Практика на Лысой горе

Я глянул на часы.

— Через три минуты звонок. Есть вопросы?

Рыжая веснушчатая девчонка с первой парты подняла руку.

— Вы упоминали про практику в лесу и чугайстра, — звонко разлетелся голосок по аудитории. — Ваша фамилия... — она вдруг смутилась.

— Хотите знать, имеет ли какое-то отношение? — улыбнулся я и взглядом пробежался по журналу. — Что ж, очень даже может быть. Мои предки всегда жили возле леса. Фамилия могла так и образоваться. Но достоверных данных мне не попадалось, поэтому утверждать не стану.

Звонок оборвал мой рассказ. Студенты выходили из аудитории. У входа я столкнулся с рыжей.

— Извините, Андрей Григорьевич, — пробормотала она.

— Ничего, — хмыкнул я, — смотри под ноги.

Она почему-то покраснела, хотела что-то сказать, но какой-то проходивший мимо верзила вдруг дёрнул девушку за руку.

— Динка, не заглядывайся на старшекурсников, мала ещё! — захохотал он. Такой же рыжий и с веснушками. Брат?

Она что-то возмущённо пискнула, но тут же была утянута рыжим в толпу.

— Прости, лохматый, не для тебя эта розочка цветёт, — услышал я брошенную фразу.

После пары секунд стояния столбом меня разобрал неуместный смех. Надо же, приняли за старшекурсника. Однако, дела. Конечно, брутальностью я не выделяюсь и волосы действительно длинные, но чтоб так?

Оставив ключ подоспевшему старосте группы характерников, я направился к лазарету. Александру временно поместили именно туда, мотивировав огромным упадком сил. Вчерашнее знакомство было из ряда вон, поэтому неплохо бы его повторить.

Быстро покинув корпус ведьмаков, я пересёк засыпанную снегом площадку и столкнулся носом к носу с Дидько.

— В лазарет? — спросил он, улыбаясь во весь рот.

— Э... — оторопел я, — да. А вы откуда знаете?

Улыбка стала ещё шире, он обогнул меня, хрустя снегом под рабочими ботинками.

— Так все уже знают!

Ничего себе новость! Дидько больше ничего не говорил, а я ускорил шаг. Отличненько. Ещё не хватало, чтобы меня во всём обвинили.

Стоило войти в тёмный коридор, как зазвонил мобильный. Секретарь, у-у-у.

— Андрей Григорьевич! — ворвался в мою голову громкий голос. — Немедленно зайдите к ректору. Срочно, после этой пары.

Я сделал глубокий вдох, стиснув зубы:

— Так срочно или после этой пары?

— Не задуривайте мне голову! — рявкнула Языката. — Делайте, что говорю!

Не успел я возразить, как из трубки донеслись короткие гудки. Мда уж. Как он терпит её только? Порой казалось, что Языката может построить самого Вий-Совяцкого.

— Васька, ты что, настолько идиот? — неожиданно раздалось шипение совсем рядом.

Я чуть не подпрыгнул, но потом сообразил, что нырнул в нишу в стене, пока говорил с Языкатой.

— Да откуда я мог знать? — тут же возмутился знакомый голос. — Ну, помаялась бы немного, да и дело с концом. Откуда в комнате-то мужик взялся? Ведь заклятие на это не рассчитано!

— Угу, молодец! — второй говорил так, словно хотел уничтожить собеседника словами. — Ты хоть представляешь, что будет, если они начнут искать?

'О, — подумал я, — можете не сомневаться. Уже ищут'.

— Это да-а-а... — тяжкий вздох. — Борь, но что делать? Разве что попытаться следы замести? Раз до сих пор в лазарете, значит, не всё ушло.

— Идиот, — высказался Боря. — Если эта злыдня пронюхает, она же нам бошки поотрывает сразу! Пошли!

— Нечего было у меня курсак не принимать!

Послышался звук затрещины, а потом шаги.

Я осторожно выглянул и отметил знакомую рыжую шевелюру. Хм, значит, розочка цвела не для меня? Что ж, познакомимся поближе.

