Сороковник Книга 4

Нет сил воспротивиться. Под негромкие указания сестры милосердия — так я для себя её окрестила — хранитель несёт меня через большой холл, затем по длинному коридору — я вижу неимоверно высокие потолки — затем через ещё одни широкие двустворчатые двери в светлое просторное помещение. Меня укладывают то ли на кушетку, то ли на топчан — какое-то не слишком мягкое, но и не жёсткое ложе с приподнятой спинкой.

— Рорик, — твержу, как мантру. — И потом — сразу домой, пожалуйста.

— Конечно, дорогая, — воркует сестра. — Вот только устрою вас, чтобы вы немного отдохнули, а потом схожу к доктору, всё разузнаю, и тогда уже отправим вас домой...

Склонившись, укладывает мои руки вдоль тела, при этом защёлкивая на левом запястье что-то холодное. Рефлекторно пытаюсь отдёрнуться.

— Не пугайтесь, это всего лишь браслет, сейчас мы наденем ещё один, и вам сразу станет легче, вот увидите. Ваши руки совершенно свободны, милая, мы просто снабдим вас хорошими сильными аккумуляторами энергии, вы же совсем истощены, бедняжка, — журчит надо мной женский голос. — Похоже, бархотка у вас почти пустая, вы очень вовремя здесь появились, очень. А это что у вас на поясе? Давайте-ка, я сниму, пока вы случайно не поранились, не беспокойтесь, я передам это вашему спутнику...

Её голос журчит, как ручеёк, так и затягивая в дрёму...

— Рорик, — напоминаю сквозь зубы. Это имя засело в мозгу, позволяя до поры до времени сдерживать ускользающее сознание. Сестра с тревогой взирает на моего хранителя. Похоже, он что-то сообщает ей мысленно, и та понимающе кивает.

— Ах, вот о ком вы, тот самый мальчик... Я слышала прогнозы, с ним всё будет в порядке. Сэр Персиваль занялся им лично; это значит, что через неделю ваш друг выйдет отсюда, как новенький. Подождите здесь, я приглашу дежурного врача.

— Нам нужен не дежурный, — холодно сообщает хранитель. — Нам тоже нужен сэр Персиваль. Несколько дней назад, во время проведения одной... акции он уже осматривал донну и просил сообщать ему о возможных инцидентах, могущих отрицательно сказаться на ходе беременности.

— О-о! — Глаза женщины округляются. Только что она собиралась грудью стать на защиту главного светила, а сейчас готова бежать за ним. — Силы небесные! Что же вы не сказали сразу?

Поспешно возлагает обе ладони на мой живот. В другое время я бы возмутилась от такой бесцеремонности, но сейчас покорно терплю. От её рук исходит благодатное тепло... вот только почему-то не видно сияния, той ауры, которая обычно сопровождала лечебные действа моего наставника; возможно, у женщин паладиновские навыки проявляются иначе?

— Пока тревожиться не о чем, и я не буду посылать мыслевызов сэру Персивалю, хорошо? Он разрешает беспокоить его таким способом лишь в самых критичных ситуациях. Просто схожу за ним, думаю, что основная работа с вашим другом уже закончена и остальное довершат ассистенты. Как прикажете о вас доложить?

— Передайте: донна Иоанна дель Торрес да Гама, с сопровождающим. С того же объекта, что и обожжённый обережник. Донна была под нашей защитой и от огня не пострадала, однако есть осложнения иного порядка.

Его голос становится всё тише, как будто невидимые волны подхватывают и уносят нас каждого в свою сторону. Меня ли — от незримого берега, его ли — разницы нет, кричи, не кричи — не услышат.

