На_ощупь

На_ощупь

Черновик (пишется)

— Пролог

Яркое оранжевое солнце чрезвычайно быстро опускалось за горизонт, будто падало, проваливалось, катилось с крутой скользкой горки прямиком в бездну. Блин с чудовищной скоростью мчался по небосводу, отчего тень от громоотвода на крыше пятиэтажки сейчас напоминала секундную стрелку. Мужчина, что замер у края, спешно глянул на часы, затем — на вытягивающуюся тень, потом — снова на часы, задержал на мгновение взгляд на солнце, зажмурился и сладко чихнул. В парке, что начинался почти у стен здания, кто-то громко и протяжно завыл, отчего стая черных птиц плотным роем рванула из парка ввысь, с ужасным свистом промчавшись между коробками спального микрорайона. Испуганно взъерошив вспотевшие волосы на голове, мужчина одним рывком уселся верхом на аппаратную коробку местного интернет-провайдера — это была самая верхняя точка, почти в метре от пола, достал из кармана куртки мятый лист бумаги, карандаш и начал что-то спешно писать. Гонки закончились, дальше бежать некуда. И судя по тому, как бешено тряслись его руки, у него почти не осталось надежды.

— Что же тут творится-то, а? — шепотом спросил мужчина сам у себя, с трудом уже различая строки на бумаге. Сумерки наступали дню на пятки. Казалось, кто-то поставил время на ускоренное воспроизведение. Лист в клетку, выдранный живьем из тетради, вдоль и поперек был исписан мелким, каллиграфическим почерком.

— Еще немного! Еще минуту! — крикнул вдруг мужчина, стоило двери, что вела на крышу дернуться. Затем выбросил карандаш в сторону, сложил лист пополам, сунул в карман и запрыгнул на парапет крыши.

Спустя несколько сильных ударов хлипкая дверца слетела с петель. Те, кто так рвался увидеться с мужчиной, волосатой кучей вывалились из темноты. Вывалились, справедливости ради, в такую же густую и тягучую темноту, различить в которой силуэты получалось с трудом.

— Я здесь, суки, — чересчур нахально каркнул мужчина. — Чего глазами лупаете? Видно херово?

— Видно замечательно, — вперед вышел огромный волосатый зверь, похожий разом чем-то и на тролля и на гоблина, о которых так любил читать мужчина. Не отходя от соратников, монстр уверенно встал с четырех лап на одни задние и сделал один мелкий шаг навстречу. — Только вот стемнело как-то быстро.

— О, да. Успел заметить, — ехидно ответил беглец. — Кто вы такие? Как я здесь оказался?

— Это мы хотели спросить у тебя, чудовище, — ощерился монстр и сделал еще один шаг навстречу. Теперь уже много увереннее.

— Я сплю! — расхохотался вдруг мужчина. — Это все сон! Не может быть, чтобы все эти выкрутасы со временем были реальны, чтобы вы, твари, чтобы все это оказался взаправду! Мне нужно срочно проснуться!

— Это не сон, — сквозь зубы спокойно прошипел монстр, подойдя почти вплотную к краю. — Мы таких, как ты, тут прежде никогда не видели.

— Я тоже вас раньше не видел, — уже спокойнее ответил мужчина.

Из толпы, что нерешительно замерла в стороне, в сером тумане наступающей мглы, выскочил какой-то чрезвычайно уродливый зверь, сжимая в левой лапе человеческую голову. Обернулся и бросил её к ногам главаря.

— Мы догнали второго! — басовито прокричал урод.

— Пошел вон, десятник! — подпрыгнув на месте, принялся орать главный. — Уберите его! Пошли все вон отсюда! Вон!

Беглец узнал эти ярко рыжие волосы обезображенной головы. Толик — его близкий друг, его лучший напарник и просто хороший мужик. Именно вместе с ним они оказались в одной машине посреди застывшей пробки, когда мир моргнул и завис на несколько секунд. После перезагрузки с Толиком они не нашли никого живого в округе, обнаружили странные метаморфозы в городе и наткнулись на стаю кровожадных монстров, убежать от которых не получилось ни у Толика, ни у него.

— Командир! — вдруг взвизгнул крохотный зверь, стараясь пробиться сквозь стену косматых спин. — Это я нашел в карманах.

Он показал на голову Толика.

— Покажи, — обернулся главный, выхватил из тонкой лапы пластиковую карту, на которой было фото улыбающегося мужика, и вслух прочел, что было написано рядом. — НИИ Физики и киберэлектроники, Петров Анатолий Сергеевич.

— Хреновые из вас дипломаты, ребята, — вдруг истерически рявкнул беглец, выхватил из-за пояса пистолет и с неестественной злобой и остервенением высадил почти всю обойму в спину десятнику, который почти успел протиснуться в чердачный выход.

Главный опешил, ухватился когтистой лапой за край куртки и попытался дернуть на себя ускользающую добычу. Но не успел. Мгновением раньше мужчина прыгнул вверх, будто стараясь упорхнуть от этого ужаса, крикнул напоследок и рухнул в темноту. В лапах у твари осталась лишь куртка, из внутреннего кармана которой торчал тот самый листок. Главный осторожно развернул непонятный сверток, быстро пробежался глазами, испуганно уселся задницей на парапет и прошептал:

— Мы убили нашу надежду. Создатель проклял этот мир. Темнота не отступит.

Монстры подле обреченно взвизгнули, воздев глаза к небу, на котором, как не странно, с наступлением темноты не появилась ни одна звезда.

— Максим

И все-таки начальник у меня еще тот кабачок. В одиночестве клепать аннотированный отчет за весь отдел в столь поздний час — лучше издевательства и придумать невозможно. Особенно в пятницу. Тем более, летом, да еще и под барахлящим кондиционером. Только тарахтит железяка, сотрясая в черепной коробке разжиженные от жары мозги, да воняет на весь офис паленой пластмассой уже который день кряду. Никакой пользы. Учитывая, что жрет сей монстр электричества больше, чем плюшек на обед Светка — "синий кит" из соседнего отдела, то компании оно совсем не во благо. А в убыток. Ибо убытки начальство любит списывать посредством сокращения зарплат рабочим. Ненавижу тебя заочно, ленивый кондиционер.

Ненавижу и тебя, компьютерный кулер — жужжащий брат терминатора, кузен трансформера-трансформатора, сват китайского рукожопого инженера-конструктора.

Настроение оттого ни в узду, ни в красную армию. А если учесть, что все мои друзья уже час как в пабе, и наверняка обмыли хмельной медовухой луженые глотки, сконцентрировать внимание на мерцающем застывшем курсоре становилось все тяжелее и тяжелее с каждой секундой. Часы издевательски пикнули.

"И вы тоже издеваться удумали?" — подумал я про себя и испепелил взглядом ненавистный циферблат с логотипом фирмы.

Девятнадцать ноль-ноль, полчаса до матча года. В закоулках перегретого мозга тут же родился годный и незамысловатый план. К тому же простой до неприличного безобразия. Собственно, в этом и была вся его гениальная прелесть и фантастически неповторимая новизна. План вкратце был такой: налить воды страницы три-четыре, приправить стандартными фразами, формулами, да посолить диаграммами и схемами на вкус. Не отходя от кассы, так сказать, нужно бы соорудить на скорую руку пару таблиц — страшных на вид и простых по своей загримированной сущности, и отчет готов. Пойдет, поедет. Полетит! Не поедет, так мы его в понедельник гуртом с толкача заведем. Благо, нам не впервой заниматься реанимированием давно усопших объектов. Задницей чую, что просто так мне все с рук не сойдет, что отхвачу, что в эти самые минуты нарываюсь на крупные неприятности и головомойку, но ничего с собой поделать не могу. Как не крути, Елена Петровна — главбух наш местный по кличке "Цербер, пес цепной, скрепочный" — до запятой всё-всё проверит. Естественно, потом такую нехилую выволочку в наволочку устроит, пригрозит толстым пальцем в перстнях сдать нас всех — дегенератов недоразвитых — начальнику. Зуб даю, что накричит, упомянув всуе и черта, и кипящие котлы масла, так ждущие грешников и остолопов вроде нас. Ну, и пусть себе кричит, мы тогда мимикрируем (читай — схоронимся) под офисные столы, да там и переждем бурю, пока к нам на коленях не придут. Чтобы веником выгнать.

Мастерю вот сейчас таблицу и воочию вижу, как Петровна в понедельник покричит-покричит, охрипнет чутка, да перестанет сейсмоволны по офису пулять из своей пушки с двумя подбородками.

Совсем не страшно от Петровны отхватывать, если без рукоприкладства. Ибо тетка-то она по своей натуре добрая и отзывчивая, каких еще поискать в наше время. Этакая баба Карлсон. Пузатая, носатая и усатая. Только без пропеллера в том самом месте, но с моторчиком в нужном. Покричит и забудет. Материнские чувства к нам — молодым червячкам-новичкам — она перебороть не в силах. Хотя, глядя на нее, можно смело предположить, что в молодости она не одного кавалера заборола. Силой, нахрапом, слету, сходу, накаутом. Гонора и власти в голосе у нее всегда было хоть ведром черпай, не вычерпаешь. Потому всем отделом мы регулярно и выгребали. Правда, выгребали-то всегда дерьмо из собственных отчетов, коего туда периодически сами и насовывали. Как сейчас, например.

Грозная у нас Петровна, ни убавить, ни прибавить. Но в тоже время она необыкновенно радушная и заботливая тетка. По этой самой причине всем отделом обработки информации последние полгода мы испытываем острую непереносимость пирожков любых видов и фасонов, разных начинок и покроев. По началу все с удовольствием пожирали Петровские пирожки, как прозвала их та самая тучная Светка-кит. Ох, как мы их уничтожали! Как ели! Как хвалили, заставляя Петровну по-молодецки краснеть и смущаться: больше хвалишь — больше получаешь, ибо голодное, голожопое детство было знакомо каждому. Вспомнилось сейчас отчего-то, как мы чавкали и как мы радовались халявному харчу в первые дни, мама дорогая! Рай, Эдем, Вальхалла! Но потом содержание пирожков в крови превысило все допустимые нормы. И мы ели уже без охотки, потом нехотя доедали, а сейчас докатились, зажрались — без шомпола в горло не пропихнуть ни один пирожок. Глаза смотреть на них уже не могут, вот вам моё честное пионерское! Организм всецело пирожки отторгает, сигнализируя, что достигнуто критическое содержание картошки, ливера и капусты в организме. Еще немного, еще один укус, и точка невозврата будет пройдена. И превратимся мы в единый большой зажаренный пирожок с картошкой. Почему не с капустой? Потому что капуста вся у начальства. Мы же претендуем пока на пирожки с яйцами.

На краю стола наглая бесстрашная муха преспокойно прохаживалась по зачерствелому пирожку. Муха упорно топталась по зажаренной корочке, будто меряла своими гигантскими лапами вдоль и поперек. Пирожок никак себя естественно не проявлял, лишь безучастно валялся на краю стола, обернутый в несколько слоев ажурных розовых салфеток. Хотя вонял луком он поначалу знатно, перебивая советский парфюм Петровны. Один плюс: псам в подворотне будет, чем закусить после найденной шаурмы из местной, отборной, ростовской котятины.

Снова глянул на часы: стрелки возомнили себя каруселью. Куда вы бежите так, суки? Куда мчитесь, стройные?!

"Ох, отхвачу в понедельник, как пить дать, отхвачу", — подумал я про себя, бегло просмотрев документ. То, что получилось, меньше всего походило на отчет.

Но это потом будем получать, а сейчас — домой, заскочить в душ, переодеться и горной ланью мчаться в паб, отбивая на ходу серебряным копытцем самоцветы. Уже пора мчаться к товарищам на всех парах, на поднятых парусах, пока все пиво не выдули, голы не забили и голоса от криков не посадили. Со мной — пожалуйста, без меня — пусть только посмеют. Благо, паб был в пяти минутах ходьбы от моего дома. Новая стройная высотка в двадцать пять этажей уже в первый год своей жизни обзавелась двумя важными составляющими любой сбалансированной системы: детской площадкой и пивным баром "Добрый Эль". Как говорится, и волки сыты и овцы целы. Так и живем. Баранов, правда, развелось что-то чересчур много, а вот волков — ни одного.

Город наш хоть и миллионник, а все же не Москва. Как говорят математики: город у нас весьма компактный. То бишь ограниченный и замкнутый. Оттого и работа нашлась совсем недалеко от берлоги, в каких-то трех кварталах. С первым местом работы заморачиваться не стоит. Как советуют умные дяди и тети: бери, что дали, и скажи спасибо. Как говориться, не до жиру, быть бы... Опыт работы капает, и слава Богу. Опыт — не срок, чем больше, тем лучше. Жаловаться на работу у меня совсем нет поводов, зарплата на разбойные нападения не мотивирует. А раз нет поводов, то нет и приводов. Новая квартира, хоть и взятая в ипотеку, но своя, интересная работа в тепле с пирожками (пока это в плюс все-таки записываем), да еще и в мягком кресле — чем не рай? Что еще нужно для нормального функционирования? Правильно, мне остро необходимо холодное пиво, горной бурлящей речкой стремящееся в желудок.

Снова взглянул на часы.

"Ешки-матрешки! В путь!" — скомандовал я сам себе.

Пора поднимать затекшую задницу с этого самого мягкого кресла и нестись навстречу ветру и приключениям. Не как курица-несушка нестись, нет. Как ямайский спринтер, уплывающий на восьми ногах к горизонту.

"Стоп, а куда ж без анонса?" — пронеслось в голове.

Я спешно клацнул мышкой по иконке браузера, попав огненной лисе куда-то под ребра. Куличики мои, куличики, расскажите-ка мне, как другие сборные сыграли? Приходить к этим футбольным варварам информационно неподготовленным — себе дороже. Ведь минут тридцать будут же называть слоупоком и мешать смотреть матч фразами "а зачем этот шахматист с нами? Он соображает, что мы тут футбол смотрим? Четыре пива, официант! Малышу чего? Малышу — молоко, пожалуйста". Горные тролли, мать их в бога душу. Послал же всевышний друзей.

Вскользь пробежал по результатам первого игрового дня — сенсаций совсем нет, все, как по расписанию, второй игровой день пока не распечатан. Щелкнул по общим новостям уже по инерции, вдруг, что интересного случилось, пока я тут воду лил? Первая новость в топе блогосферы зацепила мой взгляд: "Самая яркая вспышка на Солнце за последние пятьсот лет. Астрономы предрекают конец света". Нет, ну как же вы задрали, господа! И корявыми новостями задрали и корявыми, высосанными из пальца темами. Сначала информационный апокалипсис в нулевом предвещали, который сдулся за минуты клизменной грушей, навредив лишь десятку шальных компьютерных машин "дьявольской" незнакомой датой с тремя нулями. Затем шумеры со своей кухни принялись кастрюлями звенеть, потом японцы с Годзиллой очнулись, следом каббалисты и нумерологи подтянулись, а там и завсегдатаи — безумные предсказатели в пензенских землянках и одноногие собачки-нострадамусы пожаловали на огонек. Дурдом, одним словом. Почему людям спокойно не живется?

Виндовс проиграла на прощание неизменную мелодию, экран погас, и четырехколесный друг-кресло, поскрипывая, по-английски укатил под стол. До понедельника, мой мягкий друг, не скучай. Я схватил засохший пирожок со стола, закинул сумку через плечо и рванул на поверхность. На выходе оставил ключи вахтеру и перекинулся парой фраз, естественно о футболе. Не зря же две драгоценные минуты перед монитором растратил. Андреич — так звали нашего пожилого вахтера — футбол не шибко любил. Но вот потрындеть — только свистни, он появится. Оттого все темы для разговора с ним хороши, пусть даже и футбол.

— Ладно, Андреич, до понедельника, — я протянул лапу. Старик вцепился в нее крепко и дюже сильно. Крупные шершавые дедовы мозоли заскоблили по бледной худой ладони. — Ну, я пошел.

— Иди, Максимка, иди, — дед улыбнулся широко-широко, отчего усы поползли вверх, угрожая встретиться с бровями. — Ты мне вот только скажи что. Ты кондиционер выключил?

— Выключил, — я проскочил через турникет молодым козленком. — Он-то и не работает совсем. Чадит только.

— Чадит, говоришь. Надо будет мастера вызвать, — дед, чертяга хитрый, прищурился и достал из заднего кармана брюк маленькую фигурную отвертку. Прикидывает: сойдет грохотулька или взять отвертку поздоровее.

— Андреич, только сам туда не лезь. Я тебя умоляю. Это не твоя шестерка, — я ткнул пальцем в припаркованную под окнами черную машину с насквозь прогнившим кузовом. — Сломаешь, нам Цербер головы пооткручивает. А потом пришьет и в слуги запишет.

-Дык, ты ж сам сказал, что он не работает, — Андреич с досадой махнул рукой. — Иди уже. Лезть не буду, нехай сами чинят. Экономят на людях...

Мне два раза повторять не нужно: перепрыгнул через ступеньки и рванул.

На улице адски здорово припекало сверху. Спасительная бейсболка успешно прикрывала макушку от палящих лучей. Авось в голову не напечет, и дураком не стану, как отец говорил. А вот земля показалась необычайно холодной: ноги в сандалиях то и дело обдавало прохладными волнами, накатывающими непонятно откуда. Ощущения вроде тех, когда из реки на берег выходишь, а тут ветерок давай и обнимать тебя, и облизывать, и за пятую точку норовит укусить.

Я поежился. Или мне кажется сейчас все это, или что-то с венами нехорошее действительно творится. Хотя, несусь-то как экспресс-поезд, сшибая все на своем пути. Неудивительно, что воздух вихрями вокруг меня заворачивается и по взмокшему телу прогуливается. Хлопковая синяя майка с наляпистым принтом-логотипом (у нас разве что трусы без логотипов) горячо любимой компании прилипла к спине банным листом, густые черные волосы под кепкой повисли на висках грязными сосульками, перевалившись через дужки очков бесформенными паклями. Наполовину облинявшая шальная собака проскочила мимо меня, чуть не влетев мордой на полном ходу в мусорный бак у обочины. Прорываясь сквозь удивительно зеленую для конца лета клумбу с цветами, псина с тревогой заозиралась по сторонам, вскидывая лапы как можно выше, и непонятно по какой причине испуганно завыла. Крыша едет у животного, определенно едет. Или тоже лапы мерзнут? Ибо чего она их к морде почти задирает? Странно все это...

Не цапнула, и на том спасибо. Тогда бы о пиве с пиццей пришлось забыть. Больница, медсестра, спущенные штаны и укол от бешенства в нижние полушария — вот программа альтернативного дня после укуса собачки. Совсем не радужная и серая программа, скажу я вам. Хотя, тут как посмотреть. Если медсестра шибко красивая попадется, то после процедур я ее на свидание позову, не поленюсь, не испугаюсь. Она, понимаешь, уже меня голым видела, так что уже вроде и не чужие друг другу. Не сливать же такой чудесный пятничный вечер. Я человек холостой, свободный. Не обременен тяжелым грузом долгих отношений. К сожалению. Или все же к счастью?

Не знаю. Ой, не знаю.

Спустя минуту жар тела спал, гонка на опережение времени подходила к концу. Тут и на время смотреть не нужно, чтобы понять, что это был мой лучший результат за сезон. Вот это я выдал.

Улыбнулся.

"Пока все идет гладко" — поймал себя на мысли.

Замаячил подъезд на горизонте, ключи от домофона трепетно звенели в кармане, стражи порядка — мстительные назгулы — бабули, как всегда сидели на лавочке, обернутые в несколько слоев расписных платков. Один мой друг называет вот таких любительниц заворачиваться в шерстяные платки среди лета одним точным и верным словом — "голубцы". Разве он не прав? По-моему, очень точное название. Голубец — мясо, завернутое в непонятную хрень.

— Добрый день, — поздоровался я на бегу.

С этим контингентом стоит быть вежливым и тактичным, иначе уже наутро прослывешь невоспитанным быдлом, хамом, законченными наркоманом и импотентом. Одновременно. А то и гомосексуалистом. Все зависит от настроения стражей. Бабули — первый источник информации на районе. Но вместе с тем они по своей природе любят придумывать, приукрашивать и гиперболировать все, что слышат, что видят, о чем думают и догадываются. Эти существа фантазией не обделены. Книги бы им писать. Фантастические. Вот конкуренция нашим метрам была бы, эх.

— Добрый, — бабули с любопытством вытянули свои "голубцевые" мордахи из-под платков. — Максимка, а что сегодня такое в мире-то твориться? Голова гудит, не приведи Господь! Как чугунная утятница бумкает. Бам-бам-дзынь. Ей — Богу, что-то произошло!

-Ага, ага, верно говоришь, Ивановна, верно, — закудахтали, затарахтели соседние "голубцы". Куда там знаменитому многоголосью Фреди Меркури до них. Не перепоет, не перебазарит.

— Я вот корвалолом и спасаюсь только, — зашипела крайне щуплая, словно сушеная рыба, бабуська и достала из сумочки стакан, следом — цветной коричневый пузырек и, хитро блеснув металлом на зубах, отвинтила крышку. Ходячие аптеки, мать их ети. Во. Уже и бутылочка минералки из-за пазухи показалась. Сейчас на троих раздавят флакон и весь день — счастливые.

— Магнитные бури эт, бабуля, скоро пройдет все, — на ходу бросил я, и, не оборачиваясь, прошмыгнул к двери. Пусть теперь сидят и думают, что это за бури, и откуда в них магниты, коими они показания счетчиков обратно отматывают. Некогда тут с ними, меня ждут, не дождутся, вон и телефон в кармане завибрировал.

— Магнэтные бури... Девоньки, а я чую, ветерок-то подымается, вот прямо с утра встала и...

Слушать дальше не стал. Домофон пропиликал что-то из восьмибитной классики, и тяжеленная стальная дверь любезно отворилась. Как всегда необычайно чисто и аккуратно в холле, будто в музей попал, стерильно даже, пол зубной щеткой, небось, чищен, блестит аки вставная металлическая челюсть у карвалолщицы. Картины на стенах висят, словно в галерее. Надеюсь, коммунальщики не берут мзду за просмотр оных. Автор картин — девушка, насколько я помню, у меня в соседях. Одинокая, как носок после стирки. Правда, обитает на пару с огромным черным лабрадором. Как-никак, а мужик в доме есть. Басистый, волосатый, слюнявый. Приятнейшая особа эта рисовальщица, скажу я вам. Но вот странная и даже немного чудаковатая. Ходит извечно в каких-то бесформенных выцветших балахонах-штанах, на ногах — кроссовки и никаких там каблуков, Боже упаси! Макияжа нет и в помине, ибо лицо постоянно в мазках и белилах. То на лбу пятно, то под глазом, то на шее огромная блямба из засохшей краски. Но, по правде говоря, без мейкапа девушка выглядит весьма и весьма аппетитно. Природа — матушка не обидела. Ни руками, ни талантом, ни выпуклостями с обеих любопытных сторон.

Я быстро проскочил холл, по привычке глянул на картины. Естественно, на картинах в большинстве своем был тот самый черный пес во всех ракурсах. Я ступил на мраморную плитку и рванул к спустившемуся только лифту, по дуге огибая огромный горшок с широколистным фикусом. Как же ногам холодно! Брр! Не мороз ли завтра нам хвосты прижучит? Мороз посреди лета! Где было такое видано? Консьержка на вахте даже усом не повела, будто никто мимо и не прошел. Усы у бабули были еще те, Эркюлю Пуаро на зависть. Лишь дверь в ее комнатушку немного приоткрыта, как говорил мои дед, "на тапочек". Да морда кошачья из-за стекла на меня уставилась и смотрит. И тоже усатая. Приятная кошка, спокойная и необыкновенно умная. Сидит чудо шерстяное прямо на столе пятой точкой, контролирует трафик. А бабка совсем обнаглела. На кой хрен мы ей зарплату платим? Сидит горбом ко входу, в телевизор всеми четырьмя глазами уставилась-сериал сопливый переваривает. Эх, бабы. Даже ругаться нет ни сил, ни времени. Но ничего, вернусь, скажу бабуле, чтоб лицом к миру повернулась.

Одно радует, что лифт наконец-то заменили. Месяц мордовали жильцов завтраками и обещаниями. Я-то спорт люблю, вон даже в бар собираюсь на футбол, но подниматься в течение двух недель на свой чертов двадцатый этаж по вечерам — то еще покорение Эвереста. А вот некоторым субъектам пешие походы во благо пошли. К примеру, знакомый у меня есть один — живет этажом ниже — Антон Геннадьевич, брюхо в обхвате значительно уменьшил за две недели. Да так увлекся, что уже на лифте и не катается. Все пешком, да пешком. В магазин — пешком, за детьми в школу — пешком, жену с работы встречать — тоже пешком. За пивом — бегом, от этого пока он отказаться не в силах. Радует, что на старости лет оценил мужик силу своих двух и начал использовать по максимуму.

Снова достал телефон, набрал номер. Гудки:

— Алло, Леха, скоро буду. Я уже дома. План прост. Сперва-душ, потом — горшок и пулей к вам.

— Скорее давай, Макс, — прокричал Леха. На том конце толпа заревела, превосходя по мощности фон крупной свинофермы. Леха, так звали моего лучшего друга, пытался перекричать беснующуюся толпу. — И захвати горшок! Матч — обосраться можно!

— Договорились, терпите, я скоро.

Старый лифт был значительно прочнее и надежнее этого импортного. Да и название у новичка жуткое: "Могилевлифтмаш", которое трололошная мелкотня в первые же дни заботливо исправила маркером на "Могилалифтмаш". Дети интернета, что с них взять. В этой новой кабинке с зеркалами и поручнями я постоянно себя чувствую обернутым в фольгу гусем, что вот-вот засунут в духовку, не иначе. Створки встретились, и шайтан-кабинка по-молодецки рванула вверх. Пятый, седьмой, девятый, одиннадцатый...

Сверкнуло. Картинка пропала

"Что за фокусы?!" — удивился я.

Свет в лифте погас, окунув меня с головой в черничную плотную непроглядную бездну. Только бы не захлебнуться. А вот жужжащий на крыше лифта механизм как будто этого совсем не заметил и волочил меня на двадцатый этаж. Однако, работяга. Звуковые отметки преодоленных этажей также никуда не делись. Пикает, зараза. Наверное, свет в кабине просто умер, лампочки перегорели, бывает. Только когда все запчасти в новой кабинке на старые сменим, может ломаться перестанет. Но вот почему не горит подсветка кнопок? Да и почему так темно? Ни щелей, ни полосок света по швам. Неужто вся электроника в лифте медным тазом накрылась, включая освещение в шахте? Вполне допустимо.

С досады стукнул кулаком по поручням. Больно, черт возьми! Учитывая, что опаздываю я просто катастрофически, такое положение дел не может радовать, застрять тут — раз плюнуть.

"Вези меня скорей, родной, вези!" — взмолился я механическим богам.

Через несколько секунд лифт наконец замер. Пиликнул, мол, карета на двадцатый этаж подана, уважаемый пассажир, добро пожаловать, вываливайтесь скорее. Створки распахнулись, звоночек в лифте напомнил о себе еще раз. Да только челюсть моя сползла по лицу вниз, к этажу этак пятнадцатому. Плотная, тягучая как дёготь темнота встретила меня совершенно потерянного в этом чертовом железном параллелепипеде с распростертыми объятиями.

Я умер?

Кто-то выключил мои глаза?

Солнце погасло? Я же нихрена перед собой не вижу! Темень просто жуткая, хоть один бы шальной фотон заскочил на огонек. Может створки лифта по ошибке в шахте открылись, и передо мной сейчас прямо по курсу глухая кирпичная стена? Все может быть, чем черт не шутит. Я опасливо ткнул пальцем в темноту — пусто, ткнул снова — уже немного сильнее, подавшись вперед на пару шагов. Снова не нашел какой-либо преграды. Еще шаг и еще, бережно-бережно ступаю, будто по краю пропасти. Нет ничего впереди, сдается мне, что Сезам-таки открылся. К тому же слышно как народ в квартирах шаровариться. Вон кто-то даже грохнулся громко на пол за стеной ближайшей квартиры. Лифт еще раз пискнул, предупреждая о скором консервировании выхода. Так и намекает, мол, выходи, дружок, не ты один кататься любишь, мне других пора везти. Я достал телефон, сглотнув вязкую слюну, и попытался извлечь хоть какой-то свет из китайского смартфона. Фонарик там был, точно! Встроенный, которым я редко пользуюсь ввиду хилой батареи. Клацнул по кнопке блокировки, что находилась сбоку, телефон трепетно завибрировал, но включаться отказался наотрез. Черным-черно, экран даже не светится, и подсветка двух кнопок на передней панели будто пропала. Да, что за чертовщина творится? Не могло же все разом взять и перегореть! На ощупь ткнул по кнопке громкости. Добавил громкости, затем убавил, на что гаджет пиликнул сперва громче обычного, затем естественно — на тон ниже. Я почти был уверен, что он включился и работает, да только я ничего не вижу. Поелозил пальцами по сенсору — потревоженные иконки ответно запели. Вот сука! И ты туда же! Импортная, галимая пластмасса! Ломаешься на раз!

Действовать нужно быстро, думать и соображать сейчас следует молниеносно, еще пара секунд и лифт рванет вместе со мной вниз. В лучшем случае — спустит таки на грешную землю, в худшем — застрянем мы с ним в гортани высотки, и сиди, жди лифтеров в пятницу вечером. Так и до субботы досидеться реально, тут к бабке не ходи. Насильственное ограничение свободы. В темноте. И без пива. Только не это.

Идея!

У меня же на связке ключей фонарик есть! Крохотный совсем, почти игрушечный. Им только замочные скважины по ночам подсвечивать, на большее его не хватит. Зато ультрафиолетовый, мне его друг хороший подарил как-то по пьяни. Говорил еще, что деньги проверять им можно на самопальность. Снял тогда трясущимися руками каким-то чудом его и вручил, будто тот был каким-то сверхъестественным и инопланетным. Я как прицепил его на связку тогда, так он по сей день и болтается. Денег фальшивых в руках я с тех пор — да и в принципе — не держал, а потому проверить девайс на полезность пока не довелось. Щелкнул кнопочкой на боку чудо — агрегата. И тут же туманные сиреневые лучи лихо рванули в разные стороны, осветив выход на лестничную клетку. Да ты посмотри, двадцатый этаж. Какой честный извозчик попался. Я тут же выпрыгнул из кабинки, створки лифта сомкнулись, и разродившаяся коробка стремительно рванула вниз.

Ошарашено огляделся по сторонам, непременно подсвечивая себе ступени крохотной лампочкой на брелоке. За окном — хоть глаз выколи, будто кто лист абсолютно черной фанеры снаружи приставил и все щели законопатил монтажной пеной в четырнадцать слоев. Почему именно четырнадцать? А вот кто его знает. Думается мне так, и никак иначе. Я прислонил фонарик ближе к стеклу, намереваясь рассмотреть, что же там такое чудное происходит на поверхности. И в тот же миг, как мой вспотевший лоб коснулся прохладного стекла, душераздирающие крики заполнили пространство вокруг и везде. Взрывы, чудовищные удары, визг, писк, звон бьющегося стекла и ужасающая какофония, сотрясшая даже нашу высотку, заставили меня отпрыгнуть от окна, испуганно пригнуться и громко выругаться.

Несмазанные петли скрипнули едва слышно, и дверь в паре метров от меня осторожно отворилась. Рыдающий, надрывный, почти истеричный голос соседки-художницы невнятно промямлил сквозь сопли:

— Мы ослепли?

2. Маша

— Сдохли, мля, — зло прошептал я, обшаривая грязный немытый пол вокруг в поисках брелока.

"Фу! Грязно-то как! Уборщица ушла в запой?" — выругался я, собрав на пальцы клубок паутины и пыли.

Спустя несколько слепых секунд я нашел-таки выроненный при защитном прыжке фонарик и щелкнул китайской пластмассовой кнопкой — брелок подозрительно хрустнул. Вот те на. Не включается? А чего ему не включаться? Раз в год достаю его из широких штанин, в самых исключительных случаях, так сказать. Вот батарейка, конечно, плохая совсем, на последнем издыхании. При первом же удобном случае надо будет ее сменить. Как доберусь до квартиры, тут же ящики перерою.

На всякий случай пошарил по карманам:

— Твою мать! — выругался я в сердцах. Ключей от квартиры там не нашлось. Таки забыл их на работе. Определенно опоздал бы на футбол, не случись потемнение. Хотя, судя по звукам с поверхности, я в любом случае на него опоздал. Как говорится, не понос, так золотуха.

Пошарил по карманам еще раз: нашел флешку, запасную линзу для очков и мятную жвачку. Все на месте, кроме связки.

Остальное же — если не разбил и не забыл в офисе — в целости должно быть в сумке, в которую я сейчас вцепился жадным клещом.

Щелкнул кнопку и так, и этак. Фонарик наотрез отказывался включаться.

Страшно стало, черт возьми. Аж по спине мурашки пробежали. Как же страшно, когда все висит на волоске, а ты этот волосок собственноручно подрезаешь.

Я щелкнул брелоком еще раз, и еще. Осторожно так и на вдохе, будто верхнюю карту собираюсь водрузить на крышку карточного домика. Кнопка хрустнула нехорошо, как-то недобро, я даже испугался на мгновение, что останусь прямо здесь и сейчас слепой и одинокий. Брошенный и никому не нужный.

Хотя, если подумать хорошенько, то не такой я уж и одинокий сейчас. Есть же у меня собака с соседкой, или же соседка с собакой, или же я у них есть. Кому как удобно думать. Мы куча, мы сила. Но это все же не "мои" люди, на которых я могу положиться, если мне не сидится, или, не дай Бог, не стоится. Не мои друзья, не мой начальник-мудак, чтобы ему пусто было. Не мое все! В сердцах я ткнул ногтем в маленькую кнопку на брелоке еще раз, почти утопив резиновый мягкий бугорок в недра фонарика.

И замер.

И в тот же миг поймал себя на мысли, что развел в голове розовую соплятину с ажурными фердипердозными составляющими. От чего брезгливо мотнул головой и звучно сплюнул на пол.

"Вытряхни хлам из головы" — проговорил я сам себе.

Необычайно плотный поток фиолетовых лучей, будто тяжелая густая дымка — насыщенный и концентрированный, рассеялся по лестничной клетке, заполняя собой каждую щель и трещинку. Тягучая, пористая мгла — новоиспеченная эгоистичная хозяйка, усевшаяся на трон лишь пять минут назад, обезумевшим зверем кинулась на темного незнакомца, вцепилась в лучи, почти подавила, едва не поборола. Но наш борец в фиолетовом и не из таких захватов выбирался. Не зря же он выступает в супертяжелом весе.

За плечом вопросительно хрюкнули, как будто хотели намекнуть "а что насчет нас, уважаемый?". Я не без интереса взглянул на девушку — художница звенит от напряжения, трясется мелко-мелко, часто-часто. Еще немного и разрыдается бедняжка горючими крокодильими слезами. А там и до нервного срыва, так популярного среди тех "кому за тридцать, а я в ипотеке", не далеко будет. Беда не приходит одна. Беда приходить с подругами, как говорила моя бабуля.

Я махнул тощим лучом по соседке, просканировал несчастную сверху донизу, чтобы рассмотреть лучше. Затем просветил ее справа налево. Перекрестил то бишь. Крестница выглядела совсем жалкой, чертовски растерянной и невообразимо испуганной. И, правда, чего это я не мчусь спасть красавицу из лап черной твари? Непорядок.

Но кидаться на нее, силясь защитить от монстров, я всё же не стал. Во-первых, монстров нет, а во-вторых, я не рискнул бы вот так прыгать сквозь темноту и пустоту на авось. Мало ли, ямы начнут в пространстве сами по себе возникать, кротовые дыры там, всякие червоточины. Маловероятно, конечно, но тьму эту сегодня мы в гости не ждали.

Снова взглянул на девушку. Стоит вот кукла аккуратно в дверном проеме, и ответно смотрит на меня, распластанного и злого. Буравит гляделками, да сжимает крохотными лапками огромных размеров тесак. Где она только такой откопала — вопрос первый, но не главный. Вот как эта хрупкая дивчина с таким прибором справляться планировала — интрига дня.

В ногах у крестницы, настороженно ощерившись, топтался любопытный пес, ни на миллиметр ни высовывающий трусливый черный бархатный нос из квартиры. Пес почти слился с окружающей мглою, и его присутствие выдавала лишь пара зрачков, что реагировали на косые блуждающие фонарные лучи.

Поймав луч света мохнатой мордой, зверь попятился назад. Хорош защитник, ничего не скажешь. Слюнявая собачья морда, казалось, разумно уставилась на меня, отслеживая любое движение вокруг. Я для проверки дернул мизинцем — псина повела головой, махнув хвостом. Ага, видит, выходит, следит, зараза шерстяная. С интересом следит, сказал бы я, даже с некоей иронией. Мол, белый день на дворе, и темноты вокруг совсем нет, а вы, идиоты, в кротовые подземные войска быстрого реагирования записались. Ну, прямо как дети. Ей Богу.

Я взглянул в разумные черные глаза снова. Нырнул глубоко-глубоко. Но до дна не достал. В горле у пса тотчас же включился крохотный жужжащий моторчик, а его верхняя губа немного приподнялась, недвусмысленно показав мне ровные фиолетовые клыки. Еще минуту назад скромный шерстяной парняга вмиг превратился в злого недовольного хищника. Что меня сильно удивило. Я натянуто улыбнулся, ответно оголив свои кривые зубы. По закону жанра стоило бы добавить "хороший пёсик, хороший". Но я не стал. Ведь ни законов не знаю, ни жанровой принадлежности разворачивающейся сцены.

Но вместе с тем поежился, а по спине пробежали ямайские мурашки. Жутко быстро и легко, почти не ступая. И как-то неловко так мне стало, бррр! Будто меня изнутри рассматривают, изучают, копаются. В глаза псу заглянешь — мыслитель, мать его ети. Лобастый, слюнявый, блохастый. Буравит внимательно, глаза в сторону не отводит, моргать — не моргает. Играть в гляделки с собакой в мои планы не входило, потому я резко поднялся с колен, отряхнул штанину, поправил прическу и шагнул навстречу перепуганной мадемуазель, увлекая ее под локоть в квартиру и совершенно игнорируя остолбеневшего пса. Пес меня пропустил, посторонился, радостно гавкнул, но кусать за мягкие части тела не стал. Просто обозначил свое присутствие в моей окрестности. Резко, весело и задорно. Если перевести на человечий, сказал он, сдается мне, что-то вроде: "Чудаковатый ты, парниша. Но чуть какой фокус выкинешь — отгрызу пятку мигом".

Ответить девушке, наконец, что-то стоило и мне.

— Не, вру, еще не сдохли. Побарахтаемся, — с фальшивой веселостью в голосе сказал я.

— Я вижу! Я не ослепла! — художница, едва не уписываясь от радости, заверещала на половину района.

— Дверь закрой, и не верещи.

— Угу! Вижу!

— Вижу, что видишь! Нож убери от меня, сейчас фонарик мой гикнется, ты меня в темноте приговоришь ненароком. Оно тебе нужно? — осторожно сказал я и взял ее под локоть. Второй рукой потянулся к прибору.

— Да что вы такое говорите? — мадмуазель по-мышинному пискнула, а затем брезгливо отшвырнула тесак в сторону. Топорик громко звякнул о каменный пол коридора. Прогремело, как в театре. Акустика хорошая, мать ее. Деньги в дом вбухали значительные. Только толку сейчас от этих вливаний никакого. Не видно же ни черта.

— Будем знакомы, кстати, — я протянул ей дрожащую ладонь, чтобы поздороваться по-мужски. — Максим. И не выкай тут, не старики.

— Маша, — прошептала художница и ответно потрясла мою граблю. Попала, правда, со второй попытки. С первой — сильно и резко ткнула меня своими пальцами — веточками в живот.

Сильные цепкие пальцы сжали руку с такой силой, которую никак нельзя было ожидать от такой крохотной фарфоровой фифы.

— Пальцы сломаешь, красавица, — улыбнулся я.

— Извини, я испугалась, — лишь ответила девушка.

— Дверь нужно закрыть, — произнес я и потянулся к двери с торчащими из замка ключами.

— Д-да, — растерянно икнула Маша.

Я клацнул ключами, отчего в голову вернулись крики и шум, что слышал еще пять минут назад. Грохот, рев, словно лесоповал в джунглях, где валят, крушат, уничтожают, заполнил каждый миллиметр этого мира и моей головы в частности. Будто огромные, всесильные великаны начали скручивать бесконечные куски звенящей, грохочущей жести в трубки, не замечая людей, зверей, здания и магазины. Все вместе, вперемешку, в один большой комок. Без разбора и порядка. А затем скрученными, огромными трубками они начали прихлопывать всех вокруг: детей, стариков, гопников, бомжей и собак. Как надоедливых мух и комаров. И потом, когда букашки под ногами кончились, теми же палками они стали прихлопывать все без разбора: столбы, автобусы, рекламные щиты и провода, ларьки с газетами и цветочные киоски.

Я снова поежился от страха. Непонятная тьма, свалившаяся нам на головы несколько минут назад — густая и едкая — прилипла к глазам, залезла через уши в мозг, навела там хаос и беспорядок. Осознание почти полной слепоты не спешило приходить ко мне в голову — спасал фонарик, плюющийся ультрафиолетом на несколько уютных квадратных метров вокруг. Организм человека, привыкший к тому, что всегда можно ночью включить светильник, и все страхи и ужасы, таящиеся в темноте, рассосутся по щелям, сейчас вел себя странно. Никакой паники и в помине не было, но вот мысли о судном дне, взрыве Солнца — это версия для глупых людей, кто действительно верит в то, что они успеют увидеть, как взорвется та самая звезда с тем самым именем — украдкой начали просачиваться в моё сознание. И как мне кажется, не только в моё.

— Господи, что ж творится-то, а, — заскулила по соседству Машка, тонким фальцетом вторя моим мыслишкам.

Подсвечивая себе брелоком, я ловко законопатил дверь, бросил чужие ключи в свой карман — чтобы в темноте потом не искать, и аккуратно двинулся по коридору. На такой хозяйский жест девушка ничего не сказала. Сказать, видимо, ей было нечего.

"Срочно выйди на балкон!" — мигало у меня перед глазами и звенело в голове. Тук-тук-тук. Так мигают и клацают лампочки возле эвакуационного выхода у нас на работе. Выбраться из душной бетонной коробки на поверхность, пускай и ограниченную металлопластиковыми окнами — моя цель номер один. Возможно, тогда мне станет ясно и понятно, что делать дальше, если же смогу разглядеть хоть что-то с высоты двадцатого этажа. Фонарь, лампу, фары автомобиля, да хоть взрыв бензоколонки! Любой свет. Мир, дай мне света!

Я прошелся спешно по коридору, на ощупь проверяя, где находится дверь в зал, где — в ванную комнату. У моей каморки, заметил я, точно такой же план. Коридор, слева — ванная и санузел, справа — кухня и гардеробная, дальше по коридору — столовая, спальня и огромный просторный зал. Из кухни — прямой выход на балкон. Куда я тут же и рванул, старательно подсвечивая себе фонариком дорогу и уворачиваясь от коварных дверных косяков. Шерстяной охранник не отставал отл меня ни на секунду. Сдается мне, не такой уж и плохой у соседки пес, раз так за гостем следит. Берет, скорее, хитростью, чем силой и мощью. Не мытьем, так катанием. Что ж, поживем — увидим.

Окно на улицу было немного приотворено. Тянуло дымом и сквозняком. С улицы продолжали доноситься безумные, пугающие звуки. Обрадованный внезапному гостя — то бишь мне — пес довольно поскуливал, скакал и прыгал, путаясь в ногах. Хвост ретривера почти со звуком взмалывал воздух, стриженые когти звонко стучали по паркету, пока лохматый не ступил на ковролин, которым был устелен просторный балкон. Хозяйка четвероногого лохмача уже торчала там, жалобно поскуливая своему зверю в унисон. Тихо, печально, и совсем по-женски.

Мое сердце, стоило мне только ступить на балкон, оборвавшимся в шахту лифтом рвануло в пятки. Я совсем ничего не увидел. Совсем! Я не то, что не разглядел, не разобрал, спутал силуэты и очертания, нет! Я просто ни черта, ни капли не разглядел в той мрачной, однотонной и равнодушной темной материи, что была натянута перед моими глазами! С улицы тянуло гарью и копотью, внизу кричали люди, грохотало, сигналили автомобили, лопались стекла, где-то играла музыка, ниже этажом под нами горланила тетка, ревела, причитала, вспоминала и бога, и дьявола. Казалось, город кричал в агонии. Город, как разворошенный улей, гремел и жужжал.

Мне вдруг стало страшно. Страшно так, что у меня мелко-мелко, будто от холода, задрожали пальцы, а затем и коленки. Комок густой слюны подобрался к горлу, меня замутило.

— Что это?! — в ужасе спросила Машка.

— Что?

— Там, впереди!

— Где? О чем ты? — раздраженно спросил я, ибо совсем не понимал, куда смотрит моя новая знакомая, и что она сумела там разглядеть.

— Ты не видишь? — Маша не думала отставать и, судя по интонации, она что-то сумела разглядеть.