Из здания лазарета мы никуда не выходили. Студенты принялись спускаться в подземные лаборатории, где проводилась основная часть опытов факультета злыдней. Надо же, чтят технику безопасности. На всякий случай накинув на себя полог невидимости, я последовал за ними. Рыжий продолжал что-то виновато бубнить, а Боря — щупленький и низенький — не прекращал его шпынять.

Открыв одну из дверей, они зашли в прохладное тёмное помещение. Вася щелкнул пальцами, появилась огненная спиралька, осветившая давно не прибранный класс. Неудивительно, что здесь решили промышлять безобразиями, видимо, давно уж никто не заходил. Усевшись на парту, я с любопытством посмотрел на ребят. Итак?

У Василия в руках появилась чёрная сфера, внутри которой плясали серебристые всполохи. Прикрыв глаза, он медленно читал заклинание. Боря тоже не стоял сложа руки, а расчерчивал воздух переливавшимися алым светом символами. В воздухе завитал аромат ландыша. Такой же, как и сегодня ночью.

Я прищурился. Идея хорошая, только исполнение — не ахти. Серебро в сфере призовёт остатки заклинания, а не уничтожит. Если пани Ткачук сюда сейчас прибежит, не завидую этим оболтусам. Сделав несколько движений пальцами, я послал в сферу сгусток напитанного энергией воздуха.

Алые символы метнулись к сфере, охватили ее со всех сторон. Сфера начала набухать, разрастаться, грозя заполнить всё помещение.

— Ой... — охнул Вася.

— Дурак! Ты что наделал? — заорал Боря. — Сейчас бахнет же!

Вася вякнул что-то невразумительное. Я резко спрыгнул и расчертил воздух решёткой отрицания. Сфера сдулась, словно воздушный шарик. Покров невидимости рассеялся, студенты смотрели на меня с разинутыми ртами.

Первым очнулся Боря:

— А в-в-ы кто?

Вася только покосился, но ничего не говорил. После вышедшей из под контроля сферы и того, как я её уничтожил, умничать не стоило.

— Видите ли, — хмыкнул я, — я, собственно, и есть тот самый мужик, который вдруг оказался в комнате вашего куратора.

— Мамо, — просипел Вася, медленно съехав по стене.

— Нет, не мама. Моя фамилия Чугайстрин. Зовут Андрей Григорьевич. Преподаватель. Это так, для общего развития.

Васька икнул, но так как уже сидел, позы не изменил. Боря попятился, потом тяжко вздохнул и закусил нижнюю губу. Я держал паузу, поглядывая на обоих обормотов. Было интересно, кто заговорит первым.

— Что... — всё же начал первым Боря, — как...вы... нас отчислят?

Я сложил руки на груди, молча глядя на парня. Он смотрел на меня с видом загнанного, но гордого зверька.

— Ну-у-у-у-у... — повисла пауза, парни напряглись. — Вы ремонт умеете делать?

— Что??? — хором выдохнули оба.

* * *

Дидько с довольным лицом смотрел на пыхтящих студентов, старательно таскавших камни.

— Андрей Григорьевич, это ж как же вы их-то заставили? Сами прибежали ко мне, предложили помощь. Случайно услышал, что это по вашей указке.

Я хмыкнул, поглядывая на парней.

— Знаете, Жорж Гаврилович, труд, он ведь облагораживает. Ну и... даёт возможность искупить вину. Человек — создание подверженное. Его научить плохому — враз. А отучить — практически невозможно.

Дидько хихикнул:

— Это точно. Кстати, а как вы в темноте-то видите?

Внутри всё похолодело. Чёрт тебя забери! Значит, о моём самоуправстве всё известно! Но...

Дидько подхватил меня под локоток и медленно повёл к выходу:

— Вы не удивляйтесь, Андрей Григорьевич, я всё знаю, что в этих стенах делается. У меня по линии матери домовые были. Но не в этом дело... Всё же... как?

Некоторое время я молчал, но потом заправил за ухо прядь волос. Дидько остановился как вкопанный. Тихо присвистнул.

— Вот это да!

Я кивнул, некоторое время молчал, собираясь с духом и ругая себя, что попался не хуже пакостников-студентов.

Дидько, тем не менее, был крайне озадачен.

— Быть не может. По уставу нельзя ж в университете не местным работать!

