Клинок и виела (общий файл)

Замковые канониры выволокли на мост сорокаствольные "органы смерти". Люди, вдохновленные легкими победами, ринулись навстречу гибели. Пушкари зажгли фитили — и три "органа" почти в один миг разрядили по сорок стволов. Вся первая линия лустиан пала. Адриано оказался впереди. Теперь его уже не теснили люди. Отрезвев, многие горожане пытались броситься наутек, но сзади гнали свои же.

Одна громобойка была с частичной затравкой. Два канонира подожгли первые фитили. Грянул выстрел. Справа от Адриано упало двое. Раздался второй залп. Еще двоих не стало. Адриано достал пистолеты и выстрелил. Один пушкарь упал с пулей во лбу. Второй — схватился за грудь и рухнул без чувств.

Гвардейцы закрыли артиллеристов собой и встретили нападавших ровным строем. Адриано перепрыгнул через телегу и схватился за шпагу.

— Свой своего! — увидев армейский мундир, зло процедил замковый гвардеец и ринулся в атаку.

Адриано отбил его удар и потянулся за "ломателем клинков". Сзади напирали лустиане, гнали сержанта на мечи и шпаги. В воротах открылись малые двери, и новые гвардейцы посыпали на мост. На стенах появились мушкетеры.

Вокруг сержанта падали бунтовщики. Адриано еще держался и даже чудом убил двоих гвардейцев, но уже несколько раз вражеский клинок царапал сталь его нагрудника. Придись удары выше, смерть была б неминуема. Горожане теснили воинов, пользуясь численным превосходством. Защитники крепости оставили позиции и скрылись за малыми дверьми. Мушкетеры пока не стреляли, ожидая приказа.

— Опомнитесь! — закричал со стены священник в широкой аббатской митре. — Опомнитесь, лустиане! Впустите в сердца Донну Кристу и отриньте демонов, туманящих ваш рассудок! Опомнитесь! — люди вопили и гомонили, но некоторые стали прислушиваться к словам аббата. Три десятка дул, смотревших в лица восставшим, действовали отрезвляюще. — Донна Криста учила смиренности и терпению. Проявите же любезные ей качества, опуститесь на колени во славу Ее, преклоните головы перед властью монаршей — властью, данной Чезаре самой Богиней.

Люди отступили от ворот. Крики затихли. Адриано подумал, что горожане успокоятся. Но вспомнил, как ди Сфорца разряжал пистолет в его отца, как генерал падал на деревянный парапет. Ярость взбурлила в жилах Адриано, ударила в голову. Он поднял с мостовой камень, прицелился и запустил его в аббата.

— Опомнитесь... — вещал служитель Кристы.

Камень угодил ему прямо в лоб, святой человек не устоял на ногах, сорвался со стены и мешком упал на копья алебард. В тот же миг мушкетеры разрядили ружья. Бой закипел с новой силой. Адриано резко рванулся вперед, чтобы скрыться от пуль. Бунтовщики побежали следом, но ни один из них не достиг спасительной ниши перед воротами.

Лустиане не признали поражения. Расталкивая своих же товарищей, сбрасывая их в молчаливый Рэйб, восставшие тащили крупную балку, собираясь использовать ее как таран.

— Благослови меня и помоги мне во всякое время и во всяком моем деле, — Адриано прижался к воротам и молил Кристу только о том, чтобы защитники не начали лить смолу. — Озари светом Твоей благодати темноту души моей и научи меня творить волю Твою во все дни моей жизни. Амэн.

Горожане, несущие таран, были все ближе. Мушкетеры старательно их отстреливали, но на места погибших становились другие. Адриано сглотнул. В мундире, у самих ворот, он был не отличим от королевского гвардейца.

— Я свой! — издали закричал Адриано, трясущимися руками перезаряжая пистолеты.

Обезумевшие лустиане подступали. Никто из них не слушал, да и не слышал слов сержанта. Всякий, кто был одет в мундир, сегодня превратился во врага.

— Благослови меня и помоги мне во всякое время и во всяком моем деле...

Ворота открылись раньше, чем к ним подбежали штурмующие. Адриано протиснулся в едва разошедшиеся створки и оказался в рядах людей из своего полка.

