Рапунцель.

— Побег устроить, усыпив служанку, — осторожно прошептала я, дабы Мэган не услышала.

— Бабку, что ль? Я помогу тебе, иди и не о чем не беспокойся. — Мышь важно замахала лапкой.

— А не обманешь?

— Обижаешь! Я своё слово мышиное всегда держу! Кого хошь спроси, — ответила она и, махнув на прощание хвостиком, убежала. А я, заварив чай с ромашкой, отправилась к уже накрытому столу и с подозрением косящейся на меня служанкой.

Не успела я и кусочка пирожка съесть, как слышу, кто-то с улицы фальшиво поёт, глотку дерёт:

— Рапунцель, милая Рапунце-ее-ель. Светлоокая Рапунцель! — И в том же духе минут пять распинался, закончив:

— Спусти свои златы косоньки!

Ну, нет, чтобы новенькое придумать! Увижу того барда, кто эту дрянь сочинил, своими же "златыми косоньками" и придушу!

Решила не обращать внимания, но не тут-то было. К ужасному пению ещё и игра на расстроенных гуслях прибавилась. Беззлобно выругавшись, подошла и открыла окошко.

— Чего тебе надобно, о убог...прекрасный рыцарь?

— Люблю тебя, жить без тебя, Рапунцилюшечка, нет мочи.

Я поморщилась от такой витиеватости своего имени.

— Так вызови на честный бой Черноборода! И я буду твоей!

От моих слов, рыцарь разом погрустнел, затоптался на одном месте:

— Да я бы с радостью! Но вот беда, сломался меч, помощник мой верный в бою при...

Всё ясно с ним, очередной прохиндей, денег выпрашивает. Ох, и надоели же они мне, надобно Черноборода на них натравить, что б неповадно было. Одному помогла, так теперь наиболее наглые по ночам, когда дракон мирно почивает, ходят, выпрашивают, басни выдумывают, да слух девичий кошачьим пением услаждают.

— Денег не дам!

Сник окончательно, мой бравый рыцарь.

— Да мне всего-то трёх золотых не хватает!

— Не дам!

— Ну, хотя бы два, третий золотой, я найду.

— Нет! — категорично ответила я.

— Один! Один золотой и я никогда больше не вернусь! — Бедняга окончательно забыл, что без меня жить нет мочи.

Мы ещё немного поторговались, сошлись на пяти серебряных и к его слезному обещанию выкинуть проклятущие гусли.

Я облегченно вздохнула, обернулась и смогла лицезреть, как Мэган беззвучно хлопнулась в обморок, сняв крышку с масленки, в которой весело отплясывали польку четыре мыша.

— О! Прекрасная госпожа! Поспешите, а то не ровен час, вредная старуха очнётся! — нестройным хором запищали мышата. — Ключ от туннеля спрятан за третьим камнем, внизу кладки у выхода.

Я поблагодарила мышат, собрала небольшой дорожный скарб, закинув его в плетеную корзинку от пирожков. Аккуратно обмотала свои волосы вокруг осиной талии, чтоб по полу не волочились. Накинула на плечи красный плащ, да шапочку такого же цвета и двинулась в путь.

2 глава.

Конец лета, ночь и я, стараясь как можно осторожней ступать, бреду сквозь лесную чащобу в неизвестном направлении, проклиная все, на чем свет стоит. На небе тускло мерцают звезды, да рожек месяца, едва просматривается из-за высоких крон то ли елок, то ли сосен, норовящих схватить цепкими лаптями непутевую путницу.

Где-то не далеко каркнула ворона, чем вогнала меня в беспросветную тоску. И чего ей не спится? Мне хотя бы до поселения, без приключений, какого добраться. А там, если повезет, дилижансом до Штефорда доеду.

Внезапно, позади себя услышала непонятную, а от того и подозрительную возню. Руки, сами собой, покрепче вцепились в корзинку, готовясь дать отпор, как зверю, так и человеку, притаившемуся в кустах. Но я не успела...

Он, неожиданно, заключил меня в объятия и стал шептать на ушко жаркие слова, от которых я, как, и положено непорочной деве, покраснела.

