Даэн. Рассказ Каярол

— Заткнись, дрянь, — зло прошипел он. — Ты всего лишь наложница, обычная шлюха!

— Может я и шлюха Эльвьн-Ши, но ... — договорить я не успела, с ужасом почувствовав, как нагревается ошейник.

Моя заминка стала для Баэра сигналом, и он удивительной быстротой оказался рядом. Но я успела увернуться и оказалась у него за спиной, не сильно ударив его по плечу кагами, словно происходящее было учебным боем. Как-никак, я оказалась ограниченной в методах самозащиты. Неудача разозлила принца ещё больше, что было заметно по резким, но умелым и едва уловимым движениям. Постоянно отступая, я совсем не заметила, как упёрлась спиной в стену. К тому времени при мне был уже только один кагами, так его братец сильно мне мешал. Увидев своё преимущество, принц сильно, как будто мстя, ударил меня в живот. Кагами с глухим звуком упал на пол, а я едва не свернулась пополам. Но это было только началом унижений. Его пальцы схватили меня за волосы, заставив встать, и попросту швырнул в центр зала. Я потеряла равновесие и упала, а как только перекатилась на спину, он уже оказался сверху меня. Не видя иного выхода, я начала вырываться и не прекращала даже тогда, когда мои руки были прижаты к полу над моей головой.

— Не сопротивляйся, дрянь! — рявкнул Баэр и от моих жалких попыток ошейник начал теплеть.

Я притихла, зажмурившись от безысходности. Но как только его губы коснулись моей шеи, во мне что-то взорвалось, и я стала сопротивляться принцу с новой силой. В одно мгновение я вспомнила о преданности. Сперва к короне уже покойного короля, а после — к Эльвьену. Как бы смешно это не казалось, но даже в армии Плаема мне не было так хорошо, как здесь, в качестве наложницы на словах. А потому всё моё естество отказывалось так просто сдаваться. Ошейник буквально сразу раскалился, обжигая кожу. Впрочем я практически не чувствовала боли, хотя мне показалось, что я слышу запах гари. Мне казалось, что прошла вечность и домогательствам не будет конца, а Баэр таки добьётся своего, несмотря на все мои усилия.

— Играешь моими игрушками, братец? — холодно спросил Эльвьен, и, хотя я его не видела, его голос всё же узнала. Баэр дёрнулся и нарочито медленно слез с меня, оставив безвольной куклой лежать на полу.

Только сейчас я поняла насколько мне больно, что едва могла пошевелить пальцем. С огромным трудом, невольно поразившись насколько это было трудно, я повернула голову к выходу. Эльвьен стоял у открытых дверей, обнимая за плечи красивую, но смертельно напуганную женщину. Я вспомнила, что её зовут Трина и она первая наложница Баэра.

— Разве это запрещено, Вьен?

— Запрещено портить чужие игрушки, — так же холодно ответил Эльвьен. Затем быстрым, отточенным практикой движением он свернул наложнице шею, и та мешком упала на пол. — Мы квиты. А теперь убирайся! И своё не забудь.

Но, уходя, Баэр и пальцем не пошевельнул, чтобы убрать тело женщины, за него это сделали слуги минутой позже. Эльвьен же подошел ко мне и присел рядом.

— Довольно! — приказал он ошейнику и обратился ко мне. — Сейчас боль пройдёт.

Но боль не проходила. Мне стало казаться, что она только усиливается. Больнее всего было у шеи, и мои пальцы сами собой потянулись к ошейнику, но лишь от лёгкого прикосновения, я едва не закричала. Моему хозяину это тоже показалось странным и он, не задумываясь о последствиях, аккуратно снял ошейник. И удивлённо замер. Таким я видела его впервые.

— Сиатин! — взревел он, и метнулся к двери.

Кажется, он ещё несколько раз выкрикивал её имя. А до меня донёся сильный горелый запах. Потребовалось время, чтобы понять, что это мой запах. И немалые усилия, чтобы не потерять сознание к возвращению сен-то и целительницы. К моменту их появления я уже начала задыхаться, и это привело меня в панический ужас. Больше всего меня страшила именно такая смерть.

