Мустьерские этюды

Павел взглянул на их оружие. Два каменных копья в руках у ребенка и инвалида против десятка мощных вооруженных дикарей — не самый оптимальный расклад. Надо что-то делать... Что?

Он отряхнул рукав своего комбинезона, надеясь, что пещерная глина на серебристой ткани достаточно подсохла, чтобы стать не слишком заметной для непосвященного взгляда, решительно шагнул вперёд, Юрием Долгоруким у Московской мэрии торжественно простер длань и, повинуясь странной прихоти подсознания, начал декламировать:

— 'Буря мглою небо кроет...'

Нахальство на лицах гопов сменилось недоумением. А Пашка продолжал жечь глаголом, нарочито подвывая и растягивая слова.

Такого нестандартного отпора ворюгам еще никогда не приходилось получать. Они, пригибаясь, попятились назад, но при этом на всякий случай старались не показывать спины.

Пашка поймал кураж. Но затягивать представление было нельзя. Повинуясь внезапному импульсу, он зашел с сексты и двинулся на врага:

— 'Вставай проклятьем заклейменный весь мир голодных и рабов!' — кипел адреналин в крови.

На словах о возмущенном разуме для пущей убедительности он включил налобник и грозно повертел головой, стараясь попасть лучом в бесстыжие воровские глаза пришельцев. Гопота бросилась наутек. Интеллектуальный поединок был выигран Павлом вчистую исключительно светочем искусства.

'В начале было Слово', — вспомнилось обессиленному сражением Пашке. Вот уж воистину! Зачем махать кулаками, если можно всё сделать словом? Но кулаками — сил тратится меньше.

Он заметил, как от костровой площадки косолапо засеменила женщина с керамической плошкой в руках. Она шла осторожно, чтобы не расплескать дымящегося содержимого.

'Супчик! — почему-то подумал Павел. — Ой, а жрать-то как охота на самом деле'. Но осадил свои мечты. Чать не у бабушки в гостях. Хорошо, если не подсунут свеженькой крови или сброженной мочи вождя.

Однако в трогательно изукрашенной полосочками миске оказался горячий травяной чай. Может, не из чабреца со зверобоем, но из чего-то очень похожего, душистого, знакомого... Павел заметил, как дрожат руки женщины, подающей ему напиток. С неожиданным удивлением он подумал — а ведь это нормальная человеческая женщина, настоящая, живая, со своими страхами и радостями. Радость, обхватив материнскую ногу, с любопытством разглядывала пришельца блестящими глазенками. Передав чай, женщина нежным на все времена жестом погладила всклокоченную гривку волос своего малыша.

Распитый на троих чай установил между защитниками племени особенную духовную связь.

Ближе к закату солнца вернулись охотники с богатой добычей. Что за зверь им достался, Павел не смог определить. Что-то из вымерших доледниковых монстров. Но порода монстра сейчас Павла интересовала меньше всего. Он был безумно голоден, а мясо, которое вскоре развесили над огнём, пахло так аппетитно!

Павла церемонно усадили на лучшее место у костра, подали первый и самый лучший кусочек. Он жадно впился зубами в пищу и тут с ужасом понял, что с таким же успехом можно пытаться разжевать шину Белаза. Хоть бы гарнир какой подали...

Вдоволь намучившись со своим 'лучшим кусочком', Павел тихонько улизнул с пира.

Над плато нависла такая же тихая безлунная ночь, как вчера... несколькими тысячелетиями спустя. Те же звезды поглядывали на Пашку и так же загадочно перемигивались между собой, будто знали какую-то тайну, но делиться ею с посторонними не хотели. Млечный Путь наискось пересекал звездное небо, и эта асимметрия вызывала чувство неустойчивости, доходящее до головокружения. То, что в солнечном свете казалось самой незыблемой в мире твердью, во тьме ночи обретало свои истинные черты: странная темная планета, по какому-то недоразумению покрытая тонким слоем жизни, косенько подвешенная в космическом пространстве под углом к оси Галактики. Одним словом, шутка мироздания.

Да и сама Земля оказалась мастерицей пошутить. Интересно, скольких своих жителей она загоняла в подобные временнЫе петли? Какова их дальнейшая судьба? Наверное, так и появлялись у человечества с одной стороны снежные человеки и лох-несские чудовища, а с другой — боги и пророки. Или колдуны с ясновидцами. А кому-то из засланцев, наверное, повезло еще меньше... Павлу, скорее, повезло — после блистательной интеллектуальной победы над кроманьонской гопотой за ним признали божественность происхождения. Теперь оставалось соответствовать образу.

Сейчас он мог бы беспрепятственно уйти в пещеру и попробовать через щкуродер вернуться в свою реальность. Но на Пашку снизошёл просветительский порыв: ему захотелось сделать что-то хорошее, помочь доисторическим людям в их развитии и прогрессе. Они на самом деле классные ребята, и не их вина, что родились такими древними. Пусть это не добавит исторических шансов виду Homo neanderthalensis, но, может, сделает их жизнь лучше. Интересно, Аллочка будет страдать из-за его исчезновения?