— Что? Где?! — зло крикнул я на художницу и беспардонно сплюнул под ноги. — Хватит загадками говорить! Ничего я не вижу. Ни-че-го!

Последнее слово я выкрикнул по слогам.

— На горизонт посмотри, — жалобно ответила Маша.

Я присмотрелся. Ничего не видно. Ничегошеньки!

Какого лешего она играет со мной сейчас? Нашла время шутки шутить! Идиотка!

Снял очки, с остервенением потер переносицу и глянул снова. На мгновение мне показалось, что я что-то разглядел. Вдалеке, нечто легкое, тонкое и неуловимое, будто мчащаяся по воздуху паутинка. Сердце в груди чертыхнулось, затем сделало флях. Я икнул от неожиданности. Мадемуазель не обманывает, оказывается.

Снова напрягся, сфокусировав взгляд на самой дальней точке горизонта, как мне казалось.

Бледно-фиолетовый всполох пульсаром зажегся на горизонте и тотчас же потух. Небо в том месте буквально на мгновение посветлело и тут же залилось вновь густыми чернилами.

— Всполох! Я вижу! — радостно крикнул я, схватив художницу за худенькое плечо.

— Правда? Мне не почудилось?

— Не почудилось! Массовые галлюцинации — вещь, конечно, возможная. Но, боюсь, сейчас не тот случай! — воскликнул я.

"Побарахтаемся еще, поживем!" — уверил я сам себя.

И на душе стало спокойней. Сердце перестало тарахтеть, словно старый двигатель, мозг мигом избавился от паники и переполоха, а мысли и образы стали понемногу выстраиваться в логическую и верную цепочку. Правда, озвучивать свои предположения я сейчас бы не решился. Не время и не место.

В желудке противно заурчало.

Зря я тот пирожок не приговорил, ох, зря.

— Пулей на кухню, — сказал я Маше. Затем добавил. — И пса забирай отсюда! Нечего гарью дышать!

А сам тут же на ощупь закрыл витраж, проверил, чтобы все окна были заперты, дабы не пускать в квартиру чад и смог, что поднимаются к нам снизу.

Брелок положил на стол, чтобы хоть что-то рассмотреть вокруг себя и не споткнуться через табуретки и тумбочки.

— Доставай телефон, тыкай клавиши по старинке и звони своим, — деловито скомандовал я и тоже вытащил свой сенсорный аппарат из чехла, провел пальцем — разблокировал. Ни одного фотона в пространство не прорвалось. Но в то же время меня не покидало ощущение, что телефон работает, все так же светит своим экраном на половину кухни, как и раньше. Как же непривычно и чуждо "потерять" зрение, не потеряв его в принципе.

Маша в полуметре мелодично выстукивала пальцами по кнопкам.

— Ты с городского звонишь? — спросил я. — Почему не мобильным?

— Я на "андроиде" сейчас ключ разблокировки не нарисую, — с досадой промямлила Маша.

Вот те на. Ключ блокировки она не нарисует. Как вы, пардон, в туалет ночью без света ходите, красавица?

Ключ блокировки. Будь он не ладен. Хорошо, что я им не пользуюсь. Кнопочку нажал, вправо пальцем провел, и вуаля!

Затем механически клацнул зеленую кнопку вызова — сейчас совсем не зеленую — и поднес к уху. Раздались гудки. Первый, второй, пятый. Леха должен был уже отозваться. Ответить, сбросить, перезвонить! Хоть как-то бы он себя на том конце провода бы точно обозначил. Я же его не первый год знаю. Что-то с ним не так. Что-то с ним произошло. В груди тревожно заныло. Ответить на вызов — много сноровки не нужно. Ночью, когда звонят, нам же хватает тактильных манипуляций, чтобы ответить, чтобы обматерить наглеца, потревожившего сон? Хватает. Почему сейчас не получается?

И тишина.

"В данное время абонент не может ответить на Ваш звонок..." — донеслось из динамика.

— Сука!

Что есть силы, я ударил ногой в дверь ванной комнаты.

Дверь отворилась, из ванны хлынул мощный темно-фиолетовый поток, волна, облако.

— Что за хрень? — удивленно промямлил я, предвкушая важность неожиданной находки.

— Это я ногти сушу. Девочкам крашу и сушу. Купила пару ламп, — медленно проговорила художница, выглянув из-за плеча.

— Ты мне начинаешь нравиться, Машка. Я тебя сейчас поцелую. И пса твоего!

Пес, будто поняв мои слова, недовольно гавкнул и попятился...

3. Илья

И на асфальтовых полях зреет только черный дым,

И не видно ни хрена в этой темени!

Люмен "Дух времени"

— И ты все это время молчала?

— А ты и не спрашивал, — пожала плечами Машка. — Плюс, я не обязана тебе обо всем докладывать. Да и вообще, откуда мне было знать, что они светятся?

— Светятся? Ты говоришь, светятся?! — чуть не расхохотался я. — Они, разуй свои красивые глаза, светят!

— Я вижу, — улыбнувшись, промямлила художница. — Вижу, не слепая.

— Только благодаря этим лампам ты и можешь сейчас видеть эту бородатую морду! — я сокрушенно гаркнул на нее, обрисовав указательным пальцем свою физиономию. — Если ты еще не поняла, что творится вокруг, и насколько ценна данная находка, то советую срочно переопределить приоритеты!

— И что же творится? — с вызовом бросила Маша.

Топтавшийся пес принял мои громкие слова за угрозу в сторону своей хозяйки, и тихо, но ровно и без лишней агрессии зарычал откуда-то из темноты. Невидимый страж не дремлет. Пожалуй, стоит быть с шерстяным зверем немного дружелюбнее, а то откусит часть моей задницы ненароком. Кому я тогда слепой и без зада сгожусь? Оно мне совершенно не нужно в свете последних событий. Совершенно. Тут бы голову холодную на плечах сохранить, об остальных частях тела думать мне некогда.

— Что творится, и сам не знаю, — я растерянно мотнул головой из стороны в сторону. — Знаю только, что свет каким-то образом для нас пропал. Пшик! И его нет! Гринч украл!

— Что значит пропал?

— Ну и вопросы у тебя, — я сморщился. — Если бы знал, милочка, подробно и детально тебе сейчас бы рассказал за чашечкой горячего кофе на кухне.

— Я не милочка!

— Ай, не цепляйся! Это к слову, — бросил я и снова погрузился в раздумья. — Почему-то твой блохастый друг ведет себя так, будто для него белый свет все еще белый, а не черный, как для нас.

Я пошевелил ультрафиолетовой лампой, что висела возле входа в ванную комнату, из стороны в сторону, насколько позволял провод. Свет, словно густой, тянущийся кисель, преодолевая невидимые титанические преграды, разбавил темноту фиолетовым туманом и осветил круглое зеркало немного выше раковины. Пес, забредший в комнату мгновение назад, сейчас увлеченно следил за моими манипуляциями, взбивая горелый воздух с улицы длинным стреловидным хвостом. Весело ему, выходит, раз отростком машет. На позитиве парень. А вообще он очень на хозяйку смахивает. Всем своим поведением, настроением, тоном, поступками. Такой же непостоянный. То рычит, как газонокосилка, то веселый, аки клиент с лечебницы.

— Видишь, оно и на ультрафиолет, сука, реагирует! — прокомментировал я свои действия.

— Он, а не оно! И он не сука! Он — Умка! Мальчик! — с вызовом поправила меня Машка и заскочила в комнату. Все то время, что я фонтанировал радостью, она осторожно топталась в прихожей. Зашла теперь в свою ванную, напрягла глазенки, почти уткнулась носом в зеркало. Повернула моську и так, и этак.

И уже через мгновение разоралась.

Я во второй раз за день подпрыгнул от неожиданности.

— Ты почему не сказал, что у меня все лицо в краске?!

— Тише, милочка, — постарался успокоить ее я, в защитном жесте выставив ладони вперед. — Тише, размалеванная. Чего завелась...

— Я не милочка! И не размалеванная! Я работала!

— Не милочка, хорошо, — ретировался я. — Просто Машка.

— Я не Машка тебе, хамло невоспитанное! Коров своих Машками будешь называть, понял? — не переставала орать девушка, оттирая краем полотенца разъяренную мордаху.

Я, честно говоря, охренел от такой реакции.

Посмотрел я на эту воительницу разукрашенную, подумал секунду, проглотил ее оскорбление — только ссоры нам не хватало. Но в то же время решил, что оставлять это на самотек нельзя. Нужно ответить, нужно закрутить эту гайку. Что-то не обидное, но резкое ну никак не хотело приходить на ум. Приходило только грубое, только резкое. А нужно что-то этакое, что-то весомое, но не колкое.

— А не пошла бы ты на... улицу! — неуверенно прокричал я, дав голосом петуха. Затем выдержал театральную паузу и добавил вдогонку уже шутливым тоном. — Откуда мне в темноте было видеть, что рожа-то у тебя все красками измазана, а? Матрешка ты наша расписная!

— Что? — раскрыла рот от удивления девушка. — Рожа!

"Твою мать. И занесло же меня к этой дуре" — пронеслось в голове.

— Ничего, — устало ответил я и отвернулся. — Ори, давай.

— Прости, — вдруг виновато пропищала девушка. — Нервы. Я не хотела повышать голос. Тем более на тебя.

"Тем более на меня" — передразнил я ее про себя.

— Забыли, проехали, — махнул рукой.

Принцесса задумалась.

Ожидала, что я сейчас начну доказывать свою правоту, а она — свою. Передеремся, перескубемся тогда, быть может, подеремся. Такой вариант развития она предполагала?

Пес почему-то рычать в этот раз на меня не стал. А я уже приготовился, что он зажужжит.

Пообтесался я для зверюги? Или чувствует животное, что ее человеку никто зла не собирается делать? А наоборот: вот этот добродушный дядька-альтруист сейчас помогает хозяйке выбраться из какой-то странной ситуации, суть которой пес до сих пор не может понять своим песьим нутром. То, что человек сейчас кричит и размахивает руками на половину ванной комнаты — дело привычное. Хозяйка всегда так кричит, если пес шкодит. Дядька, видимо, тоже нашкодил.

А значит, на доброго дядьку-альтруиста не нужно нападать.

"Дядьку нужно защищать" — наверное, так подумал пес. Потому что громко гавкнул. Потом внимательно уставился на хозяйку, затем на меня. Потом снова на хозяйку, и как мне показалось, принялся ждать ответа на самый главный вопрос последних двадцати минут. Вместе со мной ждать. Я-то тоже не в ус ногой, ни в бровь копытом. Или как там говорят...

"Что происходит?" — так и читалось на морде пса.

Неужели, понимает животинка, что с миром что-то не то? Если понимает, то плюс один мужик в комнате мне на руку. Это не может не радовать. Баба истеричная (художница Машка) мозг нам так легко теперь не вынесет. Сперва она должна прорваться через двойное мужское логичное заграждение.

Спустя минуту мадемуазель очнулась:

— Еще раз прошу прощения, Максим. Нервы не к черту, — ответила девушка. К этому моменту она уже оттерла все пятна с лица, умылась старательно и уже что-то протарахтела сквозь полотенце.

Как мне показалось, сказала она это больше для галочки, нежели искренне.

— Оно сейчас все не к черту. Черти, зуб даю, и сами в глубокой прострации на всех кругах, — поспешил я успокоить засмущавшуюся красавицу.

Именно красавицу, ибо под слоем краски скрывалась очень милая моська с карими глубокими глазками и ровным крохотным носиком, как мне нравится. Волосы в свете фиолетовых ламп отдавали синевой, как у русалок, что я видел на картинках в интернете. Я-то знал, что Маша недавно покрасилась в ярко-рыжий цвет, но лампы настаивали на своем, вывернув вмиг привычный глазу спектр наизнанку. Я постарался представить Машку рыжей. Картинка вышла весьма заманчивой. Но не такой аппетитной, как когда ей было с русыми. И как ей не было жалко такие шикарные волосы портить? Именно портить, без поправок и оговорок. Я к покраске только так отношусь. Я в сети много прочел о плюсах и минусах бытовой химии. Больше о минусах. Их гораздо больше! Гораздо! Минус на минусе минусом погоняет. Травим сами себя!

Хотя, кто я такой, чтобы выбирать, в каком тоне мне девушка больше по душе. Не моя же барышня, не мне указывать. Но неосознанно вспомнил, как соседка выглядела до покраски. Маленькая, серенькая, тихая и незаметная, пусть и волосы, как у Рапунцель — длиннющие, вьющиеся, блестящие. Куда все теперь делось? Я на Машку обратил внимание по-настоящему лишь после того, как ко мне в лифт одним серым утром заскочил яркий оранжевый огонек. А значит, не так уж и плоха вся эта женская лако-красочная политика.

Огонек, помнится, заскочил тогда наэлектризованной шаровой молнией, посветил мгновение и исчез. Помню, только начала молния согревать мое сердце изнутри теплым мягким светом, только по пальцам онемевших рук побежали вибрирующие струйки огня целенаправленно в мозг, как грохочущие двери лифта распахнулись, и соседка убежала в неизвестность, оставив за собой шлейф пряных нежных духов.

Именно этот запах я сейчас и чувствовал в её квартире.

С того самого дня я с девушкой так близко и не пересекался.

"Эх, как же давно это было" — поймал я себя на мысли.

С тех пор сквозняк поселился в груди, голова остыла, а эмоции без точильного круга под названием "отношения" немного затупились.

Удивительно, но, как мне показалось, температура в красном пульсирующем двигателе под ребрами сейчас немного возросла, ударив мне пару невидимых звонких лещей, от которых щеки налились румянцем.

— Хьюстон! Прием! Повторяю, — Маша ткнула меня костлявыми пальцами в ребра. — Что будем делать? С улицы гарью несет, дышать невозможно.

Я вышел из минутного анабиоза. В носу действительно неприятно свербело, а из щелей в окнах и входной двери тянуло паленой резиной. Тычок оказался безболезненным, но отрезвляющим. Я мысленно себя отругал — замечтался чего-то не вовремя, чересчур глубоко задумался.

— У тебя компьютер стационарный есть? — спросил я и замер, вращая в голове во всех возможных плоскостях одну простенькую, но дельную идею.

Эти ультрафиолетовые лампы хороши, если есть электроэнергия в розетке. Если оная в розетках кончится — то бишь придет каюк нашей местной АЭС — нам эти лампы как мертвому припарка. До одного места. И чуйка моя, что сидит глубоко внутри и подсказывает, где не нужно сворачивать за угол, дабы на голову сверху не упал кирпич, сейчас лихорадочно замахала ручками, привлекая мое рассеянное ослепшее внимание. Подсказывает она мне, справедливости ради, в зависимости от настроения.

"А если АЭС рванет? А если свет кончится и в проводах?" — задался я парой страшных вопросов. И отвечать на них сейчас не спешил. Ибо страшно мне от таких перспектив, жутко, совсем неуютно, чувствую себя сразу полуслепым беспомощным муравьишкой.

А ведь, правда, если такое по всему миру произошло, то конец нашей цивилизации. Однозначный конец. Одно дело — инопланетяне, астероид, пророчество майя. В этих случаях, как по мне, люди будут стараться объединиться, сплотиться, выстоять, заглянуть в глаза страху, смерти и апокалипсису, выждать энное количество лет, а затем вызвать неприятеля на смертный бой и ввалить крепким запоминающихся люлей. Чтобы больше не возвращались, ага, кто бы они ни были.

В нашем же случае, когда мигом, без предупреждения и объявления войны слепнут все — шансов на возрождение попросту нет. Вымрем, как динозавры. И наше место займут новые существа. Те, кто приспособятся. Может быть, отрастят себе фонарики ультрафиолетовые на лбах, как делают те же самые удильщики на дне океана, куда не проникает солнечный свет совсем-совсем. Я передачи по Энимал Плэнет про таких зубастиков смотрел, честное пионерское. Скажу вам, эти ребята очень злые. И сдается мне, злость их напрямую связана с тем, что во лбу звезда горит. Меня бы такая хреновина на голове точно бесила.

Можно понять скотину.

Но, с другой стороны, ну никак не хотелось бы встретить вот таких же зубастых "фонариков" на поверхности спустя несколько миллионов лет непрерывной эгоистичной эволюции.

— Есть, в спальне. Пойдем, отведу, чтобы ты лоб свой не расшиб умный. А то разбросаешь мозги по квартире, мне потом убирать все, — сказала Маша и снова вырвала меня из плена глубоких раздумий о высоком. Тут же бережно взяла под локоть и аккуратно повела по коридору, подсвечивая дорогу моим же фонариком.

"Быстро прихватила брелок. Рукастая, однако" — мелькнула в голове одна поганая мыслишка. Но тут же ее вымела огромной метлой другая крепкая мысль, утверждающая мысль, которая мне тут же понравилась и полюбилась:

"Она рассчитывает на тебя, Макс! Не подведи".

С такой мыслью жить легче. Кто согласен?

Я согласен.

Тьма непривычно расступалась перед нами, словно пугливая желеобразная бесформенная субстанция, стоило мне махнуть туда фонарем. Мгла обволакивала наши трясущиеся тела, убаюкивала предметы и запахи в плотный несуществующий кокон без застежек и молний. Даже звук моего голоса, как мне показалось, стал приглушенным и грозным. Причины могут быть две: или я бессознательно перешел на шепот, или же виной всему беспросветное одеяло, накинутое кем-то поверх нашего маленького круглого шарика.

Понять бы, что происходит.

Я чересчур громко прокашлялся.

Вот, другое дело.

Мгла была везде и всюду. Лишь только сиротливое облачко фиолетового света — игрушечное, искромсанное с краев, будто его собаки грызли в подворотне, и одинокое в этом новом черном мире — конусом высверливало в смоляной тьме небольшой коридор, в окрестности которого хотя бы что-то можно было разглядеть. Напрячься, сощуриться, но рассмотреть. Вспомнился отчего-то портал из старого фильма, что я смотрел в детстве на кассете. Назывался тот шедевр так же шедеврально — "Звездные врата". При чем тут были звезды, я до сих пор не понимаю. К "вратам" нет претензий. Были там врата. Портал, если говорить совсем точно.

Правда, там портал был значительнее здоровей нашего.

И светился он ярко, бурлил, переливался, так и заманивая нырнуть в него с головой.

Фильм фильмом, а сказать мысленное "спасибо" за этот портал-брелок китайским народным умельцам стоило бы.

"Спасибо, что смастерили для нас — ленивых людей с запада — сей агрегат" — повторил я пару раз про себя.

И это без доли иронии.

Я мысленно молился, чтобы моя задумка воплотилась в жизнь. Я трезво оценивал живучесть брелока и старался не делать с ним лишних движений. Такие вещи долго не "живут". Это у них написано на их китайском роду. Ширпотреб.

Мы осторожно двигались вдоль стены. На пути вполне естественно обнаружились тумбочки, уставленные сверху тюбиками с краской, диван, ступеньки и разбросанные по квартире носки. Много носков.

"Маша, ты же не мужик, откуда столько неприкаянных пар?" — так и хотелось спросить у девушки, но язык совсем не поворачивался. Не до шуток сейчас, не до шуток.

Пес, было, двинулся с нами, но по дороге нашел свой шарик, сжал его до писка и с веселым цокотом когтей по паркету принялся гонять по кухне из угла в угол.

— Умка проблем вокруг себя не замечает, — весело сказал я и улыбнулся в сторону Маши.

— Беззаботный пес, — устало ответила Маша и повернула в дверной проем, увлекая меня за собой. — Вот тебе "персональный", держи. Только без ковыряний. Он мне нужен потом будет.

— Ты неисправимая оптимистка. Потом ей нужен будет! Поглядите на нее. А будет ли твое "потом"?

— Будет, — лишь цыкнула в ответ девушка.

И тут же стукнула хрупкой ножкой по системному блоку, отчего железка корпуса звякнула, а жужжащий в блоке кулер зашелся в истеричном припадке.

— Ты тише лупи, ему и так недолго жить осталось, можешь панихиду заказывать.

— Я аккуратно, — отмахнулась Маша.

— Если это, — я махнул головой на блок. — Если это — твое "аккуратно", то мне не хочется видеть неаккуратную Машу.

— Очень смешно, — недовольно ответила девушка и на ощупь взгромоздилась на стул по соседству. — Так что за идея? Выкладывай.

— Да какая там идея, — начал я. — Бесперебойник у тебя есть?

— Справа глянь, аккурат под левой рукой, — она задумалась. — Только месяц назад купила. У нас то свет соседи случайно на сутки обрежут, то электрики своими ремонтными работами денно и нощно терроризируют.

Затем она по-барски махнула лучом фонарика в сторону от меня, в то же время продолжая набирать номера своих знакомых, близких и друзей — всех тех, чьи номера знала по памяти. Ответом ей были лишь неприветливые короткие гудки.

— Зашибись! — рыкнул я от радости.

— Что зашибись?

— Новехонький, полный, если не врешь! Нам его на эту пару ламп как раз хватит, смастерим себе переносные фонари, — я довольно ощерился. — Удлинители ненужные есть?

— Откуда. Все нужное, все новое. В ящике верхнем смотри.

С улицы снова донеслись крики и взрывы.

Взрывы и крики.

Резко, громко, мощно. Казалось, что под нами земля ходуном ходит, а над головой взрываются снаряды, летают самолеты и дирижабли да массивные тяжелые карьерные самосвалы гоняют по выжженному асфальту скомканные смятые малолитражки от одного столба к другому.

Я никогда вживую не слышал, как бьются машины в авариях, никогда не слышал, как звенит разбитое стекло и трещит ломающийся от удара кузов. Те звуки, что издают автомобили в фильмах — жалкая пародия на какофонию, что творилась за стенами этой квартиры сейчас. То, что внизу машины лупятся одна об другую, словно бильярдные шары — яснее ясного. То, что люди за стенами этой железобетонной коробки умирают и пропадают под грудами хлама без помощи и шансов на спасение — понятно без слов. Спасатели не придут. На планете Земля не найдется столько спасателей.

Все происходило так молниеносно, быстро и резко, что мое восприятие растерялось и перестало отвечать творящемуся вокруг хаосу адекватными реакциями. Я остолбенел, онемел, замер возле системного блока, прижавшись к трясущейся художнице каждой клеточкой своего обесточенного организма. И самое горькое во всем этом было то, что за стенами не один такой ошалелый район, и даже не один такой сотрясенный город.

Нет.

Такой за окнами весь, целиком и полностью, мать его, белый свет!

Весь.

Который с недавнего времени стоит перестать называть "белым".

Молниеносно ослепшие водители просто не имели шансов. Пассажирам автобусов и маршруток, обычным пешеходам просто не повезло оказаться на улице.

Я представил себя на их месте, и все внутри страшно похолодело, сжалось и дрогнуло.

Пришла беда. Беда, которую человечество не ждало, беда, которая тронула каждого и всех. Беда, ужасней которой человечество еще не знало, какими бы шаблонными не были мои мысли.

Задребезжала посуда в шкафах, стекла на балконе взорвались мириадами маленьких злых остроклювых мошек, в ушах ухнуло и громыхнуло. Тонкий монотонный звон поселился в голове. Дом сотрясся. Сдается мне, рванула бензоколонка, что примостилась на перекрестке в паре сотен метров. И судя по тому, что и на двадцатом этаже все разнеслось, рванул не только подземный резервуар. Что-то с ним на пару громыхнуло.

— Максим! — закричала Маша и инстинктивно потянула меня под стол. — Что происходит там, Максим?!

— Конец там, всему конец, — судорожно задвигал губами я, ощутив, что почти не слышу себя.

Но времени на пустую болтовню не было.

Я нашарил под столом тяжелый параллелепипед, вытащил шнур из сетевого фильтра, воткнул в него найденный ранее в ящике провод, и на корточках, с этой многометровой хреновиной двинул обратно в ванну. Жалобно за спиной заскулила Маша, цепляясь тоненькими пальцами мне за майку.

"Ты погляди, какая пиявка!" — мелькнула на закорке.

— Я с тобой!

Гуськом выскочили в коридор. Пёс протяжно и жалобно затянул свою недоволчью песню — начал выть громко и грустно.

Будто понимает, что на самом деле происходит.

— Умка, закрой рот, — неожиданно грубо оборвала своего любимца Маша.

Пес, наверное, впервые услышавший такой строгий голос своего человека, резко прекратил тявкать и пару раз вопросительно гавкнул.

"Вот же сучонок мелкий, все понимает" — подумал я и уже через пятнадцать минут пристроил ультрафиолетовую лампу посредством самодельного переходника к устройству бесперебойного питания фирмы Ippon. Переходник, скажем откровенно, получился погано-паршивый, но контакт был. Вторую лампу мы бережно завернули в поролон и упаковали в походную сумку моей новой знакомой.

Следующие двадцать минут мы провели в полной тишине, старательно набивая желудки всем тем, что было в холодильнике у Машки.

Я до сих пор старался вызвать Леху, дозвониться до родных. Но попытки были тщетны. Сеть накрылась мигом, оставив без связи сотни тысяч людей по всем городу.

Тусклый свет ультрафиолетовой лампы, казалось, скапливался вокруг нас, оседая пеплом на веках. Закроешь глаза, а в голове фиолетовые звездочки кружатся. Мои глаза понемногу начали привыкать к такому освещению, что не могло не радовать.

Но в тоже время не могла радовать мысль, что агрегату долго не прожить. Час, два, максимум три, и все накроется снова медным тазом.

Нужно выбираться из квартиры.

Нужно искать своих родных.

Нужно скорее что-то делать.

Где-то вдалеке — в паре километров — раздался новый взрыв. Тарелки в кухонном шкафу задребезжали, стаканы на подоконниках завибрировали.

— Максим, мы умрем? — жалобно пискнула Маша.

— Ты чего мелешь, — ответил я и бережно взял ее за руку.

Она дрожала.

Раздался новый взрыв. Уже третий подряд. Да сколько же там всего взрывного мы настроили, люди?

И в ту же секунду протяжно возле двери залаял Умка, вихрем взметнувшись на коврике в прихожей, закручиваясь против часовой стрелки. Мог бы сам дотянуться до замка, давно бы открыл и впустил гостя.

— Кто там? — по-хозяйски крикнула Маша.

Это вопрос был таким обыденным и естественным, что я прореагировал на него с опозданием. Будто не случилось ничего час назад, будто не взрываются бензоколонки под окнами, будто не кричат в предсмертных муках застрявшие в покореженных грудах металла люди.

В дверь кто-то крепко несколько раз стукнул кулаком.

— Машка! — приглушенно донеслось с той стороны. Голос показался чудовищно знакомым.

Девушка пулей рванула к двери, нагло коленкой отпихнула рычащего пса и зачем-то глянула в глазок. Видимо, сообразив, что сделала что-то не так, она с досады ткнула кулачком в дверь и тут же ее отворила.

Я замер с лампой наперевес у Маши за спиной.

В комнату кубарем ввалился невысокого роста парень — насколько я успел рассмотреть его в тусклом свете лампы. Еще не поднявшись, он пару раз матернулся, снова споткнулся о вздыбленный ковер, устоял, отряхнулся и громко закричал, протягивая к нам руки:

— Максим, Машка! Ешки-матрешки! Вы живы!

— Илья! — я признал в этом бесформенной куче своего соседа снизу и полез обниматься, что было не характерно для меня. Что уж говорить, беда сближает. Но не успел я его толком хлопнуть по спине, как заметил весящую на лице штуковину.

— Что это на тебе? — опередила меня глазастая художница.

— Это прибор ночного видения, братцы! — радостно пробасил Илья и одним ловким движением закрыл распахнутую настежь дверь со звучным "хррр".

Мы с художницей в унисон раскрыли рты.

— Варежки захлопываем, подвигаемся дальше, на пороге не топчемся, на соседей не гавкаем, — он потрепал опешившего пса за ухом. Пес, как мне показалось мельком, сам для себя не решил, гавкать или пропускать странного, но вроде знакомого на запах типа.

Илья продолжал командовать, пользуясь нашим остолбенением:

— Двигаемся, двигаемся. На кухню, четвероногие, двулапые, стройные и бородатые, на кухню. Там разберемся, там поговорим!

— Ты где взял ее? Эту..., — я никак не мог закрыть рот от удивления, вспоминая, как Илья обозвал окуляры. Затем просто ткнул пальцем на маковку соседа.

Пока Илья подробно и со знанием дела рассказывал о приборе, нажимал какие-то кнопки со всех сторон, крутил, вертел, щелкал застежками и тумблерами, я силился понять агрегат своим собственным умом, пытаясь фильтровать поток, несущийся в мой воспаленный мозг лавиною. Что ж, экземпляр редкий, в фильмах только такое видел. Экземпляр нужный, жизненно важный, хрупкий. Чрезвычайно хрупкий! Падать в таком нельзя. Но это вторично. Главное, что прибор сейчас в квартире рядом с нами. И сосед рядом с нами. Не сосед, а прямо шанс на спасения. Который обычно выпадает один на миллион.

Штуковина, оказывается, нужная. Как говорят, дорога ложка к обеду. Так и у нас. Один минус обнаружился уже после: насколько я понял из демонстрации, штука с огромным аппетитом любит кушать на завтрак, обед и ужин пару толстых щелочных батареек.. Хотя, это может и не минус совсем. Нужно лишь затариться аккумуляторами. И вперед, бродить с глазами ночными, пока не наладится все вокруг.

А наладится ли?

Не знаю, совсем не знаю.

На такие сложные вопросы ответов в моей голове не уготовлено.

Зато я получил ответ от Ильи.

— Где взял, уже нет, — он снова пробасил, почти прокричал.

— И все-таки? — настаивал я.

— Дома завалялась, — Илья стянул с головы агрегат, уставившись на лампу имени Максима-Маши с жутко заинтересованным лицом, какое у него обычно было в минуты активной мозговой деятельности. Лампа предстала перед соседом во всей своей самодельной красе, тускло, но старательно освещая пространство маленькой кухни.

— Падок я на всякие приблуды, падок, товарищи, — продолжил после осмотра Илья, хлопнув ладонью по прибору ночного видения. — Покупаю у китайцев — на сайтах — периодически всякую электронщину непотребную. Дешево, сердито, ломается часто, но ремонт — совсем копеечный. Вот, пригодились и эти "глазки".

Илья бережно погладил прибор по корпусу, словно тот был живым и понимал его.

— Как свет в норе выключают, так я сразу в прибор и облачаюсь, — продолжал Илья. — Так что в этот раз я понял, что пришел звиздец, лишь когда сообразил, что еще не ночь, а в окнах черным — черно. Кстати, есть что пожевать? Во рту завелась пустыня, выпить бы чего.

Машка просто кивнула.

Как мне показалось, кивнула она просто от растерянности. Рефлекторно, механически.

— Подвиньтесь-ка, — принял Илья кивок, как призыв к действию.

И тут же бесцеремонно полез через нас, почти растолкал в стороны, как кегли, хлопнул рукой по холодильнику, отчего вазы и стаканы, что стояли сверху, задребезжали, угрожая сверзиться вниз вслед за посудой со стола, которая задорно выскочила при первых взрывах на дорогах минутами ранее. Осколки Маша, замечу, уже успела смести.

— Еды нет, можешь не искать, — без эмоций сказала девушка.

— Совсем? — с досадой промямлил Илья, но в холодильник все же заглянул.

— Бананы в нижнем ящике, — небрежно ответила Маша. — Можешь брать без спроса, невоспитанный сосед.

— Культуре не обучен, но живой. И почти не голодный, — Илья как удав проглотил пару бананов. Такто! Бананы — тоже еда.

— Ты чего орешь, а? — наконец спросила Маша.

— Оглушило, — Илья хлопнул себя по голове. Только в ванну залез, тут и трахнуло громом: на ощупь выбирался. Вот так вот, гляди.

Илья стал на четвереньки и двинулся к газовой плите. Пес уставился на контуженого соседа со странным выражением морды. Даже шерстяному зверю этот четвероногий человек был в диковинку. Морда собаки, подсвечиваемая в тусклом свете фонаря выглядела угрожающе смешной. Будто оторванная от тела — которое было совсем не освещено — она парила в полуметре над полом. Над полом, который совсем не был различим в сплошной темной массе, заполнившей мир "от" и "до".

— Так вот и двигался, видишь. Пока маковкой дверь в свою комнату не нащупал. Все руки, сука, исцарапал о стекло битое. Стеклянная дверь в комнату разлетелась, — он протянул перебинтованные наспех ладони. Посеченные битым стеклом они немного кровоточили. По крайней мере, пятна на бинтах даже в этом ультрафиолетовом свете были видны четко.

— Садись на стул, будем обрабатывать, — жестко и повелительно сказала Машка. — И меньше там ползай, червяк. Не все осколки смела, наверняка. Снова лапы искромсаешь.

— Некогда нам сидеть, братцы, — он мельком глянул на свои перемотанные руки. — Хотя, если это не займет много времени, то чего уж... Обрабатывай.

Илья уселся на стул, подвинул фонарь ближе, принялся разматывать бинты, насвистывая странную мелодию, покачивая головой из стороны в сторону в такт.

— Прекрати жуть насвистывать, — Маша схватила его за запястья, старательно обмакивая раны перекисью. — Беду накличешь.

Илья на мгновение заткнулся, просвистел тихонько последнюю ноту, глянул на меня и выдохнул в потолок, как это делают недовольные блондинки, когда им что-то не так и что-то не то.

— Пффф, Маша, что я еще могу насвистеть? На улице хаос, мотай лапы скорее, бери мужика своего в охапку, — на последнем слове он сделал акцент намеренно. — И вперед, из города! Валить, валить, валить!

— Он не мой мужик, — зло парировала Маша, глянув на меня украдкой.

— Я о собаке твоей, медсестра, — рассмеялся Илья. — У кого что болит, тот о том и гово... Ай! Рука! Больно же! Не дави на раны!

— Именно, тот о том и говорит. Советую написать повесть о руках, фантаст хренов, — цыкнула Маша и принялась старательно заматывать пациенту ладони эластичным бинтом. — Если они у тебя не отсохнут раньше.

Я подмигнул соседу. Илья закрыл челюсть от удивления. Кажется, моего подмигивания он совсем не заметил. Чего уж, тьма вокруг.

А удивляться было чему. Мягкая, пушистая Маша, одуванчик и милый барашек, какой мы ее привыкли видеть изо дня в день, сейчас внезапно ощерилась и превратилась в бронированного ежа.

За окном снова грохнуло. Тарелки в мойке задребезжали, ваза, что стояла на холодильнике, с шумом и грохотом, наконец, рухнула на паркетный пол. Стоило бы сразу ее убрать, как только первый раз тряхнуло. Не сообразили мы чего-то. Кто же соломку в место падения сразу стелет.

Пес, обогнув битое стекло, рванул в прихожую и старательно принялся облаивать дверь.

Испугался наш шерстяной хвостатый друг? Или же опасность почувствовал и нас вывести решил? Или кого еще нелегкая принесла?

— Валим, — спохватился Илья, соскочив со стула. — В-а-а-а-лим. Животинка что-то чует. Стоит ей поверить! Собачий нюх не подведет!

— Куда валить-то? — с недоумением переспросила Маша. Но уже не тем своим спокойным умиротворенным тоном, что разговаривали с нами доселе.

— На открытое пространство нужно валить, в поле, в огород, в парк, — он развел руками в стороны. — Мест много. Все равно куда. Оставаться в этой душной бетонной коробке уже не безопасно! Валить пора! Чтобы ничего голове и телу не угрожало. А если бы меня по голове ваза стукнула? В этом доме мы долго сидеть не сможем. Люди ослепли! Ты понимаешь, ослепли? Они там внизу, как котята беспомощные мордами о стены тыкаются! Мы же фактически ослепли! Один хрен, что просто спектр потеряли свой. Процентов девяносто так и подохнут во тьме, не поняв, что к чему. Кто от вазы, кто от кирпича. Или я перегибаю? Вот скажи мне, Макс, я прав или нет?

— Прав, — согласился я и в подтверждение слов Ильи уставился на самодельную лампу. — Видим все же, да и подыхать пока никто не собирается.

— Видим! А обычный спектр для нас, что для собаки цветная картинка, — продолжал Илья, потрепав удивленного ретривера за ухо. — Что-то в мире перевернулось, что-то сломалось. И правила поменялись разом. Вот только наши мозги к такой рокировке не успели подготовиться. Натворить можно по дурости таких грохотулек, что не расхлебаем. Я как-то не хочу стать жертвой слепого водителя грузовика, что снесет наш дом одним метким попаданием. Чуешь волну? Чуешь?

— Не чую, не ищейка, — подвела черту под монологом парня Маша. — И грузовик не сможет снести этот дом.

После этих слов она подошла к газовой плите и перекрыла трубу.

Странная женская логика.

— Все стало с ног на голову. Почти все на планете уверены, что они ослепли. Вы это понимаете? — продолжал истерить Илья. И чем больше он раскочегаривался, тем больше мне это не нравилось. Теряет парень голову от собственно придуманных ужасных перспектив, теряет.

— Ну, ты на всю землю не замахивайся, товарищ. Может оно только у нас, локально, — поперек снова сказала Маша, сорвав фразу с моих губ. Опередила.

— Дай бог, — рассмеялся Илья. — Тем более мы должны из конуры валить. Смерть вокруг. Обернись! Сидеть в хлипком карточном домике я больше не намерен. Страшно мне, братцы.

Вот так просто и истерично только что Илья озвучил мысль, что крутилась в моем мозгу юлой последние минут сорок. Мысль обжигала изнутри, не давала покой, угнетала. Давила, пожирала, топтала свержу каблуками. Мне хватало разума и сил лишь отбрасывать ее от себя на безопасное для адекватного восприятия расстояние, но она бумерангом все возвращалась и возвращалась. Пора снимать очки и смотреть на ситуацию без розовых тонов. Мир рухнул. Я все старался убедить себя, что это местная проблема, крохотная по меркам всего голубого шарика. Но реальность настигла меня почти сразу, ударив правдой по голове гулко и сильно, будто шпалой.

Я разом прозрел.

Человечество ослепло.

И все те, кто находился в момент ослепления за рулем, в самолете, возле станка, на стройке — погибли. Тысячи, сотни тысяч смертей одновременно, мигом. Единицы, как мне кажется, смогут выбраться из этой ситуации целыми и невредимыми. Остальные же пропадут во тьме аварий, разрушений и взрывов.

Но человечество не погибло разом в одном автобусе. Ничтожно мало таких, как мы, волею случая оказавшихся под крышей, но такие есть.

— Скорее на улицу, возможно, кому-то нужна наша помощь! — почти прокричал я, схватывая со стола чудо прибор. Спрыгнул со стула и сосед, натянул на голову очки и двинулся к двери.

Мысли в голове закружились, завертелись. Какой-то порыв двигал мною. Остались же те люди, кто чудом уцелели на дороге, кто просто оказался в момент ослепления посреди улицы, на остановке, в парке на лавочке, в магазине или кинотеатре. Это мы каким-то чудом сообразили, что ультрафиолетовые волны человек в состоянии видеть, что с глазами-то нашими двумя все в порядке, функционируют еще яблоки, рано списывать их. Точнее, все совсем не в порядке, но положение не бедственное. Поправимое, сложное, но не критическое. Возможно, я примеряю все на себя. Мы-то не слепые уже. Чисто случайно додуматься, что видимое излучение ускакало по шкале длины волны на несколько пунктов, а если говорить точнее, то на все триста нм, почти нереально. Ощущения, скажу я вам, самые непередаваемые. Ничего не болит, в глазах не режет, они не слезятся, а просто тухнут, выключаются. Словно "бах", и мир померк. Или представьте, что под рукой не оказалось брелка, фонарика или прочей лампы, испускающей ультрафиолет? Или оказался под рукой ультрафиолет, но голова так ошалела от происходящего, что дважды два равно пяти, что вы будете делать тогда? Я бы стоял посреди улицы и ненормальным голосом орал на всю вселенную, пока такой же "ослепший" гражданин, кого достал мой ор, тихо не перетянул бы меня по затылку попавшейся под руку железной трубой.

— Кому-то наверняка нужна наша помощь, — я уже натягивал ботинки. — Пока мы здесь отсиживаемся, там за дверью гибнут и умирают люди, наши соседи, друзья, знакомые.

Тут я вспомнил о Лехе. Телефон все так же молчал.

— Эвона как, а ты альтруист, братан, — ухмыльнулся Илья.

— Он реалист. Помочь всем и сразу — не в наших силах. А вот пройтись по квартирам, да оповестить народ, что мы не слепые, что видеть как-то возможно, здравая идея, — предложила Маша, которую, очевидно, выход за пределы зоны комфорта — то бишь своей квартиры — уже не пугал.

— Это мы всегда успеем сделать, — вставил свое веское слово Илья и махнул рукой в сторону соседской двери. — Квартиранты в безопасности. Если боишься выползать на улицу, пробегись по соседям, растолкуй, что да как. Мы пока с мужиками, — тут он снова потрепал пса за гриву. — На улицу. А ты чеши.

— Я тебе сейчас знаешь, где почешу, умник?

— Где?

— Щеткой, что по железу, пройдусь вдоль по длинному наглому языку.

— Молчу.

И чтобы не попадаться под горячую руку, Илья ловко ускользнул за дверь.

— За мной, мой верный оруженосец, — бравурно продолжал себя вести Илья.

— А где у тебя щетка по металлу лежит? — переспросил я у девушки, подмигнул ей и выскочил вслед за "рыцарем", успев на бегу договориться о месте встречи. — Через полчаса встречаемся здесь.

— Угу, — буркнула Маша и нажала на звонок соседней двери, подсвечивая себе агрегатом. Фиолетовое пятно распустилось на черном-черном полотне тусклым цветком, осветив круглый дверной звонок.

Я заворожено уставился на Машу.

Непривычный мир. Другой мир.

Казалось, что ничего вне этого фиолетового пятна не существует, что все вокруг пусто, материя отсутствует, текстуры не прорисованы.

Маша несколько раз нажала на звонок. Посветила себе под ноги, попыталась найти домофонный звонок, но тот или отсутствовал или находился совсем в другой стороне, что старательно исследовала художница миллиметр за миллиметром. Даже с такой мощной лампой, какую мы смастерили, очень тяжело охватить большую площадь. Казалось, что чернота загустела, стала плотной, тягучей, как битум, и прогорклой, будто старое подсолнечное масло. На душе стало мерзко и противно. Я чихнул. Звук в затаившемся доме разнесся молниеносно. Значит, материя все-таки не отсутствует. Вот она, под ногами, сучара. Только спряталась во тьме.

В квартире ничего не звенело. Пусть тогда Машка стучит кулаком по двери.

Не успел я представить, как девчушка худыми ручками колотит в стальную дверь, как она, что есть силы, принялась тарабанить.

Однако, громко тарахтит, старается.

Я развернулся на сто восемьдесят градусов, стукнулся коленкой о пса — тот не захотел идти вместе с Ильей, нащупал поводок и шаг за шагом, аккуратно и бесконечно медленно, подсвечивая себе своим же брелком, двинулся вниз по лестнице. Илья успел ускакать на пару пролетов вниз, продолжая насвистывать себе под нос все ту же мерзкую страшную мелодию. Права была Машка, что затыкала его в квартире, ибо накличет своим присвистыванием неприятностей. Ой, и накличет, чует моя задница. А задница моя редко ошибается.

Илья вернулся почти сразу, перебросился со мной парой фраз и повел нас с Умкой вниз. На десять этажей спустились быстро. Никого на лестнице не встретили, прислушивались, вдруг, кто из квартир зовет на помощь, но все бегом, все на ходу больше. Мы, собственно, и не должны по квартирам слушать. Это забота Машки.

Мы услышали крики консьержки где-то с третьего этажа. Пес гавкнул, бабуля услышала и нас. И принялась верещатьь еще громче, взывая ко всем святым.

Она, видимо, сидела в своем закутке и, завывая от ужаса, молилась громко и с надрывом на весь холл. На улице кто-то продолжал кричать в унисон, отчего бабуля заливалась слезами, всхлипывая ежесекундно. Телевизор, что был включен у нее днями напролет, теперь молчал. Представляю, что она сейчас чувствует и что успела надумать, услыхав после ослепления весь тот грохот и шум снаружи. Тут и тронуться умом можно.

Меня передернуло, мурашки пробежали по спине.

Кстати, похолодало.

— Идите вон, черти! — голосила старушка. — Не получите меня, ироды! Боже Вечный, избавивый род человеческий от пленения диавольскаго, избави раба твоего Людмилу от всякаго действа духов нечистых, повели нечистым и лукавым духом же и демоном отступити от души и от тела раба твоего и не пребывати, ниже сокрытися в нем...

— Во, бабуля жжет, — усмехнулся Илья. — Поехала старушенция. Мелет какую-то ахинею.

— Я бы на тебя посмотрел, не найди ты свой прибор, — зло ответил я. — Скакал бы по квартире, бился головою о батареи, проклиная всех и вся вокруг, пока не сошел б с ума от беспомощности и безысходности. Прикрыл бы ты варежку свою, специалист по катастрофам.

— Шучу я, родной, не кипятись, — он хлопнул меня по плечу, выскакивая в коридор, и уже для старушки крикнул. — Бабуля, не пугайтесь, живые мы. Сидите на месте, мы идем. Совсем не черти. Хотя вот тот, что с хвостом, очень похож на черта. Такой же волосатый и тупой. Слюнявое животное, не мешайся!