— Ты чего, рехнулся? — задала я вопрос, отпихивая парня. Он, в свою очередь, сильно удивился: — Ты что, Красная Шапочка? Это же я.

— Глаза разуй пошире! Какая я тебе Красная Шапочка?! — воскликнула я, разглядывая "Волка". В руке у него, вдруг, появилась зажженная лучина.

Эх, врут сказки, теперь понятно к какой "бабушке" ходит знаменитая девица. "Волк" выглядел не по волчье, то есть я хочу сказать — не кровожадно. Круглое, добродушное лицо, курносый нос, над верхней губой — лихо подкрученные усы, да шапка курчавых, тёмных волос.

— Тебя звать то как, Волк? — усмехнулась я. Теперь настал его черед покраснеть.

— Эдмунт. А вы?

— Рапунцель.

— Вы? Вы та самая Рапунцель?! — Я лениво наблюдала, как его глаза расширяются от удивления, вперемешку с восхищением. — К которой выстраивалась очередь из женихов, которых она отвергала. А по сему, которую унес Чернобород — злой волосатый дракон, который...

— Стоп, стоп, стоп, — перебила я словесный поток из "которых". — Почему волосатый?

— Дык, это известная история. У дракона, по прозвищу Чернобород, стала редеть борода. Ну, после того, как он связался с ни без печально известной красавицей Рапунцель: чертовкой, алчущей золота, которая своими запросами кого угодно в гроб сведёт, а сверху ещё и крышечкой закроет, да гвоздями приколотит, чтоб уж, значица, наверняка. В общем, заставила она, обманом, — подчеркнул он. — Его съесть волшебный рапунцель, от чего он и зарос шерстью.

— Что за бред! — воскликнула я, больше заботясь о своём честном имени, чем о Чернобороде, которому, собственно, наплевать, как его кличет "жалкий люд".

— Я сам видел! — обиделся Эдмунт.

— Кого? Дракона?

— Ну-у-у, не совсем, — замешкался парень. — Его портрет на дощечке. Один рыцарь сегодня в трактире, что при постоялом дворе, показывал.

— А что, ты там говорил про "чертовку, алчущую золота"?

— Это не я! Это со слов того рыцаря!

Значит, вон оно как! Я ему денег подкинула, спонсировала, так сказать! А он мне черной неблагодарностью отплатил! Во мне закипела ярость.

— Не проводишь ли ты меня, милейший, до того самого постоялого двора, где остановился этот благородный из благороднейших?

— Но я должен... хотя ладно, — быстро согласился он, заглянув в мои глаза, пылающие праведным гневом.

Некоторое время мы шли молча, я размышляла о правильности своего поступка. Этот парень — Эдмунт. То, что он ожидал здесь свою подружку, сомнений нет, а вот стоило ли мне ему, малознакомому человеку доверять? А ну как, заведёт в лесок подальше, и... Я поморщилась, затем взгляд уперся в браслет, на моем левом запястье. Эльфийские самоцветы сияли голубовато-лиловым светом. Что там рассказывал Чернобород про эти камни?

"Они способны улавливать эмоциональный настрой, а иногда и чувства собеседника, по отношению к их владельцу. Если они сверкают голубовато-лиловым пламенем, значит, человек нейтрален и зачастую, ему можно верить, если зеленоватым — он чего-то боится, а по сему, может совершить глупые опрометчивые поступки. Если же самоцветы начинают наливаться кроваво-красным цветом, то берегись этого человека, потому как, он может воткнуть тебе кинжал в спину".

Также, припомнился один давний разговор...

Я его спросила, действуют ли эльфийские самоцветы на другие расы? На что получила утвердительный ответ.

— Даже на драконов?

— Даже на нас, — согласно кивнул Чернобород, свесив чёрную голову с крыши башни ко мне на подоконник. И, уставился на меня, с какой-то легкой грустью в янтарных очах.

— А если камни светятся золотистым светом, вот как сейчас? — Я вытянула руку и показала ему браслет, переливающийся золотыми искорками. Но ответить он не успел. Появился очередной королевич, жаждущий моей головы и его руки, то есть наоборот, мою руку, ну и, соответственно, его голову.

