Будь со мной. Ознакомительный фрагмент

— Сколько вам полных лет, Александра Юрьевна?

— Двадцать один, — не понимая куда он клонит, ответила я.

— Хм. И когда вы решили, что способны дать что-то детям?

Я сглотнула. Он ставит под сомнение мою профпригодность?

— Максим Георгиевич, к чему все эти вопросы? Разве я...

— Не торопитесь, Александра Юрьевна, — как-то уж очень мягко предостерег он. — Я лишь хочу выяснить, с каких пор учителя, уверенные в том, что способны обучать и направлять детей от шести до одиннадцати лет, считают возможным подобный внешний вид, — он указал взглядом в сторону моей просвечивающейся груди, которая уже находилась под надежным укрытием все еще немного влажного пиджака. — Не говоря уже об опоздании, что я лично считаю неприемлемым для профессионала. А именно профессионалы, я надеюсь, работают в этой школе.

Я была наслышана об этом его пунктике. Все в школе знали, что пунктуальность наш директор ценит прежде всего. Но чтобы вот так, не разобравшись, спускать собак на молоденькую учительницу? Дисциплина — дисциплиной, но есть ведь и человеческие качества, такие как милосердие, понимание, человечность наконец. Да, он — руководитель, и следить за порядком в таком огромном и серьезном учреждении, как школа, требует твердости, но не бескомпромиссности.

— Раз уж вам нечего сказать в свое оправдание, — вновь склонился он над своими бумагами, — то я вынужден...

— Я опоздала на педсовет, — перебила я его, — потому что какой-то урод на супернавороченной тачке окатил меня водой из лужи. С головы до ног. Я — достаточно нескандальный, даже миролюбивый человек, в чем вы можете убедиться, прочитав мое дело. Но поверьте, если бы этот чертов гонщик, возомнивший себя участником Формулы-1, стоял сейчас передо мной, я, не задумываясь, выцарапала бы ему глаза и переломала руки и ноги, чтобы впредь ему было неповадно носиться по городу и портить одежду в купе с нервами случайных прохожих.

Я выпалила это на одном дыхании, не до конца осознавая, чем чревата может оказаться для меня подобная выходка. Мне лишь хотелось, чтобы человек, сидящий напротив меня — пусть и являющийся моим работодателем и несомненно чертовски привлекательным мужчиной — снизошел бы наконец до простых человеческих чувств. Таких, как... гнев, например.

Максим Георгиевич выпрямился, как-то странно сощурив глаза. Затем резко встал и подошел к окну.

— Вы не о ней? — спросил он, указывая взглядом куда-то на улицу.

Что он имеет в виду?

Я неуверенно встала из-за стола и, приблизившись, выглянула в окно. И остолбенела. На школьной парковке стоял тот самый белый "ягуар", который...

Я подняла ничего не понимающий взгляд на Максима Георгиевича. Он криво усмехнулся.

— Судя по всему, именно я — тот урод, кому вы так жаждете переломать руки и ноги.

Вот черт!

Однако я выдержала его насмешливый взгляд. И ни один мускул не дрогнул на моем лице, когда я произнесла:

— Что ж, в таком случае, надеюсь, вопрос исчерпан. Всего хорошего, Максим Георгиевич.

И я вышла — красная от с трудом сдерживаемого гнева. И клокочущего в груди хохота.

ГЛАВА 2

Подготовка к Дню Учителя была в самом разгаре.

Инна Эдуардовна вновь настояла, чтобы я спела — в середине программы и в конце. Я дипломатично согласилась: так как уже думала об этом и припасла небольшой сюрприз для Натальи Дмитриевны и музыкальный подарок — учащимся 11 "А" класса (именно им в этом году выпала честь готовить праздничную программу). Инна Эдуардовна, в свою очередь, собиралась исполнить песню из кинофильма "Семнадцать мгновений весны" "Где-то далеко". А вечером, после концерта, весь наш коллектив отправлялся в ресторан — щедрый жест Максима Георгиевича. Платил он из собственного кармана.

