На_ощупь

— Ладно, Андреич, до понедельника, — я протянул лапу. Старик вцепился в нее крепко и дюже сильно. Крупные шершавые дедовы мозоли заскоблили по бледной худой ладони. — Ну, я пошел.

— Иди, Максимка, иди, — дед улыбнулся широко-широко, отчего усы поползли вверх, угрожая встретиться с бровями. — Ты мне вот только скажи что. Ты кондиционер выключил?

— Выключил, — я проскочил через турникет молодым козленком. — Он-то и не работает совсем. Чадит только.

— Чадит, говоришь. Надо будет мастера вызвать, — дед, чертяга хитрый, прищурился и достал из заднего кармана брюк маленькую фигурную отвертку. Прикидывает: сойдет грохотулька или взять отвертку поздоровее.

— Андреич, только сам туда не лезь. Я тебя умоляю. Это не твоя шестерка, — я ткнул пальцем в припаркованную под окнами черную машину с насквозь прогнившим кузовом. — Сломаешь, нам Цербер головы пооткручивает. А потом пришьет и в слуги запишет.

-Дык, ты ж сам сказал, что он не работает, — Андреич с досадой махнул рукой. — Иди уже. Лезть не буду, нехай сами чинят. Экономят на людях...

Мне два раза повторять не нужно: перепрыгнул через ступеньки и рванул.

На улице адски здорово припекало сверху. Спасительная бейсболка успешно прикрывала макушку от палящих лучей. Авось в голову не напечет, и дураком не стану, как отец говорил. А вот земля показалась необычайно холодной: ноги в сандалиях то и дело обдавало прохладными волнами, накатывающими непонятно откуда. Ощущения вроде тех, когда из реки на берег выходишь, а тут ветерок давай и обнимать тебя, и облизывать, и за пятую точку норовит укусить.

Я поежился. Или мне кажется сейчас все это, или что-то с венами нехорошее действительно творится. Хотя, несусь-то как экспресс-поезд, сшибая все на своем пути. Неудивительно, что воздух вихрями вокруг меня заворачивается и по взмокшему телу прогуливается. Хлопковая синяя майка с наляпистым принтом-логотипом (у нас разве что трусы без логотипов) горячо любимой компании прилипла к спине банным листом, густые черные волосы под кепкой повисли на висках грязными сосульками, перевалившись через дужки очков бесформенными паклями. Наполовину облинявшая шальная собака проскочила мимо меня, чуть не влетев мордой на полном ходу в мусорный бак у обочины. Прорываясь сквозь удивительно зеленую для конца лета клумбу с цветами, псина с тревогой заозиралась по сторонам, вскидывая лапы как можно выше, и непонятно по какой причине испуганно завыла. Крыша едет у животного, определенно едет. Или тоже лапы мерзнут? Ибо чего она их к морде почти задирает? Странно все это...

Не цапнула, и на том спасибо. Тогда бы о пиве с пиццей пришлось забыть. Больница, медсестра, спущенные штаны и укол от бешенства в нижние полушария — вот программа альтернативного дня после укуса собачки. Совсем не радужная и серая программа, скажу я вам. Хотя, тут как посмотреть. Если медсестра шибко красивая попадется, то после процедур я ее на свидание позову, не поленюсь, не испугаюсь. Она, понимаешь, уже меня голым видела, так что уже вроде и не чужие друг другу. Не сливать же такой чудесный пятничный вечер. Я человек холостой, свободный. Не обременен тяжелым грузом долгих отношений. К сожалению. Или все же к счастью?

Не знаю. Ой, не знаю.

Спустя минуту жар тела спал, гонка на опережение времени подходила к концу. Тут и на время смотреть не нужно, чтобы понять, что это был мой лучший результат за сезон. Вот это я выдал.

Улыбнулся.

"Пока все идет гладко" — поймал себя на мысли.

Замаячил подъезд на горизонте, ключи от домофона трепетно звенели в кармане, стражи порядка — мстительные назгулы — бабули, как всегда сидели на лавочке, обернутые в несколько слоев расписных платков. Один мой друг называет вот таких любительниц заворачиваться в шерстяные платки среди лета одним точным и верным словом — "голубцы". Разве он не прав? По-моему, очень точное название. Голубец — мясо, завернутое в непонятную хрень.

