Латунная душа

Без изменений в тонком лице Винсент назвал астрономическую сумму. Сударь скривился, будто ему вырвали сразу три зуба и самые неумелые цирюльники, однако со вздохами и кряхтением выцарапал откуда-то из-за пазухи пузатый(совсем как хозяин) кошель. У Энн при виде кипы растрепанных цветных бумажек чуть не отвисла челюсть, впрочем, быстрым движением ладони тут же водворенная на место. И как только дверь захлопнулась за толстобрюхим снобом, Винсент тут же был атакован вопросами.

— И часто к тебе заявляются такие богачи? Да неужели они так легко берут и расстаются с деньгами? Отчего же ты до сих пор прозябаешь здесь, если тебе столько платят за ничтожную работенку? Я же знаю, у тебя это отняло вряд ли более часа или полутора! И пальто... Уже давно можно было бы купить новое, покроенное уж куда как лучше!

— Зачем? — флегматично отозвался Винсент.

— Ну а куда еще тратить такие деньги?

Он отвернулся, занявшись аккуратной сортировкой деталей всевозможных часов. Бетти заподозрила неладное: врать он ей явно не хотел, но и сказать правду тоже не стремился, и девушку это сильно удивило — раньше понятие "тайна" относилось к кому угодно, только не к ее другу.

— Винсент О"Клок!

— Что?

— Сударь, вы не хотели бы мне что-то рассказать?

— Что именно?

Элизабет-Энн немножко оторопела от такой постановки вопроса.

— Э... что-то, чего я еще не знаю, быть может?

Винсент глубоко вдохнул и начал лекцию о механике и преимуществах электричества над паровыми конструкциями. Однако помимо того, что Энн не считала, что у электричества есть будущее, в данный момент ее вообще не интересовала данная тема.

— Ну, Винс! Ты же знаешь, что я никому не скажу! Что у тебя за тайна такая появилась, невесту завел? — наполовину в шутку возмутилась она.

Яасовщик снова вздохнул и означил свое поражение кратким ответом:

— Почти.

Но свою "победу" юной мисс пришлось отстаивать еще добрых полчаса, покуда наконец Винсент не махнул своей паутинной ладонью и не указал жестом на дверь за своей стойкой.

Энн знала, что там находится: четыре комнаты. Спальня, гостиная, кухня и ванная. Ох, нет, пять — еще одна каморка была отведена под мастерскую, заваленную до половины медью, цинком и латунью в виде пружинок и шестеренок.

И уж никак не ожидала девушка, что за всей этой мешаниной прячется еще одна дверь, слишком низкая для нее и Винсента, однако вполне большая, чтобы сквозь нее пройти. Обитая железом, из плотно подогнанных досок с явно некачественной подделкой под красное дерево. Комната, открытая с легким недовольством ворчливых дверных петель, оказалась средоточием аскетизма и одновременно воплощенным хаосом. Неаккуратно выкрашенные в серый стены давили на сознание своей вопиющей пустотой, длинные столы-лавки требовали тут же отчистить их от узоров пятен, кое-где, кажется, выжженных кислотой или чем-то, сильно ее напоминающим. Пробирки, склянки, газоотводные трубки, гальванические элементы, лейденские банки и прочие приборы (названий которых Элизабет не знала), сильно напоминающие какие-то пыточные инструменты — все это составляло единую конструкцию, будто живущую своей непостижимой полужизнью. Девушка даже всерьез задумалась над посещением этого новомодного врача, психолога, когда блеск одной особенно пузатой склянки ну очень живо напомнил ей блеск глаз соседа по дому, пузатого клерка.

Взгляд скользил по пустым стенам и захламленным столам этой странной лаборатории, усердно отвлекаясь от ее сердца и ее же цели — от стола, не жмущегося к углам, а гордо преподносящего свою удивительную ношу в точности посередине зала.

— Что это? — выдохнула Энн.

