"Гуд бай, Америка-остров..."-1

Поставил две корявые закорючки под своей фамилией.

— В двести восемнадцатом. На втором этаже.

— Спасибо!

Володька покинул кабинет. Подошел к окну, прижался к прохладному стеклу лбом, сумасшедшей своей веной. Надо домой. Двигать. А в школу — завтра. Но блуждая по коридору в поисках выхода, снова наткнулся на завуча — вот невезенье.

— Ты куда собрался? У вас биология. Это на втором этаже, я же сказала.

— А я не нашел.

— Пошли.

Подошли к кабинету. Володька поспешно взялся за ручку двери:

Но завуч оттерла его плечом. Завучу наверно скучно, злобно подумал он. Завуч любит бесплатный цирк.

— Здравствуйте,— сказала завуч и подтолкнула Володьку.— В этом году с вами будет учиться новенький, Доннер Володя. Иди, садись.

Володька увидел пар двадцать оторванных от скуки глаз. Взгляд его спустился на первую парту, на чьи-то руки с золотыми кольцами. Словно ветерок с парты на парту, переместился шелест. Он слегка кивнул и пошел туда, где увидел первое же пустое место. За столом одиноко сгибался пацан — черный, с кривоизогнутым носом, сын гор, похоже.

-О, Негроид, принимай... — негромко прокомментировали сзади, но Володька не стал искать добрую душу, только горец слегка съежился, беспокойно и тревожно оглядел нового соседа и отвернулся.

У, куда я попал, — подумал Володька. "Негроид" — погоняла. Боится. Страхом и смятением от пацана просто накатывало, — наравне со вниманием к новенькому и он попадал в фокус, и боялся.

Володьке было ровно. Он чувствовал на себе взгляды и больше ничего. Это даже слегка возбуждало бы, может быть, если б сейчас все пространство в голове не заполняла тупая, ноющая боль. Обычно она предвещала только одно, без вариантов. Он смотрел на свои руки, словно чужие на белой плоскости стола.

Завуч поболтала немного с молодой еще учительшей и свалила за дверь.

— Продолжаем. Следующее определение: лимфатическими узлами...

И все похватались за ручки. Это комплекс, привитый с детства — писать под диктовку, это в крови. Стадо баранов. Рассказал бы я вам про лимфатические узлы, мальчики и девочки...

Лимфатические узлы ему и сглючились. Он глядел на руки свои, синеющие на глазах, на отшелушивающуюся кожу. Буграми вскипали вены, эти самые узлы, кровяные тельца вытекали из стихийно образовывающихся язв. И натуральная притупленная боль, господи, как больно! Глаза остановлены на чужом затылке; да неужели они не видят, никто не видит? Как все это может существовать параллельно? Ничего из того мира — только тошно вскрывающаяся боль неестественной материи, и мысли теряются в лабиринтах шоковых ощущений... Никогда не кончится?

А может, уже кончилось и уже — правда?

Что? Перемена? Наверное, только началась. К счастью, ненадолго выключило.

Подошло двое — один худой, долговязый блондин в джинсе. Другой маленький, плотненький, с крашеными до желтого кудрями, "MTV" пацан пересмотрел, факт.

— Давай здороваться,— объяснил он цель акции, садясь напротив Володькиной парты. Второй пристроился через проход, выкинув на середину ноги в армейских ботинках.

Что? Здороваться?

— Здравствуйте, — спокойно сказал Володька.

По притихшему в наблюдении народу стало ясно, что эти двое тут — платформа, и самое интересное только будет.

Ребята поулыбались непонятно, не отвечая. Старые игры с новичками? Такая фигня, что их надо уничтожать в зародыше? Почему сегодня-то?

— Ты со странностями, да, чудик? На простые вопросы не отвечаешь? Гордый?

— Вообще глумится.

И пели они вместе. Хором. Володька выдохнул и честно сказал.

-Да что-то я себя нехорошо чувствую.

-А ты привыкай теперь, — посоветовал златокудро-синеглазый.— По ходу, это теперь будет твое привычное состояние.

— А что за вопросы? — затупил Володька. По правилам игры.

-Не понял, что ли? — уже обрадовался джинсовый.

