Управление

Андрей Скоробогатов

I. Сибирская Рапсодия

1. Водка.

На улице было достаточно тепло — всего минус пятнадцать по Цельсию. В такую погоду плевки не замерзают в воздухе. Вот когда в Сибири стоит настоящий мороз, минус шестьдесят — минус семьдесят, тогда лучше не плеваться. Сейчас в самом разгаре был август, и Тихон ходил в летних валенках.

Ржавый трамвай без стекол медленно ехал по серому, пустому Сибирску. Половина мужиков в салоне были уже пьяные, некоторые достали из-за пазухи балалайки и горланили веселые песни невпопад.

За окном проплывали угрюмые, крытые дощатым тротуаром и запорошенные снегом улицы городка. Лишь иногда по ним проходил мужик на лыжах или медведь. Тихону было скучно, и он решил послушать, чего говорят люди в трамвае.

На сиденье сзади о чем-то рьяно спорили двое выпивших ученых из НИИ.

— ...Да ну ты брось!

— Да я тебе говорю, ..., не прав был Эйнштейн! Эксперименты Майкельсона-Морли все доказывают, ...! Пространство-время — это полная ...!

— Не то ты говоришь, Соломоныч, ..., не то. Эйнштейн — он, это, правильный был мужик, я его уважаю. Глупо отрицать, ..., что время является четвертым измерением. Теория относительности — это как...

— Волки на рельсах, — уныло сказал из динамика прокуренный голос водителя, и трамвай остановился. — Приготовьте ружья.

"Странно, я думал, он уже выпил, — флегматично подумал Тихон, заряжая ружье, которое каждый настоящий сибиряк всегда носит с собой. — И что-то волки рано в город пришли, обычно не раньше сентября".

Мужики в салоне прекратили играть на балалайках и тоже потянулись к ружьям. С улицы слышалось волчье рычанье, и Тихон высунулся в окно. Волки были большие и голодные, они окружили трамвай и норовили запрыгнуть в его более тёплое нутро. Мужики стали палить по зверью, через несколько минут трамвай качнулся и продолжил движение, переехав чей-то труп. Разговор сидящих сзади быстро наскучил, и Тихон стал вслушиваться в разговор сидящих спереди. Там притулились молодой парень с еще короткой бородой и зрелый мужик с бородою длинной и солидной. Молодой спросил:

— Кто такие женщины?

— А это, брат, такие существа в балете из телевизера, — сказал старший и погрозил пальцем для важности. — Они ходят без шуб и ружей, в Сибири они не выжили бы.

— Так вот оно что! Теперь тогда понятно. А зачем они нужны?

Старший прокашлялся.

— А вот этого-то не известно. Старики говорят, что сначала они были нужны людям для размножения, и потом только мужики стали сами появляться, без их помощи. Но что-то не верится в это. Взять вон медведей — они в город из леса приходят. Волки оттуда же. Циркачи и интуристы по железной дороге приезжают. Инопланетяне — те на энело. А люди — они как в Сибири жили, так и будут жить. И никакие женщины им для того не нужны.

Тихон, подумал, что знает о женщинах больше, чем эти два мужика — он ведь читал Толстого и Достоевского. Но зачем нужны женщины, он тоже никогда не мог понять. Отца-воспитателя у Тихона не было, он даже отчества не имел, и рассказать о подобных вещах ему никто не мог. О своем происхождении сибиряк знал мало, слышал только, что впервые в Сибирске его увидели на вокзале, и что тогда он даже не носил бороды. Избу, ружье и лыжи в горсовете выделили, работу нашли — так и живет.

Трамвай проехал мимо фабрики по заготовке дров и остановился у НИИ. Пьяные ученые вышли на улицу и пошли по широкой синусоиде в сторону длинного деревянного здания — без лыж, по сугробам. Тихону подумалось, что все ученые не умеют пить и рано пьянеют. С другой стороны, трезвыми они бы ничего не придумали... Да ну их, ученых этих!

В трамвай вошел толстый мужик с авоськами, снял лыжи и громко заорал:

— Водка, свежая водка!

У Тихона уже было с собой две бутылки, на утро хватит. Он сидел спокойно. Многие пассажиры поднялись с сидений и принялись меняться. Продавец заломил невиданную цену — одна кунья шкурка или половина нефтяной акции за две бутылки. Люди просили сбавить цену, но дядька не соглашался. В конце концов, один из мужиков не выдержал, набил торговцу морду, отобрал авоськи с водкой и стал передавать бутылки остальным. Продавца вместе с лыжами выкинули в окно.

Снова дощатые тротуары за окном, снег и ветер навстречу. На следующей станции в салон вошли двое, один из мужиков держал в руках большие тяжелые коробки, второй же был сослуживцем Тихона, Никанором Петровичем. Увидев знакомое лицо, Петрович заметно повеселел и, сняв лыжи, уселся рядом.

Мужик с коробками прокричал на весь трамвай:

— Патроны, свежие патроны!

Пассажиры, у кого патронов было мало, подошли и стали покупать.

— Ну что, Тихон, как дела твои? — спросил Петрович.

— Тоскливо что-то мне. С утра уж такой.

— Не ел что ль вчера?

Тихон покачал головой:

— Как не ел — я ж вон дня два назад в лес на медведя ходил, сейчас на неделю мяса хватит. Просто на душе тоскливо, понимаешь.

— А ты погоди, Тихон, я тебе такого расскажу — всю тоску как топором обрубит. Пришел, я, значица, вчера домой в избу. И давай водку пить.

Петрович сделал выразительно лицо, показывая, что сейчас скажет что-то удивительное.

— Пил я ее, значит, пил, литров десять, пока противно не стало. И гляжу в окно — а тама энело большое, и светится! Вот как оно.

Тихон удивился.

— Ничего себе! Уж год их никто не видел, и опять, значит!

— Так это не все! Дальше гляжу — выходят оттудова эти зеленые, и говорят мне: неси нам, говорят, Петрович, зимние валенки Тихона — ну, я тебе их с того года не отдал еще! Так вот, эти-то и говорят: нужны они нам, ну позарез просто нужны. Ну, я, на ... с ними спорить, встал, в кладовую иду. Только руку за валенками потянул, вдруг глаза открываются: сам на полу лежу, а вокруг — ни валенок, ни инопланетян! На часы посмотрел — утро. Весь дом обыскал, и нигде нету!

— Кефир, свежий кефир... — несмело сказал вошедший на следующей остановке очередной продавец. Кефир сибиряки не любили, потому мужик был немедленно вытолкан из трамвая.

— Пропил ты мои валенки просто, Петрович, — нахмурился Тихон, еще больше расстраиваясь, и отвернулся от собеседника. Потом решил, что пора выпить, достал из кармана бутылку и прочитал этикетку:

"ВОДКА ПРОСТАЯ, 40 %. ОДОБРЕНО МИНЗДРАВОМ СИБИРИ"

2. КГБ

Атомная электростанция, на которой работали Тихон с Петровичем, снабжала энергией две соседние сверхстратегические ракетные базы, Секретный Военный Завод и лагерь с политзаключенными.

От трамвайной остановки до АЭС можно было добраться только на лыжах. Лыжи, как и винтовку, сибиряки почти всегда носили с собой и оставляли у выхода из трамвая.

— Погоди, Тихон, не поспеваю за тобой! — пыхтел Петрович сзади. — Что ж так быстро идешь?

— Опаздываем, начальство будет ругаться.

— Смотри, медведь! — испуганно сказал Петрович, останавливаясь, и поднял ружье.

Тихон пригляделся и облегченно вздохнул: медведь был знакомый, и шел он по своим делам.

— Это ж ручной, Тишка, не узнал что ли? Он на станции живет, идем.

— А, и правда, ручной... Не признал в полутьмах.

У огромных ржавых ворот станции, покрашенных в грязно-зеленый цвет, стояли два сотрудника КГБ в круглых фуражках. КГБ-исты единственные из жителей Сибирска не носили шапок-ушанок, потому что не положено, и многие были наполовину глухими — уши не выдерживали холода.

— Идут, бездельники, — сказал один из них, низкорослый и худой, махнув в сторону Тихона и Никанора рукой.

— И вправду, в лагеря бы их всех! — отозвался второй, высокий и толстый, хмуря брови. — А потом расстреливать, расстреливать...

За наполовину разрушенным забором высились пять зданий атомной станции — четыре реакторных блока и корпус обслуживания. На серой бетонной стене последнего красовались большая выцветшая красная звезда, серп и молот, а рядом висел новый герб — двуглавый медведь с балалайкой и бутылкой водки в лапах. Внутри зуб на зуб не попадал — холодно, ночью не топили. Отопление на станции, как и везде в Сибири, было печное. Тихон сел за пульт управления и сказал Никанору Петровичу:

— Сходи-ка за дровами в сарай к снабженцам. Сидеть не могу — холодина. А водки с собой мало.

Петрович ушел, а Тихон достал из-за пазухи самокрутку, спички из кармана, и первый раз за утро закурил, уставившись на приборную панель.

Пульт управления состоял из тумблеров типа ВКЛ-ВЫКЛ, красных лампочек и приборов со стрелками. Половина приборов зашкаливала, как всегда. Мужик угрюмо посмотрел на приборы и достал вторую бутылку водки.

3. Политзаключенные

Внезапно большая красная лампа, третья справа, стала мигать. Тихон мгновенно протрезвел и пнул пульт управления ногой. Мигание прекратилось лишь на пару секунд, а потом возобновилось с еще большей частотой.

— Ну что ж ты, ..., опять, что ли? — выругался Тихон и пошел к начальству в кабинет докладывать.

Начальство сидело за большим столом, сплошь уставленным бутылками водки, и выпивало. На полу валялась балалайка с порванными струнами.

— Здорово, Иваныч, тут такое дело... — начал Тихон, но начальство прервало его, грохнув граненым стаканом по столу.

— Садись, Тихон. Пей.

Пришлось выпить. После первой бутылки Иваныч сказал:

— Да-а, перевелись нынче хорошие инженеры. Все туда, — тут он указал рукой на запад, — уехали, теперь за телевизерами сидят, эти, программы придумывают для... для...

— Микрософта, — подсказал Тихон, вспомнив хитрое название.

— Во-во, и не говори. Для Микрософта. Все инженеры туда уехали. И дома у всех телевизеры, ванны, как у каких-нибудь там нефтяников. Тьфу!

Тихон тоже плюнул. Нефтяники жили в поселке к северу от Сибирска, и настоящие сибиряки их не любили. Ну разве можно уважать людей, которые не носят бороду и вместо водки пьют какую-то подкрашенную дрянь?

— Вот осталось вас в отделе четверо всего, а если инопланетяне нападут? Или мутанты из подвалов полезут? Политзаключенных — вон, втрое больше, чем мужиков во всем Сибирске! А если кто из лагеря сбежит и станцию захватывать будет? Кто обороняться станет? Эти, что ли, из КГБ?

— Да нужно им это! — отозвался Тихон и выпил еще. — Им бы только мужиков простых расстреливать.

Начальство согласно кивнуло, взяв со стола следующую бутылку.

— Снабжения никакого. Вот, опять сейчас не знаю, чем вам на неделе зарплату выдавать — водкой, дровами или табаком?

— Мне лучше табаком, — Тихон заметно повеселел. — Он нужнее. Или патронами, если будут.

— Кстати, где Вова и Василич? — спросил Иваныч, разливая по стаканам. — Я только вас с Никанором сегодня видел.

Тихон выпил, не чокаясь, и ответил:

— Василич на медведя в лес пошел. Есть хочет. А Вова — я к нему заходил вчера, он уж третий день спит. Не знаю, придет сегодня или нет.

— Безобразие... — отрешенно сказало начальство, глядя куда-то в окно.

Открыли третью бутылку. Тихон выпил из горла. Внезапно дверь со скрипом открылась, и в кабинет ввалился Петрович.

— Ну где ж ты, Тихон? Я тебе вон дров в комнату принес.

Тихон хотел ответить, но вдруг почувствовал металлический привкус на зубах, и наконец вспомнил, зачем пришел.

— Я ж что хотел сказать, Иваныч. Лампа мигает. Течь, кажись, в третьем реакторе.

— Ну, разве удивительно, — спокойно сказал Иваныч, протягивая стакан Никанору. — Снабжения никакого. Все старое. Проверять, чинить некому. И кого мы туда отправим?

— Я не пойду, у меня работы полно, — ответил Никанор и залпом осушил стакан. — Мне еще надо трансформатор ремонтировать.

Тихон тоже покачал головой и нахмурился. Лезть в реактор не хотелось никому. Начальство строго посмотрело в глаза подчиненным и почесало бороду.

— Придется снова... Эх, как не хотелось мне это все, — уныло проговорил Иваныч после небольшого раздумья и подтянул к себе большой дисковый телефон, стоявший на столе.

— Сейчас опять в лагерь звонить будет, — тихо сказал Никанор в сторону, а Тихон кивнул.

Иваныч набрал номер и стал кричать в трубку:

— Алло, это лагерь с политзаключенными?! Генерала позови! А, это ты! И тебе здорова, Николай... Слушай, не можешь послать нам штук десять заключенных?! А, да нет, ничего серьезного, штатный случай... Просто рук рабочих не хватает! Что, не слышу?! Можно?! Через полчаса? Ну спасибо, с меня должок. Должок, говорю! Ну, давай...

Положив трубку, начальство сказало:

— Ну, давайте, по местам. Сейчас приведут зэков, они нам все и починят. Ты, Тихон, в окно проследи, проводим их, когда придут.

4. Медведь

Печка нагрела воздух в комнате, окошко немного оттаяло, и в него можно было следить за воротами. Когда они открылись, мужик докурил самокрутку и поднялся с места.

Сибирское солнце в августе встает за час-два до полудня, а через два часа после обеда у горизонта остается лишь бледно-желтая полоска света. Когда Тихон вышел из здания, как раз светало. Небо было хмурое, дул сильный ветер, но инженер посмотрел на восходящее солнце, и на душе немного потеплело. И то ведь хорошо, что оно встало — в ноябре-январе солнца не поднимается вообще.

Вместе с заключенными, закованными в одну общую цепь, прибыл майор в фуражке и с пистолетом. Когда кто-нибудь шел медленнее других, он стрелял вверх и громко матерился.

— Ну, на ..., что у вас тут сломалось?

Тихон проводил их по двору к третьему блоку и открыл деревянную дверь.

— Вот, с ним что-то.

— Так что именно? — спросил сотрудник КГБ, разглядывая бетонную громаду реакторного блока.

Тихон пожал плечами.

— Не знаю, течь вроде бы.

Среди политзаключенных послышались недовольные голоса, и майор, выстрелив в воздух, крикнул:

— Так, за работу, собачьи отродья! Всех расстреляю! Реактор — проверить, течь — заткнуть! Так, а чем течь затыкать? — повернулся он к Тихону.

— А так вы сходите к Никанору, он вам тряпок даст и инструменты всякие, — сказал Тихон, поправил шапку-ушанку и пошел обратно к пульту управления, добавив напоследок: — Вы только это, в подвалы не заходите, там мутанты голодные.

На обед выдали медвежатину с водкой. Тихон ел мясо, как настоящие сибиряки, голыми руками, прямо за пультом.

— Здорово, — послышался густой, басовый голос за спиной.

Сибиряк обернулся и увидел Вову, стоящего у входа. Вова был сравнительно молод, ростом два метра с небольшим, и почти все время спал.

— И тебе здорово, — Тихон вытер руку о шубу и поздоровался с великаном.

— Я тут опоздал... — Вова зевнул. — Что без меня было?

Инженер махнул рукой.

— Да, опять реактор потек. Начальство из лагеря зэков вызвало, теперь вон чинят. Ты пей давай.

Тихон протянул сотруднику бутылку водки. В это мгновение в комнату вбежал Петрович и спросил у мужиков:

— Вы это, напильник с кувалдой не видели? Найти не могу. А заключенные просят, говорят, течь нашли, корпус обработать надо.

Вова отозвался, почесав затылок:

— Так их же Василич вчера брал, он печку у себя чинил.

— Кого брал?

— Ну инструменты наши, напильник и кувалду. Посмотри у него в каморке.

Никанор кивнул, залпом выпил водку из стоящего на пульте стакана и ушел. Вова оглянулся и сказал вполголоса:

— Я тут про такое дело в трамвае слышал, не поверишь!

— Про энело? Так и я слышал, мне вон Петрович рассказывал.

Вова махнул.

— Да нет же, не про то. Про энело ты Петровичу не верь — он пить не умеет. Тут в трамвае два мужика с Секретного Военного Завода разговаривали. Говорят, к ним интуристы приехали какие-то странные, яства диковинные привозили! Сказали — пожуешь такое яство, и сразу счастливый станешь весь. Эти интуристы всем сибирским интересуются, им тамошние аппараты по превращению воды в спирт показали, так этим все понравилось. Ну я и спросил у мужиков: говорю, а к нам на АЭС эти интуристы приедут? Они, мужики эти, и отвечают: "В городе надолго — и на АЭС приедут, и в НИИ, в лагерь, и к нефтяникам заглянут". Вот так то!

— Да... Во дела! — сказал Тихон и задумался.

Это яства диковинные — как раз то, что ему в его жизни и не хватает, понял он. Что, по сути, жизнь сибиряка? Водка, табак, медвежатина, ну, еще пельмени по праздникам. В лес пошел, медведя застрелил — сытый неделю. Бутылка, дрова есть — не холодно. А в общем-то скукота. Развлечений никаких, разве что бои кулачные стенка на стенку, НИИ скажем, против трамвайщиков, или еще на руках бороться... Вот как бы достать этих диковинных яств?.. И как выпросить их у иностранцев? Он же никогда близко не встречался с людьми из-за границы, не знал, что им нужно и как к ним обращаться...

— Скорее, скорее! — проорало начальство, вбегая в комнату. — Ружья хватайте и во двор!

Тихон мгновенно прекратил размышления, схватил ружье и спросил:

— А что такое-то?

— Мутанты из подвалов полезли! Отстреливать надо.

Вова сказал:

— Но кого-то надо же оставить за пультом! Нельзя ж без присмотра надолго.

— Да вы там давайте, — сказал Тихон, хмуря брови. — Посадите кого-нибудь.

Иваныч выругался, убежал куда-то. Через минуту они с Никанором привели упирающегося медведя Тишку и посадили на табуретку.

— Отдай ему шапку-ушанку, — сказало начальство Тихону. — Не положено медведей без ушанки за приборы сажать. На базе ракетной сверхстратегической вон посадили за красную кнопку медведя без шапки, теперь Восточное Самоа найти не могут.

Сибиряки напоили медведя водкой, натянули ему на голову ушанку Тихона и пошли во двор смотреть, что случилось.

5. Ружья

Говорят, что мутанты стали появляться в окрестностях станции еще лет двадцать назад. Поговаривали, что не обошлось тут без пьяных ученых из НИИ. КГБ, похоже, не оставил этот факт без внимания, и люди в круглых фуражках периодически устраивали лесные облавы, отлавливали мутантов и сажали в подвалы. Охранять их было некому, замки были ненадежными, и Иваныч рассказывал Тихону страшные истории о бунтах жителей подвалов.

Внутренний двор, в котором стояли все четыре реакторных блока, был покрыт сугробами после ночного снегопада, к третьему блоку тянулась цепочка следов людей из лагеря. Во дворе, у выхода из корпуса обслуживания, уже собрались все остальные работники АЭС. Трое из снабжения, два бухгалтера, весь отдел Иваныча и директор станции, Федор Степаныч. Все напряженно смотрели на голый снег около блоков, но, на первый взгляд, двор показался Тихону абсолютно пустым и тихим, и было непонятно, к чему весь этот шум.

— О, смотри, какой здоровый ползет! — сказал Терентич из отдела снабжения Никанору, показывая на четвертый блок. Петрович вскинул ружье и выстрелил. Остальные мужики, кроме Тихона и Вовы, тоже подняли двустволки и стали беспорядочно палить по двору.

— Погодите, — удивленно сказал Вова. — Я вот вообще никого не вижу, зачем стрелять-то?

— Я тоже не вижу ни ..., — проговорил Тихон.

— Так вы пили, поди, мало сегодня! — воскликнул Федор Степаныч, приостановив стрельбу. — Тут трезвому не разобраться, ну-ка нате, добавьте.

Начальник станции достал из кармана бутылку и протянул Тихону, он выпил из горла половину и отдал Вове. Протер глаза, растер замерзшие уши, заново взглянул на двор и, наконец, увидел...

Двери на всех четырех подвалах были сорваны. Мутанты медленно ползли по снегу в сторону корпуса обслуживания, толкая друг друга и перелезая через убитых сородичей. Мужики в лохмотьях с песьими головами, мужики с медвежьей шерстью, с огромными рогами, как у лося. Гигантские колючие ежи с суровыми, бородатыми лицами. Их были сотни, да что там сотни, тысячи, им не было числа, а в их глазах сквозила обреченность и ненависть. Но что самое страшное — им всем ужасно хотелось есть. Тихон понял, что из-за голода они готовы на все, поднял ружье и тоже начал стрелять.

— Вова, ты-то что стоишь, помогай! — прокричал через шум выстрелов Иваныч. — Без тебя нам не справиться!

— Ага, — кивнул, зевая, Вова и снял с плеча свое оружие. Вместо ружья и патронов он носил старинный шестиствольный пулемет и длинную пулеметную ленту, обвязанную вокруг пояса.

Полетели гильзы, и мутанты прямо на глазах стали превращаться в фарш.

— Че ж вы их в цирк-то приезжий не сдаете, Федор Степаныч? — спросил с упреком Вова у директора станции.

— Да им там уже девать некуда мутантов этих! — прокричал в ответ Федор Степаныч. — Года два назад мы им три вагона мутантов отдали, больше, говорят, не нужно. Им, видите ли, сейчас карликов подавай и женщин бородатых! А откуда я женщин в Сибири-то возьму?

— Безобразие! — согласился Иваныч, перезарядил ружье и продолжил стрельбу.

...Как это часто бывает, дорогу домой Тихон не запомнил.

6. Балалайка

Растопив поутру печь и напившись ледяной воды из бочки, Тихон понял, что уши он вчера без шапки вконец отморозил, и на работу не пойдет. Придется лечиться водкой. Водка — лучшее лекарство от любых недугов, подумал Тихон и поправил сам себя: кроме, пожалуй, душевной хандры. Конечно, если выпить водки не слишком много, литра три, настроение сначала поднимется. Однако утром хандра возвращается, и так продолжается неделя за неделей, месяц за месяцем. Год за годом. Кто-то говорит, что жизнь надо менять — а как менять? Зачем менять? Пить водку, что ли, бросить? Тогда замерзнешь, или, того хуже, как вчера — мутантов не увидишь. Работу сменить? А что он, Тихон еще умеет, кроме как за лампочками следить да на рычаги слива-загрузки топлива нажимать?

Было, конечно, время, когда Тихон делал матрешки и сдавал в специальный пункт, откуда их увозили в Европу для продажи. Специально для изготовления матрешек у Тихона в избе стоял небольшой токарный станок. Но потом большинство мужиков свой матрешечный бизнес прекратили, пункт приема матрешек закрыли, и станок уже много лет стоял без дела.

Нет, без тех диковинных яств, что должны, обязательно должны привезти на АЭС иностранцы, Тихону не обойтись.

Внезапно в голову к Тихону пришла мысль: если эти интуристы интересуются всем сибирским, то почему бы не подарить им бесконечную сибирскую матрешку? Тихон быстро накинул шубу, подошел к сараю с дровами, выбрал дюжину поленьев и вернулся в дом. Разобрал поленья по размеру, распилил на баклушки и запустил станок.

Весь день он вытачивал матрешечные заготовки, постепенно уменьшая их размер. Секрет бесконечной матрешки поведал Тихону один из его соседей, сказавший, что такие лучше продаются. Прерывался Тихон только на то, чтобы покурить, выпить водки и поесть сырой медвежатины.

Станок трещал и гудел, как ракетная установка, было пыльно, летела стружка, но Тихон не обращал внимания на подобные мелочи — ведь впереди виднелась столь желанная цель!

— Главное, чтобы интуристам понравилось... — Бормотал инженер, машинально меняя болванки и сверла. — Лишь бы яств диковинных дали...

Когда солнце зашло, Тихон стал раскрашивать заготовки, используя черную и серую краску. К вечеру в избе закончилась водка, пришлось идти к Василичу, он жил ближе всех.

Перед домом у Тихона залегла на ночевку небольшая стая волков, пришлось подстрелить пару самых крупных, остальные разбежались. В окне у Василича горел свет, скрипучая деревянная дверь была не заперта. Тихон вошел в избушку, снял в сенях лыжи и вошел в комнату. Василич сидел за столом, на котором стояла одинокая бутылка водки, и играл на балалайке "Эх, дубинушка, ухнем!"

— Сыграл бы ты лучше, Василич, что-нибудь из "Экстроверта"1, — сказал Тихон угрюмо. — А то уже всем надоела твоя дубинушка.

Группа "Экстроверт" жила в Иркутске, была достаточно хорошо известна в Сибири и играла прогрессивный металл на балалайках. Пару лет назад они даже приезжали в Сибирск на поезде, но их концерт запретил КГБ. Василич отложил балалайку и в упор посмотрел на Тихона, сделав удивленное лицо:

— Ты что, Тихон, забыл, что ли? Сажают теперь за прогрессивный металл. Велят только народные песни играть. Или про медведей. Балалайки велено зарегистрировать, и ежели кто из КГБ услышит, что не то мы на них играем — сразу в лагеря. Садись давай, пей!

Тихон присел на косоногий стул и угрюмо посмотрел на бутылку водки.

— Ну что, кстати, сходил вчера на медведя?

Василич кивнул и указал рукой на свежевыделанную шкуру, висящую над печкой.

— С чего, ты думаешь, я веселюсь и на балалайке играю? Сытый потому что. Ты мне лучше скажи, что тебя на работе не было сегодня? Начальство сказало, что это безобразие.

Тихон показал на уши:

— Уши я давеча отморозил. Шапку мою на медведя надевали, нельзя, говорят, без ушанки за приборы садить.

— Это оно верно, — кивнул Василич и протянул бутылку Тихону. — Без ушанки нельзя. А уши твои мы сейчас вылечим. Только водка заканчивается, ты допивай пока что есть, а я к Вове схожу, у него всегда полный шкаф.

Василич надел шубу, взял двустволку и лыжи с палками, у двери остановился и сказал сурово:

— Балалайку не трогай! Я ее вчера на себя записал, без письменного разрешения дать не могу.

Тихон кивнул и взял бутылку в руки. Посмотрел на этикетку:

"ВОДКА ПРОСТАЯ, 40 %. ОДОБРЕНО МИНЗДРАВОМ СИБИРИ"

7. Инопланетяне

— Такое сегодня, мужики, на работе было! — сказал пьяным голосом Вова. До этого все трое пили молча. Остались четыре бутылки из пятнадцати.

— Мне-то что ты рассказываешь, я ж сегодня был... — сказал Василич. — Вон, ему говори.

Вова повернулся к Тихону:

— С утра мы... двор от мутантов всей станцией прибирали, а к обеду пришли к нам эти... в фуражках. Говорят, из лагеря они, и спрашивают, не видали нигде десять заключенных и майора ихнего с пистолетом?

Тихон смутно помнил, что вчера действительно приходил кто-то из лагеря, но все вчерашние воспоминания затмила новость об интуристах, и поэтому он спросил:

— А... и куда они делись?

— А мне откуда знать? — ответил вопросом на вопрос Вова. — Я их вчера вообще не видел. Это ты их к блоку реакторному водил.