* * *

Вновь я перед злополучным порталом. Память услужливо рисует неоновый овальный контур, зависший над ночной площадью... Что-то он маловат, не верится, что когда-то в него умудрились протиснуться и громадный циклоп, и Игрок на своей злобной зверушке... Ах, да, Рорик ведь говорил, что кольцо сжимается...И ещё картинки. Старательно пилю тугой обод нашего самодельного портала, тем самым ножичком... Жорка, вот кто мне его подарил, тот самый пастушок, встречающий прохожих в далёкой деревушке. Защитная полупрозрачная сфера, сквозь которую смутно видна фигурка обережника; у него никак не получается вдохнуть жизнь в наше совместное творение. Сейчас он от безысходности полезет за ножом, когда-то наполненным мной под завязку лунной энергетикой. Нет, какая я всё-таки дура, предупреждала, чтобы не строил заклятий на крови, а всего-навсего надо было у парня нож отобрать... да поздно уж в пустой след плакаться... Сноп огня. Воссиявший новорожденный портал в мир русичей. Дверь. Ключ. "Открой, И-ва..."

Дверь, за которой ждёт Любава, чужая суженая чужого мужа. Наконец-то я знаю всё. Всё. Окончательно и бесповоротно.

В этом призрачном, уже привычном состоянии воспоминания не взрывают мозг, просто всё, забытое ранее, разом оказывается на своих местах. Как в тёмной комнате, куда заходишь со сна — и не пойми куда угодила, а включишь свет — да вот же они, диван, стол, шкаф, где им и положено... Кажется, я опять незрима. Сгусток чистого разума, не обременённый телом, парю метрах в трёх-четырёх от мостовой, в восходящих потоках разогретого воздуха. Должно быть, недавний полёт впечатлил подсознание, вот оно и решило изощриться, само повторив полученный опыт. Или хотело обеспечить лучший обзор, да не получилось: что-то он гораздо хуже прежнего. Если раньше мои видения были ярки и реалистичны, с полным эффектом присутствия, то сейчас я не могу охватить взглядом всю окрестность, лишь то, что неподалёку, остальное как-то... рассеивается.

Вот и люди: горожане из Европейского сектора, Восточники, русичи — всех понемногу. Кто-то пришёл поглазеть, иные что-то обсуждают с соседями. Но все выдерживают почтительную дистанцию: портал отгорожен рядом невысоких столбиков, вроде тех, какими обносят памятники, только тут вместо декоративных цепей мерцают линии энергетической защиты. Возле свободного просвета — две внушительные фигуры. Часовые.

Пропускают они далеко не каждого. Своих — беспрепятственно; зевак, любопытных отваживают. Но вот появляется целая семья: муж с женой, совсем уж ветхий дед и четверо ребятишек разного возраста, от грудничка на руках у матери до отрока.

Часовой окликает главу семейства.

— Никита, неужто и ты уходишь?

— Я-то вернусь, — словно оправдывается тот. — Прикипел уже. Да и жёнка-то, сам знаешь, из местных, и старший здесь в учениках. Наставник больно его хвалит, говорит — мастером скоро сделает; так куда ж нам уходить-то? Родителя провожаю, опять же — со своими повидаться, кто жив ещё, могилки пращуров навестить. Хлопцам показать, откуда их род пошёл. А там — видно будет. Старец обещал раз в день портал открывать, чтобы всяк желающий пройти мог.

— Так-то так, да ты в уме держи, что через неделю совсем закроет. Не опоздай.

— Помню.

Дед скорбно жуёт губами

— Неделю-то всего... Рази надышишься? И-йех!

Махнув рукой каким-то своим думкам, бредёт к порталу. Прежде чем пересечь заветную грань, принюхивается, ловит встречный ветер. Если там, за переходом, луг — значит, тянет оттуда разогретой травой, медвяными запахами, сыростью от близкой воды... Вроде бы река там журчала, или ручей — не могу сказать точно. Но почему-то сейчас я ничего не слышу и не ощущаю, я, прирождённая нюхачка, способная даже во сне чуять ароматы.

— Ново-Китеж, — тихо говорит старик. — Дождался нас, батюшко.

Обернувшись, долгим взглядом обводит площадь, здания, немногих людей, словно прощаясь.

— Спасибо тебе, славный Тардисбург. Благодарствую за приют, за людей хороших. Оставайся с миром.

И кланяется в пояс. Уходит, не оборачиваясь, не замечая, как невестка прикрыла рот ладонью, чтобы не охнуть скорбно, Вслед за ним устремляется и семейство.

