Рассказ "Случай в пиетэте"

Пара вышла в галерею и прошла к предпоследнему отделу — туда, где находились образцы гробов.

Большой отдел гробов напоминал мебельный магазин: помимо самих образцов уже готовых гробов разного размера и разных категорий, клиенту предлагались образцы различных материалов дерева и драпировок.

Ольга, бегло и по-деловому бросив взгляд на образцы, подошла к одному из двухкрышечных дорогих гробов из махагона с перламутровыми гранями и покрытого лаком. Он стоял на невысоком постаменте с одной открытой крышкой и внутренним роскошным убранством как образец серии дизайнерских гробов.

Заглянув внутрь и с трудом приподняв вторую крышку, фрау Аульбах в задумчивости сначала посмотрела на меня, а потом нерешительно спросила:

— Скажите, можно я лягу внутрь? Я только попробую!

Удивившись, я кивнул головой:

— Да-да, конечно. Я помогу вам.

Но её муж воспротивился:

— Что ты выдумываешь? Ольга, прекрати немедленно! Пойдём отсюда! Помогите мне вывести её!

Он гневно посмотрел на меня и подошедши к жене, схватил её за предплечье. Ольга, освобождаясь от его цепкой хватки, сделала шаг назад и споткнулась о постамент. Ударившись ногой, она в ярости закричала на мужа: "Ты сделал мне больно! У меня теперь будет большой синяк! Почему ты не даёшь мне умереть спокойно? Почему ты не держишь своё слово?" И она принялась яростно растирать ушибленное место, подняв ногу и поставив её на постамент. Став невольным свидетелем этой сцены, я не знал как себя вести. В конце-концов я шутя обратился к её мужу: — Знаете, ничего плохого в том нет, если ваша жена полежит пару минут внутри и успокоится. Здесь свежий воздух, пахнет сосной... Честно сказать, мы с коллегами тоже иногда в обеденный перерыв втайне от шефа (здесь я улыбнулся) ложимся в гробы, чтобы вздремнуть минут пятнадцать-двадцать.

Муж Ольги как-то дико взглянул на меня и ничего не сказал. Он отошёл назад и дал мне возможность пройти к гробу и помочь его жене лечь в него. Ольга сняла изящные босоножки и, опираясь на мою руку, встала сначала на постамент, а потом перешагнула борт и уселась в гроб. На мужа она не смотрела, она была сосредоточена и разговаривала только со мной. Оглядевшись по сторонам, фрау Аульбах плавно сдвинулась вниз и положила голову на подушку. Поправив юбку, кромка которой слегка подвернулась, она попросила меня полностью закрыть обе крышки.

— Но там мало воздуха, — предупредил я.

— Да, я знаю. Всё-равно, закройте, пожалуйста, и не открывайте, пока я не постучу.

Я опустил сначала ту крышку, где находились ноги и посмотрел на Ольгу. Она спокойно лежала, вытянув руки по швам и выжидательно смотрела на меня.

— Как Вас звать? — неожиданно услышал я вопрос из её бледных губ.

— Меня зовут Юрген. Я дам вам мою визитную карточку.

Неотрывно смотря на неё в ожидании просьбы "дальше не надо", я продолжил медленно опускать вторую крышку, пока она полностью не коснулась борта. Гроб был закрыт. Воцарилась тишина и мне стало жутко даже несмотря на то, что вечернее летнее солнце, медленно опускаясь, заливало еще довольно ярким светом эту часть галереи через стеклянный потолок, и множество живых ярких цветов оживляло маленький траурный ландшафт, заключенный в стены.

Постояв с минуту спокойно, затем я всё это представил себе как фрагмент какого-нибудь фантастического фильма или фильма ужасов. Вот сейчас открою крышку — а там никого нет!