— Эдмунт, — позвала я парня, после того, как решила не мучиться с вопросом о доверии, а посмотреть, что, собственно, из этого выйдет.

— Да, — откликнулся тот.

— А расскажи-ка ты мне, о том городке, куда мы путь держим.

— Городке? — усмехнулся он. — А стольный град ты не хочешь?

— Чего? — теперь я безмерно удивилась.

Далее последовал довольно обстоятельный рассказ.

Оказывается, Чернобород живёт на самой границе с Бинвальдском королевством, получившим свое название благодаря развитию экономики, связанной с экспортом лекарственного сырья, добываемого из семян дерева бинвальд. В народе эти семена еще называют — "волшебными бобами". Потому, как однажды, один мужик, съев такой вот боб, обнаружил, что умеет летать, а его тёща превратилась из старой, кривоногой упырихи в добрейшей души человека. И, ее дочурка, вовсе не порождение ада, пришедшее в этот мир сосать кровь муженька, а просто человек с хорошим вкусом.

Людей, употребляющих волшебные бобы, прозвали, не больно долго мудрствуя — "бобоманами".

И вот, сейчас, в эту тёмную, прохладную летнюю ночь, мы направлялись в столицу Бинвальдского королевства — Мильдсбург, что в часе езды от леса, кишащего странными тварями, мелькающими среди высоких Бинвальдов.

— Эдмунт? — Я схватила парня под локоток.

— Что?

— Ты ничего вокруг не видишь?

— Конечно, вижу. — Он вяло отмахнулся. — Ели, да бинвальды — смешанный лес.

— Мне кажется, что кроме нас здесь есть кто-то ещё, — перешла я на лёгкий шепот. — И эти кто-то, следят за нами.

— А, ты йельгей имеешь в виду? Не бойся, они вполне безобидны.

— Ты чего? Волшебных бобов объелся? Какие йельги? Они давно вымерли!

— Настоящие йельги, действительно вымерли, это их новая, эволюционно уменьшенная копия. На людей не нападают, питаются еловыми шишками и различными кореньями...

Он что-то бормотал на счет противных тварей еще, пока я усердно пыталась привлечь его внимание, тыкая локтем ему в бок.

— Так что ты там говорил по поводу безобидности сиих существ? — спросила я и невзначай обернула его светлую головушку в сторону ближайших кустиков, из которых появился он — йельг.

Почему решила я, что это йельг, а не йельгиха? Это просто. Ответ болтался у него аккурат между задних ног.

Свет лучины, да и привыкшие к темноте глаза позволяли разглядеть животину. С виду, йельг был похож по форме на кабана, только шкура у него цвета пожухлой листвы. Морда вытянутая, с двумя выпирающими вперёд клыками и с двумя острыми, длинными рогами. Один рог крутится почасовой стрелке, второй — супротив, верный признак того, что йельг, вообще-то ни против испробовать свое грозное оружие на добровольцах, коих он, определенно, увидел в нас.

— Говоришь, на людей не нападают?

— Ну, если, конечно, у них не период брачных игрищ, который примерно бывает за неделю до наступления осени и легко определятся по сильно увеличившимся детородным органам, — скороговоркой выпалил он.

— Это я вижу, — хмыкнула я и мы, не сговариваясь, сделали шаг назад, йельг — вперёд. Мы — назад, он — вперёд. Назад — вперед, назад — вперёд...

Я уж, было, обрадовалась, что в таком темпе, возможно, мы и выберемся к городу. Но тут, из-за раскидистой ели вышли двое йельгиевских собрата, не менее грозные и решительно настроенные.

— Что будем делать? — обратилась я к своему спутнику.

— Думаю, придется бежать, — коротко ответил он, а я так и представила себе картинку: мы, высунув языки от усталости, бежим в припрыжку, потому как йельги, утробно завывая, интенсивно тычут нам под зад своими рогами.

— Как считаешь, — вновь говорю Эдмунту. — Далеко ли я убегу в своем длинном платье?

— Может ты, что-нибудь, получше придумаешь?

