Заря над Скаргиаром

А впереди, за перевалом, окруженный со всех сторон пропастями и ущельями, стоял Валиравинский монастырь. К нему вела одна дорога, достаточно широкая, чтобы по ней могли пройти вьючные животные, но слишком узкая даже для двуколки. Валиравина считалась обителью мудрости и находилась на краю света, вдали от мирских соблазнов. Туда отправлялись либо ища уединения, либо в поисках убежища, либо в ссылку. Валиравинский монастырь был посвящен богине Матене, одному из главных божеств Скаргиара. В монастыре в свое время нашли приют многие выдающиеся личности, и почти все они изложили свой жизненный опыт в книгах. Валиравинская библиотека считалась одной из лучших: в ней хранились книги из всех отраслей знаний.

Нынешним настоятелем монастыря был Абакар Норло. В молодости он был большим идеалистом и отправился в Валиравину простым послушником, чтобы найти здесь высшую мудрость. Его религиозное рвение было так велико, что уже через год он стал монахом, через пять лет был посвящен в таинства, а вскоре по единодушному решению совета стал настоятелем, сменив умершего предшественника. Но, достигнув столь высокого сана, он не обрел покоя в душе: по долгу службы обмениваясь письмами с настоятелями других храмов, он с ужасом обнаружил, что их помыслы направлены вовсе не на приумножение духовных сокровищ, а на стяжание мирских благ.

Поиски высшей мудрости Норло продолжал еще некоторое время, пока не понял, что это ему не по силам (может, это и есть высшая мудрость?) Потеряв смысл жизни, он разочаровался во всем. Ему хотелось покинуть горы и этот монастырь, где произошло крушение его идеалов, и окунуться в мир, прожить оставшуюся жизнь в гуще событий. Но в то же время Норло боялся, что жизненный поток сметет его в сторону, выкинув на обочину жизни: за эти годы он привык жить с уверенностью в завтрашнем дне. И он ждал какого-нибудь знака свыше, какого-то события, которое позволило бы ему стать кем-то большим, чем просто настоятель монастыря, затерянного на краю света, не завоевавший себе ни громкого имени, ни авторитета в религиозной среде.

Такое событие произошло на третий день после памятной грозы, а именно 23-го вендуарат 2166 года Первой Летописи, в предпоследний день зимы. Монах, стоявший сегодня на дежурстве у ворот монастыря, поднялся на крепостную стену, чтобы посмотреть, все ли спокойно вокруг. Утреннее небо розовело, легкий ветерок шевелил полы рясы монаха. Он потянулся и сладко зевнул, прикрывая рот рукавицей.

Сзади раздался смешок.

— Смотри, Грало, как бы молния в рот не залетела, — это был другой дежурный.

— Ничего, небось не залетит. Утро ясное, — невозмутимо ответил Грало. — А ничего тогда гроза была, правда?

— Да, верно. Натерпелись мы страху. Блеск, грохот, — прямо светопреставление. И хоть бы капелька, хоть бы снежинка, — удивительно.

— Это еще что! Ты тогда убежал, испугался, а я до самого утра тут сидел, пока не стихло. Так я тебе скажу: сначала молнии эти лупили куда попало, а потом тучи как стали над горой Аскер, и — точнехонько в вершину.

— Врешь!

— Не вру, Матеной клянусь.

Монахи некоторое время постояли в молчании, обдумывая сказанное. Вдруг один из них вскрикнул, указывая куда-то вниз.

— Смотри! Пока мы тут зевали, к нам подвалили гости.

— Какие такие гости? Никого не вижу.

— Да ты не туда смотришь, вон — левее!

И точно, внизу, на дороге, что-то двигалось. Пик горы затенял эту часть дороги, и потому нельзя было разглядеть, что там движется. Монахи, сколько ни напрягали зрение, не могли пока ничего разобрать. Грало сделал шаг назад от края стены и веско сказал:

— Одно ясно: это не из авринов. Ни тебе берке, ни котомки за плечами, и двигается как-то странно.