Пес гавкнул.

Илья продолжил:

— Прекращайте голосить, бабуль, и смотрите сюда, тут есть свет, вы не ослепли. Эй!

Он пытался нацепить бабуле на голову свой аппарат, отчего та, испуганная до икоты, затряслась и принялась брыкаться и драться. Того гляди и укусит за руку. Она всячески пыталась сопротивляться манипуляциям чудаковатого парня. В порыве со стола полетели тарелки, горшки с цветами, пульт от телевизора и всякая-всякая утварь, что стояла изо дня в день у нее на столе. Кот, замечу, не был замечен. Слинял, видимо.

Бабуля заверещала еще громче, готовясь вот-вот перейти на ор.

Ситуация начала выходить из-под контроля.

Илья, понимая, что бабуля его не слушается и, что у страха глаза велики, решил перекричать старушку. Мол, клин клином вышибают. И вместе с тем попытался перебороть ее, силой облачив в странный космический шлем.

Но стало еще хуже. Хужесть экспоненциально росла.

Барабанные перепонки затряслись и у меня.

Вместе с Ильей страшно и утробно принялся выть пес.

Еще этого не хватало. Почти в унисон воют.

— "Тьфу" на вас, — я кинулся в коморку с намерением оттащить настойчивого толкователя и после успокоения разбушевавшейся бабули, все мирно и спокойно объяснить за рюмкой-другой корвалола.

Пес затеялся скакать вокруг них, прицеливаясь, какую бы из четырех дергающихся ног ему ухватить первой и поиграть. Весело же сейчас им, выходит, раз они заигрывают с ним? Так, наверное, и думал пес, скакавший по каменному полу, будто мячик. Сейчас еще больше консьержку напугают. Два идиота. Только один двуногий идиот, второй — хвостатый и на четырёх лапах. Второму такое поведение простительно, первого же нужно хорошо за это потом отлупить. За шумом собачьим бабуля вряд ли разберет, что говорит Илья. Вокруг нее сейчас беспорядок и дьявольская свистопляска. А даже если и разберет, то не поверит. Такие старые советские старушки верят лишь тому, что глаза видят. А так как глаза не видят отныне, веры в бабке осталось на донышке, аккурат в вязаных носках.

На шум к нам прискакала Маша. Как я потом узнал, она просто испугалась бродить в одиночестве по черному дому и почти через минуту, как мы ушли, рванула за нами вдогонку, скуля себе под нос от ужаса. Ну а сейчас она, молча и почти без лишнего шума, подскочила к Илье, шлёпнула того по затылку первым, что попалось под руку — пультом от кондиционера, и за шкирку потянула на себя. Предварительно перед этим она вручила чудо-лампу мне. Я направил луч на бабулю.

— Ой, больно, — только и успел удивиться Илья, но поддался девушке и отошел от несчастной старушки.

— Все хорошо, успокойтесь, — виновато извинялась Маша, стараясь притронуться к женщине. — Смотрите на свет. Видите?

— Уберите это от меня, — обреченно пискнула бабуля и брезгливо скинула что-то на пол с колен.

В тусклом свете нашего фонаря я отчетливо увидел, как неумолимо быстро, неотвратимо верно и без шансов на спасение прибор ночного видения по крутой параболе устремился на пол.

Грохнуло. По гранитному полу в разные стороны, словно тараканы, разлетелись пластиковые кусочки.

— Я тебе руки оторву, — опершись локтями на спинку кресла с затихшей бабулей, причитала Маша. — Потом пришью и снова повырываю. Как лапки жучкам. Тынц, клац, хрясь, и ты — инвалид.

Наглядно изобразить процесс увечий она тоже не забыла. В темноте это смотрелось очень угрожающе. Вивисектор в ней умер когда-то, уступив дорогу художнице.

— Прекрати, Машка. Сколько можно ужастей, — попытался я вступиться за Илью, хотя устроить хрясь и клац его граблями хотел не меньше. — Криками и разборками мы прибор не починим. Только разругаемся. Что совсем не к месту и совсем не кстати.

— Ну... Я не специально, — Илья сидел на заднице, подперев затылком аквариум, что стоял у входа, и виновато пинал осколки от прибора по полу ботинками сорок пятого размера. — Меня руки редко подводят.

"Ха, руки его не подводят! Фантазер" — подумал я.

Говорил же он это просто с ангельски честным лицом, а сам себе ни капли не верил. Грусть на себя такую напустил, будто вселенскую скорбь познал, словно это мы его драгоценную штуку о пол расколотили. Прекрасно же знает, что рукожопство — его второе имя, что виноват сам, только он, и никто больше. Одно название: криворукожоп. Но будем пока называть его по первому имени, что в паспорте черными буковками на странице написано и под пленку закатано.

— Проклял нас Господь-Батюшка, — причитала в кресле бабуля.

"Эту снова к богу понесло" — промелькнула у меня в голове вслед за молитвами гаденькая мысль. Как бы не заблудилась она в своих мыслях. Не туда свернет и пропадет совсем. Тогда уж точно не вернется в реальность наша консьержка, там и пропишется.

Вроде бы она успокоилась, разобралась, истерить и кричать перестала. Что еще ей нужно?

То, что она не ослепла, что не умерла, что не в гробу замурована живьем — мы ей объяснили доступно. А когда она в свете наших ламп свои морщинистые лапки увидала, то совсем перестала голову пеплом посыпать. Разом собралась, поджалась, очнулась от коматоза. Сидит теперь ровно, не трясется. Выходит, успокоилась, поняла, переварила поступившую информацию. Теории даже какие-то строить принялась:

— Это все кара Божия, — молилась бабуля. — Это он нас всех проверяет. Как в Библии и написано. Пришел он, наконец, чтобы отделить зерна от плевел, очистить землю от отступников, покарать бандитов и преступников, иноверцев и развратников. Черти вас жарить будут, всадники на части рвать, мять копытами! К-а-а-а-ждого! Помяните мои слова, отступники, помяните мой слова, неверные! Гр-р-еш-ники! Грешники! Грешники!

Нет, не успокоилась она. Ложная тревога. Крыша-таки поехала на моря.

Бабуля продолжала проклинать и в каждого попеременно пальцем тыкать, вроде как буравит своим сухеньким отростком где-то под ребрами. Скребет по душе, отчего холодеют пальцы. Царапает, пытается достать, зацепить, вытянуть, потревожить.

Я даже поежился от мерзости. Какая энергия гадостная от нее волнами расходится. Фу!

— Значит так, Ванга малосольная, сиди здесь, в своей каморке и на глаза мне не показывайся. Усекла? А по пришествии карателя, метнись в Вальхаллу кабанчиком, да на вечеринку праведников дуй, и не забудь прихватить своих друзей — чертей волосатых и рогатых! И жарься там, сколько душе угодно, — неожиданно грубо перебил ее Илья. — Твое грешное тело спасать я не намерен. Давай сама. У тебя же там связи, насколько я понял? Они своих не бросают.

Эх, зря он так с больной женщиной, зря. Хотя меня и самого бабкины россказни за живое задели, отчего захотелось ей вколоть пару кубов успокоительного. А Илья все бычится, видно, что его передернуло от бесовщины не слабо. Видно, не по нраву ему пришлось все то, что принялась едким шипением извергать из себя старушка.

В тихом омуте, говорят, черти водятся. Ибо чего она их вспомнила.

— Ты чего на женщину варежку раскрыл, криворукий? — заступилась за нее Маша.

Вот это поворот.

Я замер в предвкушении.

Смотрю со стороны на эту троицу и не понимаю, с какой бухты-барахты наша красавица за эту ведьму впрягается, а наш герой-эквилибрист на полоумную бабку наезжает. Хотя нет, вру. Я бы и сам на бабку в таком случае наехал. Но наехал бы мягче, дипломатичнее, не так жестко и в лоб ей карты раскрыл. Оно-то и без врача понятно, что бабуля трогаться начинает по вертикали, что уезжает на розовых махровых лошадях в забавную страну Дурдомию. Чего на нее еще и рычать, спрашивается? Больным людям нужно помогать.

— А чего она нас? — Илья ощерился уже на Машку

— А ничего, — уже мягче ответила художница. — Стресс у нее, не видишь что ли?

С этими словами она попыталась взять бабушку за плечо. Мол, не реагируйте на дурака, бабушка, он сам не понимает, чего несет.

Реакция бабули удивила даже меня:

— Убери от меня свои грабли, шалава крашеная, — громко пискнула бабка и заскочила к себе в каморку. Щелкнула шпингалетом маленького оконца, пару раз прокрутила ключом в замке. Заперлась, отгородилась от неверных, убежала, выходит. Ну-ну.

Машка раскрыла рот. Я перекрестил ее нашим чудо фонарем.

-Инициатива наказуема, — только и нашелся чего сказать я.

-Ясно все с ней, — Илья махнул в сторону забаррикадировавшейся старушки рукой. — Фундамент треснул, в подвале течь. Пойдемте на улицу, мы вроде бы туда собирались.

— Пойдемте, — виновато взглянув на Илью, пробубнила себе под нос Маша. Не ожидала она такого от старушки, ой как не ожидала. Понимаю ее. Всегда неприятно получать оскорбления в ответ за добрые дела. Но люди таковы, что им плохо делаешь — орут, делаешь хорошо — орут еще громче.

Пес уже несколько минут сидел под дверью в ожидании, когда же эти двуногие разберутся со странной злой тетей и выпустят на улицу к кустам для проведения важного ритуального мероприятия.

Двери отворилась просто, с пинка. Домофон и замок попросту не работали. Я уже было подумал, что придется выгрызать себе путь на улицу болгарками и молотками, но опасения не подтвердились. Илья ткнул ботинком железку, та скрипнула и нехотя отворилась.

Не решаясь сделать первые шаги, мы замерли на пороге.

Я не знаю этот город. Я его никогда таким прежде не видел. Причем "не видел" тут ключевая фраза.

Еще несколько часов назад я свой город знал. Дружил с ним, любил его, восхищался его аурой теплыми весенними деньками, когда девчушки облачались в короткие юбки и топы. Временами презирал и рьяно боялся, не без этого. Но то, что я услышал, не могло быть моим городом.

Наверное, я сплю, а вокруг комбайнеры убирают металлическое зерно с медных полей, ибо грохот сейчас стоит неимоверный.

Как хорошо, что я почти ослеп. Не хочу это видеть, не хочу ничего знать. Стуки-стуки, я в домике.

Кругом кричали, орали, звали на помощь люди, лаяли сигнализации, трещал горящий шифер, что-то падало, тарахтело, гремело, звенело, отчего уши закладывало, а в груди ответно стучал шаманский набат.

Бум, бум, бум.

Какофония безысходности. Всем мы помочь не сможем.

Тут бы самому не сгинуть.

Я мотнул головой из стороны в сторону, пытаясь отогнать мысль и разглядеть в полной мгле хоть что-то перед собой. Пес выскочил первым и убежал куда-то в сторону, яростно лая. На отчаянные крики хозяйки вернуться и быть на виду, четвероногий друг никак не прореагировал. Я бы то же на его месте, если видеть бы мог, унесся в тридевятое царство, в тридесятое государство и не возвращался.

Дышать было практически невозможно, черный дым — так мне казалось, так я себе представлял его — выедал глаза, больно кусал слизистую и пробирался глубоко в легкие, норовя перемешать все в груди в однородный фарш, чтобы нам проще стало его отхаркнуть и упасть самим в итоге замертво, как костяшки домино. Этакий дым — чистильщик. Освободит планету от ненужного биомусора и дел-то.

"Прекращай фантазировать" — сказал внутренний я испуганному себе.

Послушался.

Даже сделал пару шагов с порога в неизвестность. Земля под ногами оказалась необыкновенно холодной, даже мерзлой, отчего лодыжки чуть не свело судорогой. Не ожидал я, что температура у поверхности земли летом окажется минусовой. Совсем не ожидал. Но и того, что напророчила нам старушка, тоже не обнаружилось. Нет ни пропастей разверзнутых, ни чертей поджидающих за углами. Я еще уверенней сделал несколько шагов и уперся таки в непонятную преграду.

— Стой, замри, — за руку схватила меня Машка. Вдруг там провода оборванные.

— Откуда тут провода, чукча, — усмехнулся Илья и шагнул вперед. — Ты на улицу давно выходила? Тут от дома ближайший столб где? Верно. Очень далеко.

Илья присел на корточки, пытаясь рассмотреть, что же под ногами.

— Так что не разводи панику, я тебя прошу.

— Тут бы респираторы не помешали, — послушно кивнула Машка и присела рядом с ним, старательно шаря под ногами фонарем.

— На провод не наступи, — решил подшутить над ней Илья. — Вон, под правой лежит, почти закоротило! Сейчас трахнет, так трахнет! Прыгай!

И Машка подпрыгнула. Сиганула, наверное, на метр от земли. Правду говорят, что у страха глаза велики. Заверещала, руками из стороны в сторону мотылять принялась, будто при ударе током это ей помогло бы. Очень мне эти конвульсии напомнили то, как в американских фильмах девушек показывают, на которых сверху жучок-паучок падает. И начинается этакий эпилептический припадок с тектоником вкупе. И смешно и страшно, черт возьми. Как бы она сама себе хребет пополам не переломала в таком танце. Споткнётся же, зацепится, да в темноте на железку еще наскочит, напорется, там ей и конец придет.

Схватил ее за локоть, придержал, успокоил.

Машка спустя несколько секунд дергаться перестала, поправила прядку, выскочившую из растрепанного хвоста и оценила шутку громким "ха-ха". Фыркнула, стукнула лапкой Илью и даже улыбнулась, как мне показалось в свете фонаря, либо ее мимические нервы от нервного напряжения самопроизвольно дернулись. Но вот кому шутка точно не понравилась, так это четвероногому защитнику художницы. Тот, вылетев откуда-то из темноты, накинулся на Илью, повалил на спину и как настоящий волк-охотник, оскалил пасть в грозном оскале, предупреждая, что еще одна такая шутка и эти длинные кривые лезвия разорвут мелкую шутливую шкурку на лоскуты.

Илья заткнулся мигом, а Машка, обрадованная появлением заступника, нисколько не спешила убирать разъяренное животное с поверженного товарища, наслаждаясь моментом мелкой мести.

— Вот так и полежи немного. Ага. Удобно?

— Подушку бы еще, — расхрабрился Илья, осознав, что рвать прямо сейчас грелку тузик не собирается.

— Прекращайте разборки, — жестко перебил ее ликование я. — Убирай псину, давай, живо.

Машка икнула от неожиданности моего тона, но пса окликнула. Тот мигом соскочил и тут же принялся мотылять хвостом из стороны в сторону, стараясь запрыгнуть своей мамочке на ручки. Собаки — те же дети, только на лапах и с блохами. Куда делось то злое, животное, что я сейчас видел, непонятно. Метаморфозы какие-то. То ли это все потому, что я на пса смотрел в слабом свете фиолетовой лампы, то ли потому, что адреналина и страха в моей крови сейчас вдесятеро больше нормы. Не знаю.

Но заметил одно: мои глаза начали понемногу привыкать к необычному освещению, мозг стал даже различать предметы в радиусе метра от меня, а слух перестал реагировать на какофонию, что играла концерт за пределами освещенного островка.

Концерт продолжался, я отчетливо слышал, как где-то вдалеке на помощь звала женщина.

— Слышите? — я махнул фонарем в сторону. Туда, откуда, как мне казалось, идет звук.

— Она возле детской площадки, — спохватился Илья и навострил лыжи топать направо.

— Совсем головой ударился при падении? — удивилась девушка. — Прямо топать нужно, она ближе к магазину.

— Нам влево, большеухи, — удивился я направлениям товарищей.

Сколько людей, столько и мнений.

Я уверен, что двигаться нужно влево от себя.

Или вправо нужно немного взять.

Или налево все-таки?

Чертовщина. Что происходит вокруг?!

С распространение звуков тоже была какая-то неразбериха. Я поймал себя на мысли, что в детстве мы часто играли в одну игру, которая заключалась в том, чтобы ведущий с закрытыми глазами, и раскрученный предварительно по своей оси, на звук ориентировался в старых заброшенных фермах и пытался найти выход. Помню себя ведущим. Страх, неизвестность, боязнь сделать следующий шаг, улюлюканье товарищей, что пытаются помочь, а по факту лишь сбивают. Так было и сейчас. Тютелька в тютельку.

Что делать? Как быть?

В голове метеором пролетела мысль, зацепив по касательной воспаленный мозг. Идея! Есть!

— У тебя пес натренированный? — спросил я у Маши.

— Каждую неделю ходим к инструктору.

— Пусть нас ведет, приказывай.

Машка заботливо схватилась за слюнявую волосатую псиную мордень, чмокнула в нос — фу! — и принялась науськивать на маршрут.

Я слабо верю в то, что животные нас могут дословно понимать, впитывать информацию посредством команд и пинков. Скорее они воспринимают все на уровне эмоций, настроения хозяина и сигналов из космоса от иных разумных рас. Схема вроде: кричит, ругается хозяин — нужно слушаться, указывает грозно пальцем вон на то дерево — нужно в туалет сходить там и только там, кидает мячик — следи, догоняй и приноси, ибо человек без мячика в руках неполноценен.

Но то, что я увидел в общении Машки и хвостатого, удивило даже столетнего, закоренелого, сухого скептика внутри. Пес натурально слушал ее, заглядывал в глаза, даже склонил голову, ухо в ее сторону развернул, чтобы лучше слышать.

День открытий, мать его.

Через несколько минут Машка встала с колен, любовно потрепала животину за ухом, и тут тотчас же он направился вправо от нас, громко лая и стараясь увести всю компашку за собой.

— Что встали, топаем, — принялась подгонять нас художница.

— Слушаемся, — вытянулся по струнке Илья.

В час по чайной ложке — это про нас. Двигались медленно, осторожно, чуть ли не на карачках, освещая перед носом жалкие клочки пространства. Это пес все видит, все перескочить может, везде пролезть горазд, а мы — неповоротливые двуногие слепые существа слушались собаку, стараясь идти след в след, шаг в шаг. Что было проблематично не только потому, что у собаки четыре следа за раз, а у нас — по два, а потому, что влупиться в столб, провалиться в яму, залезть на штырь или того хуже — наступить на оголенный провод — значило распрощаться с жизнью по дурости и глупости. Мы, выходит, чудом уцелели, оставшись в своих домах и квартирах — совсем не на улице в те самые минуты, а тут сами приключения на задницы ищем. Премия Дарвина тогда бы по нам рыдала пудовыми слезами.

Плутали, карабкались, уворачивались, наверное, минут пятнадцать.

Столбы везде, откуда-то поваленные жухлые деревья, пни, горы мусора, железки непонятные, ржавые автомобили.

Или я недостаточно знаю двор вокруг своего дома, либо это все в один миг нанесло чудовищным ветром, взрывами и землетрясениями, во что я откровенно слабо верил, а в голове юлой закружилась новая гнилая мысль.

Что-то произошло с этим проклятым миром.

Что-то здесь не так.

Аппарат бесперебойного питанич, что тащила Маша, принялся страшно попискивать.

Забрал его, чтобы не дергалась при каждом писке дамочка. Уронит еще. Хватит нам одного рукожопа в компании.

Агрегат пискнул снова. Вот и начинаются наши темные похождения. Скоро ослепнем в край, доползем до тетки и рядом ляжем, принявшись точно так же верещать и звать на помощь. Перспектива просто чудесная. Я уже начал сомневаться в разумности такого маневра спасательного отряда Малибу, даже мельком подумал, что остаться внутри дома было бы разумной идеей, но человеческое, неравнодушное к беде других кричало, размахивало транспарантами, настойчиво выбивало барабанный ритм, подгоняя спасать, выручать, вызволять.

Чип и Дейл спешат на помощь. Вон даже Поночка есть. И Вжик, если можно, конечно, сравнить лохматого ретривера с той мелкой насекомой спасательной единицей.

Благо меня грела мысль, что обратный путь отступления почти разведан, а значит, двигаться по проторенной тропке будем значительно быстрей.

Еще спустя несколько замысловатых поворотов, петель и прыжков мы таки почти добрались до того места, откуда предположительно звала на помощь женщина. Но вот только криков и мольбы мы уже не слышали.

В одночасье затихли все голоса, пропали все шумы и грохот.

Вакуум, пустота, штиль.

Только не хватало, чтобы мы и оглохли ко всему. Так сказать, бонус. На сдачу от кары Божьей человечество получает — внимание! — глухоту!

Акция, ага.

"Какая у тебя фантазия больная, Максим" — сказал я сам себя.

И снова сам с собой согласился.

Пес впереди настороженно залаял.

Я это отчетливо слышу, не галлюцинации вроде.

Уже жить легче. Спасибо, что не оглох!

Пес не умолкал.

Выходит, нашел тетку, нас зовет на подмогу. Или просто зовет, чтобы сказать как можно скорее, что я нашел, я молодец, я все сделал, где печенюшка за работу?

— Мы с тропинки не сбились? — осторожно спросил Илья.

— Мы могли сбиться, легко, — ответила девушка. — Но вот хвостатый — вряд ли. Двигай, давай, уже за поворотом.

Бесперебойник поменял тональность и уже верещал истошно, отмеряя методичными писками свою предсмертную агонию.

Пип, пип, пииииип.

"Как же не вовремя, сука ты железная" — выругался я про себя в сердцах.

Подсвечивая себе уже подыхающим фонарем, я завернул за угол в ожидании увидеть ту бедную тетушку, что так долго ждет на помощь. Так и представлял себе всю дорогу, что ее просто привалило, и мы ее сейчас в шесть рук и четыре лапы дружно вызволим, оттряхнем и побежим пулей обратно в убежище. Но нет. Предсказатель из меня хреновый, скажу вам. Увидел я только перед собой ржавый, вздувшийся пузырями старой краски бок гаража, а возле — здоровенную железную балку того же состояния ржавости, что и сам гараж. А под самой балкой лежал скелет, заваленный листвой, мусором и хламом до такой степени, что если бы не Умка-любитель копаться, мы бы так ничего там и не увидели.

— Что за чертовщина, товарищи? — раскрыл я рот от удивления.

— Она разложиться-то когда успела? Десять минут назад еще кричала, — присев на корточки, скелет рассматривал Илья. — Мы во времени что ли тоже скакнули?

— Брось кость, псина! Фу-фу-фу! — заверещала Машка.

Бесперебойник номер один, взвыв на одной высокой ноте, отдал электрическому Богу душу. Стало совсем темно.

4. Навыворот

Бесперебойник номер два пока держался.

А вот ноги меня почти не держали, отчего я грузно опустился прямо на старую жухлую траву, ковром расстелившуюся подле. Прислонился к гаражу — холодный металл укусил за спину, словно злой пес. Закрыл глаза.

Я поежился от ужаса и страха, затрясся от волн морозного свежего воздуха, что уже без дыма и гари девятым валом накатывали из темноты, словно там стоял кондиционер гигантских размеров и дул, и дул, и дул.

Не держал уже пять минут язык за зубами и Илья, громко матеря и этот белый — черный! — свет, и сраную художницу и придурка Максима, и слюнявого, блохастого пса, и дешевые китайские аппараты бесперебойного питания, что держат заряд хуже натертой эбонитовой полочки. В его речи были и эбонитовые палочки и не эбонитовые, и много других. За словом в карман он, видимо, был не любитель забираться. Такой нецензурщины мои уши не слышали давно.

Недержанием обеда грешил и живот нашей красавицы. Как только Умка радостно вручил ей человеческую кость — трухлявую и старую, девушка тут же согнулась пополам в болезненных спазмах и страшном кашле, грозящем вывернуть ее наизнанку.

Казалось, в наизнанку мира провалились и мы. Запутались в этом пододеяльнике, силясь найти заветную щель, сквозь которую нам получится просочиться обратно в наш родной светлый, добрый мир.

Маша все кашляла и кашляла.

Хотел было помочь ей, постучать по спине, придержать. Все-таки она самая слабая из нас всех, самая хрупкая и беззащитная. Вон даже пес не такой фарфоровый.

Но она не подпустила, зло махнув лапкой в жесте "подойдешь — расчленю".

Я верю, что расчленит.

Я верю и в нее также, верю, что не сломается. Крепкая девка, словно стержень в ней алмазный есть. От макушки до пят.

— Она не скочевряжится? — забеспокоился Илья.

— Ничего страшного с ней не случится, пять минут так постоит, помучается, зато потом легче сразу станет. Проверено на себе.

— И, правда, — задумчиво пробурчал Илья. — Если бы помирала, орала бы о помощи на всю округу.

Я представил орущую Машку, мельтешение, панику, предсмертную агонию, судороги, слезы, приступы и припадки. Перед глазами пронеслось все то, что мной было почерпнуто из книг, интернета, журналов и газет и что имело хоть какое-то отношение к асфиксии, удушью и повешению.

"Так! Прекратить! Что за мысли такие" — запротестовал внутренний голос.

"Черт. У меня уже раздвоение какое-то начинается" — снова подумал я и мотнул головой, чтобы отогнать мерзкие мысли о смерти, сумасшествии и прочей ахинеи, что стремглав забиралась в мою голову.

Я повернулся к скелету, стараясь высветить подробности того, как тетка (мы были уверены, что скелет — ее) здесь оказалась. Взял палку, разворошил кучу листьев — показались фиолетовые кости, что тут же принялись в свете нашей лампы распадаться на хлопья и взлетать в воздух, как это делали вещи в небезызвестном фильме "Сайлент Хилл". Или как хлопья в реакции нескольких химических реактивов, когда осадок моментально выпадает. Так и здесь. Только осадок взлетает.

— Что это?! — вскрикнул я и отпрыгнул от гаража на несколько метров. Такого ужаса я еще сегодня не видел, хотя задворками мозга понимал, что происходит какая-то сверхъестественная чертовщина. Хлопья, кости и страх, кипящий маслом у меня в крови, пропали вместе со мглой. Выдохнул. Не вижу хлопья — вроде успокоился на мгновение.

Посветил фонарем еще раз, чтобы убедиться, что мне не показалось, не померещилось, что это — не фантазия воспаленного мозга, а все по-настоящему, все натурально и реально. Хотя в реальность настоящего мира я начал понемногу не верить.

Снова хлопья, уже больше, а костей совсем нет, только череп остался, и взвесь в воздухе совсем неуловимая висит, почти растворилась.

Меня передернуло, руки онемели — выронил палку, но фонарь удержал. Пес топтался рядом и пытался ловить взмывающие хлопья, будто это были снежинки. Мерзость. Рваными кусками материя взмывала в воздух, гонимая непонятной подъемной силой, и будто сквозь густой кисель, медленно и неторопливо поднималась вверх, где уже пропадала, сжираемая ненасытной голодной мглой.

— Я думал, что один это увидел, — взял меня за плечо Илья. — Да промолчал, а то за полоумного бы приняли.

— А тот факт, что от кричащей тетки косточки остались — тебя никак не смутил, нет? — прокашлялась художница и уже стояла рядом, вытирая сопли рукавом. Того, что делает пес в полуметре от нас — в гробовой мгле, густой и смолистой, она не видела. О хлопьях и кусках она услышала тоже от нас. И не нужно ей видеть, иначе начнутся истерики "Малыш!", "Как ты так!", "Фу! Брось!" и прочие лобзания. Кстати, о лобзаниях: с псом больше не облизываться. Точнее, не давать ему себя облизывать. Ни под какими предлогами.

— А делать-то что? — в который раз переспросил у меня Илья, но я все пропускал вопрос мимо ушей и пропускал.

— А хрен его знает, — ответил я.

— Мы хоть где теперь оказались? Что за приколы со скелетом? Трава какая-то жухлая, мертвая, старая даже. Осень что ли, мать ее так?

— Хочешь знать, где мы? — я растерянно пожал плечами, которые уже успели люто задубеть: в этой мгле было чертовски холодно. Кофту бы какую, свитер на себя напялить, а то еще и пневмонию подхвачу, тогда точно каюк придет. Тут средь бела дня от пневмонии люди Богу душу отдают под роспись, а в темноте нашей безответной — проще пареной репы.

— Ага, — настаивал Илья. — Мочи теорию, Эйнштейн.

Вот за Эйнштейна втащить бы следует ему по диагонали физиономии, но не охота мне чего-то сейчас срываться, нутром чую, что лучше сдержаться. По морде за длинный язык успею ему еще дать. Я в этом уверен. И потому я нарочито язвительно сказал:

— В жопе мы, друг. В жопе. Ты глубже всех забрался. Что там? Есть свет в конце туннеля?

И тут же рассмеялся в голос, будто припадочный.

Отчего-то мне стало так весело и смешно, будто все проблемы и страхи кто веником с моей души смел в совок и в мусорное ведро выкинул. В мешок мглу бы еще эту упаковать и на свалке закопать в глубокую-глубокую яму.

— Теперь понятно, почему тут так темно, — в ответ рассмеялся Илья. — Зажигаем анальные свечки! Будем жечь проходы изнутри! Инквизиция, приготовиться к бою! Пленных не брать!

Я, почти успокоившийся от приступа хохота, прыснул снова.

Даже Машка, что к этому времени успела продрать горло, хохотнула.

Кажется, мы все настроились на одну общую идиотскую волну, которая начинает плясать в эфире именно в те моменты, когда приемники — то бишь люди — находятся в такой патовой ситуации, что разобраться и понять происходящее теоретически невозможно.

— Этот город вас убьет, придурки, — донеслось откуда-то из темноты.

Мы разом заткнулись.

Илья, казалось, даже дышать перестал, прекратив конский ржач на самой высокой ноте. Как бы ни поперхнулся воздухом, он может такое отмочить на полном серьезе. Ибо никакого инстинкта самосохранения в него природа не заложила.

— Кто тут? — осторожно спросил я.

— Сыграем в угадайку, умник? — предложил из темноты голос.

Женский, мягкий, обволакивающий голос. Девушка не выговаривала букву "эр", отчего ее бравурское "я хочу сыграть с вами в игру" прозвучало не так угрожающе и грозно, как она это задумывала.

— Я отказываюсь, — еще сильнее напустив в голос металла, сказал я и встал.

— Стой, где стоишь, — остановила она меня, будто сумела увидеть маневр.

— Еще чего!

Я попытался осветить ее лучом нашего фонаря. Без результата: слишком слабый свет, слишком густая мгла, слишком большое расстояние до девушки. Чересчур много "слишком" выходит.

— Стрелы выгоняют зверей из берлог, — как-то спокойно сказала девушка и рядом со мной в дерево что-то воткнулось. За мгновение до того, как я переварил ее фразу, над ухом свистнуло, и как мне показалось, едва коснулось дужки очков. Сердце упало с обрыва в каньон.

Машка пискнула.

Я повернул голову и посветил за спину: стрела торчала аккурат на уровне моей головы. Оперение едва колыхалось.

-Давай поиграем, — поменял я свое мнение. — Что тебе нужно?

— Что вам здесь нужно? — ответила она, специально акцентируя внимание на слово "вам".

— Где, здесь? — встрял Илья в разговор.

— Я тебя не спрашивала, длинноносый, — гаркнула на него девушка. — Пузо тебе прострелить? А? С дыркой по центру ты станешь не таким разговорчивым. Если и это не поможет, то я прострелю тебе и язык до кучи.

— Молчу, молчу, — выставив руки перед собой в защитном жесте, ретировался Илья.

Я же успел сделать несколько шагов навстречу незнакомке, предварительно щелкнув кнопкой на лампе, чтобы мои маневры остались незамеченными. Не пристрелит она нас, это я нутром чувствую. Хотела бы застрелить, из темноты бы просто положила одного за другим, и делов-то.

— Стой, где стоишь, храбрец, — цыкнула незнакомка, стоило мне согнуть ногу. — Я два раза не люблю повторять.

— Стою, — натянув на лицо идиотскую улыбку, замер я. — Только ответь сперва на наши вопросы.

Я выдержал паузу, ожидая, что девушка снова начнет грозиться и кричать, что вопросы здесь задает она, а нам — беспомощным жукам — рта открывать никто не давал. Но к моему удивлению из темноты донеслось вполне мирное "хорошо".

Тянуть кота за яй... хвост я не стал.

— Где мы? — начал я размеренно и спокойно. — Что за тьма? Откуда чертова мгла? Что с миром приключилось? Почему тут скелет этой тетки лежит, если мы ее еще пятнадцать минут назад слышали? Почему он на свету растворился моментально? Слышали, как она кричала, звала на помощь. Что с нами всеми произошло? Мы разом умерли, перенеслись в иной мир? Или мир трансформировался? Что, мать его, происходит вообще!

— Так и знала, что вы — свежатина, — она двинулась к нам на встречу. — Пришельцы.

Интересно, это она к нам с миром идет или кончать собралась на близком расстоянии?

— Мы не пришельцы, мы местные, — сказала Машка.

— Это я образно, уважаемая, — небрежно ответила ей девушка.

Через несколько секунд она оказалась в круге света, почти вплотную подобравшись ко мне. Стрелы были в колчане, лук весел на плече. "Не пристрелить пришла" — решил тут же я.

— Юля, — она протянула мне руку.

Ошарашенный такой сменой настроения я вцепился в ее тонкие холодные пальцы:

— Максим, — я мотнул головой себе за спину, указывая на стрелу. — Очень приятно познакомиться, очень. Даже уши зачесались от знакомства. Как раз думал, кто бы мне их оперением стрелы почесал.

— Не паясничай, храбрец, — улыбнулась она, дернув уголком рта и довольно мило скривив черную, тонкую бровь.

Я пригляделся к девушке: где-то я ее видел, определенно. Эта встреча — не первая. Вот чувствует душа, что мы пересекались в мире (в нашем светлом и понятном) не однократно. Тонкий нос, немного кривой, с легкой горбинкой, тонкая шея, затянутая в шарф, крашенные некогда волосы — черные, но белые с концов, дьявольский прищур и глубокие, вдумчивые глаза. Видел ее когда-то, точно видел. Руку даю на отсечение.

Теперь бы только вспомнить. А то без руки тяжело прожить будет по нынешним временам.

Почти в тот момент, когда я хотел-таки начинать дальнейший допрос с пристрастием, она спросила:

— Давно провалились?

— А мне уже можно говорить, да? — шепотом из-за моей спины поинтересовался Илья.

— Тявкай.

— Прекрати так разговаривать с нами, — возмутилась Машка.

— Хорошо, неженки, — она подмигнула Илье. — Длиноносый, прости.

— Разбежался. Что у тебя за фонарь? — только и нашелся, что спросить Илья. Показательное выступление со стрелами его до сих пор не попустило.

— Потом спросишь, сперва нужно убраться с открытой территории. Вы откуда приползли?

— Из квартиры, — я махнул рукой туда, где по моим расчетам был дом. — Что за вопросы, Юля? Не с Марса же.

— Ты бы еще сказал, что из мамы, — съязвила Юля. — Год какой?

— Год? — раскрыл я рот от удивления. Ибо в голове разорвался фугас, расплескав содержимое маковки по поляне. Фигурально выражаясь, естественно.

— Тринадцатый. Нет?

— Я из восьмого года, голубчики, — улыбнулась Юля, обернулась ко мне и подмигнула. Или не подмигнула, а просто улыбнулась. Или вообще не улыбалась и не подмигивала. В темноте тяжело разобрать.

И тут же стала серьезной и смурной:

— Двигаемся в квартиру, на улице оставаться опасно.

— Как это из восьмого? — пропищал испуганно Илья.

— А вот так красавец.

Произношение буквы "эр" добавляло ей некоторого шарма. Мне это нравится. А вот тот факт, что девка — из восьмого года, а мы из тринадцатого, напугал не на шутку. Прыжки во времени? Этого еще не хватало.

— Только захлопните свои поддувала, пока на звук не пришли гости, — она приложила палец к губам. — Проглотят. И не моргнут. Они в темноте видят отлично, не то, что мы с вами, кротята мои маленькие.

"Проглотят" — прокрутил я в голове слова Юли во всех плоскостях.

Все, я знаю, мы все сошли с ума.

Как поется в песне "мама, мы все тяжело больны. Мама, я знаю, мы все сошли с ума".

Кто нас может проглотить? Мы в аду, наверное.

И мы двинули вслед за Юлькой и волосатым проводником Умкой. Старались держаться той же тропинки, что разведали пятнадцать минут назад. Шаг в шаг, хвост в хвост, почти упираясь носом в соседскую спину, едва не наступая соседу на ноги. Илья — первый, следом Машка, пес и Юля. Я замыкал. Пару раз волосы нашей новой знакомой проносились мимо меня, касаясь лица, когда Юлька, видимо, вертела головой из стороны в сторону, силясь рассмотреть тех самых проглотунов, которых я уже заочно боялся до усрачки. А вы бы не боялись непонятных тварей, что вас за раз способны проглотить?

Волосы снова шлепнули меня по лицу. Она специально это делает что ли? Ну-ну. Волосы пахли дымом от костров, цветами и кровью. Металлические нотки я почувствовал сразу. Я всегда металл в жидкостях чувствую. Будь то вода из-под крана или же просто чайная негодная ложка. Нюхач.

— Чья кровь, красавица? — я дернул ее за колчан.

— Много болтаешь, пришелец, — она нехотя отмахнулась и пригнулась, чтобы проскочить под поваленным деревом, которое пугалом выскочило из темноты. — Лоб не пробей, а то вакуум в голове пропадет.

— Постараюсь, — буркнул я и пригнулся.

Вот так решишь пробежаться без предварительной проверки местности — лоб тут же и расшибешь. Это мы уже второй раз здесь идем, так что дерево было ожидаемо, разве что оно лежало ну совсем не так, как раньше, да и расстояние до него было не то. А тут — уже сколько идем, и только наткнулись. Прошлый раз оно аккурат перед гаражом валялось. Что происходит с пространством? Оно меняется, перестраивается, мигрирует? Нужно было срочно уточнить, что я непременно и сделал:

— Юлик, а что с пространством за чертовщина творится? Почему такое непостоянство? Что за межатомная уборка?

Она замерла, выпрямилась и чересчур настороженно посмотрела на меня. Зря я ее так назвал, по оскалу вижу, что зря. Ощерилась, оценила с головы до пят, будто хотела вырвать печень. Само по себе это "Юлик" вылетело, назвал ее так же, как и свою хорошую подругу. Привычка — ни взять, ни поделиться.

— Все позже расскажу, — молча отвернулась она от меня спустя нескольких секунд сканирования и вырывать ничего не стала. — Схоронимся только.

— Понял, — я шептал ей почти на ухо. — Если доберемся, конечно. Учитывая эти петли времени, пространства и разума, есть вероятность потеряться в подмышке вселенной.

— Варежку прикрой, а, — резко заткнула меня Юля.

И я заткнулся, гусиным шагам двигаясь за друзьями, выхватывая в полуметре лишь крошечные фиолетовые огоньки, что давали какой-то странный прибор в лапках девки Робин-Гуда да наш скудный самодел.

Шли еще минут двадцать, прорывались сквозь завалы, нагромождения, деревья, остовы ржавых автомобилей, перепрыгивали через кучи с мусором и ворохи гнилого тряпья. Все время, с того самого момента, как нас встретила Юля, меня не покидало чувство, что за нами кто-то следит, смотрит, караулит, поджидает, вынюхивает. Поганое такое чувство, что не вытравить из испуганного сознания.

Иногда в голове возникают, знаете, такие неуместные и несвоевременные мысли, что диву даешься, из какой форточки их надуло, и откуда их принесло. Почему-то я начал размышлять, как было бы круто прямо сейчас телепортировать нас прямиком в квартиру сквозь пространство и время. Плевать, хотя бы через пространство. Ко времени я очень ревниво отношусь: ведь неизвестно, когда начнет бег твоя последняя минута, и ускорять появление сей нежеланной гостьи я как-то не стремился.

Перемещение за мгновение — простое решение, чтобы не ползать на карачках средь мглы и мусора. Раз — и на месте. Но такое ли простое? Как выбрать область, которая вместе с человеком скакнет в кроличью дыру? Допустим, что вместе с человеком прыжок совершает и лоскут мира. Сфера, к примеру, в которую полностью будет погружен испытуемый. Логично, что в том месте — откуда совершен прыжок — этот шарик пропадает, и останется дырка, заместить, заштопать которую нужно будет моментально, ибо не бывает так, чтобы посреди улицы оказалась пустота. И не та пустота, когда в холодильнике нечего есть, или же когда в кармане лишь шелуха от семечек. Нет, сейчас разговор о самой настоящей пустоте, как отсутствии чего-либо в принципе. Представить такое даже невозможно. Но это половина беды. Встает тут же другой вопрос: где нам взять запасной кусок пространства, чтобы залатать прореху? Переместить его из точки посадки? Как вариант. Но какие тогда нужны вычислительные мощности? Верно, фантастические.

Пожалуй, именно поэтому мы еще не перемещаемся в магазин за пивом пространственными скачками.

Но есть и другая теория. Представим, что телепортируются лишь атомы организма человека, то бишь переезжают с места на место клетки и молекулы, из которых состоит наш организм, и только они. Без области и без окрестности. Как если бы на входе в кроличью нору сидел контроллер и тщательно исследовал да изымал лишнее. Не пропуская крошки пространства, он давал бы зеленый свет телу без лишних пылинок, ворсинок и подобных "наездников". Вроде бы данная теория стройнее предыдущей. Да?

Нет. Ни на грамм.

Ведь если копнуть глубже, то и в кишках телепортируемого много чужеродного: частички пищи, отходы жизнедеятельности. А если мыслить глобально, то витамины, соли, прочие жидкости — тоже инородные. В конечной точке человек оказывался бы девственно чистым, голодным, обессиленным и выжатым. Телепортироваться людям с искусственным сердцем, к примеру, можно лишь один раз и в одну сторону: ты скакнешь, а пластмасса так и останется лежать на полу.

Как не крути, проблем много больше, чем мне казалось раньше. Бывало, сидишь за фантастической книгой и думаешь, что главная проблема телепорта — само изобретение телепорта. Но в реальности, сопутствующих проблем во сто крат больше. И это печально...

Из чертогов моей фантазии меня выдернул Илья:

— Что с дверью, Максим?

— Подвиньтесь, стали как вкопанные, — отодвинула его Машка и посветила на стену перед нами.

Такого я раньше никогда не видел. Видел жеваный пластик, кипящую резину, погрызенные до опилок доски, но такое, пожалуй, впервые. Разве что в голливудских фильмах.

Нашу дверь кто-то попробовал на зуб. А вы видели когда-нибудь пережеванный металл? Будто кто-то огромный и здоровый вскрывал вход в высотку гигантским тупым ножом, словно консервную банку с тушняком. Вырванная наполовину вместе с косяком стальная бронированная дверь — компания строила дом на совесть — была с угла выворочена из стены, а прямо по центру в ней не хватало довольно больших кусков. Держалась она совсем на честном слове. Внутренняя дверь тамбура, к счастью была целехонька и невредима, разве что несколько вмятин можно было различить.

— Кто-то хотел кушать, — дрожащим голосом пропищала художница. — Кому-то остро не хватает железа в организме.

— Не бойся, — совершенно спокойно ответила Юля, но лук не опустила. — Этой твари уже нет рядои. Гляньте на металл, он же ржавый до ужаса. Ясно же, с тех пор, как зверь приходил, прошло очень и очень много времени.

— Много времени? Да мы вышли из этого самого дома всего час назад, — удивился Илья и направил фиолетовое облако себе под ноги, дабы разглядеть что под ногами.

Гранитный порог покрылся мелкими трещинами, с краев раскрошился, а стальные уголки, что были вмонтированы по ребрам, стали дырявыми, будто пористая губка. Как если бы здесь на протяжении нескольких лет кто-то выливал реактивы, так быстро и сильно разъедающие металл. Поверх ступенек густо нанесло грязи, осколков стекла, что, видимо, сыпались из разбитых окон при взрывах бензоколонок, газовых труб и прочего, а еще вокруг было много-много листвы. Гнилая и почерневшая она толстым слоем скопилась с одного края ступенек, будто намекая, что рано или поздно я укрою и вас, людишки.

— Фокусы с утра и до вечера, — то ли спросила, то ли констатировала Маша и тут же процитировала Чуковского. — И такая дребедень целый день. То тюлень позвонит, то олень. Мне кажется, что я сплю. Причем кажется мне это непрерывно. Долгий день! Ужасный день! Не одно, так другое. Не хватало нам тьмы — вырви глаз, еще на сдачу и выверты со временем...

— Подожди, это только антракт, остальная часть программы будет немного позже, — очень серьезно ее оборвала на полуслове Юля. — Тебе еще бонусов на накопительную карту пришлют. Насильно. И не отвертишься.

— Нет уж, спасибо.

— Пожалуйста, красавица, — цыкнула Юля и вдруг сжалась словно пружина. — Рты все живо закрыли и полезайте в дом. Я что-то слышу! Там, возле магазина. Нас выследили. Прёт от вас духами, да кремами за версту. И какого, спрашивается, хрена, я к вам полезла. Дура, блин...

Тявкнув совсем по-человечески, Умка прошмыгнул впереди всей процессии и скрылся в темноте.

— Ну ее в бога душу эту улицу, — выругался Илья.— Только выбрались, и тут снова в те же ворота, да на те же грабли.