Неужели Винсент сошел с ума? Она что, мертва? Она... она совершенна. Нагое тело молочно-розоватого цвета раскинулось на столешнице, словно лилия; каштановые локоны лежали тяжелыми драпировками и ниспадали до самого пола; тонкий летящий профиль явно знал руку опытного гравера — так точны и легки были его черты. Винсент подошел к этому чуду, к этой превосходной Венере викторианской эпохи, зачерпнул ломкими пальцами шоколадно-кофейные пряди, зарылся в них носом и губами, хмуро, с вызовом глядя исподлобья на Элизабет-Энн.

Грудь квинтэссенции красоты была вскрыта, и слишком ровная квадратная дыра лишь подчеркивала ее неестественность. Мир слишком неправилен, чтобы выдержать такое; у самой роскошной красавицы на самом деле кривые ноги, которые скрыты пышными юбками, у самого роскошного красавца обычно горб и пальцы паука в человечьем обличье.

— Ее имя — Ева. Как мифическая прародительница.

— Она скорее Лилит, нежели Ева, — автоматически, не думая, ответила пораженная Бетти. — Господи Иисусе, кто же она такая?

Винсент неторопливо, как будто бы напоказ ("Меня, конечно же, вовсе не волнует, что ты обо всем этом думаешь") прошелся вдоль стола, потеребил маленький ключик на цепочке и наконец заговорил:

— Это кукла, робот, андроид — как угодно, только она живая.

— Живая кукла? — Бетти явно не поняла.

— Да. Последние пять лет я был одержим идеей создать себе идеальную спутницу. Идеальную помощницу, подругу, любовницу, телохранительницу. Кого-то, кто мог бы стать не просто инструментом в работе, и кому в то же самое время можно было бы доверять. Ты же знаешь, у меня никогда в жизни не было любимой девушки. Пять лет я собирал деньги на редкие материалы, на технику, необходимую для создания ее внутренних механизмов, на лучших художников и скульпторов. Веришь, нет, а года четыре назад я ел раз в два дня. Кстати, большинство технологий придуманы лично мной, и добрая половина их основана на столь нелюбимом тобой электричестве. А ты говорила, что у него нет будущего... нет, милая Бетти, как раз наоборот: будущее за электричеством, уж поверь мне.

— Винсент, — мягко попыталась остановить его Бетти. — Это бесполезно, поверь мне. Она прекрасна, с этим не поспорит даже слепой. Однако в ней никогда не будет души.

— Души... да, я понимаю. Это было главной проблемой, я смог придумать ее решение только несколько месяцев назад. Сейчас она почти готова, осталось лишь привить ей несколько человеческих качеств, а остальная основная часть уже заготовлена. Подойди сюда, Элизабет, друг мой, посмотри. И — пожалей, что завела это разговор.

— Что толку об этом говорить? Ты же знаешь, я могу тебя осуждать, но никогда не откажусь от тебя, честно.

И подошла. Сначала она не разглядела то, о чем говорил часовщик, за бликом на стеклышке, а потом увидела: за этим самым стеклышком, опутанное проводами, в какой-то вязкой прозрачной жидкости плавало человеческое сердце.

— В чем хранится человеческая душа, если не в сердце? У нее есть сердце, любившее некогда меня и равно любимое мною. Этот человек никогда не вернется, но часть его будет жить в Еве, в моей нежной Еве.

— Чье это сердце? — негромко, на грани нервного срыва спросила Элизабет-Энн и тут же предположила: — Только не говори мне... неужели... Клода? — зажала себе рот рукой, пытаясь запихнуть сорвавшиеся слова обратно, и благополучно отбыла в мир иной, обернувшийся на этот раз всего лишь обмороком.

Очнулась она, когда за окном уже светало, и разумно предположила, что попросту не заметила, как потеря сознания обернулась ночным сном. По знакомому пятну плесени на потолке и привычному запаху табака с какими-то загадочными примесями, которых она так и не разгадала, узнала комнату — спальня Винсента, в которой ей несколько раз же приходилось ночевать, когда ночь уже не позволяла выйти вдвоем на улицы Сохо. Вспомнила, из-за чего грохнулась в обморок на манер кисейной барышни, задохнулась на секунду, сжала голову ладонями до боли в височных костях, поскулила сквозь сжатые зубы.