Между тем нечто, шедшее по дороге, вышло из тени, и монахи смогли его как следует рассмотреть. Ничего подобного они в своей жизни не видели. Животное (а монахи решили, что это было именно животное) отличалось удивительным изяществом. Его короткая нежная шерсть была белой, но не просто белой, а имела голубовато-молочный оттенок; на голове красовалась пара причудливо загнутых рогов с четырьмя отростками; на задних ногах было по одному копыту, а на передних были пальцы, но монахи не могли сказать, сколько их было.

Животное шло пошатываясь и время от времени падало в снег. Силы его, похоже, были на исходе, а подобранный живот наводил на мысли о том, что оно давно ничего не ело. Перемигнувшись, монахи решили забрать диковинку в монастырь. Они спустились со стены, открыли ворота и, вооружившись хорошей сетью, направились к зверю. Словить его было совсем не трудно; набросив сеть, они потащили животное внутрь. Оно так обессилело, что даже не предпринимало никаких попыток освободиться.

Монахи втащили свою добычу в главный зал монастыря, называемый Молитвенным, и пододвинули поближе к огню. Все, кто был в монастыре, сбежались посмотреть на зверя. Пришел и настоятель. Наиболее старые и уважаемые монахи разместились на скамьях вокруг и стали судить да рядить, что же это такое. Мнений было много; все, однако, сошлись на том, что это не аврин, как они сами, а простое животное, потому что никакой мыслящий не отправится в путь по горам без одежды и провианта. Однако Норло сказал:

— Пусть оно сперва очнется, а там посмотрим, может оно говорить или нет.

Грало подошел к животному и принялся выпутывать его из сетки. Вытряхнутое, животное растянулось на полу, бессильно откинув назад голову. Грало пнул его ногой в надежде, что это приведет его в чувство, но его усилия были напрасны: животное не подавало никаких признаков жизни.

— Околело, никак! — охнул он, наклоняясь над ним. — И не дышит вроде...

— Жалко, если подохнет, — зашумели монахи. — Братья, дадим ему имя! Как сказано в Нагана-Сурра, "да наречется именем земным и да останется на земле сей", и пусть будет по словам нашим. Скорее, дадим ему имя! Отец Абакар, вы — наш глава, и вам мы предоставляем это почетное право.

Настоятель принял глубокомысленный вид, но, не долго думая, сказал первое, что пришло в голову:

— Наречем его Лио. По-моему, неплохое имя.

— Точно, неплохое! — тут же согласились монахи, которым годилось хоть какое-нибудь имя, лишь бы животное не подохло раньше времени.

И в самом деле, помогло ли имя или же тепло огня наконец разогнало застывшую кровь, но животное зашевелилось. Подняв голову, оно взглянуло на монахов, и взгляд этот поразил их в самое сердце. Темно-синие бездонные глаза смотрели так, словно пронзали душу насквозь и могли проникнуть в ее самые сокровенные глубины.

— Фархан, — прошептали монахи в смятении, опустив головы.

И животное запечатлело в своей памяти это слово, которое на хенгорском языке означает "Остроглазый".

Настоятель не выдержал первым.

— Ну что ты все смотришь? — раздраженно спросил он. — Заберите его куда-нибудь, что ли. Грало, пристрой его в сарай к прочей скотине.

— Пошли, Лио, — сказал Грало, — отведу-ка я тебя к нашим монастырским берке.

Зверь встал на задние лапы, качнулся несколько раз из стороны в сторону, затем расправил плечи, выпрямился и пошел, как ни в чем не бывало. Монахи беззвучно ахнули, покачали головами, но ничего не сказали.

Грало и Лио вышли из Молитвенного зала, прошли комнату поменьше, миновали коридор, кладовые, кухню и вышли в маленький внутренний дворик, где обычно разгружали берке. С левой стороны двора и напротив выхода из коридора, по которому они прошли, размещались сараи, где стояли берке, а направо был спуск к монастырским воротам.

Грало открыл дверь в сарай. Оттуда вылетело облачко пара, повеяло сеном и навозом. Берке стояли хвостами к проходу и жевали зерна данара. Грало провел Лио к крайнему стойлу слева, в самом конце прохода, набросал на пол сена, положил зерна в кормушку и ушел.

