Темный Повелитель - полностью

Два с половиной тысячелетия спустя...

...И снова прохладный хрусталь, только теперь он прижимается не к щеке, а губам. Изысканный бутон бокала с терпким темно-красным, почти черным вином в руках, это он приятно холодит твои губы. Глоток, еще один... Приятно обжигающая влага пробегает по горлу и ласковым котенком обосновывается в груди, заставляя блаженно зажмуриться и мурлыкнуть. Какое это непередаваемое удовольствие позволить себе на савирт позабыть о делах, требующих твоего внимания, и в полной мере насладиться хрупким и драгоценным моментом счастливого покоя.

Переводишь свой взгляд на огонь, жадно лижущий поленья в камине, и, не сумев (да и не захотев, чего греха таить) преодолеть соблазн, одним текучим, полным змеиной грации движением располагаешься на пахнущей лесом шкуре хороха. Поставив в стороне от себя бокал, сладко потягиваешься всем телом, от пальцев ног до кончиков крыльев, и, положив голову на скрещенные руки, закрываешь глаза.

Помимо воли, в голове вихрем проносятся мысли о делах. Досадливо морщишься и не в первый раз задумываешься о том, зачем тебе вообще понадобилось завоевывать мир? Если бы только знал, сколько это принесет головной боли, то плюнул бы на свою месть эльфам и жил бы в свое удовольствие. Нет, конечно, пришлось бы заботиться о Темном Королевстве, но оно требует совсем немного внимания, по сравнению с целым миром, с твоей Свериникой. А так пришлось забыть, что такое нормальный, полноценный сон и хорошее питание.

Но это совсем незначительная цена для того, что тебе удалось сделать. Ты смог объединить мир в одно спокойное, мирное место, чей покой изредка, раз в пять лет, нарушается появлением очередных рыцарей "кистеня и дорог". Нежить и жить мирно сосуществуют друг с другом, иногда вяло, не всерьез ссорясь между собой. Впрочем, ты иногда закрываешь глаза на очередное явление Лорда Теней, Великого и Ужасного Некроманта, желающего увести твою ненаглядную Сверинику, и терпеливо ждешь того момента, когда мир будет полыхать в огне. Зачем? Затем, чтобы они были счастливы. Ведь не узнав боли, не узнаешь и счастья. А потом приходишь в самый нужный момент и одним мановением руки уничтожаешь наглеца, почти искреннее извинясь за то, что не смог раньше придти и помочь. Мир огромный, а ты один. И тебе верят и истово благодарят за помощь, за спасение, глядя с обожанием и почитанием. В их глазах читаешь — ты для них Повелитель, БОГ. Недосягаемое, великое существо, вызывающее трепет. И никто не видит твоего одиночества. Одиночество... страшное слово, отзывающееся похоронным колоколом в груди. Ты устал от него, от этого холодного сосущего чувства, свившего гнездо в душе и медленно, с удовольствием съедающее ее. Порой хочется ощутить дружеский тычок, почувствовать крепкое надежное плечо рядом со своим, да просто поговорить о пустяках, а не о делах. Подданные, готовые разорвать любого за тебя, никогда не пойдут на сближение, посчитав это кощунственным. Ты бог, но одинокий бог...

Ты трудишься 28 савиртов в сутки, чтобы каждый год был урожай, чтобы не вспыхивали эпидемии и чтобы иногда возникали войны, для чего уже выше говорилось, только здесь позволяешь другим разобраться без твоей помощи. А то сядут на твою хрупкую шею и ножки свесят.

Зачем все это? Зачем тебе столько проблем? Совесть проснулась? Нет, не совесть. Просто все дело в твоей эгоистичности. Ведь с каждым прожитым годом хочется прожить еще больше, а бунт оголодавших и озлобленных подданных вполне способен оборвать тонкую нить жизни. Только поэтому. Заботишься о себе любимом, хотя странно.

Тряхнув головой, отгоняя мысли о работе, ты берешь бокал и залпом выпиваешь, а после довольно облизываешься и вздыхаешь. Вот так бы почаще.

— Нежишься, Шаэтан? — хриплый смешок, заставивший тебя мгновенно вскочить на ноги и материализовать в руке клинок, — совсем бдительность потерял. Раньше всегда чуял мое присутствие.