Я вдруг испугался, моё лицо покрылось испариной. Оглянувшись на мужа Ольги, отрешенно стоящего в стороне, я вопросительно посмотрел на него. Он не понял или не захотел понять мой взгляд. Или, скорее всего, он не хотел сердить жену, которая в её кажущемся спокойствии находилась близко к истерике. Не знаю сколько прошло времени — мне эти минуты показались вечностью, и я, подождав еще и не слыша стука, стал нервничать. Я уже жалел, что разрешил этой женщине лечь в гроб. И хотя мой шеф всегда учил меня: "желание клиента для нас закон", я подумал теперь, что впредь такие желания больше выполнять не буду. Положив руки в карманы брюк, я начал медленно дефилировать туда-сюда мимо постамента в ожидании либо стука, либо команды мужа на открывание. Потом мне пришла мысль, что, может быть, Ольга стучит, а мы не слышим. Может быть, дорогая плотная драпировка внутри гроба не позволяет сколько-нибудь делать стук слышимым. Мы со Штефаном, когда отдыхали в гробах, мы-то не закрывались полностью крышкой!

По-видимому, херр Аульбах тоже начал нервничать. Он переложил сумку жены в правую руку и левой сдвинул правый рукав пиджака. У него были хорошо узнаваемые часы "ролекс" на руке.

Стука всё не было. "Не могла она там задохнуться?" — этот его вопрос явился для меня сигналом к действию и я бросился к гробу. Он, поставив сумку с проспектами на пол, большим скачком запрыгнул за мной на постамент. С тревогой я быстро поднял левую крышку.

Ольга лежала с закрытыми глазами и спала. Её ровное, но хорошо слышимое дыхание говорило о том, что сон её глубок. На красиво очерченных, но бледноватых губах играла лёгкая улыбка. Клаус, поначалу в тревоге застывший за моей спиной, смотрел на жену через моё плечо и улыбался.

"Ф-у-у-у...", — произнёс я, вытирая ладонью вспотевший лоб и уступая место её мужу, нежно взявшему руку жены и прощупывающего пульс. "В норме, — удовлетворённо произнёс он и сел на постамент. — Я врач. Если можно, дайте ей поспать минут десять. Я вам оплачу все неудобства".

Я присел рядом: "Да, пусть поспит".

Ещё теплившаяся надежда увидеть сегодня мою Биргит окончательно испарилась. Я уж был рад тому, что женщина просто уснула. Представляю, что было бы, если бы она задохнулась в этом проклятом гробу! Вся ответственность на мне. И прощай Биргит. И да здравствует тюрьма! Я, по всей видимости, малость переволновался, так как пот катил по мне градом. Достав одноразовый бумажный платок, я принялся тщательно вытирать лицо.

"Знаете, — услышал я голос Клауса. — С моей женой я познакомился в России, в Москве, в 1982 году. Тогда это был ещё Советский Союз... Я жил в Хемнитце, в бывшей ГДР, мне было 33 года и я с группой врачей был послан на международный конгресс по кардиологии. К тому времени я был женат, но детей не было, как-то не получилось... Моя первая жена тоже врач. Я тогда искренне верил, что люблю её. Без детей жизнь была пресной и мы были поглощены работой, хотя и в разных сферах. И вот меня послали на конгресс и я встретил Олю. Встретил случайно, она не врач. В то время она закончила музыкальное училище и преподавала в музыкальной школе. Так вот, увидев её, услышав, как она играет на рояле, я уже не мог её забыть. Ей было 22 и она была свободна. Вот тогда я узнал, что такое настоящая любовь, настоящая страсть. Я уехал, признавшись ей в любви и получив взаимное признание. Я не скрыл, что я женат, и у нас с Олей, выросшей в интеллигентной семье, не было физической близости. Она, хотя и не очень хорошо, говорила по-немецки. Она мне тогда сказала: я не буду разбивать твою семью, твоя жена тоже имеет право на счастье, время и расстояние лечат, а дети у вас еще будут. Вернувшись домой, я месяц ходил как в дыму, у меня всё валилось из рук, так что жена заметила перемены. Она всё правильно поняла и не стала меня удерживать. Мы развелись и я стал добиваться руки Ольги. В то время это было очень тяжело... Но у нас получилось! Мы зарегистрировали брак в Москве и я привез молодую жену в Хемнитц. Через год у нас родился первый ребёнок, а ещё через два года — второй. И мы до сих пор вместе и счастливы! После того как рухнула Берлинская стена, мы переехали сюда, на Запад. Я открыл свой праксис*, а Оля до сих пор преподает в музыкальной школе нашего небольшого городка. Да, мы живём не здесь, не в этом городе. Здесь живет моя сестра. Оля не хочет, чтобы кто-то знал о её болезни и особенно наши дети. Она страшно боится этого, боится, что я где-нибудь кому-нибудь проболтаюсь. Я никогда ни в чём ей не отказывал. Материально мы обеспечены. Поездки по морям, разные страны, хорошее полноценное питание, дорогая косметика, отсутствие стрессов — у Ольги было всё. Я сам лично следил за её здоровьем... Болезнь свалилась внезапно, как-будто для того, чтобы негативно компенсировать наше счастье. И я сам врач — я ничем не могу помочь ей! Мало того — Ольга ни в какую не хочет лечиться. Она не соглашается ни на операцию, ни на химиотерапию. Она говорит: у меня была с тобой такая счастливая жизнь, я ни о чем не жалею, просто мне отмеряно слишком мало — и с этим ничего не поделаешь, такая, видно, у меня судьба. И вот она решила на свой лад подготовиться, втайне от детей, заказать всё необходимое для своих же похорон и "примерить" всё на себя... А когда придёт время — ваша фирма должна доставить весь наш заказ по указанному адресу. Я хорошо знаю характер Оли. Поначалу я еще спорил с ней, ругался, но она упрямая и упорная, она начнёт всё делать в обход меня и получится ещё хуже. Поэтому я в конце концов решил не нервировать её, не провоцировать на какие-нибудь опасные действия, она сейчас под воздействием болеутоляющих средств, психика у неё очень хрупкая.