-Ладно, Хэнк...— нахмурился кудряш.— Мы же по-нормальному. Что, Вова, тоже с фамилией не повезло?

-Я не Вова, — сказал Володька.

-Ага? — удивился белобрысый. Слишком иронично для начала. Похоже, они уже все решили. — А кто ты?

-Отмотай назад. Там было сказано.

-Донор, — кудрявый примиряюще похлопал по плечу.— Брось трепаться. Ты в гостях, тебя еще не обижают.

-Не понял?

-Донор,— повторил тот. — Жертва. Плохо выглядишь, с пониманием трудности.

-Непонятливый,— упростил Хэнк.

-Витамины ешь. Должно помочь. Просто совет, выполнять не обязательно.

У Володьки кружилась голова. Зачем же он сегодня в школу поперся?

-Ты откуда такой занимательный? С какого штата?

— Штата?

— Штат Гальянка, например.

— А...С центра.

— С какого центра?

— С самого. С Пятака я.

-Ладно,— хлопнул ботинками о пол Хэнк.— Осваивайся пока. Вон Негра попроси, пусть введет в курс дела. Негруша, ты все слышал?

Сосед молча кивнул.

-Присматривай, — наказал соседу и другой, крашеный. — А ты не нервничай, дыши жабрами. У нас тебе понравится. У нас всем нравится.

Володька посмотрел в прищуренные в доброй улыбке синие глаза. Хэнк — там еще не ясно, что за зверь, а ты птица ясная.

Кудрявый протянул одно щупальце и легко коснулся его подбородка. Мило улыбаясь, Володька отцепил от себя его пальцы. Хотя, наверное, получилось не так мило, как хотелось бы.

Вторую биологию он пролежал на руке. А потом ушел домой. Спать.

Этот ничего, типажный. А Хэнка злит. Он Донора спокойно созерцать не может, сразу в истерику. Не будь меня, скушал бы того сразу, в один из первых дней. Я фактор сдерживающий. Шурик понимает, что без меня он — просто туловище с развитыми конечностями. И нервы у него сразу на мускулах завязаны, мозг минуя. Хотя вряд ли понимает, скорее, догадывается. А новенький занятный, его изучить надо, прежде чем голову разбить. Манеры у него нездешние. Так что работаем опять в комплексе. Шурик повелся его к себе в банду записать, говорит — легко, тот слабак, мальчик с книжной полки. Ну конечно, Хэнк у нас вообще тонкий ценитель. Я его (Донора) как-то развести хотел, а я с ним болтаю иногда на переменах — совиный, я скажу, характерец; так вот, я ему палец на руке выгибал. Он только смотрит так, прозрачно, сидит и смотрит. А я то старался.

Сначала думал, что изображает, героя строит, но у него даже дыхалка не сбилась. Я разозлился, зря, думаю, ты мне свой порог не показываешь, теперь точно найду. Ломать-то не стал, конечно, а то пришлось бы долбое... всяким объяснять потом, зачем я это сделал.

Так что нашему Терминатору расстараться придется с новеньким, свежее мясо оказалось не так доступно. Помогу наверное, пока наши интересы не расходятся.

В воскресенье Володька с утра уехал в центр. Центр он любил. И как только маманя смогла выносить в голове предательскую мысль о переезде?

Полуденные часы, жара и пыль улиц, зелень тополей — мутного бутылочного цвета. Оживление по проспекту, тишина старых дворов, тень. Под набережной деревянные дома, котлован за "Искрой", крапива в рост, куры. Центр.

А податься дальше от берега, так исчезают каменные плиты, разбитые скамейки и ржавые качалки над водой, цивилизация остается наверху.

Дикий обрывистый берег, заброшенный пляж с кабаком у каменной стены, коряги в воде, мокрый щебень в грязной отмели. В детстве они ловили здесь крабов, и вечно прятались за гладкими валунами и зарослями кустарника дикие неуемные парочки...

По извилистой тропинке выбраться наверх. Погода в сентябре вернула лето. А кто не любит лето?

Шум центра вновь оглушил истошной музыкой улиц. Он купил мороженое, но оно не принесло удовольствия, теплое, талое. Он все колебался, все не знал, куда податься, но потом решил, наконец — к Отцу. Но колесо вертелось не в его сторону.