За несколько дней до праздника я забежала в ближайший бутик женской одежды и скрепя сердце купила черное платье-футляр без рукавов, с широким кожаным поясом на талии и туфли-лодочки в тон. Оправдывала я свое транжирство тем, что мудрое инвестирование — это и есть экономия. Не буду же я вечно донашивать одежду сестры. Взрослеть уже пора и хоть иногда баловать себя обновками. И все же — на душе скребли кошки. Денег было жалко неимоверно. Но когда я надела новое платье и увидела глаза Пашки, все мои сомнения тут же рассеялись.

"Брешь в заначке закрою позже, — уговаривала я себя. — Может начну подрабатывать репетитором. Какая-никакая копейка. Или..."

— Какая же ты у меня красавица! — прервал мои размышления восторженный голос Павла. — Черный цвет тебе очень идет. А что ты собираешься сделать с волосами?

Я задумчиво потрогала толстую косу. Хм.

— Как думаешь... может подстричься?

Пашка улыбнулся и чмокнул меня в макушку.

— Ты же знаешь, я в этом особо не разбираюсь. Но... думаю, со стрижкой тебе будет неплохо.

В актовом зале было настоящее столпотворение. На передних рядах разместились учителя с администрацией, не было только Максима Георгиевича. Как поведала Ольга Михайловна, заглянув к нам за кулисы, он с утра уехал в ресторан проследить, чтобы все сделали как нужно. И еще не вернулся. Перфекционизм нашего директора уже давно стал притчей во языцех.

За кулисами царило еще большее оживление. Я распевалась, учащиеся из 11 "А" класса репетировали какой-то суперсложный танец, мои первоклашечки бубнили под нос заученные специально для этого мероприятия стишки. Кажется, адреналин в крови зашкаливал у всех. На первом звонке я пела для детей и их родителей, теперь же мне предстояло выступить перед коллегами, в большинстве своем строгими авторитетными дамами — ноги подкашивались от одной только мысли об этом.

Вела программу Инна Эдуардовна — классный руководитель 11 "А" класса. Утром я сама лично накапала ей валерьянки с пустырником, и мы выпили на брудершафт, закусив жвачкой.

— Ты прям как француженка, — заметила она, когда я скинула пальто и собиралась переобуться. — Классно выглядишь!

Инна одолжила мне очаровательное ожерелье из искусственных жемчужин, и я действительно ощущала себя француженкой, утонченной и женственной. Ну прямо как Холли Голайтли из "Завтрака у Тиффани". Мой собственный стиль Паша называл "casual" и часто критиковал за излишнюю практичность, которая лишала, по его словам, мою одежду изюминки и кокетства.

— Взаимно, — улыбнулась я, окидывая восхищенным взглядом ее хрупкую фигурку в струящемся до пола платье.

— Что сказал Павел, когда увидел тебя?

О наших с Пашей отношениях только она и знала.

— Назвал меня красавицей! — просияла я. — А потом спросил про волосы... Как думаешь, мне пойдет короткая стрижка?

— Не знаааю, — неуверенно протянула Инна. — У тебя великолепные волосы: густые, пушистые...

— Вот именно, что пушистые и густые. Знаешь, сколько у меня по утрам на них времени уходит.

— Решать тебе, конечно. Но я бы не стала обрезать такую красоту.

Я улыбнулась, в очередной раз выглянув из-за кулис — место Максима Георгиевича по-прежнему пустовало. Хм. И почему это меня так волнует?

Для своего первого номера я выбрала любимую песню Натальи Дмитриевны — "Как жаль" в исполнении Татьяны Булановой. Аккомпанировал мне Петя Ермолаев из 11 "А" — настоящий музыкальный виртуоз и гордость нашей школы.

Зазвучали первые гитарные аккорды. Я выпрямилась, оглядела зал и неожиданно разволновалась, встретившись глазами с сидящим рядом с завучем Максимом Георгиевичем. Я отвернулась, но кожей по-прежнему ощущала этот странный, словно проникающий вглубь сознания взгляд. И я запела — чисто, с надрывом, вкладывая в эту песню всю душу.

Как жаль, что нам не быть вдвоём,

Как грустно, что не повторится,

Что в сердце мне не жить твоём,

Что рано улетели птицы.

И больше песен не споём,

Как жаль, что нам не быть вдвоём.