Василич грохнул очередной допитой бутылкой об стол и, отстранив Вову, сказал Тихону:

— Не, ты, это, не бойся. Ты тут не при чем, они сами виноваты. Мутанты в подвалах шум с выстрелами услышали, подумали, расстреливать начинают, вот и взбунтовались. А эти, в фуражках, говорят сегодня, что зря мы мутантов расстреливали. Они, говорят, тоже люди, хоть и в подвалах сидят. Жалеть их надо, говорят, не виноваты они, что радиация.

— Мужиков простых они расстреливают, а мутантов им видите ли жалко, — добавил Вова.

— Ну вот и дожалелись! — сказал Тихон сурово. — Съели мутанты майора ихнего, и заключенных тоже.

— Да нет же, говорю! — рявкнул Василич. — Вот, скажем, если бы и съели — тогда бы фуражку-то оставили! И шинель тоже, так ведь?

— Съели бы, — возразил Тихон. — С голодухи все можно, даже шерстяное.

— А пистолет металлический? — вмешался Вова. — Тоже, скажешь, проглотили? Нет, тут точно мутанты не при чем. Зэки с майором в реактор упали, и сварились там заживо!

Василич покачал головой и погрозил пальцем:

— Нет, это ты неправду говорить. Инопланетяне их под шумок забрали, для опытов! Точно, на энело увезли! Федор Степаныч так сказал, Иваныч наш тоже так думает.

Тихон нахмурился.

— Так говорили же, что про инопланетян Никанор придумал спьяну? Не прилетал никто, говорят.

Вова кивнул, и взял следующую бутылку.

— Вот-вот, и я говорю, не прилетал. Придумали они все. Пить не умеют.

Лицо у Василича стало еще краснее от злости, а Тихону подумалось, что сейчас они подерутся. Драки ему не хотелось, и он сказал, поднимаясь:

— До ветру схожу.

— Я тебе сейчас кулачком-то по роже и настучу! — рявкнул Василич на Вову, резко поднимаясь со стула. Концовку тирады Тихон не услышал, потому что вышел из избы.

Дорожка к туалету была заметена снегом, а лыжи одевать не хотелось, поэтому мужик решил идти через сугробы как был, в валенках. На третьем шаге его резко качнуло в сторону, и он упал на спину. Тихон некоторое время смотрел на ночное небо — оно было безоблачным, звезды светили ярко, складываясь в завораживающие геометрические фигуры. Внезапно потянуло на философию, и подумалось, что у звезд тоже есть свои начальники и подчиненные, заключенные и майоры — надсмотрщики. Как же они без шапок и ружей там, в ледяной прохладе космоса, висят? Светят, еще, зачем-то, и какая польза от света этого? Солнце светит — так хоть день от ночи отличить можно, если не зима, а тут — никакой пользы. Говорят, правда, ракеты наводить по звездам научились — и то славно, но тоже вон — посадят нечаянно медведя без шапки за красную кнопку, как тогда, а потом — звезды, не звезды, все равно Восточное Самоа не вернуть...

Тут Тихон вспомнил про физиологическую потребность и хотел уже подняться и продолжить нелегкий путь к туалету, как вдруг его внимание привлекла одна большая звезда. С самого начала она показалась мужику неприлично крупной на фоне более мелких светящихся точек, а тут она и вовсе начала двигаться из стороны в сторону, как огонек у папиросы, и при этом неуклонно расти в размерах. Неужели это...

"Ну нафиг... — подумал мгновенно протрезвевший Тихон, отчаянно пытаясь подняться. — Я же не как Никанор — пить умею, вроде бы... Что ж они, и мне кажутся?"

Тем временем точка окончательно превратилась в светящийся диск, энело летело на мужика прямо сверху, иногда отклоняясь от маршрута и кружась. Когда до земли оставалось каких-нибудь сто-сто пятьдесят метров, диск замедлил движение и выпустил лучи.

Тихон уже перестал пытаться встать, он просто неподвижно лежал в сугробе с широко открытыми глазами. Лучи прошлись прямо по лицу, стало страшно, и мужик заорал, но энело медленно поплыло влево, в сторону улицы. Через несколько секунд Тихон услышал медвежий рев, и увидел, как к светящемуся диску по воздуху поднимается большой бурый медведь. Он, по-видимому, просто гулял по улице, и инопланетяне забрали беднягу для опытов, подумалось Тихону, и мужик снова закричал, испугавшись, что следующим заберут его.

Скрипнула дверца избы, и послышался хруст снега под валенками. Светящийся диск с медведем, как будто бы заметив появление людей, в одно мгновение пропал.

— О, смотри, лежит. Упал, — сказал голос Вовы. — Я всегда говорил, здоровье у него слабое, не местный он. Пить не умеет.

Тихон терпеть не мог, когда ему напоминали, что он не местный — ведь в душе он был настоящим, суровым сибиряком, хоть и нашли его на вокзале. Тем более он не любил, когда ему говорили, что он не умеет пить. Но сейчас было не до обид — надо было придумать, зачем он кричал и почему до сих пор лежит в сугробе. Мужики подошли и начали поднимать коллегу.

— Ты, Вова, держи его за правую руку, а я за левую держать буду, — сказал Василич, наклонившись над Тихоном. Все лицо у Василича было в синяках. — Что ж ты кричал? Что случилось-то?

— Медведь. А я без ружья.

— Не верим, — сказал Вова, ставя Тихона на ноги. — Ни разу не помню, чтобы ты медведя пугался, ты ж не нефтяник какой-нибудь. Помнишь Аркадича? Он вообще говорил, что любой нормальный сибиряк медведя может голыми руками завалить... До туалета проводить тебя?

— Да не... не надо уже. Пойду я домой, мужики, уши вы мне вылечили, спасибо вам за это, а мне еще работу одну доделать надо.

— Темнишь ты, Тихон, — сказал с укором Василич. — Уж не энело ли видел?

— Нет, нет, не видел я его! — нахмурился сибиряк. — Я пить умею, не то что некоторые.

8. Матрешка

Иностранцев было двое — высокий и пузатый, их сопровождал переводчик, кто-то из бывших нефтяников. Все трое были безбородые и носили вместо шуб черно-красные пластиковые куртки, что сразу не понравилось Тихону. Иностранцы смотрели на него, почему-то переглядывались и посмеивались. Но, в конце концов, не важно, как они выглядят и как смотрят, главное — попросить у них тех яств диковинных...

Когда их проводили в комнату Федора Степаныча, переводчик сказал, что пузатого зовут Джон Смит, а высокого — Йохан Йохансон. Добавил что-то про сопротивление, и иностранцы раздали всем присутствующим красно-белые листовки с черной непонятной надписью:

"THE EARTH FOR THE EARTHMEN! DOWN WITH GREEN-ASSED INVADERS!"2

Никто из работников станции языка не знал, но спросить, что там написано, почему-то побоялись. Дали гостям стаканы и налили водку. Пузатый спросил через переводчика, видел ли кто-нибудь из работников инопланетян. Выяснилось, что энело видели трое из работников, включая Никанора Петровича, который принялся с новыми подробностями рассказывать о зеленых человечках, забравших Тихоновы валенки. Про майора и политзаключенных начальство велело молчать. Высокий иностранец сделал серьезное лицо и передал через переводчика, что с этими зелеными ублюдками нужно бороться и не давать им садиться на шею. Потом Джон Смит спросил, а что это у вас весь снег во дворе красный, и Федор Степаныч соврал, что это давеча на станцию волки заходили, пришлось парочку пристрелить. Судя по лицам, иностранцы не поверили, но спорить не стали. Потом начали расспрашивать откуда сибиряки берут винтовки, почем нынче водка и тому подобную ерунду, известную даже медведям.

И вдруг произошло то, чего так долго ждал Тихон. Пузатый достал из кармана куртки нечто небольшое и продолговатое, поднес ко рту и стал жевать. "Вот они какие, яства диковинные, — подумал Тихон и заметил, как часто забилось его сердце. — Вот оно какое, счастье мое". Он понял: такой удивительной возможности изменить свою жизнь, как сейчас, у него больше не будет никогда, и если и нужно что-то делать, то здесь и сейчас.

Тихон смело отодвинул стоящего рядом с иностранцами Петровича, подошел к переводчику и сказал:

— Вели им дать мне яства диковинные. Я им за это вот что дам, — и вытащил из-за пазухи свою матрешку. — Она бесконечная.

Федор Степаныч с Иванычем замолчали, удивившись наглости Тихона. Переводчик сначала раскрыл рот от удивления, потом передал матрешку иностранцам, усмехнулся и спросил:

— Какие яства?

— Ну те самые, что вот он сейчас в рот положил. От которых счастливыми люди делаются.

— О, о, мэтыресшка! Соу гуд! — сказал пузатый, не переставая жевать, и начал разбирать матрешку. Пузатый разобрал первые восемь уровней матрешки, непонятно покачал головой и собрал все обратно. Потом переводчик сказал что-то пузатому, тот что-то спросил, высокий что-то ответил, глядя на Тихона, и бывший нефтяник перевел:

— Господин Йохан Йохансон говорит, что для тебя, брат землянин, всегда пожалуйста, и спрашивает, как ты оказался в Сибири.

Тихон нахмурился. Он не знал своего происхождения и всегда смущался и сердился, когда его ему говорили, что он не местный. Но сейчас был не тот случай, когда можно было сердиться, и пришлось ответить:

— Меня мужики на вокзале нашли, а раньше что было — не знаю.

— Да он сибиряк! — вступился за сотрудника Петрович. — Даром что лицом не похож.

Некоторые почему-то посмеялись, а иностранцы, после того, как ответ Тихона перевели, кивнули и протянули ему две маленьких блестящих палочки...

9. Лыжи

К вечеру заметно похолодало, и первый раз за неделю пошел снег. Снежные вихри залетали в трамвай, пронизывающий ветер дул в лицо, угрюмые одинаковые деревянные избушки медленно проплывали мимо, и казалось, что путь до дому длится вечность. Все знакомые мужики с работы остались праздновать получение зарплаты, и Тихон ехал один. Водка, купленная с утра, к концу рабочего дня кончилась, а согреться было жизненно необходимо. Через две остановки Тихон не выдержал, подошел к балалаечнику, играющему на весь трамвай "Эх, дубинушка, ухнем!", дал ему в морду и отобрал водку. Кто-то из мужиков запротестовал и чуть не завязалась драка, но на рельсах внезапно появились волки, и всем пассажирам пришлось пострелять, а про балалаечника потом забыли. От водки стало немного теплее, и все мысли были об одном — поскорее бы домой, поскорее бы сесть за стол, достать из кармана диковинные яства и, наконец, съесть...

Остановка. Тихон надел лыжи и через метель медленно пошел по запорошенной лыжне к дому. Через метров двести он увидел большого медведя, бегущего навстречу по улице. Снял с плеча ружье и внезапно понял, что в кармане остался всего один патрон. Медведь, похоже, был людоедом, морда вся в крови, и от выстрела зависела жизнь. Тихон зарядил ружье, вспомнив высказывание старика Аркадича, что любой сибиряк может завалить медведя голыми руками. Сейчас он понял, насколько это далеко от действительности — такой медведь тяжелее мужика в пять раз, и если придавит — смерть неминуема. Вспомнил про яства в кармане, которые так и не попробовал, со злостью посмотрел на приближающегося хищника, прицелился и выстрелил. Медведь зарычал и повалился. Тихон опустил ружье и мысленно прикинул расстояние, которое разделило его со смертью — медведь лежал в пяти метрах от концов лыж. "И все же я настоящий сибиряк", — подумал Тихон и первый раз за день улыбнулся.

Придя домой, Тихон запер дверь, растопил печь, положил в шкаф коробки с табаком, достал из кармана две блестящие палочки, положил на стол и стал разглядывать. Обертка, похоже, была сделана из глянцевой бумаги, на ней были маленькие рисунки и надписи на непонятном языке. Тихон осторожно снял ее с одной из палочек и подумал, что обязательно повесит на стенку, как картину. После бумажной была вторая обертка, сделанная из фольги, сибиряк развернул ее и увидел сами яства — десять маленьких белых комочков. Тихон сгреб их все и отправил в рот.

Яства оказались похожи по твердости на резину, но были такими сладкими и пахучими, что на душе сделалось удивительно хорошо.

"Все же эти иностранцы молодцы, — подумал Тихон. — Они умеют делать человека счастливым, хоть сами и странные. Вообще — какая разница, сибиряк ты или с Запада — все мы братья, все равно по одной земле ходим..."

Тихон подошел к шкафу и первый раз за долгое время посмотрел в зеркало. Несмотря на черную блестящую кожу и вечно грустные, карие миндалевидные глаза, лицо у него сегодня просто светилось от счастья. Он снова улыбнулся белоснежной широкой улыбкой, снял шапку, пригладил кудрявые черные волосы и сел обратно за стол.

Яркие лучи света ударили в окно. Тихон от неожиданности проглотил яства и пошел во двор посмотреть, откуда исходит свет.

Во дворе стояла большая летающая тарелка, свет шел изнутри, пробиваясь через тонкий, словно бумажный корпус. Снежинки падали и таяли на белой поверхности. Тихон замер у двери и молча смотрел, как плавно опускается сверкающий трап, как три маленьких сине-зеленых существа выходят из энело и медленно, покачиваясь, идут в его сторону. Страха, как в тот раз, не было, вся картина несла покой и умиротворенность, и Тихон подумал: "Какая разница, люди — не люди. Белые, черные или зеленые — у всех у нас Разум есть, все мы в одном Космосе вращаемся".

И не важно, что там думают про инопланетян иностранцы, когда-нибудь они все поймут, как понял сейчас Тихон...

Верхними конечностями средний, самый крупный из инопланетян держал нечто большое и черное, он подошел к онемевшему сибиряку, протянул это нечто и сказал бесцветным, спокойным голосом:

— На, Тихон... Возьми свои зимние валенки.

II. Сибирское странствие

1. Директор.

Директор станции Фёдор Степаныч был немало удивлен. За окном было темно, и он зажег настольную лампу.

— И чего они просят?

Начальник отдела снабжения Терентич нерешительно переминался с ноги на ногу, потом попросил водки, сделал пару глотков и ответил:

— Так ведь это... Стало быть, охрану к себе просят приставить, из КГБ. Или пулеметы выдать, как у Вовы. Говорят, что это, стало быть, спасу им нет от инопланетян. Преследуют, говорят, повсюду. Принять меры просят, иначе, говорят, голодовку объявим и в сарае запремся насовсем.

Федор Степаныч нахмурился.

— Та-ак. Ты, что, Терентич, знал об инопланетянах и не доложил? Сказано ведь было, о любом факте контакта с этими... гимо... гомо... ну зеленые эти, как их!

— С гемоноидами? — несмело предположил Терентич.

— Во-во, с гемороидами, о любом контакте — сообщать не откладывая! Чего же ты молчал, за такое можно и расстрел!

Директор замолчал и в упор, с укором посмотрел на своего подчиненного. Начальник отдела снабжения обреченно стянул с себя шапку-ушанку и забормотал, заикаясь:

— Так я... это... и-и не видал ничего такого... Не было в отделе инопланетян никаких, и контактов, стало быть, тоже. Видать, пить Никита с Лаврентичем не умеют, вот и напридумывали всего. Я уж с неделю, это самое, гляжу — они странные какие-то ходят, то сетку поверх ушанки натянут, то двустволки в небо нацелят и пуляют не пойми во что.

Федор Степаныч неопределенно хмыкнул и открыл дверцу шкафа. Как человек образованный, и даже немного интеллигентный, он хранил всю водку в закрытом шкафу, а не как другие — в авоськах и раскидают по всей комнате. Налил в стакан, не торопясь выпил и продолжил разговор.

— А если, скажем, все то, что они говорят — правда? И инопланетяне наших сотрудников повсеместно преследовать стали? А? Если инопланетная угроза, понимаешь, уже свои зеленые руки да на ядерную энергетику, понимаешь, растопырила? Что тогда нам делать?

Терентич махнул рукой.

— Да ну их, Федор Степаныч. Преследуют — так и пусть себе преследуют, ну разве это наша с вами забота? Кому надо сообщим, те, ну это самое, быстро с ними разберутся. Ракету — это самое, и вот, нету никого.

— Да нужно им с инопланетянами разбираться. Им лишь бы мужиков сажать да расстреливать, — пробормотал директор, задумчиво глядя в одну точку. Потом вдруг спохватился, вспомнив, что такое говорить при подчиненных не положено, залпом осушил стакан, поперхнулся и спросил: — Кхе-м, ну хорошо, вот объявили Никита с Лаврентичем голодовку. Кого ж мы тогда в Балалаевск отправим, если весь твой отдел в сарае сидит? Ты сам поедешь, что ли?

— Так ведь, стало быть, не положено мне, Федор Степаныч... — Терентич уставился в пол и стал мять в руках ушанку. — Я же, это самое, начальник, все же... Мне вон завтра на фабрику за дровами ехать.

— Я вот тоже думаю, что тебе не положено... — Федор Степаныч почесал подбородок и задумался. — Дрова, опять же. Вот почему так бывает? Когда не надо — бегают перед носом, отгулы просят, или, того хуже, понимаешь, водку в аванс. А когда необходимость есть — в сарае запрутся и инопланетян каких-то боятся. Ну что ж, будем привлекать людей из других отделов.

Решительно пододвинул к себе большой дисковый телефон и набрал трехзначный номер.

— Алло! Иваныч! Алло! — Заорал он в трубку, но мешали помехи. Попытки разговора продолжались с полминуты, в конце концов Федор Степаныч выругался, положил трубку и сказал Терентичу. — Ну, все тогда, ты можешь идти, но по дороге зайди к Иванычу в соседнюю комнату и позови сюда.

К вечеру вопрос с поездкой был решен.

2. Страна

Сейчас уже никто точно не помнит, когда и почему Сибирь стала независимой. Тем не менее, по вопросу истории безумные ученые из НИИ выдвигают две гипотезы.

Первые ученые утверждают, что все это случилось в конце холодной войны, когда после подземных ядерных испытаний Земля начала мутировать. Одни территории, к примеру, Европа с Америкой, стали резко уменьшаться в размерах, а другие — например Сибирь, или Восточное Самоа, наоборот, стремительно увеличиваться, словно планету в этих местах пучило. Новообразовавшиеся пространства в Сибири сразу заполнялись стандартными лесом, снегом и медведями. Так или иначе, площадь Сибири увеличилась в пять раз и стала занимать почти четверть земной суши. Управлять такой огромной и дикой территорией стало невозможно, поэтому тогдашние власти Союза отказались от своих восточных земель и сосредоточились на экспансии Европы.

Эта теория считается основной, однако, она не дает ответов на ряд важных вопросов. Во-первых, почему в Сибири стало так холодно? Ведь раньше, если судить по умным книжкам, плюсовая температура летом держалась несколько месяцев, а световой день был намного длиннее. Во-вторых, зачем понадобилось столько снега и медведей? Это оставалось загадкой. И, наконец, главный вопрос — откуда взялись инопланетяне?

Именно поэтому другие ученые, которые находятся в оппозиции, выдвигают вторую гипотезу. По их мнению, независимая Сибирь была искусственно создана некоторым Высшим Разумом, "Сверх-мужиком", который исказил нормальную советскую действительность и создал на базе ее новую — с медведями, водкой и инопланетянами. Таким образом, все происходящее вокруг напоминает представление цирка, только вместо декораций — леса и просторы сибирские. Приезжие специалисты-иностранцы одно время очень интересовались трудами по этой теории, и даже говорили что-то о виртуальной реальности. Разумеется, КГБ не оставлял без внимания подобные псевдонаучные домыслы, и большинство ученых, поддерживавших "цирковую теорию мира", давно сидело по лагерям...

Но Тихону этим холодным февральским утром было не до науки. Голова раскалывалась, хотелось есть и пить. Разум привычно подсказывал, что надо быстрее брать двустволку и идти в лес на медведя, а лучше — на лося. Однако место, в котором очнулся сибиряк, совсем не напоминала родную избушку. Комнатка была тесной, окошко маленьким, а пейзаж за окном непрерывно менялся. Внезапно мужик понял, где он находится, и испуганно вскочил с деревянной скамьи.

Тихон ехал в поезде по Транссибирской Магистрали.

Как он здесь оказался, было непонятно. Еще раз огляделся по сторонам. В купе помимо него никого не было, на полу стояли большая ржавая канистра и вещевой мешок. Ружье висело на вешалке, лыж сибиряк не нашел. Открыв мешок, Тихон обнаружил там пять бутылок водки, большую коробку патронов, пачку нефтяных акций и папиросы со спичками. Кто их туда положил и как долго сибиряк на этом продержится, оставалось загадкой. Осмотрел канистру. Сверху на крышке стоял большой желто-черный знак. Подобные знаки были нарисованы повсеместно на их атомной станции, но Тихон все время забывал, что именно они обозначают. Сбоку черной краской, через трафарет, была нанесена надпись:

"ОТХОДЫ ЯДЕРНЫЕ. ДОСТАВИТЬ В БАЛАЛАЕВСКИЙ УТИЛИЗАЦИОННЫЙ ПОЛИГОН"

— Так вот, значит, куда меня отправили, — проговорил Тихон и присел на скамью. — Но почему меня?

Напрягся, пытаясь вспомнить вчерашнее. Всплыло из памяти лицо начальства, фраза "Ну что, за поездку!" Медведь на табуретке. Затем здание вокзала. Все говорило о том, его напоили, возможно, даже со снотворным — Тихон не помнил, чтобы раньше у него так болела голова, даже когда пил больше десяти литров.

— За что ж они меня так? — нахмурился Тихон, и в голове появилась мысль о мести.

Взять бы вот, повернуть назад, вернутся на станцию, да и вылить всю эту канистру на голову Иванычу. Пусть знает, как насильно мужиков в другой город отправлять, а уж мутирует — не мутирует, это Тихона не касается. Мог бы, если уж на то пошло, Вову с канистрой отправить — тот здоровее, и вооружен лучше. К тому же у Тихона работа ответственная — ему надо за приборами следить, нет ведь, посадили теперь вместо инженера медведя непутевого — того и гляди, вся станция на воздух взлетит.

С другой стороны, в командировке были свои плюсы. Тихон с самого приезда в Сибирск не выезжал из города, а память о молодости, когда он жил далеко отсюда и видал, наверное, другие земли, давно стерлась. Так хоть мир повидает. К тому же рано или поздно наступает момент, когда хочется отдохнуть от любой работы, и такой возможности можно было только радоваться.

Несколько приободренный этой мыслью, Тихон поднялся и вышел из купе.

Никаких других звуков, кроме ритмичного стука колес, не было слышно. Сибиряк решил посмотреть, есть ли у него попутчики. Соседние два купе были пустыми, а в третьем от начала вагона спал какой-то пьяный солдат. На полу валялась бумажная папка с надписью "Совершенно Секретно!". "Может быть, он знает, где мы сейчас находимся", — подумал мужик, и толкнул солдата в бок. Тот пробормотал что-то про ядерные секреты и снова заснул.

Оставался один способ узнать, где сейчас едет поезд и долго ли еще до Балалаевска. Тихон повернул в коридор и направился к машинисту.

3. Поезд

В кабине машиниста было жарко. Сам машинист был с длинными густыми усами и почему-то не носил бороды. Видимо, потому что пекло от котла. Рядом на маленьком табурете сидел истопник, он же помощник машиниста, тоже безбородый.

— Утро доброе, — поздоровался Тихон и протянул руку.

— Доброе-то оно, конечно, доброе, только совсем не утро, — сказал машинист и поздоровался с сибиряком. — Сейчас, почитай, десять часов вечера. Хотя, кто его сейчас разберет — утро оно, или, скажем, вечер? Когда солнце непонятно в каком месте находится.

— Меня Тихоном зовут, отчества нету. Не скажешь, давно ли от Сибирска отъехали? Вернутся не поздно?

Машинист расхохотался, а истопник глупо хихикнул и замолчал. Еще бы, ведь он истопник, ему много говорить не положено.

— Леонидыч меня звать. А про то что вернутся — это ты лихо загнул, да. Хотя... если по-другому посмотреть, рано или поздно мы, конечно, повернем. Только случится это не раньше Владивостока, а до него еще, почитай, двенадцать тысяч верст пути. Это, значит, еще суток шестнадцать, ежели без остановок. Сибирь она большая. А откуда ты такой взялся странный, вагон какой?

— Второй, — сказал Тихон, а сам нахмурился.

— Во втором, значит. А я уж тут про второй-то вагон и забыл совсем. Думал, молчат, за едой не ходят, так и печку у вас топить не надо. Вторые сутки уже, почитай, едем.

— Меня сюда насильно посадили, — признался Тихон.

— Я видел, — пропищал тонким голоском истопник. — Его сюда два мужика занесли, один здоровый с пулеметом, а у второго борода рыжая.

"Вова и Василич", — понял Тихон и захотел спросить истопника, не сказали ли они ему чего, но машинист рявкнул:

— Помолчи, истопник! Лучше проверь котел и принеси нам водки. И печь растопи во втором.

Мужичек поднялся с табуретки и убежал, а Тихон вспомнил про голод и спросил:

— Да, а покушать у вас есть?

— Есть, а как же.

Тихон повеселел.

— А что есть?

— У нас на железной дороге одна еда — пельмени. Медвежатину не положено.

Вот это да, подумалось Тихону — пельмени! В Сибирске пельмени выдавались по талонам, и то — только в праздники, потому считались деликатесом.

Пока в большой кастрюле варилась еда, Тихон сидел вместе с машинистом, пил водку и смотрел вперед, на магистраль. Одинокие фонари стояли через каждые полкилометра, в остальное время единственным источником света оставалась тусклая лампа, которая свисала на проводе с потолка и гасла при сильных толчках. За окном проплывали ели и сосны, сосны и ели, и ничего больше. Сибиряк спросил:

— А каково оно, на железной дороге работать? Тяжело?

— Ну, это смотря когда, — сказал Леонидыч и пригладил усы. — Если, к примеру, летом или весной — то оно, конечно, тяжело. Тут и лоси мигрируют, и бродяги лесные вдоль Магистрали шастают. Волки, опять же. У военных учения, едешь вот так вот — а перед тобой кто-то спьяну бомбы с самолетов сбрасывает. А зимой — ты погляди, сколько народу в поезде — ну не больше десяти человек на все пять вагонов! Все по домам сидят, на печках. У кого телевизеры есть — те сидят, телевизеры смотрят, остальные водку пьют, ну это понятно. Не ездит никто. Потому проблем мало. Одно плохо — холодно, больше спиртного расходуешь.

— Это да... Сложно поездом управлять? — спросил Тихон и вгляделся в приборы. — Просто я инженер, мне это интересно.

— А что им управлять? Знай себе только на станциях тормози, да потом пару поддавай. Дорога-то до Владивостока прямая, без поворотов. Развилки только у вокзалов. Ночью истопник все за меня делает. А если про приборы... Никогда я в этих приборах ничего не понимал. Да и никто, мне кажется, в них не понимает, в приборах этих. Зачем это нужно?.. Только сами ученые, что их выдумали — те, ясно дело, понимают, им это по душе. Вот ты инженер — ты разбираешься?

— А что в них разбираться, — пожал плечами Тихон, вспомнив свой пульт управления на атомной станции. — Все равно зашкаливают. Лишь бы лампы красные не мигали.

Машинист согласно кивнул, пригладил усы и налил в алюминиевые кружки водки.

4. Попутчики

В поезде, как позже выяснилось, ехало девять человек, не считая Леонидыча с истопником. Есть пельмени все ходили в разное время, но с некоторыми все же Тихон успел пообщаться.

В первом вагоне ехали трое рабочих из Секретного Военного Завода. Когда инженер вошел в их купе, они вели какую-то бурную дискуссию с использованием профессиональных выражений.

— Так я потом эту ... в ту ... штуку и того, вставил, что, ..., не так надо было, скажешь?

— Ага, ... он! А то что, ..., та ... штука с той ... по размеру не подходят, ты знаешь?