Когда он пересекал боковую улочку между кукольным и сквером, в двух шагах взвизгнул "Ижак" и приостановился с шиком заноса:

— Ого, старые знакомые? Что, красный наш, зеленый общий? Ты на светофор не научили смотреть, что ли? Правила не для тебя писаны?

Лицо у мотоциклиста под гермаком было вроде как знакомо, сообразил Володька не сразу, не успел.

— Не узнал? Володька?

Тот, из лифта. Лех с "Герцеговиной". По майке полосатой и редкому носу. Но все это быстро, запрыгнув парню за спину...

— Погнали!

Потому что тормозила рядом белая "восьмерка", а владелец ничего доброго к Володьке не питал, так уж получилось.

"...-Тебя тут Юннат вспоминает, — между прочим сообщил Володьке Сашка Колчак.— Найти хочет, за тачку спасибо сказать. Любил он ее, белую..."

— Немец!

Юннат.

— Жги, давай! — толкнул пацана в спину.

Тот, удивленно хлопнув глазами, бросил тормоз и дал газ. Мотоцикл с места взлетел. Должно быть, носатый Лех сам перепугался и гнал так, что ветер натурально свистел в ушах. Нырнули в первую же подворотню. И еще долго, уже потеряв с хвоста "восьмерку", мотоцикл петлял по закоулкам. Наконец скорость скинули, съехали к речушке. Коника остановили, Лех обернулся. Володька засмеялся.

— Здорово!

— Да ладно...А от кого мы убегали? Погоня такая, как в видиках.

— Да парень один... Слушай, я должен. Очень удачно ты мне встретился!

Лех засмеялся, потом спросил:

— Тебе не на Гальянку? Или ты тут...гуляешь? А то подвезу.

У магазина Лех остановился, обернулся.

— С тебя пиво. Согласен?

— Тебе — все, что угодно.

— Иди. Мне пару.

Володька взял пива.

Заехали в гаражный блок. Лех сказал:

— Мы на базе.

-Торпедных катеров? — хмыкнул Володька.

-Точно.

Лех развел двери и кивнул в темное брюхо гаража.

— Заходы.

Володька зашел, замер в полосе света.

Парень щелкнул выключателем, и из углов повылазили тени, сумерки, свет побледнел и стушевался.

— Ого.

Мотоциклы — плотно друг к другу, металл блестел везде, куда бы не ложился взгляд. Обуял запах — терпкий, сырой, ненасытный. Пары бензина вызывали в Володьке с детства гипнотическую зависимость. Наверное, все печально заканчивающиеся игры с чужими машинами провоцировал участок мозга, отвечающий за обоняние? Интересная мысль, надо было подкинуть бесплатному адвокату год назад, пусть бы разработал.

— Сюда. Осторожнее там, не порушь чего-нибудь.

— Не порушу.

Мимо разлапистых крыльев Володька с трудом пробрался на голос. За металлическими стеллажами находился закуток, ограниченный порванным дермантиновым диваном и огромным массивным столом. Табурет. Больше ни клочка пространства. На столе — треснувшая с одного бока лампа, серая от старости, покрытые пылью журналы "За рулем", инструмент и всякий мусор. Телогрейка, груда тряпья — обтир.

— Теплый гараж-то, — заметил Володька, покрутив головой.

Лех сбил пробку о край стола, припал на диван.

— Чье хозяйство?

— Батика моего. Он свою "Таврию" лет пять уже как раздолбасил. Мне гараж отдал.

— А чьи моторы?

— Есть народ. Чего не пьешь?

Володька дернул плечами, но бутылку открыл. Странный парень Лех.

— А ты чего меня сюда привел? Не боишься?

— Чего? — не понял тот.

Володька засмеялся, хлебнул.

— Про машину-то ту. "Восьмерку"... Ты же меня не знаешь. А может я на железе деньги делаю, так за чисто-просто мне дорогу сюда показал... Здесь есть чем поживиться. Может, меня сегодня как раз за то и ловили. Жизнь тебя ничему не учила, что-ли?