Мы завтра уезжаем домой, но я приду к Вам после обеда и покажу по каталогам конкретные вещи, которые выберет моя жена. А там как Бог даст!"

Херр Аульбах замолчал, а я, внимательно слушавший этот рассказ, не знал, что ответить. Да и что я мог ответить? Мне всего 29 и я тоже страстно влюблён в свою Биргит. И я тоже хочу счастливую семью с кучей детей. Но я не хочу знать о том, что будет у нас в старости. Мы оба ещё пока здоровы, пока...

Я посмотрел на врача. Казалось, что после того, как он частично приоткрыл мне свою душу, ему стало легче. Он сидел уже прямо и свободно, облокотившись локтями о колени. Его "ролекс" сверкал золотом в лучах заходящего солнца. Взгляд его был направлен в себя, в глубь своих воспоминаний. Увидев, что я смотрю на него, он улыбнулся и сказал, поднимаясь с постамента: "Вы еще так молоды, какое это счастье — молодость!"

Наступив одной ногой на постамент, он заглянул в гроб и, опустив туда руку, положил её ладонью жене на лоб. Я тоже встал.

Ольга открыла глаза. В первое мгновение казалось, она не поняла где находится. Увидев меня, мужа и галерею, она, слегка закинув голову назад, истерично захохотала. А затем смех перешёл в рыдания. Клаус подал ей руки и, опершись на них, Ольга, перешагнув борт гроба и всё ещё плача, упала в объятия мужа. Она уткнулась ему в плечо, обняв за шею, тело её сотрясалось от рыданий. Из чувства такта я отвернулся, но слышал, как Клаус успокаивает её: "Всё будет хорошо, Оля. Всё будет хорошо". Затем он обернулся ко мне: "Ей нужно на свежий воздух. Есть здесь у вас выход на улицу?"

Я, кивнув головой и достав из кармана пиджака свою электронную карту, являвшуюся одновременно ключом, пошёл к стеклянной двери, ведущей во внутренний двор нашего заведения. Оттуда был проход к фасадной части здания, где была припаркована машина Аульбахов. Клаус помог жене надеть босоножки, поднял стоящую на полу недалеко от гроба сумку, затолкал в неё каталоги и проспекты, взял всё еще всхлипывающую Ольгу под руку и они последовали за мной. Выйдя с ними за дверь, я показал им на их виднеющийся "Ауди" и подал свою визитную карточку.

Слёзы всё еще катились по лицу Ольги, она отворачивалась от меня, стесняясь. Муж её Клаус поблагодарил меня за задержку, за помощь. Он сказал, что придёт завтра один и мы оформим заказ.

На этом мы расстались. Я закрыл изнутри стеклянную дверь в галерею и, приведя в порядок гроб, в котором побывала Ольга, вернулся в бюро.