— Не слушай ты его, все правильно, та ... с той ... круглой, ..., конечно, не подходят, но в технологиях в этих ... сказано ведь — обработать напильником можно, а потом — ... ! И все подошло, я пробовал.

— Пробовал он! А контролёр потом проверит, спросит: "Так, ..., ты, ..., какого ..., это самое, на ..., ..., напильником обтекатель обрабатывал?" Что ты ему скажешь, ..., что в технологиях, ..., написано? Во всех технологиях, ..., про напильник этот ... написано, ну и что с того?

Долго сидеть с ними Тихон не стал — их разговор был ему совершенно непонятен, к тому же они были столь увлечены беседой, что общаться с инженером явно не желали.

Во втором вагоне никого, кроме Тихона с солдатом не оказалось. Солдат этот просыпался только два раза в сутки, курил, бежал до ветру в тамбур, потом за пельменями, пил водку и снова засыпал. При этом хранил молчание, ни с кем в разговоры не вступал, лишь во время беспокойного сна бормотал что-то вроде "Это не я... Это все они... Товарищ майор... Не надо медведя... А!.." и тому подобное.

В третьем вагоне ехал щупленький ученый с редкой седой бородой, в очках с двойными линзами и нездоровым блеском в глазах. Он был один на целый вагон и первым пришел в купе к Тихону.

— О, как это хорошо, что я нашел образованного человека, инженера! — воскликнул ученый, когда сибиряк сказал ему, что работает на станции. — К тому же, судя по лицу — иностранных кровей!

— Не правда, я сибиряк, — Тихон нахмурился. Он не любил, что про него так говорят.

— Меня зовут Теодорыч. Вы знаете, Тихон, что я открыл? Уверен, никто другой об этом не смог бы вам рассказать.

— И чего ты открыл? — спросил сибиряк, а сам подумал, что ученый наверняка из разряда безумных.

Теодорыч вытащил из-за пазухи помятую схему с множеством стрелок и принялся объяснять:

— Вот смотрите. Что, вы думаете, происходит в организме у простого человека, когда он, скажем, выпьет литр спирта?

— Как понять — у простого человека? У сибиряка, что-ли?

— Да нет же, наоборот, у Homo Sapiens обычного.

— А кто этих хомов сапиенсов знает? — пожал плечами Тихон.

Ученый немного удивился:

— Так это же общеизвестный факт. Вы книги старые прочитайте — от литра даже простой водки у человека начинается интоксикация, нарушается работа головного мозга, печени, при частом употреблении возможны язва желудка, цирроз... Психика нарушается. К тому же она холодная — а значит, будет бронхит. А теперь подумайте, сколько вы водки выпиваете в год?

Тихон прикинул — по шесть-семь бутылок летом, зимой бывает по двадцать-тридцать. Пусть будет в среднем по пятнадцать... В году 365 дней, бывает меньше или больше, как начальство скажет. Умножить примерно на семь с половиной...

— Ну, тонны две с полтиной, — сказал сибиряк. — Что тут такого?

— А дело все в том, что организм обычного человека просто не способен переносить столько алкоголя! Средняя норма в мире, если верить литературе — пятнадцать литров в год! Вот в чем была загадка, и ни один ученый об этом даже не задумывался, — тут Теодорыч заговорщически пододвинулся к Тихону и сказал: — А я — понял. Все понял. Это инопланетяне сделали. Это они создали нас, Homo Sibirius, новую биологическую форму жизни! Только они могли изменить организм сибиряка таким образом, что алкоголь со временем вытесняет плазму крови и в зависимости от надобности превращается потом (вот, смотрите!) то в жиры, то в углеводы, а возможно даже и в белки! Хотя белки, в основном, берутся из мясных продуктов...

Из сказанного было понятно только слово "инопланетяне". Когда Тихон слышал об инопланетянах, он всегда вспоминал тот странный случай с возвращенными валенками. Это была его тайна, о которой мог догадываться только его сослуживец, Никанор Петрович. От остальных факт контакта с инопланетянами Тихон всячески скрывал и валенки те спрятал. Мало кому из начальства могло понравиться, что сотрудники атомной станции общаются с зелеными супостатами. Поэтому при разговоре сибиряк всегда старался уйти от этой темы.

— Вы понимаете, именно инопланетяне превратили пьянство — нашу главную сибирскую беду, в наше биологическое преимущество...

— Ты едешь-то сам куда? — спросил Тихон, взглянув в окно.

— Я? До Владивостока, — сказал ученый. — В Сибири меня не понимают. Академики смеются, говорят: придумываешь ерунду, изобретал бы лучше, как все, аппараты разные, или ракеты... А я не могу, людям нужно глаза открыть на мир, понимаете меня? Сяду там на теплоход и уеду за рубеж.

Еще в поезде ехал поэт-балалаечник и два интуриста с переводчиком. Интуристам, похоже, было чересчур холодно, поэтому они все время проводили около печки и общаться не желали. Тихон подходил к переводчику, чтобы попросить у интуристов диковинных яств, которые все иностранцы всегда возят с собой. Однако переводчик сказал, что весь нормальный провиант давно съеден, что теперь все трое едят эти чертовые пельмени, ехать далеко, и мешать им греться у печки не надо.

А вот поэт Алексаныч оказался веселым мужиком, к тому же ехал он туда же, куда и Тихон — в Балалаевск. Когда инженер зашел к музыканту, тот рассказал несколько историй. Оказывается, он с балалайкой исколесил почти всю Сибирь, от Тюмени до Якутска. Пару раз даже выступал на городских праздниках вместе с цирком.

— А ты можешь сыграть мне что-нибудь серьезное? — Осмелился попросить Тихон.

— Ну это смотря что ты называешь серьезным. Если, скажем, ты про народные песни, то это одно, про медведей...

Тихон махнул рукой.

— Да про медведей все кому не лень поют. И народные тоже. Ты мне серьезную музыку сыграй, понимаешь, о чем я?

Балалаечник посмотрел по сторонам, потом пододвинулся поближе и спросил чуть приглушенно:

— Уж не про прогрессивный металл ли ты мне тут говоришь?

Тихон молча кивнул.

... Впервые о прогрессивном металле сибиряки узнали лет пятнадцать назад, из телевизера, по одному из западных каналов. В то время руководство страны проводило либеральные реформы, и на подобные безобразия смотрело сквозь пальцы. В результате многие из мужиков стали отращивать волосы, носить поверх шапок-ушанок черные косынки-банданы, сочинять стихи на фантастические темы и в других формах подражать зарубежным музыкантам. Разумеется, сменившееся через несколько лет руководство, видя столь катастрофические последствия, включило в свою программу борьбу против прогрессивного металла. Косынки-банданы запретили шить, в большинстве городов поставили глушилки, а ярых сторонников независимой сцены ждала участь политзаключенных. Потом уровень репрессий стих, но за несколько месяцев до описываемых событий власти повелели зарегистрировать все балалайки, видимо, побоявшись повторения событий.

Алексаныч еще раз посмотрел по сторонам, потом, немного подумав, сказал:

— А почему бы не сыграть. Место тут тихое. КГБ далеко. Прослушки быть не должно. Только я забесплатно не выступаю, ты мне хоть немного, но денег дай.

Тихон порылся в пакете, достал одну нефтяную акцию и оторвал четвертинку.

— Тебе хватит?

— Конечно, а то, — балалаечник достал инструмент, прокашлялся и запел зычным баритоном:

В городе, где жили монстры,

Оказаться довелось мне.

На мои мольбы и просьбы

Отвечали: "Да вы бросьте!"

Толку только? Нету толку!

Подарили б шестистволку!

И патронов бесконечных

Для победы быстротечной!

После куплетов последовало долгое соло с двуручным теппингом, свипом и квинтовым риффом. Тихон с упоением слушал чудесную музыку, и ему подумалось — вот бы тоже купить балалайку, научиться играть что-нибудь серьезное... Внезапно послышались шаги в коридоре, и поэт прекратил игру. Оказалось, это иностранцы шли по коридору за пельменями, и опасности никакой не было. Тем не менее, балалаечник немного испугался, забрал инструмент и ушел куда-то из купе.

5. Остановка

Следующей ночью (ночь ли это была, сказать сложно, в общем, время, когда большинство из пассажиров спали) поезд внезапно остановился. Тихон проснулся от резкого толчка и посмотрел в окно. Сосен и ёлок больше не было видно. Снаружи кружили снежные вихри, за которыми проступали контуры больших полуразрушенных зданий. "Неужели это Балалаевск?", — подумал Тихон и пошел к машинисту.

В кабине уже собрались почти все пассажиры, не было только иностранцев и солдата.

— Брошенный город, — пояснил Леонидыч. — То ли Омск тут был, то ли Томск, сейчас уже никто точно не скажет. Старый какой-то город, одним словом, с большими домами. Сейчас тут одни медведи живут да беглецы из лагерей собираются. Еще, говорят, мутанты обитают. Сколько таких городов-то в Сибири, никто и не скажет теперь.

Сибиряку сразу невольно вспомнились строчки из вчерашней песни, и он переглянулся с балалаечником.

— А чего встали? — спросил затем Тихон.

— Как чего, запасы надо пополнить. Тут за вокзалом складов не меряно, патронов, сигарет, консервов всяких. Хоть консервы и не положено, мы с истопником их в городах потом на водку и пельмени меняем. Кстати, и водка в складах встречается. Одно плохо — опасное дело, у меня знакомый машинист был, Капитоныч, так его дикие мужики... Прямо на глазах у пассажиров то и это самое, растерзали. Ну ладно, кончаем разговоры разговаривать. Ты, Тихон, пожалуй, с нами пойдешь, остальные — куда кто хочет, возвращаемся через полтора часа. Ждать не будем.

Пассажиры торопливо пошли за ружьями в свои купе. Тихон впервые за поездку подумал, что не знает, где его лыжи, спросил и ему подсказали — лыжи все казенные и выдаются на выходе из первого вагона. Прихватив двустволку и бутылку водки для согреву, инженер вернулся в первый вагон. Машинист с помощником в этот момент как раз вытаскивали из кладовки большие санки.

— Ну что, готов? — спросил машинист.

— Ага, — отозвался Тихон и, услышав шаги за спиной, обернулся.

В проходе стоял Теодорыч, вооруженный старинным пистолет-пулеметом с большим дисковым магазином. Было непонятно, как столь хилый человек управляется с таким достаточно тяжелым оружием.

— Господа... — несмело сказал ученый, потом, увидев недовольство окружающих, поправился. — Мужики, можно я с вами пойду? Не терпится посмотреть на заброшенный город, может, там я найду новые доказательства своей теории, и более того, смогу...

— Пусть идет, — прервал его Леонидыч и пригладил усы. — Только учти, много припасов мы тебе не дадим. Водки на поездку мало выделяется, всего двести литров, приходится вот пополнять.

Когда санки были вытащены и поставлены на сугроб, все четверо поочередно надели лыжи и вышли из вагона. Тихон покинул поезд последним и, повернувшись, впервые оглядел его.

Грязный, длинный серо-зеленый локомотив с двуглавым медведем и пять перекошенных вагонов выглядели совсем одиноко среди пустынных снежных просторов брошенного города. Сверху, над локомотивом, виднелось дуло какого-то большого орудия. "Иначе нельзя, — подумал Тихон. — По таким землям глухим путь пролегает, что ехать небезопасно, без орудия никуда".

— Ну, ты что глазеешь, танковых пулеметов не видел? Идешь с нами, али как? — спросил Леонидыч, заметно отдалившийся от поезда. — Нам вдвоем сложно будет управиться, а ученого я не считаю.

— Ага, сейчас, — Тихон поправил шапку, ремень двустволки и направился вслед за тремя мужиками.

Здание местного вокзала было заметно больше того, что был в Сибирске, и был не деревянным, а кирпичным. Его фасад со шпилем возвышался над путями, как бы напоминаная о былом величии старой, еще не мутировавшей Сибири. Сквозь снежные вихри просматривалась большая надпись "ОМСК" на фасаде, но Тихон подумал, что это может быть и Томск — в случае, если первая буква отвалилась. Прямо над шпилем висела луна, казавшаяся глазом какого-то чудовища. Со стороны города, издалека, слышался волчий вой.

Леонидыч направил группу вдоль полотна, затем обогнул здание вокзала и скатился с крутой горки на старую улицу.

— Разрешите спросить, далеко ли еще? — послышался голос Теодорыча.

— Решил с нами идти, так не спрашивай, — буркнул Леонидыч. — Лучше на вот, санки тащи.

Улица, казалось, идет в темную бесконечность — такой длинной она была. Единственным источником света были луна и звезды, глаза Тихона уже привыкли к темноте, и он с любопытством рассматривал здания брошенного города. Первые этажи были наполовину засыпаны снегом, кое-где остались вывески с надписями "ПРОДУКТЫ", "ВОДКА", "РУЖЬЯ". На одном здании сверху Тихон различил большую надпись "ВПЕРЕД К СВЕТЛОМУ БУДУЩЕМУ" и подумал, что сейчас уже такая надпись не актуальна.

Сейчас Большое Начальство выдвигало совсем другие лозунги — "ПОКА ЧТО ТАК, А ПОТОМ — ПОСМОТРИМ", "ПЕЙ, А ТО ЗАМЕРЗНЕШЬ", "СПИ, ПЕЙ И ЕШЬ, И БУДЬ ЧТО БУДЕТ" и самый популярный: "ОСТОРОЖНО, СИБИРЯК! МЕДВЕДИ". По поводу последнего ходило много шуток, некоторые искажали смысл и говорили "ОСТОРОЖНО, МЕДВЕДЬ! СИБИРЯКИ" или "ОСТОРОЖНО, СИБИРЯК! НАЧАЛЬСТВО", но потом такой нездоровый юмор стали пресекать, поговаривали, что некоторых юмористов даже посадили.

Вообще Большое Сибирское Начальство вело себя крайне непостоянно. Было даже непонятно, в каком точно городе это Начальство располагается. Одно время столицей был Сибирск, но потом на собрании было решено перенести столицу подальше от Европы, и она некоторое время располагалась в Саяногорске. Однако, некоторые Большие Начальники были недовольны подобным перемещением, поэтому так и остались в Сибирске. Затем, один из тогдашних Больших Начальников, Степан Степаныч, возглавлявший тяжелую металлургию, поругался с остальными и переехал в Тюмень, самый теплый, ввиду близости к Европе, город Сибири. Туда он переманил всю интеллигенцию из Сибирска. Двоевластие продолжалось более трех лет, но все прекратилось в связи с Сибирско-Китайской Войной.

По сути, многие даже и не поняли, что началась война. Политические карты мира давно устарели, и большинство населения полагало, что других земель, кроме Запада и Сибири, уже и не осталось. К тому же, массированные военные действия в городах не велись, а основной тактикой китайцев была массовая сдача в плен. Таким образом, планировалось переполнить тюрьмы и лагеря, поднять многочисленные бунты и свергнуть правительство. Как бы ни так...

Исправительные учреждения Сибири являлись вторым после нефти и газа источником государственного дохода, и осужденных, с самых первых дней независимости, свозили туда со всей Европы и бывшего СССР. Отдел туризма и исправительных учреждений, поддерживаемый КГБ, вкладывал большие средства в основание все новых и новых лагерей. К моменту начала войны их насчитывалось несколько тысяч — больше, чем городов в Сибири. Бедные китайцы не могли предположить, что мест в тюрьмах и лагерях Сибири хватит на все мужское население Китая.

Видя, что их тактика не приносит результатов, китайские командиры сменили стратегию — теперь планировалось незаметно колонизировать территорию Сибири, засылая вглубь страны отряды поселенцев. По крайней мере, об этом сообщали шпионы из КГБ. Дальнейшая судьба этих отрядов никому не известна — скорее всего, они просто заблудились на огромных однообразных сибирских просторах, либо замерзли и их съели медведи. Видя, что Сибирь не победить, стороны заключили мир, по которому Китай выплачивал сибирякам огромные контрибуции табаком, спиртом и пельменями, а Сибирь возвращала на родину половину военнопленных. Вторая половина китайцев осталась в лагерях, позже многих из них выпустили; часть бывших заключенных растворились среди сибирского населения, научившись ходить в валенках и пить водку.

Война сплотила Большое Начальство, и после этого было решено периодически тайно менять столицу, чтобы запутать потенциального неприятеля и внутренних супостатов.

...Леонидыч привел группу к покосившимся воротам какой-то огороженной территории. Заваленные до половины створки были открыты как раз на ширину саней, за ними виднелся пустырь и массивное бетонное сооружение без окон. Машинист первым прошел за ворота, потом резко отошел назад, достал ружье и коротко сказал:

— Волки.

Мужики мгновенно сняли с плеч ружья и поочередно заглянули за ворота.

— Как их много! — воскликнул ученый.

— Немного, штук семь, расправимся за пару минут, — сказал Леонидыч, снова подошел к воротам и сделал первый выстрел.

— Не, их не меньше дюжины, — Тихон покачал головой и тоже выстрелил. — И все здоровые, матерые. По два патрона на каждого надо.

— А я тебе говорю, значит, что их штук семь — восемь, не больше! — машинист выглядел недовольным. — Тоже мне, дюжина. Вот я помню, значит, под Красноярском мы с мужиками ходили склады разворовывать, вот там стаи — так стаи, не меньше полусотни, к примеру. А тут — тьфу, пустяки. Семь штук.

— Я пятнадцать насчитал, — сказал истопник, но на его реплику никто не обратил внимание. Тогда он подбежал к воротам, быстро сделал два выстрела куда-то в небо и отбежал обратно.

— Да нет же, говорю, — нахмурился Тихон, глядя на Леонидыча, и перезарядил ружье. — Их не меньше двенадцати, и наверняка голодные. Долго стрелять придется.

Теодорыч несмело подошел к Тихону, поправил очки и начал увлеченно рассказывать:

— Голодные... А вы знаете, Тихон, что величайшей загадкой зоологии на сегодняшний день является тот факт, что подобным животным удается выживать в таких тяжелых сибирских условиях! Ведь снежный сезон у нас длится не как у всех, месяцев пять-шесть, а все десять — одиннадцать. Тайну... — тут он снова поправил очки, — тайну сибирского биоценоза никто не может разгадать, да. Вот, допустим, вы представьте цепь питания в нормальной экосистеме, с полноценными ...

— Они мне еще тут спорить будут! — Леонидыч бросил ружье, гневно сорвал с себя шапку, кинул в снег, отошел в сторону и закурил. Потом все же подобрал ушанку, повесил ружье на плечо и пробурчал: — Биоциррозы у них в экосистемах! Двенадцать волков, говорите, да? Вот сами и стреляйте!

— Ты бы помог, Теодорыч, — сказал Тихон ученому, видя, что машинист сильно обиделся. — А то стоишь без дела, а у самого такое оружие.

Ученый погрустнел, снова поправил свои очки и проговорил:

— Просто... мне жалко убивать таких прекрасных представителей сибирской фауны... Но, раз вы так просите, — Теодорыч подошел к воротам, тяжело вздохнув, приставил свой тяжелый пистолет-пулемет к створке и послал длинную очередь в сторону пустыря.

Тихон подумал, что Теодорыч точно относится к разряду безумных ученых, раз жалеет волков. Волки, медведи и мужики вот уже семьдесят лет являются главными соперниками за еду и жизненное пространство в Сибири, и было непонятно, зачем жалеть своих главных врагов. Этих ученых вообще никто не поймет.

6. Склад

Трупов оказалось пятнадцать, но никто даже не вспомнил о сказанном истопником. Леонидыч, похоже, несколько успокоился, молча шел вслед за остальными по пустырю и вез пустые санки. Ветер немного приутих, снег стал идти медленно, неторопливо покрывая тела убитых животных.

На пустыре из-под снега торчали ржавые обломки грузовиков и тележек. Автотранспорт был в Сибири невыгодным, да к тому же порождал нездоровое разделение по признаку "водитель/пешеход". Поэтому Большое Начальство, стремясь уравнять условия жизни населения, почти полвека тому назад повсеместно использовать автомобили запретило. Конечно, кое-где разрешались вездеходы, например, у нефтяников, но это совсем другое дело. Со временем большинство оставшихся в городах машин переплавили и сделали из них танки, ракеты и атомные станции. Когда-нибудь доберутся и до этого металлолома, подумалось Тихону.

— Снимайте лыжи, — сказал Леонидыч, когда все четверо подошли к длинному бетонному корпусу склада. — Внутри снега нет.

Из глубин склада, через щели дверного проема, пробивались лучи тусклого света. Истопник, шедший первым, открыл дверь, и все зажмурились от резкой смены освещения.

В центре склада, среди покрытых пылью и копотью стен и стеллажей, горел небольшой костер. Рядом с костром на ящике, в напряженной позе сидел коренастый человек, одетый в шкуры и волосатый. Завидев вошедших, он соскочил с места, схватил лежащий рядом кусок арматуры и, приближаясь, начал бормотать что-то непонятное.

— Дикий мужик, — пояснил Леонидыч, выходя вперед и поднимая ружье.

Истопник трусливо взвизгнул и отступил назад. Теодорыч же, напротив, поправил очки и сказал мужику:

— Мы, уважаемый, сюда за консервами пришли и за водкой. А вы кто будете?

Леонидыч недовольно сплюнул и протер усы.

— Что с ним разговаривать. В этих дикарей стрелять надо! Стой, где стоишь, мужик, у меня ружье метко стреляет.

Тихон тоже наставил дуло на мужика и стал наблюдать за происходящим.

— А волки? — буркнул дикий мужик, останавливаясь. — Почему волки? Не съели?

— Нету твоих волков больше. Ты что их, подкармливал? — спросил машинист.

— Ага, — кивнул мужик и почесал ногу арматуриной. Тихон заметил, что дикарь ходит босиком, а ступни его покрыты густыми черным волосами. Ученый тоже обратил на это внимание, опустил свой пистолет-пулемет и с радостным криком подбежал к мужику.

— Посмотрите! — восторженно воскликнул он, тыча пальцем на волосатые ноги дикаря и обращаясь к попутчикам. — Посмотрите! Моя теория верна! Эта особь Homo Sibirius имеет уже совершенно другой фенотип, а значит стоит на более высокой ступени развития, чем мы. Это сибирская эволюция! Это могли сделать только...

В этот момент дикий мужик замахнулся на Теодорыча, и тот поспешно отбежал обратно ко входу.

— Что вы все мне, это, на ноги тычете? — обиженно пробормотал дикарь. — Ноги как ноги. Что мне их теперь, брить что ли? А в валенках ходить — чешется и неудобно.

— Ты давай нам показывай, где что у тебя лежит тут, — сказал Тихон и качнул ружьем.

— Это мой склад! — рявкнул мужик и помахал арматуриной. — Мне его еще, это, Лысый передал. Перед тем, как на север со своими уйти. А вы ходите тут, волков наших убиваете. Вы, это, давайте идите отсюда, а то я остальным-то скажу! Мужики наши с иногородними не шутят! Медведей спустят — и того!

— Ну и как ты им скажешь? — нахмурившись, спросил Тихон. — У тебя тут что, телефон есть?

— У меня вот что есть!

Дикий мужик махнул арматуриной куда-то в угол, там стояла большая старая радиостанция вековой давности. Тихон не раздумывая выстрелил в нее и перезарядил ружье.

— Ах вы! ...! — выругался мужик и, забурчав что-то невнятное, с удрученным видом сел обратно на ящик.

Леонидыч посмотрел на Тихона и Теодорыча и махнул ружьем вперед, скомандовав подойти.

— А я? — жалобно спросил помощник машиниста, видимо, боялся остаться один.

— А ты, истопник, сторожи сани у входа... — Машинист подошел к дикому мужику и толкнул его в плечо ружьем. — Мне, конечно, не важно, про валенки ты уже сказал, значит, но никак не пойму, чего ты без ружья ходишь?

Дикий мужик почесал ногу и буркнул.

— Ружье мне зачем. Звери меня не трогают, они нас, это, за своих принимают. А от ружья только шум и это... на руках болячки.

Ученый с интересом посмотрел на руки дикаря и спросил:

— И как же вы тут живете? Если зверей не стреляете, то чем кормитесь?

Волосатое лицо мужика приобрело удивленный вид, и он ответил:

— На зверей у нас другие люди охотятся. В лесу, с копьями, на городских нельзя. А мне еды со склада хватает. Их надолго еще хватит, складов этих. Тут и тушенка, и рыба, и овощи разные в консервах.

Тихон поморщился. Овощи... Ему никогда не было понятно, как можно жевать что-то растительное. Разве что орехи кедровые и черемшу, если зима кончается. Но это бывает редко.

Внезапно Тихон подумал, что дикарь что-то скрывает. Не зря Леонидыч сказал, что дикие мужики опасны. Конечно, внешне он может быть и безобидный, но мало ли что у него на душе.

— То что эти склады богатые я и без тебя знаю! — выкрикнул машинист. — Я сюда, почитай, каждую вторую поездку хожу. Последний раз месяца три назад был и ни о каком Лысом твоем не слышал. Самого-то зовут как?

— Сытобрюхом меня зовут, — пробормотал мужик, и Тихон подумал, что у всех дикарей, наверное, нет имени, а есть только прозвище. — А про Лысого ты так зря. Про его тут все знают и помнят...

— Ладно, некогда нам тут с тобой разговоры разговаривать, — сказал Леонидыч, махнул рукой и направился в сторону стеллажей.

Чем дальше от костра, тем темнее становилось, но для этого случая у машиниста имелся небольшой фонарь — еще бы, ведь он не в первый раз разворовывает старые склады, у него продумана каждая мелочь.

— Так, это у нас что? Это у нас тушенка. Значит вот, я сейчас буду тебе вниз сгружать, а ты их с ученым давай тащи к саням. Истопник пусть складывает.

После тушенки шли консервы с рыбой, потом отыскали сигареты и водку в коробках. Правда, целых бутылок было мало, многие лопнули от низких температур. Все это время дикий мужик тихо ковырялся в прострелянной радиостанции, наверное, надеялся починить технику. Постепенно сани наполнились разной ерундой, и машинист разрешил Теодорычу с Тихоном присесть в углу и выпить для согрева. Выпив половину бутылки, ученый несмело сказал:

— Все же... моя теория верна. Водка используется сибиряками вместо крови, она же и ускоряет мутационные процессы. Вот посмотрите на этого Сытобрюха. Было бы странно, если ...

— Спичек еще бы не мешало, — прервал его Леонидыч, направляясь в дальний конец склада, как вдруг трое мужиков услышали истошный визг истопника, доносящийся со входа.

Тихон первый выбежал из стеллажей и увидел кошмарную картину. На бетонном полу у входа стоял помощник машиниста, а в его ногу вцепился дикарь; с глухим утробным ворчанием он пытался прокусить штаны и добраться до истопникового мяса. Мужичек бил лохматого по спине и голове прикладом ружья, но тот вцепился крепко и, похоже, не чувствовал боли. "Вот они какие, на самом деле, эти дикие мужики", — подумал Тихон и поднял ружье.

— А ну отпусти его! — крикнул инженер, целясь в голову дикарю. — Отпусти, зверюга!

— Не стреляй! В меня попадешь! — заверещал истопник.

— Не попаду, я метко стреляю, — сказал Тихон, а сам внезапно понял, что не сможет выстрелить в дикаря — он же тоже человек! Или нет?

Истопник закричал еще сильнее — видимо, штаны уже были прокушены, и нападающий добрался до ноги.

До этого сибиряк стрелял только в зверей. Ну а если, скажем, представить что этот дикарь — никакой не человек? Такой же зверь, как и волк с медведем, зверюга хищная. Может быть, тогда получится нажать на курок? Нет, все же как-то обидно, к тому же вдруг КГБ узнает, и получится как тогда, с мутантами — стреляли, а не надо было. С другой стороны, съест вот этот сейчас истопника — и куда потом идти за новым? Вокруг на сотню километров ни станции железнодорожной, ни города приличного — как потом Леонидычу поезд вести в одиночку...