— Не вернётся, — говорит рядом знакомый голос.

— Думаешь, простился?

— Вопрос риторический. Ты же сам это понял, Джон. Кроме того... — Мой свёкор смотрит вслед уходящим, пронзая взглядом, как мне кажется, пространство иного мира не менее чем на сотню метров. А мне — так до сих пор ничего не видно за лазурным овалом. — ...Кроме того, тамошняя Морана уже поджидает его на той стороне. Дед стар, но, похоже, запрещал себе умирать, пока не вернётся на родину. Теперь сдерживающего фактора нет. Они вернутся раньше, чем через неделю.

— Ах, да, ты же её видишь...

Совсем нехорошо: даже фигуры "отцов" для меня неясны, расплывчаты, несмотря на то, что пытаюсь приблизиться к ним вплотную. Но голоса пока что чёткие.

— Постой, Тимур, ты сказал — тамошняя Морана? Я как-то не задумывался над этим вопросом раньше... Подразумеваешь, что в каждом мире — своя Смерть?

— Ипостась, Джон. Смерть едина, но проявлений её — бесконечное множество. Давай подойдём ближе.

Портал по-прежнему горит синим пламенем, по зеркальной поверхности пробегает рябь, хотя, подозреваю, для окружающих открывается совсем другой вид. Что-то ведь там высматривал дон Теймур? Солнце высоко... Я в будущем? Или в настоящем, просто долго лежала в беспамятстве? Остаётся только гадать.

Пытаюсь продвинуться к порталу — и не могу. Словно не подпускает что-то.

— ...Она отказалась уйти, Джон. И это был её выбор. — Дон Теймур отвечает другу, предыдущую реплику коего я, кажется, пропустила. Рукой, затянутой в плотную перчатку, проводит вдоль окоёма портала. — Вот здесь ещё чувствуются эманации ключа, и дорого я отдал бы за то, чтобы узнать, откуда она его взяла. Придётся порыться в памяти этого молодчика, как его... Йорека? Рорика? пока он не пришёл в себя.

— Это чужой ученик, Тимур. Не забывайся.

— Симеон мне должен. — На губах Главы угадывается желчная улыбка. — Чрезвычайно. Проступок его ученика, который иначе как провокационным, не назовёшь, сводит на нет все мои прежние обязательства перед его учителем. Старик разрешит сканирование, будь уверен. Однако, — предваряет он возмущение друга, — разумеется, ты будешь присутствовать при этой процедуре, дабы я не преступил, не нарушил, и прочая и прочая. Джонатан, я чту наш Кодекс и не собираюсь превышать полномочий, но ты же понимаешь, что сам факт спонтанного возникновения межмирного портала должен быть расследован Советом со всей тщательностью?

Паладин сканирует тот же фрагмент, что до него служил предметом пристального внимания дона.

— Да, ключ был именно здесь. — После недолгого молчания добавляет. — Тебе не кажется, что она копировала чью-то технику, сознательно или неосознанно?

— Ты даже понял, чью. — Дон Теймур закладывает руки за спину, упругим шагом огибает портал, рассматривая с обратной, невидимой для меня стороны. — Успел оценить работу Маги? Подумать только, этой женщине оказалось достаточно вспомнить единожды увиденное и подогнать под своё восприятие! Право, Джон, иногда я начинаю жалеть, что однажды они с моим сыном повздорили, у неё довольно хороший магический потенциал. Иметь такой дар в семье...

— И всё же ты не исключал, что она уйдёт? — Судя по тону, сэр Джонатан расстроен. — Ты ведь оставил своим людям инструкции на подобный случай? А если бы она всё-таки решилась?

— Что же, тогда нам остались бы дети. — Глава пожимает плечами. — Я не отпустил бы их с матерью. Ещё неизвестно, что там их ожидало, у этих русичей: за пятнадцать лет могло многое произойти. Война, смена власти, эпидемия, стихийное бедствие... Нет, внучек я не отдал бы. Впрочем, эта Ива оправдала мои ожидания, оказавшись достаточно благоразумной и — как знать, может, действительно, из неё получится неплохая невестка. Да и Маркос, наконец, перебесится и станет спокойнее. Она ещё немного побунтует — и привыкнет, Джон, и рано или поздно станет ему хорошей женой — из тех же соображений, что мы — наша семья — сможем обеспечить девочкам куда лучшее будущее, чем ожидало их на родине.