Через секунду Илья уже засунул нос в холл и слишком громко спросил у темноты:

— Бабуля? Ты еще туточки?

— Пасть закрой, придурок! Мешаешь! — уже немного нервно и еще тише рыкнула Юля, потом резко пригнулась, стала на одно колено и спустила тетиву.

Свистнуло. В темноте далеко-далеко кто-то громко и протяжно взвизгнул.

Крик был совсем не человеческий.

— Ходу! Ходу! — принялся орать я, уволакивая остолбеневшую художницу за трясущиеся лапки вглубь холла. Ноги стали ватными, во рту мигом пересохло, отчего мой бравый клич показался каким-то бараньим блеяньем. За спиной свистнуло еще пару раз. Что же это там такое нас выследило, что одной стрелы не хватило? Даже боюсь представить.

— Дверь! Помоги закрыть дверь! — это уже кричала Юля.

Шептать, говорить на ушко, чтобы нас не запеленговали — поздно. Наши тушки уже достаточно ярко высвечиваются жирными аппетитными точками на радаре твари, что пришла сюда отужинать. Уверенность, что стрела попала именно в какую-то неведомую зубастую скотину, а не в маньяка-педофила, росла и крепла с той самой секунды, как я мельком взглянул на воительницу. Страх и растерянность — вот, что читалось на ее лице. Не услышь этот утробный рык там вдалеке, я бы наверняка вскоре списал ее испуг на излишнюю возбужденность, неожиданную встречу с нами-пришельцами или на что-то еще более мирное и прозаическое. Ведь никому неизвестно, что на уме у девушек. Даже сами девушки порой не знают, что у них на уме.

Из темноты с ключами возник Илья, читающий молитву шепотом себе под нос. Быстро и молча он вцепился голыми руками в ручку двери, и, что есть силы, на "раз, два, три" вместе с ним мы ее захлопнули. Следом одним движением он вставил здоровенный ключ в замочную скважину — и попал же в темноте! — и щелкнул несколько раз, отскочив и прикрыв голову, будто ожидая, что сейчас дверь просто слетит с петель, да пришибет нас, а его самого сожрёт чудо-юдо с улицы.

— Брысь от двери! — крикнула Юля.

— Лестница обвалилась! — пискнула Маша. — Пролет второго этажа сложился.

— Отойди, — без лишних церемоний и разборок Юля выхватила фонарь и несколькими мощными прыжками, словно кошка из прерий взобралась на завал. — Слава богу, путь закрыт. Привалило намертво, не пройти.

— Слава богу? — удивился Илья. — Мы взаперти.

— Вот поэтому и слава, Илюша, — усмехнулась девушка. — Тварь, которую я подстрелила сейчас, очень ловко умеет карабкаться по стенам и забираться в окна. А в тесном помещении страшнее зверя нет. Уж поверь мне, длинноносый. После месяцев здесь я способна тебе иллюстрированную энциклопедию подготовить "От кого лучше убегать, а от кого — закапываться глубже в землю".

Юля продолжала бродить по холлу, изучая пространство:

— Окон в холле, насколько я вижу, нет, что тоже нам на руку.Перевести дух нужно.

Она поставила фонарь на треснутую ступеньку. И улыбнулась, снимая колчан:

— Умеют же иногда так строить, что вроде бы обвалилось все, а радуешься. Вроде бы нет окон в холле, а приятно.

— Так что за зверь там снаружи? Дверь не прогрызет? — спросил я, усаживаясь прямо на пол возле лестничного марша, наполовину свободного от осколков и бетона. Меня слабо волновали архитектурные радости девушки, и очень сильно волновало существо по ту сторону двери.

— Эта не прогрызет. И даже не выломает. Небольшая — с него ростом, — она ткнула на пса. — Мы их называем наркозами. Ловкие и вертлявые, мама дорогая! Вроде и на четырех лапах бегает, а когда нужно и на двух умеет вполне сносно перемещаться. Морда — как у того гремлина, что в фильмах американском, разве что ушей-антенн нет. А так: волосатая, вонючая, яростная, резкая и жестокая, словно гиена, тварь. Это чудо, что я в нее попала. Бывало, все стрелы выпустишь в суку, и ни царапины, все в молоко! Принцип у них простой: не съем, так понадкусываю. Слюна же ужасно ядовитая. Царапнет тебя, значит, так через минут пятнадцать ни пальцем не пошевельнешь, ни языком не поворочаешь. Лишь только время засекай, да на помощь зови, коли силы остались. Конечно, если кого страшнее не накликаешь. И если не увезут тебя, не спрячешься, не помогут свои — тварь выследит, догонит и примется жрать еще живого. Она впрыскивает какую-то хрень, чтобы кровь в том месте, где грызет, быстро сворачивалась, да жертва слишком быстро в иной мир не переметнулась от болевого шока и ужаса. Им живое, теплое, дрыгающееся жрать нравится до усрачки, деликатес вроде как. Покушает немножко, насытится, отволочет в свою нору, а там уже по полной программе банкет закатит. Дня за три-четыре сгрызет ноги, потом примется за руки. Так вот кусок за кусочком и сжирает до костей. Нашли мы как-то такого беднягу: рук, ног под корень нет и в боку дыра. Ужас. Упокоили прямо там. Сразу после твари. Мы как выследили нору, сразу с боем туда. Глядь, а тварь щеки набивает. Да так увлеченно, что нас не услышала до последнего. Когда я ее камнем сзади по голове отоварила. С набитым ртом ее потом и застрелили.

— Господи, мы в аду, — сказал Илья и подобрал по себя ноги. Всё то время, что Юля говорила, он молчал и пытался успокоить трясущиеся от страха колени.

А я про себя отметил, что Юлик наша не одна бродила в поисках наркоза и бедняги. Был с ней еще кто-то. Минимум, один человек. Нужно присмотреться к девушке. Чего-то она нам не договаривает.

— Если бы, — хохотнула Юля в ответ Илье. — В аду спокойнее.

— А почему наркозы? — спросил я.

— Потому что они, как врачи. Знатно делают местный наркоз. Вот, к примеру, приметит тварь искушать на завтрак правую ногу, так возле паха несколько раз прокусит, слюны своей напустит — нога тут же и отключается от мозга. Оп, и мозг ее уже не видит. Дело в шляпе: жуй себе и жуй. Жертва лишь молча будет таращиться на то, как ее медленно пережевывают, но ничего чувствовать не будет. А вот потом, когда слюна по крови разгонится, растворится, рассосется, тут и наступают адские муки. Ори тогда, не ори — звуков из онемевшей глотки не вырвется.

— Пристрелите меня сейчас же, — обреченно прошептала художница и притянула к себе за ошейник лохматого друга. — Умку только потом не обижайте, он хороший. Он смелый. Не то, что я. Я — сыкуха.

Судя по зрачкам, что отсвечивали двумя огромными блюдцами в темноте, пес все понимал и был ошарашен не меньше нашего.

— Сыкуха, — ухмыльнулся Илья.

— А еще они на коз чем-то смахивают, — чересчур равнодушно добавила Юля. — Этакая тварь, с телом козы и получеловеческим лицом.

— Как это полу? — спросил я.

— Видеть надо. Едва ли твоей фантазии хватит.

— Хватит, не переживай. Но с этой темнотой мы при встрече многое сможем рассмотреть, ага.

— Темнота не везде, красавец, — совсем спокойно ответила девушка.

— Как это так? — Машка как сидела, так и подскочила.— Не везде?!

— Чем дальше за город, тем ярче какое-то непонятное фиолетовое зарево на горизонте. Как будто сквозь щели огромного темного одеяла пробивается свет. И колышется там оно, висит маревом на горизонте, манит, зовет.

— Фиолетовые мигрени у вас, ребята, — скептически сказал Илья. — Я вот ничегошеньки не видел.

— Я видела тогда с балкона! — радостно крикнула Машка. И тут же вцепилась мне в грудки, силясь вытрясти душу. — Помнишь?

— Помню, — ответил я и улыбнулся. — Выходит, не галлюцинация то была.

— Так чего ж ты за полгода не отозвалась на зов фиолетового луча старины Ктулху, красавица? — вернул диалог в прежнее русло Илья очередным язвительным замечанием.

— Я бы посмотрела на тебя, Супермен недоделанный! В таких потемках быстро не получается двигаться. Чем дальше в лес, тем больше шишек, — таким же тоном ответила Юля. — Думаешь, я не пробовала? Пффф! По началу непрерывно целый месяц пыталась за город убраться, пробивалась, прорывалась, а все никак, все впустую. Вроде бы начинаешь беспрепятственно, плутаешь себе, идешь, ощущаешь, как метры под ногами тают, почти выбираешься, как тут же по волшебству — раз, и ты опять в какой-то левой кишке одного из центральных районов. После трех попыток улизнуть через Западный микрорайон я пробовала проскочить и через "Стройгородок", и через "Военвед", один раз — по Нагибина. Но сценарий всегда однообразен: в какой-то миг что-то щелкает в голове, мозг начинает закипать, организм перестает слушаться, и будто чья-то огромная рука нагло хватает тебя за шкирку двумя пальцами и словно жука возвращает обратно в банку, на место. Телепорт, мать его. А в назидание, дабы навсегда отбить охоту к брожению, голова на три дня превращается во вместилище инертного киселя, организм деревенеет и засыпает — ни вздохнуть, ни перекреститься. Первоклассный, скажу я тебе, анабиоз получается. Если едой не запасешься на время отходняков — считай, можешь начинать искать белые тапочки для последнего пути. Если, конечно, сможешь в такой темени отличить черное от белого. Как я выжила — до сих пор не пойму.

— Чип и Дейл помогли, — снова перебил ее Илья.

— Нет, Вжик мой лупоглазенький, не они. Сама выкарабкалась. Заперлась тогда в одном из хранилищ банка. Благо, меня выбросило аккурат на к учреждению на порог. Каким-то чудом, чувствуя третьим оком топот десятка лап тварей, спешащих на трапезу, я умудрилась забаррикадироваться за стальной дверью, проглотить пару ложек тушенки, да бросить кости на какие-то тряпки, чтоб не сдохнуть от переохлаждения. Помню сквозь сон и бред, как неистово скреблись и выли с той стороны, как кричали, стучали и гремели. Услышишь такое — выбираться не захочешь.

— Чертовы петли времени, — задумчиво сказал я.

— Я вижу, ты и без моего рассказа заметил фокусы со временем и пространством?

— Как не заметить, — поддакнул я, но перебивать больше не стал. Интересно узнать, что еще нам расскажет местная.

— Твари — полбеды, — Юля махнула головой в ту сторону, где по ее расчетам караулил наркоз. Едва слышные методичные удары чем-то тяжелым по двери не давали сосредоточиться и отвлечься.

— Есть что-то хуже тварей и бумерангов времени? — не то спросила, не то констатировала тихо Маша.

Пёс впервые с того момента, как мы вернулись в дом, приветливо тявкнул. От эха звякнули осколки стекла, что отгораживало комнату консьержки.

— Правду говорит, — ответила Юля и потрепала шерстяного за ухом. — Хуже только зрячие.

— Это еще кто такие? — спросил Илья.

— Час от часу не легче, — раздосадовано цыкнула Маша.

— Зрячие — это такие твари, наподобие человека — те же две руки, две ноги, голова и туловко. И видят они чертовски хорошо в этом перевернутом мире. Голые совсем, без глаз, без каких-либо выраженных первичных половых признаков, один на другого похожие, словно клоны. Мускулистые твари, руки у них непропорционально длинные, а ноги сгибаются в нескольких местах. И, как мне показалось, место изгиба выбирает сам зрячий. Мерзость! Как по мне, так они — самые настоящие местные ребята. Тут они появились, тут только и водятся. Судя по тому, как себя здесь ведут и как вольготно и бесстрашно поодиночке разгуливают там, где нас вдесятером на лоскуты рвут, естественных врагов у них здесь нет.

Юля немного подумала и добавила:

— Кроме нас, кончено.

— У тебя здесь есть еще знакомые? — спросил я, наконец, стоило Юле лишь заикнуться о других.

— Не сейчас, — грубо ответила мне девушка.

— Я потом обязательно спрошу, — улыбнулся я.

— Так что за клоуны? — вклинилась Маша в наш диалог.

Юля, довольная тем, что появился повод съехать со скользкой темы, принялась тараторить:

— Внешними сходствами все общее с человеком и кончается. Я одного как-то подстрелила. Аккуратно в плечо стрела вошла, чуть выше сердца: и из раны тотчас свет толчками выливаться начал, будто кефир из пробитого пакета.

— Чудеса продолжаются, — пожал я плечами. — Выходит, свет в этом мире все-таки существует.

— Есть, но у кого-то на него монополия.

— Монополия на свет? Нет, мой мозг не способен переварить столько чуши, нелогичного бреда и дурости за раз, — Илья встал и принялся шарить по карманам. — Мне нужно покурить. Срочно. Иначе я двинусь по фазе. Есть что?

— Есть что, — ответила Юля, покопалась в сумке, что была все это время перекинута через плечо, и достала, судя по звуку, ибо рассмотреть в тусклом свете разряжающегося бесперебойника уже было почти ничего невозможно, пачку сигарет. — Угощайся. Вот зажигалка, ты только пальцы не закопти. В сантиметре от конца сигареты возьмись второй рукой, а первой на ощупь щелкни.

— На ощупь, — зачем-то повторил последние слова Илья. — Так и будем теперь жить на ощупь.

А затем несколько раз щелкнул пьезой.

— Экономь, буржуй!

— Все. Уже тяну, — довольным голосом из темноты шепнул Илья.

Запахло ментолом.

— Вернемся к зрячим, — я вновь принялся расспрашивать Юлю.

Нарисовав перед собой образы черных местных тварей, заполненных светом от пупка до макушки словно мешки — песком, я отчаянно жаждал подробностей.

— Да чего тут рассказывать, — отмахнулась Юля. — Тут видеть надо.

— Очень смешная шутка, Юля, — сказал я как можно серьезней. — Очень.

— А мне смешно, — хохотнула она. — Вот через десять минут гикнется ваш фонарик, что вы тогда делать будете?

— То же самое, если бы и он и не гикнулся. Будем пытаться разобраться во всей этой катавасии, стараясь не быть сожранными всякими наркозами, наркобаранами, абсолютно черными зрячими и прочей живностью, населяющей эту задницу мира!

— Ты еще про стрелы забыл, да про бабу с луком, — вставил свои пять копеек Илья.

— Вот попросишь еще раз у меня сигарету, тут я тебе апперкот и пропишу, скотина неблагодарная, — ответила ему девушка. — А пока живи.

— Не понимаешь ты шуток, Робин Гуд.

— Ты договорился, клоун. Вынимай стрелу, — резко взвизгнула Юля и спустила тетиву.

В закрытом помещении свист тетивы прозвучал довольно грозно.

— Мимо! — крикнул Илья.

— Холостой, — вяло ответила ему девушка. — На тебя — придурка — и стрелу жалко тратить.

В следующие пять секунд произошло то, чего я никак не ожидал встретить даже в самых своих смелых фантазиях. Лампочки, что висели под потолком гроздями через каждый метр, вдруг начали зажигаться медленно и размеренно одна за другой ровным белым светом, озарив и наши ошалевшие морды, и разруху, что до сих пор была незаметна. И зажигались они до того странно и лениво, как-то тягуче и плавно, что я успевал рассмотреть в подробностях, как замедленно выступали очертания предметов в холле. Это никак не похоже на то, когда включается свет в комнате, нет. Это было что-то вроде прорисовывания текстур мира в режиме онлайн. Вот появляется горшок с напрочь засохшим фикусом, вот — ваза разбитая на полу, а вот — пыльное стекло в комнатке консьержки, треснутое в нескольких местах — хоть пальцем бери и пиши, рядом же — перевернутое кресло бабули, вспоротая и разорванная обивка на котором подсказывала, что кто-то из зубастых тварей таки добрался да старого вредного мяса. Свет зажигался постепенно, неспешно. Лампочки — где-то колотые, где-то совсем битые, сохранившие лишь цоколь, каким-то магическим образом напитывались светом, будто бутылки — молоком, а искра передавала эстафету, резво перепрыгивая от одной стеклянной груши к другой, заражая предыдущую такой же зажигательной инициативой. Мне это до жути напомнило визуализацию протеканий импульсов в нервных окончаниях, с той только разностью, что скорость была на несколько порядков ниже. По глазам больно ударило потоком фотонов. Словно из брандспойта они брызнули на сетчатку, опаляя отвыкшую за часы ткань. Я зажмурился, из глаз потекли соленые слезы. Но в суматохе, сквозь обреченный крик твари — на улице определенно кричал наркоз — я услышал одно страшное слово:

— Зрячие, — с ужасом прошептала Юля.

А затем уже прокричала:

— Бежим!

И мы побежали. Побежали, как никогда ранее до этого не бегали. Побежали, словно этот бег — единственное, что было возможно сейчас в этой неразберихе, что истинно важно, что нужно и правильно.

Не договариваясь, по единому знаку тупо и бездумно мы рванули вниз по лестнице на подземную парковку. Выбора совсем не было. Размахивая друг перед другом руками, хватая за плечи, чтобы вдруг кто не свернул не в тот поворот, мы неслись напролом и вперед, как безмозглые бараны, за которым гонится стая волков.

Свет, проникающий в каждую лампу на своем пути, забрался в тело одного из наших чудесных фонарей. На автомате я выставил лампу перед собой, силясь в такой чудовищной суматохе держать луч ровно, чтобы мы не переломали ноги на ступенях. Во всем нужно искать плюсы. Один плюс я нашел. И это плюс перебил наш пока единственный минус: ультрафиолетовый чудо-фонарь с разряженным бесперебойником остался на ступеньках, где его и оставила наша новая знакомая.

Еще в первые мгновения крысиных бегов я поймал себя на мысли, что карауливший за дверью наркоз мог бы спокойно пробраться сквозь нулевой этаж, пока мы были увлечены беседой, и разодрать всем глотки в темноте, будь он хоть немного сообразительней, хитрее и расторопней. Хорошо, что он такой дурак. Надеюсь, зрячие — такие же плохие эрудиты.

На парковку выскочили уже через секунду.

"Отстали твари?" — огляделся я по сторонам.

Мои сомнения развеяли потрескивающие фары авто, что были припаркованы у дальней стены. Сквозь запыленные стекла я отчетливо увидел, как блеснула искра, и тут же стекляшка внутри автомобильного глаза полыхнула, затем потухла. Затем снова полыхнула — уже ярче, немного стухла, и с третьей попытки залилась ровным белым светом ксеноновых фар. Насколько я понял, свет в лампах появляется по мере приближения зрячего. Ближе зрячий — ярче свет. Осталось понять, влияет ли количество тварей на яркость. Судя по тому, что Юля кричала "Зрячие!", количество гостей в холле сейчас больше либо равное двум.

Что ж, по крайней мере, можно всегда узнать, близко ли тварь или нет. Если выберемся целыми и невредимыми из этой передряги (а в это мне слабо верится с каждой минутой), то тут же надо будет сделать кулон на шею из любой найденной лампочки. Первую попавшуюся лампу сразу нужно будет обмотать проволокой и — на нитку. Будет у нас такая самодельная штука за "детектор зрячих". Будем, как Фродо Бэггинс и компания, носиться с этой лампочкой предсказаний.

Меня резко дернули за рукав. Снова замечтался.

Увидел, наконец, в дальнем углу дверь, ибо надпись над ней принялась мигать зелеными буквами "выход".

Зрячие близко.

— В салон, не зевай, — шепнула Юля, стараясь двигаться как можно тише.

Все ее движения были плавны, размерены, и необыкновенно беззвучны. Да, пора кончать громыхать дверьми, топать ботинками, перекрикиваться через половину комнаты.

— Забирайтесь в салон, — повторила Юля, ткнув пальцем на фургон, что сиротливо стоял возле дальней стены тесно сжатый с боков несколькими легковушками и заботливо прикрытый с торца огромным внедорожником, который даже на спущенных колесах был на голову выше остальных корыт.

— Нам это не поможет, — пробормотал Илья как-то очень обреченно, схоронившись в салоне.

— У тебя есть другие предложения? — зло спросила Юля. А затем резко развернулась от Ильи и, не дождавшись ответа, запрыгнула следом и тихо закрыла боковую дверь. Предательски скрипнула подвеска.

Фары машины напротив зажглись будто по команде.

Мы замерли. Машка что-то тихо шептала псу, уткнувшись в его морду. Илья уже нашел в кузове — он оказался спаян с кабиной — то ли фомку, то ли гвоздодер, удобнее перехватил и присел на корточках возле двери, вцепившись трясущимися пальцами в ручку двери. Необычайно спокойной и собранной казалась Юля. Хотя, чего это я удивляюсь, ведь по ее рассказам она тут больше полугода. Это мы тут — желторотики — первый день никак спокойно прожить не можем. Юля просто уселась на задницу, вжавшись всей своей крохотной, но необыкновенно красивой фигурой в распорки, что были на совесть наварены по периметру для усиления конструкции (наверное, поэтому фургон и не развалился от ржавчины, как его собратья по могиле), зажмурила глаза, наложила стрелу на тетиву и замерла.

Внезапно наступила тьма. Но не та, что раньше. А та, как если бы из множества всех ламп осталась одна — самая тусклая, самая чахлая.

Одновременно со мглой пропали почти все звуки.

И кроме стука сердца, отмеряющего сейчас последние секунды моей никчемной жизни, я слышал что-то еще.

Я слышал звуки приближающихся неторопливых шагов.

— На "три", — прошептала Юля. — Выскакиваем на счет "три". Иного шанса не будет.

Я замер, уперев подошвы ботинок в распорку противоположной стены, согнул ноги в коленях, сжался, подобрался, приготовился к прыжку, к битве, к драке! Плевать, я ко всему готов! Выводите бычка! Просто так сдаваться судьбе в лапы — не мой стиль. Буду биться по принципу хитрого наркоза: не съем, так понадкусываю. Не сможем победить, так хотя бы тварь изрядно помесим. Тактика наркоза, пожалуй, будет выигрышнее остальных.

— Раз... Дв-а-а-а... Трииии! — неожиданно прокричала Юля.

Я опешил.

Илья, что есть силы, рванул дверь в сторону, с криками и матами разрубая пространство перед собой стальной фомкой. Над ухом свистнуло раз, затем другой. Я выскочил.

— На землю, идиоты! — орала Юля. — Застрелю же, мать вашу.

С громким лаем, сбив меня с ног, выпрыгнул пес и в одном мощном животном прыжке он повалил на пол черную тварь. Я упал аккуратно на Илью. Наш самодельный ультрафиолетовый фонарь выскочил из лап зрячего — вот, кто подобрал наш забытый агрегат — и с громким треском разлетелся на мелкие кусочки.

Стало темно, как прежде.

Раздался удар, треснуло стекло, по парковке разнесся страшный животный рык, а следом — испуганный лай Умки. Ошалевшая от ярости Машка с нечеловеческим ором выскочила из машины и запрыгнула на зрячего верхом. Через мгновение раздался удар чего-то тяжелого и крупного о кузов автомобиля.

В темноте жалобно и пронзительно заскулил пес.

Выругавшись, поднялась Машка.

И только черная тварь осталась недвижима. Из раны на ее теле выпорхнуло облачко света, на секунду зависло перед глазами, будто рассматривая поочередно, с какой-то даже укоризной что ли, как мне показалось, а потом разделилось на две равные половинки. Одна из них со скоростью света унеслась куда-то к выходу, а другая нехотя запрыгнула в чудом уцелевшую лампу нашего фонаря.

Трясущимися руками, предварительно подняв Илью, я взял с бетонного пола лампочку. Она просто лежала в моей ладони и светилась без электричества, батарей и прочего. Магия какая-то.

Крепко держа в руках спасительную колбу, я направил лучи в сторону поверженного врага, ожидая увидеть нечто громадное, зубастое и ужасное. Но то, что мы умудрились разглядеть в расступившейся мгле, повергло нас в шок. На капоте соседней машины, безжизненно раскинув ужасно длинные и бесконечно безжизненные руки и ноги в стороны, лежал крохотный зрячий. Стальной штырь — из груды металла, что была навалена рядом — проткнул тварь в области сердца. Конец ужасной железки, отнявшей жизнь у маленького зрячего, шипел и на глазах, испуская клубы мерзко-пахнущего дыма, превращался в ржавую труху.

Пес принялся выть.

— Нам конец, — подытожила Юля. — Мы только что убили детеныша зрячих.

5. На выход с очами навыкат

Мне нужен врач, лучше на дом и немедленно:

Ватсон, Фрейд, Курпатов, Пеппер.

Горизонт заволокло, и где-то хлопнуло окно.

По*уй кто, но дай мне свет, Бог или оптоволокно.

Oxxxymiron "Признаки жизни".

Если бы меня спросили еще несколько минут назад, когда мы в панике убирались с парковки, какого цвета сейчас небо над нами, я бы точно ответил, что оно кроваво-черное, и стоял бы на своем до последнего. Не темно-синее, как это бывает перед грозой или в сумерках, и не фиолетовое, и даже не буднично-серое и грязное, разукрашенное авиационными следами вдоль и поперек, словно холст художника-лучиста. Нет, оно кровавое.

Я бежал по коридору и старался отогнать дурные мысли, жмуря глаза от ужаса по привычке. Но зачем? Ведь испарилась необходимость закрывать глаза, чтобы представить то, что невозможно увидеть. Представляй себе, пожалуйста, хоть сутки напролет. Но только с открытыми. Да хоть спи с широко открытыми, если получится. Предположения и догадки о том, какого же цвета полотно натянули создатели этого мира, сейчас разрозненно вертелись в моей голове, ударяясь друг о друга, словно льдины при ледоходе. Вкупе с убийством маленького злобного — как мне показалось — зверька, я чувствовал, что там, наверху, много выше макушек самых высоких деревьев — полно алого, чересчур тоскливого и раненого неба, отчего лицо, казалось, забрызгано красным и соленым, какого бы цвета это соленое не оказалось на поверку.

Красное и соленое. И все тут.

Темнота липким двусторонним скотчем сомкнула нам веки, и хоть ты расшибись в лепешку, без искры зрячего (так сразу после смерти детеныша зрячего назвал этот свет из лампочки Илья) что-то разглядеть под носом было невозможно. Но фантазия работала на "ура", возбужденный мозг фонтанировал и плевался картинами и образами на все триста шестьдесят, устроив артобстрел: передо мной проносились вереницами грузные, раскормленные облака, светящиеся тем самым непонятным невидимым светом, что проецировал на сетчатку воспаленный мозг. Естественно, что ничего в этой темени разглядеть было невозможно, а я всего лишь по привычке, снова выйдя на порог дома, откуда, замечу, мы сбегаем уже во второй раз, мотнул фонарем, смастеренным из фары небезызвестного фургона и лампочки. Мотнул строго вверх и немного замечтался, приукрасил сам себе реальность, решив, что луч таки достиг верхней крышки. Открыл глаза. И тут же раскрыл рот от удивления: а свет-то не простой. Вопреки всем законам физики, луч не рассеялся ни через десять метров, ни через пятьдесят. Он, словно раскаленная кочерга, насквозь прошив кисель из мглы, ускакал в такую высь, что сама Юля охнула и пару раз витиевато выругалась. А вне луча был все такой же пустой и однотонный мир.

Однотонность мира давила, будто пресс, заставляла дергаться и шарахаться любого писка, треска, скрежета и визга. Идентифицировать визжащих у меня не вышло, как я не пытался. "Лучше не знать" — ответила лишь на мой вопрос Юля, и все стало понятно. Как говорят, меньше знаешь — крепче спишь. В какой-то степени сон — это то, что сейчас происходило с нами. Поверить во все происходящее на трезвую, разумную голову ой как тяжело. Но мы старались, мы пытались адаптироваться, мимикрировать, слиться, убежать. В темноте разворачивать маховик подобных маневров — проще пареной репы. Главное, свою репу на плечах держать в свежем, охлажденном виде. Как мы успели заметить, охотники за приготовленными мозгами здесь ходят по пятам.

А вот пищали определенно крысы. Эти твари выживут везде и всюду. Какой бы мир не был, крысы присутствуют в каждом. Фэнтези, научная фантастика, постапокалипсис, утопии, антиутопии, будущее, вымышленные вселенные — хвостатые зверьки всюду. Будто самый главный режиссер дал им право играть везде свою одинаковую и в то же время такую важную роль. Они для меня, как атрибут грязи, как символ непотопляемой живучести, несгибаемости и какой-то сказочной вездесущности. Казалось бы, вот она — жопа мира, на пороге почти стоим. Куда там барахтаться и жить? Но нет, они тут как тут. И живут, плодятся, борются. Удивительные создания, чего говорить.

С места преступления, если так можно назвать встречу со зрячим, мы смылись почти сразу. Насколько я понял из потока несуразности, что принялась тараторить Юля, комок света — один из двух, что ускользнул от нас, помчался прямиком к другим собратьям убитого детеныша за помощью. Промедление для нас грозило смертью. Что с человеком в приступе ярости может сделать всего один зрячий, нам в красках кое-как уже успела обрисовать Юля. Оторванные от туловища руки и ноги — лишь малая вершина айсберга тех зверств, что приносили с собой тени. Нырять с аквалангом в ледяную воду, дабы рассмотреть, насколько глубоко во мрак способен вырасти сам айсберг, мне не хотелось. Да никому не хотелось, чего греха таить. Нужно было срочно смываться. И мы рванули.

Рванули по какой-то тропинке, через завалы и преграды, сквозь полуразрушенные здания и магазины, поляны и детские площадки, на которых еще сохранились металлические качели. Юля вела уверенно, хорошо знала дорогу, отлично ориентировалась, да и фонарь был просто великолепен. Пожалуй, фонарь — единственный плюс от встречи с монстром. Наконец, я смог лучше рассмотреть новую знакомую, успел заменить шрамы и морщинки на ее сосредоточенном лице, почти зажившие, но еще заметные ссадины на шее и синяки на запястьях, седые волосы, нагло пробивающиеся штрих-пунктиром из собранного тугого хвоста. Замечу, что в этот раз они не хлестали меня по лицу. Просто я не брел за ней следом. Рассматривал со стороны, благо света хватало: поверх кофты на девушке была кожаная куртка, заметно перешитая и подогнанная под фигуру. И сидела куртка на удивление идеально, не стесняя движения и поддерживая спину. На ногах — высокие ботинки с дополнительной шнуровкой, что видимо тоже были собственноручно допилены и прилажены по размеру. Облагающие джинсы на стройных ножках делали ее похожей на одну из тех девиц-косплейщиц, что толпами бродят по всяким конвентам и фестивалям, соблазняя прыщавую школьную публику округлыми формами и откровенными вырезами. Вырезов тут не было, но формы оказались просто на загляденье. Лук у воительницы был не самодельный. Насколько мне хватило мозгов, достать такой в свободной продаже у нас в городе совсем не так просто. Нет ни магазинов, ни специальных школ. Наверняка, нашла она его в чьем-то личном запасе или схроне. Поди, несколько лучников-профессионалов на город-миллионник приходилось. Их квартиры, выходит, Юлик и вскрыла. Так сказать, не подарили, а намародерила. Тут либо тупое везение — пришла, охнула, увидела, забрала, освоила, либо же она заранее знала, где искать. В любом случае, нам это только на руку.

— Скоро придем, терпите, — сказала вдруг Юля после долгой паузы и помогла Машке перелезть через разделитель, что длинной мятой железкой возник посреди дороги. Сразу вспомнился тот анекдот с ёжиком и железной дорогой. Обходить эту преграду у нас попросту не было времени. А потому полезли через.

— Можно фонарь? — спросил я и протянул руку.

— Держи, — ответила Юля. — Только осторожно. Разобьешь — я тебе печень вырву. Ты-то без печени еще сколько-то протянешь, а вот мы без фонаря — вряд ли.

Я бережно взял агрегат из рук красавицы, накинул на шею ремень, которым был перемотан фонарь, заметив про себя, что снова начал замечать ее картавое "эр" в разговоре, и, высоко задрав ногу, перелез через отбойник. Сдается мне, про вырывание печени девушка не совсем пошутила, хотя сказала не так угрожающе, как раньше.

— Тогда я сам ее себе вырву, — улыбнулся я в ответ спустя несколько неловких секунд молчания.

Юля улыбнулась в ответ.

— Тогда сразу сердце вырывай, Данко ты наш недоделанный. Хотя бы путь осветишь. Какая-никакая, а польза обществу.

— Харе базарить, — встрял Илья. — Где вы тут общество разглядели, банда неумытых кротов? Я с ног валюсь, мозоли до колен. Когда привал?

— В могиле привалы делать будешь, умник, — зло прорычала в ответ Юля.

— Вот вроде бы спаслись от смерти, да? Так сказать, вроде сплотиться должны, спаяться, нет? — возмутился Илья. — Должны же стать дружнее, крепче, сильнее, а ты все, Юлька, меня умником называешь, да морду кислую строишь, как тогда возле гаража. Не надоело желчью плеваться?

— В кишках у тебя крепче стало от страха. Вот где, — наконец улыбнулась ему Юля. — Не обижайся, глупенький. Просто не до твоих слез сейчас, веришь.

— Во, — недовольно, но весело сказал Илья, перепрыгивая через отбойник. — Уже дураком обзывает. Что за баба такая! Непостоянное ты существо, Юля. Утром — красавчик, вечером — дурак.

— Все мы такие, ага, — согласно дернула плечами девушка. — Гнилушки и хамелеоны. Все! До единой!

— Где Умка? — вдруг взвизгнула Машка.

— Впереди он, — я посветил фонарем в сторону обочины. — Вон топчется.

Из-за остовов машин, которыми "от" и "до" была заставлена дорога, вынырнул пес, вывалив язык на бок и вращая хвостом как пропеллером. Ржавые машины железным массивом заполняли дорогу. Все походило на свалку-утилизацию старых автомобилей. Мятые, давно сгоревшие, сцепленный одна с другой, будто роботы, дерущиеся до победного конца, они застыли страшным свидетельством того самого мига, когда мир ослеп. Правда, конец у них один — ржавое небытие. Вот — грузовик на боку лежит, разбросав вокруг ящики и коробки, битые и вскрытые. Видимо, было в них полезное и нужное, что заставило кого-то так старательно орудовать топором. Вон, весь правый борт дырами испещрен. Топор, к слову, валялся рядом, в паре метров. Расколотое топорище уже никому не понадобится. Потому и выбросили. Что стало с владельцем топора, можно только гадать. Чуть поодаль — две легковушки, повстречавших друг друга в час "икс" аккурат лоб в лоб, отчего отбойник скомкал копот одной и смял кузов второй до неузнаваемости, будто они были сделаны не из железа, а слеплены из говна и палок. Случись такое в зрячем мире, спасателям пришлось бы долго и старательно вырезать автогеном останки водителя и пассажира на переднем сидении.

"Кстати, о пассажирах" — подумал я и заглянул в ближайшую малолитражку.

Среди гор мусора, палок, веток, россыпи осколков выбитых стекол и полусгнившего синтетического тряпья разодранного на атомы салона, я заметил что-то еще, мельком, краем глаза. Ткнув палкой, что валялась тут же под ногами, я разворошил ближайшую кучу — на заднем сидении, и увидел кости: желтые, обглоданные до блеска, кем расколотые и погрызенные. Ковырнул еще, в надежде опознать зверя: наполненные черным колышущимся светом глазницы человеческого черепа глядели из салона прямо на меня. В небеса взмыли первые хлопья пепла... Жидкая мгла в глазницах черепа волновалась и плясала, явно встревоженная необычным и чертовски редким по меркам нынешних законов источником света. К горлу, стоило мне задержать взгляд на останках, подступил тошнотворный ком, а волосы на макушке встали дыбом, как в первый раз с той женщиной у гаража... Отпрянув, я случайно провел лучом по крыше и увидел следы. Следы от когтей нельзя спутать ни с чем другим, даже если ты видишь их впервые.

"Черт, черт, черт" — выругался я про себя.

"Знал же, что ожидать, а все равно струхнул" — оправдывался я перед собой уже через секунду, вернувшись к группе.

Слишком много костей для одного дня. Даже чересчур много. Будто жрали людей, как валяную рыбу под пиво, скидывая остатки то тут, то там, себе под ноги. Или под лапы?

— Малыш, ты куда убежал, — принялась Машка чесать пса за ухом, как только пес лизнул ее в нос. — Не пугай так маму больше

— И папу, — гоготнул Илья.

— И дядю с тетей тоже, — донеслось вдруг из темноты.

— Не пугай их, Юрка, обосрутся же, помрем от удушья, — буднично и как-то даже облегченно ответила Юля и тут же развернулась в нашу сторону. — Это свои, не очкуем.

— Как это не очку..., — начал было тот самый Юра, но увидев в моих руках чудо-фонарь, ахнул и принялся истерить. — Японские божества, что у него в руках? Свет зрячего?!

— В точку, Юрец, — ответила Юля. — Свет ты мигом засек, молодец. А что стрел в колчане у меня поубавилось, ты не заметил? Хороший из тебя вырос боевой товарищ, хороший.

— К-а-ак? Как это! Свет зрячего? — раскрыл рот мужчина. — Что там со стрелами? Кого убили?

— Детеныша, — лишь ответила девушка, и он, как мне показалось, понял все с полуслова. — Свет — из него. Случайно вышло, он нас в угол загонял.

— Странно, что вы еще дышите.

— Сама не верю. Дышу и не верю.

— Постой. Ты мне ответь: так вот один и шлялся? Без взрослых особей?

— Именно, совсем-совсем одинешенек. Словно от стаи отбился и на прогулку пошел.

— Сказал бы мне кто вчера, я бы на смех вруна выставил! Где это было видано, чтобы маленький зрячий — да еще и в одиночку — бродил по городу! Вранье же! Форменное вранье! Но ты, Юлька, врать не умеешь. Или не хочешь врать, хрен тебя поймет...

— Надежда на понимание еще осталась, — улыбнулась в ответ Юлик.

— Вот тебе, бабка, и Юрьев день... Получите, распишитесь. Чую, запахло чем-то новым в городе. Переменами запахло, черт возьми, переменами... Но и говном откуда-то тянет. Это не вы ребят, не?

— Кончай ерунду нести! Ты и так горазд всех вокруг дураками выставлять денно и нощно, да еще пророчества из ничего стряпаешь на ровном месте, задери тебя наркоз, — из-за спины Юры вышла женщина лет тридцати, низкого роста, коротко стриженная, чем-то похожая на Сигурни Уивер из "Чужих". Женщина была вооружена самодельным копьем, а на поясе унее помимо нескольких мешочков висело что-то вроде булавы. Света от фонаря распространялся в радиусе пары метров, как будто заключая всех нас в сферу, отчего было возможно рассмотреть новых знакомых во всей красе.

Говорившая была явно насторожена и взволнована, но прямые черты лица не выдавали ни единой эмоции. Тонкие губы, аккуратный нос, и хмурые брови — вот что сразу бросалось в глаза. Казалось, серьезности у этой амазонки не занимать. Даже Юлька рядом с ней сейчас кажется веселым безобидным клоуном.

Но через мгновение мое первое впечатление рассеялось. Женщина удивительно радостно улыбнулась нам, краем глаза все-таки рассматривая необыкновенный фонарь из автомобильной форы. И тут же протянула руку:

— Приятно видеть человеческие физиономии среди этих небритых и скептических рож.

— А нам как приятно, — подал голос Илья.

— Катя. Очень приятно, — представилась женщина и махнула рукой. — Это Юра. Знакомьтесь.

Поочередно мы потрепали ее сухую, но жилистую ладонь, затянутую в кожаные перчатки. Юрка же жал краба крепко, сильно, щерился, бурчал что-то вроде "Загрызи меня наркоз! Наконец, есть хоть с кем-то выпить водки, а то все бабы и бабы".

Представились, перебросившись парой фраз: как зовут, откуда, кто по профессии.

— Можно глянуть? — наконец решившись, спросил у меня украдкой Юра, все это время сверливший странный прибор жадным заинтересованным взглядом.

— Пожалуйста, — ответил я и протянул фонарь. Но снимать ремень с шеи не стал от греха подальше. Кто его, этого черта небритого, знает. Сейчас еще прихватизирует и ускачет с фонарем во мглу: ищи, свищи потом. Мы же вслепую за ним не угонимся.

— На месте рассмотришь, Кулибин, — Юля стукнула мужчину по плечу. Фонарь дрогнул. Свет упал на лицо и мы, наконец, разглядели ту самую бороду и ее владельца. Юрка был совсем невысокого роста, достаточно крепкий, приземистый, с кривыми ногами и хорошо развитой мускулатурой, и вместе с густой бородой и выпирающими скулами походил на помесь викинга и гнома. Не хватало только топора за пазухой, шлема с рубинами и пары вставных золотых зубов.

Юрка девушку тут же послушался, поднял глаза: глубокие, темные, смотрящие на нас с удивительным радушием и добротой. Чем-то этот взгляд мне напомнил прищур Леонова из "Джентльменов удачи". Такой же добрый мужик, наш Юрка, открытый и радостный, вселяющий спокойствие и умиротворенность одним своим присутствием. Прямая что ни есть противоположность Катерине. Понятно, почему он ее беспрекословно слушает. Баба эта совсем железная, почти кремень, и как мне показалось, вроде бы у них за главную. Юрец у них похоже в роли огневой мощи выступает, на должность лидера ну никак не тянет. И к тому же не умеют такие мужики быть вредными и принципиальными, что так необходимо для контроля и подчинения. Чего не скажешь о девушках-одуванчиках, вроде Юли. Вот вроде бы и ангелок она, а через секунду — оп, и перед тобой — черт из печи. Но не будем вспоминать хвостатого всуе.

Интересные ребята нас встретили, интересные. Стоит к ним присмотреться внимательней прежде, чем бросаться в объятия. Несмотря на то, что Катя по отношению к нам чересчур позитивно настроена, доверять ей тыл я пока бы не стал.

— На месте рассмотрю, — передразнил женщину Юра. И будто обиженный ребенок глянул на меня украдкой. Затем подмигнул. — Двигаем за нами, чебураторы. Уши только прижмите к голове, а то зацепитесь где за фонарь, так с головой ухи и оторвутся.

И одним легким движением закинул огромный топор за спину.

"Я знал, что без топора тут не обойдется" — пронеслась ликующая мысль в моей голове.

А вслух я сказал:

— Милый топорик.

— Сам тащусь, — улыбнулся Юрка и вдруг протянул мне его рукояткой вперед. — Возьми, попробуй размахнуться. Давай. Не стесняйся. Ну же!

— Спасибо, но сейчас не время, как мне кажется, — я постарался съехать с темы и одновременно не обидеть человека.

— Как не время? Вот порвут меня наркозы на лоскуты, ты топорик подымешь и в фарш за меня их искромсаешь? Как идея, ась? — гоготнул Юрка. — Кстати, Юлик, пришельцы о наркозах уже знают?

Получив одобрительный кивок в ответ, он обнял меня за плечи:

— Ну чего ссышь? Пробуй.

— Замечательная идейка, — не нашелся, что сказать я, и проскользнул мимо него. — Давай потом.

— Тихо, — цыкнула Катя. — Юрец, прекрати балагурить.

— Все, прекратил, — ответил Юра и снова закинул страшную железяку себе за спину. Как мне показалось, он немного обиделся таким моим нежеланием помахать страшным оружием в полной темноте. И на меня обиделся, и на Катерину. Лишь сказал:

— Идем за мной шаг в шаг. Если кто заблудится, пеняет на себя.

— Гонишь, — сказала Юля. — Мертвецы не пеняют.

Юрец чересчур громко гоготнул и сказал:

— Вот тропинка, туристы. Разуваем глаза и топаем.

И мы двинули вслед за бородачом.

Через пару часов ноги начали заплетаться, а конца этому пути всё не было и не было. Лишь отбойник, да обочина сопровождали нас по сторонам, контролируя, чтобы мы не свернули, куда не надо. Плохо это или хорошо — черт его знает. Верю, что местным спасателям хорошо известны пути и тропинки. Ибо в такой темноте я чувствую себя слепым, глухим и беспомощным дождевым червем, завернутым в сотню одеял, три шапки и две пары наушников. Одно дело — идти по городу среди ночи, подсвечивая дорогу фонарем. В этом случае, какой бы свет ни был, видны очертания предметов, заметны заборы, деревья, пни, ямы, собаки, контуры высоток в вечно жужжащем городе, дальний свет автомобильных фар, небесные фонарики, мигающие датчики заходящих на посадку самолетов и прочее, прочее, прочее. Даже звезды иногда видны в этом городе, когда дымное марево, укрывающее пыхтящий денно и нощно муравейник плотным куполом, рассеивается и истончается — обычно зимой.

В нашем же случае не видно ни зги, как говаривал классик. Кроме лоскута освещенного пространства естественно. Высунешь руку из сферы света — будто и нет ее у тебя. А ты шевелишь там во мгле пальцами, как дурак, чувствуешь их и не знаешь, стоит ли рядом тварь, уставившись на дергающуюся конечность, или не стоит уже, а приготовилась к прыжку и вот-вот кинется из темноты. Оттого мы старались прижаться друг к другу, пытались вертеть котелками по сторонам, дабы не проворонить незваных гостей. Наши путники же вели себя совсем наоборот: часто уходили во тьму, периодически шептались друг с другом, но озабоченности и беспокойства в их глазах я не увидел. Видимо, все идет по плану.