Как такое могло случиться? Это точно сердце Клода — она увидела печальный ответ в глазах Винсента, прежде чем ее собственные потеряли точку опоры в черно-сером многоцветье. Клод, Клод...

Клод был некогда родным братом Винсента. Они были настолько схожи, что отличить их можно было только по уродству каждого — в то время как Винсент страдал от синдрома Марфана, Клод не имел дара видеть с самого рождения. А в остальном: нос, глаза, губы, подбородок — близнецы были идентичны более, нежели крылья одной бабочки. Только в возрасте лет пятнадцати они начали разниться в чем-то еще, а именно, Клод начал стричь свои белесые волосы короче, а Винсент начал связывать их атласной лентой. И в это же время один стал предпочитать в одежде холодные тона, а второй, наоборот, теплые. И теперь сложно представить себе ситуацию, в которой Винсент появился бы без своего любимого шейного платка горчичного оттенка.

И братья были зеркальным отражением друг друга, дополняя недостатки и достоинства каждого. Характерами братья О"Клок были столь же противоположными, сколь были похожи внешне. Вечно хмурый Винсент и неунывающий Клод, бесконечно беспечный Клод и всегда серьезный Винсент... Каждый был цельной личностью, однако помимо этого они составляли единое прекрасное существо, где Винсент был началом рациональным, а Клод — началом чувственным. Винсент был прекрасен, но слишком холоден, как математическая формула, и в то же время Клод казался бы наивным до глуповатости без его точности.

Элизабет-Энн любила их до дрожи в легких, любила двоих как одного.

Единственное, чего девушка так пока и не поняла — что два не равны одному. И когда Клод, отравившись угарным газом во время пожара около года назад, впал в коматозное состояние, она решила бессознательно, что любит Винсента. Нет, конечно же, она навещала Клода, держала это прекрасное бездумное растение за руку и говорила ему, что все будет хорошо. Но и она, и Винсент прекрасно понимали, что без толку говорить с мертвым, по сути, человеком, прекрасно понимали, что вероятность его возвращения к нормальной жизни ничтожна. Прекрасно понимали и все же играли роль преисполненных тревожной надежды родственников, приняв кому Клода за его смерть. Правда, никто не имел бы права осудить их за бесчувственность: первое время Винсент напоминал гибрид себя и брата, до того пусты — совсем как слепые — были его глаза, а Бетти рыдала несколько дней кряду, изнывая от головной боли и плохо различая окружающее из-за слипшихся мокрых ресниц. Она боялась, как бы Винсент не покончил с собой, потеряв уже половину себя, однако вскоре поняла, что такой безрассудный поступок мог бы скорее соответствовать характеру Клода... И, кстати, Винсент не позволял себе забыть о брате ни на секунду, он даже повесил на цепочку ключ от "шкатулки событий". В эту шкатулку близнецы в детстве складывали бумажки со всеми событиями, произошедшими за день, и в конце месяца обязательно подсчитывали, чего больше произошло, хорошего или плохого. За редчайшим исключением количество радостей и горестей совпадало, причем "светлая" часть круглым витым почерком наводила на мысли о слепом брате, а "темная" острым, мелким и аккуратным с потрохами сдавала брата горбатого. Ключик от этой шкатулки висел на шее Винсента и сейчас, и именно им он играл, когда продумывал, что же ему ответить на вопрос "Кто же она такая?".

Что ж, наверное, это и правильно — тогда его окончательная смерть не была бы неожиданностью, а воскрешение было бы чудом. Вот только говорят, что чудес не бывает. Получается, Винсент сделал почти невозможное — душа Клода и его сердце будет жить в этой механической лилии.