— Как? — удивился он.

— Пока все защитники скопились здесь, мы без труда взяли западные ворота.

— Где Чезаре? — Адриано жаждал мести.

— В главной башне. Ворота взяты, бои идут на ярусах, — отчитался рядовой.

— Вперед, лустиане! На стены! — раздался крик за спиной.

Адриано уже не волновала восточная стена и уцелевшие гвардейцы, склоняющие головы на милость победителя. Он уже мчался к самой высокой башне, сердцем чуя, что именно там скрылся король.

Не обращая внимания на преградившего путь лейтенанта, Адриано одним прыжком перемахнул через раскуроченные взрывом ворота и оказался в башне. На первом этаже нашел только груду трупов. Но выше, между вторым и третьим ярусом, куда убегала винтовая лестница, слышался шум битвы, звенела сталь и грохотали выстрелы. Не раздумывая, Адриано рванулся туда. Когда достиг места схватки, защитников уже оттеснили на четвертый этаж и добивали, зажав в угол. Адриано не стал задерживаться, чтобы помочь сослуживцам, поспешил дальше, в надежде отыскать королевские покои. Он долго носился из одной комнаты в другую, но все они оказывались пусты.

Солдаты занимались грабежом: хватали золото и драгоценности, срывали со стен дорогое оружие, инкрустированное камнями и тушированное позолотой. Воины бесчинствовали. Так и не разыскав королевскую опочивальню, Адриано схватил за шиворот одного из солдат.

— Где Чезаре?

— В донжоне, — отозвался парень.

— Как он выглядит?! — Адриано от злобы уже не контролировал себя.

— Каштановые волосы, синие глаза...

— Да не Чезаре — донжон!

— Трехъярусный, из почерневшего камня.

Адриано поспешил вниз, понимая, что уже не успеет добраться до короля первым. Как и подсказывала интуиция, Чезаре был уже мертв.

— Кто? Кто убил?! — бесновался Адриано.

Чезаре лежал на плиточном полу у ступеней, уводивших в черный лаз. Королю почти удалось бежать, он был всего в шаге от спасительной двери, которая открывала потайной ход. Но кто-то не дал ему скрыться.

— Кто? — Адриано стоял со шпагой в руке и с трудом сдерживал себя, чтобы не проткнуть клинком труп, но от этого король не стал бы мертвее.

— Я, — раздался голос за спиной. Юноша обернулся и увидел герцога ди Моро. — Чезаре был магом, ты бы с ним не справился.

Адриано перевел взгляд на мертвого короля, но увидел отца, распростертого на окровавленном парапете. Одержимый жаждой мести, Адриано забыл о скорби. Но сейчас, когда мстить было уже некому, горе затопило его душу.

— Мне доложили о твоем отце, — печально произнес Мэрул, кладя руку на плечо Адриано. — Он хорошо служил Альтонии. Ты готов занять его место?

— Но я — всего лишь сержант...

— Все во власти короля, — заметил Мэрул. — Твое решение?

— Во славу Альтонии... — прошептал Адриано. — Я сделаю это.

* * *

Весна 1641 год от рождения Кристы, дворец Сфорца, Луста

В просторном круглом зале, стены которого были затянуты шелковыми гобеленами с изображением мифологических сцен, царила тишина и спокойствие. Как будто и не было бунта, как будто в королевском замке не бесчинствовала опьяненная кровью толпа. Но красивая молодая женщина, стоявшая посреди комнаты, чутко прислушивалась к доносящимся снаружи отдаленным звукам, понимая: скоро обезумевшие от собственной безнаказанности горожане доберутся и сюда.

