The Immortality

Он спрятал лицо в ладони. Пепел падал на пол, но его тепла не хватало, чтоб прожечь черную точку. Тепла не хватало, чтобы прожечь сердце. И только грустно-красивая мелодия звучала в голове все громче и громче...

* * *

Раздался звонок, абсолютно бесполезный, потому что дверь редко запиралась на замок. Лекси вошла в квартиру, пропитанную запахом сигарет и залитую электрическим светом.

— Сколько раз говорить тебе, что в этой стране не принято оставлять двери открытыми? Это "Mother Russia"1, — она дождалась тишины в ответ. — Лилит, ты дома?

Комната пустовала. Посмотрев на свое блондинистое отражение в зеркале, Лекси бросила зазвеневший бутылками пакет на кровать и вышла на спрятанную за темными шторами лоджию. В этой квартире окна никогда не раскрывались и всегда горело электричество. Хозяйка просто не выносила солнечный свет и боялась темноты. Лишь свет луны иногда получал разрешение войти.

Лилит в черном нижнем белье, джинсах и солнцезащитных очках сидела на подоконнике широко раскрытой секции с сигаретой в руке. Рядом стояла почти пустая бутылка полусладкого "Каберне". Затянувшись, она наконец-то повернула голову в сторону Лекси.

— Я знала, что ты сейчас придешь, — Лилит ответила на заданный несколько минут назад вопрос и, притянув Лекси к себе за ремень, нежно поцеловала губы гостьи. — Привет, милая.

Она снова повернула лицо к ветру, чтобы поймать прохладные потоки.

— И о чем думают люди, сидя вот так на балконе? — блондинка прислонилась к стене. Задумчивость и меланхолия всегда сопровождали Лилит, но иногда доходили до критической отметки. В такие моменты лучше всего помогало вытягивание клещами причины.

— О смерти. Мы вряд ли кому-то нужны в этом мире. Лекси, все к чему стремится человек пропитано эгоизмом и мыслями о себе. Здесь нет места окружающим, разве что в виде наблюдателей, которые хлопают тебе в ладоши и думают, какой ты классный. Я сотни раз говорила маленьким девочкам, что мир их любит, просто они отказываются видеть это, и он перестает их любить. Так вот, ничего подобного, — Лилит проследила за полетом своей сигареты и высунулась наружу настолько сильно, что едва не свалилась, но удержала равновесие. — Сначала мир начинает ненавидеть тебя, потом ты начинаешь ненавидеть мир, а после этого и Бог устает тебя любить. Вот тогда и можно подумать о выходе через окно. А знаешь, что останавливает? Надежда. Надежда на ошибочность своих мыслей.

— Мда, ты снова обслушалась "Сплинов"? Кстати, я принесла еще вина. Красного полусладкого. — Лекси нырнула в комнату и принесла оттуда одну из бутылок. — У тебя опять кризис? "Kick the chair right down under me"2. Или просто меланхолия? О-опс, — Блондинка с трудом вынула штопором пробку и глотнула красной влаги.

— Кризис принадлежности к женскому полу, — Лилит невесело улыбнулась и взяла протянутую бутылку. — Нам поступил заказ на раскрутку линейки женской парфюмерии, а я никак не могу понять, что такого сказать женщинам, чтобы они выстраивались в очередь.

— Я не совсем улавливаю причинно-следственную связь между смертью и косметикой, — сыронизировала блондинка. — Ну да ладно. Лил, а вы не пробовали использовать свои лица в рекламе? "Истерика" — это, как ты выражаешься, "уже раскрученный бренд".

— Ага, пользуйтесь духами "Маруся", это очень готично! — Лилит произнесла эту фразу, кривляясь с глупой голливудской улыбкой.

— Не надо утрировать! Что за привычка?!

— А что за привычка сразу злиться? Давай еще разбей что-нибудь, покажи мне свою истерику.

— С тобой невозможно разговаривать! — Лекси демонстративно отдернула занавеску и выскочила в комнату. — Да, твою за ногу! — она поскользнулась, наступив на валявшийся посреди комнаты глянцевый журнал, и запнула ни в чем не повинную прессу под диван. — Развела здесь гламура, плюнуть некуда!