Правду говорить не хотелось, но лгать не стоило точно. Поэтому пришлось отвести взгляд от пошарпанных стен и тихо признаться.

— Мой приёмный отец — чугайстер[5]. Настоящие родители погибли, а он — воспитал. Я вырос в Ивано-Франковске. Поэтому не совсем уж... чужак. Вот папа и походатайствовал. А так... вряд ли бы взяли.

Дидько некоторое время обдумывал мои слова.

— А отец ваш... не Григорий Любомирович часом?

Я с удивлением посмотрел на него:

— Он самый. Откуда вы знаете?

Дидько усмехнулся:

— Я всех основателей ПНУМа знаю, Андрей.

Пока я соображал, что к чему, и насколько же я влип, Дидько задал ещё один вопрос:

— Кстати, а почему Александре-то не сдал этих балбесов?

Я уставился в пол, чувствуя, что будь постеснительнее, покраснел бы до тех самых кончиков ушей. Однако выпрямился и улыбнулся:

— Ну-у-у-у, понимаете, такого приятного знакомства с коллегой у меня ещё никогда не было. А после него не грех и развить отношения дальше. Деловые, разумеется.

[1] Знахарь, волшебник, хранитель знаний у гуцульского народа

[2] Хвеська Языката — персонаж украинской народной сказки, очень болтливая баба.

[3] Дідько (укр.) — чёрт.

[4] Характерник — ведун, целитель, наставник в Запорожской Сечи.

[5] Чугайстер — леший у гуцулов.

Глава 2. Студентка под покровительством

Павел Константинович Вий-Совяцкий предпочитал прогулки пешком. По университету. Шел степенно и неторопливо, сложив руки за спиной. Из-за поворота сначала появлялся значительный живот и уж потом — всё остальное. Шёл немного вразвалочку, наблюдая из-под полуприкрытых век за студентами и преподавателями. И те, и другие невольно вытягивались по струнке, когда ректор проходил мимо.

— Ой, — Дина попятилась к стене. — Павел Константинович, здрасте!

Я поднял голову от её практической работы, хмуро глянул вперёд и встретился с невыразительным взглядом голубых глаз. Впрочем, невыразительность — не совсем подходящее слово. По спине пробежал холодок. Вий-Совяцкий умел видеть насквозь.

— Помогаете студентке? — спросил он и, заметив мой кивок, продолжил: — Похвально, Андрей Григорьевич. После этой пары жду вас у себя.

Не дожидаясь реакции, медленно пошёл дальше, величественно отвечая на приветсвия студентов. Я мысленно выругался. Как всегда, совсем в неподходящий момент. А ведь Сашка хотела показать мне лаборатории злыдней. Эх, нет в жизни счастья. Я снова уткнулся в практическую работу.

— Дин, смотри сюда. Природные силы у тебя замыкаются в круге, вот и нет результата. А должен быть постоянный контакт для подпитки. Ясно?

Дина быстро закивала:

— Да, но как?

— Так. — Я быстро набросал в углу листа схему для пропускания энергии. — Попробуй это, только осторожно.

— А на людях можно? — вдруг оживилась она.

Я озадаченно уставился на студентку:

— А конкретнее?

Динка опустила голову, забирав у меня из рук свою практическую.

— На Ваське, достал уже.

Я только хмыкнул:

— Васька — не люди, можно.

Она широко распахнула жёлтые глазищи, потом хихикнула, прижав почерканную работу к груди.

— Так точно! Спасибо, Андрей Григорьевич!

Я только посмотрел ей вслед: маленькая, юркая, бойкая. Просто огонёк на ветру. По характеру совсем непохожа на брата. Такой старосте вся группа радуется. И это не глядя на то, что может и с Багрищенко повздорить, и с Яровой что-то не поделить, и списать не дать. Не очень хорошо, когда в группе несколько лидеров и каждый тянет одеяло на себя, но к Динке всё равно все относятся хорошо.

Вздохнув, я быстро пошёл в столовую. Всё же на голодный желудок лучше не вести предмет. На носу, точнее, на шестой паре у меня лекция у провидцев, а эти ребята могут любого довести до белого каления.