Как жаль, что я уже не та,

Уже спокойно сплю ночами,

Осталась за спиной черта,

За ней мы раньше так скучали.

Но канула любовь в лета,

Как жаль, что я уже не та.

Но ночами часто предо мной твой образ

Мне напоминает о тебе, любимый,

Мой родной, как часто слышу я твой голос,

Он зовёт меня в тот день неповторимый.

Я бегу к тебе, я так стараюсь,

Падаю во сне и просыпаюсь.

И вновь две жизни существуют,

Одна, в которой ты остался,

Где ты меня ещё целуешь,

Где каждый день со мной встречался.

И день минутой был тогда,

В той жизни ты со мной всегда.

Другая жизнь, в которой я

Теперь, спустя уж год и месяц,

Живу по-прежнему любя,

Но только солнце так не светит.

И рядом больше нет тебя,

Как жаль, жаль, что рядом нет тебя...

Голос мой лился по внезапно затихшему залу, грустная мелодия и смысл песни вызывали слезы на глазах. К концу песни я уже сама с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься.

Ветер пусть тоску мою с собой уносит,

Пусть развеет, разметёт её по свету,

Почему меня ты, милый, бросил,

Почему тебя со мною больше нету.

Ты вернись, я так тебя молю,

Видит Бог, я до сих пор тебя люблю.

Когда затих последний аккорд, мое сердце замерло. Кто-то шмыгал носом, шуршали бумажные салфетки, самые эмоциональные всхлипывали. Я заметила, как Наталья Дмитриевна судорожно вдохнула, ее глаза блестели.

Первым поднялся Максим Георгиевич. Напряженное, почти каменное выражение его лица сменилось выражением восхищения. И встретившись со мной глазами, он громко зааплодировал. Буквально секунду спустя весь зал взорвался оглушительными овациями. Аплодировали стоя.

— Подумать только! — воскликнула Инна, уже за кулисами заключая меня в объятья. — Ты заставила рыдать нашу Грымзу!

— Не рыдать, а лишь слегка прослезиться, — буркнула я и вдруг расплакалась, уткнувшись ей в плечо.

— Ну что ты, — гладила меня по волосам подруга. — Ну не надо. Ты такая умница. Так проникновенно пела. Я сама тут ревела, не могла остановиться. Готовься раздавать автографы. Ты своей песней произвела настоящий фурор!

— Не хочу никаких автографов, — вновь спрятала я зареванное лицо на ее груди. — И вообще петь больше не буду.

— Почему? Тебя ведь так хорошо приняли. Аплодировал весь зал. Причем, стоя. А как на тебя смотрел Максим Георгиевич, заметила?

— Нет, — зачем-то слукавила я — его образ до сих пор стоял у меня перед глазами. Никогда не видела, чтобы директор так улыбался — широко и по-мальчишески искренне. Лицо его в те минуты оказалось совершенно другим, не таким, каким я его помнила по той нашей встрече на педсовете. Черты смягчились, глаза стали добрыми, насмешливыми, и я заметила ямочку у него на подбородке и складочки на щеках, когда он улыбался, и лучики вокруг глаз. Я зажмурилась — это какое-то наваждение.

— Да что с тобой, Сашка? Ты так взволнованна.

Я подняла голову и посмотрела на нее — сердце все еще билось где-то в животе.

— Инна, это было волшебно! Я еще никогда такого не чувствовала. Я не ощущала своего тела, не видела никого вокруг. Я парила, как... как Роза и Джек Доусон на "Титанике". И существовала только эта песня и мой голос.

"И еще взгляд Максима Георгиевича", — добавила я про себя.

— Но ведь я пела эту песню и раньше. И все же ощущения тогда были другими...

— Видимо, валерьянка не помогла, — сделала заключение Инна. — Ты слишком переволновалась. И... — она взглянула на мои руки. — Блин! Да ты вся дрожишь!

— Ничего. Скоро пройдет, — я смущенно умолкла, ругая себя за то, что не смогла сдержать эмоций. Инне еще самой выступать. Как бы мое волнение не передалось и ей. — Ладно, пойду приведу себя в порядок.

— Да, иди, — подоткнула она меня к двери. — Скоро мой выход. Мне еще нужно подготовиться.

