Шепот моря

Мария остановилась у лакированной двери темного дерева, отличной от других отделкой и особым расположением деревянных панелей. Каждая воспитанница, независимо от причины появления здесь, затихала в неопределенности и тревоге одновременно. Вот и сейчас сердце Марии билось так громко, что казалось, слышно всем вокруг. Она волновалась, румянец выступил на белой коже лица. Но у нее ведь своя причина, благая. Постучала. Снова разгладила несуществующие складки на платье и фартучке, и, услышав приглашение, шагнула внутрь.

То, что это не отец, Мария заметила сразу — мужчина был значительно выше ростом. Темно-синий форменный сюртук, похожий на фрак, с длинными фалдами и стоячим высоким воротником, узкие брюки из черного сукна и особая выправка, выдавали его профессию. Он повернулся, и мысли Марии подтвердились — морской офицер. Загорелая, дубленая кожа лица, пронзительные черные глаза. От внимательного, испытующего взгляда Мария вздрогнула. Она увидела волевого, железного человека, в котором все говорило о серьезности и надежности. Но едва уловимое напряжение читалось в чертах его лица.

— А вот и наша барышня, — сразу заговорила начальница пансиона, — проходите, воспитанница Белова, вот сюда, вам следует сесть.

— Позвольте представиться барышня, капитан шхуны вашего отца, Петр Иванович Акимов, — он слегка щелкнул каблуками, выдавая военное прошлое; его голос был ему под стать — низкий, баритональный, металлический, голос человека, привыкшего громко отдавать команды.

— Да-с, — кротко, по этикету промолвила девушка и опустилась на предложенное кресло.

— Петр Иванович, позвольте мне сообщить...эээ...известие, — начальница вдруг обратилась со странными для Марии словами к капитану, — наши воспитанницы, очень тонко-чувствующие, не совсем еще готовые к печальным событиям внешней жизни.

— Разумеется, Елена Максимовна, — капитан продолжал стоять, сжимая синюю фуражку в своих сильных руках.

— Мария...Маша, послушай меня внимательно девочка, — при этих словах глаза Марии широко распахнулись — строгая дама впервые обратилась к ней так ласково; почему-то опять учащенно забилось сердце.

— Часто в нашей жизни случается такое, в чем люди не властны. И ты знаешь, на все воля божья, — Елена Максимовна встала рядом с Марией, сплетя пальцы опущенных рук. — Батюшка твой, Андрей Николаевич, заболел лихорадкой и сгорел в считанные дни. Он оставил этот бренный мир. Крепись девочка, твоя взрослая жизнь началась раньше, чем следовало...

Мария ощутила, как завертелось окружающее перед глазами, беспокойные голоса капитана и начальницы удалились, доносясь будто сквозь вату. И все медленно померкло в ее ослабевшем сознании. В глубоком обмороке Мария поникла в кресле.

Глава 2

Пронзительный звонок чужого мобильного раздался неожиданно, вырывая Алексея из глубокой задумчивости. Дикая смесь восточных барабанов, гитар и аккордеона играла долго, позволяя окружающим сполна наслушаться этой какофонической мелодией пока хозяйка рылась в сумочке. Наконец буйную музыку сменило визгливое "Алле, ты представляешь..." и остальные пассажиры невольно услыхали подробности личной жизни женщины, мгновенно забывшей о находящихся рядом людях. Алексей быстро достал наушники своего плеера, плотнее вставил их в уши и запустил первую попавшуюся мелодию. Стало гораздо комфортнее. И он продолжил созерцать живописный ландшафт развернувшийся за окном междугороднего автобуса. Мысли постепенно вернулись в прежнее русло.

Прошел целый год, с тех пор, как Алексей окончил одесскую мореходку. Училище известное, но ровно столько же, он обивал пороги разных фирм, чтобы пробиться хоть на какой-нибудь нормальный корабль. Всюду требовался настоящий, реальный опыт. А где его взять Алексею, вчерашнему салаге, имеющего только "корочку" диплома? Морская практика при обучении — не в счет.

Училище есть училище — хоть не высшее образование, но учили на совесть. Умудренная жизнью мать давно настраивала Алексея, чтобы пошел учиться далее — в университет, мол, так быстрее хорошую работу найдешь, включая денежные рейсы на иностранных судах. Конечно, она была права. Но на учебу где деньги взять? Замкнутый круг. Мама зарабатывала немного, да и со своим слабым здоровьем едва помогала ему. В училище, несмотря на то, что Алексей пробился на бюджет и формально за обучение не платил, деньги быстро утекали из рук мелкими ручейками: общежитие, еда, вещи и "подарки" преподавателям, уже привыкшим к такой подкормке. Известная горькая истина современного "студента" — можно иметь семь пядей во лбу, вызубрить предмет на двести процентов, но тебя легко завалят, если группа не "отдарилась" перед экзаменом, причем вся группа, без исключений. Учителей тоже можно было понять — бывшие моряки, привыкли к хорошим заработкам, но неумолимое время оставило их навсегда на берегу. Теперь они жили на скромную зарплату, решая свои житейские проблемы, но виноват ли в этом парнишка, только что закончивший школу? Училище стало для Алексея настоящей школой жизни — суровой, без маминых успокаивающих слов и поддержки. Там он повзрослел окончательно, скинул одежки детского мышления со своего ума, оставил в прошлом романтические идеалы. Многие сдавались, не выдерживая учебного темпа — кому-то не хватило желания учиться, кому-то денег. Но Алексей доучился — упорно, в долгах, временами подрабатывая по ночам. А когда короткими наездами бывал дома, в Севастополе, ничего не говорил волнующейся матери, как впрочем, никому. Как поговаривали в училище седые преподаватели, умудренные морским опытом — "море слабых и трусов не любит". И Алексей боролся — за каждый день учебы, за каждую заработанную копейку.