Кстати, по какому плану? Нам они ничего не спешат рассказывать. Ведут куда-то, говорят что-то, но агрессии не проявляют, и то хорошо. Иного выбора у нас нет, и в ближайшей перспективе не ожидается. Отпочковываться и бродить обособленно в поисках выхода из этого лабиринта, рыскать в поисках решения, спасении или чего там обычно ищут брошенные за пазуху мира неудачники, сейчас казалось не самой лучшей идеей. О вездесущей темноте я уже не заикаюсь. От нее не скрыться и не сбежать. Прибавьте ко всему разъяренных зрячих, смертельных наркозов и получите на выходе три свежих куска мяса. Пес, сдается мне, сможет унести лапы в случае заварухи и засады. Ему не грозит перспектива оказаться на тарелке местных гурманов. Окажемся ли такими проворными мы сами? Не гарантирую.

Пес, будто почувствовав мои мысли, проскочил чуть вперед, зацепив штанину своим виляющим из стороны в сторону хвостом.

"А парень-то на позитиве" — подумал я и улыбнулся.

Все же ситуация не совсем критична. Прорвемся, не порвемся.

Неожиданно Маша взяла меня за руку, буквально вцепилась своими тонкими пальчиками в мою дрожащую ладонь, и ни секунды не медля, прижалась всем телом: дрожит, трясется, будто замерзла.

— Холодно? — спросил я.

— Нет, мне страшно, Максим.

— А так? — я крепче сжал ее лапку и засунул вместе со своей в карман кофты.

— А я туда не помещусь? Будешь меня нести.

— Марфа, губу закати, — по-доброму пошутил я.

— С радостью, лишь бы все стало на свои места. Я скоро начну сходить с ума.

— Будешь сходить, меня не забудь позвать. Вместе рванем к единорогам.

— Спасибо, Максим, — она сжала мою ладонь крепче. Непонятно почему, но я начал краснеть от неожиданного смущения. Благо в темноте этого совершенно не видно. Хоть какие-то плюсы в этой изнанке.

— Пожалуйста, — только и сказал я.

Пути, казалось, не было конца. Чудо-лампу я вручил Юле, дабы она возглавило спасательную операцию.

Тропинка, что змеей тянулась по краю дороги, была совсем незаметна. Она выныривала из мглы частями, метрами, словно мы шли не через город, а сквозь текстуры старых компьютерных игр, для которых понятия "перспектива" и "фон" были чересчур тяжелыми и затратными. Как будто, там, в темноте, разработчики и сотни инженеров метр за метром совсем бесшумно и аккуратно раскатывают тропинку из бесконечного рулона. Только знающий, бывалый путник вроде Катерины или Юли ее мог бы отыскать. Железные штыри, куски металла, осколки стекла и прочий хлам были аккуратно спихнуты на обочину. Похоже, здесь недавно работал грейдер. Только откуда тут нашлась исправная машина? Вон, даже следы на асфальте можно разглядеть, будто кто ножом острым срезал верхний слой. Асфальт в стороне был не в пример подножному: вздутый и покрытый паутиной трещин. Такое бывает, если дорогу не латают на протяжении нескольких сезонов. Морозы, дожди, большие перепады температуры — от минус тридцати до плюс сорока, что свойственно нашему региону, не оставили дорожному покрытию ни шанса. Человечеству, замечу, шансов было оставлено еще меньше.

"Сколько, мать его, лет тут прошло" — подумал я.

Выходит, нас действительно забросило к черту на куличики.

— Куда мы идем? — спросила осторожно Машка.

— К нам в берлогу, миледи — ответил Юра. — Там безопасно.

— Спасибо за миледи, но тут, пожалуйста, подробнее. Не хочется снова забиваться гуртом в тесную конуру и ждать, пока зрячие зайдут на огонек. А там еще и наркозы скопом осаждать примутся. Снова на те же грабли? Не хочу. Где гарантии?

— В магазине нижнего белья гарантии, — зло ей ответила Юля.

— Не было там никогда гарантии, — вступила в диалог Катерина.

— Там и возврата нет, — подал голос Илья.

Повисла тишина. Мы даже перестали двигаться.

Первым расхохотался Юрец:

— А длинный у вас-то — еще тот знаток белья! Эксперт, мать его итить.

— Я просто..., — начал было Илья, но договорить ему не дали.

— А я бы сейчас такая пришла в магазин, — начала Юля.

— Сквозь разбитую витрину зашла, — вторила Катя.

— А как же! — смеялась Юля. — И сразу на кассу с криками, что чашечки-то у лифчика больше, чем нужно, суки!

— А они? — это уже хохотал Илья.

— А они чего? Обожди, красавчик, — сделала паузу Юлик. — Продавщица такая сисястая, большая, из-за прилавка вышла бы надменно, посмотрела на меня так свысока и зычно: "Ты же на пять размеров похудела, дура! С таким-то питанием это неудивительно. Как ты еще не сдохла от голода, анорексичка!"

— Пять размеров! — Юрка чуть не валялся на асфальте.

— А я ей "Давай новый!" крикну, швырну в лицо предыдущий и усядусь на пол ждать обмена. Посижу пять минут, подумаю, и такая "А грудь же не худеет!" и к главному продавцу — жалобу писать!

— А главного-то сожрали наркозы, — грустно добавила Катя.

— Вот и сказке конец, — успокоившись, буркнула Юля. — Так и ходить мне с парусами, ветра ждать попутного.

— Прекращаем болтать, — встрепенулась Катя. — Собака ваша на кого-то лает там. Слышите?

За углом, куда мы направлялись, разрывался Умка.

Через секунду пес жалобно взвизгнул и затих.

— Умка! — крикнула Машка, выхватила фонарь из рук еще секунду назад веселящейся Юльки и унеслась на помощь своему верному лохматому брату.

"Куда же тебя понесло, дурочка" — лишь подумал я.

— Подожди, — крикнул вслед Юрка, но художницы уже и след простыл.

Пес ну совсем не к месту принялся выть, отчего мурашки по телу надумали гонять пуще прежнего. Ты посмотри на них, устроили чемпионат по бегу на мне. Я поежился — волосы на голове от страха стали дыбом: видимо мураши снова взяли копья и — в бой. Все от страха. Я же, блин, чертовски боюсь этой мглы. Куда мне-то бежать? Я же не бегун! Я — серун!

Боялся не один я, боялись все, даже Юрка и Катерина, но без раздумий рванули следом. И не только потому, что перепугались за четвероного, но также потому, что останься мы в такой темени без лампы, и каюк неминуемо настигнет нас.

"И где она так бегать научилась?" — задался я вопросом, чудом увернувшись от выросшего из мглы ржавого штыря, перепрыгнул через старое ведро, невесть как оказавшееся посреди дороги. Не ветром же его сюда принесло? Хотя, я ничего о местной погоде не знаю еще. Может, и ветром.

Ужасными и временами причудливыми казались возникающие из ниоткуда сухие, пожухлые деревья, будто из них кто мигом высосал жизнь, гнилые заборы, обшарпанные стены, и ямы, ямы, ямы. И вместе с ямами кругом — горы хлама! Все в этом пейзаже было мне чуждым, инородным, непривычными и где-то даже инопланетными. Да, инопланетными! Наконец я подобрал верное прилагательное, чтобы описать происходящий вокруг цирк-шапито.

— Вот топит, — пыхтел чуть позади Илья. — У меня уже в боку колет. Сейчас крякну. Благо, фонарь в нашу сторону добивает, видно хоть что-то.

— У нее просто ноги длинные, — ответил я на бегу, что пришло в голову.

— Точняк, гачи у нее зачетные.

И как только он замолчал, я почему-то представил эти ноги. И, правда, хороши ходули у рисовальщицы, не поспоришь, не попишешь. Длинные, ровные, как кисти, что торчали тогда из сумки, когда я с ней в лифте катался. На таких ногах сам создатель велел бегать. Да, и еще любо вытворять много чего интересного в кровати. Но об этом потом будем мечтать.

"Мысли, прочь из головы" — разозлился я на себя.

Юля, бежавшая позади на полкорпуса, вдруг остановилась, отчего я сам непроизвольно сбавил скорость и заскользил подошвами по камням. Мозг додумывал на ходу.

— На землю, дура, — вдруг крикнула Юлька.

Уже привычно свистнуло над ухом. Не успел я моргнуть, как свистнуло снова. Пригнулся на автомате, втянул шею, аки черепаха — не хватало мне еще шальную стрелу спиной поймать.

Тут же зазвенело разбитое стекло, буквально в десяти метрах, и почти так же быстро все затихло, будто было покрыто шумопоглощающей стеной от земли до небес. Мне это ужасно напомнило, как гасят волны. Осколки еще некоторое время прыгали по листу железа, отбивая, словно чечёточник набойками, на весь квартал мерзкую, необыкновенно затихающую и даже тоскливую какофонию случившейся беды. В моем мире звуки ведут себя по-иному, факт. Хотя, чего тут удивляться: иной мир, иные звуки. Привыкай, парень.

Разве одно было сродни нашему миру: не может такой мерзкий звук сулить ничего хорошего и светлого. Сердце в груди чихнуло.

"Будь здоров" — сказал я сам себе и поморщился.

Затем огляделся вокруг.

Свет стелился по земле как-то криво и косо, а луч — яркий, манящий — не дергался, а это значило почти наверняка, что Машка аппарат таки выронила из своих худых, тонких лапок. Или ей помогли его "выронить". И помощник был или из посторонних, или же свой, нашенский, с луком и стрелами.

— Труба красавице, — сказала Юлька. — Звони гномам. Белоснежка сегодня домой не вернется.

— Типун тебе, — цыкнула на нее Катерина. — Несешь всякую околесицу.

— Придет, — раздалось из темноты. — Белоснежка сегодня придет домой с бутылкой вискаря и нажрется до зеленых чертиков. А гномы будут убираться за ней, станут "Но-шпой" поутру кормить, да за минералкой в "Перекресток" мотаться по очереди. Говорят, что эти ваши гномы очень полезные ребята. Врут?

— Не врут, такие они. Целая? — спросил я у девушки и, наконец, поднял с земли лампу.

"Лампа, по крайней мере, целая" — подумал тут же.

Мотнул лучом девушке за спину, где уже на корточках с деловым и изучающим видом сидела Юля и что-то разглядывала у обочины, а Юрец за шкирку держал мертвого наркоза одной своей громадной граблей, а второй пытался вытащить стрелу из крохотной угловатой монстровой груди. Черная кровь тонкой струйкой стекала с хвоста твари, собираясь на земле в аккуратные шарики наподобие ртутных.

— Ты с лампой уже беседовать начал от переизбытка чудес? Или ко мне обращаешься? Не видно же ничего: ни физиономии твоей, ни глаз, бестелесная ты говорилка, — зажужжала Машка. — Если ко мне, то все весьма плохо и катастрофично: я содрала джинсы на коленках, вон даже ссадина, видишь? Буду теперь, как дура, ходить с разбитыми коленками, — с детской обидой в голосе прошипелаа Машка.

— Кому дело до дырок на твоих прекрасных штанах? — саркастически сказал Илья.

Но Машка сделала вид, что издевательская подколка пролетела мимо адресата. Или действительно не услышала, ведь Илья что-то совсем в шепот скатился. Никак отдышаться не может, спринтер хренов.

Художница отряхнулась, развернулась:

— А если ко мне обращался, то слушай. Подробно рассказываю. Один раз, без перемотки и повторов. Я — за псом, пес стоит возле стены и вокруг себя все лает и лает, будто кирпичи со стенами решил перегавкать. Посветила лампой — никого, попыталась Умку за ошейник оттянуть, подумала, что пробежал кто: кошка или крыса там, вот ему и не сидится, а он ни в какую. Животное ж все-таки. По холке стукнула ладошкой легонько — он обычно после такого шлепка шелковым делается, но Умыч еще злее рычать стал, будто волк. Уперся рогом, когтями в землю вцепился и гырчит то направо, то налево, да голову задрал высоко, словно луну разглядеть пытается, да повыть на желтобокую с бухты-барахты прицеливается, и не идет. Подняла глаза и я, и лучом так снизу вверх мотнула небрежно, а там — мамочки мои родные, что за ужас. Я как тварь увидала, как крик Юлин услышала, так и бросилась вперед, прямо на пса, и коленками об асфальт — тыдыщ! Стекло за спиной, в ближайшем окне, треснуло. Тварь как раз прыгнула, да проворонила и меня, и шерстяного. Вышло, что разминулась зубастая с нами немного. Я — вниз, тварина — вверх, Умка хвост поджал и деру. Наркоз сперва за ним спохватился — не успел, потом на меня двинулся, шаг сделал, второй, я светом из положения лежа ему по глазам "бамс" — думала хоть как-то его дезориентирую, а он глазятами так "луп-луп", а из него стрела торчит. Половина — с одной стороны, половина — с другой. Глянула тварь на меня с досадой, как мне показалось, да и рухнула почти сразу мордой в пыль. На последнем издыхании, правда, попыталась меня цапнуть когтями, да я по пальцам подошвой зарядила. Не ожидала эта тварина, видимо, такой подлянки. До последнего надеялась меня достать. Взвизгнули тут же сородичи ее откуда-то с крыши и пропали. Только вдалеке по жести лапами прогрохотали. Я им вдогонку еще камень кинула.

— Камень их поверг в бегство, ты победила, — выдохнул с облегчением я и обнял девушку.

Машка ответила:

— Да я чуть не умерла от страха. Камень — так, для разрядки.

— Художнице объявляется благодарность с занесением в личное дело, — вдруг вырос из ниоткуда Юрец. А "ниоткуда" тут почти везде, пальцем ткни, и попадешь в никуда. Как говорится, из ниоткуда в никуда. Тут любой неосвещенный клок мира становится по щелчку черной дырой.

— Скорее, псу благодарность причитается, — подхватила Катерина. — Не подними он панику, нас бы всех на повороте наркозы перегрызли. Тут они что-то вроде засады на скорую лапу пытались сделать, глядите.

Он взяла лампу из моих рук и осветила перекресток.

Слева — тупик, справа — гора мусора, остовы машин, гнилое тряпье и стволы деревьев. Множество стволов, будто кто специально их сюда притащил и разложил по какой-то непонятной схеме прямо поверх вздутого асфальта. И свободного места совсем капля. Вперед бежит дорожка, узкая, тонкая, чтобы только одному можно было пройти. Будто кто специально чистил и готовил, строил завалы и выстраивал схемы. Как раз, чтобы нас разбить в шеренгу и по одному, как в тире, расстрелять. То бишь загрызть. Славный пир намечался у ребят, но мы им гулянку попортили малость.

— Умнеют, суки, — задумчиво буркнул Юрец. — Организация какая-никакая появилась. Раньше они поодиночке все больше шатались. Засады иногда строили, не без этого, но простецкие, одноходовые. За столько лет я лишь однажды видел наркозов в паре. Но там было больше похоже на неосознанный симбиоз сообразительного дохляка и туповатого верзилы, что больше меня раза эдак в три. Ух, и здоровый же он был! Гигант просто! Лапы — во! Зубы в несколько рядов, когти, как ножи. Страшная машина для убийств. Мутант, ей Богу. Говорят, что они до сих пор бродят по городу дуплетом. Слон и моська...

Он огляделся по сторонам, стараясь рассмотреть неподалеку то, что было недоступно моему взгляду. Хмыкнул чуть погодя, будто и не уставлялся в темноту минутой ранее и продолжил:

— А тут все по уму: место, время, нет ни поворотов лишних, ни места для маневров. Скопом навалились бы козлы вонючие, и склеили б мы с вами дружно ласты. Резиновые.

— Кстати, — Юля протянула руку к свету. На ладони лежала резинка для волос. Обратилась к Машке. — Твоя, красавица?

— Моя, — удивленно промычала Маша и попыталась сцапать резинку.

— Она в крови наркоза, — отдернула ладонь Юля и швырнула вещицу в темноту. — Еще выследят нас по запаху. Своих они за километр чуют.

— Не выследят. А пока они не вернулись, двигаем, — Юрка хлопнул меня по спине. — Немного осталось. Два квартала, и мы дома.

— Дома, — повторил за ним Илья. — Я бы душу продал, чтобы дома оказаться.

— А мы еще поторгуемся, красавчик, — ответила Юля, перепрыгивая через пенек.

* * *

Щуплый, костлявый наркоз сидел на крыше, свесив когтистые лапы вниз. Сощурившись, он смотрел вдаль, будто силясь рассмотреть кого-то или что-то на горизонте. Кисточка хвоста методично отбивала по листу железа, которым когда-то были покрыты углы дома, непонятную мелодию. Казалось, что делал это он неосознанно, рефлекторно, просто на фоне своих раздумий и переживаний. Тонкие, острые когти скребли по бетону, оставляя глубокие борозды. И виной всему не чрезмерная сила наркоза, а время, что не жалело ни бетон, ни кирпич. Зверь будто специально отыскивал на ощупь трещины и выщерблины в строении, стараясь расширить и разломать выступ, на котором сам и сидел. С угла не хватало нескольких кирпичей: полет камней с такой высоты занимал мелкого монстра. Весь этот грохот, россыпь осколков стекла, если удачно метнуть в машину внизу, забавлял и отвлекал, став фоном его переживаниям. Маленькие черные глазки задумчиво выискивали что-то в городе. Тьмы для наркозов почти не существовало. Сумерки — вот, что было денно и нощно. Ни заходов солнца, ни рассветов, как рассказывали легенды, ничего он никогда не видел. Пожалуй, никто из ныне живущих в этом городе этого не видел. Разве что люди. Люди-пришельцы.

"Люди. Стало больше людей" — поймал себя на мысли наркоз. И громко зарычал, втянув едкий человеческий дух ноздрями. Мясо — это хорошо. Больше еды — всегда хорошо. Но что будет, если мясо сможет дать отпор и перебить всех и вся? А что, если это те самые люди, о которых в сказах любят говорить старейшины? Все легенды наркоз помнил с детства. Старейшины верят, что придут те, кто освободят этот мир, раздвинув рамки. Тогда не нужно будет перегрызать каждой живой твари на пути глотку, дабы не сдохнуть от голода.

В воздухе пахло людишками — с дымом пожаров пришли перемены, и наркоза это ужасно беспокоило. Только бы не спугнуть, только бы все не испортить. Видимо, всему рано или поздно приходит конец. Зверь верил, что пришел конец и их заточению. Город — его родина, и его мир скоро сбросит замки с ворот, и створки распахнутся навстречу новому, лучшему миру. Жаль, что никто не способен понять его в мире этом. Больно кольнуло в груди. Сердце — черное и ссохшееся, хотело жить.

Наркоз улыбнулся. Есть же еще одно сердце, бьющееся в унисон.

Чуть поодаль, свернувшись в калачик, мирно спал его огромный брат, его союзник и самый близкий и преданный соратник. Грудь верзилы, походившая больше на скалу, поросшую мхом и плесенью, вздымалась и опадала с незавидной частотой. Мышцы, выступающие сквозь густую закошлаченную шерсть, казались неестественными, чуждыми, искусственными. Горообразный зверь одним ударом лапы мог разорвать надвое человека. Виной всему мутации, что поразили тело тогда еще молодого наркоза, как только тот попытался выбраться за границы города, за пределы мира. Сколько себя помнил Брын — так его звали свои, хотя имени среди них не принято было носить — никому из рода не удавалось выжить после столкновения со стеной. Стена окружала город по периметру, не выпуская сквозь невидимую преграду. Стоило лишь сделать шаг за границу, что со временем вычертили предки, дабы обезопасить случайных зевак от ужасной смерти, так тут же по телу пробегали яркие всполохи, сжигая беднягу дотла. Но Грова — это имя дал брату сам Брын, хотя верзила почти не говорил ничего, и единственное, что мог выговорить, так это свое имя, да имя брата — стена не убила. Наоборот, он стал еще сильней и выносливей, еще злее и кровожадней. Со временем Брын подавил в брате чрезмерную жестокость, обуздал силу, умерил пыл и стал наставником, заменил родителей, которых люди жестоко убили много лет назад. Но он этого не помнил. Брын любил Грова, и верзила отвечал ему взаимностью. Каждый был уверен, что преданней брата в этом мире у него никого нет, и не было.

— Просыпайся, брат, — Брын аккуратно ткнул его в огромный нос. Только так можно разбудить верзилу. Ударов по телу тот почти не чувствовал, во сне он мог совсем не заметить даже увесистого удара под хвост по колоколам.

— Брыыын, — зевнул тут же братец, поднялся на задние лапы и с удовольствием потянулся, принялся чесаться, словно пес, стряхивая с себя вшей и клопов, что успели насосаться теплой черной кровью.

— Живо отыщи и приведи десятника, — решительно сказал Брын. — Они сегодня с отрядом без ведома устроили засаду на свежих пришельцев. Почти у нас под носом — в паре кварталов. Разве я не говорил, чтоб пришельцев доставляли живьём? Сто раз повторял! Сто раз!

— Ы, — только и ответил Гров.

— Вот тебе и "ы", — Брын вплотную подошел к брату и хлопнул того лапой по мощной груди. — Вот сюда, почти под сердце, вошла стрела охотницы. Один выстрел, и Рыжий мертв. Мы лишились еще одного хорошего война, потеряли по глупости лучшего лазутчика.

Гров поморщился, затем оскалился и со всего маху стукнул когтистой лапой по выступу, на котором еще пять минут назад сидел Брын. Лавина из кирпичей и бетонной крошки обвалилась с грохотом и скрежетом, похоронив под собой ту легковушку, что который день так старательно и прицельно обстреливал старший брат. Верзила всегда очень остро воспринимал гибель соплеменников. Смерть же веселого и молодого Рыжего будто ударила громилу обухом по голове.

Гров завыл. Протяжно, жалобно, насколько мог быть жалобным такой уродливый, кровожадный монстр.

— Беда, — с легкой досадой в голосе сказал наркоз, будто не замечая страданий брата. — Снова придется искать хорошую мишень у подъезда. Машинка уже звенеть не будет.

— Ар? — больше рыкнул, нежели спросил верзила, утихнув через несколько минут. И тут же глянул на результаты своих трудов, перегнувшись через край. Так и завис.

"Кого он там увидел?" — подумал вдруг Брын и стал рядом с братом.

— Больше так не делай, — улыбнулся старший. — Хорошо? Нам нужно быть осторожнее. Если среди пришельцев Ключ, то всем , братец, а особенно тебе, — -Брын ткнул в брата пальцем. — Особенно тебе следует стать чуточку аккуратней. Вот так стукнешь по балкону из дурости, а у подъезда Ключ окажется. Ненароком расплющишь беднягу, как тогда из-под купола выбираться?

Гров открыл пасть. Капля густой слюны медленно побежала по нижней губе, затем спустилась по далеко выпирающему подбородку и сорвалась вниз. Маленькие глазки Грова внимательно проследили весь полет до земли.

— Нужно разнюхать, выяснить, выследить, все узнать и перепроверить. Времени на ошибки у нас нет, — продолжал Брын. — Я чувствую задницей, что купол не стабилен. Вон и граница пришла в движение. Сжимается, стягивается кольцо. Те фуры, на которых мы с тобой в детстве сидели и часами оттуда рассматривали стену, ты помнишь их?

— Хр, — кивнул младший.

— Они уже поглощены. Они уже на той стороне.

Гров закрыл пасть. Несмотря на то, что говорить он почти не говорил, пользуясь в общении больше кивками и рыками, понимал он все. Правда, речь других наркозов — скудную и обрывистую — он совсем не воспринимал, отфильтровывал как лишнюю и ненужную. Иногда Брыну казалось, что Гров натурально не замечает фразы соплеменников. Что это? Поза или особенность восприятия? Любой же звук Брына Гров ловил на лету, впитывал, понимал, старался моментально дать ответ. Получалось немногословно, но зато ужасно эмоционально.

Щуплый не унимался:

— Если же они окажутся самозванцами, мы их тотчас сожрем, Гров. С потрохами! Прямо там. На месте. Обсосем каждую чертовую фальшивую косточку!

— Агр, — радостно заурчал верзила, поглаживая себя недвусмысленно по животу.

— Еда — едой, брат, но выбраться из этой ловушки хочется во сто крат сильнее.

— Хрр, — зарычал Гров, поведя огромным носом из стороны в сторону.

— У нас гости? — чересчур спокойно спросил Брын и заозирался.

Гров только кивнул и тотчас прыгнул. Черная тень у противоположного края с каким-то фантастическим кувырком увернулась от броска, бесшумно метнулась вправо, отчего верзила, не обнаруживший под собой поверженного незнакомца, едва не сорвался вниз, уцепившись за карниз и тотчас потянувшись. Падение с высоты даже для такой сверхъестественной мускулистой твари могло бы стать фатальным. Осталась бы от Грова лишь лепешка с мясом по соседству с той самой машиной, которую, в свою очередь, в кучу мятого металла превратил он сам. Судьба-шутница любит тонкую иронию.

Огромные ноздри на уродливой морде разъяренного Грова вздымались в такт ударам лап о грудь. Еще секунду, еще бросок, еще одно движение лап, и гора мышц разорвет на части черную тень, что уже стояла напротив Брына — спиной к Грову — и собиралась что-то сделать с предводителем наркозов. Такого громила просто не мог допустить. Еще свежи в памяти те дни, когда соплеменники до смерти забивали друг друга камнями и палками за кусок тухлого мясо, пока Брын не навел в племени порядок. Появились структура, цель, единство.

К тому же Гров слишком сильно любил своего старшего брата и готов был отдать за него жизнь. Брын ценил это и отвечал взаимностью.

От одной только мысли, что брату что-то угрожает и может навредить, он закипел, вспыхнул, взорвался. Отчего прыгнул вновь, намереваясь одним прыжком растоптать наглой твари голову и вколотить пудовыми кулачищами черные останки в бетон и арматуру, что занозами торчала из крыши то тут, то там. Перед самым прыжком он сам себе представил, как протаскивает черный силуэт все глубже сквозь бетонные плиты и всё колотит, колотит и колотит. До тех пор пока зрячий не умолкает — уже на полу первого этажа, а залитый с ног до головы ярким светом он сам не поднимает глаза к небу, и сквозь проделанный тоннель через все этажи видит, наконец, яркие желтые звезды.

Брын говорил, что за куполом звезды яркие-яркие.

Но уже в полете он увидел, как брат резко махнул лапой от себя, мол, что ж ты, дурак такой, творишь, и неуловимо пропал с места вместе с гостем, словно испарился. Был, и нет его. Отмотать время назад Гров уже не успевал. Инерция тянула вперед.

Удивленно ахнув, Гров с грохотом рухнул на лапы и резко повернул голову, заметив периферийным зрением, что братец-то и его гость сейчас находятся у другой стороны крыши, и обомлел от увиденного. Обомлел вполне по-человечески. Как можно так быстро перемещаться?

Мотнув головой, будто отгоняя от себя морок или рой назойливых зеленых мух, Гров поднялся на задние лапы. Тут-то и донеслось до его ушей то, что уже несколько минут неистово орал Брын, стараясь пробиться сквозь пелену ярости и бешенства:

— Он не враг! Прекрати! Успокойся! Слышишь меня? Успокойся сейчас же! Я приказываю! Он пришел с предложением! — прыгал на месте и кричал Брын, всячески жестикулируя.

Все естество Грова противилось этим словам, что так спокойно сейчас вылетали из уст брат. С детских лет каждому наркозу известно, что нет ничего в этом мире кровожадней и уродливей, чем зрячий. Что нет ничего в этом мире безжалостней и ужасней, чем зрячий. Видишь зрячего — убей. Иначе зрячий убьет тебя.

— Успокойся! Слышишь? — не прекращал Брын.

— Ы, — лишь произнес ошарашенный Гров и уселся на задницу прямо там, где и стоял. Лишь протянул длинные лапы в стороны, вцепился в ржавые стержни арматуры (она тоже была подвержена распаду), и, что есть силы, принялся закручивать те в крендели.

— Он успокоился, — выдохнул Брын и повернулся к зрячему, абсолютно черная физиономия которого не выдавала никаких эмоций. — Чего нужно?

Зрячий отвечать не спешил.

Тонкие клыки, торчащие из широченной пасти во все триста шестьдесят, заскрежетали друг о друга, а тонкий светящийся язык резво вильнул среди этого частокола и исчез в пасти. Попадешь в такую мясорубку и мигом сгинешь. Перемелет тебя эта зубастая скотина в однородный фарш вместе с костяшками и хрящами, и не моргнет. Ибо моргать этим тварям совсем нечем. Обычно зрячие целиком проглатывают добычу. Только клацают зубы, молнией взвивается язык, обматывая шею жертвы, да одним отточенным движением уже бездыханное тело забрасывается в пасть, что каким-то чудом растягивается во все стороны, походя на гигансткую воронку. Ничем другим, кроме как пастью, назвать наркоз это не мог. У наркозов тоже пасть, но скорее детская, базовая версия. Тут же варежка была профессиональным инструментом, обращаться с которым зрячий не только мог и умел, но еще чрезвычайно любил и практиковал.

— Повторюсь, — наркоз выставил лапы в дружелюбном, как ему это казалось, жесте. Зрячий никак агрессивно не отреагировал, а значит поза была и впрямь мирной. — Чем обязаны? Не могу утверждать наверняка, но никто до сих пор из наших так долго не видел вживую зрячего. Обычно встречи заканчивались одинаково трагично: ни оставалось и кусочка. За время, что я спал произошли какие-то перемены в нашем темном закутке?

Наркоз дерзил, сам не понимая, что творит. Какая-то храбрость вкупе с безрассудством и чрезмерной уверенностью двигали маленьким монстром. Зрячему же хватит и нескольких секунд, чтобы на атомы разорвать и самого нахала, и его здорового мычащего братца. Но какое внутреннее чутье подсказывало, что поступать сейчас нужно именно так — нагло и напористо, и никак иначе. Дать слабину, с криками схорониться от монстра, сигануть с крыши на дерево, попытаться убежать через чердак — значит гарантированно себя приговорить. Насколько успел Брын прикинуть, черный пришел по делу и сжирать собеседников пока не подумывал.

— Еще одно слово вырвется из твоего поганого рта, ничтожество, и я тебя проглочу, — едва слышно сказал зрячий, совсем не пошевелив губами, которые на морде были почти незаметны. Да что там незаметны. Их почти не было. — Но правда твоя, слизняк, чего уж. У нас к вашей братии дельце.

— Ы? — буркнул Гров, что уже стоял чуть впереди брата, на случай, если черный надумает отобедать. Тогда Гров успеет принять удар на себя и даст брату шанс улизнуть.

— У подъезда — остатки от твоей группы, Брын. Падаль пару часов назад попыталась сцапать пришельцев в ловушку. Но вышла заминка, — зрячий недобро улыбнулся. — Сцапал их я и сожрал тоже я. Можешь доесть, не стесняйся.

— Я не знал, что они удумали, — отмахнулся Брын, стараясь показать зрячему, что отряд ему совсем не жалко, а угрозы — мимо адреса. Но вопреки стараниям, внутри маленького наркоза все вскипело. На мохнатом лице выступило отнюдь не равнодушие.

Зрячий, кажется, это почувствовал и продолжил:

— Теряешь власть? К тому ли наркозу я пришел? — продолжал зрячий. — Непослушание нужно искоренять. Дашь слабину сейчас, и через год они равнодушно порвут тебя в клочья.

— Не дам, — сдержанно прихрипел сквозь зубы Брын.

— Хочется верить, — вроде как кивнул зрячий. — Я с самого начала выслеживал пришельцев. Если бы не твои самоуверенные болваны, Ключа б мы заполучили без пыли и шума.

— Но не заполучили, — заметил Брын. — Так что мои ребята со своей задачей справились.

Зрячий оскалился:

— Если ты можешь считать связку тухлых кишков у подъезда — благоприятным исходом, то твой мир хуже моего. По крайней мере, своих мы не жрем. Мы своими дорожим.

"Выходит, Ключ действительно прибыл" — пронеслось в голове шокированного наркоза поверх всего.

А вслух вопреки всем угрозам он сказал:

— Мы своих не едим.

— Жрете. Еще как жрете. Пока неизвестно, Ключ это прибыл или не Ключ, — продолжил зрячий. — Но проверить стоит.

— Не жрем! — настаивал Брын, почти кричал на зрячего, совсем потеряв страх. — Ты убил наших и пришел хвастаться? Что тебе нужно, говори?! Либо катись отсюда к своим однотонным собратьям!

— Вы приведете Ключа. К нам, — зрячий говорил размеренно и специально надменно. Казалось, он не замечал провокаций со стороны собеседника. Или же замечал, но всерьез никак не хотел воспринимать.

— Живого? Мертвого? — успокоившись уже, осторожно спросил Брын.

— Целого и невредимого. И не твои тупоролые остолопы его выловят, а лично ты. Не без помощников, конечно. Приставим на время какого-нибудь доходягу, чтоб ваши мохнатые тушки не порвали за первым поворотом. Мы вас просим помочь. Как бы странно не звучало это предложение. И если ты не согласишься, я просто откушу твою голову. Я проголодался.

Гров напрягся.

Брын раскрыл рот от удивления. Где такое было видано, чтобы зрячий просил жалкого наркоза о помощи. Естественно, наркоз был в своих кругах самым что ни на есть уважаемым и авторитетным, но вот зрячим был важен сейчас, насколько успел Брын сообразить, лишь административный ресурс, способн уследить за действиями своих подответсвенных в охоте на пришельца.

Зрячий продолжил:

— Ключ уже убил моего внука. Внушение и ментальные удары на него не подействовали. Он особенный, этот пришелец. Это точно Ключ. Я почти уверен. Он каким-то образом умудрился обуздать искру, и отныне подойти к нему безболезненно не способен ни один зрячий — искра сожжет на месте. Будь моя воля, я б перекусил пополам эту наглую человеческую головешку, попадись он мне на пути. Но, во-первых, он возможно тот, о ком сказано в пророчестве. А во-вторых, перекусывать головешки он скоро сможет и сам.

— Вот оно что, — ощерился Брын, понимая, что сегодня уж точно не судьба оказаться меж клыков зрячего. Зрячие впервые не понимают, как поступить, и что делать дальше. Мешать — опасно, помогать — строго запрещено. То, что говориться в легендах, всегда было недостижимо и эфемерно. Об этом любили говорить, об этом мечтали тайком и во все услышание. Но как только сказка стала былью, все прижали хвосты и забились по углам.

Брын продолжил:

— На ту сторону берете нас. Идет?

— Ты мне еще условия ставить будешь, червяк?

— Буду, — осклабился вожак. — Нам терять нечего. Год, два, и здесь даже крысы переведутся.

— Кольцо сожмется много раньше, — ответил зрячий. — Граница нестабильна. То ли она почувствовала нужного пришельца, то ли время пришло. А крысы никогда не вымрут. Их когда через границу кидаешь пучком — половина перелетает. Другая половина, правда, сгорает на месте. Жереные они еще хуже сырых. Пробовали, знаем.

— Я думал, вы никого вокруг совсем не замечаете. Но вы даже крыс отлавливали, чтобы заморочиться! Чудеса! Испуганные зрячие! — картинно вздохнул Брын, напуская важности. — Берете нас всех с собой. Это наши условия.

Возникла пауза, во время которой наркоз в голове прокручивал все мыслимые и неслимые варианты. Сожрут их сейчас или сожрут потом — вопрос вопросов. Возьмут на ту сторону или же оставят гнить здесь — решится в эти минуты. И если Брын не выторгуется, то подведет все племя. Это он знал точно. С другой стороны, если же зрячие таки переберутся на ту сторону, то нынешний мир полностью перейдет во владения Брына. Верхнюю ступенку на лестнице темного мира наконец займут наркозы. И Брын, разумеется, станет одним из первых. Хотя нет, не так. Брын станет первым.

— Возьмем, — равнодушно сказал зрячий. — Будет, что пожрать на первых порах. Вы хоть и костлявые, но нам не привыкать.

— Договорились, — огрызнулся вожак. — Дайте только выбраться. На той стороне договор силы иметь не будет.

— Ты чересчур самоуверен в себе, червяк.

— Зато живой, — улыбнулся в ответ Брын и намеренно показал зрячему желтые зубы в несколько рядов. — Ваш братец, помнится, сегодня стал совсем мертвым. Давненько я такого не слыхивал.

— Слушай условия, червяк...

6. Крепость

Тропка, как и обещал Юрка всю дорогу, закончилась быстро: оборвалась за поворотом и уперлась в огромную монолитную стену. До стены оставалось не больше десяти метров. Пришли? Хочется верить. Зная фокусы с пространством, что любит устраивать местная физика, совсем нет гарантии, что эти десять метров окажутся настоящими земными десятью метрами. Так и вышло. Зигзаги всей группой — именно группой! — мы выписывали минут пятнадцать, кружа на одном месте восьмерками, петлями и загогулинами. Я вспомнил отчего-то Редрика Шухарта и зону, в которой где ни плюнь — аномалия, куда ни присядь — чертовщина и бесовщина. Тут аномалий, сдается мне, и кропаля не наберется, но седьмое чувство подсказывало, что ловушек для монстров и непрошенных гостей здесь местные натыкали сотни на квадратный метр. Вполне разумно, если учесть, что за зубастики здесь водятся. Достаточно вспомнить наркозов и зрячих, чтобы шерсть на заднице тут же встала дыбом.

Ступали шаг в шаг, след в след, нос к носу, или задница к заднице, если быть предельно корректным. Ближе к стене начали расти горы нагромождений и разношерстного хлама, а чуть поодаль, за забором стоял трактор с отвалом и без колес. Судя по трухлявым бокам, машина уже много лет не на ходу. Или же не лет? По крайней мере, мне не запрещали светить на нее, чтобы зазря металл светом не "сжирать". Площадка перед стеной — с пешеходными дорожками и шлагбаумом на въезде, как во всех гипермаркетах и торговых центрах города — была сплошь и рядом усеяна ржавыми тележками и полуразвалившимися авто, на которых сюда когда-то приехали покупатели. Старый гипермаркет вырастал из темноты мрачной громадой, скалой, непроходимым валом. Вокруг него во мгле дрожал туман. Плотный, такой же черный и густой, как и мир вокруг, этот туман, казалось, струился по стенам, стекал по откосам, едва не пузырясь от света, и клубами оседал у мерзлой земли. Жухлая, скукоженная трава, будто губка впитывала эту гадкую субстанцию, волновалась и колыхалась под ее сокращениями. Чуть погодя, уже опустившись на землю, туман лениво собирался в кучки, рос, множился, делился и тогда, набравшись какой-то сверхъестественной силы, взмывал концентрированными пучками к небесам, которых мы естественно не видели. Все это мне очень напомнило то, как пускают искусственный туман на концертах. Нереальность происходящего пугала теперь не так сильно.

Торчащие же из окон пики, трубы и швеллеры, очевидно натасканные сюда человеком в заградительных целях, делали магазин похожим на броненосца-ежа, ощерившегося и приготовившегося к атаке. Все это я успел разглядеть за те пару секунд, что мотнул фонарем из стороны в сторону, будто перечеркивая пространство из угла в угол. Разглядел бы и больше, если б меня, наконец, не осадили:

— Не свети на тележки, — цыкнула Катерина. — Демаскировку всю испепелишь. Тележки дряхлые уже. Металл тут ведет себя очень странно. Будет время, расскажу.

— Мы заметили, — буркнул Илья.

Я вступать с ними в диалог не стал, лишь молниеносно отвел луч фонаря. Я просто уткнул сферу света перед собой, высветив асфальтовую парковку. Шаг, второй, третий, поворот налево, затем направо, и мы вышли на площадку. Кажется, я бывал в этом супермаркете раньше, еще в своем мире. Даже название на языке вертится. Подумать бы с минуту, и я вам точно его назову...

Но не суть. Я не успел ахнуть, как Юра стукнул топором по железной трубе, что неприметливо торчала в метре от нас, и на пороге сквозь мглу вырисовались два экипированных молодца. Фейс-контроль, не иначе.

— Кто? — спросил тот, что слева.

— Свои, Андрей, — ответила очень серьезно Катерина. — С нами новенькие.

— Не заразные? — все тем же недоверчивым тоном снова спросил Андрей. Напарник рядом молчал, лишь пару раз выглянул из-за плеча и недвусмысленно плюнул нам под ноги. Захотелось перетянуть по диагонали эту молчаливую верблюжью морду одной из тех толстенных труб, что торчат отовсюду иголками. Посмотри на него, недовольство проявляет он.

— Несколько часов. Как провалились, — еще строже ответила ему Катерина. — Не маринуй, давай подвинься. Тесты не делали. Может и заразные. Ты сам, замечу, внутрь без проверки в свое время просочился. И это я тебя привела. Забыл уже? Кончай в царька играть.

— Как скажете, — уже любезно и весьма спокойно произнес Андрей и отворил дверь, что была совсем незаметна в стене до сих пор. — Я все помню, Катерина.

Женщина сделала шаг и пропала. И виной всему был не таинственный, замаскированный вход, а все та же мгла, что вне конуса становилась абсолютно черной, равнодушной, жадной до света сукой. Я двинул вслед за Катериной, пропустив всю группу вперед. Чтобы из-за спины освещать нам путь. Не удержался и глянул на Андрея. Благо его ряха попадала в область света, что излучала чудо-лампа. Тот уже успел привалиться спиной к решетке, достал из кармана варган в деревянном футляре — у меня таким друг на работе баловался, знаю, что это за штуковина — и утробно забренчал, пустив смелое эхо по коридору. Борода-эспаньолка, защитный камуфляж, скрывающий небольшой живот, правильные черты лица и короткие волосы под шапкой делали Андрея похожим на матерого наемника-снайпера, что заметит цель, возьмет аккуратно винтовку, шмальнет в темноту пару раз (попадет естественно), и так же равнодушно поставит оружие обратно к стенке. Затем из-за уха достанет сигарету и неспеша раскурит. Как по волшебству Андрей извлек из нагрудного кармана мятую пачку, стукнул по донышку — из пачки на ладонь выпала папироса — чиркнул зажигалкой и затянулся:

— Чего слепишь, очкарик? Курить будешь? — он протянул мне пачку. — Варгану свет до лампочки. Не жрет он его. Металл фердипердозный. А вот мне твой фонарик уже слезы пустил с непривычки, убирай его к чертовой бабушке. Пока не зашиб.

— Не подумал, — осекся вдруг я, представив, что бы со мной сделал этот здоровяк, испепели я его игрушку.

— Чаще думай, — оргызнулся Андрей. — Тут это полезно. Курить будешь? Что завис?

— Нет. Спасибо, — как можно мягче ответил я и рванул за своими.

— Первый и последний раз предлагаю, — донеслось вдогонку. — Окажешься заразным, сам тебя и пристрелю. Так бы хоть одно доброе дело для тебя сделал, дубина маринованная! Помимо расстрела, конечно.

Его напарник заржал, как гиена.

"Хорошо смеется тот, кто смеется последний" — подумал я, догоняя Юру у лестницы. Через два пролета мы вышли в просторный холл, обнаружив возле входа следующую патрульную пару, проводившую нас недоверчивыми и озлобленными взглядами. Пока проверку какую-то не пройдем, на нас будут смотреть, как на кучи говна, что обычно брезгливо перешагивают с запасом, дабы не запачкаться и чтобы потом не воняло по дороге.

Возле комнаты, куда нас привели Катерина и Юрец, стояли еще два местных вояки, вытянувшись по струнке при появлении начальства. Оба молодые, прыщавые, угловатые. Форма висит, лица бледные, недокормленные, не то, что у Юрки. Подростки, никак иначе. Стоят смирно, молчат. На поясе у каждого дубинка телескопическая, на шее — приборы ночного видения, замотанные целиком и полностью в изоляционную ленту и целлофан. Видимо для того, чтобы свет не растворил эти драгоценные агрегаты.

Я не удержался и спросил:

— А чего тем на входе окуляров не выдали? Первый рубеж, так сказать. По правилам положено. Они самые зрячие должны быть.

— Не поминай черта всуе, — опасливо буркнул боец, что был ближе к нам.

— Выдали, — как всегда весело и даже играючи ответил Юрец. — Просто они ребята у нас аккуратные, напяливают "глаза" по мере надобности. Зуб даю, они нас еще возле шлагбаума засекли, тогда лупалки и погасили. Батареек у нас не вагон и три тележки, а всего лишь несколько ящиков. Как говорится, береженного бог бережет.

— Сбербанк у нас все бережет, — вставил свои пять копеек Илья.— Так бережет, что даже от владельца умудряется все сберечь. Методика котенка Гава на примере целой страны. Помните? Как он котлету прятал глубоко-глубоко, там, где никто никогда не найдет?

— Гы, — хохотнул Юрка. — Помню-помню. Как такой шедевр забудешь. Отличный мульт, чёрт возьми меня за бороду. Как же я давно не смотрел телевизор...

Катерина отомкнула комнату и пригласила жестом внутрь, не дав Юрке предаться сладким воспоминаниям. За поясом под курткой начальницы я разглядел кобуру. Выходит, тут с оружием все в порядке. Серьезно подошли к делу, ничего не скажешь. Спокойнее как-то себя в таком окружении чувствуешь. Совсем не так, как тогда с Юлей в холле дома. Лук, конечно, вещь хорошая, но не каждый из нас Робин Гуд в пятом поколении. Да и Юлик на Робин Гуда как-то не совсем похожа. Хотя, не будь ее с нами, возле подъезда мы бы и закончились, пока б наркозы тушки наши не оприходовали.

