Корабли в тумане

Откуда?

— Время — это река, которую не может охватить от истока до устья даже память миллиона поколений человеков, — вдруг произнес Роланд.

Девочка встрепенулась, как-то резко повернулась и посмотрела, что обожгла.

— Откуда тебе знать, что помнит, а что не помнит человечество или же один единственный человек?

— Не знаю. Я чувствую.

В это мгновение упала огромная метафорическая сосулька и разлетелась на миллион осколков, по одному на человека.

Все вздрогнули. А струя обжигающего холода с новой энергией ударила, обдала и ворвалась. Мурашки вернулись и не ушли.

Откуда?

— Кто ты? — прошептала девочка.

— Кто ты? — эхом повторил Роланд.

— Хлоя, — последовал ответ.

Это слово, это имя разрушило ледяной баланс. Вся магия исчезла без следа; хоть с увеличительным стеклом ищи, все равно не найдешь.

— Что это было? — спросил Роланд.

— Кто знает...

Холод не вернулся. Зато осталась сырость, что готова залезть в любую щель, проскользнуть под одежду и заставить чесаться голову, даже если ты до этого принял бодрящий душ. Всепобеждающая сырость. От нее не убежать, не ускользнуть, не скрыться.

— Хлоя, что ты здесь делаешь?

— Не знаю, — она пожала плечами. — А ты, что здесь делаешь?

— Странный вопрос. Я обследую это место, этот корабль.

— Видимость.

Мурашки затанцевали и побежали наперегонки от шеи вниз. Все быстрей, быстрей, быстрей...

Мелкий смешок. Исподтишка.

Роланд моргнул.

Пусто. Каюта опустела.

— Хлоя, — позвал он.

Пусто.

Роланд выглянул в коридор и позвал:

— Хлоя.

Пусто.

Сырость проникала под рубашку, щекотала затылок.

Роланд сидел на карточках и смотрел на отражение фонаря в черноте холодной воды. Иногда он касался ее указательным пальцем, водил его из стороны в сторону, а потом облизывал.

Чпок.

Чпок.

Чпок.

Кто-то шел через полузатонувший пароход "Гаттерас". Роланд однажды заходил туда и чуть не пошел ко дну. Там все покрыто водой. Там все прогнило.

— Занесло же кого-то... — прошептал Роланд.

И тут же:

— Кого?..

Чпок.

Чпок.

Чпок.

Он повернулся и посмотрел в сторону "Гаттераса", посветил фонарем. Пусто.

— Кто здесь?..

Чпок.

Чпок.

Чпок.

Но там же кто-то есть. Кто-то бродит на полузатонувшем опасном, как болото, судне. Этот кто-то в любую секунду может наступить не туда. Что-нибудь хрустнет, хлюпнет вода, провалится нога, и поминай, как звали...

Чпок.

Чпок.

Чпок.

Роланд пошел вперед. Его шаги тоже шлепали, но совсем не так, а тихо, почти неслышно. Впереди маячил темный силуэт "Гаттераса" и слышалось...

Чпок.

Чпок.

Чпок.

Рука коснулась влажного борта, пальцы ощутили мокрое дерево. Среди клочьев тумана притаились поломанная мачта, огромная проржавевшая труба, низвергавшая когда-то облака черного горячего дыма, покореженное колесо. Оттуда, из-за лохмотьев белесого тумана, завораживающе доносилось...

Чпок.

Чпок.

Чпок.

В груди что-то похолодело. Роланд отшатнулся, отступил. Фонарь в руке дрогнул, отчего желтые блики закружились в причудливом канкане на блестящем борту. Ухо различало...

Чпок.

Чпок.

Чпок.

— Эй, сударь, вы там осторожней, — крикнул Роланд. — Там же палуба насквозь прогнила.

Чпок.

Чпок.

Чпо...

И все стихло.

И Роланду вдруг стало нестерпимо страшно. В груди перехватило и стало затягивать в морской узел. Он попятился. Ноги скользили на влажных досках. В ушах гудел тихий плеск воды. Фонарь продолжал испускать танцующие таинственный вальс блики и отбрасывать хаотичные тени.