Их отношения всегда были такими. Лилит забавляли приступы психа Лекси, которые начинались по любому поводу. Они могли послать друг друга к черту, разбить пару тарелок или компакт-дисков, повыбрасывать в окно одежду, даже переспать с понравившимся подруге мужчиной, но все равно оставались вместе. Да и как можно расстаться с менеджером группы? Лекси была "ногами" "Истерики", ее представителем и просто хорошим человеком с внешностью модели.

— А от тебя и не требуется разговаривать, — Лилит подошла к Лекси сзади и завалила ее на кровать. — Лучше покажи мне свою любовь.

Перевернувшись на спину, блондинка недоверчиво посмотрела в глаза подруги.

— Я тебя ненавижу, потому что слишком сильно люблю, — она обхватила шею Лилит и притянула к себе. — Ты даже не представляешь, как я тебя хочу прямо сей...

Лилит не дала ей договорить. Чувственные губы Лекси были мягкими и настолько нежными, будто обтянутыми невидимым шелком. Лилит всегда теряла голову от таких прикосновений, чувствуя, как дыхание девушки легкой дымкой прокатывается от нижней губы к подбородку, тая и оставляет незаживающую рану в глубине тела.

* * *

В "Кардинале" было душно и тесно. И хотя клуб давно считали "своим" представители новоиспеченной буржуазии, в этот день они присутствовали в поразительно малом количестве. Зато это были пришедшие осознанно, не по привычке, люди, которых не смущало соседство молодежи черно-белого цвета.

Свет погас. Стихли звуки. Только огни тлеющих сигарет светлячками трещали в заполненном зале.

Первый аккорд клавиш. Интродукция длилась минуты две, и из динамиков прозвучало долгожданное "Привет всем". Зал взорвался. Они появились. Множество рук потянулись к идолам. Лестат стоял у микрофона весь в черном: брюнет с белым лицом Ангела и глазами Дьявола. Рядом Лилит — главная загадка — глядящая в зал сквозь черные стекла очков. Она еле доставала вокалисту до плеча, и белый Ibanez (как и у Лестата), казался прирученным диким зверем в ее руках. Остальные участники "Истерики" по обыкновению оставались в тени — по обе стороны ударной установки.

— Ты любишь жизнь? — Лестат наклонился к краю сцены и протянул руку одной из девушек.

— Я люблю тебя, — она сказала это почти шепотом и кончиками пальцев дотронулась до его ладони.

— Не надо. Я всего лишь твоя тень...

Взвилась гитара.

"Я не вижу света в твоих глазах,

Они излучают лишь темную боль.

Я хочу подарить тебе счастье,

Но ты не слышишь мой голос.

Ты так хочешь видеть меня человеком,

Я же действительно рядом с тобой.

Я твоя тень, я веду тебя к свету,

А ты тянешься в пропасть..."

В зале царила истерия. Плакали девушки, парни бросали к ногам Лилит темно-бордовые розы. Коллективное пение перекрывало неслабые голоса вокалистов, даже когда они пели вместе. Лестат не сводил глаз с девчонки, признавшейся ему в любви. Она плакала, не пытаясь стереть черные ручейки туши, и, как заклинания, повторяла за ним слова. Рядом стоял паренек и держал ее за руку. Это он протянул Лилит конверт с запиской, пробежав глазами которую, вокалистка решила изменить сет-лист и спеть "Не верь в чудо смерти, она лишь разделяет сердца".

— В честь чего это мы меняем программу по ходу дела? — оторвавшись от бутылки пива спросил Брюс. Он блаженно развалился, заняв все задние сидения микроавтобуса "Форд", который летел по магистрали, юрко петляя в плотном потоке машин.

Лилит развернулась и выбросила в распахнутое окно сигарету, едва не подпалив темно-синюю занавеску, которая колыхалась от ветра подобно неукротимому пламени и периодически хлестала девушку по лицу.