Старуха насмешливо прищуривается, по привычке кутаясь в пуховую белую шаль, и с кряхтением садится в кресло. Удивление проступает на твоем лице, но через вздох пропадает, будто его и не было.

— Давно не видел тебя, пророк, — уважительно кланяешься ей, подходя и садясь возле ее ног.

— Надобности не было, — начинает перебирать твои черные волосы с появившимися серебряными прядями с таким видом, будто занималась этим всю жизнь, — вот и не приходила. А что, соскучился? Или советы нужны были? Молчи, сама знаю, что советы. А ты молодец, Шаэтан, не ожидала, признаю.

— Спасибо, — рассеянно отзываешься, положив ей голову на колени.

Тихо вздыхает, словно мать, беспокоящаяся за своего беспутного, но любимого ребенка. Пропускает твои пряди сквозь свои старческие, узловатые пальцы, и негромко спрашивает:

— Повелитель, скажи, ты увидел предсказанную любовь?

— Нет, — ровно отвечаешь ты, — только одиночество и обожание, но это ведь не любовь, — и с вздохом, — я устал, пророк, устал от этого бремени, устал от власти, могущества, богатства. Что мне делать? Я ведь не могу бросить Сверинику.

— Все мы устаем, рано или поздно, — степенно отвечает она, — даже от тех благ, за которыми стремились всю жизнь. Но так и надо, Шаэтан, так надо. А любовь... любовь она везде, глупый, только нужно внимательно присмотреться. Пойдем, только помоги старухе подняться, совсем радикулит замучил.

Впервые замечаешь ее какую-то чрезмерную старость, будто она в нее играет — многозначительные фразы, постоянно кряхтение и упоминание о недугах, — но иногда забывается, и вот уже в глазах скачут черти, а походка не по-стариковски легкая. Но выбрасываешь это из головы. Древняя сила пророка огромной штормовой волной накатывает на тебя, когда неосторожно прикасаешься к ее морщинистой руке, заставив жадно хватать воздух, и обессилено опуститься на пол. На глаза опускается черная пелена, и впервые за столько ужасно долгое время теряешь сознание.

Приходишь в себя на полу, головой лежа на коленях пророка. Она гладит тебя по волосам, что-то тихо напевая, кажется, колыбельная. Быть того не может. Но так и есть. Старая, старше твоей бывшей, позабытой родины Саалиты, колыбельная пелась с нежностью матери, убаюкивающей свое дитя.

Спи мой, кроха, спи, малыш!

Тихо шепчет тебе камыш,

В легком кружеве луны

Над тобой витают сны.

Гладит камушки вода,

Светит яркая звезда.

В пене ласковой волны

В синеву ныряют сны.

В синем море-океане,

На коралловой поляне

Чудо-рыбы отдыхают,

Снов жемчужины катают.

Сладко спит морской конек,

Краб улегся на песок,

Засыпая, осьминог

Снов ночных плетет венок.

Отражаясь в глубине

Спит луна в тугой волне.

Сны по воздуху плывут,

В царство сонное зовут.

Замолкает, словно задумавшись, а потом неожиданно, совсем как кошка, фыркает.

— Вставай, симулянт, — щелкает по носу, заставляя поморщиться.

Открываешь глаза и серьезно произносишь:

— Спасибо.

В ее мудрых темно-синих глазах что-то быстро промелькнуло, и пропало. Ты не успеваешь понять, что это было.

— Спасибом сыт не будешь, — хмыкает она, вставая без твоей помощи, — пошли, Повелитель.

— Куда?

— А пошли в деревеньку Малинки, — предлагает пророк, — давно хотела там побывать, да все не получалось.

— Хорошо, пошли.

Шевелишь когтистыми пальцами, и в воздухе появляется черная воронка портала. Только собираешь шагнуть в него, как слышишь:

— Ты так и пойдешь?

— Ну, да, — опешив, отвечаешь ты, — а что не так?

— Шаэтан, ты или совсем заработался, или с детства умом не отличался, — неумолимо припечатывает старуха. Скажи это кто-нибудь другой, и от него осталась бы только кучка пепла.