...к.

Чпок.

Чпок.

В груди оторвалось и заныло, как когда обрывают струну на скрипке. В горле перехватило, будто рыболовным крючком зацепили.

Чпок.

Чпок

Чпок.

-Кт-т-то з-здесь? — почти неслышно просипел Роланд.

Ответа не было.

Точнее, он был...

Чпок.

Чпок.

Чпок.

Роланд повернулся и побежал. В одном месте он споткнулся и чуть не упал, но совершенно не обратил на это внимания. Все пустое. Все глупое. Было только одно, что не ускользало от его внимания...

Чпок.

Чпок.

Чпок...

Эту маленькую шлюпку недавно пригнало ветром. Вильям сразу заметил пополнение и, как только выдалась минутка, занялся ею. Конечно, в шлюпке мало что найдешь, размеры, как ни крути, не то что б, но кое-что обнаружиться могло. И обнаружилось.

Этим кое-чем оказался большой окованный железом сундук. Вильям вытащил его из шлюпки и сразу же смекнул, что на "Цимбилин" он свою находку не дотащит, больно тяжела. Пришлось заниматься тщательным изучением прямо здесь, на мостках, при слабом свете керосинового фонаря.

К крышке было приделано приличных размеров кольцо. Вильям подергал, подергал и понял, что сундучок-то придется взламывать, на замочке-то, любезный. Замок оказался не так прост, да и крышка была, как и полагается крепкой. Одним словом, а точнее двумя, конституция крепкая. Но и Вильям был не промах. К счастью, он на всякий случай захватил с собой топор. Правда, им изрядно пришлось помахать, но тут ничего не попишешь — взялся за гуж, не говори, что не дюж. Вот Вильям и не говорил, а кряхтел и орудием труда пользовался. Пользовался, пользовался... Ковырялся, ковырялся... Ларчик взял, да и открылся.

Внутри были две пары лакированных сапог, шелковая с кружевной манишкой рубашка, шляпа со страусиным пером, набор писчих принадлежностей, Библия в кожаном переплете, "Дети капитана Гранта" на французском, кинжал с причудливой насечкой на лезвии, старинной работы медальон, подсвечник с ножкой в виде языка пламени, шесть свечей, мешочек с порохом, мешочек с солью и десять слитков золота.

Вильям пристально рассмотрел все перечисленное, взял сапоги, рубашку, шляпу, "Детей капитана Гранта", кинжал, медальон, порох, соль, свечи, вытряхнул все остальное в воду, положил отобранное в сундучок, взял его и направился к "Цимбилину", напевая что-то себе под нос. Это называется хорошее настроение.

До места назначения было минут двадцать ходьбы. Вильям уверено шел по хлипким мосткам, пересекал гнилые палубы, перебирался через борта и великолепно ориентировался во всей этой мешанине. На то были свои причины, которым даже Роланд удивлялся, но на стороне Вильяма, несомненно, как ни как, был опыт, причем более чем солидный. Вот он им и пользовался, прокладывая маршрут к "Цимбилину".

И все было бы хорошо...

____________________

Чпок.

Чпок.

Чпок.

Невыносимый звук преследовал Роланда, не давал уйти, убежать, скрыться. "Гаттерас" был уже далеко, а звук не уходил. Он поселился в ушах, закопался в мозг и сжимал теперь голову стальным обручем страха. Глаза лезли на лоб, а ноги ступали, куда придется. Только чудо — удивительно, но Роланд ни разу не оступился, не промахнулся, не ступил мимо мостка — спасло его от верной смерти, от вечного пребывания в объятьях склизких водорослей.

Чпок.

Чпок.

Чпок.

Роланд закрыл глаза, отмахивался руками и бежал, бежал, бежал...

По какой-то причудливой случайности, по укоренившейся привычке он неотвратимо приближался к "Цимбилину". Ноги без всякого участия сознания автоматически несли его вперед по такой привычной дороге. Потому и не случилось несчастного случая, ноги "знали", куда ступать.

Чпок.

Чпок.

Чпок.

Как же избавиться от этого невыносимого звука? Куда спрятать голову? Чем заткнуть уши?