Как полагалось в августейших семьях, под детские покои было отдано целое крыло замка. Здесь, под присмотром многочисленных нянь, служанок, лекарей, шутих и фрейлин росла принцесса Франческа ди Сфорца — единственная наследница Чезаре. Венценосные родители редко наведывались в восточное крыло. Северянка Ульрика, за свои белокурые косы и прозрачно-голубые глаза прозванная в народе Королевой льдов, была бы счастлива сама воспитывать дочь. Но Чезаре, не любивший жену и пользовавшийся всякой возможностью досадить ей, объявил это невинное желание плебейством. Он строго запретил королеве навещать девочку чаще чем раз в три дня. Сам Чезаре дочку любил, но как-то отстраненно, скорее считая ее полезным династическим явлением, нежели испытывая к крошечной Франческе родительскую нежность. Долгое пребывание в детской вызывало у него скуку, плач малышки раздражал, а ее бодрого лепета король понять не мог. По всем этим причинам он и возложил обязанности по воспитанию принцессы на свою кузину, графиню Лукрецию Борджа, сделав родственницу старшей фрейлиной и наставницей ее высочества. Мягкая просьба Чезаре была равносильна приказу. И двадцатипятилетняя аристократка, о красоте которой слагали легенды, мечта каждого благородного лустианина, вынуждена была погрузиться в материнские заботы. Разумеется, не она меняла девочке пеленки. И бессонные ночи над кроваткой Франчески проводили няни, а не Лукреция. Но ответственность за жизнь и здоровье принцессы несла именно старшая фрейлина. Поэтому красавица позабыла о веселых балах, кавалерах и поселилась в детских покоях.

Сейчас двухлетняя Франческа мирно спала в своей опочивальне, не подозревая, что смерть скоро ворвется в ее маленький уютный мирок. Лукреция, одетая в самое простое из своих платьев, вышла в игровую комнату и стояла, погрузившись в лихорадочные размышления. Восточное крыло опустело. Все слуги разбежались. Одни, напуганные бунтом, попрятались по укромным уголкам, другие присоединились к мятежникам. В дверь постучали. Лукреция вздрогнула, в страхе закусив капризно изогнутые губы. В зеленых глазах заметалась паника. Стук повторился два раза... потом еще три... Роза вернулась! Мысленно возблагодарив пречистую Донну, фрейлина приоткрыла дубовые резные створки, впустив кормилицу — пухленькую кудрявую женщину лет тридцати в скромном платье и белоснежном фартуке. Вбежав в комнату, она обессиленно прислонилась к стене.

— Синьора... — Роза задыхалась то ли от быстрого бега, то ли от ужаса, маленькие черные глазки наполнились слезами. — Какое горе, синьора! Наш король... его убили, — женщина перешла на шепот: — ди Моро, да поразит его чума, это он расправился с его величеством. Это он возглавляет восстание.

Лукреция пошатнулась. Кормилица бросилась к госпоже, но та отстранила ее повелительным жестом. Не время предаваться горю и унынию, нужно действовать. Она решительно двинулась в опочивальню принцессы. Роза семенила следом, не переставая причитать:

— Наша добрая королева, ее растерзали бунтовщики...

Не заметив, каким торжеством сверкнули вдруг изумрудные глаза, кормилица продолжала:

— Они режут придворных, грабят замковые покои. И они идут сюда! Что будет с ее высочеством?! Бедная, бедная сиротка, спаси ее душу Ииса Криста...

У Лукреции не было никаких сомнений по поводу судьбы принцессы. Мэрул ди Моро, мятежный герцог, ни за что не оставит в живых наследницу правящей династии. Впрочем, та же участь ждала и саму фрейлину. В лучшем случае ее просто убьют из мести те самые слуги, которые еще вчера ловили каждое слово госпожи. Тяжелый нрав и жестокость Лукреции Борджа вошли у челяди в поговорку. В худшем... фрейлина упрямо сжала губы. Нет, она скорее убьет себя, чем позволит плебеям прикоснуться к ее прекрасному телу.

Крики толпы становились все громче. Времени совсем не оставалось.

— Святая Донна Ииса Криста, возрадуйся на небесах, обрати взор свой на рабу твою, — забормотала Роза, — благослови меня и помо...

— Где твоя дочь? — прервала ее Лукреция.

Кормилица споткнулась на полуслове, что-то проблеяла. Ее бесполезное нытье безмерно раздражало фрейлину. В другое время на лице идиотки уже горели бы следы от ее пощечин, но сейчас у Лукреции были другие планы.

— Так где?

— Спит в своей комнате.