Им приходится посторониться, чтобы пропустить в портал всадника. Вокруг становится тише, словно кто-то приглушает звук. И отчего-то меркнет свет.

— Знаешь, Тимур, — я уже с трудом разбираю слова. — Порой я затрудняюсь определить, что меня поражает больше: твоё умение заглядывать вперёд — или твоя беспринципность.

— Это практичность, друг мой, и здравый смысл. Мои критерии как Главы, опираются не на нравственные постулаты, а на полезность того или иного действа либо явления для клана. В данном случае — клану нужны эти дети, желательно с матерью, но, если не получается — можно обойтись и без неё. Получилось? Прекрасно. Обережниц среди нас ещё не было, потенциал у неё хороший, и я думаю, что она принесёт нам ещё много пользы. Да и те малыши, которым ещё предстоит родиться...

— А ты не учитываешь, что Васюта может заявить на них права?

Из последних сил, словно сползающее одеяло, тяну на себя гаснущую картинку.

— Васюта? — В моём распоряжении остаётся только слух, но в затихающем голосе дона можно без труда распознать сарказм, сдобренный толикой яда. — Причём здесь он? Всё будет, как реш...

Словно лопается в голове давно уже натянутая до предела нить. Света нет. Звука нет. Нет ничего, кроме невесомого невидимого тела, но даже внутри него — я это чувствую — не хватает чего-то ещё, словно кусок души отхватили.

Пусто. Холодно. Страшно.

* * *

Холодно, даже кости промерзают насквозь. Сон переходит в тяжёлую фазу, становится трудно дышать, будто я забываю, как это делается. Рефлекторно дёргаю руками, пытаясь спихнуть с груди несуществующего слона, и путаюсь в каком-то одеяле. Вцепившись в него мертвой хваткой, пытаюсь свернуться калачиком.

— Она опять задыхается, — пробивается словно через вату в ушах чей-то расстроенный женский голос. — Сэр Персиваль, это же невозможно! Третий раз такая энергопотеря за вторые сутки. Отчего? И посмотрите, снова замерзает! Силы небесные! Принести ещё плед?

Свет, пробивающийся сквозь веки, болезненно давит на глазные яблоки, и я пытаюсь как-то отвернуться от его возможного источника. Не получается. Слабость.

— Потерпите, дорогая. — Кто-то высвобождает мои руки из-под одеяла и сжимает запястья. От внезапно разогревшихся на них металлических предметов струится долгожданное тепло, наполняя каждую клеточку тела. — Лучше? Вижу, что лучше, не отвечайте, берегите силы. Диана?

— Да, сэр Персиваль?

— Плед не нужен, скоро она согреется. Третий раз, говорите? Почему я узнаю об этом только сейчас?

Похоже, слух возвращается. Я даже различаю досаду в голосе, чуть тонковатом для мужчины. Дышать легче, но вот свет — назойливый, бьющий в глаза, слепит, будто я на пляже, под палящим солнцем.

— Опустите шторы, — слышу распоряжение. — Благодарю. Итак, это уже третья энергопотеря?

-Да, сэр Персиваль. Но вы всё время были заняты, я не могла об этом сообщить. Впервые это случилось вчера утром, к нам тогда привезли русичей, с боевым псом, тоже раненым, они никак не желали переводить его в другое помещение, помните? А вечером у вас был восстановительный сеанс с обережником, а затем явился его наставник, и вы попросили вас не беспокоить, потому что...

— Да, припоминаю. Стало быть, оба раза вы справились, используя браслеты?

Сильными и в то же время осторожными движениями он массирует мне поочерёдно пальцы, ладони, и от них растекаются по рукам и далее — к сердцу, лёгким, гортани — огненные струйки. В то же время более деликатные женские ручки — очевидно, сестрички Дианы — растирают мне ступни и не менее ловко проходятся по точкам акупунктуры.