— Посвети лампой, Макс, — сказала Юля. — У нас тут свои канделябры есть, но твой подзаряжать, по крайней мере, не нужно.

Я положил лампу на стол. Уселся на лавку у стены, рядом прижалась Машка, всю дорогу с перепугу не проронившая ни слова. Пес свернулся калачиком под ногами. Замолчал отчего-то и вечно бубнящий Илья. Видать, понимал, что шутки здесь не в почете. Если не считать весельчака Юрку.

— Я тут второй год, — начала Катерина, усевшись во главе овального стола напротив. — Юрка чуть больше полугода, Юля — пару месяцев. За все это время нас провалилось чуть больше десяти. С вами — тринадцать. Сожранных не считаем. Пусть земля им будет пухом.

Мы замолчали, пытаясь хотя бы таким жестом почтить память бедняг.

Катерина глубоко вздохнула и продолжила:

— Наверняка, провалившихся много больше, но мы не дружина альтруистов, чтобы помогать всем без разбора. Жрать тут почти нечего, а голодные недееспособные рты не нужны.

"К чему вы клоните, тетя?" — подумал я и присмотрелся к ней чуть внимательней. Пока не время задавать вопросы. Нужно молча слушать и впитывать. Гида-инструктора по этой зловонной черной клоаке нам не предоставят.

Катерина продолжила:

— Но раньше так вот пачками вы не обнаруживались, нет. То ли наркозы на месте сжирали, то ли вы и правда чертовски везучие балбесы. Где мы с вами оказались, что происходит вокруг — не знает полностью никто. Известно одно — глаза наши к этой темени совсем не приспособлены. Юрка вон по началу, пока к нам не прибился, умудрился в потемках до границы города доковылять. Благо его вышвырнуло в квартале от стены. Говорит, что там какой-то купол, а за ним — самый обычный мир, с травкой и деревцами. Светлый, яркий, настоящий.

— Так и было, — согласно кивнул бородач.

— Соваться сквозь светящуюся преграду он тогда не стал, чем спас не только свою шикарную бороду, но и наши неразумные задницы. За день до встречи с ним мы решительно собрались переправляться всей группой.

— Наркозы пытались проскочить прямо передо мной, — продолжил Юрец. — Я тогда в машине очутился. Ткнулась первая тварь — сгорела мигом, ткнулась следующая — тот же результат. Вожак их в сердцах еще кого-то швырнул за шкирку, как пушечное мясо... Что стало с тварью, думаю, догадаетесь без подсказок.

— Жаркое, — радостно ответил за нас всех Илья.

— Орал потом зверь-командир, человека какого-то вывел из толпы, что-то хотел от него, требовал, потом объяснял долго, в конце угрожал. Ну, человек вслед за первыми наркозами сквозь стену и сиганул, стоило наркозу клювом щелкнуть. Вспыхнул бедняга мигом и там же кучкой пепла и закончился. Твари сразу развернулись да и рассосались по щелям, словно те самые тараканы. Я через несколько часов выполз из укрытия, на пузе подобрался к стене, глядь, а в кучке пепла топорик лежит. Сунул в карман и в обратную сторону почапал по-пластунски, вгрызаясь в мерзлую землю зубами и ногтями. Тут-то с Катериной и встретились... Она — со своими людьми, и я — со своими обосранными штанами.

— Теперь топор под светом не расщепляется, — сказала Юля. — Чудеса какие-то.

— Думаю, что-то с видимым спектром света тут нездоровое творится, — предположил я. — Ультрафиолет же мы в состоянии видеть. Плюс через ПНВ можем. И свет зрячего вполне вещественен. Значит, это не мы ослепли, а мирок шкурку вывернул наизнанку.

— Догадок тысяча, Максим, — ответила Катерина тем самым тоном, которым обычно заканчивают ненужные разглагольствования. — Только нам от этого не легче.

— Согласен, — тут же парировал я. — Так что за тесты? Болезненные? На предмет чего вы нас проверять собрались?

— На предмет принадлежности к зрячим, — не таясь, выпалила Юля.

— Эвона как, — удивился Илья. — Оказывается, тут можно зрячестью заразиться?

— В точку, парень, — ответила Катерина. — Зрячие умудряются как-то переделывать людей в нечто себе подобное. Не совсем, правда, несчастного зрячим делают, но внешняя схожесть с тварями большая. Разве что пасти нет, да конституция скорее человеческая, чем "зрячая". Руки, ноги, голова, задница — все то же. Только черное все, глаз нет и убить практически невозможно. Они "переделанных" как свою пристяжь гоняют. Принеси, подай, иди нахер, не мешай. Ясное дело, что дорожить таким полузрячим расходным материалом никто не будет.

Юра задумчиво почесал бороду:

— Был у нас как-то такой засланный казачок. Первые несколько дней — ну человек-человеком, ей-богу! Кушает, общается, трясется от каждого шороха, срёт, как корова. Потом, раз, и уже зрячий. Юлик его тогда железным штырем проткнула, он и скопытился мигом. Они железа, как черт ладана, боятся. Что зрячие, что недоделки ихние. Потому, наверное, свет железо и расщепляет. У них тут эта, как ее.. Монополия на свет! Во!

— Местные царьки любят черненьких, — прошептал Илья.

— Обожают, — сказала Катерина и встала из-за стола, сжимая в руках страшного вида нож.

— Воу-воу, мадам, — вскочил Илья. — Бросьте ковырялку, давайте поговорим как цивилизованные люди!

— Не очкуй, красавчик, — улыбнулась ему Юля, но сама встала рядом с Катериной и наложила стрелу на тетиву. — Если ты таки окажешься засланцем, я тебе застрелю. Без обид.

— Какие обиды! Ты что, — принялся истерить Илья. — Спасибо потом скажу! На том — третьем — свете! Если он существует.

— Меньше разговаривай, Илья, — перебила его Катерина. — Дай руку и не заставляй нас применять силу.

Илья замер, раскрыв рот то ли от страха, то ли от творящегося безумия, и отскочил к двери.

Катерина взглянула на Юру и кивнула. Одним неуловимым движением тот скрутил Илью и уткнул его мордой в пол, заведя руки за спину. Так же быстро по ладони ножом полоснула Катерина. Илья вскрикнул, матернулся, наскоро проклял старую полоумную суку Катерину, профурсетку Юлю и тупого барана-шестерку Юру.

Юрец, к слову, просто довольно хохотнул и тут же спрыгнул с Ильи:

— Как брыкается, ты погляди! Совсем, как человек. Подымайся, давай, разлегся тут. Не на курорте!

Вскочив на ноги, взбешенный Илья отпрыгнул в угол:

— Как свинью хотели прирезать, изверги, — он зажимал кровоточащую ладонь, будто там была не царапина, а сквозное пулевое ранение.

— Можно было его не проверять, — съязвила Юля. — У него же язык совсем без костей. На такие словесные выкрутасы зрячие не способны. Точно человек.

— Человек! Человек! — почти закричал Илья. — Что молчите? Застрелите?!

— Утихни, тараторка, — отмахнулась Юля и тут уставила стрелу мне в грудь. — Илюшка — настоящий кусок говна. Человек-какашка. Но человек. Твоя очередь, Максим, протяни руку, будь умничкой.

Нисколько не сопротивляясь, я вытянул правую ладонь и зажмурился. С детства не люблю, когда из пальца кровь берут. Боли — на пару мгновений, но вот ожиданий — на три вагона сочинений. Да и мордой в пол не охота нырять. Сам не дамся, захомутают, вивисекторы хреновы.

По ладони полоснуло чем-то холодным. Затем еще раз и еще.

Я открыл глаза. Они мне руку оттяпать собрались, что ли? В комнате повисла тишина. Катерина стояла с открытым ртом, а Юля уже не целилась мне в грудь, опустив лук в пол.

Схватив меня нагло за руку и притянув ближе к свету, Юрка охнул и, обернувшись к Катерине, прошептал:

— Ни царапины. Он — Ключ.

— Разводной ключ? Или ключ зажигания? — не прекращал язвить Илья.

— Золотой ключик! Золотой! Буратино ты наш недоделанный, — огрызнулась Юля и тут же обратилась к Юрке, мотнув головой на Илью. — Нужно было ему язык все-таки отрезать.

Затем подумала и добавила:

— По самые уши.

— Чем вам мои уши не угодили-то, — ретировался Илья.

А я ретироваться даже не думал. Лишь раскрыл рот от удивления, осматривая невредимую ладонь:

— Что значит "Ключ"? — дрожащим голосом прошептал я.

Шутки шутками, но кулак слева я уже приготовил, если вдруг Юрец решит меня тотчас же по рукам и ногам спеленать. Мне вот их политика совсем непонятна, что бы они себе насчет моей миссии там не придумали. Ключ положено в кармане носить. Всегда при себе. Как бы я к ним в собственность не попал, как бы я не попал...

"Черт, черт, черт" — выругался я про себя и глянул по сторонам на случай поспешного бегства.

Я ведь себя спасителем и освободителем совсем не ощущаю. А чувствую какой-то разменной картой в местном подпольном покерном клубе.

О чем я не забыл тут же сказать:

— Ключ?! Какой-то типичной фэнтезятиной от ваших рассказов тянет, уважаемая владычица Катерина. Или таки императрица? Что за хрень несет этот бородатый викинг-маньяк?

— Ничего не хрень. Успокойся, для начала, паникер, — вздохнула она напряженно.

— Остынь-остынь, боец, — уже не так весело сказал Юрка. Теперь уже в его голосе отчетливо появилась металлическая нотка. Неужели обиделся на "бородатого маньяка"?

"Какой непредсказуемый тип" — подумал я про себя. Странная тут компашка окопалась. Компашка со своими делами и мыслями, которыми они с нами не спешат делиться. С другой стороны, они с нами детей не крестили, чтобы рубахи свои с трусами тут же дарить.

Огрубел в миг Юрка, ощетинился. И это понятно. Вдруг я сейчас с боем начну отмахиваться и прорываться обратно на улицу, в темноту? Могу же сбрендить и на ровном месте дров наломать-нарубить? Могу, спокойно могу. Не каждый день тебя называют Ключом, подразумевая, что с твоей помощью, а, быть может, и ценой твоей жизни, что-то намереваются отомкнуть.

Катерина продолжила:

— Появление Ключа здесь, в этой клоаке — суть местная легенда, о которой нам стало известно буквально несколько месяцев назад. Когда Юрку нашли, да после его рассказов о ритуалах наркозьих, какие-то мысли понемногу появились. Уже позже Андрей едва сам не попался к тварям на кастинг. Местные — наркозы проверяют всякого и каждого на предмет этой самой "Ключевости". Они фанатично верят, что придет отмычка, проводник, спаситель — называй, как хочешь — и решит все проблемы этой черной дыры одним махом, одним побивахом.

— Они верят, что Ключ избавит от плена, выведет в свет, в люди, — присоединилась к разговору Юлик. — Точнее, выведет к людям. Кстати зрячие от мелких в своих помыслах не далеко ушли. Точно так же отлавливают нас и пачками кидают через границу. Проверяют, суки, ищут.

— Кастинг идет полным ходом. Поймали, бросили, вперед за новым, — дублировал Катерину Юрка. — Сел, выпил, в тюрьму.

— Тварей бить — святое дело. Так вот этот Ключ — то бишь ты, попади в лапы тварей, тут же станет многоразовым пропуском в зазеркалье. Или даже золотым яблочком на блюдечке с голубой каемочкой для всего зубастого сброда, — продолжала пугать Катерина.

— В общих чертах картина маслом такая, — пискнула из-за плеча начальницы Юлик. — Швыряют претендента на ту сторону и глядят. Перелетел живой, значит, летун сей — тот самый, искомый. Не перелетел — твои проблемы. За Лжеключом даже не подметают.

— И поминок не устраивают, — сказал Илья.

— Ибо перелетевший вслед за собой калитку отворяет, — продолжила Юля. — А раз не появилась тут же калитка, так чего силы на уборку тратить, верно? Ветер все рано или поздно приберет, он такой. Представляешь, что хлынет в наш — настоящий — мир, если ты окажешься не в том месте и не в то время, друг?

— Тамбовский волк тебе друг, — фыркнул Илья.

"Ты погляди на него, заступник" — отметил я про себя.

— В ярких красках представляю. Или кучка или калитка, — кивнул я, начиная понемногу связывать факты. — Машка вон может на холсте изобразить, если понадобится. Кучку — коричневой краской, калитку — серо-буро-полосатой.

Ситуация начинала меня веселить. Истерическое, паническое веселье растекалось по телу, как та самая искра по бикфордову шнуру.

Я расхохотался.

Катерина и компания замерли. Не ожидали? Получите, распишитесь, Ключ сбрендил.

— Тебе, естественно, Купол — до задницы. Ходи туда-сюда, знай только, пятки не сотри от переходов, — продолжала Юля. — Хотела бы я быть на твоем месте. Сразу бы унеслась отсюда.

— Метнемся кабанчиком до купола? — расхрабрился Илья, подойдя почти вплотную к Юле. — Просочимся на светлую сторону вместе. Ты, я и Ключик.

— Яйца отрежу, — цыкнула Юля. — Живо закатил шары в будку.

— Если ты, Максим, не боишься превратиться в пепельную кучку, мы уже завтра готовы попробовать, — предложила Катерина и замерла в ожидании моего ответа.

— Как-то неуверенно вы меня за Ключа принимаете, — улыбнулся я и постарался напустить в голос столько подозрительности, сколько мог. — Сомнение чувствую в ваших бравых речах, братцы, сомнение. Ради благого дела невинную душу в расход пустить не боитесь?

Я прищурился, испепеляя главную тетку взглядом. Пусть видит, что меня просто так не уболтать, голыми руками не взять. Не хочу я проверять на своей шкуре их теорию. С другой стороны, выбраться на белый свет хочется не меньше.

— Тебе ничего не грозит, — тут же затарахтела Юля. — Ключу все эти наркозы и зрячие, что алкашу — пятьдесят грамм.

— В легенде и про пятьдесят сказано?

— Про триста, — улыбнулась Юля. — Там сказано черным по белому, что Ключ совсем не восприимчив к железу. Вывод напрашивается сам собой. Нож, замечу, после контакта с тобой стал вдруг совсем ржавый. Совпадение?

И тут же она показательно положила на стол то, что осталось от клинка — одну рукоять.

— В свет, заметь, мы нож совсем не окунали, — прокомментировала она, заметив скепсис в моем взгляде.

— Вижу, — заворожено сказал я, наблюдая, как остатки лезвия, что не успели распасться от прикосновения со мной, сейчас под воздействием света зрячего отслаивались крупными хлопьями и взмывали вверх.

Но в то же время я не верил ни Катерине, ни Юле, ни даже доброму и огромному Юрке.

— Точно черным по белому? Не белым по чёрному? — съязвил на этот раз я больше по инерции. Так и отберу у Ильи пальму язвительного первенства. — В этой дыре все наоборот. Шиворот-навыворот.

— Если тебе так будет удобно, то считай, что легенда выбита на скрижалях, — парировала Юля. — На тех самых скрижалях.

— Насколько я помню из твоего рассказа, милочка, — наконец проснулась Машка, — добраться до купола не так-то просто, как вы сейчас нам тут пытаетесь втюхать. Сама же о бумерангах пространства говорила. Забыла? Или после хранилища в банке ты никого и ничего не боишься, Рембо?

— А я и не ручаюсь, что он таки Ключ, солнце мое крашеное, — в таком же тоне ответила Юля. — Но попытаться мы должны, просто обязаны. Надо будет, я его силой до купола доволочу и кину через границу. Я не хочу проторчать в этом кротовом городке всю свою жизнь.

Карты вскрыты. Что и требовалось доказать.

— Сурово, — только и хмыкнул я, но в то же время понял, что слова Юли не такие уж и страшные. Будь я сам на ее месте, давно бы себя выловил и через купол швырнул. Как тот Мюнхгаузен. Или не швырнул бы? Не знаю, ой, не знаю.

Немного подумав, я добавил:

— Зато честно.

— Ты бы и сам так поступил, — прочитав что-то в моем взгляде, весьма точно подметила Юлик. — Я почти уверена в том, что ты — тот самый. Стопроцентной гарантии, конечно, не дам, но шансы очень и очень велики.

— Завтра выдвигаемся, — решительно сказал я и разжал кулак, дипломатично протягивая руку Катерине. — Попытка — не пытка, а средство принуждения. Да, Катерина?

— Это как еще посмотреть, — сказал Илья, навешивая на себя лампу. — Показывайте нам базу, хватит взаперти держать, будто зеков расписных. Мы же теперь в команде, не? Одна банда? Одна. Своих нужно кормить.

— Юрка, — Катерина махнула головой бородачу, крепко пожимая мою ладонь. — Накорми "зеков". Горластому выдай двойную порцию, чтобы заткнулся хоть на время, пока ложкой работает.

— Вот это уже другой разговор! — воскликнул Илья и двинул из комнаты с таким видом, будто никто его еще несколько минут назад не утыкал мордой в пол. Какой гибкий мерзавец, ты погляди на него!

— А Умке найдется? — пискнула Машка.

— Найдется, не беспокойся, — ответила ей Катерина.

А еще через мгновение сказала:

— Врубайте лампы, можно уже.

Юрка щелкнул тумблером у стены, и тут же под потолком зажглась ультрафиолетовая лампа.

Я охнул от неожиданности.

"Выходит, у них тут генератор есть" — подумал я про себя.

— В каждой комнате — по лампе, — гыгыкнул Юрка.

— Точно генератор нарыли, — произнес я вслух.

— Чего говоришь? — скривив морду, переспросил Юрец.

— Ничего, — я пожал плечами. — Жрать, говорю, хочу. Свинью бы сейчас приговорил. Целиком, с ушами, хвостом и копытцами. Веди уже.

— Ааа, понял... За мной, поросятки!

Я послушно двинул за громилой. Пусть думают, что я сдался. Усыпить бдительность — самое то. Обернулся к замершей на месте Машке:

— Чего стоишь? Пошли на обед.

Накормили, напоили, спать уложили...

Шучу. Спать никто никого не укладывал. А вот накормили нас знатно, чего скрывать. Знатно, естественно, по местным меркам. Ресторанов и экспресс доставки пиццы тут, ясное дело, нет, и не планируется. То ли они склад с консервами надыбали, и потому запасов у них — выше крыши, то ли грузовик продуктовый на соседней улице переворачивается каждое утро новый. Смело на стол для нас они выставили штук пять банок каких-то тефтелей в томате, грузинского лобио и сгущенного молока. Это если судить по вкусу сожранного. Светить на банки — жестяные! — нельзя. Светить на еду, значит совершать преступление против голода, запомните. Ведь как сказал по дороге Юрка: "Посвети на банку, так тушенка вместе с железкой на хлопья и рассыплется. Мы зазубринки делаем сверху. По засечкам и определяешь, что жрать собираешься: тушенку иль зеленый горошек. Чтобы не гонять, если что вдруг, лампы ультравые".

Проглотил банку тушенки, затем загрыз все это с Ильей на пару банкой сгущенки. То есть содержимое банок: железа в организме мне лишнего не нужно. Я его что-то за последние сутки боюсь до дрожи. Как вспомню те хлопья невесомые, так озноб до пят пробирает. Брр.

"Жить можно" — пронеслась в голове успокаивающая мысль.

Будем жрать и жить. Или жить и жрать. Последовательность тут, как мне кажется, не сильна важна. Выбора у нас иного нет иного, как драться за кусок с тварями за стеной. Нужно завтра выдвигаться к границе. Раньше сядем, раньше выйдем. Будем много думать, все запасы у гостей схарчим. Оно им надо? Сомневаюсь, очень сильно сомневаюсь...

Сейчас мы вольготно развалились на полу, оставив ложки в банках. Животы перестали урчать, да и мы прекратили возмущаться и всячески проявлять свое недовольство. Как нас взяли ловко в оборот, чудеса. В войну, насколько я помню из истории, оголодавшие люди своих сдавали немцам за краюху хлеба. Но то не люди были, то был мусор. Я бы лучше с голода загнулся. И пусть, что говорят в народе про "голод — не тетка". Плевать я хотел на таких предателей и на эту тетку. С высокой колокольни хотел плевать.

Машка, правда, сперва фекала, мыкала, брезговала холодную тушенку вилкой из банки ковырять. "Там жир! Фу!" — только и пищала первые десять минут, пока мы старательно тарахтели алюминиевыми ложками по жестяным бокам, но затем замолкла и втянулась. Ибо, как только поняла, что через секунду желудок начнет переваривать сам себя, тут же накинулась на мясную субстанцию. Тушенкой и даже мясом это, простите, ну никак нельзя было назвать. Но желудки набили до краев, Машка добавки попросила. Сдается мне, половину пайка она таки Умке под столом скормила. А следом и полбанки нашей мужицкой сгущенки приговорила. Но сгущенку, зуб даю, девушка трескала сама.

— Первый раз в жизни тушенку ела, — недовольно пробурчала Машка. — Гадость редкостная. Холодец с жиром и хрящами, фу.

— Соя, — улыбнулся я художнице.

— Буэ, — чересчур реалистично скривилась Машка.

— Уж лучше соя, чем хрящи с пятаками, да шкурой коровьей, — сказал Илья. — Тушенку сейчас только из копыт и делают, ага.

— Откуда ты это знаешь, умник? — спросила Юля, что все время, пока мы кушали, сидела справа от Маши и что-то чертила на листе бумаги.

— Работал на консервном заводе в прошлом году, — ответил Илья.

— Технологом? — заинтересовалась Машка.

— Не. Какой из меня технолог. Программистом, — Илья постучал по воздушной клавиатуре пальцами. — Но процесс весь изучил "от" и "до". Благо, работа была не пыльная.

— Вы еще и перебирать будете? — оторвавшись от листа бумаги, Юлик подняла на нас глаза.

— Свите Ключа априори положено перебирать и сомневаться, — пошутил я, пытаясь разрядить обстановку. — Вот положишь ложку в рот и сидишь, думаешь: "Та ли ложка? Истинная или нет?"

Юлик посмотрела на меня сдержано и чересчур серьезно.

— Шутка, — по-идиотски улыбнулся я. — Выдохни, а то лопнешь.

— Ты вон нашу тушенку трескаешь за обе щеки, но не лопаешься, — девушка нахмурилась. — А я тут ее только и ем последнее время. Лучше лопнуть, чем жрать это. Переберемся на ту сторону, сразу же меня ведешь в ресторан. И там все под корень берем. До крошки.

— Свидание? Ну-ка, ну-ка, — снова оживился Илья. — У нас тут лямур намечается?

— Господи, как же ты затрахал, Илюха, — Юлик встала с пола и выскочила в коридор.

— Какая ранимая, — пожал плечами товарищ.

Через секунду Юля вернулась:

— Койки готовы, перины взбиты. Спать идем, — она жестом пригласила нас в коридор. — Идем шаг в шаг и не сворачиваем. Искать вас по коридорам никто не будет.

— А ты с ним спать будешь, да? — уворачиваясь от оплеухи, хохотнул Илья.

— Я его ночью зарежу, суку, — улыбнулась мне Юля.

В сон я провалился моментально. Как только голова коснулась подушки, меня будто хлороформом накачали. Хотел было подумать, покумекать немного, со своими потрещать наедине. Мол, что делать дальше и как быть со всей этой богадельней, что собирается меня швырять туда-сюда аки теннисный мяч через сетку. Но невыносимый храп Ильи — громкий и прерывистый — вкупе с тихим сопением Машки не оставили мне вариантов. Укрылся покрывалом и спустя несколько минут уже стучался в дверь к Морфею, ощущая приятную легкость и усталость во всем теле.

"Нужно хорошо выспаться" — была моя последняя мысль прежде, чем я отключился...

Посреди ночи я проснулся от того, что кто-то напористо и нагло забирался ко мне под покрывало. Существо не могло поместиться на краю лежбища, и я дипломатично отодвинул задницу ближе к стенке. Существо довольно фыркнуло и прижалось ко мне всем своим хрупким дрожащим девичьим телом. Девичий носик уткнулся в грудь, я медленно обнял ее за плечи и поцеловал в макушку. Машка. Точно она. А вроде бы такая скромная на первый взгляд, недоступная, что не подходи — ногу откушу. Что только не делает с людьми страх и неизвестность. Кто-то ищет поддержки и заботы, а кто-то, наоборот, рубит всех и вся налево направо в фарш. Это как короткое замыкание в электрической цепи. Либо перегорает проводка к чертовой бабушке, выжигая все вокруг дотла, либо пробки выбивает напрочь, да предохранители накрываются медным тазом, и этим все кончается.

— Мне страшно, Максим, — пропищала Машка. — Я хочу домой.

— Завтра узнаем, — я обнял ее еще крепче. — Если все закончится хорошо, ты пойдешь со мной на свидание? Там, дома.

— Дурак, — хохотнула Машка. — Я с незнакомыми парнями на свидания не хожу. Вот так вот.

Мне почудилось, что она показала язык.

— Максим, очень приятно, — я извернулся и схватил ее крохотную лапку своей граблей. — Красавец, молодец и просто Ключ. Местная знаменитость, как-никак. Все девки местные — мои. Литру б самогона, тот трактор и вперед! Вечеринка на хате.

— А я принцесса тьмы и сумрака, — в таком же тоне шепнула мне на ухо Машка, подтянувшись чуть выше. — И в слугах у меня страшный, лохматый, зубастый зверь, что разорвет любого на клочья. Настоящий страж.

— Видел я этого зверя. Дюже опасный монстр. Не загрызет, так защекочет.

Умка, который ни на метр не отходил от хозяйки, очень вовремя сейчас фыркнул и улегся на полу возле кровати.

— Это было первое предупреждение, — констатировала Машка.

— Уже трясусь от страха, — я притянул ее к себе. — Чувствуешь?

Умка захрапел. И тут же в такт собаке храпеть начал Илья. В унисон, суки, разрываются.

— Черт! — рассмеялась Машка. — Романтику всю испортили, какашки хрипатые.

— Ребятки устали, пускай шумят. Только бы ужины не отхаркали.

— Скоро и ты, Ключ, свои кишки выхаркаешь, — изменившимся голосом прорычала Машка и вцепилась мне когтями в грудь. Зубы ее — длинные и острые — впились в шею. Я опешил, дернулся раз, другой, но Машка держала меня крепко. Постарался крикнуть, позвать на помощь, извернутся, выскочить! Не успел. Через секунду я услышал, как трещат кости моего позвоночника, а ребра, сдавливаемые с двух сторон мощными волосатыми лапами твари, рассыпаются на сотни мелких осколков.

"Наркоз! Это наркоз!" — пронеслось у меня в голове.

И тут я увидел ее.

Огромная, размером с собаку, тварь верхом сидела на мне, вытаскивая из развороченной груди внутренности. Казалось, что меня вскрыли бензопилой. Так ужасно и рвано смотрелась огромная дыра, в которую я почему-то еще мог заглянуть. Странно это — рассматривать себя изнутри. Лапы наркоза, измазанные в крови до локтей, двигались быстро и неуловимо. Раз, раз, другой, и на кровати, там, где только лежала Машка, уже собралась огромная кровавая гора кишок и костей. Тварь не церемонилась, забиралась внутри меня почти с головой. Она что-то искала.

Я попытался крикнуть снова, чтобы предупредить друзей, чтобы хоть как-то помочь прежде, чем сознание покинет меня, и душа из рогатки улетит к небесам. Но ничего не вышло. Горло не подчинялось мне отныне, оно будто жило своей жизнью, и из меня вырывались какие-то непонятные слова, предложения, проклятия, которых я никогда бы не сказал, оказавшись я в такой ситуации.

"Какого хрена я еще жив?" — очень трезво и спокойно спросил я сам у себя.

"Я же боли совсем не чувствую".

Внезапно тварь победно вскинула лапы, подняв над головой мое сердце.

Сердце продолжало биться, а я все продолжал таращиться на свое потрошение, будто это не я лежал, будто это не меня только что освежевали на кровати среди ночи. Чудеса какие-то.

Перед глазами поплыло. Тварь вцепилась зубами в сердце, разорвала его, отчего мне на лицо брызнуло несколько крупных холодных кровавых капель. Вскрыв орган, как гранат, тварь запустила туда пальцы и, неспеша, будто растягивая удовольствие, извлекла оттуда крохотный серебряный ключ, отливающий тем самым фиолетовым светом, что лился из ламп. Покрутила перед мордой. И так и этак.

Затем дернулась и уставилась мне в глаза. Пахнуло смрадом. И через мгновение морда наркоза расплылась в довольной улыбке:

— Ты — Ключ! Ты будешь наш...

Я проснулся от крепкого леща.

В лицо брызнули водой.

Кто-то неистово тряс меня за плечи. Картинка перед глазами плыла и дергалась.

Машка верещала на всю комнату:

— Проснись же! Проснись!

Пес носился по комнате, облаивая всех и каждого, кто пытался ко мне прикоснуться. Лампа на столе дергалась и мерцала.

— Проснулся! — прокричал я.

Опешив от происходящего, я вскочил с кровати, интуитивно проверяя грудь на повреждения. Целый, невредимый, лишь майка насквозь мокрая, да волосы от страха дыбов встали. И на голове, и на жопе.

Юрка схватил меня за руку крепко-крепко, подтянул к себе, светя в глаза той самой ультрафиолетовой лампой из бесперебойника. Убедившись, что я пришел в себя, усадил силой к стене и всучил стакан, насильно поднеся ко рту:

— Пей, залпом! А то зашибу!

Я не стал спорить и махом осушил стакан.

"Водка! Етить вашу мать, лекари!" — выругался я про себя, зажмурившись от алкоголя.

— Ну, ты и лунатик! — уже спокойно и недовольно пробубнил Илья, подбирая с пола разбросанное постельное белье. — Человек-катастрофа! Чуть всю комнату не разнес!

— Чего не разнес? — непонимающе спросил я.

— Комнату! — ответил Илья. — Сперва кричать начал, мы к тебе подскочили с Машкой. Мож, что случилось там, или сердце прихватило. С кем не бывает. Короче, мы к тебе, а ты давай кулаками махать, да околесицу нести о наркозах и ключах. Машку, вон, чуть не зашиб лапищами своими.

— Маш, — я подскочил к девушке. — Целая?

— Целая, — шмыгнула Машка и вытерла рукавом заплаканные глаза. — Я испугалась.

— Да я сам чуть от страха в штаны не наложил, когда среди ночи твой ор услыхал, — хлопнув меня по плечу, сказал Юрка. — И часто ты так лунатишь, Ключ?

— Каждый раз, как из моей распотрошенной груди наркоз достает ключик, я верещу на пять кварталов...

— Хренасе кошмары, — удивился Илья.

— Расскажи подробно о своем сне, — донесся из-за спины голос Андрея.

И я рассказал. Подробно, в деталях, с красочным описанием потрошения и извлечения ключа из разверзнутой груди. Разве что опустил момент с Машкой, состряпав на ходу вариант-полуфабрикат с неизвестной девушкой, которую я никогда раньше до этого не видел, а потому детального описания у меня естественно нет и быть не может. Сказал, что лицо незнакомки совсем не разглядел, что силуэт ее был размыт и затуманен, как все во сне обычно и бывает, и мне поверили. А чего им не верить? Я же не сцену с наркозом переиначил, я же только Машку из сна вырезал. Из одного места вырезал, а в другое место внутри себя спрятал. Как в текстовом документе операция: "вырезать" — "вставить". Не стоит знать всем вокруг, что у меня на уме. Ибо, как говорят толкователи снов: мы видим во снах свои самые тайные и самые интимные желания. А я свои "внутренности" не хочу на общем душевном узи просвечивать. Ведь неизвестно, прежде всего, как к этому отнесется сама Машка. Она-то вроде жмется ко мне периодически, старается держаться рядом. И причин ее такого поведения я совсем не знаю. Да и гадать как-то не хочется. Либо она не равнодушна ко мне. Либо же причиной служат обычный страх и желание опереться на дружеское плечо. Ой, не знаю я, что в голове у этой девушки, совсем не знаю.

— Как он выглядел? — спросила Катерина. — Ключ. Во сне. Ты помнишь?

Она все время, что я рассказывал, сидела молча, неподвижно и ни капли не перебивала. С каждым новым словом лишь становилась мрачнее и мрачнее, будто я пересказывал не сон, а реальную ночную историю, невольным свидетелем которой я внезапно оказался.

— Серебряный такой, — я почти сомкнул большой и указательный пальцы. — Вот такусенький, как крестик. И вот светился, как лампа моя...

Я подскочил на месте.

"Где лампа-то?" — вдруг пришла ко мне мысль.

— Где лампа, Илья!? — вскрикнул я и кинулся к куче вещей, что горой были навалены в углу комнаты. Что за хлам? Я спешно разворошил гору, раскидывая в разные стороны непонятные мешки и пакеты. Нащупал почти на полу что-то твердое и теплое.

"Вот ты где" — облегченно вздохнул я.

Достал лампу за рукоять. Лампа, с которой мгновение назад я сорвал вязаную шапку, натянутую кем-то почти до середины рукояти, сейчас ослепительно мерцала ярко-голубым светом. Почти с такой же интенсивностью и частотой мерцал свет зрячего в том сгустке, что отделился от "нашей" капли света и умчал восвояси.

— Кто лампу спрятал? — спросил Андрей. — И чего это она так пылает?

— Ты очнулся, я шапку поверх и натянул, ибо чего она как сирена полицейская мигает, — оправдывался Илья.

— Синий, мать его в бога душу, свет, — дрожащим голосом прошептала Юлик и выхватила стрелу из колчана.

— Зрячие теперь знают, что ты здесь, — как-то испуганно и слегка взволнованно сказала Катерина, встав со своего места. — Выдвигаемся через час. Они тебя выследили. Зря ты притащил лампочку к нам.

Катерина внимательно посмотрела каждому в глаза:

— Нужно уйти как можно дальше. К вечеру они будут здесь.

— А вы еще разбираетесь, когда вечер, когда день? — спросила у Катерины художница.

— А сюда с часами провалилась. Подвод — ежедневно, — ответила за нее Юля.

— Я предупрежу остальных, — выбегая из комнаты, крикнул Андрей. — Пришельцами занимаетесь вы, девки. Через полчаса собираемся у выхода. Юрка, ты со мной.

Я не успел даже ничего подумать. Да я даже проснуться толком не успел. Не успел прийти в себя от этого мерзкого, тошнотворного сна, а уже нужно куда-то бежать, от кого-то прятаться, снова на поверхность, снова нырять в эту темноту. Хотели же после отдыха собраться с мыслями, подготовить план похода, запастись продуктами и водой, но все вновь пошло не по плану. А что тут вообще способно пойти по плану? Охота открыта, приз объявлен, участники в лице мерзопакостных наркозов и ужасных зрячих — на низком старте. Ой, ошибочка. Твари уже стартовали. Пора стартовать и нам. Нечего давать монстрам фору. Монстрам нужно дать по носу.

— Бегом за мной, — Юля выхватила чудо-лампу. — Я тут лучше ориентируюсь, давай.

— Прокат: две банки тушенки — час, — из-за плеча снова сумничал Илья.

— Хоть десять, — оскалилась Юля. — Догонят наркозы — накормят консервами. Чтобы потом человечины с начинкой откушать.

— Для тебя — бесплатно, — елейно пропищал Илья.

А Машка уже тянула меня куда-то. Лампа дернулась и начала удаляться.

— Влево, вправо, ступеньки! — командовала Юлька. — Труба! Пригнулись!

Вспотел я моментально, хотя в коридоре было прохладно. Ладонь, в которую намертво вцепилась Машка, взмокла. Сама девушка тряслась и дрожала. Пожираемая страхом изнутри, она молчала и лишь изредка успевала "пинговать" Умку. Умка, разумеется, не отставал, ответно посылая хозяйке однообразные пакеты "гав-гав".

— Не мешайся под ногами, придурок! — наорала на Илью Юля, как только тот попытался вцепиться ей в полу куртки.

— Мне не видно! — жалостливо возмутился парень.

— За своих цепляйся, идиот! — на бегу прохрипела Юля. — Вверх по лестнице! Три пролета! Затем направо и бегом через зал! Пулей, мать вашу! Пулей!

На лестнице к нам присоединился Андрей в ПНВ, мирно ожидающий, когда вся наша многоногая кодла высыплет в коридор.

— Замыкаю, — лишь сказал он и двинулся следом. — Все в курсе.

В руках у него был автомат.

Уже лучше.

— Дверь в "Медиа Маркт" открыта, — крикнул он. — Кто открыл, Юля?!

— Не знаю! Утром была закрыта! Юрка ходил.

— Стекло рядом выбито! Что-то забралось! Вновь ловить гаденышей, — в сердцах выругался Андрей.

— Наркозов? — удивился я тому, как легко они могут забраться.

— Типун тебе, — хмыкнул Андрей. — Думаешь, иных тварей нет?

— Не успел как-то за сутки познакомиться с местной фауной.

— Ты еще флору не видел толком, — на бегу успевал отвечать мне Андрей.

— Добро пожаловать, — распахнув дверь, позвала Юля. — Выходим, не очкуем. Смотрим под ноги. Не дай бог, ступите куда. Тащить на спине никого не буду. Пса разве что готова взвалить на себя. Илюху пристрелю первого, если вдруг заковыряется. Чтобы не мучался, паскуда.

Я так и не понял, к чему она это. К нашему с Андреем разговору присоседилась или же просто решила напутствовать перед выходом на улицу?

— Кто паскуда? — возмутился Илья.

— Шучу, красавчик, — хихикнула Юля. — Я ж любя.

За углом грохнуло. Будто ботинки по железу стучат. По пожарной лестнице, что вьюном вилась вокруг здания, кто-то спускался.

— Наши, — успокоила Юлька.

Я поднял голову и естественно ничего не увидел. Вне лампы ничегошеньки не видно. Ни лиц товарищей, ни морд тварей, подойди они близко. Это Андрей только сейчас у нас за дозорного. Он от света отошел чуть подальше, дабы мы его не слепили. Для нас картина была прежняя: тьма, пустота, мгла. И лишь на горизонте что-то действительно мерцало и переливалось фиолетовым светом. Мне это напомнило хиленькое северное сияние, с той только разницей, что мы сейчас не на севере. Лампа в руках Юли внезапно загорелась еще ярче, чем это было в комнате. Свет внутри стеклянной колбы пульсировал и мерцал, словно живой. Я прислушался к себе.

"Бум-бум-бум" — колотили молоточки в голове.

Черт, мое сердце бьется в такт. Или же лампа мерцает в такт моему сердцебиению?

— Хватайте сумки, — Катерина швырнула под ноги два рюкзака.

Я дернул один из них, вручил Илье.

Второй — такой же тяжеленный — закинул на плечо.

Посмотрел вопросительно на Катерину.

— Консервы и вода, — ответила она и застегнула молнию на мотоциклетной куртке, надела перчатки. Кажется, те тоже были с защитой. Неужели вынесли магазин "Yamaha", что был тут в моей реальности?

— Двигаем через Западный, прямиком к границе, путь тяжелый, — продолжала Катерина. — Так дальше намного выйдет — почти из одной точки кольца в диаметрально противоположную, но безопаснее: у наркозов в центре гнезд почти нет, да и зрячие любят больше по промзонам шастать. Все доступные места подхода к границе твари контролируют.

— А почему мы только сейчас об этом узнаем? — возмутился я. — Вчера за ужином вы нам не говорили о кругосветном путешествии. Да и о том, что граница под контролем монстров, вы тоже забыли упомянуть или же намеренно умолчали?

— Это что-то бы изменило? — спросила Катерина весьма риторически.

— Ничего, — искренне ответил я. — Пошел бы в любом случае.

— Вот видишь.

— Неа, ни хрена не вижу.

— Очень смешно, — гыкнул Юрка из темноты.

Он стоял чуть поодаль, как личный преторианец, и сжимал в лапищах лук вроде того, что носит с собой Юлик.

— Чего такая спешка, товарищи? — отдышавшись после коридорных гонок, спросил Илья. Рюкзак, доверху набитый тяжелыми банками не вселял в него оптимизма. — Передохнём немного, может?

— Передохнем, скорее, умник, — острым локтем ткнула его в бок Юлька. — Разогнись, вопросительный знак. А то совсем не похож на мужика, дохляк.

— От задохлика слышу, — вяло отмахнулся Илья, но выпрямился.

— Один ПНВ — мне, — я уселся на асфальт. — Иначе никуда мы не пойдем.

— Даже не думай, — взволнованно ответила Катерина, но тут же осеклась и добавила уже в своем привычном повелительном тоне. — Это лишнее. Мои ребята едва ли поделятся.

— Пусть твои ребята тогда с ними до конца своих дней тут носятся.

Все замолчали разом.

Катерина продолжала сверлить меня взглядом, очевидно взвешивая в голове все "за" и "против".

Спустя несколько молчаливых минут, за которые я успел выковырять из вздыбленного асфальта кусок щебенки, Катерина почти скороговоркой выпалила:

— Андрей может тебе давать его на привалах. Передать насовсем даже я не смогу его заставить.

— Идет, — весело ответил я и поднялся, отряхнув зад от дорожной пыли. На большее, если честно, я и не рассчитывал. Целью данного протеста было скорее не желание завладеть драгоценной вещицей, а простая проверка наших новых товарищей на вшивость. — Андрей, дай-ка окуляры.

Андрей беззвучно подошел со спины и аккуратно напялил мне очки на голову, недвусмысленно ткнув прикладом под ребра.

Намек понятен.

Я охнул: черный мир окрасился в серо-зеленые тона. Я тут же вспомнил компьютерные игры и прочие фильмы ужасов, в которых главные герои смотрят на мир через такие устройства. Как же непривычно видеть, черт возьми, как все непривычно. Я, как маленький ребенок, получивший желанный паровоз на день рождения, едва не взвизгнул от восторга. Я вижу!

Неспеша, как будто в замедленной съемке, я рассмотрел всех и каждого. Один только пес смотрел мне в глаза удивленно и весело, остальные же таращились куда угодно, только не на меня. Оно-то и понятно, я же отошел от света на пару метров, да и на лампу совсем не смотрю: знаю, что ослепит на раз.

"Черт с вами" — подумал я про себя и снял очки.

— Спасибо, держи, — я вручил аппарат обратно Андрею. Тот что-то ответил, но я не разобрал. То ли обматерил, то ли обрадовался. Ворчащий он мужик, загадочный...

В соседнем здании на первом этаже внезапно зажегся свет, и как огонь по бикфордову шнуру, побежал от окна к окну в нашу сторону.

Окно, еще окно, и еще...

Зрячие. Снова зрячие.

Мы и метра не пройдем с таким хвостом.

"Закопают всех тут же под асфальтом. А меня швырнут через границу" — успел уже нафантазировать я.

Я испуганно сглотнул и едва не проглотил кадык от ужаса. Машка же тянула меня за рукав в сторону. Юрка, Андрей и тот второй мужик — его вахтовый напарник, что до этого о чем-то шепотом беседовали за нашими спинами с остальными бойцами, щелкнули предохранителями. Катерина поменялась в лице, молниеносно накинула поверх лампы невесть откуда взявшуюся тряпку и сквозь зубы, почти рыча, прохрипела:

— Бежим!

За спиной, на крыше торгового центра, как и в тот раз перед подъездом, когда Юлик ранила наркоза, страшно закричала тварь...

7. Бетонные рощи

Раньше было как: логика войны — мы, либо они.

Вот чужие, вот свои. Фронты поделены.

Все просто, кристально ясно.

Все, что было вчера — это вовсе детсад и ясли.

Сейчас — нет.

Ведь, чем дальше, тем больше сраных подтекстов.

На обе лопатки, в песочнице стало тесно.

Здесь так: в каждой шкатулке двойное дно,

в каждом доме есть черный вход, и в трюмо потайная дверца.

Oxxxymiron

Брын смотрел на брата снизу вверх, как и всегда до этого. Мелкие черные глаза-пуговки сейчас уставились в косматую грудь, будто наркоз силился рассмотреть под шерстью ужасные шрамы, что оставила "стена" на теле брата в самый злопамятный день. Брын этого никогда не забудет. Даже если выгорит дело с Ключом, и зрячие выберутся, как те самые крысы из кувшина с молоком, день, когда Гров чудом остался жив, останется самым памятным и самым важным. И все потому, что именно после чудесного спасения поползли слухи, что через стену можно перебраться, что есть вариант попасть на ту сторону целым и невредимым, стоит только найти проводника. И Брын эти слухи старательно и смело культивировал.

Кажется, нужный им человек уже прибыл. И Брын сделает все, чтобы выбраться.

Во взгляде этого щуплого монстра было много больше силы и власти, чем в дурном оскале братца-верзилы. Брын почти на всех смотрел снизу вверх, что одинаково означало и главенство, как в случае с соплеменниками, так и притворную покорность, как при встрече со зрячим. Этот карлик уже давно играл только по своим правилам, был хитер и чертовски расчетлив, а потому зубастые пасти новоиспеченных союзников не только не поколебали его настроя, даже наоборот, утвердили во мнении, что держаться черных тварей нужно стороной, что только крепкие спины собратьев — единственная опора в этой нешуточной глобальной игре. И пусть зрячие считают наркозов за пушечное мясо, а его самого — за мелкую пешку, он доберется до края шахматного поля любой ценой, чтобы стать, наконец, достойной фигурой на этой черно-белой разделочной доске.