Размышление прервал звук выстрела за спиной. Дикий мужик отпустил ногу и упал на пол.

7. Преследование

— Ты посмотри на него! — сказал Леонидыч, рассматривая убитого дикаря. — У этого животного кровь синяя. Не иначе как мутант.

— Еще бы, — нахмурился Тихон. — Овощи тут ест, с овощей и не такое может случиться.

— Да нет же, овощи тут совсем не при чем! — воскликнул Теодорыч. — Это все особая мутация, понимаете, направленная адаптационная мутация, причиной которой могут быть только они! Водка и инопланетяне!

Машинист странно посмотрел на ученого, как будто впервые, потом сказал:

— Инопланетяне, говоришь? А ты не боишься, что о твоих идеях научных те, кому надо узнают? Ты, поди еще и в цирковую теорию мира веришь? Мне-то, само собой, без разницы, но ты смотри, ученый! Не заговаривайся! За такое сам знаешь куда можно попасть.

Теодорыч растерянно поправил очки и сказал огорченно:

— К сожалению, сейчас все относятся к инопланетянам исключительно негативно. Но когда-нибудь, когда я стану известным, о моей теории обязательно вспомнят, и скажут: "Да, а ведь он был прав!" Вот вы сами подумайте, как иначе объяснить измененный фенотип этой особи?

— Фенотип — это ты про что так выругался? — не понял Тихон. — Про ноги, что ли? Без валенок долго ходил, вот волосы и выросли, что тут непонятного. А кровь синяя от овощей.

— Да нет, тут дело в другом, — покачал головой Леонидыч. — Всем известно, что мутантами становятся от радиации. Вот, видать, этот мужик и стал дикарем от излучения.

— Может, пойдем? — жалобно сказал истопник, но его опять никто не заметил.

— Нет же, здесь дело не в радиации! — возразил ученый. — От радиации мутантами становятся только во втором-третьем поколении, но никак не сразу, к тому же такие мутации не могут носить положительный характер и часто...

— А я тебе говорю, что от радиации! Ты что мне рассказываешь?

Тихон понял, что они скоро поругаются, поэтому перевел разговор на другую тему:

— Мужики, не пойму, а почему этот город забросили-то вообще? Ведь тут столько народу может жить, складов много, здания большие.

Машинист нахмурился:

— А ты подумай, как ты эти все громадины согревать будешь? Дровами, или углем? А? На всех не хватит. Электричество, опять же, откуда брать. Из старых городов по Сибири всего штук десять осталось, и то все горожане живут там как обычно, в избах и бараках. Скоро, говорят, Иркутск забросят, людей будут переселять... Ну, что мы тут разговорились, надо же обратно ехать, а то пассажиры ждут. Надеваем лыжи.

Санки ехали с трудом, Тихон придерживал их сзади, толкаясь одной палкой, а машинист с помощником тянули. Истопник заметно прихрамывал — видимо дикарь сильно укусил его.

— Я где-то читал одну историю, — сказал Леонидыч, — только уж больно мудреную, про вампиров. У них особенность, говорят, они кровь у мужиков пьют. Вот так вот, скажем, укусит вампир человека, попьет у него кровушки, а тот после этого и сам таким же вампиром, значит, становится и тоже кровь пить начинает. Я и подумал — а не может быть с тобой, истопник, то же самое? Дикарем не станешь, а?

— Зачем мне, Леонидыч, дикарем становится-то? — пропищал мужичек в ответ. — Мне и так, истопником неплохо.

Тихону история про вампиров понравилась, и он спросил машинста.

— А если, например, такой вампир медведя укусит? Что тогда будет?

— Что-что. Ничего не будет, — пожал плечами машинист. — Медведь проснется и съест этого твоего вампира со всеми его особенностями.

— Господа... ой, то есть мужики, — дрожащим голосом сказал Теодорыч, шедший сзади. — Вы не могли бы... перестать рассказывать такие истории? И так ведь темно, вокруг ни души, а мне к тому же мерещатся всякие... страшные антропозооморфные силуэты.

— А ты не мог бы разговаривать нормально? — передразнил его Леонидыч. — А не как все ученые, умных слов скажите, а никто вокруг не понял ничего.

Теодорыч помедлил, потом проговорил приглушенным голосом:

— Вы понимаете, я только что видел в окне на третьем этаже страшную морду с лосиными рогами... Не знаю, показалось, наверное... Ой, а вот еще одна! И еще!

— Так это ж мутанты! — крикнул Тихон, быстро снимая с плеча ружье и осматриваясь по сторонам. — У нас на станции таких как они в подвалах держат, мы их отстреливали!

Леонидыч остановил сани на перекрестке, повернулся к Тихону и сказал:

— Про этих твоих мутантов я тебе вот что скажу. Я, конечно, про них наслышан немало, и мужики из депо рассказывали, и пассажиры. Но я вот что-то ни одного из них так ни разу и не видел. Потому мне кажется, что их придумали те, кто пить не умеет. Ну ты погляди, где эти твои мутанты? Где?

Леонидыч стал махать руками, всем своим видом показывая, что никаких мутантов не боится.

— Я тебе говорю, Леонидыч, ты с этим не шути! — сказал Тихон, продолжая осматривать окрестные дома. — Эти мутанты хитрые, их только те видят, кто выпил больше нормы. Лучше бы не стоял, а достал вон из ящика бутылку и выпил. И мне дай тоже.

Машинист проворчал что-то непонятное, но все же водку достал.

— А вон... с песьей мордой, — сказал Теодорыч, тыкая пальцем куда-то вдаль.

— Я вижу, вижу! — воскликнул истопник и стал бегать туда-сюда на своих коротких лыжах.

— Ты не бегай давай, а скажи куда стрелять, — сказал машинист, которому, похоже, передалось волнение остальных. — А то я пока еще никого не вижу.

Тихон продолжал осматриваться по сторонам, одновременно отпивая из бутылки, уже второй по счету. Интересно, почему ученых их видит, ведь он мало пил? Постепенно очертания домов и окружающих предметов из бледно-серых превратились в цветные, яркие. Хотя свет луны был тусклым, снег и небо стали иметь голубоватый оттенок, дома казались зелеными, бутылка водки — желтой. Мужик поглядел на своих спутников — их лица и руки светились красным, словно были раскалены. У Тихона подобное случалось несколько раз, потом он пробовал спросить у знающих людей, почему так происходят, но все удивлялись. Лишь один нефтяник сказал что-то про тепловидение и секретные разработки. "Видимо, все дело в особой водке, — озарила Тихона мысль. — В те разы я тоже пил водку со старых складов... Ну-ка, а если посмотреть подальше?"

— Вон они! По той улице идут толпой, — инженер выбросил бутылку и послал два выстрела в сторону размытого красного пятна.

— Ты посмотри, и точно идут, — машинист поправил шапку и тоже принялся стрелять по мутантам. Истопник последовал примеру своего начальника и сделал два неуверенных выстрела, оба раза промазав. "Как он только еще выжил в Сибири, при такой-то меткости", — подумал Тихон, продолжая стрельбу с перезарядкой.

Чтобы выбросить гильзы и вставить два новых патронов, хорошему сибиряку нужно всего полторы-две секунды. Главное — держать коробку с патронами под рукой и не ронять их в снег на морозе. Если перезарядка длится дольше — сибиряк считается неумехой, было время, когда таких насильно переучивали.

— Опять ты стоишь и не стреляешь, ученый! — злобно крикнул машинист. — У тебя же такое оружие хорошее, а отдуваться нам.

Сзади послышался хруст снега. Тихон с Леонидычем обернулись и увидели крупного мужика с заячьими ушами, спрыгнувшего со второго этажа в сугроб. Мутант поднялся на ноги и медленно, как все они делают, начал красться по снегу в сторону сибиряков. Два одновременных выстрела остановили его движение.

— Их там тоже много! — взвизгнул истопник, глядя на верхние этажи зданий.

— У меня осталось мало патронов, я могу, конечно, потратить их сейчас, — наконец ответил машинисту Теодорыч. — Но... разрешите мне внести рацпредложение? Их тут никак не меньше тысячи, и похоже всем им нужна белковая пища... Тушенки из консервов им будет явно недостаточно. Наши редкие выстрелы не повлияют на их поведение, и возможно, мы будем съедены. Может быть, нам бросить тут эти сани и попытаться прорваться к поезду? Насколько я помню, тут осталось всего полкилометра.

— К поезду прорваться, говоришь? — Леонидыч прекратил стрельбу и повернулся к ученому. — Да чтоб я все это бросил?! Все вот эти ящики, коробки и банки? Которые мы так долго доставали? Что, все это зря? И истопника покусали, получается, зря?

— Ты, Леонидыч, брось рассуждать, — повысил голос Тихон, согласившийся с ученым. — Хватай вон спички с патронами и бежим! Они тут будут через пару минут, а санки ты новые купишь!

— Бежим! — истопник обрадовался подобному решению и мгновенно бросился в сторону вокзала, будто бы позабыв о ранении. Теодорыч послал короткую очередь в мутантов и последовал за истопником.

— Ну и идите вы все! — Леонидыч обреченно махнул рукой и отвернулся от Тихона, но тот не уходил.

— Я без тебя не уйду, — нахмурился инженер и продолжил стрельбу в мутантов.

Толпа зверолюдей подбиралась все ближе и ближе к двум мужикам, и исход, казалось, уже был очевиден, как вдруг яркие лучи света ударили по улице сверху, из-за дома.

8. Вокзал

Мужики опустили ружья, и, прищурившись, посмотрели наверх. Зрение снова стало обычным, глаза постепенно перестроились к новому освещению, и инженер увидел то, что меньше всего ожидал увидеть. В нескольких метрах над крышей девятиэтажки проплывало большое желтое энело, из которого шел равномерный свет. Тарелка неторопливо пролетела над сибиряками, немного снизилась и направилась по улице навстречу толпе мутантов, продолжай светить. После непродолжительного молчания Леонидыч выругался и сказал сухим неуверенным голосом:

— Ты мне скажи, Тихон... Ты тоже это все видишь, или это только у меня такое?

Сибиряк промолчал в ответ, решив не отвечать на такую глупость. Разумеется он видел все это, ведь он знал, что инопланетяне действительно существуют! Лучи дошли до мутантов; странные существа прекратили движение, подняли свои страшные звериные лица в направлении к энело и неподвижно замерли в ожидании.

— Вот теперь, пожалуй, пойдем, — Леонидыч поправил шапку, повесил ружье на плечо и подобрал лямку саней. — Придерживай коробки.

Тихону же хотелось досмотреть на действо до конца, он продолжал заворожено смотреть на замерших мутантов, на летательный аппарат... Казалось, он мог наблюдать эту таинственную картину вечно, но машинист дернул его за рукав.

— Идем быстрее, а то вдруг сейчас и вправду забирать будут.

"Не понять мне все-таки этих машинистов. Их просишь — не идут, а как только можно остановиться и посмотреть на чудеса невиданные — сразу торопятся", — с грустью подумал Тихон и пошел за санями.

— Мы с тобой, Тихон, сразу давай договоримся, — проговорил машинист, когда они уже отошли на почтительное расстояние от перекрестка. — Мы ничего не знаем, никаких мутантов с энело не видели.

— Это само собой, такое никому не понравится, — кивнул Тихон, но машинист прервал его.

— Нет, ты мне давай повтори то, что я сказал!

— Мы ничего не знаем, никаких мутантов с энело не видели, — повторил Тихон и добавил: — Но вообще же, Леонидыч, мутантов наука наша не отрицает, про них можно говорить.

— А вот этого мне не надо! — буркнул машинист. — Вот ты подумай, спросит тебя, скажем, КГБ, что ты за поездку видел, а ты вот такой простой, так и скажешь прямо — "мутантов видел". Вот они тебе и скажут — раз мутантов видел, а живым вернулся, значит что-то темнишь, допрашивать станут, вот тут то ты и расколешься, и про энело им скажешь, и про город заброшенный, и про лучи, и про меня скажешь, что видел и бездействовал. А где энело с лучами, там уже и измена Родине. Потому молчать надо. Вообще это все водка неправильная.

— Конечно, водка, — усмехнулся Тихон и хотел было возразить Леонидычу, как вдруг услышал шум и обернулся. Света, который излучала тарелка, больше не было, и мутанты, по всей вероятности, вышли из транса и продолжали преследовать сибиряков. — Бежим быстрее, они снова начинают!

Здание вокзала было совсем близко, оставалось только обойти его и подняться по горке на железнодорожные пути. Впереди, у здания, виднелись три тусклых силуэта. Тихон несколько испугался, подумав что мутанты окружают, но присмотревшись, понял, что это были трое рабочих из первого вагона, они тащили какой-то большой ящик. Сибиряк крикнул им "Эй, мужики!", те заметили и замахали руками, мол, давай, иди помогать.

— Помочь просят, Леонидыч, — сказал инженер, продолжив движение. — Хотя как мы им поможем, у самих вон сани и мутанты на хвосте.

— Это ты правильно сказал, никак мы им не поможем, — прокряхтел машинист. — У самих санки тяжелые... Хм, интересно, они тоже ничего не видели? А то будут вдруг, как ты, чушь всякую болтать про сам знаешь что.

— С чего это они видеть-то должны? Они ж водки неправильной не пили, как мы, — съязвил Тихон, но машинист его не понял. Рабочие тем временем успешно поднялись по горке, затащили свой ящик и скрылись из виду.

— Нет, тут ты ошибаешься, а если они, скажем, на склад какой-то напоролись? Вдруг тут везде по городу склады с водкой неправильной? Не знаешь?

Тихон удивился такому вопросу.

— Тебе ж виднее, ты тут часто по складам ходишь. Что меня-то спрашивать такое. Я вообще в первый раз.

— Вот из-за тебя, значит, такое и случилось! — машинист встал и повернулся к сибиряку. Лицо было покрасневшее и злое. — Сколько раз хожу, все нормально, никаких энело твоих, водки неправильной и других безобразий, а тут все сразу. Мне рожа твоя сразу не понравилась! Уж не шпион ли ты, а? Засланец инопланетный?

Леонидыч на последних фразах поменялся в лице и поднял ружье на Тихона. Инженер почувствовал испуг и сильное биение сердца — еще ни разу на него не наставлял ружье другой сибиряк. Пару раз в него, правда, целились сотрудники КГБ, но этого-то с кем не бывает, а так чтобы простой человек, к тому же, с которым столько пережили...

— Отвечай!

— Хорош шутить, Леонидыч! — воскликнул Тихон. — Ну застрелишь ты меня сейчас, и как ты тогда сани будешь один на горку затаскивать?

Машинист поколебался какое-то время, потом опустил ружье и сказал:

— Да, ты прав. Потом с тобой разберусь.

Сибиряки пошли дальше, а мутанты тем временем вышли на перекресток и шли теперь по той же улице, что и Тихон с Леонидычем. Их разделяли каких-то четыреста метров. Ряды мутантов то и дело пополняли зверолюди, выпрыгивавшие из окон покинутых многоэтажек и вылезавшие из подвалов, толпа становилась все больше и больше.

— Ты погляди, они и оттуда прут! — сказал машинист, когда с улицы поворачивали на горку, и Тихон обнаружил, что спереди по улице идет точно такая же толпа мутантов, что и сзади. Леонидыч стал лихорадочно пытаться взобраться "лесенкой" на горку, а Тихон поддерживал сани сзади. Через секунду лыжи машиниста соскользнули, он пошатнулся и отпустил лямку саней, они повалились на бок, и часть коробок упала вниз.

— Мои консервы! — воскликнул Леонидыч и попытался спуститься вниз, чтобы собрать все упавшее, но Тихон остановил его. Тут не до консервов, каждая секунда на счету, машинист махнул рукой и повернулся обратно. В этот момент здание вокзала сотрясла какая-то неведомая могучая сила, сибиряки подняли сани, закинули туда один из мешков, который улетел не так далеко и быстро поднялись по горке. До поезда оставалось метров двести, Тихон уже видел отдаленный свет лампочки в кабине локомотива. Здание и земля вокруг сотряслось снова.

— Едь быстрее, тут что-то не так! — крикнул Тихон машинисту и оглянувшись, с тихим ужасом увидел, как медленно наклоняется и рушится шпиль с надписью "ОМСК", а из глубин бывшего здания вокзала дышит паром что-то огромное и волосатое.

Шпиль обрушился в пяти метрах позади саней, подняв облако пыли вперемешку со снегом, а из образовавшейся дыры наверху высунулась большая, в полтора метра шириной, и бородатая морда. Перевалившись за край обломленной дыры, голова монстра потащила за собой кольчатое склизкое тело, похожее на кишку. Взгляд был устремлен прямо на сибиряков, и Тихона посетила дурацкая мысль, что выражением лица мутант напоминает Фёдора Степаныча, но было не до шуток. Машинист оглянулся назад и спустя секунду заорал:

— Это! Это же Червемужик, начальник мутантов! Мне рассказывали про него! Бежим скорее!

Поворачиваясь, машинист наступил одной лыжей на другую и упал, Тихон подошел к нему, помог встать и вернулся к саням. К шуму, создаваемому Червемужиком, прибавились топот и хруст снега с привокзальной улицы. Мутанты подходили. Ноги начинали постепенно замерзать, но выпить для согрева не было возможности. Тихону казалось, что каждая секунда длиться вечность, а локомотив как был далеко, так ничуть и не приблизился, но он шел вперед и толкал сани, как будто в них было самое ценное, что может быть в жизни. Сзади уже чувствовалось смрадное дыхание начальника мутантов.

Внезапно со стороны локомотива послышались одиночные ружейные выстрелы, затем после ярких вспышек донесся рокот танкового пулемета. Тихон пригляделся и увидел за пулеметом солдата. Локомотив тем временем загудел — видимо, помощник машиниста догадался запустить котел. Солдат стрелял по Червемужику, но тому все было нипочем. Получив множество снарядов, чудовище упорно продолжало ползти через снег от развалин вокзала к сибирякам. Когда с улицы полезли первые мутанты, солдат перенацелился на них, скашивая ряд за рядом...

Все, что было потом, Тихон помнил лишь как набор несвязанных фрагментов.

Хриплый крик машиниста:

— Кончай стрелять! Мы подходим.

Санки, которые цеплялись за ступеньки и упорно не хотели пролезать в дверь.

— А мы уж думали, съели вас, господа, — радостный голос Теодорыча.

Кабина локомотива, пыльный потолок, весь в паутинах и лицо балалаечника Алексеича.

— Водкой их напои, а то замерзли совсем.

Возобновившийся грохот пулеметной очереди наверху. Захлопнутая дверь, голос машиниста:

— Ходу, ходу, истопник!

Толчки в корпус поезда, шум застучавших колес. И наконец, окно, в котором замелькали бородатые и звериные лица.

9. Техника

— Ты пока спал, Тихон, мы заправиться успели на станции и истопника поменять, — сказал вошедшему сибиряку Леонидыч и показал на нового помощника. Новый был высоким и худым. — Старого оставили лечиться, там на станции фельдшер есть... Ты меня давай, Тихон, извиняй за вчерашнее, никакой ты не шпион, а нормальный сибиряк, хоть и рожей не вышел.

— Да ладно, ничего страшного, — махнул рукой Тихон.

Машинист выглядел виноватым.

— Ешь вон пельмени. Сейчас остальные придут. Интуристы с переводчиком ихним, считай, полкастрюли за раз съедают.

Первым после Тихона в кабину зашел Алексеич.

— Вы, мужики, в пятый вагон не заходите, там медведь едет. Пока стояли, забрался, видать. Куда его теперь-то?

— Ну и пускай едет, — подумав, решил машинист. — Без билета, правда, ну так медведи всегда без билета ездят, если по одному. Вот когда, скажем, ты бы с ручным медведем ехал — я у тебя тогда денег за него и спросил бы, а так — пущай.

Балалаечник налил себе в плошку еды и присоединился к завтракающим.

— Видали, что за диво дивное вчера из города рабочие принесли?

— Неа, — ответили мужики.

— Телевизер! Большой, настоящий.

— Да ты что! — удивился Тихон, вспомнив, что те рабочие действительно тащили что-то квадратное.

Машинист несколько повеселел, пригладил усы и сказал:

— Это, конечно, хорошо, только как мы сигнал поймаем? Тут до города еще два дня пути.

— А эти рабочие говорят, модель хорошая — если в такой телевизер водки налить, он тебе где угодно сигнал поймает, — пояснил Алексеич. — Им, правда, электричество нужно, а оно только у вас к кабине есть.

— Пусть приносят сюда, электричеством обеспечим, — сказал Леонидыч.

Рабочие занесли телевизер в каморку, подцепились к проводам и начали обсуждать, как правильно заливать водку. Тихон удивился размерам и красоте чуда техники, до этого он видел телевизеры только издалека.

— Все это ..., бред про вашу водку! — сказал один рабочий, стоящий в стороне. — Никуда она не заливается, ..., не может быть такого.

— Да нет, говорю, ..., ты, ..., вот эту вот ... отодвигаешь, и туда — стопку на ...! — говорил второй.

— Ты мне, ..., это самое, ..., мозги-то не пудри! — вторил третий. — Что я, ..., что ли, скажешь, ..., ни разу такой техники не видал? Написано же "Сделано в Сибири". Тут дырка, ..., должна быть специальная, понимаешь, и написано "для водки", на этих моделях такое есть.

— Может быть, вот? — подсказал Тихон, который стоял сзади.

Второй рабочий посмотрел туда, куда показывал Тихон.

— Ну вот же, написано, ..., "наливай сюда". А ты говоришь, "для водки", ..., "для водки". А тут — "наливай сюда" надпись!

— Какая, на ..., разница, "для водки" или "наливай сюда"? — воскликнул третий. — Все равно понятно, пока не нальешь — ни ... работать не будет.

Леонидыч тем временем достал одну из бутылок, затем молча отстранил спорящих мужиков и вылил в дырку грамм пятьдесят. Аппарат зашипел, загудел, и внезапно из него донесся прокуренный баритон:

— ...За зиму мужиками города Нововолчанска было съедено триста сорок тонн пельменей и двадцать тонн икры, черной и красной...

— О как! — удивился Тихон.

— Ты сюда иди, с этой же стороны показывают, — кивнул головой в сторону ящика Алексеич, и сибиряк подошел.

На экране было изображение относительно молодого человека, с короткой бородой и ровной стрижкой. "Интеллигент, — подумал Тихон. — Наверняка из начальства". Мужик на экране тем временем продолжал.

— ... Это самый высокий показатель по потреблению пельменей и икры в городе за всю историю наблюдений. Комитет государственной безопасности приступил к проверкам и допросам. Виновные в обжорстве и растрате будут наказаны. Перейдем к другим новостям. Из Усть-Илимска по прежнему поступают противоречивые сведения о количестве жертв нападения медведей на город. Сбежавшие мужики утверждают, что все главные городские органы, почта, телефонная станция и вокзал до сих пор находятся под контролем медведей. Большое Сибирской Начальство пообещало разобраться в случившимся, как только выйдет из внеочередного отпуска. В генштабе не исключают, что город будет подвергнут бомбардировке из новейшего ракетного комплекса случайного попадания "Лось"...

— Им бы только ракетами по медведям, — вставил Леонидыч, диктор тем временем налил себе водки, выпил и продолжил.

— И наконец — главная новость. Ура, мужики. По сообщению ученых, в этом году солнце вернется на большую часть территории Сибири в ближайшие несколько дней. В некоторых городах долгота солнечного дня уже составляет двадцать-тридцать минут...

— Смотрите, и вправду! Вон оно, солнце! — воскликнул Алексеич, показывая в окно на юго-восток.

Люди оторвались от экрана и посмотрели в окно локомотива. В сумраке сибирской ночи, над бескрайними снежными полями и перелесками, виднелся освещенный красным уголок неба. Это был первый солнечный день в году, первые минуты света в сумеречном царстве холода и медведей.

Конечно, солнце проползет всего несколько минут вдоль горизонта и снова скроется на долгие часы. И зима еще будет длиться месяца три, и то в лучшем случае. Но первые лучи солнца согревали душу сибиряков, заставляли улыбаться и радоваться. Раз солнце вернулось, глядишь, так и до лета недалеко!

— А ну его, этот телевизер, — сказал Тихон. — Неси-ка ты лучше сюда, Алексеич, балалайку.

III. Сибирский Эксперимент

1. Утро.

То утро в Научно-исследовательском Институте города Сибирска началось, как часто это бывает, с белой горячки одного из безумных ученых.

Заведующий Арчибальд Арчибальдыч прибежал в молекулярную лабораторию позже всех, когда все научные сотрудники, и старшие и младшие, усердно краптели над бумагами, пробирками и микроскопами. Тот факт, что все его подчиненные пришли рано и уже были на месте, нисколько не обрадовал заведующего. Решение устроить подчиненным настоящий, серьёзный разнос было подкреплено алкоголем, и усердие не являлось основанием, чтобы разнос этот не проводить. Дермидонтыч оторвал взгляд от микроскопа и мельком посмотрел на своего начальника — по лицу было ясно, что сейчас "начнётся".

Арчибальдыч, мужик чуть меньше полутора метра ростом, носил лохматую, рваную бороду и имел выпученные, постоянно дёргающиеся глаза. Заведующего лабораторией боялись все, даже директор института, ведь он по праву носил степень Безумного Гения Технических наук, сокращенно б.г.т.н. Подойдя к одному из молодых ученых, вычислявшему у доски, нервно вырвал у него из рук логарифмическую линейку, разломил о коленку и бросил в мужика. Затем сорвал чертёж с кульмана, порвал на несколько частей и разбросал по комнате.

— Неверно все! Не правильно! Не по ГОСТу чертишь! — орал он. — Дебилы! В лагеря всех! Сжечь еретиков!

"Такова доля наша, — уныло думал младший научный сотрудник, продолжая смотреть в микроскоп и делать пометки в бумагах. — Зачем все это? В чем смысл происходящего? Нет радости в жизни... Вот, и ко мне направился... Ну что, давай, бей меня, начальник, избивай. Я всего лишь МНС, а МНС-ов положено унижать".

Иероним Дермидонтыч был сухощавым ученым, носил круглые очки в ажурной оправе и короткую острую бороду. Депрессия и уныние являлись для этого сибиряка естественной формой существования. Все свободное время он посвящал раздумьям о нелегкой судьбе, чтению старых стихов и мрачной игре на балалайке.

— А ты чего! Чего сидишь! Это что!— Заорал Арчибальд Арчибальдыч, схватил карандаш и жирно перечеркнул крест-накрест лист Иеронима Дермидонтыча. — Бред! Диверсия! Под расстрел гадов!

Младший научный сотрудник пригнулся, чтобы не попасть под горячую руку заведующего, обхватил лицо руками и тихонько зарыдал. Отвесив МНС-у подзатыльник, Арчибальдыч продолжил утренний обход, сопровождаемый разрыванием чертежей, битьем пробирок и истошными криками. Когда очередь дошла до старшего научного сотрудника Феофана Фролыча, ситуация стала носить угрожающий характер. Фролыч был мужиком принципиальным и плохого отношения к себе не терпел.

— Это... это же возмутительно! — сказал ученый, поднимаясь со стула и снимая очки. — Как вы можете, Арчибальд Арчибальдыч, так себя вести в стенах нашего... храма науки?

— Что-о?! Да ты! Уничто-ожу! — завопил заведующий и вцепился зубами в руку ученого. Тот вскрикнул, схватил свободной рукой со стола микроскоп и огрел им своего начальника по голове. Арчибальдыч повалился на спину и стал дрыгать ногами, корчась и издавая истошный вопль.

— Пора! — махнул Фролыч сотруднику, сидящему у входа.

Ученый убежал в коридор и привел двух здоровых лаборантов.