Над кормушкой было маленькое окошко, выходившее во двор. Лио сразу занял позицию у этого окошка. Во двор выбежали поварята; один держал в руке стянутый на кухне пирожок, а другие с веселыми криками гонялись за ним. Потом вышла рослая и толстая бабка в засаленном переднике, схватила воришку за ухо, дала ему по шее и увела на кухню.

Один из ребятишек увидел нос Лио в окне.

— Эй, малявки, чей это там нос торчит из окна? Совсем как у старого Эбаса!

— Да чего это Эбас будет делать в сарае? Он, как обычно, корпит над своими скляночками, — сказал кто-то из ребят: Эбас был химиком.

Детей разбирало любопытство, и они, открыв дверь сарая, просочились внутрь, стараясь производить поменьше шума. Когда они увидели Лио, возгласам не было конца. Дети наперебой обсуждали его внешность, тараторя без умолку. Кто-то из ребят показал язык, и Лио сделал то же самое.

— Смотрите, да он дрессированный! — завопили они.

Это было даже интереснее, чем приезд каравана с провизией. Откуда-то появился мяч, и дети стали перебрасывать его между собой, а затем кинули к Лио. Он поймал мяч в правую руку (о том, что это руки, у детей сомнений не было, так как на каждой было по четыре пальца и большой палец отстоял вбок от остальных). Лио кинул мячик назад. Одна девочка водрузила мяч себе на нос и сделала с ним пару шагов, а потом бросила его Лио. Тот поймал мяч носом и, продолжая удерживать его на носу, сначала сел на пол, а затем и лег. Мотнув головой, он кинул мяч обратно детям. Игры с мячом его не интересовали: он внимательно прислушивался к разговору детей, которые, словно нарочно, не умолкали ни на минуту.

Толстая кухарка опять вышла во двор и позвала детей есть. Они тут же убежали, и Лио остался один. Он был этому только рад: такое обилие слов, интонаций, выражений требовало тщательного осмысления и сопоставления, к чему Лио и приступил. Ничто не мешало ему работать. Берке тихо хрупали зерном, изредка переступая с ноги на ногу. Лишь однажды вечером зашел Грало, чтобы проверить, все ли в порядке, нашел зерно нетронутым, покачал головой и ушел.

Лио закончил свои размышления далеко заполночь, остался ими, видимо, удовлетворен, зарылся в сено и уснул.

__________

Проснулся Лио засветло. В окошко с улицы пробивался седой предутренний свет. В воздухе витал запах сена и пар от дыхания берке. Лио почувствовал голод и съел немного зерна, потом подошел к дверце своего стойла, повертел запор так и сяк, открыл и вышел на улицу. Серели сумерки поздней зимы, монастырь еще спал. Лио походил по двору, спустился к воротам, поднялся обратно. Взошло солнце. Некоторое время он любовался рассветом, потом вернулся в сарай и стал разглядывать берке.

Берке аврины называли степных непарнокопытных животных. Берке стояли ближе к хищникам и не гнушались мясом и рыбой, хотя охотнее всего ели зерно и овощи. Их хвост, хотя и достаточно длинный, не был покрыт волосами до самого корня, а имел лишь кисточку на конце. Гривы берке не имели,зато имели тонкую, высоко поставленную, изящно выгнутую шею. Положение глаз, как и пищеварение, более всего говорило о родстве берке с хищниками, поскольку глаза у них располагались в двух пересекающихся плоскостях, как у хищников, а не в параллельных, как у травоядных, отчего зрение берке было бинокулярным.