А что, может, поэтому технологии и развивались дискретно, что периодически вот такие же гости из будущего по мере сил и своих знаний делились ими с древними. И нынешние НЛОнавты — никакие не инопланетяне, а свои, местные, только заблудшие люди из далекого для современности будущего. Они бы и рады поделиться с человечеством своими технологиями, да кто ж их поймет! А может, компьютерный прорыв последнего времени — это их посильная помощь. Они как смогли объяснили, современники как поняли, так сделали. Во всяком случае, направление развития задано, прогресс идет по пути усовершенствования полученных технологий. До следующего пинка.

Но чему он, дитя мегаполиса, умеющее добывать пищу исключительно в супермаркетах, мог бы обучить этих уж очень примитивных людей? В целом руки у него были приделаны правильно. Вкрутить лампочку или забить гвоздь — никогда не составляло для Павла проблемы. Он неплохо разбирался в технике, а компьютеры, включая железо, знал как родные. Но все эти умения здесь не стоили ни гроша. Как, впрочем, и сам грош.

Самое заманчивое — научить их языку. Вот была бы хохма, если бы самым первым мировым праязыком оказался чистейший русский! Но, к сожалению, односложные имена как идентификация личности в коллективе — предел возможностей их речевого аппарата. А в остальном они как суслики — могут просвистеть сигнал опасности и отбой. Их коммуникации — театр мимики и жеста.

Кулинария? Оба блюда, которые Павел умеет готовить — яичница с сосисками и жареная картошка — по разным причинам здесь не годятся.

Обучить их земледелию и животноводству? Не Пашкина тема. Больше пользы было бы, провались сюда дремучий средневековый крестьянин со своей деревянной сохой...

В искусстве охоты Пашка тоже не силен. Добывать трофеи крупнее мух или тараканов ему до сих пор не приходилось...

Создавать более совершенные орудия труда? Куда уж там! Пашка видел, как они мастерски владеют первобытными ремеслами. Ему всю жизнь учиться, чтобы заставить камень раскалываться в нужном месте, и получить хоть что-то, похожее на наконечник стрелы...

Календарь? Нет, тоже не годится. Во-первых, как объяснить, что это такое и зачем оно надо, а во-вторых, какое тут сегодня число? А собственных познаний в астрономии Пашке хватит лишь определить направление на север по Полярной звезде. Если с этих пор земная ось не изменила наклон...

Полезно было бы научить их добывать руду и плавить металл. Глядишь, и настал бы бронзовый век. Эх, если бы Павел поступил на геологический! Хоть знал бы, как выглядит та руда и где её берут... Но он попёрся на компьютерные технологии в дизайне и рекламе. Самые бесполезные знания, какие только можно вообразить в сложившихся обстоятельствах.

Пашка почувствовал, как его мессианские настроения уступают место упадническим. Слишком сильно его опыт оторван от первобытной самодостаточности неандертальских дикарей. Отсюда, из глубины времен, ему стало хорошо видно, как современный человек, беззастенчиво пользуясь знаниями и опытом, скрупулезно накопленными тысячами поколений предшественников, привык относиться к знаниям как к собственному достоянию, а к предшественникам — с высокомерной снисходительностью старшего по уму.

И тут его озарила идея — не хлебом же единым! Ведь не палка-копалка и не суковатая дубинка в руках делает человека человеком, а способность к образному мышлению, наиболее полно выражающаяся в эстетическом чувстве. Искусство! Вот, что Пашка может привнести в этот мир. Судя по примитивным штриховым орнаментам на посуде, с настоящей живописью племя еще не знакомо. Хотя в скульптуре первые шаги они уже сделали, и тяга к прекрасному у них определённо имеется. Павел научит их рисовать. Это то, что он знает, любит и умеет делать!

С краской проблем не будет — охры для макияжа у них завались. Найти что-то клейкое для связки, замешать и...

По традициям древних живописцев рисовать он отправился в пещеру. Зрители деликатно столпились за спиной у художника.

Первым он изобразил пещерного медведя. Зверь мчался, кургузо поджав толстый зад. Вслед за ним по стене побежал охотник, другой, полетели стрелы, копья, дротики. Разворачивающееся действо, такое близкое и понятное зрителям, разбудило в них первобытную сущность настоящих болельщиков. Охотники галдели, подпрыгивали, пританцовывали, размахивали руками, будто управляясь с воображаемым оружием — в общем, исключительно гармонично включились в творческий процесс. Художнику оставалось только успевать переносить с натуры на каменное 'полотно' замечательные в своей динамике модели, стараясь придавать им индивидуальные узнаваемые черты. От узнавания болельщики заводились еще сильнее. Появление портрета каждого следующего соплеменника зрители встречали восторженными криками. Паша нарисовал всех, даже однорукого Бау и юного Кхо. Когда эпическое полотно было завершено, от зрителей валил пар, будто они только что закончили исполнять ритуальный танец вокруг чучела пещерного медведя.

'Магическая сила искусства', — с гордостью подумал Павел.

Вот уж не знал, не гадал, когда и при каких обстоятельствах к нему придет настоящее признание! Искушенные современники давно утратили способность так тонко понимать и близко принимать искусство живописи. Павел почувствовал, что сейчас до слез обожает своих доисторических друзей.