— Уносите, — скомандовал старший научный сотрудник, и мужики, подхватив брыкающегося заведующего за руки и ноги, молча вышли из лаборатории.

"Ну наконец-то закончены мои мучения, — подумал Иероним Дермидонтыч, вытирая глаза. — Хотя, это только на сегодня. Завтра все повторится, и нет конца всему этому. Главное, доработать до вечера и незаметно уйти".

— Господа, — несмело подал голос МНС по имени Христофор Себастьяныч, — А почему бы нам не употребить для согреву?

— Да, всенепременно стоит употребить, — подхватили ученые, и Фролыч открыл шкаф с большими стеклянными сосудами.

Иероним остался сидеть на месте, усердно проводя эксперименты. Однако работа не клеилась, ещё бы — ведь без спиртного, как известно, гениальные открытия не совершишь. Соседи, напротив, радостно стали вскрикивать "Смотрите, коллега!", "О, ну надо же!", "Как удивительно, не правда ли!" и тому подобное.

Прямо перед обедом в лабораторию вошел рыжий специалист из отдела термоядерной наноинженерии.

— Есть свободные сотрудники? — спросил он махровым баритоном.

— Дермидонтыч, где вы! — крикнул Фролыч на всю лабораторию.

"А вот и снова мучения, — меланхолично подумал Иероним и прижался, стараясь казаться ниже, чтобы его не заметили. — Наноинженеры, грубые и неотесанные. Сейчас они попросят меня таскать мешки с кислотой или будут испытывать новые препараты..."

— Дермидонтыч! Да вижу я вас, зря спрятались! Вы сейчас чем занимаетесь?

— Чертежи делаю... кристаллография... — тихо проговорил МНС.

— Знаем мы ваши чертежи. Пойдите лучше вон, помогите коллеге.

Иероним Дермидонтыч, обреченно вздохнув, положил чертежи в картонную папку, завязал тесемочку и пошел с коллегой в соседний отдел.

— Тут, понимаешь, такое дело, Дермидонтыч, — сказал ученый, которого звали Менделей Резерфордыч. — К нам коллеги из Европы неделю назад чудо-машину прислали, а чего с ней делать — не понятно. Ты у нас мужик мозговитый, может чего разберешься.

— Да, где я мозговитый, — отмахнулся Иероним, а сам немного повеселел. Все же, это лучше, чем таскать мешки с кислотой.

Мужики подошли к складу, находящемуся в конце коридора, и Менделей Резерфордыч открыл дверь, запертую на большой амбарный замок. В середине комнаты, заваленной всякой барахлом, стояла большая картонная коробка с надписями на зарубежном. Резерфордыч подошёл и смахнул с угла паутину.

— Это, стало быть, телевизер? — несмело осведомился Дермидонтыч.

— Ещё бы! — ответил Менделей и подхватил коробку. — Помоги, несём в наш кабинет.

2. Аппарат

В кабинете у термоядерных наноинженеров было немного теплее, чем в остальной части НИИ. За старым гудящим масс-спектрометром сидел, покачиваясь, косой безумный ученый и бормотал проклятия в адрес Оппенгеймера.

— Селифоныч, бросай ты эти глупости, — нахмурившись, сказал Менделей. — Лучше давай агрегат подключай.

Агрегат вытащили из коробки и поставили на пол рядом со столом. Выяснилось, что чудо-машина оборудована большим панно с множеством мелких кнопок, непонятным блоком и прямоугольным экраном, все было сварено вместе кусками арматуры.

— От Микрософта подарок, — произнес ученый, отряхнув аппарат от пыли. — Да, у них сейчас, почитай, уже лет семьдесят один сплошной Микрософт на Западе, все страны на него работают.

— Я склонен полагать, что это непростой телевизер, — предположил Иероним Дермидонтыч. — У обычных телевизеров, если мне не изменяет память, не так много элементов управления.

— Да... Гляди, а тут буквы, как на печатной машинке, — сказал Резерфордыч.

Селифоныч тем временем встал со стула и стал разматывать провод, идущий откуда-то из недр аппарата, не прекращая проклинать зарубежных физиков.

— Включай в электросеть, Селифоныч, — повелел Менделей.

Безумный ученый залез под стол, где была розетка. Спустя мгновение, старый агрегат на столе затрясся, прекратив спектральный анализ, и из его недр пошел густой дым. У нового агрегата, напротив, внутри что-то щелкнуло.

— Подключил? Тогда ждём, — сказал рыжий ученый и присел на табуретку, глядя на экран.

Дермидонтыч хотел было сказать, что аппарат, скорее всего, сам не запустится, и его нужно как-то включить. Но потом ученый подумал, что его все равно никто слушать не станет, и промолчал, сев на соседний стул.

Спустя минуту терпение Резерфордыча иссякло.

— Что, не исправный, что ли, подсунули, ...? — рявкнул он, встал с табуретки и с размаху пнул валенком аппарат. Потом опомнился, отошел и проговорил. — Хотя нет, говорят, пинками только старые телевизеры можно починить, а это, вроде как новый.

Селифоныч подбежал к странному телевизеру и стал ласково гладить его, шептать что-то невнятное, словно успокаивать обиженное механическое нутро.

— Менделей Резерфордыч... — стесняясь, сказал Иероним. — Может, надо поискать кнопку включения?

Резерфордыч присел и почесал подбородок.

— Про кнопки — это мысль. Только, вот беда — тут этих кнопок вон как много, какую из них нажать... Хм, а что, если напечатать ему команду, как на машинках?

Инженер подошел к аппарату и начал тыкать указательным пальцем в клавиатуру.

— Если вы наберете неправильную команду, он не взорвется? — испуганно предположил Дермидонтыч.

— Это верно, — сказал Менделей и отдернул руки от кнопок. — Давай лучше ты, а то меня ещё потом посадят. И на машинке работал побольше моего.

Иероним Дермидонтыч обречённо вздохнул и подошел к аппарату. Набрал "включись", но ничего не произошло.

— Не получается, Менделей Резерфордыч...

Рыжий наноинженер задумчиво почесал затылок и сказал:

— Да, я вижу, не хочет, зараза, работать. Попробуй по-другому, а я пока что за алкоголем схожу.

Резерфордыч удалился, а Иероним тем временем пробовал слова "работай", "работать", "запускайся", "загорись", "ВКЛ", "разобью", "кувалда", словосочетания "рабочий режим", "не отлынивать", "остолоп безмозглый", "под расстрел", но ни угрозы, ни приказной тон на машину не действовали. "С ней ничего нельзя сделать, — грустно подумал Иероним. — Агрегат неисправен, и наверняка скажут, что виноват в этом я. А где обвинения, там и статья — порча казённого имущества..."

3. Мышь

Выхода, казалось бы, нет, но вдруг Селифоныч издал непонятный возглас, встал на корточки и нажал одну из кнопок на панели нижнего блока. Аппарат неожиданно и громко пикнул, из-за чего Дермидонтыч испугался и вздрогнул. Затем внутри машины что-то тихонько засвистело, а на слегка выпуклом экране побежали строчки.

Селифоныч издал радостный вопль и стал плясать вприсядку.

В этот же момент в кабинет вернулся Менделей Резерфордыч с бутылками и, увидев зажжённый экран, воскликнул:

— Ай да молодец, Иероним Дермидонтыч! Так и думал, что смогёшь. Ну, и что он там показывает?

Младший научный сотрудник думал сначала сказать правду, что машину запустил не он, а безумный ученый Селифоныч, но почему-то промолчал. Рыжий наноинженер пододвинул табуретку, зубами вытащил пробку из бутылки, отпил немного и стал вчитываться в строчки:

— Так, тут должно быть всё переведено, мне так сказали. Так... "ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ К ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ВЫЧИСЛЯТОР С МЕЛКОМЯГКИЙ!". Вычислятор, это, стало быть, так называется. Коллега, ты знаешь, что такое "Мелкомягкий"?

— Может, какое-то специальное приспособление? — предположил ученый, а сам задумался по поводу слова "вычислятор". — Приспособление, которое входит в состав вычислятора и, таким образом, отличает его от большинства других аналогов. Иначе, зачем писать это первой же строчкой?

— Логично, — кивнул Резерфордыч. — Так и запишем в научном отчете. Так, что дальше? "СИСТЕМА ЕСТЬ НЕТ НАЙТИ ПОДКЛЮЧЕННЫЙ МЫШЬ УСТРОЙСТВО". Странный какой-то, все же, перевод. Московский диалект, не иначе. Это он нам просто так говорит или спрашивает?

— Вероятно, он жалуется, либо просит что-то. А вы... знаете, Менделей Резерфордыч, что такое "мышь-устройство"?

Рыжий наноинженер нахмурился и нажал кнопку выключения аппарата. Экран потух.

— Мне-то откуда знать, ты у нас умный, вот и соображай, что это ему надо. Мышей ему подавай... Ещё нам грызунов не хватало в лаборатории, мы же не генетики какие. С грызунами меня как учили: увидел — валенком дави!

Иероним задумался. "Нет, аппарат точно неисправен, — думал ученый. — Он требует подключить что-то к себе, вероятно, чтобы устранить неисправность, какой-то внешний агрегат, но где его взять? Проблема сложнее, чем это казалось сначала..."

Селифоныч тем временем зачем-то наполовину залез в коробку из-под вычислятора, напевая какую-то веселую бессмыслицу.

— Я тебе! — прикрикнул на него Менделей. — Брось шалить, а то кормить перестану. Погоди, чем это ты таким обмотался?

Безумный ученый вытащил из коробки голову, обмотанную тонким белым проводом, который заканчивался странной полукруглой штукой.

— Вероятно, это и есть то мышиное устройство! — воскликнул Иероним, вскочив с табуретки.

— Вот, замечательно, — сказал Резерфордыч и принялся разматывать Селифоныча. Размотанный безумец выхватил белое устройство из рук рыжего наноинженера и потащил его на себя.

— Что он хочет? — испуганно спросил Иероним Дермидонтыч. — Он же порвет провод!

Резерфордыч выпустил "хвост", и Селифоныч утащил мышиное устройство в дальний конец кабинета, забился под стол, поглаживая и приговаривая что-то про "сокровище".

— Дермидонтыч, неси веник! — рявкнул Менделей. — Он его боится!

Веник был найден не сразу, тем временем Селифоныч успел вылезти из-под стола, ловко обогнуть Менделея Резерфордыча и с размаху засунуть конец мышиного провода в одно из задних отверстий вычислятора. Затем смирно сел на свой стул, закрыл глаза и стал покачиваться.

— Ну, и что он наделал? — проворчал рыжий наноинженер, убрал веник и подошел к машине сзади. — Подключил, зараза, что ли? Жми на кнопку, Иероним Дермидонтыч.

Дермидонтыч нажал на кнопку, и чудо-машина, зашумев, стала показывать на экране разные строчки. Ученые заворожено глядели на ее непонятную работу, цветные буковки, цифры. Затем экран вспыхнул, и взору мужиков предстал зеленый луг с облаками.

— Ох ты, смотри, что он показывает! — удивился рыжий наноинженер. — Интересно, там медведи с волками водятся?

— Не могу знать, Менделей Резерфордыч, — испуганно сказал Иероним и спросил. — А для чего вообще его прислали?

— Сказали — для автоматизации научных процессов! — сказал наноинженер, сделав умное лицо. — Говорят, на нем можно схемы рисовать и считать сложные формулы. Чего только не умеет, говорят. А ещё, говорят, нанотехнологии на нем можно, это самое, делать, только подключать к установкам сложно.

— А что за формулы на нем можно считать?

— Да, хоть какие, говорят, формулы. Хочешь, говорят, натуральный логарифм, хочешь — интегральный функционал!

Дермидонтыч вскочил, снимая очки. Взял со стола бутылку, морщась, отпил водки и стал ходить по кабинету.

— Это что получается, Менделей Резерфордыч. Если он способен производить вычисления по таким формулам, значит, какие задачи он может решать! Получается, на нем можно рассчитывать колебания численности мутантов в лесу у АЭС, можно определять нападения энело и противостоять этим... этим... — ученый старался найти более мягкое название для инопланетян, которых не любил, — зеленозадым захватчикам! Можно отслеживать погоду и предсказывать...

— Ты, Иероним, брось глупости-то говорить, — прервал его рыжий наноинженер. — Не мудри, как Теодорыч, домудрился вон — выгнали. Кому все это нужно, все эти твои инновации. Ты же не доктор, не безумных гений технических наук, а МНС, тебе не положено! Начальство дало задачу, скажем, изучить материал пластиковых упаковок потенциального противника — вот, сиди, работай! А то начал тут...

В этот момент вычислятор громко пикнул, и в центре экрана вылезла надпись. Резерфордыч подошел к аппарату и прочитал:

— "УГРОЗА! ОСНОВА ДАННЫХ МИКРОБНЫХ ЗАРАЗ ЕСТЬ НЕТ СОВРЕМЕННЫЙ, ОСВЕЖЕНИЕ БЫЛ ПРОВОДИТЬ 11-23-1999. ОСВЕЖИТЬ, НЕ НАДО", — ученых нахмурился. — Это что за ерунда, какая дата странная. У них что, двадцать три месяца в году на западе?

— Вероятно, так было много лет назад, до так называемого миллениума, — выдвинул гипотезу Иероним Дермидонтыч. — Девяносто девятый год... Похоже, вычислятор был освежен более шестидесяти пяти лет назад, а создан и того раньше...

— То есть, все-таки старье подсунули. Вот ведь гады, эти иностранцы, жалко новую технику прислать! Ну да ладно. Нам и такого хватит. Ты давай, осваивай управление, чего сидишь.

Дермидонтыч протер очки и вгляделся в экран. По центру экрана, над надписью про освежение был странный белый указатель, направленный в угол экрана. По направлению стрелки находился небольшой рисунок с подписью "МОЙ ВЫЧИСЛЯТОР". "Это определенно имеет какой-то глубокий, сакральный смысл, — думал ученый. — Указатель направлен не куда-нибудь, а именно на этот рисунок, значит, он очень важен и его надо беречь..."

Ученый посмотрел на другие рисунки на экране. Под рисунком, изображающим корзинку или ведро, виднелось непонятное слово "РЕЦИКЛЕР", а под большой синей буквой "е" — надпись "МЕЖСЕТЕВОЙ ЭКСПЛУАТАТОР". "Эксплуататор — это что-то вроде тюремного надзирателя, только на плантациях, на Западе, — понял Иероним и немного напрягся. — Его лучше не трогать". Взглянул на кнопки. Помимо букв, там были разные стрелки, клавиши с непонятными надписями на зарубежном и большая кнопка, с помощью которой на печатных машинках обыкновенно переходят на новую строку. Ученому стало интересно, зачем она нужна, и он нажал ее. Надпись с угрозами и освежением пропала, нижний блок замигал лампочками, и спустя какое-то время вылезла новая надпись: "ОСВЕЖЕНИЕ ПРОЦЕСС БЫЛО ПРЕРВАТЬ С ОШИБКОЙ — СЕРВИСЕР ОСВЕЖЕНИЙ НЕТ НАЙДЕННЫЙ".

— Правильно, откуда ему найти этого сервисера, — проворчал Менделей, прочитав надпись. — У нас в Сибири сервисеров нету, только лаборанты и инженеры.

— Медведи еще, — вставил Иероним.

В это время Селифоныч стал внезапно раскачиваться на стуле с большей амплитудой, бормотать все громче, потом неожиданно схватился за голову и с криком "А-а!" подбежал к лежащему на полу мышиному устройству. Не отключая, перенес его поближе к табуреткам и принялся водить по полу, стоя на корточках. К удивлению мужиков, белый указатель в центре экрана начал повторять движения безумного ученого.

— Что он делает! — воскликнул Иероним Дермидонтыч. — Он же сбил указатель!

— Погоди, кажется, он что-то соображает, — сказал Резерфордыч.

Белый указатель приблизился к рисунку "МОЙ ВЫЧИСЛЯТОР". Селифоныч щелкнул пальцами по мышиной спине, и зеленый луг оказался накрытым большим бело-серым полем с множеством значков и непонятных надписей вроде "ДОСЬЕ", "РЕДАКТИРОВАНИЕ", "НАРУЖНОСТЬ", "УСЛУГИ", "НА ПОМОЩЬ".

— Как все сложно, — задумчиво разглядывая надписи, проговорил наноинженер. — Давай, Селифоныч, левее, направь стрелу на вот эту фиговину, как ты там это делаешь.

Безумный старик ловко направлял указатель мышиного устройства над значками, даром, что косой. Открывались все новые и новые значки.

— Вот тут написано "КАРТИНКИ ХХХ", что это может значить? — подумал вслух Иероним Дермидонтыч, глядя на подпись одного из появившихся значков.

— Видимо, там собраны какие-то изображения под грифом "тридцать". Чертежи, скажем, либо научные схемы. Посмотрим, — сказал Резерфордыч и скомандовал вниз Селифонычу. — Жми сюда.

На экране возникли фотографические изображения каких-то непонятных существ, с длинными волосами и без одежды. Селифоныч расплылся в улыбке и гортанно заурчал.

— Что это с ними? — удивился Менделей Резерфордыч, вглядываясь в очертания существ.

— Люди, кажется, только какие-то странные, — проговорил Иероним Дермидонтыч, а сам отпил из бутылки. Горло как-то неожиданно пересохло.

— Я тебе! Люди! — воскликнул наноинженер и стал попеременно тыкать пальцами в экран и на себя. — Разве нормальный человек станет вот так делать, как на этом фотоизображении! Ты на меня посмотри, ты на себя посмотри! Разве у нас с тобой есть вот такое вот!

— Вы хотите сказать, это мутанты? — несмело предположил МНС.

— Разумеется! Это собрание изображений зарубежных мутантов, не иначе. Потому и под грифом секретным.

— А почему они без одежды и в столь странных позах?

— У них на Западе теплее, потому и без одежды. Это будет очень интересно Рафаилычу из отдела антропологии. Ладно, Селифоныч, выключай, а то мне как-то не по себе от всего этого, сидеть не удобно. Да и засиделись мы, пора уже по домам. Завтра еще посмотрим. А тебе, Дермидонтыч, спасибо — без твоей помощи мы бы не разобрались.

— Да ладно, что уж там... — грустно проговорил Иероним Дермидонтыч. На самом деле ему хотелось дальше смотреть столь диковинные фотографии, но кто его станет слушать.

4. Продавец

Жилище Иеронима Дермидонтыча располагалось на самой окраине Сибирска, и путь от НИИ был далек и труден. Сначала нужно ехать на трамвае, до остановки "Окраинная", потом по переулку мимо Секретного Военного Завода, а затем через мост и на горку, к лесу. Неприятности начались еще в трамвае: вошел продавец кефира и его, побив, выкинули из трамвая, а ученому давно хотелось выпить этого редкого в сибирских местах напитка. Потом сидевший рядом двухметровый мужик с пулемётом попросил выпить, а когда спиртного у ученого не оказалось, нахмурился и пригрозил врезать. Пришлось побыстрее покинуть трамвай, выйти на две остановки раньше и остаток пути идти по центральной улице, на лыжах.

Движение по занесенному снегом дощатому тротуару в этой части города было достаточно оживленным — встречный человек или медведь попадался каждые две-три минуты. Медведи в таких местах были в большинстве своем смирные и приученные обходить мужиков с ружьями стороной.

Впрочем, один раз, пару месяцев назад, ученому пришлось отбиваться от неожиданно напавшего медведя. Как назло, в тот раз заклинило патрон в старенькой ружбайке Дермидонтыча, и он точно бы погиб, если бы косолапого-шатуна не завалили мужики из проезжающего мимо трамвая. Ученый рассказал об этом случае на работе, и ему дали новое, особое ружье, выдававшееся только сотрудникам НИИ. Сейчас, однако, Дермидонтыч уже не был этому рад.

"Как тяжело идти мне, — думал МНС, поправляя лямки большого ранца. — У всех мужиков ружья как ружья, один я белая ворона, участник этого дурацкого эксперимента с новыми системами оружия".

Впереди по улице шел толстый продавец водки с полупустыми авоськами, поравнявшись с ученым, он усмехнулся и спросил:

— О, а это что у тебя такое?

— Это... ружье такое у меня... — промямлил ученый, растеряно показывая на резонатор на поясе. — Стрелять чтобы...

— Да? — удивился любопытный продавец и остановился. — А с виду на шланг похоже, как у этого... у пылесоса. Я такие на старой свалке видел, за городом.

"Он смеется надо мной", — подумал Иероним, еле сдерживая слезы, а сам проговорил обиженно:

— Вы понимаете, я... я участвую в эксперименте, мне его Герман Питиримыч дал, это... это генератор когерентного излучения новейшей разработки... Я правда не виноват, что оно похоже на ваш пылесос!

— Ученый, что ли? — прищурился продавец.

— Да, я Дермидонтыч, сотрудник... младший научный сотрудник, — сказал Иероним, сутулясь.

Продавец кивнул:

— Вижу, уже понял... А что это у тебя за спиной такое?

— Это аккумуляторный ранец.

— Хм, интересно, интересно! А покажешь, как он стреляет?

Иероним Дермидонтыч напрягся, лихорадочно пытаясь выдумать подходящий ответ для отказа.

— Вы понимаете... Я никоим образом не хочу обидеть вас... или разозлить, дело в том, что мне не рекомендуется лишний раз демонстрировать принцип действия этого устройства посторонним...

— Ну хорошо, не хочешь забесплатно, так вот — возьми! — сказал продавец и достал из авоськи бутылку водки "Простой". — Я тебе водку, а ты мне стреляешь вон в тот сугроб!

Иероним Дермидонтыч окончательно растерялся. Отказывать продавцу, предлагающему водку за демонстрацию выстрела, стало совсем неприлично, с другой стороны — как на подобное посмотрит начальство?

— Тут еще понимаете... батареи рассчитаны всего на 4-5 выстрелов. А вдруг я встречу стаю огромных волков?

— Какие волки! — нахмурился мужик с водкой. — Ты не слышал разве, что городское начальство наняло солдат со второй Сверхстратегической Ракетной Базы, и они все окрестности Сибирска очистили?

Дермидонтыч молчал, глядя на кончики своих лыж. Он и вправду не слышал про волков, но говорить об этом не стал, подумав, что ему все равно не поверят.

— Возьми тогда две бутылки! — настаивал продавец и полез в авоську, но МНС вздохнул и покачал головой. — Ну хорошо, не хочешь водкой, возьми акциями, или вон — шкуркой горностая.

"Как же отвязаться от столь назойливого мужика? — думал ученый. — Нужно придумать что-то, что станет одинаково выгодно и ему, и мне, в то же время не будет попирать законы нравственности и общественные устои, иным словом, нужно пойти на компромисс..."

— Нет, вы еще знаете в чем дело... Я, понимаете, очень отрицательно отношусь ко всякому взяточничеству и мздоимству, пусть даже водкой и шкурками... Давайте я вам просто так опишу принцип действия... — с этими словами ученый воткнул лыжные палки в снег и снял ранец. — Как вы уже поняли, устройство состоит из аккумулятора, расположенного в ранце, питание от которого поступает по жгуту проводов к корпусу оптического резонатора, который в свою очередь включает в себя...

— А, ну тебя, — зло махнул рукой продавец и отправился дальше, но Дермидонтыч, увлеченный повествованием, из-за близорукости не заметил этого и продолжил рассказ.

— ...рабочее тело, источник накачки и два зеркала, одно из которых полупрозрачное. Рабочее тело — это, знаете ли, основной определяющий фактор рабочей длины волны, а также остальных свойств орудия, в данном случае — это углекислота, — ученый положил ранец на землю и снял с пояса резонатор. — Источник накачки (устройство которого слишком сложно и я не буду описывать) подает энергию в систему, чтобы получить эффект инверсии электронных населённостей, что вызывает вынужденное излучение фотонов и эффект оптического усиления, вот...

С этими словами Дермидонтыч, заговорившись, случайно нажал на кнопку. Через мгновение лазер щёлкнул, луч был практически не видим, но мощность выстрела была достаточной. В двадцати метрах по тому направлению, куда указывало дуло резонатора, переломился и упал стальной трамвайный столб. Провисшие провода попали на рельсы, произошло короткое замыкание, и трамвай, шедший по улице, остановился. Из трансформаторной будки на углу повалил дым, погас свет фонарей.

— Вот сволочь! Сам стреляет, а мне не показал! — послышался в темноте крик продавца.

"Интересно, какой срок мне дадут?" — уныло подумал Дермидонтыч, надел ранец с аккумуляторами и побрел дальше по лыжне. Мысли о том, что его посадят, периодически всплывала в сознании и развивалась в красочные картины страданий и тюремных лишений. Неожиданно сзади послышались удивленные голоса. Ученый обернулся и увидел большой желтый дискообразный предмет, зависший в метрах пятидесяти над вставшим трамваем...

Надо сказать, что Иероним Дермидонтыч уже имел опыт наблюдения энело. Примерно два года назад, по весне, ученый охотился на зайцев в лесу. Голодный сибиряк долго выслеживал длинноухого по следам и настиг его на лесной опушке. В то время всем ученым выдавали на пробу новейшие оптические прицелы для двустволок, похожие на бинокль, и подстрелить настигнутого зайца не составило труда. Обрадовавшись, Дермидонтыч отправился на лыжах к заячьей тушке, но, пройдя полпути, увидел большую летающую тарелку, незаметно подлетевшую к поляне и выпустившую лучи. Ученый спрятался тогда за сосной и с грустью для себя наблюдал, как подстреленный заяц, подвергнутый инопланетному излучению, как ни в чем ни бывало поднялся и ускакал от охотника. С тех пор МНС возненавидел инопланетных мерзавцев, оставивших его без обеда...

Мужики, к тому времени уже выпрыгнувшие из вагона, недоуменно смотрели вверх, на незваных гостей. Некоторые пассажиры с воплями побежали с улицы. Дермидонтычу тоже было страшно, он разрывался между желанием убежать и обязанностью выполнить свой гражданский долг. Энело тем временем выпустило лучи, и трамвай медленно начал подниматься над рельсами. Увидев эту картину, МНС не выдержал.

— Братцы! — истошно закричал Иероним Дермидонтыч. — Стреляйте, друзья! Не позволяйте им забрать трамвай!

Мужики осмелели и стали палить в воздух, но пули энело не брали, а трамвай продолжал медленно лететь вверх. Тогда Дермидонтыч снял с пояса резонатор и дважды выстрелил в энело. Он понимал, что это почти бесполезно — ведь земное оружие не способно противостоять инопланетной угрозе. Каково же было удивление ученого и остальных наблюдающих, когда после лазерного выстрела энело выключило лучи, накренилось и, заискрив, стало медленно скатываться по воздуху в сторону Дермидонтыча. Отпущенный трамвай с грохотом свалился на рельсы, а ученый схватил палки и побежал от пикирующего на него неопознанного объекта — еще бы, ведь тарелка была больше трамвая в диаметре и выглядела горячей.

"Задавит... Не успею..." — промелькнули пессимистичные мысли, и МНС сжался, ожидая тяжелого удара. Однако прошла секунда, вторая, третья — было тихо, и обернувшийся ученый увидел пустой тротуар с полосой растаявшего снега в паре метров позади себя.

5. Ожидание

У Дермидонтыча было не простое жилище — он жил в старой кирпичной башне, оставшейся еще с советских времен. Деактивировав сложную оборонительную систему — при неправильном нажатии на дверной рычаг на посетителя сверху падал кирпич — Иероним зашел в здание. Скинув ранец и длиннополый кожаный тулуп, ученый устремился по винтовой лестнице наверх, где лежала балалайка-контрабас.

"Сейчас за мной придут люди в фуражках, — думал он. — Наслажусь же в последний раз игрой на инструменте".

Размотав паутину, которую живучий сибирский паучок успел сплести над поставленной в чердачном углу балалайкой, ученый запел фальцетом, перебирая толстые струны.

