобразность, но вряд ли поможет в любовных интригах.

— Сейчас же перестань издеваться надо мной, подлец! Я, рискуя всем, вызвал тебя, а ты смеешь насмехаться надо мной! Я не прошу о сострадании, но будь любезен хотя бы попытаться понять отчаявшегося человека! Бездушная тварь! — снова заныл смертный.

Мне всегда хотелось узнать, почему же все смертные так однообразно заблуждаются во всех без исключения мирах? Например, с чего они взяли, что у демонов нет души. Неужели не ясно, что, не будь у нас души, нас нельзя было бы связать этим омерзительным ритуалом? Потрясающе глупы они, как ни крути.

— Ну так что, я так и буду здесь стоять, пока ты не соизволишь окончить свою пустяковую жизнь самоубийством от несчастной любви? — поинтересовался я. — Меня совершенно не увлекают твои бездарные россказни о тяготах всяческих переживаний. Переходи к сути. Что тебе от меня нужно из того, что я действительно мог бы исполнить?

— А ты можешь просто заставить ее любить меня, любить преданно и искренне, как я ее? — всхлипывая и с влажным шумом втягивая носом воздух, спросил смертный.

— Десять тысяч терзаний на твою голову, как же ты слаб разумом, торговец, — тягостно вздохнул я. — Ты хотя бы можешь осмыслить, что понятия "преданно и искренне" никак не могут увязаться со словом "заставить"? Разумеется, и я не совмещу их. Свобода воли и прочие тонкости. Скажу лишь, что к таким изощренным манипуляциям с душой смертного не способно ни одно существо нашего мира. Не имею представления, хорошо это или плохо для нас. И для вас. Но ясно одно — и это твое желание выполнить я тоже не сумею. Поэтому...