Роланд неожиданно врезался во что-то. Толкнул. Опрокинул. Споткнулся. Упал. Плеск. Крик. Нецензурные слова.

Вильям!..

Роланд открыл глаза.

— Салага! Ты, что опупел? Сухопутное отребье! Из-за тебя!.. Чтоб тебя черти в геенне жрали, чтоб они твои кишки на вилы наматывали!.. Из-за тебя!.. Сундучок... Я что, зря горбатился?.. Или как?..

— Не знаю, — прошептал Роланд и закрыл глаза. Что-то случилось. Он чувствовал, что случилось, но не знал что именно...

— Ах, ты не знаешь!.. — Вильям был готов выпрыгнуть из собственной кожи.

Роланд не хотел слышать этот гневный беспокойный голос. Он не хотел, не желал этой суеты, этого гама, этих криков. Ему хотелось покоя, полного и бездушного. Чтобы слиться с водой, погрузиться в плеск, шелест и плыть куда-нибудь, в какую угодно бесконечность. А можно и не плыть, можно проваливаться, опускаться, падать бесконечно долго, чтобы забыть и себя, и других, вспомнить и еще раз забыть...

Вниз.

Вода сомкнулась над головой.

В ушах звенит. Это вода давит на барабанные перепонки.

Кто я?

Не знаю.

И не желаю знать.

Вниз. Ведь только это имеет значение.

А что такое значение?

Кто знает?..

Во всяком случае, не я.

И не желаю знать.

Это лишнее.

Вниз.

И пусть в ушах звенит.

Ведь так надо.

Вниз.

— Роланд! Очнись! Очнись же!

Сильные мозолистые руки трясли бесчувственное тело, будто хотели вытрясти из него самую душу.

— Роланд! Мать твою!

Бесполезно. Все бесполезно. Тело недвижимо, бесчувственно. Душа либо отлетела, либо ушла на глубину, спряталась и заснула. Такое бывает. Причем очень часто никто этого не замечает. Мертв человек или нет. Какая разница...

— Роланд! Ты не можешь умереть! Не имеешь права!

Веки дрогнули, глаза полуоткрылись.

— Почему? Почему я не имею права?

Вильям сел рядом с Роландом и захохотал.

— Я думал, что уже все кончено. Что стоит точка, и больше ничего нет в наших силах. Я думал, ты умер.

И новый раскат хохота напополам со слезами.

— Почему? — вновь спросил Роланд. — Почему я не имею права умереть?

Вильям удивленно посмотрел на него. Хотел захохотать, не получилось...

— Почему?..

Упала тишина. Даже плеска воды нет. Все стихло, все застыло. Все упорядочилось, все умерло.

Вильям разорвал тишину, нарушил покой...

— Есть Некто, Некто с большой буквы. Он дал нам все, что мы имеем. Он дал нам самих себя. И Он, и только Он может решить, имеем мы право умереть, или нет. Так как Он дал нам Жизнь. Я не верю в Бога. Но я верю в Него, в Нечто. Для меня Нечто — это Смысл, это Неизбежность, это Истина. Можно назвать Его как угодно, но нельзя отрицать самое его существование. Для меня Он — Нечто. И точка. Так вот, я не верю, что мы здесь просто так. Я не верю, что в этом нет Смысла. Я не верю, что мы можем отнять у себя Жизнь, пока не исполним Предназначения. Ты не можешь умереть — ты не исполнил своего Предназначения... И точка.

Роланд сел, посмотрел на Вильяма и ответил:

— Я не верю, что тебе ведомо мое Предназначение — ты не Он, даже если Его нет. И точка.

Роланд поднялся, подал руку Вильяму, посмотрел в его черные глаза и прошептал:

— Я бежал, налетел на тебя, ты уронил в воду свою ношу. Быть может, именно это — мое Предназначение. Это слишком малое дело, но из малых дел строятся большие. А мы лишь кирпичики в составе большого здания. И кирпичику не надо знать плана, по которому возводится строение. О нем ведает лишь Он. И неисповедимы пути Его, непознаваемо Предназначение.

Роланд повернулся, буркнул:

— А теперь пора пообедать.

И направился к "Цимбилину".

Лампа качалась, качалась, качалась, качалась...

Это движение ритмичное и неторопливое подчиняло, растворяло, лишало собственного "я" и сливало с безликим универсумом. Когда вот так вот смотришь на лампу, теряешь себя и больше ничего не осознаешь, можно запросто встать, убить кого-нибудь, даже самого близкого человека, вернуться назад и не заметить этого. Потому как ты полностью един с миром и уже не можешь сфокусировать внимание на столь ничтожном существе, как ты сам. Самое главное тут — внешнее воздействие — другое не меньшее ничтожество может подойти к тебе, шепнуть в ухо приказ, и ты встанешь и выполнишь его. Просто происходит удар в самое сердце твоего единения с макрокосмом, в слабейшее место. Но это столь ничтожно, что зациклить внимание на нем просто невозможно.

Роланд лежал на спине и широко открытыми глазами смотрел на лампу. А она раскачивалась, раскачивалась, раскачивалась...

...валась...

...ась...

Тьма.

Тьма всепоглощающей бесконечности.

Мрак.

Мрак всезатмевающего отчаяния, отчаяния столь превосходной степени, что невозможно даже его ощутить.

Роланд не чувствовал себя. Его песчинки в часах Вечности, не существовало. Был лишь Покой. Он пронизал все существо Роланда и уничтожил, и в то же время сохранил, сберег и увековечил.

Что такое смерть? На что она похожа? Сей безответный вопрос живых никогда не найдет ответа. Потому как мертвым все равно.

Они не любопытны. Они не общительны. Для них все равны и безлики. К чему им заниматься дифференциацией живых или неживых? Ведь и живые и неживые — материя, а материя едина и неразделима. По крайней мере, с точки зрения мертвых, если только она для них существует.

Смерть есть Покой, когда нет ничего, нет тебя, а есть Пустота, и только одна она. Мертвый пуст и в то же время полон. Он настолько наслаждается этим, что все остальное для него безразлично.

Закрыть глаза и падать...

Открыть глаза и лететь...

Все пусто.

Все тщетно.

И ничего не поделаешь.

И не надо ничего делать...

Роланд наслаждался тем, что его нет, что он пуст.

Роланд ничего не делал и не хотел делать.

Роланд падал, но не замечал этого, так как летел.

И так было вечно.

А может, ничего и не было.

Главное другое — пришло внешнее воздействие.

Стук. Резкий стук. Неожиданный резкий стук. Неожиданный резкий стук в окно.

Рывок.

Роланд стоит с широко открытыми глазами в маленькой уютной комнатке (тут есть все, что надо: телевизор, радиоприемник, шкаф с книгами за стеклянными дверками, миниатюрный диванчик, кресло-качалка, холодильник, столик с букетом желтых полураскрывшихся тюльпанов) и смотрит в окно. Кто-то стучал. Это точно. Но кто?

Резко, будто ударил, Роланд распахивает дверь. В лицо бьет пьянящий осенний ветер. Мимо летят разноцветные листья. И в этом осеннем хороводе танцует Она. Будто призрак в свете луны, будто Эсмеральда на площади, будто безумная в заброшенной комнате Бедлама. Странный завораживающий психоделический танец.

Роланд бросается вперед, но листья преграждают ему путь — бьют в лицо, крутятся вокруг ног, лезут за шиворот. Он поворачивается, закрывает глаза рукой — без толку. Листья — живые, они рвут его на части.

Роланд кричит. Крик бьет, звенит, гудит, искажается.

Роланд падает. Листья смыкаются над ним.

Все стихло.

Покой.

Как же хорошо лежать вот так навзничь в палой листве! И вдыхать аромат осени. Когда кружится голова, а тело вытягивается в струнку. Когда чувствуешь сверхъестественное единение с природой, с миром, со Вселенной. Тогда уже ничто не имеет значения. Только ты сам.

Она наклонилась над ним. Она смеялась — он видел ее безупречную улыбку, но не слышал ее веселого смеха, а фантазировал, воображал.