Брын со злости пнул ведро, что каким-то чудом принесло на некогда оживленную улицу. Плюнул в сторону, рыкнул и заговорил впервые спустя несколько часов, как зрячий убрался восвояси:

— Пусть думают, что мы продались, брат. Пускай считают, что взяли нас с потрохами.

— Ы, — обиженно буркнул громила, раздосадованный тем, что незваного гостя не получилось скинуть с крыши головой вниз. Хорошо бы рухнул, красиво.

— Мы с ними теперь в союзе, — Брын беззаботно замер посреди дороги, как настоящий хозяин своих владений. — Союз предполагает сотрудничество. Ты же знаешь, что стало с группой лазутчиков? Знаешь, поди. Зрячий не врал. Людишки убили нашего, затем вытянули свет из детеныша зрячих, и в довершении встретились с группой местных придурков. Бородатый пузан с топором и та фанатичная баба весьма опасны и чересчур непредсказуемы. Больше всего для самих пришельцев. Помнишь, как они сквозь стену швырнули бедолагу? Ладно бы место выбрали нужное, а то дотащили до ближайшей границы и метнули. Еще нас монстрами называют. До поры до времени — пока новенькие не раскусят — они будут держаться скопом, но наступит час, когда Ключ сам все поймет: тут-то и начнется настоящее веселье. Хотелось бы верить, что наш союз с черными будет немного крепче.

— Арх! — громогласно прокричал Гров.

— Они очень опасны, брат, очень. Но даже они держат нос по ветру. Видишь, оживились чего-то. Выходит, к нам действительно пожаловал Ключ...

Мелкий замолчал, дернув мордой, сощурился, сгруппировался, сжался ежом. Ноздри втянули знакомый запах, широкие глазищи моментально превратились в тонкие щелочки.

— Наши почти прибыли. Встреть, — уже спокойно сказал Брын.

Не успел Гров сделать и трех прыжков за угол, как оттуда скопом вывалилось порядка десятка наркозов. Накачанные, разъяренные, вооруженные дубинами и палками они лавиной неслись по улице, обтекая развалины и кучи. Этот отряд был самым кровожадным и яростным. Никогда доселе наркозы не собирались в группы. Сейчас же, когда Брын смог сплотить ряды, наркозы стали силой, с которой будут считаться.

Когти и зубы грохотали по железным крышам ржавых автомобилей, ор и рычание эхом разносились на половину района. Скрытость и охота с многочасовыми засадами ушли в прошлое, мелкие твари стали загонщиками, охотниками, бойцами без страхов и сомнений.

"Как бы не вышла из под контроля эта дурная сила" — думал про себя Брын, ощущая, как мелкая галька дрожит под лапами.

— Шумно, братцы, шумно, — не повышая голоса, сказал Брын, когда толпа замерла. — Ключ вас точно услышит с другого края мира и от страха сам сиганет сквозь стену, вереща от ужаса.

— Ключ, как только переведет нас на ту сторону, орать будет еще громче. Вырвем ему лапы и бросим прямо там! — с вызовом начал десятник и ударил себя лапой в грудь на манер самца гориллы. — Мы идем его искать! Сожрем всех, уничтожим каждую тварь, каждого, кто станет у нас на пути, сотрем в порошок!

Толпа довольно гоготнула.

Брын молча встал и подошел к возмутителю:

— Закрой свою пасть, — почти шепотом сказал Брын. — Если хочешь дожить до переправы. Пара слов, и я порву твой проездной на мелкие-мелкие кусочки.

Десятник, что на три головы был выше предводителя, и во столько же раз шире, мог бы с легкостью пинком кривой лапы отшвырнуть Брына на другую сторону улицы, размазав по кирпичной стене, будто назойливую букашку. Но вместо этого десятник виновато опустил голову и мелко-мелко задрожал, ощущая каждой клеточкой страх и благоговейный трепет.

Разве можно поднять лапу на отца?

Разве выстоят наркозы в борьбе со зрячими, если превратятся в неорганизованную кучу разбойников?

Разве не Брын собирается вывести свой народ на ту — светлую — сторону?

Десятник знал ответы, но животная сущность и хищный азарт подогревали кровь. Власть и свобода кружили головы. И десятник не стал исключением.

— Брын! — угрожающе со стороны прорычал Гров. Громиле показалось, что младшему братцу грозит опасность. Здоровенная туша взлетела, пролетела через всю толпу и приземлилась в полуметре от десятника, втоптав в асфальт старый автомобильный литой диск.

Бешеная слюна бежала по клыкам Грова, стекаю аккурат на морду замершего десятника.

Одно движение лапы, и десятник будет разорван на части.

— Прекратите вести себя как толпа глупых животных, — развернувшись спиной к десятнику, Брын наклонился и поднял камень с земли. — Видишь это?

Мелкий поднес булыжник к носу десятника:

— Вижу, — испуганно пискнул десятник.

— Следи! — крикнул Брын и швырнул камень в лобовое стекло ближайшего автобуса.

Камень гулко стукнулся о стекло, отскочил, прокатился по капоту и скрылся под машиной.

— Один ты ничего не сможешь сделать со стеной. Теперь все.

Толпа швырнула в автобус все, что перво-наперво попалось под лапы: дубинки, камни, трубы, старые автомобильные диски. Результат оказался совершенно противоположным. В громадную дыру тут же пулей юркнул Брын и выскочил уже через заднюю дверь, которую кто-то задолго живьем вырвал для каких-то целей.

— Сила — вот наш козырь. Пробьем дыру и нас не остановить. Сдается мне, брось вы каждый по второму камешку, от автобуса осталась бы железная лепешка, вроде тех, что вы любите наваливать по утрам. Да?

Гров перестал нависать над десятником чернильной тучей. Тот испуганно молчал.

Внезапно Брын подпрыгнул и схватил его за загривок. Дернул, подсек лапу и повалил на землю:

— Убить можно и тебя, и меня, — злым шепотом, сквозь сжатые клыки, почти прорычал Брын. — Сразись мы один на один — у меня бы не было шансов. Сразись ты с Гровом — ситуация для тебя была бы противоположной. Зрячие не грызут друг друга по мелочам. Они вообще не грызут друг друга! Они, черт возьми, готовы стереть в порошок любого, кто тронет брата! И с каждым днем их становится все больше и больше. А что до нас?

— Прости, Брын.

— Зрячие пару часов назад заключили с нами временный союз.

Десятник и все его бойцы охнули от удивления, если можно было назвать эти вопросительные рыки оханьем.

— И ты мне нужен, десятник, — Брын ловко соскочил с груди расхристанного соплеменника, взобрался на капот легковушки, поравнялся с десятником — ибо с земли дышал тому в пупок — и протянул лапу. — Вы все мне нужны. Мы нужны друг другу.

Десятник судорожно вцепился в лапу главаря, потянулся, встал, согнулся в поклоне и виновато заскулил, до сих пор не веря в то, что никакая громадная туша не собирается вколачивать его в асфальт живьем:

— Прости, Брын, прости, — не унимался десятник. — Можешь на меня полностью рассчитывать. Я с тобой. Всегда.

— Ырх, — чересчур довольно гавкнул, будто пес, Гров и примирительно стукнул кулаком десятника в плечо.

— Тише ты, хребет переломишь, — оскалился десятник.

— Бери своих и бегом к перекрестку, что у торгового центра, — Брын уселся на крыше авто, как истинный вожак на главном троне. — Там есть старый склад. Людишки использовали его раньше, как гараж для своих стальных карет, да еще как мойку, там сквозной вход-выход. Я вчера проверял. Прячьтесь в ямах — там много места, дорогу возле завалите хламом и мусором, двери откройте нараспашку, а лучше вырвите живьем, дабы заманить, привлечь. У пришельцев не должно быть иного пути, когда мы с Гровом их погоним. Все понятно? Завалите дорогу "от" и "до", чтобы ни единой лазейки, ни единой тропки! Головой отвечаешь, десятник, головой! Ускользнут — пеняй на себя.

— Да, — уже смело и громко сказал десятник, вытянувшись по струнке. Сдержанно кивнул, обернулся к отряду и рыкнул, брызжа слюной и срывая голос. — За мной! Бегом к гаражам! Скрытно, тихо, без остановок, сукины дети! Отстающих сожрем на первом же привале!

— Своих не жрать! — Брын стукнул кулаками по железу.

— Дык, образно же, — снова испуганно ответил десятник.

— Даже образно не должно быть, — воспитательным тоном, но не тем, что оставляет возможность альтернативы, а тем самым, что не терпит пререканий и споров, ответил Брын и развернулся к брату.

— Мы с Гровом двинемся прямиком к торговому центру. Нужно расставить наживку старательно и неспешно. Пары сюрпризов для начала будет достаточно. Не нужно перегибать с подарками на первом свидании. Пришельцы должны быть уверены, что сами выбрали свой путь. В то время как мы, словно невидимые кукловоды, будем направлять их к самой нестабильной и опасной части стены, дергая за ниточки. Если и есть шанс отворить дверцу ларца, то мы их к этой дверце и приведем.

К тому времени, как Брын закончил, десятник с группой уже скрылись в подворотне, оставив от себя только мерзкий животный запах. Метить территорию — в природе наркозов. Да только смысла в этом действе уже почти никакого нет: мало кто забредает сюда, памятуя, что тут водятся зубастые волосатые твари. Плюс ко всему, скоро наркозы выберутся из завязанного темного мешка наружу, навсегда оставив вонючий, затхлый район другим мелким тварям, коих здесь водится немерено. Но самое главное — наркоз отныне не просто тупое хищное животное, нет. Наркоз сейчас — разумный, сильный вид, который намерен отвоевать себе место под солнцем у человека. Отбить, отобрать, выгрызть, если это потребуется.

— Где наш пленный? — прекратив разглядывать развалины вокруг, спросил у брата Брын.

— Гырх, — ответил Гров, махнул лапой и побежал куда-то вправо, юркнул в ближайший подъезд громадного трехэтажного здания, занимавшего почти квартал, и тут же одним гаком по лестнице заскочил на крышу. Брын двинулся следом, стараясь не отстать от проводника в этом лабиринте из мусора и железа. Здесь раньше, насколько помнил Брын по старым схемам, был спортивный магазин, фитнес-центр, бассейны и прочая оздоровительная лабудень. После людишек остались ржавые тренажеры, сотни одинаковых жестяных шкафов-гробов и вместительный бассейн, наполненный всегда наполовину тухлой дождевой водой.

— Ы, — буркнул Гров, указывая пальцем на человека, что сидел возле вентиляционного выхода, связанный по рукам и ногам. Кляп изо рта валялся в паре метров, но мужчина был без сознания.

— Его же могли услышать. Он определенно звал на помощь. Это ты его вырубил?

— Гров, — оскалив клыки, верзила самодовольно ткнул себе в грудь пальцем.

— Надеюсь, твоя слюна уже растворилась в его крови, — недовольно сказал Брын и влепил мужчине крепкую пощечину. — Он нужен нам в сознании.

Тот заворочался, кашлянул раз, другой, поднял голову и тут же его вырвало. Рвал он недолго, но мучительно и тяжело, будто кишки себе хотел выхаркать.

— Держись, — механически сказал Брын и схватил беднягу за волосы. — Напомни-ка мне, как тебя зовут?

— Л-л-ё-ха, — мужчина снова зашелся в приступе кашля, согнувшись в три погибели. — Что вы за твари? Что с моими глазами? Я хочу видеть!

— Ты нам должен немного помочь, Леха, — нарочито громко и требовательно начал Брын. — Если ты хочешь, конечно, выбраться отсюда живым и невредимым.

Не медля ни секунды, Брын разжал кулак: на ладони лежала маленькая лампочка из фонарика и светилась, как та самая лампа со светом зрячего.

— Одну твоя просьбу я уже выполнил. Ты видишь, — сказал Брын.

— Вижу! — истерично расхохотался Леха, чудом вскочив на колени. — Я не ослеп!

— Теперь твоя очередь.

Леха кивнул, испуганно разглядывая тварей перед собой.

— И не смотри на нас так. Наркозов что ли никогда не видел, — мелкий наркоз махнул лапой и отошел к краю крыши. — Гров, развязывай его, нам пора идти. Через час-два мыши выползут из своих нор.

— Арх? — вопросительно шикнул Гров, протягивая в лапе какой-то прямоугольник, что вывалился из штанов пленника.

— Что это? — Брын взял штуку, щелкнул.

— Это телефон, — едва слышно ответил Леха.

— Он тебе больше не понадобится, — равнодушно сказал Брын и швырнул телефон с крыши. — Тут ваши штуки не работают. Подымай его, Гров! Чего вылупился!

— Агрх, — рыкнул Гров и закинул пленника на спину.

— Тащи к торговому центру, — махнул лапой старший. — Я догоню.

Едва громкие шаги громилы стихли, с надстройки, что возвышалась над зданием серой громадой, спрыгнул человек, громко приземлился на бетонный пол бассейна, у края которого уже сидел Брын, и улыбнулся новому союзнику.

— Мог бы и ближе подобраться, — приметив гостя много раньше, спокойно буркнул Брын. — Лампа едва светила, когда я Леху этого мариновал.

— Главное, что он увидел все своими глазами, — ответил незнакомец.

— Тебя как звать-то, союзник? — Брын старался не смотреть на собеседника.

— Тело раньше звалось Сергеем, — задумавшись на мгновение, ответил мужчина. — Можешь называть меня так.

— Хорошо, — ответил Брын, спрыгнул на дно бассейна и уставился в черные глаза человекоподобной твари. — Слушайся меня, Сергей. Твои хозяева хотят, чтобы ты нам немного помог.

— Я готов, — послушно ответил Сергей.

— Для начала, — Брын махнул лапой в ту сторону, куда ускакал Гров. — Для начала преврати аккуратно Леху в себе подобного. Можешь?

Зрячий новой формации не ответил, а лишь едва уловимо кивнул.

8. Солнца не видно

Звериный крик был ничем иным, как боевым кличем. Нас выследили, нас нашли, нас собираются схватить и заарканить. Мы же пытались выскочить из западни, пока твари не настигли, не раздробили наши члены в фарш дубинами и камнями, словно растерянным зайцам на охоте. Дичью, именно испуганным слабым зверьком я себя и ощущал, перескакивая на бегу через ямы и кучи, сквозь завалы и преграды. Мышцы в икрах тотчас же заныли, горячий липкий пот застилал глаза, нисколько не мешая ориентироваться в этой гонке. Один хрен, мы ничего вокруг себя не видим. Жаль, что нельзя достать из сумки чудо-лампу и просто смотреть себе под ноги. Катерина строго-настрого приказала слиться с окружающей мглой. Лампа же выдаст наше местоположение моментально. Мы незатейливой вереницей, возглавляемой и замыкаемой ребятами с приборами ночного видения, шли на голос, слушали команды, старались не расшибить лбы о бетонные стены и углы. Несколько раз Машка больно ударялась в темноте о боковые зеркала автомобилей, составленных в ряд у обочин дорог, которые давно превратились в застывшие одноуровневые свалки-могилы. Несколько раз девушка падала, сверзив себе кожу на ладонях и коленках. Не каждый раз у меня получалось подхватить падающее девичье тело, уберечь, защитить. Ведь как бы превосходно не подсказывал Андрей, мы всё же спотыкались и чертыхались, разбивали ладони в кровь о мелкий мусор и стекла, что плотным ковром устилали поверхность возле торгового центра. Ни для кого не секрет, что живьем тварям нужен только один я. Остальных же они попросту растопчут на месте, оставив от всего человеческого филиала здесь лишь одного — самого нужного тварям — представителя.

"Нет, уроды, на такое я не согласен" — подумал я и с еще большим остервенением, почти зарываясь подошвами ботинок в асфальт, рванул вслед за Андреем, что старался увести нас, спрятать, защитить. Он шел чуть поодаль, вращая головой из стороны в сторону, стараясь вычислить, почуять засаду, если нас поджидают неподалеку. Благо, Андрей у нас с ПНВ, а потому видит и понимает, что ждет впереди, и как скоро твари покажутся на горизонте. Пока их только слышно где-то неподалеку, отдаленно, но ни у кого не возникало сомнений, что догнать нас для такой орды зубастых монстров — дело плевое.

— Я сейчас у-у-паду, — задыхаясь от стремительного марш-броска, Илья попытался меня схватить за плечо и остановить. Логика понятная: стану я, остановятся и остальные.

— Илюха, — я спешно сбросил его руку. — Не время.

— Терпи, прекрати ныть, — гаркнула на него Катерина и поволокла силой вперед, не дав тому и секунды перекура. — Скоро мы доберемся до безопасного места, там и будет тебе передышка на пару минут, не больше.

— Я сдохну через минуту. Не доберусь, — слезливо промямлил Илья.

— Останешься здесь — сдохнешь болезненно. Они тебя пытать будут, расспрашивать, для проформы через стену швырнут. Мы тебя вызволять не сунемся. Вон пенек, садись. А мы пойдем.

— Ну, нахер, — каркнул Илья, и как показалось, высвободился от опеки Катерины.

— Погляди, какой хороший мальчик у нас завелся, все на лету схватывает, — подала голос Юлик.

— Первый наркоз сзади, метров пятьсот, замер посреди дороги, — словно из пулемета протараторил замыкающий.

— Вась, здоровый? Не? — спросил Юрка, что сейчас топтался справа от меня. — Впереди все чисто.

— Мелкий, дохлый, недокормыш какой-то. Разведчик что ль, — ответил Васька.

"Что ж, теперь я его имя знаю" — отметил я про себя и удивился, как спокойно сейчас выцедил эту информацию из эфира.

— Гонятся? — это уже Андрей спрашивает.

— Плохо вижу, размыто все, елки-моталки!

— Это хорошо, что плохо. Было бы хорошо видно, тогда нам было бы плохо, — ответил витиевато Андрей, хмыкнул, видимо удивившись такой своей философии речи, топнул ботинком по жестяному листу и рванул дальше. Я только услышал скрежет мелких камней под ногами и удаляющиеся шаги, как рванул следом. Машка не отпускала мое запястье ни на секунду, с каким темпом я бы не скакал. Она, казалось, приросла ко мне, приклеилась. Умка сопровождал нас рядом, лишь изредка жалобно скуля.

— Вот в эту пятиэтажку! — скомандовала Катерина.

— А ты как видишь-то? — удивился Илья.

— Я тут каждую кочку знаю на ощупь, — парировала женщина. — И команда не тебе была! Закрыл бы рот!

— Опытная ты баба, Кать, — с чувством неподдельного уважения ответил Илья.

— Двигай, мать твою. Опыт он во мне искать принялся...

Стоило Илье с Катериной заскочить в подъезд, в стену рядом что-то ударилось, громко звякнув.

— Что это! — крикнула Машка.

— Бутылками закидывают, черти, — буркнул Юрец, что всю дорогу не проронил ни слова и был совсем незаметен, будто сперва отстал от нас, а сейчас догнал.

— Мажут, и хорошо, — ощупывая руками косяк входной двери, заметил я.

— Пугают, — сказал вдруг тип, что замыкал нашу процессию. — Эти гниды очень меткие. Хотели бы попасть, давно бы попа...

Справа от меня вдруг что-то гулко стукнулось, Юрка вскрикнул:

— Прямо в лоб, скоты! Прямо в лоб!

И тут же метнулся наружу.

Твари добились того, чего хотели. Мы начали паниковать и разбегаться в разные стороны. Андрей уже поднялся на пару пролетов по лестнице, Машка тянула меня внутрь за собой, Юрка же на пару с Василием, так и не успевшим заскочить вслед за нами в спасительную коробку, рванули в сторону наглых наркозов.

— Что происходит?! — взвизгнул Илья и сильно стукнул меня кулаком по плечу.

— Не останавливаемся! — прозвенел на весь подъезд зычный голос Катерины. — Они тварей только пугнут и вернутся. Судя по их решительности броситься в бой, наркозов там — один-два. Будь там целая банда, мужики бы не кинулись.

— Ты же ни хрена не видишь? — воспротивился Илья. — Додумываешь все про себя? Обманываешь нас?

— Я тебя найду, лысый! — крикнул вдруг неподалеку Юрка. — Обещаю! Ходи и оглядывайся, вонючий клоп! На ремни порежу, соломинку в зад вставлю и надую! Лопнешь, как та самая грелка!

— Уже возвращаются, — необыкновенно спокойно сказала Юлька и потянула меня за рукав вперед. — Не спите, замерзнете.

— Поспишь тут, — отмахнулся я.

Подниматься по лестнице в темноте дело не хитрое. Раз, два, три, четыре пять, шесть! Пролет! И снова: раз, два, три...

— Сейчас все гуськом двигаем вдоль по коридору, — начала Катерина. — Он расчищен от хлама и мусора. Как только скажу "Вниз", поворачиваем направо, находим пожарный выход и спускаемся до первого этажа! Всем понятно?

— А почему раньше нельзя было на запасной выскочить? — спросил Илья.

— Потому что на нижних этажах решетки на пожарной лестнице остались.

— Хитро, — только и ответил парень.

— По крайней мере, месяц назад они там точно были, — осторожно прошептала Юлик. — Надеюсь, все на месте.

— Она надеется! — истерически расхохотался Илья.

— Рты позакрывали! — вдруг цыкнул догнавший нас Юрка. — На втором этаже прутья решетки погнуты.

— Сильно? — сбив дыхание, спросила Катерина.

— Не сильно, но мелкие наркозы смогут пролезть, если постараются. Вот тот мелкий дрыщ точно может просочиться. Шибко вертлявый, будто отмороженный.

— Час от часу не легче, — робко шепнула Машка.

Спустя считанные секунды мы оказались у той самой решетки. Я ничего не видел, но судя по сдержанным комментариям Катерины, оставлять просто так эту дыру было нельзя. Когда еще понадобится этот обманный путь?

— У нас нет времени, чтобы латать, — возразил вдруг Юрка. Если они спускаются сверху сейчас, а тут еще и со второго этажа хлынут, нас попросту разорвут на запчасти! С обеих сторон подопрут и задавят! Предлагаю забить и рвануть на поверхность. Андрей должен все сделать.

— А кто тут такие лабиринты настроил? — не унимался с расспросами Илья.

— Мы, — тут же ответила Катерина.

— Все вы?

— Нет, — как-то тяжело прошептала Катерина. — Я и моя младшая дочь. Мы провалились в этот мир одновременно.

Илья заткнулся, я отсчитал последнюю ступеньку последнего лестничного пролета, когда за спиной в решетку что-то громко стукнулось, затем еще раз и еще. Сталь зазвенела, затарахтели цепи, стягивающие кованные металлические створки. Казалось, весь дом загудел и завыл от ужаса. Его никто уже не беспокоил так нагло и неуважительно.

Закричали победно наркозы.

— Пулей! — крикнула Юлька и поддала мне пинка под зад, от которого я сперва толкнул Машку вперед, затем сам каким-то чудом вывалился на улицу, уткнувшись мордой в мокрую холодную траву. Пахнуло сыростью и гнилью, пальцы увязли в грязи, а ноги разъехались, будто у новорожденного теленка, стоило мне встать.

"Из грязи в князи" — мелькнуло в подсознании.

Справа от меня в траве топтался пес.

" Не срать ли ты тут мостишься, шерстяное создание?" — подумал я тут же.

И быстро выпрямился, отряхнулся, замер в ожидании.

Выход, откуда мы сейчас вылетели виной пробкой, уже закрыли на засов, из-за спины ко мне подошел Васька, хлопнул по плечу:

— Чего разлегся? Не время.

— Ты переднюю дверь законопатил хорошо? — тут же спросила у него Катерина.

— Обижаешь, — ухмыльнулся Васька. — Только твари внутрь забрались вслед за вами, едва на третий этаж всем гамузом блохастым заскочили, я тут же ларчик и захлопнул, вставив в пазы не крохотного размера ломик. Биться будут, головы расшибут.

— Вот и славно, купились, — с облегчением выдохнула Катерина.

— Только тут дверь похеровее будет, — перебил ее Юрка. — Двинем что ли, пока эти маринуются.

— Прибор ночного видения дайте, а? — нагло вставил я свои пять копеек.

— Васька, дай, — без лишних эмоций приказала Катерина.

— Слушаюсь, — только буркнул тот и нацепил мне шлем на голову.

Зеленый-зеленый мир, мерзкий в своей однотонности и страшный полной пустотой, появился на экране. Я вздрогнул и поежился, стоило глянуть на своих. Машка трусится вся, волосы прилипли к лицу, на лбу — испарина, с ноги на ногу мнется, дрожит, пальцы заламывает. Илья вон прямо на землю уселся, голову на колени опустил, что-то палкой в земле ковыряет, ушел в себя. Псина вертелась у двери, ощущая по ту сторону присутствие вонючих кровожадных выродков. И только Катерина смотрела на меня в упор, будто старалась загипнотизировать.

"Как ты меня видишь, сука?" — в очередной раз выругался я про себя, нехорошо подумав о Катерине.

И тут же отвернулся, встал на цыпочки, стараясь определить место, где мы оказались. Рядом совсем — рукой подать— — детская площадка с песочницей, качелями и железной горкой, на которой не одно поколение детворы расшибло лбы. Вон и детсад неподалеку, совсем рядом с магазином. Гаражи — чуть поодаль, дорога — в полуметре, у края которой рядками остались стоять уже ненужные в этом мире легковушки. Ни антенны тебе, ни высотки какой приметной, ни указателя даже. Ничегошеньки!

— Спальные районы один на другого похожи, — встретившись взглядом с Андреем, который так же был вооружен ПНВ, буркнул я. — Где это мы сейчас застряли?

— Мы рядом с детской областной больницей, почти у кольца, — ответил тот.

— Замечательно, — скривился я, осознав, что убрались от торгового центра мы не так и далеко. — Куда теперь?

— Дворами — до кольца, там — мимо автомойки — до проспекта Стачки. Если...

— Не будем загадывать, — оборвал я его на полуслове. — Понеслись.

И тут же отдал Андрею драгоценный агрегат. Сам же достал из рюкзака лампу, осторожно снял с нее плотную вязаную шапку, поднял на уровень глаз, освещая своих друзей, что как мотыльки прильнули к свету.

— Двинули? — я подмигнул Машке, которая уже видела меня.

— Ага, — улыбнулась девушка.

Илья же не проронил и слова, но как-то искренне и по-настоящему впервые улыбнулся.

— Только близко к нам не приближайся! — заблаговременно удалившись на десяток метров, буркнули разом ребята с ПНВ.

— Это все от вас зависит, — парировал я и обернулся, было, к двери, чтобы посмотреть на гробницу вредных тварей, но вовремя остановился. Не хватало нам еще, чтобы я по дурости железную дверь этим самым светом зрячего и разлохматил. Вот будут рады наркозы такому подарку.

— Они скоро найдут выход, — опасливо сказала Катерина. — Ходу!

Задержав на какое-то время преследователей, мы уже не старались затеряться в темноте, мы просто нагло и быстро неслись сквозь мертвый город полуночным экспрессом, стараясь как можно скорее добраться до точки перехода. Но километры в этом мире были те же, уставшие члены наливались пудовыми гирями, а свора тварей, которую каждый ощущал задницей в меру чувствительности, не давала остановиться, сбавить темп, сделать привал, в конце концов.

* * *

У людишек быстро получилось загнать преследователей в западню.

— Ничего-ничего, — каркнул тихо наркоз. — Скоро вы сами придете в наши лапы. Тогда и поквитаемся.

Десятник, забравшись на высокое дерево, что росло аккуратно напротив запасного выхода из здания, внимательно следил за беглецами. Он знал, чем обернется эта погоня, давеча лично выворотив на втором этаже из решетки пару хлипких железных прутьев. Он знал, как поступят людишки, и эта ловушка для его собратьев не стала для него открытием. Наркозы же — рядовые бойцы — не знали об этой игре в поддавки. Все пока шло по плану. Цель была одна — усыпить бдительность, обмануть, зародить в людских мозгах мысль, что наркозов можно вот так просто обвести вокруг пальца, как безмозглых тупых зрячих, к которым десятник испытывал инфернальное отвращение. Но великого Брына нельзя без последствий взять и надурить, нет. Брын всех обманет сам.

— Не гадлеть! — спустившись к двери, сквозь зубы скомандовал десятник в замочную скважину. Людишки ушли не так давно, и еще было слышно, как препираются новенькие с отрядом местных в паре кварталов отсюда. Слух у наркозов был отменный.

— Агргх! — воскликнули наркозы, стоило десятнику открыть дверь.

— Не разбегаемся по щелям! — тут же осадил своих наркоз, схватив за шкирку самого мелкого из всех и самого, пожалуй, вертлявого. — Собираемся в отряд и движемся к автомойке по большому крюку. И чтобы ни одна морда не показалась людишкам! Они должны быть уверены, что задержали вас тут надолго.

— Ууууу! — загудела разогретая погоней толпа.

— Слушаюсь, — вдруг ответил мелкий, который никогда на памяти десятника не проронил и слова.

— Держись рядом со мной, — уже спокойнее сказал наркоз, разжимая лапу и освобождая вертлявого собрата. — Есть для тебя одно дельце.

* * *

Детская клиническая поликлиника занимала почти весь квартал, и обходить ее кругом не было ни смысла, ни времени. Потому мы двинули через двор, благо зданий тут было много и входов-выходов тоже. Надеюсь, нам не придется забираться внутрь. Не хочется, убежав из одной ловушки, самовольно угодить в другую.

— В больнице нет ничего полезного? — мрачно спросила Машка, всю дорогу баюкая разодранные ладони. — Перекись там, йод, бинты на крайний случай?

— Мы там ни разу не были, — пожала плечами Катерина. — Стороной всегда обходили. Тут иногда кто-то орет страшно. Ни наркозы, ни зрячие, а хрен знает что. Завелось какое-то зверье чудесатое, ни следов, ни экскрементов. К нам не лезло, мы и не интересовались. Авось, и сегодня удастся проскочить без знакомства с хозяином.

— Весело тут у вас, — тихо, почти не слышно, сказал Илья.

— А как вы без лекарств обходитесь? — удивилась Машка.

— Аптеки старые проверили все до единой, забрали пузырьки, что нашлись. Да только они остались там.

Катерина махнула головой за спину, указывая, очевидно, на торговый центр позади.

— И ничегошеньки не успели взять? — осторожно спросила Машка.

— Ни капли, красавица, — не оборачиваясь, ответила Катерина. — Ни капли.

— Перекись им подавай. Погляди, какие принцессы, — вдруг буркнул Юрка, достал из сумки фляжку, ловко отвинтил крышку, понюхал. — Подставляй лапки, это медицинский спирт. И не спрашивай, где я его взял, все равно не поверишь.

— Больно будет? — спросила Машка, но ладони уже вытянула, предварительно закатив рукава.

— Будет щипать, — честно ответил Юрка. — Но и перекись с йодом, чай, не минеральная вода.

— Ага, — прошептала Машка и зажмурилась.

Юрка скудно плеснул на ладони и тут же сказал:

— Растирай, у меня жижи тут грамм сто, не больше.

— Конечно, — поморщилась Машка, старательно работая лапками. — Спасибо большое.

В воздухе отчетливо запахло алкоголем.

— Вытри этим, — Юлик протянула платок. — Он чистый, не бойся. Можешь перемотать даже, если раны глубокие.

— Спасибо, Юль, — Машка впервые тепло улыбнулась Юле.

— Всегда, пожалуйста, — задумчиво протянула Юлик.

— Лечение закончено, двигаем, — подвела итог Катерина.

— Ага, — сказал Юрка, приложившись к фляге, а после хрюкнул себе в бороду.

"Это вам не водка, это спирт. Крепкий же ты, Юрец" — отметил я про себя.

Вороты были распахнуты настежь, забор отсутствовал, как таковой. Отделения больницы, разделенной на корпуса, были разбросаны по территории без какого-либо порядка. Справа от нас — терапевтическое отделение, следом за ним — травматология. Где-то двери были настежь открыты, рамы выворочены живьем, а где-то даже стекла целы, и ни одного разбитого. Дороги и аллеи, что бесконечными гладкими кривыми вились по территории, были устелены мусором. Сырость вкупе с прохладой превратили опавшую листву в гнилую кашу, отчего в воздухе висел терпкий, немного кисловатый запах, как если бы глубокой осенью ты забрался в парк после дождя. Каштаны, клены, перезревшая облепиха, едва уловимый дым от костра, которого тут не было, и быть не могло — вот чем для меня пахло в этом парке. Я поежился, ощутив себя посреди настоящей глубокой осени с ее дождями, злыми северными ветрами и ранними туманами. Как мне показалось, тут намного сырее, чем возле торгового центра или же возле нашего дома. В чем причина? Снова фокусы с пространством и временем?

Где-то в кустах громко каркнула ворона, как мне показалось. Я тут же мотнул лампой в сторону звука и увидал перед собой лишь огромный ствол дерева, покрытые заскорузлым слоем плесени, зеленого мха и налета.

Внезапно с ужасным свистящим звуком что-то врезалось в дерево и звонко отскочило, отчего клён — насколько я успел разобрать по узору листьев под ногами — зазвенел, вызвав в голове ужасную боль, разрывающую черепную коробку изнутри. Катерина и Юлька тут же визгнули и повалились на колени, силясь зажать головы руками. Бесполезно. Зубодробящий звук пробирался сквозь кожу, скользил по внутренностям, выкручивал кишки и, казалось, срывал живьем кожу. Перед глазами поплыли круги. Сразу вспомнилось, как в детстве я по глупости забрался в старую железную бочку, и как кто-то железкой стукнул по круглому боку. Искры из глаз у меня тогда сыпались несколько дней. Здесь бы живым остаться.

— Это та самая тварь! — превозмогаю ужасную боль, крикнул Юрка и следом повалился на землю, успев сдвинуть ПНВ набекрень. Мы, как куклы, которым подрезали нити, повалились без чувств на сырую землю.

Вслед за скрежетом и свистом раздался звук, подобный бьющемуся стеклу. На пару секунд я зажмурился, затем совладав с собой, поднял голову от земли, махнул лампой сначала направо, затем налево. Туман, возникший из ниоткуда, застилал глаза, отчего разглядеть хоть что-то в этом однотонном мире стало еще труднее. Но я не сдавался, на четвереньках прополз несколько метров, пока не уткнулся рукой в свернувшуюся калачиком Машку.

— Живая? — едва слышно спросил я, стоило приступу боли утихнуть на мгновение.

Девушка не ответила, а лишь немного дернула головой.

— Держись, — я взялся за ее ладонь. Девушку бил озноб. — Я засек тварь.

И я не врал. Непонятно как, но я почувствовал животный взгляд, резко перекатился по мокрой листве, прижался спиной к стволу и вытянул лампу перед собой.

В нескольких метрах от земли, на толстом суку того самого клена, широко расставив крылья, и нахохлившись, как разъяренный тетерев, сидела громадная черная ворона, величиной с нашего Умку. Казалось, что она была соткана изо льда, стекла и камня. Крылья ее блестели, словно черная полированная сталь, а безжизненные мутные глаза застыли на одном месте, уставившись в самую верхнюю точку неба. Когти твари, походившие на огромные куски черного, ломкого угля, глубоко вонзились в гнилой сук, отчего закрадывалось мнение, что стоит птице сжать мощные лапы, и от ветки останется лишь пыль, да труха. То же самое птица может сотворить и с нашими обездвиженными телами, раздробив кости, словно тонкий хворост. Расправив полутораметровые крылья, ворона дернулась вдруг, наконец, глянула на меня и протяжно каркнула.

"Чего же ты каркаешь, сука чумазая" — зажмурился я, предчувствуя новую волну боли и зубного скрежета.

Кровь в жилах мгновенно похолодела, вызывая спазмы по всему онемевшему телу, руки мелко-мелко затряслись, лампа грохнулась мне на колени, а из пересохшей глотки вырвался истошный, полный безысходности и разочарования крик. В мой разум начал забираться туман, но сил, чтобы подняться и убежать, совсем не осталось. Я был по-настоящему, до предела выжат.

Мгновение спустя черная глыба встрепенулась, и из крыльев полетели черные, как ночь, и прочные, как сталь, перья. Одно из них воткнулось в ствол чуть выше моего локтя, другое больно процарапало бедро и пригвоздило и без того дырявую штанину к земле. Третье перо насквозь пробило ботинок. Тут же горячая кровь обдала жаром всю ступню.

— Как удивительно тепло, — теряя сознание, пробормотал я. — Я почти умер.

— Макс! — вдруг померещился мне крик лучшего друга Лехи. Через секунду хлопнул пистолетный выстрел. Боль стала отступать.

"Мозг, какого хрена ты меня обманываешь" — успел только задуматься я, прежде чем сознание мое погасло.

* * *

Каркающая в небесах птица и сквозняк, стелящийся по земле ледяной гадюкой, за шиворот выдернули меня из бессознательности в реальность. Я открыл глаза. Передо мной было черным-черно, но не потому, что мы в изнанке мира, а потому, что кто-то натянул мне мешок на голову. Казалось, он даже не позаботился о том, чтобы вытрясти из него все то, что было там раньше. Я чувствовал, как торчит из волос солома, как больно она впивается в кожу, будто мелкие-мелкие стрелы-иголки, наконечники которых смазаны ядом. Казалось, сухие стебли росли прямо из ткани, острыми концами до боли врезаясь мне в мозг. Настолько глубоко и плотно они вцепились в мешковину. Руки за спиной были крепко-накрепко связаны, ноги вплоть до колен туго стянуты какой-то вонючей веревкой, отчего ступни намертво затекли и онемели.

— Эй! Есть кто! — крикнул я осторожно.

И только эхо вернулось мне в ответ.

"Нужно как-то выбираться" — решил я тут же и постарался подняться.

Прошло достаточно времени, пока наконец-то я не встал на ноги, опираясь локтями о сырую липкую землю. Правая нога немного покалывала, будто в ней застряла небольшая рыбья кость. Абсурдно, но это было первое, что пришло мне в голову. Сильный ветер, которого не было тут доселе, трепал ветки на том самом дереве, не церемонился, украдкой забирался мне под кофту, норовя цапнуть, сожрать, сгрызть. Сделав пару неуклюжих шагов, я ничком рухнул на влажную землю, стукнувшись громко и больно коленкой о знакомую фляжку, смятую, словно лист бумаги. Тревожные мысли заставили меня поежиться.

— Черт подери! Как же больно! Юрка, где ты! Маша! Юль! Илья! Ребята, вы где? — выругался я в сердцах. Затем выдохнул и продолжил. — Эй! Помогите! Меня кто-нибудь слышит?

Слова прозвучали до неузнаваемости хрипло, будто я страдал бронхитом или астмой.

"И долго я тут на холодной земле провалялся?" — подумал я и снова услышал гадкое карканье. По ту сторону мешковины зажегся свет. Я на минуту перестал дышать.

Громкий птичий ор неподалеку не прекращался, и если прислушаться, отличался безумной кристальной чистотой и мелодичностью. Редкой природы звук в непонятном месте и непонятно отчего поднимал в моем разуме волну разношерстных мыслей, воспоминаний и образов. Мне мерещились странные люди в светящихся масках и длинных плащах, горький до одури спирт, острые стрелы и черные длинные перья, громадный, как волк, наркоз, белоснежная стена, уходящая за облака и необыкновенно реальный — на губах — вкус крови вкупе с солью, воспоминанием насквозь прожигающий язык. Все это сумбурно вверх ногами всплывало и пропадало, не успев осознанно осесть на дне восприятия. Мысли путались и рвались, завязывались и исчезали. Разум был не в силах собрать и выстроить все эти образы в единый логический ряд, он растерялся. Глаза закрылись сами собой, желая прекратить поток, хлынувший снаружи в голову. Я снова потерял сознание.

— У него жар, — вынырнув снова в реальность, я услышал подле себя голос Машки.

— Кровь остановили? — интересовалась Катерина. — В ботинок лужа почти набежала.

— Вроде бы остановили! — едва не разрыдалась Машка. — Тут же ни хрена не видно! А я тебе не врач!

— Юрка! — вдруг скомандовала Катерина. — Убери из-под головы у него этот мешок. Где ты его нашел? Он же из грязи слеплен! Смотри, как Ключ ворочается!

— Я здесь, ребята, — с огромным трудом у меня получилось выдавить из себя пару слов. Язык во рту, казалось, распух, увеличился в несколько раз, а нёбо горело и саднило, будто туда кто высыпал пару совков раскаленных углей.

— Живой! — воскликнул Илья, стукнув меня по плечу.

"И почудится же" — мелькнуло что-то в глубине моего просыпающегося сознания и тут же растворилось, стоило мне открыть рот.

— Руки, — я постарался подняться, опереться, но они были связаны.

— Это ты буянить начал, нам пришлось, — виновато буркнул Юрка. — Так бы и себя и нас покалечил...

И одним отточенным движением он рассек пластиковую стяжку у меня за спиной.

— Осторожней, — пискнула Машка, завидев, как опасно орудует своим оружием Юрка.

— Дык, — возмутился бородач. — Я же лезвием, аккуратненько.

— Лампа? — осторожно прошептал я, потирая запястья.

— Це-ла-я, — довольно чеканя слоги, успокоил меня Илья.

— Попить даст кто?

— Ты уже напился! — хохотнул Юрка. — Весь спирт до капли вылакал! Даже не поморщился.

— Я не помню.

— А птицу помнишь? — вдруг спросила у меня Катерина.

— Птицу? — я попытался привести мысли в порядок и постараться отличить реальность от больной фантазии. — Птицу помню. Была такая. Черная, здоровая...

Юрка принялся энергично кивать, расхаживать из стороны в сторону возле кустов и разглагольствовать:

— Я же говорил! Только мне стоило прицелиться, выстрелить, галка чихвостая и упорхнула с веточки. Ты, брат, еще за пару минут до моей атаки отключился. Только лампа грохнулась о землю, покатилась, тут-то птица и попала целиком в пятно света, я ее и попытался угробить.

Юрка присел на корточки подле меня, сцепив пальцы перед собой в замок:

— А вот эти, — он махнул головой на Катерину. — Мне не верят, мол, никакой птицы не было, что просто все мы сознание потеряли, и баста. А я ж ее, суку пернатую, вот как тебя сейчас видел. Ни одного осколка не нашел потом, будто испарились перья-то ее.

— Все целы? — тревожно спросил я, вспомнив о тех острых кинжалах, что метнула в нас птица.

Ступня противно заныла, словно по команде.

— Почти, — как-то тихо сказала Юлик по соседству, а Юрка принялся копошиться в бороде, уставившись куда-то мне за спину.

— Васька мертв, — тяжело выдохнул Юрка спустя долгую паузу. — Открытая рана в груди, порвана артерия, умер почти сразу. Пусть земля ему будет...

— Пусть земля ему будет пухом, — с некой грустью неуверенно прохрипел я.

Не знал я этого Ваську совсем, а потому и не могу тут из себя строить убитого горем товарища. Да, жалко мужика, но остальные же наши целы, так что не время сопли по рукавам размазывать. У нас на хвосте свора мелких тварей висит. Неизвестно, сколько я тут в отключке провалялся. О чем я тут же и не преминул спросить, закончив траурное молчание.

— Сколько я отсутствовал? — я поднялся на ноги, держась за ствол дерева.

— Минут пять-семь, не больше, — ответила мне Машка.

— Наркозов слышно?

— Пока нет, — ответил мне Андрей, все это время стоящий чуть поодаль. — И не видно. В ПНВ — одни развалины, но не исключено, что твари попросту не решились идти через больничку, испугались вроде как. И поджидают нас возле другого выхода.

— Они умеют бояться?! — с неподдельным ужасом снова принялся расспрашивать Илья, как он это любит. — Быть может, схватим эту жар-птицу, вырвем пару перьев из хвоста, да почикаем наркозов на запчасти, а?

И тут же Илья начал скакать перед нами, словно маленький ребенок.

"С катушек слетает?" — заметил я про себя, уставившись на гарцующего товарища.

— Отличная идея, — механически ответила Катерина. — Двигаемся.

— Я теперь не такой быстрый, — сказал я и попытался сделать шаг, перенеся вес на здоровую — правую — ногу.

К моему удивлению, пробитая нога совсем перестала ныть.

"Твою мать, что за чертовщина" — подумал я, напрягая мышцы в ступне, и не почувствовал боли. Ни капли, ни грамма, как будто нога была совершенно цела, здорова и исправна.

Аккуратно, чересчур осторожно я поставил раненую конечность на землю, перенес вес тела на левую сторону: совсем никакой отрицательной реакции и теперь.

"Приятная чертовщина" — согласился я внутренне со странностями.

И тут же к нескрываемому удивлению спутников показательно подпрыгнул и приземлился на больную ногу.

Машка замерла, Юрка ухватился за бороду, а Катерина, что уже собиралась верещать о том, что же я такого вытворяю, беззвучно ойкнула и закрыла рот.

— Дай посмотрю, — тут же подскочил ко мне Илья, стоило мне стянуть ботинок и расчехлить ступню от носка.