В столовой пахло свежей сдобой и голубцами. Буфетчица — Горпына Петровна Пацюк — дама зрелая, размеров из приятных стремящихся к дородным, в белом фартуке и накрахмаленном чепчике, что-то сосредоточенно вычеркивала из ведомости.

За столиком в углу сидела Сашка. Увидев меня, помахала ложкой, мол, иди сюда. Быстро преодолев разделявшее нас расстояние, уселся рядом.

— Чего вид такой загнанный? — поинтересовалась она, не прекращая есть.

Я провёл ладонями по лицу:

— Знаешь, после первого курса это неудивительно. Они мне чуть чучело не сожгли. Хотя тренировались вызывать дождь.

Сашка хихикнула:

— Майся-мучайся. Как я в своё время. Только мои, — она поморщилась, — до сих успокоиться не могут.

Я сделал вид, что не понимаю, о чём речь. О знакомстве мы больше не заговаривали и делали вид, что всё идёт так, как должно быть. И не было любовного зелья.

К нам приблизилась Пацюк, посмотрела на меня сверху вниз со страстным желанием накормить.

— Уж никак голодать решил? — прозвучало настолько грозно, что захотелось пригнуться.

— Нет, Горпына Петровна, что вы, — пробормотал я.

— Тогда чего мимо проходишь?!

— А он поздороваться, — нашлась Саша, с трудом сдерживая улыбку.

— Здороваться — потом, — отчеканила Пацюк, — питание куда важнее. Жди.

Я шутливо поднял руки, показывая, что сдаюсь. Она только покачала головой.

— Ох, молодёжь, совсем о здоровье не думаете.

Продолжая бурчать под нос, буфетчица пошла к стойке.

Саша проводила её внимательным взглядом. Потом облегчённо выдохнула.

— Ты ей лучше не перечь — хуже будет. Я раз села на диету, так меня потом к ректору потащили, с визгами, что загнобили молодой кадр, и он теперь есть отказывается. Еле отбилась.

Упоминание о Вие заставило поморщиться.

— Не поминай, а то явится. Мне скоро к нему идти.

В тёмных глазах Саши заплескалось беспокойство.

— Что случилось?

— А чёрт его знает, — мрачно отозвался я и тут же смолк. А стоило ли упоминать Дидько?

На стол медленно опустилась глиняная пиала с глубоким бортиком, наполненная до самой красной каёмочки варениками. Рядом с глухим стуком легла плошка со сметаной. Вареник вылетел из тарелки и, завертевшись, плюхнулся в сметану.

— Предпочитаю есть сам, — сообщил я, беря вилку. Вареник виновато повесил ушки и замер. Сашка молча взирала на эту картину.

— Однако, — пробормотала она лёгкой ноткой обиды. — А меня не слушаются.

— Просто ты плохо себя ведёшь, — пробормотал я, принимаясь за еду. — А о танцующих варениках буфетчицы Пацюк слухи ходят по всей Полтаве. М-м-м, с капустой у неё особенно хороши!

Саша отставила тарелку и, подперев щеку кулаком, внимательно посмотрела на меня.

— Откуда? Ты ж говорил, что не местный.

— Не-а. Но часто гостил.

— И как?

Я поднял руку и показал большой палец, продолжая шустро разбираться с кушанием. Пацюк готовила — пальчики оближешь. Неудивительно, что студенты не пугались ни летающих варениов, ни на подпрыгивающих голубцов, шустро сновавших над тарелками. С разносчиками тут не сложилось, а очереди Горпына Петровна терпеть не может, потому вся еда к парням и девчонкам добиралась самостоятельно. Полёты тарелок и столовых приборов не прекращались даже тогда, когда в столовую входил Вий-Совяцкий. Скорее уж становилось ещё оживлённее, ибо раз появился ректор, значит, надо скорее обслужить. Обед у него всегда был важным событием: миска борща со сметаной, свежие подрумяненные пампушки с чесноком, нарезанное на блюдце солёное сало. Отдельно тарелка с изумительной квашеной капустой с клюквой. Огромную красную кружку с горячим чаем Вий-Совяцкий выпивал только после того, как управлялся с обедом. Последнюю пампушку всегда заворачивал в столовскую салфетку и уносил с собой. Никто так и не знал, зачем и кому он это носит.