Скрипишь зубами, недвусмысленно давая понять, что не стоит перегибать палку. Да, она пророк, да, ее Дар просто бесценен, но никто не смеет так говорить с тобой.

— Ты морок накинь, Повелитель, — посерьезнела, убирая из взгляда насмешку, — иначе ничего не увидишь.

Киваешь, в следующую секунду появляется типичный житель Свериники средней руки. Запыленные сапоги, добротные штаны черного цвета, и такого же цвета льняная рубашка с завязками возле горла. Болотно-зеленые миндалевидные глаза на добродушной физиономии, чуть заостренные уши, прямой с легкой горбинкой нос и подбородок с ямочкой. Никто не признает Повелителя, что и нужно было.

— Теперь пошли, — кивает пророк.

Вы гуляете по деревеньке, наслаждаясь повседневной суетой и шикая на наглых шавок. Здесь витает какая-то умиротворенная, добродушная магия, заставляя опустить броню с сердце и расслабиться, по-настоящему позабыв о проблемах. Невольно расправляешь плечи, будто с них упал груз, исчезают сети усталых морщин возле глаз и на лбу, и глубоко, полной грудью вздыхаешь пьянящий, слегка сладковатый от распустившихся цветов воздух.

Мягкий, шелковистый шелест древесных крон, зеленым шатром нависающих над деревней, и переливчатый свист соловьев ласкают слух, привыкший к стуку каблуков по каменному полу и шуршанию подписываемых бумаг. Глаза радуют улыбчивые лица селян, с искренней теплотой желающих тебе здоровья, а лучи солнц Кайлин и Та-Хор как прежде ласкают лицо сквозь резные листья. Не задумываясь, запрокидываешь голову, чтобы в полной мере насладиться их почти позабытой нежностью, и не сразу вспоминаешь, как раньше они каленым железом жгли кожу. Вздрагиваешь и прислушиваешься к своим ощущениям, а потом, проверив, смеешься, с радостью и облегчением. Какое это счастье!

— Здравствуй, любимая, — беззвучно шепчешь золотой Кайлин, — я по тебе скучал. Спасибо, пророк.

— Это еще не все, — улыбается она и тянет за рукав, — пошли.

Старуха ведет тебя в трактир. Невольно сглатываешь голодную слюну, когда учуиваешь аппетитные запахи, и заходишь вовнутрь. Чистый, светлый трактир удивляет тебя, помнящего совсем другую картину. Где грязные, грубо выстроганные столы и стулья, от которых остаются на память занозы? Где замусоленные серые тряпки, изображающие занавески? Где тараканы и крысы, снующие под ногами? Где этот кошмар любого странника?

— Надо почаще в народ выходить, — с легкой укоризной произносит пророк, заметив твое удивление, и присаживается за столик возле окна, — надо знать, чем твои подданные живут.

Приятная девушка принимает заказ, лукаво стрельнув глазками, и уходит, покачивая бедрами. Хмыкаешь, пытаясь припомнить, когда последний раз с тобой заигрывали. Давно, очень давно. Даже придворные дамы, всегда жадные до власти, не пытались не то что получить трон, а даже стать фавориткой. И для них ты не мужчина, а великий, недосягаемый правитель, которому чужды простые смертные желания. До чего докатился. Когда-то давным-давно, еще в бытности эльфов, все красотки были у твоих ног, но расположения смогла добиться только Риль... Риль, имя отозвалось болью в сердце, бывшая лицемерной, но безумно любимой тварью.

— Слушай, — шепчет пророк, указывая взглядом на трех селян, степенно ведущих разговор за кружками пива.

Прислушиваешься, а потом ошарашено смотришь на невозмутимую пророка. Они говорят о тебе, Темном Повелителе, в таком добродушно-ласковом тоне, будто о родном сыне.

...— Вы ж поглядите, — гудит рыжебородый, — печется о нас, заботиться, Повелитель наш, себя, глупый, не жалея. Видел я его пару месяцев назад, страх божий, сдыхоть, в чем только душа держится? А все ради кого? Ради нас. Почитайте каждый год урожай, вот только пару лет назад не удался. Так наш-то за свой счет накормил. А вы знаете, братцы, кем он раньше был? — неожиданно хитро прищуривается, — так вот, раньше звали его Темным Повелителем, за то, что образовал единую Сверинику. Давно это было, почитай два тысячелетия прошло.