Сколько нужно темных лет?

Тьмы, родившейся на свет?

Сколько можно темных тайн?

На вопрос ответ мне дай!

Сколько можно плыть вперед,

И не знать, куда несет?

Сколько можно страшных бед,

Чтобы дал ты мне ответ?

Ветер завывал в трещинах башни, было холодно и мрачно, лишь тусклый свет луны падал в чердачное окно. Жизнь проносилась перед глазами Дермидонтыча...

Вот его привезли на поезде в Сибирск и выдали отца-наставника — старого фрезеровщика с секретного завода Дермидонта. За пять лет обучения он научил молодого сибиряка стрелять из винтовки, пить водку и ходить на лыжах по сугробам. По стопам "бати", однако, Иероним не пошел — поступил лаборантом в НИИ, да и водку пил не охотно, как ненастоящий сибиряк. Жили безбедно — был даже небольшой черно-белый телевизер и большая библиотека старых книг. Сначала все было хорошо, но потом, как раз во времена либеральных реформ и увлечения народа прогрессивным металлом, отец с сыном поддались течению и стали по выходным разучивать и играть западные песни. Любовь к иноземной культуре была столь сильной, что даже после запрета прогрессивного металла Дермидонт с Иеронимом не прекратили музицирование.

Удивительно ли, что до КГБ со временем дошли слухи. Иероним помнил то раннее весеннее утро, когда люди в круглых фуражках пришли за отцом. Он кричал им: "Заберите и меня, я тоже песни пел!", но, видимо, КГБ-исты попались глухие (еще бы, без ушанок в такой мороз), и молодого сибиряка оставили. Телевизер и одну из балалаек тоже забрали, оставив лишь басовую. С тех пор Иероним жил один, и, несмотря на то что пора уже давно привыкнуть к суровой жизни одинокого, как и все остальные, сибиряка, ему было тоскливо.

Сколько можно мерзких слов

И поруганных основ?

Сколько нужно красных глаз,

Оборвавшихся вдруг фраз?

Сколько нужно страшных бед?

Сколько нужно, дай ответ!

Сколько можно грязной лжи?

Сколько можно, ты скажи!

Стук в дверь заставил Иеронима прервать музицирование. "Это за мной", — понял он, тяжко вздохнул и, поставив балалайку в угол, медленно спустился по лестнице вниз. Надел тулуп, валенки, взял узел с самым необходимым, приготовленный еще в прошлом году, осмотрел стеклянным взглядом комнату и открыл дверь.

— Здорова, Дермидонтыч, что долго не открываешь? — сказал стоявший на пороге мужичек и зашел внутрь. Это был сосед ученого, Георгий Ипполитыч, профессиональный диссидент, отсидевший по лагерям в совокупности двенадцать лет.

— А, это ты... — растерянно проговорил Дермидонтыч и спрятал узел. — А я тут ожидал, знаешь, сотрудников Комитета.

Ипполитыч закрыл дверь, поставил на пол авоську с бутылками и, покачав головой, спросил:

— Они должны прийти сюда? Прийти и нагло попрать твои гражданские права и свободы, как это они обычно делают?

— Ну... почему попрать свободы... Ты знаешь, я ведь действительно провинился.

Георгий сел на старинный стул, пододвинул авоськи и стал разливать жидкость по рюмкам, как настоящий интеллигент.

— Ты, вероятнее всего, не знаком с презумпцией невиновности. Пока твоя вина не доказана, ты не виновен, такова практика цивилизованного Запада. Еще я бы рекомендовал тебе растопить печку, или что там у тебя, все время название забываю...

— У меня инфракрасный обогреватель... — ученый нажал какой-то тумблер на стене, и температура начала повышаться. — Но ты не понял, я действительно виновен, и с минуты на минуту за мной должны прибыть сотрудники КГБ.

Ипполитыч кивнул головой на второй стул.

— Ты присаживайся, Иероним, чувствуй себя как дома. А КГБ-истам мы отпор дадим. Будем ждать их вместе. На нашей стороне свобода и истина!

Ученый хотел было возразить, что он и так чувствует себя как дома, ведь это же его дом, но спорить по этому поводу не стал и сразу же сел на стул.

— Вот ты скажи, Дермидонтыч, кто-то же должен отстаивать попираемые нашим полицейским государством гражданские права, так?

Иероним кивнул и, морщась, выпил водки.

— А ты посмотри на медведей! Их, невинных, преследуют люди с оружием, сотнями, тысячами жестоко убивают. Рабски эксплуатируют на фабриках и ракетных базах. Едят, в конце концов! Никто не защищает права животных, они еще более бесправны, чем мы, мужики. Вот ты знаешь, Иероним, как называется наше государство?

— Сибирь? — предположил МНС.

— Ученый, а таких вещей не знаешь, — разочарованно проговорил диссидент. -Полностью наше государство именуется "Свободное Великое ото Всех Независимое Унитарное Государство Сибиряков и Медведей". Сокращенно — СВоВНУГСиМ. Раньше, говорят, повсюду висели таблички с полным названием, — Ипполитыч допил рюмку и налил ещё водки. — Потом только их поменяли на короткое "Сибирь", чтобы люди не путались. Но в официальных документах все так и осталось. Так вот... Ты читал конституцию?

Дермидонтыч отрицательно покачал головой.

— Конечно, не читал, еще бы ты читал. Простым мужикам читать конституцию запрещено! Но я еще пару лет назад достал один подпольно перепечатанный экземпляр, он хранится у меня в погребе в целлофановом пакете. И что бы ты думал? Во второй статье черным по белому сказано, — сосредоточенный взгляд Георгия был устремлен вверх, он резко встал со стула, вытянул руку с рюмкой и продекламировал: — "Мужик и медведь, их права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод медведя и человека — обязанность государства". Высшая ценность! Обязанность! Понимаешь? И что у нас происходит...

— А я сегодня... посредством лазера нарушил трамвайное движение и спровоцировал нападение энело! — с горечью в голосе признался Дермидонтыч, ожидая выслушать порицание, но диссидент лишь коротко кивнул и продолжил.

— Я хочу сказать, что нигде в мире не происходят такие безобразия, как в нашей стране! Вот что я хочу сказать. Ты знаешь какое-нибудь место, в которой было так же холодно, как у нас?

— Гренландия? — предположил Дермидонтыч.

— Ты что! В Гренландии намного теплее, там уже половина ледников растаяла.

— А Канада?

Ипполитыч задумался, выпил немного из рюмки и снял шубу.

— Быстро у тебя согрелось. А про Канаду, к своему стыду, сказать ничего конкретного не могу — не владею информацией.

— Может, Восточное Самоа?

— Забудь про Восточное Самоа, мой друг, — грустно покачал головой Ипполитыч. — В результате акта случайной военной агрессии одного из наших медведей эта суверенная демократия перестала существовать. Виной тому — разгильдяйство военных наших ракетных баз и отсутствие контроля над сотрудниками-медведями. Хорошо, даже если не говорить про погоду, где ты видел страну, в которой зима — девять, а то и все одиннадцать месяцев длится? А солнечный цикл? В какой нормальной стране солнечный день в августе длится четыре часа?

Дермидонтыч согласился.

— Еще у нас мутантов за людей не считают, — продолжал диссидентствовать Ипполитыч. — Да как же они не люди, если любой мутант, какого не возьми, на человека похож?

— С мутантами все сложнее... — рискнул поспорить ученый.

— Да? Очень интересно, — сказал Георгий и откупорил бутылку. — И что в них такого сложного?

— Ты понимаешь, науке очень сложно поддается изучение этих антропозооморфных существ. Совершенно не ясны социально-биологические аспекты их возникновения, равно как и... — Иероним выпил рюмку. — Равно как и их некоторые их зоологические особенности.

— А по мне, так все просто. Радиация кругом, вот и появились. Говорят, это вы, ученые, виноваты, что их так много расплодилось, но я не верю. Если кто и виноват в возникновении этих... как ты сказал?

— Антропозооморфных, — подсказал Иероним.

— ...Морфных существ, так это государство, которое ничего не сделало, чтобы уменьшить радиационное заражение и остановить мутации как планеты, так и животных с людьми. Вот так.

Ученый, чувствующий похмелье и заметно посмелевший, возразил:

— Нет, ты, наверное, просто плохо знаком с гипотезами по поводу процесса образования мутантов. Большинство ученых считают, что мутанты вообще не размножаются, ими становятся одичавшие мужики либо беглые уголовники, иначе говоря, плохие люди...

— Вот она! — вставил диссидент. — Вот она, вся наша государственная система научных взглядов: "плохие люди", видите ли, становятся. То есть, хороший человек, по-ихнему, мутантом стать не может, такое, дескать, только в наказание? Сплошной обман! Мутантом в условиях нашей реальности может стать любой! Но я тебя прервал, продолжай.

— Так вот, это традиционная точка зрения, но она не может объяснить две вещи: почему их так много, и как человеческий организм так быстро преобразовывается в мутантский? Для этого простой радиации мало, возможно, тут виноваты инопланетяне! Это про процесс появления... А если говорить про питание...

— Не верю я в инопланетян, Иероним, — покачал головой диссидент. — Это все выдумки нашей военщины, которой мало заморских противников, так они ещё и инопланетных придумывают.

— Да как же ты можешь не верить, когда они теперь каждую неделю над городом появляются!

Ипполитыч вздохнул, залпом выпил алкоголь, похлопал ученого по плечу и сказал серьезно:

— Сейчас тяжелое время, Иероним. Мы, интеллигенция, должны сплотиться и выступить против диктатуры Большого Начальства. — Георгий поднялся и встал у окна, заложив руки за спину. — Поэтому я решил все-таки поведать тебе, как соратнику, свою тайну. Уже почти год у меня есть специально оборудованная лесная сторожка, в которую я перенес контрабандную печатную машинку и две пачки бумаги. Все эти годы по вечерам я писал трактат "Сибирская несправедливость". В нем я вскрыл все изъяны нашего бесправного общества, нашего полицейского государства. Скоро будут написаны последние страницы, и рукопись отправится в Иркутск, в подпольную типографию Ильи Константиныча. Тираж ожидается небольшой, всего двести-триста экземпляров, но и этого будет достаточно, чтобы зажечь огонь неповиновения среди народных масс. Что скажешь?

"У, а за это меня еще и расстреляют", — подумал Дермидонтыч и решил перевести разговор на другую тему.

— А к нам сегодня удивительную технику привезли, с Запада. Вычислятор называется, выглядит как телевизер, только кнопок значительно больше.

Ипполитыч повернулся.

— Компутер, что ли?

— Извини, что? — не понял Иероним.

— Да компутер, говорю. Вычислительная машина. Хорошая вещь, у нефтяников они на каждом углу. Давай, расскажи, и что он может.

— А мы думали — телевизер... Ну, все функции этого устройства мы не успели изучить, пока что мы смогли посмотреть на нем архив изображений зарубежных мутантов.

Ипполитыч нахмурился.

— Каких мутантов? На западе мутантов нет, это только у нас такое безобразие. Наверное, это было что-то другое. Как они выглядят?

— Без одежды, волосы длинные и со всяким странными вещами на теле, вот такими, — ученый хотел было жестами показать, как это выглядит, но друг хлопнул его по рукам.

— Не показывай на себе! Примета плохая. Это, брат, не мутанты. Скорее всего, это женщины. Они жили в Сибири до того, как тут начались всякие изменения, потом их всех куда-то вывезли. Это особый тип людей, без них невозможно деторождение.

Иероним задумался. Безусловно, он слышал о женщинах, читал старые книги, в которых были женские имена и персонажи — но это же книги, красивый художественный вымысел, далекий от суровой действительности.

— Человек — венец творения! — гордо сказал Иероним. — Это только у животных деторождение, а люди сами получаются.

— Брось, — сказал диссидент. — Люди мало чем отличаются от животных, не зря создатели конституции уровняли нас с медведями. Ты никогда не замечал, что все жители сибирских городов старше двадцати лет? Нет ни одного ребенка.

Ученый кивнул.

— Именно этот факт и доказывает теорию о естественном появлении человека. У сибиряков нет детенышей, они им просто не нужны. Люди появляются в Сибири естественным образом, без помощи...

— Нет, это доказывает, что от нас всех что-то скрывают! Откуда берутся сибиряки? А кто его знает! Единственное, что из всего этого ясно — без женщин и деторождения тут не обошлось. Вот ты помнишь свою жизнь до двадцати лет?

Иероним замолчал. Свою жизнь до двадцати лет, как и все остальные сибиряки, он не помнил.

6. Отдел

Сотрудники в фуражках так и не пришли к Иерониму. Он прождал их всю ночь и, в результате, плохо выспался. Лазерный аккумулятор был наполовину разряжен, поставить на подзарядку ученый его забыл, за что от начальства полагался большой нагоняй. Да и вообще, ходить практически безоружным утром было не так уж приятно. Позавтракав солониной, МНС отправился на работу.

"Раз меня не забрали из дома, значит, возьмут на работе, — грустно думал Дермидонтыч, сидя в трамвае. — Несомненно, если вычислить вероятность моего завтрашнего пребывания на свободе, она окажется намного меньше того, что меня посадят в лагеря".

Ещё сибиряку не давали покоя мысли, сказанные соседом. Голые мутанты с волосами, женщины, которых увезли куда-то, своя жизнь до двадцати лет, о существовании которой он даже не задумывался. "От нас всех что-то скрывают" — эта фраза теперь постоянно крутилась в его голове. Что могут скрывать от сибиряков, когда все просто и понятно?

Проехав то место, где вчера им была сбита летающая тарелка, Дермидонтыч заметил группу странных мужиков в противогазах, огородивших место падения и шаривших в снегу металлоискателями. Через пару метров после огороженной территории трамвай должен был остановиться, но к трамваю сразу подбежали люди в фуражках. У Иеронима часто забилось сердце — он подумал, что это пришли за ним, но сотрудники в трамвай не зашли, они замахали руками вагоновожатому, и тот поехал дальше, не открывая дверей.

На следующей остановке вошел Феофан Фролыч.

— Дермидонтыч, здравствуйте! — воскликнул он. — Вы слышали, что за новости ходят в народе?

— Боюсь, что нет, Феофан Фролыч, — проговорил МНС, глядя в окно. Его мысли были заняты другим.

— Говорят, вчера вечером впервые в истории была успешно отбита атака энело, повредившего имущество трамвайного парка! Очевидцы утверждают, что тарелка чуть не забрала трамвай, но кому-то из пассажиров удалось сбить аппарат. Правда, он успел исчезнуть, почти не оставив следов. Большое начальство заявило, что представит героя к государственной награде, если станет точно известно, кто это был.

"Награда, — услышал ученый, и ему стало еще грустнее. — Кому-то дают награды, а меня ожидают лагеря и страдания". Фролыч продолжал.

— Но ведь понимаете, в чем дело. Энело невозможно сбить простым оружием, для этого нужно что-то особенное. Я не сомневаюсь, что его сбил какой-то наш сотрудник, вооруженный экспериментальной лазерной пушкой! Я близко не вижу других видов вооружения, способных сбить подобные аппараты. Осталось установить, кто это сделал, и наш НИИ получит государственную награду!

Утро началось как обычно. Спустя десять минут после начала рабочего дня в комнату ворвался Арчибальд Арчибальдыч, принялся рвать и метать.

— Ты насекомое!!! — истошно заорал он сперва на лаборанта Пантагрюэлича, из-за чего двухметровый парень испуганно вжался в кресло.

Плюнул на доску и размазал тряпкой расчеты, Христофора Себастьяныча несколько раз ударил головой о чертежный стол, хотел было проделать то же самое и с Фролычем, но тот замахнулся на него микроскопом, и зав. лабораторией подбежал к Дермидонтычу. Тот привычно пригнулся и обхватил руками голову, готовый вынести побои, но начальник внезапно остановился около него, пару минут смотрел, не мигая, дергающимися глазами, затем крикнул:

— К директору! — и убежал из помещения.

"На допрос вызывают", — понял Иероним, вздохнув, поднялся и пошел в коридор.

Казалось, путь до кабинета директора занимает вечность. Тяжелые мысли, стук собственных шагов по истертому паркету — ученому казалось, что это последние шаги его свободной жизни.

Открыв дверь, Дермидонтыч понял, что ожидания его не обманули: в кабинете, помимо директора Гермогена Гермогеныча, находились два сотрудника в фуражках и доктор технических наук Порфирий Соломоныч.

— Иероним Дермидонтыч, здравствуйте... — медленно проговорил директор, развалившийся в кресле и подпиливающий себе ногти пилкой. — Признайтесь, это вы вчера находились с лазером в районе центрального проспекта?

— Нет, никак нет, — пропищал Иероним. — Я там... рядом просто был!

— Ну, голубчик, перестаньте волноваться. Ничего страшного, если это правда, в таком случае вы, не побоюсь этого слова, — герой...

— Майор Филиппов, — представился один из КГБ-шников и пожал Дермидонтычу руку. — Это вы сбили вчера летающую тарелку?

"Лучше сознаться сейчас, иначе они будут пытать", — решил Иероним и, еле сдерживая слезы, выкрикнул:

— Да, это я выстрелил в трамвайный столб! Это все из-за меня!!

— Майор Петров, — поздоровался второй в фуражке. — Насколько нам было известно, столб повредили не вы, а само энело. Но даже если это и так, дело это не меняет. Инопланетяне собирались захватить трамвай, а вы воспрепятствовали этому. Мы ждем вас в пятницу в Горсовете на церемонии по вручении государственных наград.

— Также хочу вам сообщить, — пропел Гермоген Гермогеныч, — что вы очень хорошо показали себя при работе с техникой, а потому переводитесь в другое подразделение. Теперь вы старший научный сотрудник. Порфирий Соломоныч?

Доктор наук подошел к ошалевшему ученому и поздоровался:

— Иероним, теперь ты будешь работать в моем отделе, в отделе экспериментальной метафизики. Отдел секретный, говорить об этом никому постороннему нельзя.

— Распишитесь, голубчик, вот здесь и вот здесь, — директор подвинул две бумажки. Иероним поставил две закорючки, не читая. — Ну и славненько. А теперь, Порфирий Соломоныч, введите своего подчиненного в курс дела.

Соломоныч подхватил ученого за локоть и повел по коридору.

— Захвати верхнюю одежду, нам придется выйти из НИИ... Дело очень серьезное, государственной важности!

Они зашли в лабораторию, Дермидонтыч снял с вешалки свой кожаный тулуп с шапкой и собрался уходить. Феофан Фролыч оторвался от микроскопа и спросил:

— Куда вы, Иероним Дермидонтыч?

— Не отвечай ему, все равно теперь ты тут не работаешь, — шепнул ему Соломоныч.

— По... погулять, — соврал ученый и доктор повел его дальше.

Они вышли во двор. Два майора тоже покинули здание и стояли теперь около старого сарая, наполовину занесенного снегом. Иероним прошел по узкой тропинке, попутно соображая, зачем его туда ведут. "Не иначе, как все это — тщательно разыгранная игра, — думалось ему. — Точно, театр, надо мной посмеялись, а теперь ведут на расстрел. Но сопротивляться бессмысленно. Это моя судьба, и я должен встретить свою гибель с достоинством".

Майор Петров достал ключ и отпер большой амбарный замок. За дверью вела лестница, ведущая куда-то вниз, в подземелье.

— Не бойся, Дермидонтыч, иди вперед.

"Сейчас я зайду внутрь, а меня запрут и оставят умирать!" — понял Иероним и рискнул сказать:

— А давайте вы пойдете вперед, а я за вами.

— Как хочешь, — отозвался Соломоныч и, обойдя ученого, направился вниз.

"Раз он сам туда зашел, возможно, игра продолжается", — понял ученый и последовал за доктором.

Лестница заканчивалась решетчатой дверью. Порфирий Соломоныч нажал большую кнопку около двери, и она загорелась. Дверь сарая сзади захлопнулась, послышался скрежет запираемого замка.

— Пока мы ждем лифта, посвящу тебя в курс дела. В общем, практически все, чем вы тут, сверху, занимаетесь — всего лишь прикрытие настоящим исследованиям, которые идут внизу. Но обо всем по-порядку...

Дермидонтыч, никогда до этого не видавший лифтов (в Сибири редко встретишь здание выше двух этажей), несколько боялся предстоящей поездки. Возможно, это было что-то вроде боязни закрытых пространств, сопряженной со страхом неизвестности. "Нет, возможно, меня не убьют сразу, — думал Иероним. — Может, я нужен им для каких-то страшных экспериментов?"

— Возможно, тебе это покажется неожиданным, но еще сорок лет назад было установлено, что старые, традиционные законы физики на территории Сибири не действуют. Да, не удивляйся. И таблица периодических элементов Менделеева, и атомнарная теория строения вещества в ряде случаев просто не способны объяснить происходящих явлений. Ты же знаком с корпускулярно-волновым дуализмом?

— Конечно, — отозвался Дермидонтыч. — Свет может вести себя и как волна, и как частица...

Лифт приехал, и Соломоныч открыл дверь, показывая рукой, что надо войти.

— Вот! Именно это же проявляется в условиях сибирской действительности, только в гораздо больших масштабах.

Ученые вошли. Иероним заметил, что у лифта всего две кнопки. Дверь закрылась, доктор наук нажал кнопку "вниз", и кабина медленно поехала.

— Что... что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что большинство окружающей нас материи может проявлять себя, в зависимости от условий, по разному. Взять, к примеру водку. С одной стороны, это всем известное соединение — цэ-два-аш-пять-о-аш, разбавленное аш-два-о и с незначительной примесью других соединений. Но это только с одной стороны! При определенных условиях водка способна проявлять себя как особая, химически неделимая гипер-субстанция! Так же и многие другие окружающие нас жидкости и твердые тела. Воздух, скажешь, — смесь газов? Полная брехня! Это тоже элементарная гипер-субстанция. То же самое и со снегом, древесиной и чугуном. Пока что открыто пятьдесят шесть элементарных гипер-субстанций. Но весьма очевидно, что это неполный список, ты понимаешь?

— Понимаю, — ответил Иероним, хотя он был ошарашен такой бессовестной ломкой научных догматов. Лифт остановился.

— Именно для этого и были созданы подземные научные центры, в которых синтезируются новые гипер-субстанции. Крупнейший расположен здесь, под Сибирском. Его строили политзаключенные в течение тридцать пяти лет, в обстановке строжайшей секретности.

Соломоныч открыл дверь ключом. Пройдя небольшой коридор, ученые оказались в большом, плохо освещенном зале, в центре которого находилась огромная металлическая конструкция со множеством трубок, лестниц и непонятных устройств.

— Вот он! — воскликнул Соломоныч, раскинув руки. — Большой Кефиро-Водочный Коллайдер!

7. Открытие

— Коллайдер? — удивился Дермидонтыч. — Вы хотите сказать, сталкиватель?

— Именно, Иероним, именно. Конечно, не весь он, это лишь один из детекторов, полная длина кольца — более восьмисот километров. Ускоритель расположен под Тобольском, именно туда поступает сырье. Теоретически установлено, что сталкивая водку и кефир на разных скоростях, можно синтезировать многие существующие, а так же абсолютно новые субстанции. Сегодня должен состояться очередной запуск.

Дермидонтыча повели по блокам, знакомили с учеными и лаборантами, большинство из которых частично потеряли человеческий облик и были безумны. Спустя полчаса зазвонил большой настенный телефон, все начали бегать и суетиться, но Соломоныч прикрикнул на персонал, подошел к аппарату и пару минут разговаривал с кем-то.

— Сейчас начнется! — сказал доктор наук. — Всем срочно одеть наушники.

Люди забегали, готовясь к запуску. Дермидонтыч долго не мог отыскать свои наушники, ведь он был первый день на объекте, и нашел их только когда со стороны коллайдера послышался все усиливающийся гул.

Ученые закрылись в одном из отсеков, наблюдая за устройством в зале через специальное бронированное окно. Шум все нарастал, у Дермидонтыча, несмотря на наушники, заныла голова и заложило уши. Он крепко схватился за поручень и испуганно смотрел на вибрирующий детектор в зале. Помещение начало трясти, повысилась температура, кто-то из лаборантов от напряжения заорал.

— Сейчас закончится цикл! — прокричал Иерониму в ухо Соломоныч.

Послышался сильный хлопок, один из шлангов наверху аппарата сорвало, и в зал повалил едкий дым. В бункере стало неожиданно тихо, и спустя пару секунд замешательства, Соломоныч крикнул, срываясь с места:

— Тару, тару давайте!

Один из лаборантов подал полную бутылку водки.

— Да пустую тару! А, ладно! — Порфирий выхватил бутылку, открыл и варварски опорожнил прямо на бетонный пол, затем открыл дверь с задвижкой и побежал по залу, крикнув по дороге: — Иероним и Максимильяныч, идите сюда тоже.

Дермидонтыч боязливо выглянул из двери блока, не решась выходить в зал, но худой старик Максимильяныч толкнул его вперед, и ученый побежал вперед, к детектору. Они взобрались вслед за начальником по крутым, шатким лестницам на самый верх, где сплетались в неимоверно сложных узлах трубы со шлангами и проводами. Соломоныч окинул взглядом приборы, вытер горлышко бутылки о халат, закатал рукава и медленно, осторожно открыл медный краник, торчащий из продолговатой ёмкости.

В бутылку тонкой струйкой полилась мутная темно-серая жидкость, глаза Соломоныча расширились, и ученый забормотал:

— Это оно, это несомненно оно... — он понюхал бутылку и внезапно безумно захохотал. — У нас получилось, ХА-ХА-ХА, мы сделали это! Это оно!

— Что получилось, Соломоныч, не томи! — спросил Максимильяныч.

— Это оно, ХА-ХА-ХА! Расчеты не подвели, у нас получилось! Мы... мы синтезировали анти-водку!

"Они все безумцы, и никуда не деться мне из их костлявых рук", — угрюмо подумал Иероним.

— На, Иероним, — Соломоныч протянул бутылку, его глаза блестели. — Выпей анти-водку.

— А он не отравиться? — испуганно спросил Максимильяныч. — Вдруг она ядовита?

— Дурак ты, Максимильяныч. Как может быть ядовита субстанция, синтезированная из водки и кефира. Пей, Дермидонтыч, и ты войдешь в историю как первый анти-водочный сибиряк-испытатель.

"Это судьба, — понял Иероним. — Умру или выживу — не мне решать. Я должен выпить ее".

Он выхватил бутылку и залпом выпил анти-водку.

— Ну как? — спросил спустя пару мгновений Соломоныч. — Горькая?

— Нет, — прислушавшись к ощущениям, сказал Иероним. — Кисловатая, немного соленая.

"Точно помрет мужик, — подумал Максимильяныч. — Копыта двинет, как раньше говаривали. Жалко, еще молодой".

— Мне тридцать семь лет, — возразил Иероним. — И я думаю, что химический состав выпитой мной жидкости вполне пригоден к употреблению... То есть копыта я не двину.

"При чем здесь тридцать семь лет... копыта... на лося бы сейчас сходить" — подумал Соломоныч и сказал:

— Конечно пригоден состав... производное водки и кефира. Но при чем здесь копыта?

"Как он узнал про копыта? — Максимильяныч хмурился. — Что за глупости?"

— Не сезон сейчас на лося, Порфирий Соломоныч, — почему-то весело сказал Иероним и осекся.

"Все ясно, я начал сходить с ума... Я слышу чужие мысли. Или мне кажется, что я их слышу? В любом случае, читать чужие мысли не положено, и меня, вероятно, посадят. Но как им сказать об этом?"

"При чем здесь лось? — Максимильян продолжал хмуриться. — Чудит мужик, не иначе".