На месте ранения осталась лишь крохотная капиллярная звездочка, ни шрама, ни рваных тканей и разодранных мышц.

Ничего.

— Чем дальше в лес, тем чудесатей лоси? — улыбнулся Илья.

— Сам в шоке, — пробормотал я, натягивая дырявый носок.

— Мы предупреждали, что тут все шиворот-навыворот, — подхватила меня под руку Юлик, стоило мне зашнуровать ботинок. — Хватит яйца мять, пошли.

— Только после вас, — ответил я, освещая девушке дорогу светом зрячего.

Машка подобралась сзади и схватила меня за предплечье.

Под ногами проскочил волосатый зубастый зверь по кличке Умка.

"Ни на метр не отходит, ты погляди" — успел подумать я и о Машке, и о псе.

И дружным строем мы двинули дальше сквозь темный мир.

Я не оборачивался, я просто шел все вперед и вперед. И причиной была не темнота, в которой ни черта не видно, бреди там за спиной кто страшный и зубастый, нет. Спинным мозгом я продолжал ощущать меж лопаток взгляд той самой черной птицы и, кажется, слышал неуловимую, почти не слышную сейчас за треском веток и кустов, птичью песню, сводящую с ума.

"Нужно скорее убраться отсюда. Живее!" — мысленно подгонял я себя.

* * *

Наркоз в холке был меньше метра, совсем щуплый, костлявый, будто пузырь, натянутый поверх деревянного каркаса, отчего был почти незаметен, сидя вот так вот по-хозяйски на крыше автозаправки между двумя ржавыми прожекторами. Рядом, почти упираясь локтями в голову мелкому монстру, недвижимо стоял его новый компаньон и союзник. Союзник ничем не был похож на мерзкого, противного до тошноты зрячего, а был почти копией тех самых пришельцев, которых они и поджидают который час.

— Ты гарантировал, что они пройдут здесь, — проведя коротким когтем по железному листу с противным скрипом, не то спросил, не то констатировал наркоз.

— Брын, — доброжелательно ответил зрячий, но глазами был готов сожрать мелкого заносчивого зверя. — Если я обещал, то они пройдут. Наберись терпения.

— Полные карманы, дружище, — вздохнул совсем по-человечески Брын. — Полные карманы терпения.

— А вот и птичка, — радостно сказал зрячий, уставившись в небеса.

Брын напрягся. Что еще за птичка?

В воздухе громко захлопали крылья, мгла вокруг в один миг застыла от мороза и холода, огромная черная птица послушно уселась напротив зрячего, почти рядом с Брыном, и преданно ткнулась кривым страшным клювом зрячему в голову.

— Хорошая птичка, — промурлыкал зрячий, и птица, казалось, поняла его с полуслова, закатив довольно глаза и едва слышно каркнув.

— Знакомься, — зрячий обратился к Брыну. — Это Менестрель, моя лучшая подруга.

— Милое создание, — ощерился наркоз, никогда прежде не видавший птиц. — Она из нашего мира?

— А ты сообразительный, — показательно хлопнул в ладоши зрячий, затем деловито сложил руки на груди и взглянул на монстра.

— Чего уставился? Подружке своей скормить меня собрался? Так помни, что тебя тогда на лоскуты и ремни мои порвут голыми руками.

— Не будь таким злым, друг, — зрячий любовно погладил птицу по грудке. — Ты прав, птица не из местных. Она прилетела сюда из-за Купола.

— Как так? — Брын вскочил на лапы. — Давно?

— Лет пятнадцать назад, когда еще я был человеком, — спокойно и деловито продолжал говорить зрячий. — Почти сразу после того, как я добрался до стены, в нее с той стороны что-то громко врезалось, запахло жареным, и с этой — темной — нашлась она. Маленькая, крохотная, горелая и совсем лысая.

— Тебя как зовут? — вдруг спросил у зрячего Брын. — Просто раз у птицы имя есть, чего бы и тебе не иметь.

— Я не помню уже, — пожал плечами зрячий. — Все зовут меня Третьим.

— Третьим? — уточнил Брын.

— Именно, — кивнул зрячий и махнул рукой от себя. Птица тут же послушно взлетела и унеслась в темноту. Перед Третьим осталось лежать несколько острых кристаллов. Брын был готов дать лапу на отсечение, что еще мгновение назад их там не было.

— Позволь еще один вопрос? — не сводя глаз с посылки, продолжал Брын.

— Позволяю.

— Что это у тебя? — не стал ходить в округ да около наркоз.

— Это перья Менестрели, — не притрагиваясь к мерцающим кристаллам, Третий ловко закинул их палкой в тряпичный мешочек.

— И зачем они?

— На них кровь Ключа, — ответил Третий, ловко подхватил перья и спрыгнул с крыши.

— На самом интересном месте ушел! Чтоб тебя!

— Ы! — вдруг едва слышно ухнул под крышей бензоколонки Гров. — Брын!

Засада вступила в свою финальную фазу.

Не замечая гравитации, главный наркоз ловко соскочил с нагретого места, выпрямился, стал напротив зрячего.

— У нас гости, — ухмыльнулся Брын, намеренно оскалив перед зрячим клыки. — Настало время прибрать Ключ к карману.

— Только не чуди, — улыбнулся Третий и протяжно свистнул.

— Брын никогда не чудит, — спокойно ответил зрячему главный наркоз, обернулся к брату, что сейчас пытался поместиться в крохотной смотровой яме, дождался, когда Гров, наконец, взглянет на Брына, и коротко кивнул. Гров, не успевший еще укрыться листом жести, ответно оскалил клыки. Братья понимали друг друга с полуслова.

— Прячься, — резко скомандовал Третий и пропал. Лишь прохладный поток воздуха, хлынувший сверху, выдал причину такого внезапного исчезновения.

— У меня нет такой птицы! — в сердцах буркнул Брын, махнул лапой одному из дозорных на фонаре и юркнул в приоткрытую дверь автомойки.

Ловушка скоро захлопнется. Не известно, что задумал Третий с перьями птицы и кровью Ключа, но уже скоро, через несколько минут, наркозы схватят пришельца, перебьют лишних, откроют дверь на ту сторону и начнут захватывать мир. Настоящий, светлый мир.

Брын, прокрутив эту мысль в голове в нескольких разных вариациях, довольно улыбнулся.

9. План "Б"

Метры под подошвами не кончались, ходы и лабиринты этой чертовой поликлиники сводили с ума, вселяя мысль, что мы попали-таки в какую-то пространственно-временную петлю, что заставляет ходить по кругу, возвращаться в те же места, где мы уже были. Брюки были изодраны в клочья до колен, в ботинках хлюпала вода, а густой туман, что висел над головой плотной взвесью, промочил нас до костей, казалось, просочился в душу, оседая там густой, терпкой росой. Прибор ночного видения не помогал. От запаха гнилой травы тошнило, слюна превратилась в горькую тягучую жвачку, и на всех осталось лишь пару бутылок воды, доступ к которым охранял неприступный, с виду добродушный, но по факту решительный и бескомпромиссный Юрка. Девчонкам было еще хуже. Если поднаторевшая в здешних клоаках Юля уже обзавелась удобными ботинками и прочной курткой, защищающими от острых веток и косых углов, то Машка же походила на туриста-любителя, вышедшего с караваном подруг на пикник в ближайший парк.

— Умный в гору не пойдет, — отчеканил вдруг Юрец. — Умный гору обойдет.

— Это, к сожалению, не про нас, — пискнула Юля.

— Чего же тут так сыро, мля, — выругался я в сердцах, нырнув по колено в одну из луж.

— Под ноги свети, ни хрена же не видно, — вторил мне Илья после того, как знатно влетел в колючий, сухой куст, стараясь обойти ту же злополучную лужу.

— А вы не летите впереди паровоза, — парировала Машка. — Умка вон, поглядите, совсем не убегает вперед, держится рядом.

— Умка твой просто-напросто видит все хорошо, — Илья попытался стукнуть пса по морде.

Пес увернулся раз, другой, затем ощерился и принялся гавкать.

Колонна встала.

— Не цепляйся к животному! — выставив перед собой палку, возмущалась девушка.

— Ты палку-то опусти! — верещал Илья.

— Не отпущу! Специально для твоей жопы взяла! — разошлась Машка не на шутку.

— Я, конечно, мимокрокодил, — из темноты вдруг буркнул Андрей. — Но нельзя ли потише? Иначе прострелю колени всем и каждому, кто нас выдаст. И лежите тут, перегавкиваясь, сколько душе угодно. Если, конечно, твари на шум не сбегутся.

— Успокоился, быстро, — цыкнул я на Илью, почувствовав запах жареного.

— Хорошо, — испуганно кивнул тот.

Всё его поведение, все его эти дурацкие выходки, эти трясущиеся руки, что он прячет в карманах, сорванные живьем ногти, блестящий пот, россыпью выступивший на его лбу, и страшный-страшный безумный взгляд не давали мне покоя уже который час. Уже сколько я за ним наблюдаю, подмечаю, стараюсь успокоить его, остановить, осадить, местами где-то даже побороть и обуздать. Но что-то рвется из него, какая-то плохая энергия. Илья не может найти себе места, переживает, молится, да он просто в ужасе от всего, что происходит. Было бы больше света, мы бы наверняка увидели ручейки морщин, что за эти несколько дней появились на его округлом, прыщавом лице с густыми бровями и кривым носом; мы бы точно заметили седину, частыми колосьями пробившуюся сквозь некогда густую черную шевелюру. Но в этой темноте мы не можем уследить друг за другом, мы теряем контакт, мы делимся на части и дробимся, словно темнота ставит между нами препоны и бетонные стены. Мне впервые за то время, что мы вышли из нашего дома, стало по-настоящему страшно за Илью. Мне стало страшно понимать, что в любой момент Илья может сорваться и что-то сделать. Нет, не с нами. Он может сделать что-то нехорошее с собой. И наша цель — не дать ему перейти ту черту, что отделяет трезвость от безумия.

— Илья, — я поманил его к себе рукой. — Иди сюда.

— Чего тебе? — как-то раздраженно буркнул парень.

— Ты не куришь?

— Неа, — мотнул головой Илья.

— Я тоже не курю, — ответил я, запустил руку в карман и достал мятую пачку. — Хватай, попыхтим. Переведем дух. Не знаю, как у тебя, а у меня в носу уже пробки из силоса.

— Запасливый, — подмигнул мне Илья, вытаскивая сигарету.

— Можно? — я обернулся к Катерине, что шла след в след за мной.

— Нужно, — насупив брови, ответила женщина. — Может быть, хоть вы эту вонь перебьете. Огонь нужен?

— Не нужен, — протянула зажигалку Юля. — В обмен на сигарету.

— Договорились.

— А ты где курятину-то надыбал?

— В коридоре торгового центра, — ответил я. — На полу валялась.

И чиркнул. Вылетела искра.

— Ух, — я затянулся. — А в свете зрячего огонек-то видно.

И тут же громко и тяжело закашлялся, разбрасывая слюну в радиусе нескольких метров.

— Не умеешь ты курить, друг, — уже веселее сказал Илья. — Бросал бы.

— А я и не начинал, — я уже почти прокашлялся, наклонился, если вдруг меня от никотина рвать будет. — А ты чего стонешь? Тоже плохо пошло?

— В смысле стонешь? — натурально удивился Илья.

— Раз не ты, то кто же тогда? — я прислушался, развернувшись в сторону, откуда донесся звук.

— Умка! — визгнула Машка и потянула меня за руку куда-то в сторону. Илья едва успел отскочить. В темноте Машка его почти не заметила и крепко стукнула плечом.

"Вечно этот пес куда-то свой нос засовывает! Поймаю — на шнурок посажу!" — решил я, рванув за Машкой.

Бежали мы не долго, за одной из множества построек поликлиники, привалившись к стене, то ли сидел, то ли лежал мужчина. Умка скакал вокруг него, прыгал, лаял, вилял хвостом, не осмеливаясь подойти ближе.

— Я посмотрю, — сказал я решительно, сделав шаг вперед.

— Стой на месте, герой, — схватив меня за плечо, сказал Андрей. — Я уже посмотрел. Он без сознания.

Андрей к этому времени уже успел стянуть маску, снял автомат с плеча и неспешно двинулся к мужчине.

— Еще один пришелец? — спросила Юля.

— А мы откуда знаем, — пожала плечами Машка.

— Все сюда, он очнулся! — крикнул Андрей. — Макс, свети, живо!

Отряд моментально подобрался, сгруппировался, приготовился: Юрец стащил со спины свой знатный топор, Юлик вытянула стрелу, аккуратно положив на тетиву. Глянул и я на них через плечо, поведя лампой из стороны в сторону: натуральный отряд карателей, а не группа гражданских, попавших каким-то чудом в изнанку.

"Посмотрим, кто ты" — отметил я про себя, напрягая взгляд.

Я мигом преодолел разделяющие нас с новичком метры, наклонился, дабы лучше разглядеть новенького, и ахнул от неожиданности. Мутными, дурманными глазами на меня смотрел мой лучший друг Леха.

— Леха? — только и смог выдавить я из себя.

— Макс! — радостно крикнул друг, попытался встать, даже рукой махнул, но тут же, словно подкошенный, завалился набок, в кусты.

— Чего с ним? — я кинулся к другу.

— Сознание потерял, — спокойно ответил Андрей, поддерживая голову товарища. — Гляди, какая шишка на голове. Зафиксировать бы. Тут и обезвоживание, вроде как...

— Ты его знаешь? — тут же надо мной нависла Машка.

— Это мой близкий друг! Леха Ермаков! Мы с ним каждый вечер видимся!

— Леха! — я попытался докричаться.

— Живет далеко? — спросил Юрка

— Он живет, — я задумался, — жил раньше рядом со мной, в соседнем дворе.

— Давайте, перенесем его подальше от здания, — предложила Катерина. — Те, кто отоварил парня по голове, могут быть неподалеку.

— На раз, два, три! Взяли!

— А это не засада? — тихо спросил Илья, и я задумался на мгновение.

"В любом случае, будь это засада, мы Леху не бросим. Я не брошу" — решил я тут же для себя.

Но стоит быть осторожнее.

Мы легко подняли Леху с земли, за что были обязаны сильному Юрке, и сноровисто отволокли вялое тело к тем самым кустам, что не понравились Илье своей колкостью.

— Ты можешь его привести в сознание? — я взял Катерину за руку.

— А зачем?

— Как зачем? — удивился я. — Мне о многом нужно у него спросить!

— Он скоро придет в сознание, тогда и спросишь. Расскажи лучше, что за человек этот Леха.

— Мы куда с этим теперь двинем? — Юрка ткнул рукоятью топора на новенького.

— Туда же, — ответила за меня Юля. — Разве что-то меняется?

Последний вопрос был адресован мне, но ответила на него Катерина:

— Ничего не меняется. Обо всем случившемся лучше спросить у самого Алексея.

— Надеюсь, он будет полезен, — поднеся варган к губам, как-то осторожно сказал Андрей.

— А если окажется не полезным? — спросил я, серьезно посмотрев на нашего музыканта. — На колбасу пустите, изверги?

— Окажется, окажется, — отмахнулся Андрей. — Да, и колбасу я не люблю совсем.

В тягучей мгле, разбавляемой только светом лампы зрячего, завибрировал металлический звук. Смена дыхания и виртуозная артикуляции Андрея извлекали из обычной железки по-настоящему сказочные звуки.

— Туман, — как-то буднично протянула Машка, почесывая пса за ухом.

Мы без команды и приказа замерли, остановились, выключились на мгновение из этой гонки, беготни и суматохи, что до костного мозга въелась в наши тела. Нам нужен перерыв, нам нужна передышка.

Иначе кончимся, сдохнем.

— Туман раньше был? — осторожно спросила Машка у Юрки.

— Раньше тут туманов не было, — с опаской ответил Юрец. — Катерина, ты что думаешь? Что это за марево? Мы, конечно, в больницу до сего дня не забредали, но возле торгового центра даже росы никогда не было видно.

— Чего-то в сон клонит, — зевнула Юля. — Полежу немного.

Девушка скрутилась калачиком прямиком на сырой земле, подложив под голову колчан со стрелами, с которым не расставалась не на минуту.

— Клонит, да, — зевнул громко и шумно, почти рыкнув, Юрка. — Веки, мать их, сами опускаются.

— Не спать! — заорала тут же Катерина, вскочила, отвесила пару лещей бородачу, потянула за руку засыпающую Юлю. — Тут нельзя спать!

— Подъем! — начал я тормошить прикорнувшего Илью. — Чего разлеглись! Тут опасно!

— Хватай свою красавицу, я возьму новенького, — пришел в себя Юрка, закидывая бесчувственное тело Лехи на плечо. — И мчимся отседова.

Катерина была чудовищно возбуждена, она металась по поляне от одного к другому, кричала, злилась, старалась привести небольшой отряд в чувства, отогнать морок. Сдается мне, таким образом, она и себя дрему отваживает. А мне вот чего-то даже не зевается, наоборот, от этого сырого тумана чувствую себя как-то свежее, бодрее, мурашками весь изошел, трясусь от холода, словно пес на морозе, ногами по земле перебираю, почти чечетку вытанцовываю. Илья очнулся сразу, вскочил, как ошпаренный, подскочил к Юрке, помог ему Леху закинуть. Машку, что к этому времени поднялась с земли и сейчас удивленно таращилась на происходящее, сидя на старом гнилом пне, он подхватил за талию и поставил в полуметре от меня, будто и не живая она была, а манекен, что можно носить, перемещать и отодвигать.

— Я в норме, — сонным голосом пропищала девушка. — Я же на минутку всего.

— Нельзя, — я повернулся к девушке. — Не простой этот туман.

— Откуда знаешь?

— Не знаю, но чувствую, что ничего хорошего нам от него не будет. Вон как всех разом повело, разморило, повалились, словно восковые свечки в духовке. Как ты себя чувствуешь?

— Голова тяжелая, гудит, — жалобно пискнула девушка, стараясь поправить растрепавшиеся кудри.

— Пройдет, — успокоил я ее. — Нужно срочно выбираться из этой больнички.

— За мной, — уже тише скомандовала Катерина. — Андрей, ты замыкаешь.

— Знаешь, куда идти? — спросил Андрей тут же.

— Нет.

— Тогда куда направимся?

— Вперед, — твердо ответила Катерина.

— Тоже вариант. Назад не интересно. Там мы уже были.

И мы двинулись, почти побежали, стараясь в этой черной мгле не налететь на кусты, заборы и разрушенные строения. Двигались быстро, почти не останавливались, и уже через двадцать минут туман разом кончился, исчез, растворился. В свете лампы зрячего не было даже намека на ту пелену.

"Не почудилась ли она нам всем разом?" — подумал я, но сообразив, что массовые галлюцинации — вещь редкая, тут же отмел это предположение.

— Что-то происходит в этом мире, определенно что-то меняется, будто устойчивая до этого система сейчас начала медленно и спокойно колебаться, — размышлял на ходу Юрка. — Амплитуда колебаний все больше и больше, волны все круче и круче. И все потому, что здесь Ключ. С нами Ключ.

— А разве могут быть колебания спокойными? — спросил у бородача Илья.

— Э... Отвали, да, — отмахнулся Юрка. — Цепляешься, словно пиявка. Ты мою мысль понял?

— Понял, — кивнул Илья.

— Тогда не выеживайся.

— Я и не выеживаюсь.

— Тут асфальт! — раздалось от меня в полуметре. — Посвети сюда.

Это Юлик что-то нашла.

Я направил луч в ее сторону.

— Вот бордюр, это аллея. Если пойдем по ней, выйдем из этой чертовой больницы.

— Мы уже вышли, — спокойно ответила Катерина. — Это дорожка, что ведет в больницу. Ворота — в паре метров позади.

— Макс! — вдруг вскрикнул Леха, стоило Юрке спустить его на землю. — Макс? Это ты, Макс!? Максим!

— Леха! — я кинулся к другу, осветив его чудо лампой с ног до головы. — Как ты? Ты цел? Что случилось?

— Максим! — друг попытался встать, потянулся ко мне, схватил за руку. — Мы в аду?

Я присел на корточки подле него.

— Я и сам не знаю.

— Я думал, что ослеп.

— Не ослеп ты, мы просто провалились в какой-то странный мир.

— Уверен?

— Нет, — честно признался я.

— По крайней мере, я тут не один.

— С тобой был еще кто-то? — спросил я.

— Неа, — отрицательно помотал головой друг. — Я о тебе сейчас. Тогда, в баре все разом померкло, стоило мне шпингалетом щелкнуть. Решил, что свет вырубился, ибо и футбол разом затих, и мужики орать перестали. Выбрался из кабинки, а вокруг ни души, темнота и только воет кто-то на улице. Воет так страшно, кричит, хрипит, будто меня ищет, а я знаю это, и тварь знает. В смысле, знает, что я рядом где-то, неподалеку.

— Что за тварь? Ты разглядел?

— Смеешься? Как там можно было хоть что-то рассмотреть! Я только сейчас понял, что не ослеп! Когда ты своим фонарем махнул. Дайте попить, горло пересохло. Есть что-нибудь?

Лешка захрипел, закашлял.

Юрка протянул ему флягу, отвинтил крышку и приставил к губам. Леха попытался взять фляжку, но руки его не слушались. Парень весь дрожал и трясся.

— А как ты выбрался оттуда? Как ты так далеко забрался вслепую?

— Я и сам не знаю. Помню, как тварь запрыгнула сквозь окно прямиком в бар, хрустнув битым стеклом под лапами. Помню отчетливо, как она неспешно подбиралась к столу, за которым я прятался. Я, кажется, чувствовал ее настроение, ее кураж и радость, что такой кусочек мяса, маринованный в пиве, не пытается убежать! Страх ли это был или же какая-то неведомая сила, но меня парализовало! Натурально парализовало! Я хотел пошевелить рукой, ногой, да даже пальцем! Не мог, веришь!

Тут Леха снова тяжело закашлял, сгибаясь в три погибели вопросительным знаком.

— Еще попить, — прохрипел парень. — Воды, пожалуйста.

Юрка во второй раз все так же осторожно и заботливо напоил парня.

— Спасибо, — искренне поблагодарил бородача Леха, хлопнув того по плечу.

— Силы не трать, Рэмбо, — улыбнулся в ответ Юрка.

— Стараюсь. Иначе...

— Так что дальше? — перебила его Юля на полуслове. — Как ты от твари убежал? Спасся?

— Не спасся я. Съели меня, — очень серьезно ответил парень. — Конечно, убежал! Иначе б меня тут не было! Почти из пасти выпрыгнул, хотя совершенно не видел, что там за пасть и в какую сторону мне прыгать. Подошла эта тварь, значит, замерла. Тут с улицы какая-то новая бобуйня как начнет верещать истерическим птичьим голосом, как разродится, так моя тварина и рванула по закуткам, не раздумывая. Только бокалы пивные звякнули на столах.

— Птичий визг, говоришь? — насторожилась Катерина. — Мы такой тут уже слышали недавно. Ничем хорошим для нас это не закончилось.

— А у меня закончилось, — устало выдохнул Леха. — Только майнула скотина из бара, только птичка пару раз кукарекнула, тут-то меня и накрыло.

— В смысле, накрыло? — не понял я.

— Отключился я, — как-то спокойно ответил мне друг и улыбнулся.

"Что-то ты не договариваешь, дружище" — отметил я про себя.

— И потом здесь очнулся? — спросила Катерина.

— Да, у гаража.

— У какого гаража? — — насторожился я. — Тут никаких гаражей нет.

— Меня пес же у гаража нашел, да?

— А, — сообразил я. — Ты про тот гараж. Да, у него.

"Чего это я к нему цепляюсь? Совсем в параноика превращаюсь" — поймал я себя на мысли.

— А что у тебя за фонарь такой любопытный? — тут же спросил друг.

— Расскажу по дороге, — я протянул ему руку. — Поднимай задницу, пока спину не прихватило. С тебя станется.

— Хорошо, — уцепился за меня Леха. — Есть туточки кто из наших?

— Только Машка, соседка.

Осветил чудо светом чудо — лампы нашу художницу. Ну разве она не чудо?

— Хорошая у вас собачка, — улыбнулся девушке Леха.

— Отличная просто.

— Ты успел кому-то позвонить? — спросил вдруг парень.

— Как потухло все, старался тебя набрать, потом как-то не до этого было. Столько всего навертелось, накрутилось, что за день и не расскажешь.

— Я жену набирал, не дозвонился. Но до меня дозвонились, — сказал чуть слышно, уже почти на ухо, мне Леха, почти прислонившись щетиной. — Мне позвонил отец.

— Как? — я замер. — Он же у тебя умер несколько лет назад.

— Сам не знаю, как, Макс. Тут какая-то чертовщина творится, ей-богу.

— А то я не заметил.

— Куда вообще мы попали? Или что с миром произошло?

Я успел только открыть рот, дабы в трех-четырех предложениях доступно и подробно изложить краткий экскурс в изнаночный мир, как позади, откуда мы пришли, донесся знакомый птичий крик.

— Это она! Она! — словно малый ребенок, Леха ткнул пальцем за спину.

— Досиделись, мать вашу, — рыкнула Катерина. — Подымайте чресла, вперед!

Нас два раза не нужно просить.

Двинулись гуськом вдоль то самой аллеи, подсвечивая каждый шаг фонарем. Мы почти бежали, мы неслись.

Андрей двигался немного впереди. Прибор ночного видения был у него, а потому направление и дорогу выбирал он же. Второй прибор — у Катерины, отчего мне постоянно казалось, что она таким нехитрым макаром следит за мной, держится постоянно рядом, неподалеку. Либо боится, что я деру дам, либо опасается, что твари постараются меня выкрасть при первом же удобном случае, чего она, как лидер местных, так и просто баба, что хочет обратно домой, ну никак не может допустить.

— Вижу заправку и автомойку, наркозов и зрячих не вижу, — осторожно крикнул нам Андрей. — Пока чисто.

— Наркозы? Зрячие? Он о чем вообще говорит? — испуганно спросил меня друг.

— Это представители местной фауны такие. Чуть позже обязательно расскажу. Будет время, — отмахнулся я, ощущая нутром какую-то необъяснимую тревогу и все нарастающее беспокойство, словно меня, аки тупого барана, ведут на убой.

— На автомойке — ворота, — разглядела в темноте Катерина. — Там и отсидимся немного, переведем дух. Забаррикадируемся.

— Юрка, беги сюда, — буркнул Андрей. — И Юльку хватай, нужно проверить. Остальным — ждать! Пса и Илью можно пока на поводок посадить, чтобы не путались под ногами.

— Да пошел ты! — обиделся Илья. — Сам на поводок садись!

— Какие у них тепле отношения, — прокомментировал перепалку Леха. — Они так всегда?

— Ага, — кивнул я. — Двигай.

Леха исчез в дверном проеме, я сделал один шаг вслед за ним и тут же почуял неладное. В нос ударил резкий запах животной мочи. Это меня прошибло, встряхнуло, привело в чувства. Воняет так как! Жуть просто! Будто стая гиен тут околачивалась последние несколько дней и гадила, гадила, гадила, срала себе под ноги, под лапы, или что у них там растет, а потом они топтались, топтались и топтались, пока не вбили запах намертво в пол и стены. Не раздумывая ни на секунду, я за воротник дернул друга, потянул его в сторону — Леха от неожиданности крякнул, захрипел, попытался вырваться, и в тот момент, когда мы с ним дружно вываливались из ворот на улицу, я успел махнуть лучом по железным фермам. Там, на верхотуре, на железных перекладинах и ребрах плотными, стройными рядами гнездились мелкие зубастые твари. Они будто летучие мыши, волосатые и ушастые, чем-то отдаленно напоминавшие мутировавших коз, а больше — походившие на тех самых гремлинов, что ни в коем случае нельзя было поливать водой, колыхались и дергались, шипели и фырчали. Несколько десятков черных глаз-пуговиц смотрели на нас всех с аппетитом и вожделение.

— Наркозы! — крикнула Машка. И тут залаял Умка.

Одна из тварей скакнула каким-то фантастическим прыжком — легко и точно, будто тут и не было никакой гравитации. Крохотная, тщедушная тушка, вереща и повизгивая, вцепилась в ошарашенного Илью и принялась драть, кромсать и рвать рубашку на груди. Илья пытался отмахнуться, сбить, освободиться, но наркоз держался крепко. Тонкие, острые коготки уже добрались до плоти, парализующий яд побежал по венам к сердцу. В разные стороны полетели лоскуты, брызнула кровь. А еще через мгновение, громадный, тяжелый топор плашмя размазал визгливую скотину о бетонный пол.

— Как таракана, — резюмировал Юрка и тотчас же сиганул головой вперед, ибо со спины на него уже летели поквитаться несколько собратьев размазанной букашки.

— Валим! Юля! Туши всех, мля! — крикнул бородач.

Стрела, выпущенная Юлей, с хрустом нанизала двух самых резвых наркозов словно овощи на шампур. От предсмертного визга заложило уши, вокруг все задрожало и зазвенело, свистнула тетива, выбил искры из бетонного пола тяжелый топор Юрки. Катерина вертелась волчком, кромсая тварей коротким клинком на запчасти. Илья в конвульсиях дергался в паре метров, Машка пыталась оттянуть его к стене. Чудо лампа едва-едва разгоняла мрак. Что-то можно было разобрать в паре метров. Иначе бы мы все уже лежали мордами в пол.

— Леха, вытягиваем Илью! — я обернулся к другу.

— Размечтался! — в лицо бросил мне Леха и, что есть силы, ударил кулаком в левую скулу.

Я попытался увернуться, вроде бы даже среагировал вовремя, насколько возможно вовремя среагировать в такой кромешной мгле, но пропустил, получил.

— Леха! Ты чего! Леха! — я прикрыл голову руками и отскочил на пару шагов.

В голове тотчас же потемнело, верхняя челюсть отозвалась острой резкой болью, левая скула онемела, и сейчас, казалось, начала понемногу опухать.

— Леха! Ты чего? — я пятился, стараясь держать лампу на вытянутой руке, не дай бог захочет вырвать или хуже — разбить. — Что на тебя нашло?

Мимо пролетела половина наркоза, шлепнулась о стену возле моей головы и, как мокрая тряпка, плюхнулась на пол.

— Мы не справимся! — донесся до меня крик Катерины.

— Не ссать! — вторил ей чересчур спокойный бас Андрея. — Прорвемся!

— Вр-а-а-а — гу! Не сда-е-ется! Наш! Гордый Ва-а-а-ряг! — пел громко Юрка, уничтожая неприятеля.

— А ничего, дружище! — язвительно улыбнулся Леха, поднял с земли какую-то железку, подкинул в руке, проверяя годность, и замахнулся. — Я хочу отсюда выбраться! Я хочу домой.

Я успел каким-то чудом засунуть лапу в ведро, что стояло в шаге от меня, отчего вокруг тотчас стало темно, а Леха, который уже несся навстречу и целился пришибить меня, промахнулся, сильно стукнув железкой о стену. Я интуитивно пригнулся, почувствовав, как волосы на голове задел вихрь, что мой недавний друг сгенерировал своим оружием, вжал голову в плечи и, как баран, боднул Леху в корпус головой, навалился всем телом, обхватил руками. Получилось. Леха не смог устоять на ногах, железка вскользнула из его рук, мы покатились по полу.

— Я должен отдать им тебя! Должен! Тогда я попаду домой! — кряхтел подо мной друг, стараясь лягнуть ногой и стукнуть локтем по лицу. — Они обещали, они меня пытали!

— Слабенький ты, продажная скотина! Остановись! Опомнись! Это не ты, Леха, не ты! — я пытался докричаться, достучаться до товарища.

— Сдавайся, Макс! И они оставят тебя в живых! Нас оставят в живых! — истерически кричал друг, верещал, паниковал. Все, очевидно, шло не по его плану.

— Ага, размечался, — я попытался прижать дрыгающееся тело к полу, зафиксировать, но Леха, словно скользкий уж, вертелся и выныривал из захвата. Ногами я уже обхватил его за корпус, руки старался прижать бедрами. — А остальных пустят на корм зверятам!? Хорошая перспектива, падла! Только не для меня! Когда же ты успел с ними сговориться?!

— А вот успел! Какое тебе дело до этих местных робинзонов? Их уже похоронили, небось, в нашем мире! Так что никто плакать не будет! А мы будем с тобой жить, Макс! Мы будем жить! Когда ты успел стать таким праведным? — удивился Леха.

— Я всегда таким был.

— Нашел друзей, мать их! Пусти! — продолжал брыкаться парень.

— Нашел, скотина, нашел, — я замер, почти не стал держать его, ослабил хватку, отчего Леха удивился, постарался привстать, выползти из-под меня. И купился. Но я на это и рассчитывал. Стоило его гнилой продажной тыкве поравняться с моей, я со всего маху стукнул лбом, отчего голова его гулко стукнулась о кафельный пол, Леха что-то прохрипел и вырубился, моментально обмяк.

— Вот так и полежи, сука, — вскочил я на ноги и как раз вовремя, потому что там, в глубине здания, сейчас разгорелась ужасная картина. — Чуть очки об тебя не поломал.

Выхватил лампу из ведра, подобрал ту самую железку и кинулся в толпу, что саранчой облепила Машку с Ильей.

— Пошли вон, суки! — в сердцах крикнул я, отоваривая самую ближайшую тварь по спине. Тварь завизжала, дернулась. Сильным пинком я отбросил верещащее создание в сторону и оприходовал следующую, затем еще одну и еще. Внезапно что-то острое вонзилось в голень, я вскрикнул, дернул ногу, подняв вместе с собой присосавшегося наркоза.

— Ах, ты ж скотина такая! Жрать хочешь? — рявкнул я и со всего маху перекрестил существо по наглой черной морде. — Подавись!

— Не сюсюкайся с ними! — подскочил ко мне Юрка. — Раза три-четыре укусят, моментально конечность парализует! Катерина, Юлька, все сюда! В угол!

Ступня занемела, но я мог наступать на ногу.

Машка подтащила Илью, уложила его возле каких-то старых мешков. Андрей рядом менял магазин. Странно, но во всей это катавасии я совсем не слышал выстрелов.

— Заклинило! — буркнул Андрей.

Твари на минуту отступили, волна схлынула, но никто не сомневался, что через секунду они кинутся вновь, задавят числом, количеством. Казалось, тут собралось не одно племя.

— Уже не заклинило! — хохотнул Андрей. — Гули-гули-гули! Ходите к дяде!

Первый монстр выскочил к свету через мгновение, я даже перевести дух не успел. Хлопнул выстрел, в воздухе запахло кислым порохом.

— Следующий, — торжествующе крикнул Андрей в темноту. — Кто хочет стать удобрением?

— Не стреляй, человек, — вдруг раздалось оттуда. — Нам нужен Ключ! Отдайте его, и мы вас пощадим.

— А рожа не треснет, парламентер блохастый? — крикнула уже Катерина, вытирая со лба кровь.

— Не треснет, Катерина, не треснет, — огрызнулся наркоз. — Меня зовут Брын.

— Дрын? — повторил Юрка и поднял с пола какое-то бревно. — Хочешь, я тебя с твоим братом познакомлю?

— Не нужно поясничать, Юра, — почти прошипел Брын.

— Откуда он их знает? — пропищала Машка.

— Это лидер местных, по ходу, — пожал плечами Юрка. Затем сделал шаг вперед, размахнулся и швырнул бревно. — Знакомься, крыса! Это твой брат — эмбрион Буратины.

Ухнуло.

— Потом не говорите, что я не дал вам шанса, — рассмеялся Брын, заблеял, словно козёл. — Гров, брат, они хотят с тобой познакомиться.

— Гр-о-о-о-в! — — разнеслось по округе. — Бр-ы-ы-ы-ын!

Из ямы, что разделяла комнату ровно пополам, сперва показалась могучая волосатая спина, затем когтистые лапы, крепкая, но маленькая голова без ушей. Громадный мутант, производный, очевидно, от наркоза выскочил из темноты, грохнул здоровыми кулачищами по полу, отчего в воздух взмыла сотнями осколков битая плитка, разинул зубастую пасть, заверещал, разбрызгивая густую слюну во все стороны. Умка, что до сих пор таких огромных животных не видел, жалобно скуля и поджав хвост, забился в угол, почти забрался под руку полуживого Ильи. Мне захотелось сделать то же самое.

— Какой переросток, мать его ети, — ошарашено прошептал Андрей. — Такого и патрон не возьмет. Ему и весь магазин — по барабану, небось.

Я тут же хотел крикнуть Андрею, чтобы стрелял, не раздумывая, но он меня опередил. Хлопнуло, грохнуло, заложило уши. Гров, в которого, очевидно, угодила пуля, дернулся, пошатнулся, растерянно наклонил косматую голову к груди, ковырнул пальцем в области сердца, вытащил сплюснутый свинцовый цилиндр и швырнул нам под ноги.

Тут же на страшной морде расползлось какое-то подобие улыбки.

— Взять их, Гров! — скомандовал Брын. — Ключ нужен живым. Остальных можешь сожрать!

— Гр-о-о-о-ов! — еще пуще разошелся громила, взмыл в воздух и встретился там с топором, что успел запустить Юрка.

— В сторону, в сторону! — крикнула Катерина.

Я замер, осознав на секунду, что не успею, не смогу, не спасусь.

Но у Юрки на сегодняшний день были другие планы.

Каким-то невероятным образом он метнул — как настоящий заправский спортсмен — свои топор с такой силой и скоростью, что монстра удалось сбить с намеченной траектории, и тот неуклюже грохнулся в паре метров от ворот.

Наркозы разом притихли. Где было видано, чтобы их непобедимого война сумел поразить какой-то толстопузый бородатый человек?!

Но в этой-то толстопузости, как оказалось, и скрывалась его мощь и сила.

Андрей, воспользовавшись заминкой, тут же расчесал нестройный ряд волосатых тварей напротив, выпустив почти весь магазин.

— В главного! В главного бей! — кричала Катерина.

— Я пытаюсь! — орал оглушенный стрелок. — Его свои укрывают! Жертвуют собой, козлы вонючие!

Но рано или поздно жертва становится неоправданной. Так случилось и с этими существами. Когда почти не осталось желающих подставить спину под пули, Брын ловко прошмыгнул в смотровую яму, подраненный Гров скособоченными, неуклюжими прыжками выскочил сквозь ворота. Остальная подраненная масса, громко вереща, последовала примеру своих лидеров. Псы, поджав хвосты, бежали из подворотни. Вот что мне это напомнило.

— У них там лаз! — крикнул вдруг Юрка.

Я, было, сделал шаг вперед.

— Пусть мотают! — придержала меня за руку Катерина. — Еще не хватало, чтобы мы за ними по их же родным закоулкам гонялись. Заведут же, запутают.

— Тоже верно, — кивнул я.

И нагнулся к Илье. Жив ли он еще?

"Где он? В какую щель забился?" — я не находил его взглядом.

Над головой что-то просвистело, Катерина рядом не то вскрикнула, не то всхлипнула, на лицо брызнуло теплым. Катерина начала заваливаться.

— Катя! — заверещала Юля. — Катя!

Я постарался ее удержать. Тело моментально обмякло, Катерина судорожно заскребла подошвами по полу, будто старалась убежать, скрыться и в то же время не могла. Будто сильная могучая рука схватила ее за горло и сейчас поднимала, скручивала, ломала позвонки и кости. Катерина ногтями вцепилась в мою руку, суматошно попыталась схватить за майку, притянуть к себе, удержаться. Поднес лампу ближе: ржавый самодельный метательный нож на треть торчал у нее из шеи. Глаза ее почти закатились, рот был открыт в беззвучном крике.

— Господи, — только смог выдавить я из себя.

— На пол ее! Скорее! — Юрка бережно положил Катерину на пол.

Она едва слышно прохрипела.

— Что нам делать! Что делать?! — ревела на коленях у тела Юля.

— Свети лампой своей! Свети! Прямо на нож! — сообразила вдруг Машка. — Свети! Максим! Очнись!

Я превратился в сомнамбулу. Руки мои дрожали. Механически развернулся к девушке и протянул лампу. И тут же рухнул на пол, где стоял, лишь оперся о стену, уставившись на окровавленные ладони.

"Это все из-за меня. Это все из-за меня. Я виноват. Это моя вина" — голову заполнила лишь одна мысль.

Все вокруг происходило, словно в тумане, словно я был под колпаком, под целлофаном, за стеклом.

За стеной гаража снова закричала та птица.

"Что за морок! Уйди! Прекрати!" — решил я про себя. Решил, что мне это кажется, что чудится.

— Подымайся! — грубо за шиворот рванул меня Юрка. — У нас старые-новые гости. Тепленькими хотят взять! Со всех сторон обложили, сукины дети!

Его слова доносились до меня приглушенно, как из ямы.

— Макс! Ключ! Очнись! — крикнул Юрка и хлопнул меня по лицу.

Звуки тотчас же вернулись в мой мир.

Кричала Юля, командовала Машка, Юрка с Андреем стояли напротив.

— Я останусь с ними, — Андрей вручил мне автомат. — Тут еще есть несколько патронов.

— Ты, — бородач больно ткнул меня пальцем в грудь. — Сопли подбери и пошли.

Тут же грубо он натянул мне на голову прибор.

— Ага, — растерянно пропищал я, увидав уже знакомый серо-зеленый мир.

— Соберись! — кулаком он ткнул меня под ребра. — Очнись же!

— Да! — крикнул я громко, не только потому, чтобы Юрка понял, а чтобы сам себе поверил, что могу, что готов, что не расклеился.

— Аккуратно только, — кивнул бородач и, пригнувшись, выскочил на улицу.

Я последовал его примеру, поудобней перехватил оружие, бегло глянул в сторону Катерины. Она бездыханно лежала на полу, Юля и Машка пытались остановить кровотечение.

На улице, казалось, было еще темнее, чем внутри.

Боковое зрение сработало как всегда вовремя, чей — то силуэт в паре десятков метров скрылся за кустами также быстро, как и появился. Ствол прижался к руке как преданная любовница, едва слышно по прикладу стучал ремень. В висках застучала кровь, пальцы ожили, пересчитывая выступы и бугорки на прикладе, мышцы в ногах напряглись, вот — вот готовые к прыжку. Показалось или нет? Последние двое суток мы совсем не спали, загоняя себя на смерть, на каждом шагу приправляя организм густым ядовитым туманом, дурманившим разум и пеленавшим глаза. За кустами что-то снова шевельнулось, уже громче, чем в первый раз, зашуршав каким-то мусором. Кто-то или что-то уже не старался скрыть свое присутствие, откровенно шумел и ломал мелкие сучья. Одним большим прыжком, предварительно кивнув мне, Юрка оказался рядом с кустами и еще через мгновение с топором, занесенным к удару с плеча, которым он, наверное, всегда сносил головы врагам это мира, он принялся обходить заросли. Я двигался немного в стороне, чтобы он, не дай бог, не оказался на одной линии со мной. Мы были готовы встретиться лицом к лицу с врагом, будь то животное или монстр.

Большая черная птица в упор смотрела на Юрку, не обращая внимания на топор, нависший над ее головой и готовый в любой момент обагрить серую землю алой кровью. Большие человеческие глаза, зеленые как малахит и глубокие, словно озеро, буравили, гипнотизируя и вовлекая, не отпуская ни на секунду. Казалось, что отведи мы взгляд, и она ринется вперед, чтобы порвать нам глотки и выпустить кишки. Размером с огромного волка, она с легкостью бы поборола нескольких таких мужиков, как Юрка, наевшись этим вечером до отвала, но блеск металла заставил ее застыть на месте. Лишь одни лапы двигались в какой-то загадочной пляске. Я видел уже эту пляску, я знал, чего ожидать.

Я хотел крикнуть, что пора взмахнуть лезвием и лишить эту черную суку головы, пока она не нашпиговала нас своими смертельными перьями, но голос мой исчез, как по волшебству, а сигнал мозга никак не хотел доходить до конечности. Юрка просто стоял и сжимал топор. Чуть поодаль недвижимо стоял и я с автоматом наперевес, синхронно с птицей выпуская густые клубы пара.

Тот самый туман морозными волнами накатывал на автомойку. Он догнал нас. Убежать не получилось.

Морда птицы, наконец, дернулась, взгляд уставился куда — то мне за спину, клюв немного раскрылся и замер. Не успев обернуться, я почувствовал холод лезвия на своей шее, кем — то крепко прижимаемого к горлу.

— Только дернись, и я тебя вспорю, как щенка, от пупка до рта распущу, — мужской, звонкий и колючий голос разрезал тишину. — Алексей, вырубай здоровяка.

По какому-то волшебству позади Юрки возник мой друг Леха и тем самым поленом, что бородач метал в наркозов, стукнул товарища по голове. Юрка, видимо схвативший парализующего тумана, не оказал никакого сопротивления, и словно игрушечный, покорно свалился под ноги.

— Оружие брось, — скомандовал мужчина за спиной.

Я подчинился, металл клинка, приставленного к горлу, больно холодил, вывернуться не удастся. Пальцы разжались, автомат моментально скрылся в сухой жухлой траве. Птица, взмахнув крыльями и громко каркнув, взмыла к небесам.

— Вяжи рыжего, — мужской голос, хриплый и грозный, раздался над ухом. — А я займусь Ключом.

Тупой и резкий удар по голове не заставил себя долго ждать.

149