Но мне было рано умирать. Женщина с необычным цветом кожи хорошо знала своё дело, но даже она оказалась не всемогущей. Перед тем, как окончательно провалиться в сон, я запомнила её слова:

— Мне жаль, Эльвьен-Ши, я сделала всё возможное, и Данай будет жить, но шрам на шее, увы, останется...

А пока я спала, произошли некоторые события, которые поменяли отношение сен-то ко мне. Их подробности так и не достигли башни наложниц, что для меня уже не было важным. Но перемены, вызванные ими, были очевидными.

Мне снился самый обычный кошмар. Он снится с тех пор, как я стала наложницей.

Всё стоит в огне: мой бывший дом, соседние дома, горят тела знакомых и чужих людей... их лица так отчётливо видны. Мне хочется убежать, на худой конец просто отвести взгляд, но я не могу сдвинуться с места, продолжая смотреть, как огонь уродует то, что когда-то было живым и красивым.

Затем я проснулась, уже без крика, как раньше. А сев, я услышала легкое сопение с другой стороны кровати.

— Кто ...? — вырвалось у меня, и я инстинктивно прикрылась краем простыни.

— Так надо, — просто ответил Эльвьен и повернулся на другой бок. — Спи.

С того дня он часто спал в моих апартаментах. Хотя так ни разу и не прикоснулся ко мне.

Принц всегда вставал раньше меня, часто называя лодырем. Но теперь это уже звучало не как упрёк, а скорее как колкость. Холодные тона постепенно исчезли, а тренировки превратились из попытки выжить в своего рода игру. Я откровенно веселилась, исполняя выпады и уклонения, но как только наставал вечер, мне становилось грустно. Когда не знаешь, как убить время, невольно начинаешь задавать те вопросы, на которые раньше того же времени не хватало. В Плаеме философские рассуждения среди солдат считалось признаком дурного тона и жестоко пресекались. Но, чем чаще я смотрела на закат с балкона, тем отчётливее понимала, как мне становится душно в башне наложниц. Как бы ни была красива клетка для певчей птицы, она всегда останется клеткой.

И именно о клетке я думала, сидя на широких перилах балкона, свесив ноги в обрыв и наблюдая, как очередной закат умер, а когда его краски почернели, я упорно продолжала смотреть вдаль.

— Что ты там видишь? — спросил мягко Эльвьен, облокотивши об перила рядом со мной. Он всегда ходил тихо, что у меня всегда плохо получалось, но всё же испугать ему меня не удалось.

— Свободу, — грустно ответила я.

— А что в ней хорошего? Что в ней такого, что тянет тебя?

— Меня к ней не тянет, — призналась я и замолкла. Сен-то тоже молчал.

Ведь, в самом деле, меня к ней не тянуло. Это должно было странно звучать и, тем не менее, именно было и так. Птица бьётся в клетке, чтобы найти своих, а не потому, что любит жестокую жизнь. К кому стремиться мне? К руинам из прошлого? Выходит, что не к кому?

Но оставила эти вопросы на будущее, рано или поздно, я к ним всё равно вернусь. Тем временем из башни послышались приветственные голоса — это пришёл Тайри-Ши. Сейчас он будет что-нибудь читать вслух, но я его сегодня слушать не буду.

— Свобода, — сказала я, нарушив наше молчание, — это картина, на которую приятно смотреть.

— Как та, которую ты нарисовала?

— Вам понравилось?

— Я видел и лучше, — ответил он, я и не ожидала других слов. — Не характерный для солдата талант.

— В прошлом мне приходилось делать гравюры растений и животных.

— Приходилось? — удивился принц.

— Армейским жалованием, оказалось, сложно удовлетворить мои аппетиты, — усмехнулась я. — И потому я делала гравюры для семинарии.

— То есть, вместо того, чтобы патрулировать дороги, ты рисовала цветы и белок? — будь на его месте кто-то другой, я бы сочла, что он надо мной издевается, но лицо сен-то было почти серьезным. Он делал для себя какие-то выводы.

— В перерывах, — призналась я, невольно вспоминая, с какой радостью принимала от собратьев по оружию полевые букеты.