Приручены берке были давно и использовались как вьючные и верховые животные. Их разводили также ради мяса и шкур, но не в такой степени, как гропалов. Берке были умными, хитрыми и своенравными животными и оттого часто бывали непокорны. В те времена, когда всадник управлял берке с помощью хлыста и команд, подаваемых голосом, совладать со строптивыми берке было очень непросто. Впоследствии были придуманы удила, продеваемые в дыру в щеке в углу рта. Теперь, если берке проявлял непослушание, достаточно было дернуть за повод, чтобы наставить его на путь истинный, потому что берке боялся дергать головой, чтобы не оторвать себе вместе с удилами полщеки. Удила делались раздельные на каждую щеку и покрывались толстым слоем позолоты, а то были и целиком золотые. Это делалось для того, чтобы они во рту не ржавели и не причиняли берке неудобств. Вставлялись удила подросшим жеребятам и оставались в щеке на всю жизнь. Снять их можно было, только перекусив проволоку, закреплявшую удило на щеке. Кстати, по удилам или хотя бы по дыркам от удил всегда можно было определить, дикий ли это берке или он когда-то был приручен. Те, кто занимался отловом диких берке, всегда обращали на это внимание и предпочитали отлавливать уже прирученных.

Но вернемся к Лио. Рассмотрев берке, он опять хотел выйти на улицу, но столкнулся в дверях с Грало. Тот всплеснул руками:

— Куда это ты навострил лыжи в такую рань?

Разумеется, Грало не ожидал ответа на свой вопрос, и тем не менее услышал в ответ:

— Хочу пройтись хоть куда-нибудь. Скукотища!

Толстые щеки Грало отвисли от удивления. Он схватил Лио за руку и потащил за собой, сказав:

— Сейчас прогуляешься!

Настоятель сидел в постели и протирал глаза. При виде влетевшего к нему в спальню Грало он зевнул и спросил:

— Чего это ты, братец Грало, мечешься с утра пораньше?

— А вот вы послушайте, отец Абакар! Вот этот вот, — Грало ткнул пальцем в Лио, — говорит! Он, говорит, хочет пройтись!

Грало возбужденно размахивал руками и то и дело переводил дух.

— Хм, интересно, — задумчиво сказал настоятель. — Спасибо, Грало, можешь идти. А ты, Лио, присаживайся.

Тут он спохватился: то, что все приняли за животное, могло оказаться кем угодно.

— Или, возможно, мне следует говорить вам "вы"? — сказал он уже без покровительственных ноток.

— Не знаю, — просто ответил Лио. — Как вам будет удобнее.

Норло перешел на привычное "ты" и продолжал:

— Расскажи мне о себе: кто ты, откуда, как попал к нам?

Лио подкатил глаза к потолку, помолчал с минуту и сказал:

— Кто я и куда иду, не знаю, а расскажу, что помню. Первое — это горы. Я лежал на вершине одной и смотрел, как встает солнце. Потом я спустился вниз и шел на восход, — день, второй, третий... Кругом был снег, камни, было очень холодно. Я часто падал и все время куда-то проваливался. Потом я увидел перед собой свет и шел на него. Вставало солнце. У меня подгибались ноги, и я стал ползти. Что-то черное навалилось на меня, и я снова куда-то провалился, а потом сразу оказался в большом зале, где сидели вы и еще другие. Тот... Грало... отвел меня в сарай. Пришли дети и очень много говорили. Я запомнил слова и многое другое из их разговора, чего назвать не могу. Теперь я говорю. Вот и все.

Норло слушал — и не знал, верить ему или нет. Получалось так, что Лио помнит себя с тех пор, как кончилась гроза, и пришел откуда-то оттуда. Настоятель вышел в другую комнату, взял из ящика шкафа подзорную трубу, прошел по коридору и поднялся по винтовой лестнице на дозорную башню, стоявшую посреди монастыря и выходившую окнами на все четыре стороны света. Подойдя к западному окну, он направил трубу вдаль. Долго искать ему не пришлось: от самой вершины горы Аскер шла вниз борозда в снегу, еще не совсем занесенная ветром, а дальше на восток вела цепочка следов. Похоже было на то, что кто-то перевалил через гору, поднявшись с западной стороны и спустившись с восточной. Но кто полезет на гору, если можно ее обойти? Да еще в такую грозу, когда расти там травинка — и ту бы сожгло. Хотя почему на вершине столько снега? Молнии обязательно расплавили бы его. Снегопада с тех пор не было, так откуда же взялся снег? Норло вернулся в глубокой задумчивости.