— Хм, у тебя есть оружие? — с надеждой, поинтересовалась я.

— Ты умеешь им пользоваться?

Я отрицательно мотнула головой.

— То-то же! — Он назидательно поднял указательный палец вверх, а потом, печально вздохнул: — Нет, у меня нет оружия. Так что придется бежать, искать укрытие. Но для начала их нужно как-то отвлечь.

— Может, спляшем? — нервно хихикнула я, припомнив мышат.

— А это мысль! Ты, давай, начинай, а я пока присмотрю нам бинвальд какой, залезем, переждем до утра, — хмыкнул он.

— Вот сам и пляши! — обиженно огрызнулась я.

— То ж твоя идея!

— А всё ты виноват! Без оружия по лесу разгуливаешь в поисках сомнительных удовольствий!

— Не твоё дело! Чем хочу, тем в лесу и занимаюсь!

Слово за слово, мы поругались, не забывая поливать друг друга заковыристыми ругательствами.

Йельги, на своём йельгиевском тоже о чём-то переговаривались. Как видно не могли решить из кого первым делать решето. Девица, которая всё тыкала локотком в спутника или парня, в свою очередь вяло отмахивающегося от оной.

В итоге, им надоело на нас пялиться. Они пошли в решительное наступление. Мы же, коротко переглянувшись, бросились наутек.

Долго ли бежали, али нет, да только не выдержала я:

— Эдмунт, я больше не могу!

— Мы почти уже на болото вышли, туда она побояться сунуться. Потерпи немного!

Только теперь я заметила, что под ногами неприятно хлюпает.

— Ну, спасибо, не твари загрызут, так утонем!

— Не боись! Я эти топи, как свои пять пальцев знаю!

— Лучше б у тебя башка нормально работала, чем пять пальцев, — вздохнула я через некоторое время, когда мы, наконец, оторвались от погони.

В одном парень оказался прав: йельги остались, весьма недовольны нашим поспешным дезертирством и угрюмо хрюкая, топтались у кромки самого, что ни на есть настоящего болота.

Через каждые две минуты, Эдмунт повторял единственную фразу: "Мы уже почти вышли!". Но каждый раз эта фраза звучала всё обречённей и обреченней.

Я, с тоской, поняла, что мы ходим по замкнутому кругу, глядя на трухлявый пень по соседству с собой, который попадался мне на глаза наверно раз в сотый.

Казалось, болото жило собственной жизнью. Где-то поблизости распевали серенады лягушки, светлячки, кружась в веселом хороводе, светились маленькими огоньками, сам воздух был, словно пропитан волшебством и тайной. Вот, над головой ухнул, пролетевший, филин, а вот, чья-то корявая рука ухватилась за мою белу ноженьку. Коротко взвизгнув больше от неожиданности, чем от испуга, я, со всего размаху, опустила корзинку на голову обидчика, коим оказался уже знакомый мне пень. Он недовольно крякнул, и в самой его сердцевине зажглись два оранжевых огонька.

— Эгей! А девица ты с характером! — гнусно захихикал он, потянув, имитирующую руку, ветку к подолу моей нижней юбки, за что опять получил по деревянной башке.

К этому моменту я поняла, кто предо мной предстал. Хозяин этого болота — водяной, о них мне рассказывал Чернобород.

"Они очень хитры и забавляются тем, что заманивают, ночью, путников к себе на болото или в речную заводь, после чего до смерти запугивают. Но бывает и так, что они могут и отпустить путника, если тот разгадает загаданную водяным загадку", — говорил дракон.

К нам подошёл Эдмунт. Он, пока я здесь стояла, успел сделать ещё один круг по болоту.

— Теперь ясно, почему мы не можем найти выхода, — сказал парень, разглядывая хозяина топи болотной, словно перед ним диво, какое чудное, а не старый гнилой пень, гордо именующийся водяным.

— Вы сударь отпускать нас будите по-хорошему, али как? — обратилась я к нечистому, для пущей выразительности выгнув одну бровь дугой.

— Да никак, — откровенно издевался он. — Будете моими работничками — помощничками, лягушек ловить, да комаров травить.