— Добрый день, — поздоровался я на бегу.

С этим контингентом стоит быть вежливым и тактичным, иначе уже наутро прослывешь невоспитанным быдлом, хамом, законченными наркоманом и импотентом. Одновременно. А то и гомосексуалистом. Все зависит от настроения стражей. Бабули — первый источник информации на районе. Но вместе с тем они по своей природе любят придумывать, приукрашивать и гиперболировать все, что слышат, что видят, о чем думают и догадываются. Эти существа фантазией не обделены. Книги бы им писать. Фантастические. Вот конкуренция нашим метрам была бы, эх.

— Добрый, — бабули с любопытством вытянули свои "голубцевые" мордахи из-под платков. — Максимка, а что сегодня такое в мире-то твориться? Голова гудит, не приведи Господь! Как чугунная утятница бумкает. Бам-бам-дзынь. Ей — Богу, что-то произошло!

-Ага, ага, верно говоришь, Ивановна, верно, — закудахтали, затарахтели соседние "голубцы". Куда там знаменитому многоголосью Фреди Меркури до них. Не перепоет, не перебазарит.

— Я вот корвалолом и спасаюсь только, — зашипела крайне щуплая, словно сушеная рыба, бабуська и достала из сумочки стакан, следом — цветной коричневый пузырек и, хитро блеснув металлом на зубах, отвинтила крышку. Ходячие аптеки, мать их ети. Во. Уже и бутылочка минералки из-за пазухи показалась. Сейчас на троих раздавят флакон и весь день — счастливые.

— Магнитные бури эт, бабуля, скоро пройдет все, — на ходу бросил я, и, не оборачиваясь, прошмыгнул к двери. Пусть теперь сидят и думают, что это за бури, и откуда в них магниты, коими они показания счетчиков обратно отматывают. Некогда тут с ними, меня ждут, не дождутся, вон и телефон в кармане завибрировал.

— Магнэтные бури... Девоньки, а я чую, ветерок-то подымается, вот прямо с утра встала и...

Слушать дальше не стал. Домофон пропиликал что-то из восьмибитной классики, и тяжеленная стальная дверь любезно отворилась. Как всегда необычайно чисто и аккуратно в холле, будто в музей попал, стерильно даже, пол зубной щеткой, небось, чищен, блестит аки вставная металлическая челюсть у карвалолщицы. Картины на стенах висят, словно в галерее. Надеюсь, коммунальщики не берут мзду за просмотр оных. Автор картин — девушка, насколько я помню, у меня в соседях. Одинокая, как носок после стирки. Правда, обитает на пару с огромным черным лабрадором. Как-никак, а мужик в доме есть. Басистый, волосатый, слюнявый. Приятнейшая особа эта рисовальщица, скажу я вам. Но вот странная и даже немного чудаковатая. Ходит извечно в каких-то бесформенных выцветших балахонах-штанах, на ногах — кроссовки и никаких там каблуков, Боже упаси! Макияжа нет и в помине, ибо лицо постоянно в мазках и белилах. То на лбу пятно, то под глазом, то на шее огромная блямба из засохшей краски. Но, по правде говоря, без мейкапа девушка выглядит весьма и весьма аппетитно. Природа — матушка не обидела. Ни руками, ни талантом, ни выпуклостями с обеих любопытных сторон.

Я быстро проскочил холл, по привычке глянул на картины. Естественно, на картинах в большинстве своем был тот самый черный пес во всех ракурсах. Я ступил на мраморную плитку и рванул к спустившемуся только лифту, по дуге огибая огромный горшок с широколистным фикусом. Как же ногам холодно! Брр! Не мороз ли завтра нам хвосты прижучит? Мороз посреди лета! Где было такое видано? Консьержка на вахте даже усом не повела, будто никто мимо и не прошел. Усы у бабули были еще те, Эркюлю Пуаро на зависть. Лишь дверь в ее комнатушку немного приоткрыта, как говорил мои дед, "на тапочек". Да морда кошачья из-за стекла на меня уставилась и смотрит. И тоже усатая. Приятная кошка, спокойная и необыкновенно умная. Сидит чудо шерстяное прямо на столе пятой точкой, контролирует трафик. А бабка совсем обнаглела. На кой хрен мы ей зарплату платим? Сидит горбом ко входу, в телевизор всеми четырьмя глазами уставилась-сериал сопливый переваривает. Эх, бабы. Даже ругаться нет ни сил, ни времени. Но ничего, вернусь, скажу бабуле, чтоб лицом к миру повернулась.