— Ступай и принеси ее, — графиня смотрела прямо в глаза растерянной кормилицы, и взгляд ее, притягивающий, излучающий силу, делал женщину покорной, подавлял ее волю и разум. — Успокойся... принеси свою дочь...

Двигаясь словно сомнамбула, Роза вышла из опочивальни. Вернулась, неся на руках хорошенькую заспанную девочку, ровесницу принцессы Франчески. Два года назад спокойную опрятную горожанку взяли в кормилицы для ее высочества. Муж Розы, каменщик, погиб, сорвавшись со стены строящегося дома за три дня до того, как она разрешилась от бремени. Женщина была довольна своим положением, молока хватало с избытком, так что и родная дочь Розы не была обделена. Добродушная кормилица привязалась к принцессе как к родной, а за стенами замка ждала нищета. Поэтому, когда пришла пора отлучать дитя от груди, Роза слезно молила оставить ее няней при ее высочестве. Лукреция выполнила просьбу, о чем ни разу не пожалела. Роза ухаживала за Франческой так истово, словно это был не ребенок, а божество.

Графиня переводила взгляд с девочки, сидящей на руках Розы, на спящую в кроватке принцессу. По мнению фрейлины, никогда не любившей детей, они были похожи, как два яблока с одной ветки: обе смуглые, румяные, чернокудрые, младенчески пухленькие. Только одна из них была одета в простенький серый балахончик, на второй же было вышитое серебряными нитями платье из бледно-голубого шелка.

— Переодень их, — приказала Лукреция.

— Что?... — не поняла кормилица.

— Надень на ее высочество платье твоей дочки. А на...

— Анита, синьора. Мою дочь зовут Анита.

— На Аниту — платье принцессы, — закончила фрейлина.

— Но...

И снова графиня сковала Розу своим зачаровывающим взглядом. Больше ничего не спрашивая, кормилица принялась ловко переодевать девочек. Между тем Лукреция подошла к палисандровому комоду, раскрыла стоящий на нем позолоченный сундучок. Там, в бархатных гнездах, загадочно мерцали драгоценности, которые Чезаре, любящий роскошь, щедро дарил своей дочке. Их было слишком много. Фрейлина выбрала самые дорогие, с крупными камнями, и уложила в скромный холщовый мешочек, в каких носили свои пожитки небогатые горожанки. В этом же мешочке уже лежали ее собственные украшения. Из потайного ящичка в комоде Лукреция достала самую главную драгоценность — венец принцессы. Раз в году, в день рождения ее высочества, королевская чета показывала дочь народу. Тогда на черных кудрях ребенка сверкала великолепная диадема — уменьшенная копия отцовской короны. Сапфиры и бриллианты на ней по чистоте и величине не уступали тем, что украшали венец Чезаре. Графиня мгновение полюбовалась венцом и отправила его в потяжелевший мешочек. Туда же отправилась и гербовая бумага, свидетельствующая о том, что в году одна тысяча шестьсот тридцать девятом от рождения Иисы Кристы дочь короля Чезаре Сфорца и королевы Ульрики приняла таинство посвящения и была наречена именем Франческа. Наполненный доверху кошель фрейлина пристегнула к поясу.

Роза поменяла девочкам платья и, усадив их рядом, умиленно ворковала над кроваткой. Анита заливисто смеялась, Франческа же нахмурила бровки и, словно предчувствуя дальнейшие события, готовилась разразиться плачем. Лукреция смотрела на кормилицу. Было бы неплохо взять ее с собой, чтобы ухаживала за принцессой. Но нет, это слишком большой риск. Добродушная женщина могла кому-нибудь наговорить лишнего. Эта мысль решила судьбу Розы. Взяв со столика тяжелый бронзовый подсвечник, графиня неслышно скользнула за спину кормилицы и изо всех сил ударила ее по затылку. Не издав ни звука, Роза упала. Напуганные дети хором разрыдались. Одно прикосновение тонких белых пальцев к их лобикам — и малышки погрузились в сон. Графиня накинула поверх платья серый плащ, скрывший очертания изящного соблазнительного тела. Просторный капюшон довершил дело, спрятав от нескромных взглядов блестящие черные волосы, тонкие черты лица и белоснежную, словно дорогой фарфор, кожу аристократки.