Я еще раз обняла ее, ободряюще погладив по плечу, и вышла из-за кулис прямо в холл. И едва не вскрикнула, обнаружив там директора — он явно кого-то ждал.

Он стоял, прислонившись плечом к стене, засунув руки глубоко в карманы. В строгом черном костюме и белоснежной бабочке он был похож на героя-любовника, сошедшего со страниц любовного романа.

Увидев меня, Максим Георгиевич стремительно оторвался от стены и сделал шаг навстречу. Но что-то в моем облике ему, видно, не понравилось, так как он замер, нахмурившись, с беспокойством вглядываясь в мое лицо.

Черт. Я же зареванная вся. Тушь наверняка потекла, теперь разводы по всему лицу. Как повела себя помада и вовсе неизвестно. Глаза красные, нос опухший. Другой человек на моем месте танцевал бы от счастья и почивал на лаврах, а я реву и хнычу.

— Александра Юрьевна, с вами все в порядке? — сглотнув, произнес Максим Георгиевич, продолжая поедать меня глазами. — У вас что-то случилось?

Все-таки заметил. Ну если я выгляжу примерно так, как рисует мое воображение, то немудрено.

— Нет, я в порядке. Простите, мне нужно... в туалет.

Он опустил глаза, коротко кивнул.

— Да, конечно.

И я пулей пролетела мимо него, с наслаждением втянув ноздрями обалденный аромат его жутко сексуального парфюма. Ммм, запахи — моя слабость.

В заключении я под минусовку спела "Hit The Lights" Селены Гомес — популярный хит и любимую песню большинства девчонок-старшеклассниц. Мне и самой она очень нравилась. А на подтанцовку я пригласила двух мальчишек, подопечных Инны Эдуардовны. Они реально зажигали, и я искренне веселилась, танцуя вместе с ними. Кружила по сцене, как сумасшедшая.

Меня вновь провожали громкими аплодисментами и криками "Браво!". Ребята из 11 "А" даже попросили выступить на "бис", но я твердо отказалась. Все-таки это праздник учителей. А им имя "Селена Гомес" вряд ли о чем-то говорит.

В этот раз я уже не плакала — делать макияж так утомительно. Да и песня не предполагала сантиментов. Коротко поклонившись и послав в зал воздушный поцелуй, я убежала со сцены, а за кулисами скинула ненавистные шпильки и с наслаждением размяла ноющие ступни. Единственное, что омрачало мое счастье, это мысли о предстоящем корпоративе. Как-то страшновато вновь встречаться с Максимом Георгиевичем — уж очень противоречивые чувства он во мне вызывает. Просто проигнорировать собирушку я не могла, а врать не умела и не хотела. И что делать?

Черт. И зачем вы, Максим Георгиевич, появились в моей жизни? Ну кто вас просил?

Спустя пару часов мы были уже в ресторане, и праздник продолжился. Только уже в более тесном кругу — директор, учителя, кое-кто из бухгалтерии.

Ресторан поражал атмосферностью и обилием красного цвета. Ну очень дорогой ресторан. Страшно подумать, какой счет выпишут в конце вечера Максиму Георгиевичу.

Мы поели, выпили, начались конкурсы — роль ведущей взяла на себя учитель химии, Яна Владимировна. Нужны были две пары: две женщины и двое мужчин. Первой вызвалась Елена Вячеславовна, потянув за собой Виктора Леонидовича, учителя математики, страшного зануду и женского угодника. Затем на сцену вытолкнули заскучавшую было меня. Конкурсы я не любила и долго упиралась. Уже довольно румяная — от смущения — я вышла-таки на сцену и замерла: на вопрос Яны Владимировны "Ну смелей! Кто поддержит нашу певунью Александру Юрьевну?" выходил... директор. Но когда создавали пары для конкурса, я облегченно выдохнула — Максима Георгиевича утянула на свою сторону хихикающая (сколько же она выпила?) Елена Вячеславовна, а Виктор Леонидович — с недовольной, как мне показалось, миной — перешел ко мне. Когда же озвучили условия конкурса, я потрясенно ахнула и покраснела, а моя соперница радостно захлопала в ладоши.