Дермидонтыч отвернулся от ученых и посмотрел на детектор. Он видел все его внутреннее строение, каждую малейшую деталь, скрытую от глаз нагромождением труб и устройств; заглянув дальше, ученый обнаружил, что видит длинный туннель коллайдерного кольца, уходящего на запад, к Тобольску. Наверху, над толщей земли отчетливо виднелись силуэты домов Сибирска, маленькие точки проходящих мужиков и медведей. Он все это видел, и он не знал, как с этим быть.

8. Слежка

— Ну, и что нам с ним делать? — спросил Соломоныча директор НИИ, прочитав отчет. — Через стены видит. Мысли читает. Четырехзначные цифры в мозгу перемножает. Хорошо хоть, что летать не умеет. Кто мог догадываться, что эксперимент зайдет так далеко?

— Гермоген Гермогеныч, наблюдения показали, что все перечисленные в отчете явления носили временный характер, — попытался успокоить директора начальник секретного отдела. — К сегодняшнему утру испытатель перестал проявлять признаки сверхчеловека и снова начал вести себя со свойственным ему пессимизмом. Вероятно, анти-водка вывелась, либо была нейтрализована выпитой порцией водки "Простая".

— Вы должны помнить тот давнишний эксперимент с водкой "Особая", — проговорил Гермоген Гермогеныч, поднялся с места и стал прохаживаться по кабинету. — Ни к чему хорошему, как известно, тогда это не привело, а судьба некоторых партий этой жидкости до сих пор не известна. Что, если с анти-водкой получится подобная ситуация?

Порфирий Соломоныч покачал головой.

— Нет, это исключено. На данный момент получено всего тринадцать с половиной литров анти-водки. Весь синтезированный объем разлит в бутылки и хранится под неусыпным контролем КГБ, вероятность утечки минимальна. Полученные данные позволяют говорить о том, что нам удалось синтезировать уникальную, не имеющую аналогов гипер-субстанцию, которую можно использовать в качестве сверхстратегического оружия.

— Хм, а это интересно, — проговорил Гермоген Гермогеныч. — Вы предлагаете поить мужиков этой вашей анти-водкой в военных целях?

Начальник секретного отдела кивнул.

— Ну, разумеется, не простых мужиков, а специально обученных солдат. Влияние анти-водки на медведей пока что не изучено, возможно, что эффект распространяется и на них. В перспективе можно было бы создавать батальоны специально обученных медведей-смертников, накачанных анти-водкой, но это уже вопросы военной стратегии.

— Хорошо. Необходимо продолжить эксперимент. Дайте испытателю еще сорок... нет, пятьдесят грамм анти-водки. Нужно выявить все положительные и отрицательные стороны приема этой жидкости вовнутрь.

Такого поворота событий Порфирий Соломоныч не ожидал. Ему казалось, начальство прикажет прекратить рискованные эксперименты, к тому же доктор привык к самостоятельности в проведении опытов и не любил, когда им командуют.

— Мне кажется, Гермоген Гермогеныч, над испытуемым было проведено достаточное количество экспериментов, и большой надобности в их продолжении нет. Влияние анти-водки на организм сибиряка изложено в этом докладе. К тому же, завтра ему должны вручить в Горсовете государственную награду, и он просится наверх, к себе домой.

Директор НИИ ответил спустя нескольких секунд раздумья.

— Домой отпустить разрешаю, не стоит его ограничивать. Но ни в коем случае не выпускайте его из виду. Надо попросить майора Петрова и майора Филиппова организовать за ним наблюдение. Вы идите, а я позвоню.

Гермогеныч пододвинул к себе телефон и начал крутить диск, показывая, что разговор окончен.

— А что делать а анти-водкой? — не понял Порфирий Соломоныч. — Давать ее испытателю или не давать?

— Нет, не стоит... — директор неопределенно махнул рукой, и проговорил в трубку: — КГБ? Здравствуй, Петров, я по поводу нашего героя, сегодня его выпускают, и вы уж потрудитесь...

Подслушивать разговор шефа начальник отдела не стал. Одевшись, прямо из кабинета он отправился к трамвайной остановке, намереваясь поехать домой. Трамвай подошел, Соломоныч разместился на заднем сиденье, в закрывающиеся двери вагона протиснулся старший научный сотрудник Феофан Фролыч. Порфирий отвернулся и сделал вид, что не замечает сотрудника, но спрятаться не удалось, и Фролыч подсел рядом.

— Здравствуйте, Порфирий Соломоныч. Ну, как там у вас в секретном отделе?

— И тебе здорово. Да ничего, все нормально, функционируем потихоньку.

— Ясно, — Феофан недолго мялся, потом рискнул спросить. — Вы когда мне, наконец, расскажете, чем у вас там занимаются? Оружие разрабатываете?

— Не могу, Фролыч, тебе сказать про это. Государственная тайна, бумаги я подписывал.

— Нет, не хорошо это, Порфирий Соломоныч, — покачал головой старший научный сотрудник. — Как никак, мы одна команда, один Институт. А вы тут тайны от нас скрываете.

Начальник секретного отдела развел руками.

— Ничего не могу поделать — отдел секретный, иначе нельзя.

— Ясно, — повторил Фролыч, немного расстроившись. — А Дермидонтыча, значит, к себе забрали... Жалко, хороший сотрудник был, даром что пессимист. Слухи идут, что ему награду вручать будут, правда ли это?

— Возможно, — ответил Соломоныч и замолчал, отвернувшись. Он не любил всех "верхних" сотрудников и терпеть не мог, когда его расспрашивают о его работе и подчиненных.

— Водка, свежая водка! — заорал вошедший продавец с авоськами.

— Вам надо водки? — спросил Фролыч. — Мне вот не надо.

Соломоныч кивнул. Недостатка в горячительных напитках начальник секретного отдела не испытывал.

— А вы знаете, Соломоныч, что у нас учудили термоядерные наноинженеры? Резерфордыч с Селифонычем?

— Не знаю.

— Им привезли чудо-технику, вроде телевизера, которая показывает различные картинки. Так они вчера организовали платный показ изображений каких-то зарубежных мутантов, за водку и нефтяные акции пускали сотрудников на десять минут. После этого просмотра большинству сотрудников делалось нехорошо, у некоторых повысились кровяное давление и пульс. В конце концов кто-то догадался донести об этом двум майорам КГБ, которые вчера тут отирались. Те картинки посмотрели и сказали, что сибирякам смотреть на женщин не положено, технику изъяли, а Резерфордыча с Селифонычем завтра повезут в Застенки, на допрос. Я все голову ломаю, при чем здесь женщины, если женщины только в балете бывают, в телевизере?

— Не знаю, — повторил Соломоныч, он действительно не знал. Посмотрел в окно, и спохватившись, встал с места. — Ой, сейчас же моя остановка, мне пора выходить. До свидания, Феофан Фролыч.

— До свидания, Порфирий Соломоныч.

Дом начальника отдела, богато украшенный чугунной литой оградкой и скульптурами медведей, стоял прямо на главной улице. Отперев кодовый замок входной двери, Соломоныч забежал в избу, сбросил тулуп и сдвинул большую медвежью шкуру, закрывавшую пол спальни. Открыл люк, по шаткой деревянной лестнице спустился в глубокий погреб, согнувшись, пошел по длинному лазу вниз, мимо банок с соленьями и, наконец, подошел к узкой решетчатой двери.

Путь через сарай на территории НИИ был не единственной дорогой к подземному научному центру. Подобных потайных выходов строители проложили больше десятка, и большинство из них заканчивалось в погребах домов у сотрудников секретного отдела.

Лифт пришел через пару минут. Спустившись вниз, ученый вышел из прохода, замаскированного под кабинку туалета, и направился по коридорам научного центра, здороваясь с инженерами и лаборантами. Путь его закончился у двери с надписью "ИСПЫТАТЕЛЬ".

— Вы вернулись, Порфирий Соломоныч... — проговорил Иероним, поднимаясь с кушетки. — Что сказал Гермоген Гермогеныч про наши эксперименты? Все плохо?

— Ничего определенного не сказал, но выпустить тебя разрешил, — начальник отдела махнул рукой, приглашая испытателя выходить. — Идем, я провожу тебя через секретный выход. Пойдешь сейчас домой и будешь спать, утром я зайду и провожу тебя в Горсовет. Но учти — за тобой будут следить.

9. Дилемма

В этот вечер настроение у Иеронима было на удивление хорошим — ведь он вернулся домой. Играть грустные песни на балалайке не хотелось, поэтому он достал с верхней полки старую книгу с названием "Справочник Металлиста", том 7, и начал смотреть сложные чертежи заводских станков, режущих головок и таблицы удельной плотности металлов. Чтение столь увлекло сибиряка, что он за раз осилил сто двадцать страниц. Потом ученого потянуло ко сну, и он думал уже отдаться во власть Морфея, как вдруг в дверь постучали.

— Это я! — послышался голос Ипполитыча. — Выключай свою систему.

Ученый впустил диссидента, тот отряхнул тулуп от снега и спросил:

— Ты где пропадал эти два дня?

— Меня перевели в секретный отдел! — признался Иероним.

— Хм, интересно! — воскликнул Георгий и сел на стул. — У тебя появился доступ к государственной тайне?

— Ну, я бы не сказал... — замялся Дермидонтыч. — Я просто... Испытатель. Меня вызвал директор и заставил подписать бумагу, в присутствии двух майоров.

Ученый ожидал выслушать недовольство друга, ведь его сосед был противником существующего строя, но Ипполитыч кивнул.

— Нет, я тебя не стану осуждать. Такое могло случиться с каждым, а подписав, ты хотя бы ненадолго сохранил жизнь и свободу. Доставай алкоголь, сейчас мы это отметим.

Сибиряки выпили. У Иеронима сначала было ощущение, что друг что-то не договаривает, но после второй рюмки все подозрения улетучились.

— Я принял решение, Дермидонтыч. На неделе иду в горсовет, и буду просить, чтобы сына мне привезли, — признался Георгий. — Пора, мне уже почти пятьдесят лет, и мне нужно передать мой опыт борьбы за права, опыт инакомыслия молодому поколению.

Иероним обрадовался за друга. Все-таки, не каждый на такое решиться, отцом-воспитателем быть очень непросто.

— Я рад за тебя! — воскликнул Иероним, осушая рюмку.

— Да, и ещё — можешь поздравить меня, я закончил свой трактат, — с этими словами Георгий достал из-за пазухи толстую папку для бумаг. — Я готов отдать тебе его, но только на одну ночь. Мне хочется, чтобы ты проникся духом свободы, понимаешь меня? Завтра утром я повезу его на вокзал, там меня ждет товарищ, он в Сибирске проездом, с трактатом он отправится в Иркутск, в типографию.

— Спасибо тебе, Ипполитыч! — воскликнул Иероним. — Я с радостью прочитаю твой труд, только... я не уверен, что успею, потому что завтра меня опять забирают в отдел...

— Что за отдел? — поинтересовался Георгий.

— Он... секретный, этот отдел, — сказал Иероним. — Я... я не могу тебе рассказать, иначе меня расстреляют.

— Что значит — не можешь сказать? — нахмурился Ипполитыч. — Ты не только можешь, ты просто обязан мне сказать об этом! Наверняка ты стал участником бесчеловечных экспериментов, разработок нового, ужасного по своей мощи оружия, так?

— Ну, не совсем, я просто...

— Так вот! — перебил ученого диссидент. — Ты же с нами, со свободными сибиряками? Мы должны рассказать народу о всех фактах произвола военной диктатуры и разгула научной мысли, не стоит этого бояться! Говори, что там с тобой делали?

Иероним не знал, что ответить. С одной стороны, Георгий был другом, ему можно было доверять, и во многом их политические взгляды совпадали. Но с другой стороны — те подписанные бумажки и слова Соломоныча о том, что за ним будут следить... К тому же, он помнил свое состояние после приема анти-водки, гордился тем, что был испытателем и имел, хоть и недолго, сверх-возможности, и был благодарен секретному отделу и государству за оказанное доверие. Поэтому, поразмыслив, он решил сказать полу-правду.

— На мне испытывали новые препараты, расширяющие возможности человека.

— Наркотики? — спросил Ипполитыч.

— В смысле?

— Говорят, раньше были такие вещества — наркотики, вроде водки, только в таблетках или в шприцах. Кто-то говорил, что они расширяют сознание, кто-то наоборот, утверждал , что они делают из человека животное. Что-то такое, да?

— Нет, не такое... там совсем другие вещества, я... я не помню название... Но ты знаешь, когда мне их дали... Я мог слышать чужие мысли, мог видеть через стены, и... ты не поверишь, я доказал теорему Ферма! Оказывается, у нее такое простое доказательство! Но я еще никому не показывал...

Георгий выслушал его, кивая, потом допил рюмку, стукнул кулаком по столу и заявил:

— Ты обманываешь меня, Иероним! Не поверю, что кто-то доказал теорему Ферма, ее даже сам Ферма наверняка не доказал. Не этим вы там занимаетесь, не этим! Скажи честно, ты с нами, или против нас?

Дермидонтыч молчал.

— Если ты с нами, — продолжил диссидент, — то ты будешь нашей надеждой, нашим человеком в рядах противника, и, возможно, благодаря тебе...

В этот момент послышался стук в дверь:

— Иероним Дермидонтыч! Откройте, КГБ!

"Мне конец", — понял ученый. Диссидент испуганно вздрогнул, затем злобно посмотрел на Иеронима и процедил:

— Предатель... Значит, сдал, гад, друга?

— Я не сдавал! — осипшим шепотом проговорил испытатель. — За мной слежка, они могли прийти в любой момент!

Георгий схватил ученого за воротник, приготовившись бить.

— Врешь, ...!

— Ипполитыч! Не бей меня, лучше придумай, что делать!

— Именем закона, откройте! — послышался второй голос за дверью. — А то будем расстреливать!

Диссидент отпустил соседа, посмотрел на дверь и спросил:

— Где окно?

— Только на чердаке!

Мужики одновременно вскочили, накинули шубы и побежали вверх по лестнице, толкая друг друга. На половине пути диссидент спохватился, крикнул:

— Трактат! — спустился вниз, схватил со стола папку и побежал обратно, наверх башни. Послышались толчки в дверь, звук упавшего кирпича и мат кого-то из КГБ-шников.

Иероним тем временем уже вскарабкался на высокий подоконник, распахнул окно и осмотрелся. За зданием был большой сугроб, до леса совсем недалеко, но вот высота... Высота башни составляла пятнадцать метров; Дермидонтыч никогда не прыгал с чердака и не знал, смягчит ли снег удар, или глубины сугроба не хватит.

— Прыгай уже, они выбивают дверь! — прикрикнул Ипполитыч.

— Мы не успеем, они нас все равно поймают, пока мы будем вылезать из снега, — сказал Иероним и попытался слезть с подоконника, но Георгий толкнул его обратно.

— А у нас есть выход? Лучше попробовать и проиграть, чем потом жалеть, что не попробовал!

"Ведь разобьюсь... Точно разобьюсь, — думал ученый. — Эх, сейчас бы анти-водки, она наверняка бы помогла, сделала меня сильнее. Но ее нет. А мы обречены".

Но он все же зажмурился и прыгнул. Пока Иероним падал, перед ним пронеслась вся его сознательная жизнь. Он вспомнил бородатое лицо Дермидонта, отца и воспитателя. Вспомнил, как первый раз пришел в НИИ и стал ученым. Вспомнил вокзал, вспомнил даже поезд, полный молодых сибиряков и едущий непонятно откуда.

Внезапно он осознал, что падает слишком долго, и открыл глаза. Его удивила яркость окружающего пространства, она была чрезмерной и совсем не характерной для сибирской зимы. Мгновением позже он понял, что вовсе не падает, а висит над поверхностью снега, в невесомости. Иероним перевернулся на спину, и, прищурившись от яркого света, разглядел огромную летающую тарелку, зависшую над башней и постепенно приближающуюся.

Она забирала его, забирала сибирского ученого в неизвестность.

IV. Сибирская балалайка

1. Цех

Тимофей Тимофеич вышел в цех, распахнув дубовые двери. Заложил руки за спину и стал смотреть за процессом. В свободное от бюрократических дел время он любил так делать.

Вокруг кипела работа. Ворочались гигантские деревянные колёса, приводимые в действие медвежьей тягой. Погонщики стегали плётками косолапых ворчащих рабов, бегающих в колесе ― то тут, то там слышался неистовый рёв бедных животных. Где-то вдалеке он сливался со звуками чудовищной какофонии — то настройщики из числа политзаключённых отрабатывали свой скудный кусок хлеба. Паровые прессы ворочались с неохотой, скрипом и треском, но брезентовый конвейер с деревянными и латунными деталями уверенно полз по середине полумрачного цеха, и это было здорово.

Президент Балалаевской Балалаечной Компании всегда радовался, когда сборочный цех работал без сбоев.

— Тимофей, — подскочил горбатый секретарь Федот. — Наши запасы меди медленно сокращаются, по расчётам всего через десять дней тянуть струны будет не из чего...

— Вот обязательно, найдётся кто-то, кто испортит настроение, — президент нахмурил свои густые брови и распорядился: — Постойте больше рудников! Выделите нефтяных акций, наймите зэков, приведите из лесов тягловых медведей. Проблема должна быть решена через неделю, мы не должны зависеть от внешних поставок.

— Хорошо, Тимофей, — покорно кивнул подчинённый. — Но я потревожил твой покой совсем не из-за этого... я по другому вопросу. К тебе пришли гости, известный балалаечник и какой-то странный, на не нашего похож. Ждут в прихожей.

— Пускай заходят, — откликнулся балалаечный президент и, махнув плащом, пошёл в коридор. — Я вернусь через пару минут.

...Тихон с Алексеичем куковали в Балалаевске уже третьи сутки. Первый день они провели на вокзале — расставание с поездом и его пассажирами не прошло даром. На второе утро они погрузили на санки цистерну с отходами и пошли знакомиться с мировой столицей балалайкостроения.

Город был построен по особому плану и с высоты полёта сибирских бомбардировщиков напоминал по очертаниям огромную, многокилометровую балалайку. Вместо струн тут была железная дорога, вместо грифа — две длинные центральные улицы с бараками и избами, а там, где у балалайки полагается треугольный корпус, на городском плане расположились мрачные цеха и постройки Балалаечной Компании.

Улицы были прибраны и утоптаны настолько хорошо, что можно было ходить без лыж, в одних валенках — практически босиком. Почти все жители этого странного городка ходили по улицам с балалайками.

— Вот бы мне тоже балалайку, — сказал Тихон своему спутнику, позавидовав на прохожих.

— А это запросто! — откликнулся песенник. — Пошли к Тимофею Тимофеичу, он в Компании главный, он нам лучшую балалайку отдаст.

Алексеич, изъездивший почти всю Сибирь, здешние места знал хорошо.

Кабинет у начальника балалаечного предприятия был обставлен богато — повсюду деревянные статуи медведей и пляшущих вприсядку мужиков, огромные, в полметра матрёшки. На стене слева — с десяток ружей, личная коллекция президента. На стене справа — выставка продукции компании — балалайки от крохотной, в полторы мужицкие ладони, до здоровенной, басовой, с двухметровым грифом и струнами толщиной в мизинец.

— Надо бы у него ещё про полигон Балалаевский расспросить, — вспомнил Тихон. — А то у кого ни спрошу — никто не слышал, где и что.

— Да ну его, этот полигон, лучше посмотри, какие балалайки!

— Как думаешь, подарит? — спросил Тихон, прекратив разглядывание обстановки.

— А куда ему деваться? — откликнулся балалаечник. — Должен подарить, он мужик щедрый. Ты сам-то какую хочешь?

— Ну, я даже и не знаю, — ответил инженер. — Ты же сам меня сюда привёл.

— Потом разберёшься — не заморачивайся.

Президент Балалаечной компании, влетевший в кабинет, оказался лысоватым худым мужиком, с коротко стиженой бородой, бакенбардами и очень густыми бровями.

― Так, вы кто? ― спросил он у гостей.

― Тихон я, ― ответил сибиряк и подал руку. ― Инженер. А отчества не ношу. Со мной Алексеич, знаменитый балалаечник.

― Очень приятно! ― воскликнул глава компании и пожал руки, сначала Алексеичу, потом инженеру.

Тихон нахмурился.

― Что тут приятного? Нас, пока мы тут к вам ехали, чуть мутанты не съели. И водка почти вся уже закончилась, с трудом доехали до этого вашего Балалаевска.

Тимофей Тимофеич сочувственно кивнул, а затем спросил:

― А вы, собственно, откуда, мужики? Из Тобольска? Выглядите очень по-западному.

Алексеич встрял в разговор.

― Нет, мы из бывшей столицы нашей родины, города Сибирска.

― Желаете принять алкоголь? ― махнул он рукой в сторону стола, тут же из-за шторки выбежал карлик с бутылью и принялся разливать сорокоградусную по стаканам.

― Нате-ка, посмотри, какой сервис, ― шепнул Алексеич.

Инженер не понял слова "сервис", но за стол сел и водку выпил. После второго стакана переглянулся с песенником, и тот понял, что пришла пора говорить по делу.

―Моему товарищу хотелось бы купить инструмент, да вот только не знает он, какой лучше.

― Так пойдёмте же! ― радушно воскликнул Балалаечный магнат, поднялся со стула и распахнул двери в зал.

Сбежав по шатким лестницам вниз, на сырой дощатый пол, сибиряки очутились в жуткой толчее ― тут тебе и карлики, и крепкие мужики-рабочие, и хилые политзаключённые. Ближе к колёсным медвежьим движителям и печам было теплее, там сновали двухметровые погонщики в рогатых касках с хлыстами и тягловые медведи.

— Что они делают? — спросил Тихон, указывая на двух дерущихся косолапых.

— Балалайки, — не глядя, ответил Тимофей Тимофеевич. — Тут все делают балалайки. Всё ради балалаек. Какую бы вы хотели для себя? У нас есть балалайки со встроенными ружьями. Балалайки-топоры. Балалайки-стратокастеры. Балалайки-матрёшки, одна в другой. Какую бы вам хотелось, Тихон?

Сибиряк почесал репу и проговорил:

— Ну, мне бы поменьше, чтобы в мешок влазила.

— О! Я знаю, что вам предложить, — сказал балалаечный президент, подошёл к одному из конвееров и, оттолкнув техника-карлика, взял с ленты свежий, окрашенный в чёрный цвет странный инструмент. — Балалайка компактная, мобильно раскидная. Фурнитура из бронзы, гриф кленовый, складывается, вот, попробуйте.

Тихон попробовал. Балалайка сломалась.

— Тьфу, да не в эту сторону вы его складывайте! — Тимофей Тимофеевич вырвал из рук инженера сломанный инструмент и выбросил куда-то в сторону, попав в медведя. Зверь заорал, рабочие засуетились, снимая раненого трудягу с медвежьего колеса.

— А как у вас тут дела с мутантами? — осведомился Алексеич.

Тимофеич хитро прищурился.

— С мутантами у нас разговор один — мутантов мы вылавливаем и бросаем на корм рабочим медведям.

— Сурово, — хмыкнул Алексеич. — Вроде же говорили, что они — тоже люди, и их надо беречь.

— Что люди! — воскликнул балалаечный президент и взял ещё один инструмент с конвеера. — Важны не люди, важны балалайки. Всё для них, любимых. Ну что, будете брать мобильно раскидную?

2. Зоология

Сибирский медведь не похож на среднеевропейского бурого. Это касается не только размеров — после того, как земля мутировала, непривычно крупные косолапые стали появляться и на скукоженном Западе. Сибирские медведи были отличимы от большинства косолапых несчастной Земли совсем по другим признакам.

Во-первых, они не впадали в спячку (ещё бы, ведь зима в Сибири теперь стала длиться намного дольше — не спать же десять месяцев), и стали активны в любой сезон. Во-вторых, намного увеличилась их продолжительность жизни, теперь медведи стали жить и по сорок, и по пятьдесят лет. В-третьих, среди них совсем не осталось самок, и способ их воспроизводства оставался неясным. Учёные говорили, что медведи "просто выходят из леса", а откуда они берутся в лесу — непонятно.

И, наконец, сибирский медведь обладал недюжинной сообразительностью. Ни один из выживших после глобальных катаклизмов лесных зверей не достиг такого уровня развития, как косолапый. Волки стаями охотились на заплутавших охотников, бегали по свалкам и заброшенным поселениям, а в города забредали только от большого голода. Лосей, зайцев и ежей стало настолько мало, что их просто не стоило принимать в счёт. Собаки, которых тоже осталось не так уж и много, использовались теперь начальством и КГБ исключительно в упряжках, и дюжинными умственными способностями не обладали. А медведи... Помимо широко известных случаев, когда прирученные медведи заменяли работников атомных станций и дежурных на ракетных базах, косолапые нередко использовались на урановых рудниках, выступали в цирке и даже работали в розничной торговле.

Главной проблемой медведей оставались поиск пропитания и борьба с тоталитарным режимом, ущемляющим их права. Питались медведи всем — древесной корой, шишками, оставленными в сугробах валенками. Встречались людоеды — многие сибиряки, включая сотрудников КГБ, пришлись по вкусу оголодавшим хищникам. Вблизи зон обитания мутантов косолапые кушали несчастных антропозооморфных существ. Впрочем, особо сильные мутанты, судя по всему, тоже не брезговали медвежатиной.

Если верить Конституции, которую запрещено читать простым мужикам, сибиряк-человек и сибиряк-медведь уравнены в гражданских правах. Сделано было это, по-видимому, из природной боязни к силе и мощи косолапых, и реального проявления в обществе не имело. КГБ угнетало мужика, а мужик угнетал медведя. И нигде это угнетение не приобретало столь чудовищного размаха, как в Балалаевске...

— Чего тут медведи все такие грустные ходят? — спросил Тихон Алексеича, когда они прогуливались по центральному проспекту оплота Балалаечной корпорации.

— А ты потанцуй, как они, поймёшь, каково это, — угрюмо отозвался песенник. — Уж лучше бы сразу, как обычно — пулю в лоб, да и дело с концом, а тут...

И действительно, в диких зверей на улицах никто не стрелял — стоило было хозяину тайги злобно зарычать на прохожего, как балалаевец снимал с плеча инструмент и играл "калинку-малинку", после чего косолапый вставал на задние лапы и начинал тоскливо плясать. Не то инстинкт, не то диковинный закон природы этих мест.

Пройдя ряд непривычно пёстро раскрашенных домиков, они подошли к странному огромному шатру, возвышавшемуся на пригорке.

— Цирк? — спросил Тихон.

— Похоже на то. Ты бывал раньше на представлениях?

— Звали меня в цирк, — признался Тихон. — Работать. А я им морды набил.

И вправду, года три тому назад попался Тихону в трамвае один заезжий циркач, и давай инженера уламывать — говорил, что Тихон особенный, и что самое место ему в цирке работать. Флегматичного и обычно спокойного Тихона это тогда чрезмерно разозлило, и больше с циркачами он дела иметь не хотел.

— А пошли, Тихон, на зрелища? — предложил Алексеич. — Когда ещё на Балалаевский цирк удастся взглянуть.

— Не люблю я цирк, Алексеич, — нахмурился Тихон. — Делать людям нечего, вот в цирках и выступают, а я не такой.

— А ежели там водку бесплатную дают, а?

Тихон задумался. О таком он как-то не подумал. Водки оставалось мало, к тому же, на улице похолодало изрядно, а в цирке наверняка было теплее.

— Только если бесплатную, тогда — конечно, — кивнул он и направился к шатру.

3. Цирк

Бесплатных напитков в цирке не оказалось. Более того, ехидный вахтёр у входа сказал приезжим сибирякам, что без своих напитков на представления приходит только полный идиот. Тихон собирался было дать вахтёру в тыкву, но балалаечник остановил инженера и, деликатно поговорив с кассиром, приобрёл билеты.