— Чего бы ты хотела?

Вопрос заставил меня задуматься. Снова повисла тишина, в которой хорошо различался голос Тайри.

— Я бы хотела прочитать какую-нибудь книгу, — тихо проговорила, хотя в тот момент хотела совсем не этого. — Мне начинает казаться, что еще немного, и я забуду, как выглядят слова на бумаге.

— Я подумаю над этим, — пообещал Эльвьен.

— Благодарю, сен-то, — и моих губ коснулась улыбка. — Не возражаете, я удалюсь к себе?

— Собственно, у меня есть кое-что для тебя, — с этими словами он извлёк из кармана камзола кожаный ошейник.

Как точно сказано — "кое-что", предмет в руке принца трудно назвать подарком, да и он сам, судя по всему, его таковым не считал. Неужели я до конца жизни буду его носить? Видя, что я погрустнела, Эльвьен тихо сказал, настолько тихо, что я практически всё прочитала по его губам:

— Так нужно, иначе у тебя и меня будут неприятности, — спорить я не стала, и он застегнул ошейник на мне.

Я хорошо понимала, что это необходимо, даже без объяснений сен-то. К тому же, мой шрам не добавлял мне привлекательности. И каждый раз, когда мне приходилось смотреться в зеркало после смерти Трины, я невольно чувствовала себя обезглавленной, которой аккуратно пришили голову обратно, и она продолжает жить.

Мои пальцы сами собой потянулись к ошейнику. Он был шире прошлого и на ощупь мягче. А ещё к нему крепился кулон, рисунок которого изображал герб.

— Тебе идёт, — заверил меня сен-то. — И шрам полностью скрывает.

— Да, скрывает, — тихо согласилась я.

— Успокойся, он не магически и сама ты его запросто снимешь, — прошептал мне на ухо Эльвьен.

— Сен-то? — мне было трудно поверить в его слова, я даже взглянула на него, не шутит ли он.

В тот момент я впервые видела своего хозяина улыбающимся. И эта лёгкая улыбка ему шла.

— Я тебе доверяю.

— Не заслуживаю я такой щедрости, — сипло вырвалось у меня.

— Тогда почему ты сопротивлялась Баэру? — поинтересовался он, а я поморщилась.

— Потому, что мой сен-то — вы, а не он.

— Другого ответа я и не ожидал, — одобрительно кивнул Эльвьен и снова стал тем холодным принцем, с которым я когда-то дралась за свою жизнь. — Теперь ты можешь выходить из башни, но кроме как в сад и на кухню ходить тебе не советую.

— Благодарю, сен-то, — я была искренне ему благодарна. Но он ничего не ответил и ушёл.

Я ожидала, что Эльвьен явится на ночь ко мне, но мои ожидания не оправдались. И ближе к середине ночи я покинула башню наложниц. Помня о совете сен-то, я спустилась по лестнице на самый нижний этаж. К моему удивлению там вкусно пахло и, идя на этот запах, я пришла на кухню.

У пышущих жаром плит суетились пожилые мужчина и женщина со смуглым оттенком кожи и тёмными волосами. Женщина заметила меня первой и помахала поварешкой.

— Кто ты такая? Зачем пришла?

— Я всего лишь ночная птичка. Проходила мимо, а тут такой запах! — стала подлизываться я к женщине.

— Слышал, дорогой? — с усмешкой обратилась женщина к мужчине, и тот кивнул. — Где же это видано, чтобы наложницы просто так где-то проходили? Не робей, птичка! Проходи!

Я улыбнулась и прошла вглубь кухни, примостившись на высоком табурете.

Здесь было уютно: середину комнаты занимал большой стол, на котором уже что-то резали; две громадные печи, полка со множеством маленьких баночек, ножи в крепежах на стенах. Всё напоминало о доме, которого больше нет.

— Тебя как зовут, птичка? — женщина подошла ближе и посмотрела на кулон. — Вот это да! Ты наложница Эльвьен-Ши?

— Да, я его наложница, — согласилась я, видя, как у женщины поднялось настроение. — Моё имя Данай, его тоже дал мне мой сен-то.