Лех на Володьку уставился. Потом улыбнулся широко:

— А ты прикольный. Клево.

— Ты тоже... Темно тут. Может, лампу включим?

Володька потянулся к лампе. Щелк-щелк — света не последовало. Жалкая лампочка у входа своим освещением до этого закутка почти не дотягивала.

— Эй, умник? Думаешь, все лампы для того, что б ты их включать-выключать тренировался?

Володька прекратил свое бесполезное занятие, вздохнул отчего-то.

-Давно ты здесь живешь?

— Как Первый квартал построили. Сколько себя помню. А ты откуда?

— С центра.

— Центровый парнишка.

-Знаешь оттуда кого?

-Прекращай детский сад. Знаю — не знаю: какая разница?

— Странный ты, — заценил Володька. — Как будто не в мире живешь.

— У меня свой мир. Мне достаточно.

Володька саркастически хмыкнул.

Заскрежетала, отходя, дверь.

— Ле-е-ха!— раздался голос, и в просвет в проеме нарисовалась фигура.

— Где ты был все утро?! Ага, пиво? — голос у вошедшего порядком развозило, и выглядел он соответственно.

Паренек был невысок, загорел и нетрезв. Волосы у него были белые-белые, как искусственные, давно не стриженые, опускались на лицо, шею и плечи; при квадратном подбородке и черных очках в дрянной оранжевой оправе и телогрейке на голое тело — это, конечно, впечатляло.

Лех неуверенно хихикнул.

— Ты когда успел напьяниться, дурнушка?

Тот расхохотался (дождь белых волос) с явной злостью.

— А тебе что? Ты вроде тоже делом занят. Это называется — техникум? Все это, понятно, важнее, чем со мной ехать! — стекла очков воинственно блестели.

Володька веселился вовсю. Нахальному Леху явно нахлобучивали.

-Димыч, да мы только приехали,— оправдывался тот.

— Это с этим ты ездил? А меня по бороде! Да после того, вчера!.. — парень сделал несколько некрепких шагов к дивану, запнулся и упал, порушив все, что находилось от него на полтора-два метра. Очки упали с носа и звонко хрустнули оправой.

-Димка!

Леха кинулся на помощь. Володька устроился поудобнее, чтобы лучше видеть. Пиво у него все никак не кончалось.

Парнишку долго доставали из железа, выравнивали, устанавливали "как было". Наконец извлеченный повис на Лехе, расслабленный и великодушный.

— Леха... Только попробуй меня еще раз кинуть, шкура. А денег у меня нет, разберись с ним сам как-нибудь... Я еще звонок у вас сломал...

Лешка терпеливо улыбался, стараясь не отворачиваться. Но вскоре и он был позабыт, а белый тихо и непонятно чему смеялся.

— Готово, — шепнул Лех Володьке. — Я его домой свезу. Ты сиди здесь, я быстро.

Володька промолчал дипломатично. А Лех медленно оттащил друга на улицу. Через некоторое время мотоцикл порычал и отъехал.

Володька помахал ему лапкой и посмеялся еще.

Диван был на удивление удобным, а гараж — уютным, и, казалось, давно знакомым. Он вспомнил про бессонную ночь, сладко потянулся и закрыл глаза.

-Эй? Есть живые?

Из гаража ни звука.

Майка удивленно шагнула внутрь — никаких признаков жизни. Жидкий свет дотягивался до мотоциклов, оставляя на их металлических немытых боках тусклый блеск. Идиоты: прокляла она всех сразу за легкомыслие, ангар открытым оставили. Хотя нет, напрасно, кто-то лежал на диване.

У дивана затормозила в недоумении — глазами на нее сонно хлопал совсем незнакомый мальчишка.

— Ты кто? — шепотом спросила она.

— Человек, — также шепотом ответил он, и почудилась скрытая улыбка.

— А что здесь делаешь? — мгновенно разозлилась она.

-Да так. Печки-лавочки. Уснул немного.

— Почему здесь? Лавочек на улице мало?

Он сел и спокойно ответил:

— И это — вместо благодарности. Я тут из благотворительности ваш сарай охраняю?

— А,— все поняла наконец Майка.— Лешка тебя оставил. А он где?