Кхо робко потянулся к размочаленной палочке, служившей кистью.

— Хочешь попробовать? На! — щедро позволил Павел.

Зрители замерли. Мальчик исподлобья взглянул на мастера, оценил 'полотно'. И вдруг быстрым и довольно точным движением изобразил почти правильный кружок.

— Молодчина, — подбодрил Пашка.

Кхо обмакнул кисть в краску, снова украдкой посмотрел на учителя, тщательно прицелился и вокруг первой окружности нарисовал другую, большего диаметра. Теперь уже сам художник с гордостью взглянул на Павла и удовлетворенно хмыкнул.

Пашка все еще не мог понять авторского замысла, но внимательно наблюдал за происходящим. Кхо перевёл дух. Дальше ему предстояло изобразить более сложную форму. В одну линию, но невероятно ровно для первого живописного опыта, мальчик изобразил петельку влево, длинную петлю вниз, еще одну длинную петлю, короткую вправо и практически точно вывел линию к исходной точке. Получилось абсолютно вразумительная и узнаваемая человеческая фигура. Зрители пришли в неистовый восторг. Парень смущенно переждал проявления ликования соплеменников, снова взглянул на Павла и нанес завершающий штрих — вертикальную прямую линию над головой.

Павла переполнила гордость. В сентиментальном порыве он готов был отломать кусочек неба и подстелить его под ноги своему ученику. Настоящий талант найдет свою дорогу даже в дремучей тьме тысячелетий.

В этот вечер благодарные почитатели выстроили для Павла персональную хижину из костей и шкур допотопной фауны.

А утром племя практически в полном составе собралось у дома Павла. Среди присутствующих не хватало только Кхо. Павел заметил его у негасимого общинного костра. Парень сидел спиной к собранию и, казалось, целиком поглощен делом. Перекормленный хворостом огонь бесился и швырял искры.

А в центре композиции, образовавшейся у порога хижины, смущенно потупив взор, топталось дивное создание. Девочка была вся украшена цветами как майская клумба. Венок на голове, гирлянда на шее, браслеты на запястьях и ногах — прямо тебе богиня Флора! Назвать её красавицей было достаточно сложно. Невысокая, с сильным коренастым телом и длинными мощными руками. Глубоко посаженные глаза искрились под пушистыми низкими бровями. Юные упругие грудки выдавали в ней ребенка лет десяти, от силы двенадцати.

Увидев Павла, женщины радостно загомонили и стали подталкивать к нему девочку. Та краснела, слегка упиралась, но не настолько, чтобы можно было подумать, будто она слишком сильно возражает. Мужчины одобрительно кивали и причмокивали: хороша!

— Невеста? Мне? — с ужасом догадался Павел. — Охренели совсем! Меня ж за педофилию...

Девочка была юна, свежа и многообещающа, как нераспечатанная коробка ленинградских акварельных красок. Но как им объяснить, что эта сладкая акварель не для него?

Пашка глянул на отрешенно-напряженную спину Кхо. Э, да тут, похоже, еще и недетские страсти...

А что, собственно, и кому объяснять? Ребята признали Павла настолько, что решили отдать ему самое дороге — дочь племени. Гордиться надо. Но почему-то не гордилось... Тикать отсюда надо, да поскорее...

— Я в святилище, — жестами изобразил он, — посоветоваться с духами.

Расталкивая озадаченных сватов, Павел рысью помчался в пещеру.

Он уже наполовину просунулся в шкуродер, когда понял — с той стороны ход надежно запечатан глиняной пробкой. Той самой, которую их экспедиция раскопала накануне. Но сейчас тут не двадцать первый, а каменный век. Вот об этом Павел как-то не подумал.

— Что делать, Миша! Не могу я тут... — жаловался Павел медвежьей морде, не слишком успешно сдерживая предательские всхлипывания. — И эта их невеста...

Огромная лобастая морда скалила жуткие зубы и глубокомысленно молчала.

— Ты прав, конечно... Но что-то же можно придумать, а? Миша, помоги!

Павлу показалось, или медведь глухо зарычал?

— Что??? — Пашка подскочил как укушенный.

Зарокотало сильнее. Пол пещеры покачнулся. Откуда-то донесся грохот падающих камней.

'Землетрясение? Обвал? Теперь они решат, что я сбежал из-под венца. Стыдуха какая...' — это было последнее, что Павел успел подумать, проваливаясь в темноту.

— Живой! Дышит! — произнес откуда-то сверху голос Максимыча. — Эко тебя приложило, Пашенька...

— Чем приложило? — не понял Павел.

— Сталактитом по кумполу, естественно. Каска вдребезги, как череп остался цел — загадка.

Максимычу показалось, что пострадавший вздохнул с облегчением.

— Но уже всё хорошо, всё прошло, — утешил Максимыч. — Мы здесь, с тобой. С тех пор, как ты пропал в этой чертовой дыре, мы места себе не находили. Бились тут как декабристы 'во глубине сибирских руд', расширяя ход, скалывали все выступы.