Одно радует, что лифт наконец-то заменили. Месяц мордовали жильцов завтраками и обещаниями. Я-то спорт люблю, вон даже в бар собираюсь на футбол, но подниматься в течение двух недель на свой чертов двадцатый этаж по вечерам — то еще покорение Эвереста. А вот некоторым субъектам пешие походы во благо пошли. К примеру, знакомый у меня есть один — живет этажом ниже — Антон Геннадьевич, брюхо в обхвате значительно уменьшил за две недели. Да так увлекся, что уже на лифте и не катается. Все пешком, да пешком. В магазин — пешком, за детьми в школу — пешком, жену с работы встречать — тоже пешком. За пивом — бегом, от этого пока он отказаться не в силах. Радует, что на старости лет оценил мужик силу своих двух и начал использовать по максимуму.

Снова достал телефон, набрал номер. Гудки:

— Алло, Леха, скоро буду. Я уже дома. План прост. Сперва-душ, потом — горшок и пулей к вам.

— Скорее давай, Макс, — прокричал Леха. На том конце толпа заревела, превосходя по мощности фон крупной свинофермы. Леха, так звали моего лучшего друга, пытался перекричать беснующуюся толпу. — И захвати горшок! Матч — обосраться можно!

— Договорились, терпите, я скоро.

Старый лифт был значительно прочнее и надежнее этого импортного. Да и название у новичка жуткое: "Могилевлифтмаш", которое трололошная мелкотня в первые же дни заботливо исправила маркером на "Могилалифтмаш". Дети интернета, что с них взять. В этой новой кабинке с зеркалами и поручнями я постоянно себя чувствую обернутым в фольгу гусем, что вот-вот засунут в духовку, не иначе. Створки встретились, и шайтан-кабинка по-молодецки рванула вверх. Пятый, седьмой, девятый, одиннадцатый...

Сверкнуло. Картинка пропала

"Что за фокусы?!" — удивился я.

Свет в лифте погас, окунув меня с головой в черничную плотную непроглядную бездну. Только бы не захлебнуться. А вот жужжащий на крыше лифта механизм как будто этого совсем не заметил и волочил меня на двадцатый этаж. Однако, работяга. Звуковые отметки преодоленных этажей также никуда не делись. Пикает, зараза. Наверное, свет в кабине просто умер, лампочки перегорели, бывает. Только когда все запчасти в новой кабинке на старые сменим, может ломаться перестанет. Но вот почему не горит подсветка кнопок? Да и почему так темно? Ни щелей, ни полосок света по швам. Неужто вся электроника в лифте медным тазом накрылась, включая освещение в шахте? Вполне допустимо.

С досады стукнул кулаком по поручням. Больно, черт возьми! Учитывая, что опаздываю я просто катастрофически, такое положение дел не может радовать, застрять тут — раз плюнуть.

"Вези меня скорей, родной, вези!" — взмолился я механическим богам.

Через несколько секунд лифт наконец замер. Пиликнул, мол, карета на двадцатый этаж подана, уважаемый пассажир, добро пожаловать, вываливайтесь скорее. Створки распахнулись, звоночек в лифте напомнил о себе еще раз. Да только челюсть моя сползла по лицу вниз, к этажу этак пятнадцатому. Плотная, тягучая как дёготь темнота встретила меня совершенно потерянного в этом чертовом железном параллелепипеде с распростертыми объятиями.

Я умер?

Кто-то выключил мои глаза?