А когда получил в руки вожделенную пластинку диплома, узнал, что этого мало. И оказалось, что без хороших рекомендаций твой красный диплом отличника, будь он даже золотым — мало, кому интересен. Затяжной экономический кризис потряс всю страну, как впрочем, и весь мир. Алексей как-то услышал по телевизору, как некий видный эксперт сравнил экономическую ситуацию в мире с войной. Этот специалист заявил, что "мировая война принесла бы жертв не меньше — этот кризис оставил миллионы людей без средств выживания, возможностей развития, лишил жилья, работы и даже жизней".

Алесей носился год между Одессой и Севастополем, разослав по агентствам свои данные. Пару раз проскакивали неплохие предложения, но слишком далеко, или на длительные рейсы, но он отказывался — боялся оставлять надолго часто болеющую мать. А она при каждом разговоре бодрилась, сама настаивала, чтобы смело Алексей шел в рейс на полгода и больше, если потребуется. Но он-то понимал, как нелегко было ее любящему сердцу при этих словах.

Наконец повезло — через длинную цепочку знакомых, и не менее сложную череду перипетий с оформлением удалось найти подходящую работу. И теперь Алексей снова ехал в Одессу, но не в очередную фирму на собеседование, а уже на работу. Готовясь начать, в конце концов, свою карьеру моряка. Под мерное покачивание автобуса, перебирал в голове ту малость информации, что ему сообщили. Крупное грузовое рефрижераторное судно, возит "замороженные" грузы вдоль украинского побережья Черного моря. Ходит между портами от Одессы до Азова, включая естественно Крым. Его брали обычным матросом, но с перспективой стать помощником штурмана. И рейсы короткие, по месяцу — это не стандартные полгода за границей, в чужих морях. Так что и маму сможет часто видеть, и реальный опыт наберет. А это сейчас для него, вчерашнего выпускника мореходного училища, важнее любых шальных рисковых денег.

Алексей или по паспорту Алесей Олегович Радуга, не был ни фантазером, ни охотником до легких денег. В свои двадцать лет он был реалистом, с ранних лет познавшим суровое правило жизни — все дается только своим упорным трудом. Но циником не стал, не впал в черную депрессию, как большинство знакомых, начавших топить свой негатив всевозможными весьма вредными для здоровья способами.

Мама Алексея — начитанная, широко развитая женщина работала в школе учителем русского языка и литературы, и одна воспитывала сына. Именно ее заслуга в том, что Алексей вырос образованным и неунывающим человеком, ведь такая его мать. Она всегда находила повод улыбнуться, даже вытирая слезинки с усталых глаз. Тяжело она перенесла трагичную смерть мужа. Алексею тогда только восемь едва исполнилось, но он держал в памяти все произошедшее четко, как бы болезненно это не было.

Он хорошо помнил отца, его руки, лицо, улыбку. Сохранил как самые теплые образы своего детства. Вот и сейчас, снова, вспомнился вечер из глубокого детства. Отец только пришел с морзавода. Вешает мокрый от осеннего дождя плащ и, разувшись, идет в комнату. Маленький Лешка бежит навстречу, раскинув ручонки, и напоминает, что "папся" обещал построить ему "корабль". И отец с ласковой улыбкой, устало пожав плечами, идет к столу, достает дощечки и начинает мастерить ему корабль его мечты, самый лучший и красивый, ведь только такие делает его папа. Они сидят под доброе ворчание мамы, которая шутливо хмурясь, смотрит на своих мужчин добрым заботливым взглядом и уходит на кухню заново разогревать остывший ужин.

Затем Алексею вспомнился другой образ. Он уже старше, пошел в первый класс школы и отец делает Алешке необычный подарок — ведет на свою работу. Проводит его в огромнейший сухой док, где на блоках стоит такой же огромный корабль. Настоящий, готовый к спуску на воду. Один из тех, что строил отец. Они пробираются по трапам, идут коридорами, блистающими новенькой краской, множество технических запахов щекочут Лешке нос, кружат голову. Но больше всего он рад тому, что отец ведет ошалевшего сынишку в святая святых — рубку корабля. Оказавшись там, впечатленный мальчик с дрожью в пальцах пробует руками настоящий штурвал, смотрит вперед, представляя, что там за стеклами, вдали расстилается зовущая гладь моря.