— Брюс, я иногда начинаю верить журналистам, пишущим про нас, — она протянула басисту конверт и уперлась подбородком в прохладную кожаную спинку кресла. — Возьми, почитай.

Спустив ноги, Брюс с циничным видом развернул послание и принялся декламировать:

— Когда-то у меня было лишь одиночество. Я не видел вокруг ни одного человека, способного подарить мне хоть капельку тепла. Я замерзал среди льда и непонимания. Но потом появилась ты... ... Я знаю, что слишком мало значу для тебя. Я знаю, что в этом мире ты всегда будешь далеко. Хотя мне нужно лишь одно твое слово, один твой жест и взгляд, которого достойны только избранные. Но всегда есть выход. Мне остается лишь умереть. Только там мы сможем встретиться. Там, где все равны, все одиноки. Я не хочу, чтобы ты знала, что такое Одиночество... ...Только пообещай мне, когда ты все-таки придешь в Тот мир, и я буду встречать тебя у Ворот (если они, конечно, есть), ты позволишь мне заглянуть в твои глаза. Спасибо тебе за все".

— Знаешь, а я его в чем-то понимаю, — Марс подсел к басисту, чем вызвал бурные протесты, и с задумчивым видом уставился на листок бумаги. — Лет в восемнадцать... ему ведь около того, Лил?

— Вроде выглядит постарше.

— В любом случае, очень хочется влюбиться. Сами ведь такими были. И вдруг появляется девчонка, которая поет о том, о чем ты думаешь. Остается только одно — втрескаться в нее.

— А зачем влюбляться-то? — отмахнулась от надоедливой занавески девушка. — Что, просто слушать не получается?

— Лил, ты себя в зеркало видела?

— Уже давно нет, — съязвила она.

— Так вот, в тебя сложно не влюбиться. Красивая, талантливая, да еще и понимает без слов.

— Бред какой-то, — бросила Лилит и, смутившись, отвернулась. Не то, чтобы она краснела в подобные моменты, лесть ее даже раздражала, но похвалы от друзей всегда имеют более сильное действие, нежели заискивающие комплименты посторонних.

— Это не бред, это Наступающий Звездняк! — расхохотался басист.

— Брюс, ты бы вообще помолчал. Это не я кричала: "Подайте звезде водки! Звезда хочет напиться!"

— Ой, да когда это было-то? — Брюс улыбнулся во все тридцать два зуба, вспомнив гуляния после их первого удачного выступления.

— На самом деле, звездняк наступает, когда к подобным вещам относишься как к самому собой разумеющемуся. И хватит об этом, — Ника всегда умела ставить весомые точки в спорах. — Скоро он встретит нормальную девчонку где-нибудь в соседнем дворе, женится, заведет детишек. А вы тут демагогию разводите. Лично меня сейчас больше волнует Финляндия. Мы единственные представляем Россию. Что мы будем играть, как мы будем играть и что мы за это получим?

— Отвечаю по порядку, — Лестат оторвался от электронной книги и захлопнул ноутбук. — Играть мы будем около десяти вещей, поровну с белого и черного дисков, играть надо ну о-очень хорошо, а получим мы за это дополнительную аудиторию. Поэтому пахать придется до пятницы в поте лица. И вообще я хочу в отпуск.

— Лестат, отдохнем попозже, — вздохнула Лилит. После того, как популярность "Истерики" набрала бешенные обороты, девизом группы стала фраза "покой нам только снится". Но даже выматываясь до появления красной ряби в глазах, никто и не помышлял об остановке. Слишком сильно любили они свою работу. Обе работы. — Кстати, почему бы не остаться в Хельсинки на пару деньков?

— Лил, ты хочешь погулять со всей этой готической тусовкой? — хитро прищурился Лестат, представляя предстоящее веселье.

— А почему бы нет?

— И правда, а почему бы нет.

* * *

— Это было невероятно! — задыхаясь от переполнявшего счастья, Энн вприпрыжку следовала за братом к дому, и ее светящееся радостью лицо слабо вязалось с трагическими кружевами длинного черного платья. — Он постоянно смотрел на меня! Вик, Лестат смотрел НА МЕНЯ! Понимаешь?

— Да, Энн, — ответил он и злостно пнул очередной камень носком тяжелых ботинок. Радость сестры Вик не разделял, и ее восторженные возгласы раздражали. Угрюмо уставившись на тротуар, он еле волочил ноги, запинаясь о неровности, и мысленно ругал себя за откровенное послание.

— Вик, Она тебе тоже ответила. По-своему, но ответила. Ах, как бы мне хотелось, быть сейчас радом с Ним, как с тобой.

— Хочешь быть сестрой Лестата? — язвительно усмехнулся Вик.

— Ты отлично понял, что я имела ввиду, — капризно надула пухлые губки девушка. — Зачем издеваешься?

— Извини, — угрюмо ответил он. Шипастый ошейник как никогда ранее давил на горло, и Вик раздраженно сдернул его. — Знаешь, Энн, по-моему, они никогда не будут рядом с нами. Она не захотела услышать меня. Этой песней она как бы сказала: "Там мы вместе тоже не будем. Не надейся".

Они шли по городу рука об руку, и ночной ветер трепал их длинные темные волосы. Брат и сестра, объединенные одержимостью к недостижимому. Они не были одиноки, потому что их было двое. Только не понимали этого. Не хотели понять.

Дома не было никого. Родители тоже по-своему развлекались в гостях. Энн на автомате включила музыкальный центр и стала переодеваться.

"...Не верь в чудо смерти, она лишь разделяет сердца.

Мы не сможем друг друга найти среди горя и пепла..."

— Она ответила тебе, Вик, — стараясь утешить брата повторила девушка. — Как бы то ни было. Ты до нее достучался!

— Мне этого мало, — отозвался он и, швырнув носки в угол, развалился на своей кровати, заложив руки за голову. — Вот если бы сейчас передо мной в одном нижнем белье стояла не ты, а она, я был бы действительно счастлив.

Энн не нашлась, что ответить. Теперь ядовитое отчаяние брата переметнулось и на нее. Девушка опустилась на кровать и, упершись локтями в колени, уронила подбородок на ладони.

— Я часто представляю, как Лестат подходит ко мне, проводит пальцами по щеке и шепчет: "Я так долго ждал этого".

— И что бы ты ответила?

— Не знаю. Понимаешь, как только я в мечтах дохожу до этого момента, мое тело осознает, что никакого прикосновения нет. И все обрывается.

— Энн...

— Я не могу представить себе Его прикосновения, потому что никто ко мне так не прикасался! — ее голос сорвался на слезы. Вик подошел к сестре, сел рядом и осторожно обнял.

— Энн, не плачь. Я ведь тоже не могу почувствовать Ее прикосновений. Мне так же плохо, как и тебе.

— Вик, помоги мне, — прошептала она, закрыв глаза, чтобы не видеть его лица.

— Как?

— Прикоснись ко мне. Может, тогда я смогу это почувствовать.

Вик встал перед Энн на колени и легонько коснулся пальцами щеки. Нежность густым соком пролилась по ее телу, и она ответила на ласку, потершись об его руку. Ладонь была теплой, даже горячей. Энн ощутила дрожь его пальцев, нежно и бережно касающихся ее кожи. Эти ощущения рисовали перед глазами очертания. Темный туман рассеивался, обретая все более четкие формы. Энн провела рукой по его волосам, мягким и непокорным одновременно, дотронулась тыльной стороной ладони до уха. Как слепой, изучающий собеседника, она пробежала пальцами по лицу, прорисовывая воображением каждую черточку — линии бровей, подобно волнам поднимающиеся, а затем падающие вниз, мягкие ресницы, трепещущие от ее прикосновений, длинный прямой нос, узкие губы, раскрывшиеся для поцелуя. Еще мгновение и она, не открывая глаз, увидела перед собой Мечту, которая казалась столь совершенной и недосягаемой, словно оазис в пустыне.

— Не отпускай меня, Лестат, — прошептала она.