Солнце погасло? Я же нихрена перед собой не вижу! Темень просто жуткая, хоть один бы шальной фотон заскочил на огонек. Может створки лифта по ошибке в шахте открылись, и передо мной сейчас прямо по курсу глухая кирпичная стена? Все может быть, чем черт не шутит. Я опасливо ткнул пальцем в темноту — пусто, ткнул снова — уже немного сильнее, подавшись вперед на пару шагов. Снова не нашел какой-либо преграды. Еще шаг и еще, бережно-бережно ступаю, будто по краю пропасти. Нет ничего впереди, сдается мне, что Сезам-таки открылся. К тому же слышно как народ в квартирах шаровариться. Вон кто-то даже грохнулся громко на пол за стеной ближайшей квартиры. Лифт еще раз пискнул, предупреждая о скором консервировании выхода. Так и намекает, мол, выходи, дружок, не ты один кататься любишь, мне других пора везти. Я достал телефон, сглотнув вязкую слюну, и попытался извлечь хоть какой-то свет из китайского смартфона. Фонарик там был, точно! Встроенный, которым я редко пользуюсь ввиду хилой батареи. Клацнул по кнопке блокировки, что находилась сбоку, телефон трепетно завибрировал, но включаться отказался наотрез. Черным-черно, экран даже не светится, и подсветка двух кнопок на передней панели будто пропала. Да, что за чертовщина творится? Не могло же все разом взять и перегореть! На ощупь ткнул по кнопке громкости. Добавил громкости, затем убавил, на что гаджет пиликнул сперва громче обычного, затем естественно — на тон ниже. Я почти был уверен, что он включился и работает, да только я ничего не вижу. Поелозил пальцами по сенсору — потревоженные иконки ответно запели. Вот сука! И ты туда же! Импортная, галимая пластмасса! Ломаешься на раз!

Действовать нужно быстро, думать и соображать сейчас следует молниеносно, еще пара секунд и лифт рванет вместе со мной вниз. В лучшем случае — спустит таки на грешную землю, в худшем — застрянем мы с ним в гортани высотки, и сиди, жди лифтеров в пятницу вечером. Так и до субботы досидеться реально, тут к бабке не ходи. Насильственное ограничение свободы. В темноте. И без пива. Только не это.

Идея!

У меня же на связке ключей фонарик есть! Крохотный совсем, почти игрушечный. Им только замочные скважины по ночам подсвечивать, на большее его не хватит. Зато ультрафиолетовый, мне его друг хороший подарил как-то по пьяни. Говорил еще, что деньги проверять им можно на самопальность. Снял тогда трясущимися руками каким-то чудом его и вручил, будто тот был каким-то сверхъестественным и инопланетным. Я как прицепил его на связку тогда, так он по сей день и болтается. Денег фальшивых в руках я с тех пор — да и в принципе — не держал, а потому проверить девайс на полезность пока не довелось. Щелкнул кнопочкой на боку чудо — агрегата. И тут же туманные сиреневые лучи лихо рванули в разные стороны, осветив выход на лестничную клетку. Да ты посмотри, двадцатый этаж. Какой честный извозчик попался. Я тут же выпрыгнул из кабинки, створки лифта сомкнулись, и разродившаяся коробка стремительно рванула вниз.

Ошарашено огляделся по сторонам, непременно подсвечивая себе ступени крохотной лампочкой на брелоке. За окном — хоть глаз выколи, будто кто лист абсолютно черной фанеры снаружи приставил и все щели законопатил монтажной пеной в четырнадцать слоев. Почему именно четырнадцать? А вот кто его знает. Думается мне так, и никак иначе. Я прислонил фонарик ближе к стеклу, намереваясь рассмотреть, что же там такое чудное происходит на поверхности. И в тот же миг, как мой вспотевший лоб коснулся прохладного стекла, душераздирающие крики заполнили пространство вокруг и везде. Взрывы, чудовищные удары, визг, писк, звон бьющегося стекла и ужасающая какофония, сотрясшая даже нашу высотку, заставили меня отпрыгнуть от окна, испуганно пригнуться и громко выругаться.

Несмазанные петли скрипнули едва слышно, и дверь в паре метров от меня осторожно отворилась. Рыдающий, надрывный, почти истеричный голос соседки-художницы невнятно промямлил сквозь сопли:

— Мы ослепли?