Закончив цепь логических рассуждений, Бетти грустно усмехнулась про себя. Сколько уже сотен раз она так мысленно оправдывала Винсента? Клод высказывал ему все горячо и пылко, потому что его страстная натура не могла спокойно относиться ко многим поступкам, основанным на циничном разуме брата. Элизабет же любила слепо, искупая пороки каждого отсутствием их у близнеца.

Девушка еще раз надавила пальцами на виски, часто поморгала, оправила измявшееся платье и вышла из комнаты, собираясь разыскать часовщика.

Шли недели и дожди, Лондон (Лоннн-Доннн!) все так же отказывался меняться, Винсент все так же чинил часы и читал нотации клиентам, не всматриваясь в чины и титулы. А Бетти после работы (девушка работала гувернанткой в весьма состоятельной семье и, надо сказать, неплохо справлялась со своими обязанностями) стала все чаще приходить к Винсенту и проситься в лабораторию, без разбору давая клятвы ничего не трогать и ни на что не дышать. Винсент ворчал и язвил, но после уговоров все-таки соглашался открыть заветную дверь, и Элизабет-Энн часами сидела около Евы, рассматривая тонкую ладонь, обводя пальцем нежный овал лица, перебирая блестящие шелковистые волосы. Изящный французский нос, полупрозрачные веки-крылья, гнутые ресницы, густые и мягкие, как беличий мех, острый маленький подбородок, легко очерченные тонкие брови. Хрупкие ключицы, маленькое темное пятнышко-родинка на левой стороне груди, гибкая талия и ловко сымитированные ненастоящие мышцы под ненастоящей кожей.

Бетти узнавала в ее чертах черты Клода, более додуманные, нежели вправду присущие Еве. И жаждала ее пробуждения, мечтала узнать — быть может, и поведение куклы будет поведением Клода? Быть может, у Винсента снова будет близнец, теперь уже женского пола, единственным пороком которого на этот раз будет не слепота, а тело из латуни, железа и еще черт знает каких металлов и сплавов? Быть может, их снова будет трое, как было всегда и как должно быть...

И все эти мечты со звоном-ахом разбитой лампочки дали трещину в тот серый день (каким, впрочем, был предыдущий и будет следующий), когда дверь дома ее нанимателей чуть не вышибло стуком, и маленькая Лидия пронеслась по комнатам со смешливыми криками:

— Ох, кто же к нам пришел?! Кто это такой? Такой страшный дядя... Ах, мисс Элизабет, спасите, спасите меня от него!

Элизабет-Энн мигом прихватила все свои юбки, отвесила девочке подзатыльник и стремглав, как бывало, отучала делать Лидию, пронеслась по залам и лестница к входной двери. Она знала, что если Винсент явился сюда — значит, произошло что-то из разряда "из ряда вон". Этот адрес был ему известен, однако мало какая причина могла заставить страдающего из-за своего уродства О"Клока не то что выйти на улицу под обстрел детских насмешек и взрослых косых взглядов, а даже зайти в чей-то дом.

Они застыли в проеме двери, разделенные только порогом. Ветер загонял в комнату морось, а Бетти игнорировала ворчание старенькой горничной. Винсент не просто пришел, Винсент выглядел загнанным конем, весь взмокший, пряди белесых волос прилипли ко лбу, верхняя пуговица жилета просто сорвана впопыхах, горчичный платок сбился набок... И тут Элизабет не то что встревожилась, она перепугалась до темноты в глазах. Она помнила, как комично и нелепо выглядит бегущий горбун, представляла, как над ним издевались вслед уличные мальчишки, понимала, что ему пришлось вытерпеть. И севшим голосом девушка все-таки спросила, что случилось.

И услышала странно-страшный ответ.

— Ева пропала.

— Как пропала?! Ее украли?! — пробормотала Бетти, для которой зло известное оказалось ничуть не лучше зла еще не узнанного.

Винсент отчаянно помотал головой, ловя губами воздух, несколько раз сглотнул, пытаясь смягчить пересохшее горло, наконец вышептал: