Управление

II. Сибирское странствие

1. Директор.

Директор станции Фёдор Степаныч был немало удивлен. За окном было темно, и он зажег настольную лампу.

— И чего они просят?

Начальник отдела снабжения Терентич нерешительно переминался с ноги на ногу, потом попросил водки, сделал пару глотков и ответил:

— Так ведь это... Стало быть, охрану к себе просят приставить, из КГБ. Или пулеметы выдать, как у Вовы. Говорят, что это, стало быть, спасу им нет от инопланетян. Преследуют, говорят, повсюду. Принять меры просят, иначе, говорят, голодовку объявим и в сарае запремся насовсем.

Федор Степаныч нахмурился.

— Та-ак. Ты, что, Терентич, знал об инопланетянах и не доложил? Сказано ведь было, о любом факте контакта с этими... гимо... гомо... ну зеленые эти, как их!

— С гемоноидами? — несмело предположил Терентич.

— Во-во, с гемороидами, о любом контакте — сообщать не откладывая! Чего же ты молчал, за такое можно и расстрел!

Директор замолчал и в упор, с укором посмотрел на своего подчиненного. Начальник отдела снабжения обреченно стянул с себя шапку-ушанку и забормотал, заикаясь:

— Так я... это... и-и не видал ничего такого... Не было в отделе инопланетян никаких, и контактов, стало быть, тоже. Видать, пить Никита с Лаврентичем не умеют, вот и напридумывали всего. Я уж с неделю, это самое, гляжу — они странные какие-то ходят, то сетку поверх ушанки натянут, то двустволки в небо нацелят и пуляют не пойми во что.

Федор Степаныч неопределенно хмыкнул и открыл дверцу шкафа. Как человек образованный, и даже немного интеллигентный, он хранил всю водку в закрытом шкафу, а не как другие — в авоськах и раскидают по всей комнате. Налил в стакан, не торопясь выпил и продолжил разговор.

— А если, скажем, все то, что они говорят — правда? И инопланетяне наших сотрудников повсеместно преследовать стали? А? Если инопланетная угроза, понимаешь, уже свои зеленые руки да на ядерную энергетику, понимаешь, растопырила? Что тогда нам делать?

Терентич махнул рукой.

— Да ну их, Федор Степаныч. Преследуют — так и пусть себе преследуют, ну разве это наша с вами забота? Кому надо сообщим, те, ну это самое, быстро с ними разберутся. Ракету — это самое, и вот, нету никого.

— Да нужно им с инопланетянами разбираться. Им лишь бы мужиков сажать да расстреливать, — пробормотал директор, задумчиво глядя в одну точку. Потом вдруг спохватился, вспомнив, что такое говорить при подчиненных не положено, залпом осушил стакан, поперхнулся и спросил: — Кхе-м, ну хорошо, вот объявили Никита с Лаврентичем голодовку. Кого ж мы тогда в Балалаевск отправим, если весь твой отдел в сарае сидит? Ты сам поедешь, что ли?

— Так ведь, стало быть, не положено мне, Федор Степаныч... — Терентич уставился в пол и стал мять в руках ушанку. — Я же, это самое, начальник, все же... Мне вон завтра на фабрику за дровами ехать.

— Я вот тоже думаю, что тебе не положено... — Федор Степаныч почесал подбородок и задумался. — Дрова, опять же. Вот почему так бывает? Когда не надо — бегают перед носом, отгулы просят, или, того хуже, понимаешь, водку в аванс. А когда необходимость есть — в сарае запрутся и инопланетян каких-то боятся. Ну что ж, будем привлекать людей из других отделов.

Решительно пододвинул к себе большой дисковый телефон и набрал трехзначный номер.

— Алло! Иваныч! Алло! — Заорал он в трубку, но мешали помехи. Попытки разговора продолжались с полминуты, в конце концов Федор Степаныч выругался, положил трубку и сказал Терентичу. — Ну, все тогда, ты можешь идти, но по дороге зайди к Иванычу в соседнюю комнату и позови сюда.

К вечеру вопрос с поездкой был решен.

2. Страна

Сейчас уже никто точно не помнит, когда и почему Сибирь стала независимой. Тем не менее, по вопросу истории безумные ученые из НИИ выдвигают две гипотезы.

Первые ученые утверждают, что все это случилось в конце холодной войны, когда после подземных ядерных испытаний Земля начала мутировать. Одни территории, к примеру, Европа с Америкой, стали резко уменьшаться в размерах, а другие — например Сибирь, или Восточное Самоа, наоборот, стремительно увеличиваться, словно планету в этих местах пучило. Новообразовавшиеся пространства в Сибири сразу заполнялись стандартными лесом, снегом и медведями. Так или иначе, площадь Сибири увеличилась в пять раз и стала занимать почти четверть земной суши. Управлять такой огромной и дикой территорией стало невозможно, поэтому тогдашние власти Союза отказались от своих восточных земель и сосредоточились на экспансии Европы.

Эта теория считается основной, однако, она не дает ответов на ряд важных вопросов. Во-первых, почему в Сибири стало так холодно? Ведь раньше, если судить по умным книжкам, плюсовая температура летом держалась несколько месяцев, а световой день был намного длиннее. Во-вторых, зачем понадобилось столько снега и медведей? Это оставалось загадкой. И, наконец, главный вопрос — откуда взялись инопланетяне?

Именно поэтому другие ученые, которые находятся в оппозиции, выдвигают вторую гипотезу. По их мнению, независимая Сибирь была искусственно создана некоторым Высшим Разумом, "Сверх-мужиком", который исказил нормальную советскую действительность и создал на базе ее новую — с медведями, водкой и инопланетянами. Таким образом, все происходящее вокруг напоминает представление цирка, только вместо декораций — леса и просторы сибирские. Приезжие специалисты-иностранцы одно время очень интересовались трудами по этой теории, и даже говорили что-то о виртуальной реальности. Разумеется, КГБ не оставлял без внимания подобные псевдонаучные домыслы, и большинство ученых, поддерживавших "цирковую теорию мира", давно сидело по лагерям...

Но Тихону этим холодным февральским утром было не до науки. Голова раскалывалась, хотелось есть и пить. Разум привычно подсказывал, что надо быстрее брать двустволку и идти в лес на медведя, а лучше — на лося. Однако место, в котором очнулся сибиряк, совсем не напоминала родную избушку. Комнатка была тесной, окошко маленьким, а пейзаж за окном непрерывно менялся. Внезапно мужик понял, где он находится, и испуганно вскочил с деревянной скамьи.

Тихон ехал в поезде по Транссибирской Магистрали.

Как он здесь оказался, было непонятно. Еще раз огляделся по сторонам. В купе помимо него никого не было, на полу стояли большая ржавая канистра и вещевой мешок. Ружье висело на вешалке, лыж сибиряк не нашел. Открыв мешок, Тихон обнаружил там пять бутылок водки, большую коробку патронов, пачку нефтяных акций и папиросы со спичками. Кто их туда положил и как долго сибиряк на этом продержится, оставалось загадкой. Осмотрел канистру. Сверху на крышке стоял большой желто-черный знак. Подобные знаки были нарисованы повсеместно на их атомной станции, но Тихон все время забывал, что именно они обозначают. Сбоку черной краской, через трафарет, была нанесена надпись:

"ОТХОДЫ ЯДЕРНЫЕ. ДОСТАВИТЬ В БАЛАЛАЕВСКИЙ УТИЛИЗАЦИОННЫЙ ПОЛИГОН"

— Так вот, значит, куда меня отправили, — проговорил Тихон и присел на скамью. — Но почему меня?

Напрягся, пытаясь вспомнить вчерашнее. Всплыло из памяти лицо начальства, фраза "Ну что, за поездку!" Медведь на табуретке. Затем здание вокзала. Все говорило о том, его напоили, возможно, даже со снотворным — Тихон не помнил, чтобы раньше у него так болела голова, даже когда пил больше десяти литров.

— За что ж они меня так? — нахмурился Тихон, и в голове появилась мысль о мести.

Взять бы вот, повернуть назад, вернутся на станцию, да и вылить всю эту канистру на голову Иванычу. Пусть знает, как насильно мужиков в другой город отправлять, а уж мутирует — не мутирует, это Тихона не касается. Мог бы, если уж на то пошло, Вову с канистрой отправить — тот здоровее, и вооружен лучше. К тому же у Тихона работа ответственная — ему надо за приборами следить, нет ведь, посадили теперь вместо инженера медведя непутевого — того и гляди, вся станция на воздух взлетит.

С другой стороны, в командировке были свои плюсы. Тихон с самого приезда в Сибирск не выезжал из города, а память о молодости, когда он жил далеко отсюда и видал, наверное, другие земли, давно стерлась. Так хоть мир повидает. К тому же рано или поздно наступает момент, когда хочется отдохнуть от любой работы, и такой возможности можно было только радоваться.

Несколько приободренный этой мыслью, Тихон поднялся и вышел из купе.

Никаких других звуков, кроме ритмичного стука колес, не было слышно. Сибиряк решил посмотреть, есть ли у него попутчики. Соседние два купе были пустыми, а в третьем от начала вагона спал какой-то пьяный солдат. На полу валялась бумажная папка с надписью "Совершенно Секретно!". "Может быть, он знает, где мы сейчас находимся", — подумал мужик, и толкнул солдата в бок. Тот пробормотал что-то про ядерные секреты и снова заснул.

Оставался один способ узнать, где сейчас едет поезд и долго ли еще до Балалаевска. Тихон повернул в коридор и направился к машинисту.

3. Поезд

В кабине машиниста было жарко. Сам машинист был с длинными густыми усами и почему-то не носил бороды. Видимо, потому что пекло от котла. Рядом на маленьком табурете сидел истопник, он же помощник машиниста, тоже безбородый.

— Утро доброе, — поздоровался Тихон и протянул руку.

— Доброе-то оно, конечно, доброе, только совсем не утро, — сказал машинист и поздоровался с сибиряком. — Сейчас, почитай, десять часов вечера. Хотя, кто его сейчас разберет — утро оно, или, скажем, вечер? Когда солнце непонятно в каком месте находится.

— Меня Тихоном зовут, отчества нету. Не скажешь, давно ли от Сибирска отъехали? Вернутся не поздно?

Машинист расхохотался, а истопник глупо хихикнул и замолчал. Еще бы, ведь он истопник, ему много говорить не положено.

— Леонидыч меня звать. А про то что вернутся — это ты лихо загнул, да. Хотя... если по-другому посмотреть, рано или поздно мы, конечно, повернем. Только случится это не раньше Владивостока, а до него еще, почитай, двенадцать тысяч верст пути. Это, значит, еще суток шестнадцать, ежели без остановок. Сибирь она большая. А откуда ты такой взялся странный, вагон какой?

— Второй, — сказал Тихон, а сам нахмурился.

— Во втором, значит. А я уж тут про второй-то вагон и забыл совсем. Думал, молчат, за едой не ходят, так и печку у вас топить не надо. Вторые сутки уже, почитай, едем.

— Меня сюда насильно посадили, — признался Тихон.

— Я видел, — пропищал тонким голоском истопник. — Его сюда два мужика занесли, один здоровый с пулеметом, а у второго борода рыжая.

"Вова и Василич", — понял Тихон и захотел спросить истопника, не сказали ли они ему чего, но машинист рявкнул:

— Помолчи, истопник! Лучше проверь котел и принеси нам водки. И печь растопи во втором.

Мужичек поднялся с табуретки и убежал, а Тихон вспомнил про голод и спросил:

— Да, а покушать у вас есть?

— Есть, а как же.

Тихон повеселел.

— А что есть?

— У нас на железной дороге одна еда — пельмени. Медвежатину не положено.

Вот это да, подумалось Тихону — пельмени! В Сибирске пельмени выдавались по талонам, и то — только в праздники, потому считались деликатесом.

Пока в большой кастрюле варилась еда, Тихон сидел вместе с машинистом, пил водку и смотрел вперед, на магистраль. Одинокие фонари стояли через каждые полкилометра, в остальное время единственным источником света оставалась тусклая лампа, которая свисала на проводе с потолка и гасла при сильных толчках. За окном проплывали ели и сосны, сосны и ели, и ничего больше. Сибиряк спросил:

— А каково оно, на железной дороге работать? Тяжело?

— Ну, это смотря когда, — сказал Леонидыч и пригладил усы. — Если, к примеру, летом или весной — то оно, конечно, тяжело. Тут и лоси мигрируют, и бродяги лесные вдоль Магистрали шастают. Волки, опять же. У военных учения, едешь вот так вот — а перед тобой кто-то спьяну бомбы с самолетов сбрасывает. А зимой — ты погляди, сколько народу в поезде — ну не больше десяти человек на все пять вагонов! Все по домам сидят, на печках. У кого телевизеры есть — те сидят, телевизеры смотрят, остальные водку пьют, ну это понятно. Не ездит никто. Потому проблем мало. Одно плохо — холодно, больше спиртного расходуешь.

— Это да... Сложно поездом управлять? — спросил Тихон и вгляделся в приборы. — Просто я инженер, мне это интересно.

— А что им управлять? Знай себе только на станциях тормози, да потом пару поддавай. Дорога-то до Владивостока прямая, без поворотов. Развилки только у вокзалов. Ночью истопник все за меня делает. А если про приборы... Никогда я в этих приборах ничего не понимал. Да и никто, мне кажется, в них не понимает, в приборах этих. Зачем это нужно?.. Только сами ученые, что их выдумали — те, ясно дело, понимают, им это по душе. Вот ты инженер — ты разбираешься?

— А что в них разбираться, — пожал плечами Тихон, вспомнив свой пульт управления на атомной станции. — Все равно зашкаливают. Лишь бы лампы красные не мигали.

Машинист согласно кивнул, пригладил усы и налил в алюминиевые кружки водки.

4. Попутчики

В поезде, как позже выяснилось, ехало девять человек, не считая Леонидыча с истопником. Есть пельмени все ходили в разное время, но с некоторыми все же Тихон успел пообщаться.

В первом вагоне ехали трое рабочих из Секретного Военного Завода. Когда инженер вошел в их купе, они вели какую-то бурную дискуссию с использованием профессиональных выражений.

— Так я потом эту ... в ту ... штуку и того, вставил, что, ..., не так надо было, скажешь?

— Ага, ... он! А то что, ..., та ... штука с той ... по размеру не подходят, ты знаешь?

— Не слушай ты его, все правильно, та ... с той ... круглой, ..., конечно, не подходят, но в технологиях в этих ... сказано ведь — обработать напильником можно, а потом — ... ! И все подошло, я пробовал.

— Пробовал он! А контролёр потом проверит, спросит: "Так, ..., ты, ..., какого ..., это самое, на ..., ..., напильником обтекатель обрабатывал?" Что ты ему скажешь, ..., что в технологиях, ..., написано? Во всех технологиях, ..., про напильник этот ... написано, ну и что с того?

Долго сидеть с ними Тихон не стал — их разговор был ему совершенно непонятен, к тому же они были столь увлечены беседой, что общаться с инженером явно не желали.

Во втором вагоне никого, кроме Тихона с солдатом не оказалось. Солдат этот просыпался только два раза в сутки, курил, бежал до ветру в тамбур, потом за пельменями, пил водку и снова засыпал. При этом хранил молчание, ни с кем в разговоры не вступал, лишь во время беспокойного сна бормотал что-то вроде "Это не я... Это все они... Товарищ майор... Не надо медведя... А!.." и тому подобное.

В третьем вагоне ехал щупленький ученый с редкой седой бородой, в очках с двойными линзами и нездоровым блеском в глазах. Он был один на целый вагон и первым пришел в купе к Тихону.

— О, как это хорошо, что я нашел образованного человека, инженера! — воскликнул ученый, когда сибиряк сказал ему, что работает на станции. — К тому же, судя по лицу — иностранных кровей!

— Не правда, я сибиряк, — Тихон нахмурился. Он не любил, что про него так говорят.

— Меня зовут Теодорыч. Вы знаете, Тихон, что я открыл? Уверен, никто другой об этом не смог бы вам рассказать.

— И чего ты открыл? — спросил сибиряк, а сам подумал, что ученый наверняка из разряда безумных.

Теодорыч вытащил из-за пазухи помятую схему с множеством стрелок и принялся объяснять:

— Вот смотрите. Что, вы думаете, происходит в организме у простого человека, когда он, скажем, выпьет литр спирта?

— Как понять — у простого человека? У сибиряка, что-ли?

— Да нет же, наоборот, у Homo Sapiens обычного.

— А кто этих хомов сапиенсов знает? — пожал плечами Тихон.

Ученый немного удивился:

— Так это же общеизвестный факт. Вы книги старые прочитайте — от литра даже простой водки у человека начинается интоксикация, нарушается работа головного мозга, печени, при частом употреблении возможны язва желудка, цирроз... Психика нарушается. К тому же она холодная — а значит, будет бронхит. А теперь подумайте, сколько вы водки выпиваете в год?

Тихон прикинул — по шесть-семь бутылок летом, зимой бывает по двадцать-тридцать. Пусть будет в среднем по пятнадцать... В году 365 дней, бывает меньше или больше, как начальство скажет. Умножить примерно на семь с половиной...

— Ну, тонны две с полтиной, — сказал сибиряк. — Что тут такого?

— А дело все в том, что организм обычного человека просто не способен переносить столько алкоголя! Средняя норма в мире, если верить литературе — пятнадцать литров в год! Вот в чем была загадка, и ни один ученый об этом даже не задумывался, — тут Теодорыч заговорщически пододвинулся к Тихону и сказал: — А я — понял. Все понял. Это инопланетяне сделали. Это они создали нас, Homo Sibirius, новую биологическую форму жизни! Только они могли изменить организм сибиряка таким образом, что алкоголь со временем вытесняет плазму крови и в зависимости от надобности превращается потом (вот, смотрите!) то в жиры, то в углеводы, а возможно даже и в белки! Хотя белки, в основном, берутся из мясных продуктов...

Из сказанного было понятно только слово "инопланетяне". Когда Тихон слышал об инопланетянах, он всегда вспоминал тот странный случай с возвращенными валенками. Это была его тайна, о которой мог догадываться только его сослуживец, Никанор Петрович. От остальных факт контакта с инопланетянами Тихон всячески скрывал и валенки те спрятал. Мало кому из начальства могло понравиться, что сотрудники атомной станции общаются с зелеными супостатами. Поэтому при разговоре сибиряк всегда старался уйти от этой темы.

— Вы понимаете, именно инопланетяне превратили пьянство — нашу главную сибирскую беду, в наше биологическое преимущество...

— Ты едешь-то сам куда? — спросил Тихон, взглянув в окно.

— Я? До Владивостока, — сказал ученый. — В Сибири меня не понимают. Академики смеются, говорят: придумываешь ерунду, изобретал бы лучше, как все, аппараты разные, или ракеты... А я не могу, людям нужно глаза открыть на мир, понимаете меня? Сяду там на теплоход и уеду за рубеж.

Еще в поезде ехал поэт-балалаечник и два интуриста с переводчиком. Интуристам, похоже, было чересчур холодно, поэтому они все время проводили около печки и общаться не желали. Тихон подходил к переводчику, чтобы попросить у интуристов диковинных яств, которые все иностранцы всегда возят с собой. Однако переводчик сказал, что весь нормальный провиант давно съеден, что теперь все трое едят эти чертовые пельмени, ехать далеко, и мешать им греться у печки не надо.

А вот поэт Алексаныч оказался веселым мужиком, к тому же ехал он туда же, куда и Тихон — в Балалаевск. Когда инженер зашел к музыканту, тот рассказал несколько историй. Оказывается, он с балалайкой исколесил почти всю Сибирь, от Тюмени до Якутска. Пару раз даже выступал на городских праздниках вместе с цирком.

— А ты можешь сыграть мне что-нибудь серьезное? — Осмелился попросить Тихон.

— Ну это смотря что ты называешь серьезным. Если, скажем, ты про народные песни, то это одно, про медведей...

Тихон махнул рукой.

— Да про медведей все кому не лень поют. И народные тоже. Ты мне серьезную музыку сыграй, понимаешь, о чем я?

Балалаечник посмотрел по сторонам, потом пододвинулся поближе и спросил чуть приглушенно:

— Уж не про прогрессивный металл ли ты мне тут говоришь?

Тихон молча кивнул.

... Впервые о прогрессивном металле сибиряки узнали лет пятнадцать назад, из телевизера, по одному из западных каналов. В то время руководство страны проводило либеральные реформы, и на подобные безобразия смотрело сквозь пальцы. В результате многие из мужиков стали отращивать волосы, носить поверх шапок-ушанок черные косынки-банданы, сочинять стихи на фантастические темы и в других формах подражать зарубежным музыкантам. Разумеется, сменившееся через несколько лет руководство, видя столь катастрофические последствия, включило в свою программу борьбу против прогрессивного металла. Косынки-банданы запретили шить, в большинстве городов поставили глушилки, а ярых сторонников независимой сцены ждала участь политзаключенных. Потом уровень репрессий стих, но за несколько месяцев до описываемых событий власти повелели зарегистрировать все балалайки, видимо, побоявшись повторения событий.

Алексаныч еще раз посмотрел по сторонам, потом, немного подумав, сказал:

— А почему бы не сыграть. Место тут тихое. КГБ далеко. Прослушки быть не должно. Только я забесплатно не выступаю, ты мне хоть немного, но денег дай.

Тихон порылся в пакете, достал одну нефтяную акцию и оторвал четвертинку.

— Тебе хватит?

— Конечно, а то, — балалаечник достал инструмент, прокашлялся и запел зычным баритоном:

В городе, где жили монстры,

Оказаться довелось мне.

На мои мольбы и просьбы

Отвечали: "Да вы бросьте!"