А потом, неожиданно, отца не стало. В то время их семья жила недалеко от проходной, в заводском доме на Корабельной стороне Севастополя. В самом начале двухтысячных, или как говорят сейчас, нулевых, все и случилось. Отец возвращался со смены, когда рядом внезапно взорвалась машина. Милиция виновных не нашла. Все что узнала мать, много позже: гибель отца была трагической случайностью. Один из местных "авторитетов", что-то не поделил с другими. Неизвестные лица подсунули незаметно бомбу под стоящую возле домов машину и, когда та тронулась, произошел взрыв. Удивительно, но все находящиеся в машине остались целы, отделавшись ушибами, переломами и ожогами. Лишь проходящему мимо отцу куски искореженного металла ударили в спину, отбросив далеко в сторону. Раны оказались смертельны, пока приехали скорая и милиция, он истек кровью.

Тогда впервые у матери прихватило сердце. Помогли ее подруги, взявшие на себя печальные хлопоты. Родня помогла слабо, да и не было почти никого, только дед, приехавший на похороны единственного сына из Балаклавы2. Маленький Лешка слабо понимал случившееся, и что отца больше нет. Тогда-то он с дедом и познакомился по-настоящему. Но они все, ни Лешка, ни посеревшая от горя мать, ни сам дед не знали тогда еще, что очень скоро им придется жить вместе. Когда через месяц после смерти отца, с завода пришло заказное письмо, у матери снова прихватило сердце. На заводе, видимо, ни у кого не нашлось ни желания, ни смелости придти или позвонить — известили письменно. В сухой канцелярской форме сообщили, что "им надлежит срочно освободить занимаемую жилплощадь, принадлежащую заводу, поскольку работник, которому она выделена больше в списках не значится".

Так скорбя, они переехали к сразу откликнувшемуся деду, покинув район, где все напоминало о невосполнимой потере. Переехали в Балаклаву. Там и прошли годы юности Алексея. У деда был частный дом, окруженный высоким забором. Старый, но надежный одноэтажный дом имел два выхода — там раньше жили две семьи: дед со своей уже почившей супругой и его сестра. Но, когда Алексей с мамой туда въехали, дед уже жил один — никого в живых не осталось. Мать устроилась учителем в местную школу неподалеку, а Лешка — туда же учится. И жизнь покатилась дальше, залечивая проверенным лекарством — временем, глубокие раны болезненных воспоминаний, шлифуя заусенцы горечи потерь.

Дед многому научил Алексея. Бывший военный моряк, офицер, прошедший всю великую отечественную войну, дослужившись до капитана торпедного катера. На память о войне у него не хватало половины указательного и среднего пальцев на левой руке. После войны дед помогал восстанавливать разрушенный Севастополь и Балаклаву, да там и остался. Все последующие годы прослужив в командно-инженерном составе Балаклавского "объекта 825 ГТС", ставшего теперь музеем подводных лодок. Дед вышел на пенсию незадолго до развала советского союза. И позднее с болью смотрел, как разрушается место, где он провел десятки лет своей жизни, вывозится и разворовывается завод и военная база, куда вложили пот и кровь тысячи людей, для которых слова честь, совесть, родина — не были пустым звуком. Женился он поздно, единственного сына отлично воспитал и отпустил в большую жизнь. А когда неожиданное горе потери сына коснулось его, то он шептал лишь странные слова: "Догнала ты меня таки война, достала своей костлявой рукой через сына".

Конечно, для восьмилетнего Алеши никто не мог заменить отца, но дед неуловимо занял в разбитой, растерянной душе мальчика значительное место. У дома была пристройка, которую дед горделиво называл "моя мастерская". Там нашлось много развешенных по стенам старых инструментов, но в отличном состоянии, заботливо смазанные и покрытые тонким слоем смазки, без единого пятнышка ржавчины. У единственного окна разместился мощный верстак из потемневшего дерева с большущими железными тисками. Частенько, пока было тепло на улице, Алексей с дедом мастерили что-нибудь — сначала игрушки и поделки, потом для дома и еще чинили сломанные вещи. Алексею нравилось медленно и методично разобраться в устройстве предмета, суметь починить его, и даже придумать, как улучшить. А дед всегда помогал советом и участием. Иногда Алексей получал серьезные нагоняи от матери за то, что не подготовился к школе, засидевшись с "железками".

Дед научил его рыбачить. Они частенько брали удочки и ранним утром, пока город спал, шли к морю. В южной части Балаклавской бухты, в проточной чистой воде из открытого моря они ловили рыбу, засиживаясь допоздна. Дед был превосходным рассказчиком, знающим множество местных морских баек, слухов и легенд, которые причудливо переплетались в его рассказах. Иногда мальчик забывал про все, едва не роняя удилище в воду, слушал его истории. Дед любил говорить о море, его душе и ее хранителях. Говорил, как неизведанны еще его темно-синие глубины, и как много тайн они хранят. Особенно Черное море — море-загадка. Всезнающий дед называл его колыбелью жизни, а маленький Лешка так и не узнал почему. Деда уже нет, но Алексей только теперь понял, что как дед для него, так он сам для деда, был такой же отдушиной, напоминанием о погибшем сыне. И дед с радостью дарил внуку нерастраченную любовь.