— Нам с женой повезло, и принцесса оставила нам наши имена, — произнёс мужчина, не отрываясь от плиты.

— Да, очень повезло. Меня зовут Сана, — представилась кухарка. — Моего мужа — Татсу.

— Очень приятно, — кивнул мужчина, по-прежнему не отрываясь от печи.

— И долго вы тут?

— С момента разгрома Плаема, — прошептала Сана.

— Значит, вы тоже из Плаема... — это меня не удивило, но в груди кольнуло: я не одна.

— Да, были инни при дворе, — вздохнула кухарка. — А теперь рабы, но продолжаем любимое дело, это красит нам жизнь.

Неожиданно из коридора, по которому я шла, послышались шаги нескольких человек.

— Сана! Мы умираем с голоду! — весело сказал один из пяти солдат.

— Вот и хорошо, мяса больше будет, — рассмеялась Сана, необычно звонко и молодо.

— А кто ваша гостья? — поинтересовался другой солдат, когда все пятеро разместились за столом.

— Наложница Эльвьен-Ши.

Четверо негромко рассмеялись, и только один пристально посмотрел на меня.

— Твоё имя? — потребовал он.

— Данай.

— Сенсорро, — холодно представился солдат, и остальные смолкли, понимая, что всё серьёзно. — Капитан личной гвардии Аруна.

— Аруна? — переспросила я, благодарно кивнув Сане за миску жаркого, поставленного и предо мной тоже.

— Твоего хозяина, это его боевое прозвище.

— Вот как, — равнодушно ответила я, не найдя, что можно было бы ещё сказать.

— И из-за тебя у него были неприятности, — всё так же холодно заявил солдат. Повисла тишина, и мне казалось, что все сейчас смотрят на меня.

Слова Сенсорро не оказались для меня новостью. Я предполагала, что неприятности сен-то были связаны со смертью Трины и тем, что я ещё жива. Баэр всё-таки решил отыграться, а Эльвьен не счёл нужным мне об этом сказать, ведь я просто рабыня. Мне неожиданно стало по-детски обидно, даже глаза защипало. И в тоже время было странно, что я считаю своего хозяина хорошим другом.

— И с чем они связаны? — поинтересовалась я, помешивая ложкой рагу.

— Не прикидывайся невинной! — капитан гвардии зло стукнул кулаком по столу, даже тарелки подскочили. Сана испугано вскрикнула. — Из-за тебя он убил наложницу Баэра! Он никогда не убивал просто так, пока не появилась ты!

— И что ты предлагаешь? — я по-прежнему не смотрела на него, поэтому не видела, как солдат выхватил нож и воткнул его рядом с моей миской.

— Капитан, что ты творишь? — проговорила Сана дрожащим голосом, она боялась.

— Не влезай! — крикнул он на нее, и кухарка прижалась к мужу.

— Ты предлагаешь мне позорную смерть, — заметила я.

— Она тебе как раз подходит, — прошипел он.

Моя рука сама потянулась к ножу и без труда выдернула его из дерева. Несколько мгновения я смотрела на него. А может капитан прав и мне стоит избавить Эльвьена от такой обузы, как я? Я же ему никто, просто рабыня, даже не наложница. Но мне неожиданно вспомнилась улыбка сен-то, такая живая по сравнению с его обычной маской холода и безразличия. Наверно, я для него уже что-то значу, иначе бы он не убил Трину и не спасал бы меня. Да, я для него что-то значу!

С этой мыслью я ринулась в атаку. На моей стороне была неожиданность, наверно, поэтому мне удалось сбить этого здоровяка с ног и приставить нож горлу. Остальные солдаты тоже вскочили, достав оружие и окружив нас. Татсу обнимал жену и тоже держал в руках широкий кухонный нож. К какому же хаосу привели мои действия, сен-то это бы не понравилось.

— Ты ничего не знаешь о смерти Трины, — прошипела я в лицо солдату, практически позабыв об остальных в комнате. — И ты предлагаешь мне свести счёты с жизнью только потому, что я не дала Баэру себя изнасиловать!