— Тот самый? — ахают собеседники, — из Изначальной Летописи?

Ты напрягаешься. Что это за Летопись? Неужели кому-то удалось сохранить упоминания о тех смутных временах? Наивный, неужели действительно думал, что удастся обо всем позаботиться? Думал. Права пророк, надо чаще выходить в народ.

— Тот самый, — кивает селянин, оглаживая бороду, — только переменился он сильно, себя не жалеет, — грустно сетует, а в голосе такая любовь, что веришь с трудом.

— Меня...любят, — полувопросительно-полуутвердительно произносишь очевидное, когда возвращаетесь обратно в замок, и качаешь головой, — никогда бы не подумал. Да, я видел, что передо мной преклоняются, как перед одним из богов, но ведь их не обязательно любить. А что мне делать с одиночеством, пророк?

Она задумчиво смотрит на тебя, и понимаешь, что она изучает переплетения Нитей Жизни, чтобы рассказать о будущем.

— Одиночество, Шаэтан, всегда будет твоим проклятием, — грустно отвечает она, — с этим ничего не возможно поделать. Извини.

— Я сам выбрал такую Судьбу, — стараешься, чтобы в голосе не было ни капли эмоции.

— Сам, — соглашается с тобой старуха, — только у каждого есть всегда выбор, кроме тебя, Шаэтан. Ты пожертвовал своим счастьем, Темный Повелитель, ради других.

— Ради себя, — пытаешь возразить, — бунты не продлили никому жизнь.

— Ты живешь ради Свериники, ради ее народа, — пропускает мимо ушей твою реплику, — хотя пытаешься по привычке обмануть себя, убеждая, что это все из-за эгоизма. Твоя любовь к Риль убила слабого, надменного эльфа Кириама, вот кто действительно жил ради себя, ради бесконечных удовольствий, — пророк кутается в шаль, словно мерзнет, и продолжает, — и спасла Темного Повелителя Шаэтана, Хозяина Свериники. Хозяин — это ведь не тот, кто просто владеет чем-то или кем-то, это еще и тот, кто заботиться о своем хозяйстве. Ты заботишься о своем мире, живешь ради того, чтобы она жила, и получаешь в ответ ее любовь.

— Но при этом я одинок, — тихо напоминаешь ты, — для народа я БОГ, недосягаемый, они считают, что я не живой, что мне чужды их желания.

— А ты просто покажи, что тоже из плоти и крови, — советует она, — просто позволь им до тебя дотронуться.

— У них уже каменный стереотип, что они не достойны дружить со мной, — уныло произносишь.

Пророк закатывает глаза и качает головой.

— Шаэтан, ты что, дитя малое? Или Повелитель со стажем в два с лишним тысячелетия? Придумай, как их изменить.

— И все равно я останусь в одиночестве.

— Знаешь, открою тебе тайну. Все одиноки, только в большей или меньшей степени. Исключения составляют только Обвенчанные Судьбой, но за всю свою жизнь я видела таких только дважды. Ладно, пора мне, еще одного утонченного мазохиста Правителя нужно успокаивать.

Пророк уходит, оставляя тебя в задумчивости. Да, она права, тысячу тысяч раз права. Только сможешь ли ты выполнить ее советы?

Бросаешь взгляд на календарь и довольно улыбаешься. Через пару месяцев будет Летний Бал. Вот там можно попробовать изменить к себе отношение...

Хорох — млекопитающее, обитающее в хвойных лесах Свериники. Похоже на медведя, только с длинной шерстью.

Глава 3.

Два года спустя...

...Косые струи дождя барабанят по черепичной крыше бревенчатого домика старосты Малинок. Пушистая ласковая кошка уютно мурлычет на груди, изредка ласково царапая коготками кожу сквозь тонкую ткань рубашки. Теплое одеяло, приятно пахнущее терпкими степными травами, накрывает тебя до самого подбородка, и ощущение тихого счастья заставляет губы улыбаться.