На следующий день херр Аульбах действительно пришёл ко мне на приём и мы в течение часа оформили основные формальности. Предварительный счет на те ритуальные услуги, которые выбрала его жена, составил около двадцати тысяч евро.

На мой вопрос, как чувствует себя его супруга, он ответил, что Ольга успокоилась. Я пожелал ей выздоровления.

А ещё через неделю я переехал вместе со своей невестой в город N. Моя свадьба, куча дел, навалившаяся в связи с переездом и с новым местом работы, поначалу частые командировки, а потом и рождение наших с Биргит близнецов, а следом через год ещё и дочурки — я совершенно погряз в житейских проблемах. Большой объём работы и высокая должность также не позволяли мне расслабляться. Я начисто забыл эту историю.

...Через три года, отдыхая с семьёй в одном из отелей на побережье Алкудии испанского острова Майорка и находясь на пляже, я был послан моей супругой за мороженым для детей в пляжное кафе.

Народу на пляже было много. От голых тел, зонтов, палаток-ракушек, пёстрых купальников рябило в глазах. Я почти бегом, иногда переступая ноги спящих на полотенцах или мелком песке людей, оббегая детвору или зонты, вкопанные в песок, спешил поскорее выполнить поручение, так как иногда Биргит с маленькой дочуркой на руках не могла справиться с нашими сорванцами и оставлять её одну с этой компанией скачущих, орущих, прыгающих, бегающих и кривляющихся "вечных двигателей" было нежелательно.

Уже пересекая условную линию между песком и каменной дорожкой, ведущей к кафешке, я вдруг неожиданно столкнулся с хрупкой фигуркой загорелой женщины с каштановыми волосами и в тёмных очках. Она несла в руках две бутылки воды и тоже торопилась. Я бы, может быть, не обратил на неё внимания, но при быстрой ходьбе навстречу друг другу нечаянно сильно ударил её по руке и она выронила пластиковую бутылку. Я быстро поднял бутылку и, извиняясь, протянул её женщине. Но она свободной рукой сняла солнцезащитные очки и у меня от изумления чуть не сорвался вопрос: "Как, ...?"

— Юрген? — с секундной задержкой она вспомнила моё имя. — Нет, не умерла, — словно читая мои мысли, с улыбкой продолжила Ольга и засмеялась.

Мы отошли в сторонку под тень большого зонта уже на территории кафе. Ольга не изменилась. За эти три года она осталась такой, какой я её запомнил в тот день, когда она легла в гроб.

— Знаете, тогда, в гробу... — она сначала опустила глаза, а потом стала смотреть в землю, временами бросая на меня короткие взгляды. — ...тогда в гробу мне приснился сон, что я стою на зелёном лугу, вокруг меня никого нет, а есть только голоса... Я никого не видела, но речь воспринимала как диалог двух разных голосов. Один голос как бы вопрошающий, а другой — отвечающий. Один спрашивал: "А эта как здесь оказалась? Кто послал её?" А другой отвечал что-то типа "не знаю, ошибка вышла"... Дальше что-то невнятное, и в конце как бы "уберите её"... Причем всё это так... словно как в густом тумане в ушах, не передать словами... Но у меня было такое состояние приятное... тоже не описать...

Потом мы с мужем уехали домой. Я вернулась к работе. Я была готова к смерти. Я была готова ко всему. Я успокоилась и стала ждать мучительного конца. Я написала прощальные письма своим детям и своим родственникам в России и сказала мужу, куда я эти письма положила. Я перебрала свой гардероб и свои украшения, и сделала наклейки — кому адресовались те или иные вещи и драгоценности, когда я умру. Я не забыла никого. И даже тем, кто завидовал мне и делал пакости — я тоже оставила кое-что ценное в память о себе. Я всех простила. Потом я приготовила себе наряд для похорон: моё любимое вечернее тёмно-синее платье с комплектом ювелирных украшений к нему, черные туфли на высоких каблуках и клатч к вечернему наряду, в который положила флакончик любимых духов. Затем я сделала фотосессию и отобрала лучшие снимки для детей и внуков, чтобы они запомнили меня такой, какой я была в то время. На снимках, под слоем косметики, я улыбалась счастливой улыбкой здоровой женщины. И я продолжала принимать сильные обезболивающие. От них меня начало тошнить. Параллельно я временами ездила к психотерапевтам, полностью поменяла питание.