Представление шло полным ходом — по полупустой, тускло освещённой арене, на какой-то странной двухколёсной штуке катался молодой медведь. Зрители сидели молча, с нескрываемым унынием, в тишине то и дело позвякивали стаканы.

— Что, он так всё время ездит? — спросил Алексеич у сидящего рядом лысого старика.

— Ужо сто тридцать четвёртый круг... — угрюмо кивнул дедок. — На лесапеде.

— И что, больше ничего интересного?

— Ну, перед тем дрессированные собаки были. Дрессировщика съели. А так — ничего нового, то же самое, что и там, в жизни. Не цирк — жизнь.

Тихон на всякий случай взглянул по сторонам. "Цирковая теория мира", по которой все глобальные катаклизмы в Сибири произошли из-за того, что мир является одним большим цирком, являлась официально запрещённой.

— А ты не поделишься с нами алкоголем? — спросил он старика.

— Нет уж! — старик плотнее прижал к себе авоську, которую держал на коленях. — Сам купил, сам и выпью, да и вообще я с вами не знаком... Сто тридцать седьмой...

— Пошли лучше, сходим в ларёк, — предложил Алексеич, видя, что Тихон начинает сердиться на старика. Я видел тут, неподалёку.

Они поднялись и вышли из шатра наружу. В ларьке, расположенном в одном из больших, коряво раскрашенных сараев, за прилавком сидел медведь — видимо, замещал кого-то.

— Нам по шесть бутылок водки простой, — сказал Тихон. — Расплатимся акциями.

Медведь заворчал.

— Нельзя акциями, наверное, — подсказал на ухо инженеру Алексеич. — Только куньими шкурками, поди.

Косолапый заворчал ещё громче. Тихон предложил:

— Может так, по-тихому возьмём, да пойдём? Или в лагеря посадят, за кражу?

— В лагеря, не в лагеря, но рисковать не стоит. Кто знает, что у них тут за законы.

Из-за ящиков послышался писклявый голос:

— Что за шум? За алкоголем пожаловали? Или кефирчику?

— За водкой конечно, — Тихону не хотелось кефира. — А ты кто?

Над прилавком появилась бородатая голова. Обладатель голоса был не больше метра высотой, но медведь, завидев карлика, покорно слез со стула и ушёл куда-то мимо сибиряков.

— Меня звать Архип. В цирк пошли?

— Откуда знаешь? — осторожно поинтересовался инженер.

— Я всё знаю. К нам все зрители за водкой приходят.

— Бойкая, наверное, торговля идёт?

Карлик кивнул.

— А что в цирке хорошего? Там всё то же самое, что и снаружи. Те же медведи, волки, те же угнетения прав и свобод. Правда, говорят, мутантов провезли.

— Мы мутантов уже насмотрелись, — отмахнулся Алексеич. — Всю дорогу сплошные мутанты.

— Тем более! — кивнул Архип, и, взобравшись с ногами на табуретку, заговорщически пододвинулся к мужикам. — А не хотите, я вас на подпольный концерт проведу? Вы удачно попали, они у нас раз в месяц проходят, и как раз сегодня будет.

— Прогрессив-метал? — догадался балалаечник. — А не посадят?

— Могут, — строго отозвался карлик. — Но в этом-то и вся прелесть — риск, как ни крути.

— Мне это очень интересно, — сказал Алексеич инженеру. — Ты же знаешь, я и сам музыкант.

— Я бы пошёл, да боязно, — признался Тихон. К тому же, его не покидало чувство, что он забыл что-то важное.

— Не боись, ты же сам говорил, что настоящий сибиряк! Даром, что лицом не похож.

Тихон глубоко задумался. Оставлять товарища не хотелось — мало ли что могло произойти с балалаечником, но рисковать сибиряк не любил.

— Только с водкой туда нельзя, — сказал карлик. — Водку я потом вам продам, а у нас

Карлик напялил ушанку и повёл мужиков через маленькую дверцу по задворкам. Снаружи было тускло, свет с улицы сюда почти не доходил. Путь заканчивался у обрыва, добежав до которого, карлик издал лихой крик, после чего спрыгнул вниз.

— Совсем сдурел? — подумал вслух Алексеич, подошёл к обрыву и прыгнул вниз. Оказалось, что за обрывом идёт длинная ледяная горка, заканчивающаяся у большого кирпичного здания. Судя по виду, здание было построено по меньшей мере век назад и сейчас стояло наполовину разрушенное. В окнах горел тусклый свет, около здания толпились странного вида мужики. Карлик уже закончил свой путь, встал с горки и подошёл к мужикам.

— Пошли за ним, — сказал Тихон и тоже прыгнул на лёд.

4. Концерт

— Тихон, — радушно представился сибиряк и подал меломанам руку для пожатия.

— Мы, брат, имён своих обычно не называем, — осторожно сказал рыжий меломан.

— Конспирация, — пояснил Архип.

— Это что у тебя за инструмент? — посмотрел рыжий меломан на балалайку Тихона. — А, мобильно раскидная. Ерунда, подпольные мастера лучше делают.

Алексеич возразил:

— Но у Тимофея Тимофеича же конвеер.

— А, ерунда. На конвеере такого не сделаешь, — отмахнулся рыжий меломан. — Вот мой знакомый подпольный мастер умеет за пять минут балалайку из цельного ствола соснового выстругать — вот это я понимаю, а тут... Штамповка.

— Пойдёмте, уже пора, — сказал Архим и провёл всех в зал.

Народу собралось немного, всего человек двадцать. Зал был обставлен скудно — ни стульев, ни табуреток. На стене, над сценой, торчали два тусклых факела, ветер из щелей злобно завывал. Но обстановка казалась не столько мрачной, сколько аскетично-суровой, и это понравилось Тихону.

Архип вскарабкался на сцену, взял рупор и сказал в него:

— Друзья, мы рады приветствовать вас на нашем тайном празднестве этого величайшего из искусств — балалаечного прогрессив-металла.

Зрители молча достали из-за пазухи чёрные косынки-банданы и повязали поверх ушанок. Алексеич, к удивлению Тихона, последовал примеру большинства — оказывается, он тоже имел при себе запрещённую атрибутику.

— А у меня косынки нет. Что делать? — тихо спросил Тихон.

— Не переживай, новичку можно, — сказал балалаечник. — Смотри-ка, а этот карлик у них заводила.

— Первыми на сцену приглашаются музыканты из далёкого Тобольска, — объявил карлик. — Близость к Западу позволила им достичь величайших успехов — они умеют петь на зарубежном языке!

— Ого, вот это да! — заговорили зрители.

— Встречайте, группа "Четыре иностранца"!

На сцену вышли четыре мужика в длиннополых плащах. Двое держали простые балалайки, один, с длинной, заплетёной в косичку бородой — балалайку-контрабас, а сбоку примостился толстяк со старым барабаном. Он же и запел:

Водка, бэарс, хэлли фрост,

Ядерные бомбы!

Вулф бежит, поджавши хвост,

Ту зэ катакомбы!

— Частушечный стиль, — с уважением произнёс рыжий меломан, стоявший рядом. — Такой прогрессивный.

Полиритмическое двойное соло с треолями действительно показалось Тихону весьма неплохим. Народ аплодировал и свистел, некоторые достали свои балалайки и начали подыгрывать музыкантам.

После их выступления Архип объявил:

— А теперь, пока нас не разогнали, выступит наш местный коллектив, "Неизвестные мужики". К сожалению, они вынуждены скрывать своё лицо под масками, чтобы их не узнали, и не доложили КГБ.

На сцену вышли три высоких и худых музыканта чьи чёрные косынки были повязаны поверх лица и бороды. Вооружена банда была двумя балалайками и баяном.

— Кого-то он мне напоминает, — сказал Алексеич, показывая на баяниста. — Вот только не пойму, кого? И вправду, неизвестные.

— Угу, — подтвердил Тихон. — Точно где-то видел.

Играли музыканты очень лихо и бесшабашно, а песня была политической. Стоящий справа балалаечник ревел сиплым голосом что-то про взаимоотношения Сибири с Западом.

Городской начальник хитрый,

Он сидит в тепле с поллитрой,

А по наши станции

Ездят иностранцы!

Эй!

"Прям как у нас — иностранцы на станцию ездят", — подумал Тихон, и вдруг его осенило.

Он забыл в Балалаечной Компании свою цистерну с отходами.

— Эх, не могу! — воскликнул Алексеич и полез к сцене. — Не могу удержаться!

— Алексеич, отходы-то мы забыли! — попытался остановить приятеля Тихон, но музыкант уже вовсю играл на балалайке прогрессивный металл, а перекричать было весьма непросто.

Тихон не знал, что делать — дождаться окончания концерта, или оставить друга и бежать обратно к цехам. К тому же, пора было уже принять дозу спиртного, а водки Архип так и не продал.

Внезапно в клуб вкатился горбатый кривой мужичёнка, растолкал возбуждённых слушателей и вбежал на сцену. Подбежав к баянисту, он принялся что-то шептать ему на ухо, после чего музыканты на сцене перестали играть, а баянист бросил инструмент и убежал куда-то с горбатым за сцену.

Но музыкальную мистерию уже было не остановить. Каждый играл своё, да как играл! Алексеич горланил свою песню про бесконечные патроны, которую Тихон слышал ещё в поезде, рыжий меломан рычал что-то мрачное, про неизбежность нашествия инопланетян, а группа балалаечников в углу хором пели металлическое переложение "Ой мороз-мороз, не морозь меня".

Делать было нечего, Тихон торопливо собрал вещи и потихоньку вылез из клуба.

На улице было тихо. Горка, с которой скатились сибиряки перед концертом, с этой стороны выглядела слишком крутой, а привычных лыж, чтобы взобраться наверх, у Тихона сейчас не было. Пришлось топать в обход, по сугробам.

Пройдя с полкилометра вдоль окраины города, он оглянулся назад. У клуба послышались выстрелы, оттуда светили лучи прожекторов и слышалось тарахтение какой-то техники. Тихону стало интересно, и он взобрался на пригорок, чтобы посмотреть.

Около клуба стоял старый танк с тремя собачьими упряжками подкрепления. Слышался лай собак и редкие выстрелы из винтовок. КГБ брало клуб штурмом. Алексеича уже было не спасти.

5. Бунт

Тихон вышел на узкую центральную улицу и заспешил к балалаевскому заводу, расталкивая руками прохожих. Раз не спас друга, то хотя бы эту проклятую бочку надо достать.

— Кефир, свежий кефир! — кричали где-то в стороне. "Какой странный город, — в очередной раз подумал Тихон. — Средь бела дня кефир продают, и никто даже не возмущается".

Главный цех Балалаечной компании оказался оцеплен. Вокруг медленно прохаживались солдаты в противогазах и с какими-то странными коробочкам, а у входа в жуткой давке стояли выгнанные под открытое небо рабочие, медведи, карлики. В стороне, в крытой собачьей упряжке, сидели три пузатых офицера КГБ в фуражках, а рядом с ними суетливо топтались люди в плащах — видимо, кто-то из руководства компании.

— Что тут у вас такое? — спросил Тихон проходящего мимо него солдата.

— Радиационное заражение местности, — прогундосил солдат в противогаз.

"Так... неужели из-за бочки?" — подумал Тихон и собрался уже было идти прямо через оцепление, чтобы выяснить, как вдруг события резко поменяли ход.

Сбоку, откуда-то из подвалов, выбежала группа рогатых надсмотрщиков с пулемётами. Рассредоточившись по полю и окружив рабочих, они открыли шквальный огонь по офицерам КГБ и солдатам с противогазами. Те стали отстреливаться из двустволок и пистолетов. Тихон вовремя сообразил, что рискует оказаться под перекрёстным огнём, поэтому отбежал в сторону и спрятался за бетонной стенкой.

Впервые за много лет он видел, как одни мужики стреляют в других. Не в мутантов, в таких же нормальных сибирских мужиков — и поэтому Тихон не знал, что делать и чью сторону занимать. Перестрелка продолжалась недолго, через пару минут последние выжившие представители КГБ покинули место боя, и воцарилась тишина.

Тихон выглянул из укрытия. Из ворот главного цеха вышел лысый худой мужик в чёрной повязке, сопровождаемый горбуном. "Тимофей Тимофеич", — понял Тихон, и тут же до него дошло, что тот баянист из клуба и президент Балалаечной Компании — одно лицо.

Теперь стало ясно, почему представление в клубе так быстро закончилось — президента компании заранее предупредили о предстоящей облаве, и он быстро вернулся в цеха, чтобы организовать оборону. Но как же так, подумалось Тихону, высокое начальство — и участвует в подпольных концертах? Начальство — и распоряжается стрелять в КГБ? Это же уму непостижимо!

Ко двору стали стягиваться мужики из окрестных кварталов. Теперь, помимо балалаек, на перевязях они несли ещё и двустволки. Все молчали. В тишине были слышны только хруст снега под валенками, лай собак вдалеке и шум ветра.

— Друзья! — воскликнул Тимофей Тимофеевич, взобравшись на пригорок. — Мы выиграли первый бой с ненавистной машиной. Завод, цирк и подпольный клуб освобождены! Но это ещё далеко не конец! Нам предстоит ещё долго сражаться за свою независимость. Скоро, очень скоро настанет час, когда наш город впервые за много лет вздохнёт по-новому, и тогда мы! Балалаевцы! Станем первыми по-настоящему свободными мужиками и медведями во всей Сибири!

Толпа ответила восторженными воплями, стрельбой в воздух и игрой на балалайках. "Бунт", — понял Тихон, и уже было подумал идти куда-нибудь подальше, но внезапно вспомнил о цистерне с отработанным топливом и о своём долге перед родной электростанцией.

Смело раздвигая локтями собравшихся, Тихон подошёл прямо к балалаечному магнату, стоящему в окружении близких ему соратников.

— Я тут у вас цистерну забыл, — сказал он. — Вы мне её отдайте, а то мне на полигон надо.

— А, инженер, так это твоя цистерна! — воскликнул Тимофеич и приказал двум надсмотрщикам: — Взять.

Тихон смахнул с плеча ружьё и потянулся за патронами, но рогатый надсмотрщик оказался проворней — подошёл и оглушил сибиряка чем-то тяжёлым...

6. Пленник.

Очнулся Тихон в мрачном подвальном помещении, связанный по рукам и ногам. С потолка капала вода, стекая в маленькие лужицы на мраморном полу. Сбоку тускло светил очаг, в котором виднелись какие-то металлические инструменты.

— Ага, оклемался! — воскликнул Тимофей Тимофеич, наклонившись над пленником. Рядом стоял горбун Федот, а на стоявшую рядом тумбочку взобрался Архип — похоже, все они были заодно. — Что, Тихон, не ожидал?

— Ну, почему не ожидал, всякое в жизни бывало, — философски заметил Тихон.

Президент балалаечной компании кивнул. Федот злобно расхохотался:

— Ничего, теперь ты наш пленник!

— Спасибо, я уже понял, — кивнул Тихон. — Куда вы дели мою бочку с отходами?

— Её КГБ-шники забрали, — сказал Архип. — А нам без радиации никак. Без радиации мутанты не производятся.

— Так топливо же там отработанное, какие мутанты?

Тимофей Тимофеевич и Федот переглянулись. Архип продолжил:

— Ты, брат, видать, не знаешь. Мутанты — они же как... Они от радиации возникают. Сначала один мутант появится, из простого человека. Потом из первого второй отпочкуется, и так дальше. А топливо, хоть и отработанное, излучает хорошо!

— Молчи! — рявкнул на него Тимофей Тимофеевич. — Не стоит кому ни попадя о таких вещах говорить. Я тебе, Тихон, хочу предложить сделку. Ты тут не местный, подозрения не вызовешь. Мы тебя пускаем, ты идёшь в местное КГБ, отбираешь бочку и привозишь её на санках к нам. А мы тебе платим табаком, куньими шкурками и балалайками.

— Я вам так скажу, мужики, — нахмурившись, сказал Тихон. — Я на ядерной станции всю жизнь проработал. Почти. Родную ядерную станцию не продам!

Балалаечный магнат хмыкнул.

— Ну, ты думаешь, у тебя есть альтернатива, Тихон. Но ведь у нас есть в заложниках твой друг, Алексеич!

Два рогатых надсмотрщика втолкнули в камеру его друга. Видно было, что его морили голодом и трезвостью.

— Тихон! — воскликнул он. — Спаси меня. Сделай, как они просят, чего тебе стоит? Твоё начальство и не узнает даже, что ты бочку не на полигон отдал, а сюда.

Сибиряк задумался. Алексеич был прав — в принципе, Тихону ничего не угрожало. Начальство всё равно не узнать о том, что бочку надо доставить на полигон. Да и знать он не знал, где этот полигон находится — слышал, что за городом, а где конкретно ему не сказали. При желании, он мог бросить радиоактивные отходы ещё в поезде, случайно забыть их в любом овраге, и не мучиться.

Но совесть, чувство долга перед родным предприятием не давали ему покоя.

Меньше всего он любил подобных сомнений и необходимости выбирать — между другом и родным предприятием. Тихон нахмурился и зарычал по-звериному, пытаясь разорвать верёвки. Рогатый надсмотрщик подошёл ближе и замахнулся кнутом, но Тимофей Тимофеич остановил его.

— Ну, так что ты выбираешь? — спросил балалаечный президент.

— Ваша взяла, — сказал Тихон, а сам подумал: "Ещё не вечер".

— Вот и славно, — Тимофеич кивнул надсмотрщикам, чтобы развязывали Тихона. — Соберём твои вещи обратно, дадим наставление, и отправим в КГБ.

7. Застенки

Без лыж Тихон до сих пор чувствовал себя немного неуверенно — ходить в одних валенках по улице казалось столь же нелепым занятием, как гулять по дому в одних носках. К тому же, Тихон никогда раньше не бывал в застенках — мрачном оплоте КГБ. Поговаривали, что оттуда не возвращаются. Потому он шёл туда с некоторой боязнью. Ко всему прочему, буквально спиной чувствовалась слежка сатрапов балалаечного магната.

Здание местного КГБ стояло неподалёку от вокзала — невысокое, но массивное и угнетающие. Приглядевшись, Тихон заметил, что герб двуглавого медведя на фасаде покосился вправо, что, очевидно, говорило о либеральном уклонизме местных властей. Не топтаный снег у фасада красноречиво указывал на отношение к властям горожан, люди обходили здание стороной, словно заражённое.

Впрочем — так и было. Радиоактивная бочка без сомнения находилась где-то внутри.

Не дойдя метров двадцать до постовых, Тихон остановился и попытался вспомнить наставления Тимофея Тимофеича — что говорить, на что напирать, но потом мысленно махнул рукой и решил идти напролом. Авось — повезёт. Только собрался идти дальше, как к нему подошли два крупных мужика, с тремя полосками на тулупах и в шапках, похожих на старые кепки-трёхколки.

— Ты с какого району такой странный, мужик? — спросил левый, беззубый.

— Я из Сибирска, — буркнул Тихон. — А нашли меня на вокзале.

— А водка есть? А если найдём? — прищурился левый, взяв Тихона за плечо.

— Нету водки, сам не пивший. Мне в КГБ надо. По важному вопросу.

Тихон смело отодвинул рукой пристававших и направился к постовым. Позади послышался возглас удивления:

— Во мужик, совсем рехнулся.

— Не местный...

Постовые у ворот здания отстранённо глядели вдаль.. Непонятно было — то ли они надменно делают вид, что не замечают подошедшего, то ли они вконец окоченели от мороза, и потому им нет дела ни до кого, пусть он хоть в дверь ломится. Тихон хмыкнул и попытался пройти мимо них, но его тут же цепко схватили за предплечье.

— Куда? — коротко спросил гнусавый кэгэбэшник.

— К самому главному надо.

— Похвально, — сказал постовой, ослабив хватку. — Измена родине? Кража материальных ценностей? Убийство?

— Что? — не понял Тихон.

— По какой статье признаваться идём? — пробасил второй мужик в фуражке.

— Да я не признаваться! — нахмурился Тихон. — Не в чем мне признаваться, я просить иду.

— Заявление составлял? — прогнусавил первый. — Начальство утверждало? В очередь на рассмотрение вставал?

Тихон махнул рукавом, освобождаясь от захвата.

— Никуда я не вставал. Мне по очень важному вопросу, с вашим балалаечным магнатом связанному.

— Так бы и сказал, что осведомитель! — кивнул второй. — Пущай идёт, там сами разберутся.

Внутри его встретили ещё два кэгэбэшника — похоже, тут все сотрудники работали парами. Заставили снять тулуп, отобрали родную двустволку, быстро проверили все карманы, дали каких-то бумажек с печатями и провели по короткому коридору — всё молча и быстро, в годами отработанным темпе. Затолкнули в тёмный кабинет с решётками и заперли металлический засов. Внутри, за одиноким столом сидел худой офицер с узкими усиками, молодой и выглядивший эдаким франтом.

— Пропуск, — не глядя протянул руку к бумажкам.

Тихон отдал.

— Имя, возраст, место проживания, — офицер занёс авторучку над бумагой.

— Тихон, двадцать семь. Или тридцать семь, уже не помню. Живу в Сибирске, у вас проездом.

Офицер записывал.

— Причина явки с повинной — белая горячка, похмельный синдром, угрызения совести, — голос был холодный, без всякой интонации.

— Да что вы снова! Я не с повинной пришёл! — Тихон от негодования даже топнул ногой.

— Так, — офицер впервые поднял взгляд на сибиряка и смешно нахмурился. — Что вы мне голову морочите. Почему сразу не сказали, что по заявлению. Сейчас уже поздно. Вам уже выписано постановление об аресте.

— Какое постановление? — спросил Тихон. — Вот это, на столе?

— Ну да... — голос стал растерянным. — Если по заявлению, надо было сразу сказать, у входа. А сейчас поздно, продолжим допрос.

Тихон подошёл к столу, выхватил бумагу из рук кэгэбэшника и разорвал её на четыре части. Офицер испуганно вжался в кресло, его глаза округлились.

— Вы что это делаете?! — взвизгнул он. Казалось, мужичок вот-вот расплачется. — Разве так можно с... документами!

— У вас тут восстания в городе, а вы с документами возитесь, — осудил Тихон. — Вы бы лучше меня к вашему главному провели.

Офицер бережно поднял бумажки с пола и попытался их сложить в месте.

— Документы... как же так... Охрана!

В дверь вошли те двое "коридорных", попытались схватить Тихона, но он увернулся и надел снятый тулуп.

— Я сам! Давайте, показывайте своего начальника!

В этот миг грохот потряс всё здание КГБ. Офицеры, сопровождавшие Тихона, переглянулись и заспешили к выходу, но навстречу им выскочили двое сторожей. Гнусавый, бешено вращая глазами, махнул рукой и выкрикнул.

— Скорее! К подземному выходу, там... там...

Из кабинетов, заскрипев засовами, выскочили другие кэгэбешники, по недоумевающим взглядам Тихон понял, что никто точно не знает, что случилось. Снаружи послышались редкие пистолетные выстрелы, потом снова грохот — здание сильно тряхануло, посыпалась ветхая штукатурка с потолка.

— Скорее, чего стоишь! — крикнули конце коридора. — Уходим, их больше!

— Это изменник, — пояснил тихий голос. — От балалаечного магната пришёл.

Тихон обернулся, и вовремя — кричавший офицер наставил на него пистолет и выстрелил. Сибиряк успел пригнуться, но пуля пробила дырку в рукаве тулупа, обжигая кожу. Тихон отпрянул к стене, потом боком отбежал назад, в коридор, ведущий к парадному входу. Звуки выстрелов стали громче, но другого выхода наружу, кроме главного, сибиряк не знал. Поглядел по сторонам. В фойе стоял старый металлический шкаф, Тихон вспомнил, как коридорные сотрудники отобрали его двустволку с вещами и положили в шкаф. Он дёрнул за дверку, но шкаф был закрыт. Очередной мощный удар потряс здание, дым вперемешку со снегом повалил из дверного проёма. Тихон смело запахнул простреленный тулуп, шагнул ко входу и открыл засов на металлической двери.

Сквозь дым и поднятую выстрелами пургу на привокзальной площади проступали очертания чего-то гигантского, грозного и механического. Народу поблизости не было, видимо, все разбежались, решив не вмешиваться в конфликт. Затаив дыхание, Тихон глядел в дверную щель, пытаясь понять, что происходит, и наконец для него дошло, что за монстр атакует здание КГБ.

Это был танк-балалайка. Тайное детище безумного олигарха, двадцатиметровый треугольный механизм с деревянными гусеницами и пушкой, похожей на балалаечный гриф. Его тащили на себе упряжки тягловых медведей, погоняемых рогатыми надсмотрщиками.

По фасаду черкнула очередь из пулемёта, и Тихон вовремя отпрянул назад.

Сибиряк оказался на линии фронта. Но неужели балалаечный магнат и его приспешники не знали, что Тихон сейчас находится в здании? Почему они не предупредили об атаке своего супероружия? Может, вовсе им и не нужны отходы радиоактивные, и они специально отправили сибиряка в застенки, на верную смерть?

Тихон спрятался за шкафом и стал размышлять. Получается, его предали. Получается, в этой борьбе нет "своих", все чужие. Получается, все свои остались там, в Сибирске, и он должен выполнить долг перед начальством — довезти бочку до места назначения, а там — будь что будет.

— Что, наступают, изменники? — послышался голос сзади. Сибиряк обернулся. Сзади стоял седой тучный кэгэбэшник в потёртой кепке и с гигантскими зв ёздами на погонах. Его лицо показалось Тихону знакомым, и он почти машинально спросил:

— Тимофей Тимофеич? Так ты же...

Тихон осёкся на полуслове. Мужик перед ним был несомненно старше балалаечного магната, но чертами лица он удивительно напоминал восставшего олигарха, потому сибиряк оговорился.

Старый кэгэбэшник кивнул:

— Я Тимофей Тимофеич. Только старший. Тебя подослал мой сын, ведь так?

8. Командировка.

Старый генерал кивнул на шкаф, потом потряс связкой ключей. В другой руке кэгэбэшник держал табельный пистолет. Тихон нахмурился. Снаружи продолжались выстрелы, и они оба отступили назад.

— Я дам тебе твою винтовку и отпущу наружу, — сказал Тимофей Тимофеич-старший. — Если ты мне расскажешь всю правду.

— Какую-такую правду?

— Про сына моего. Зачем он подослал тебя к нам.

— Как зачем? Чтобы цистерну мою себе забрать. Им она для мутантов нужна. А мне она нужнее, мне её начальник велел на Балалевский полигон отвезти.

Про то, что его напоили и спящего посадили на поезд, Тихон решил промолчать.

— Цистерну? — переспросил старый генерал. — Ту самую, с радиоактивными отходами?

— Да, её.

Генерал на миг задумался, затем открыл шкаф и протянул оружие и мешок Тихону.

— Пошли вниз, здесь не безопасно.

Они дошли до конца коридора и шагнули по шаткой лестнице вниз.

Внизу, в тесном бункере, больше напоминавшем погреб, при свете лучин собрались все офицеры местного отделения КГБ — кто в кителе, кто в форме, многие даже без фуражек — неслыханное дело! Похоже, нападение застало их всех врасплох. Сбоку стояла тумбочка с большим телефоном без диска. На задней стене висел портрет какого-то очень важного генерала, возможно даже генералиссимуса, в огромной, полуметровой кепке и с широкими, в ладонь шириной, погонами. Под ним висел бело-серо-чёрный флаг Сибири.

"Белый символизирует сибирский снег, серый — будущее, а чёрный..." — Тихон попытался вспомнить, что символизирует чёрный, но не смог.

— Я отдам тебе цистерну, — сказал генерал. — В этой борьбе ряды нашего комитета всё равно поредеют, подкрепление прибудет не скоро, и я не хочу рисковать лишними кадрами. А держать в городе отходы небезопасно, это источник радиации и политической нестабильности. Поэтому мы поручим это задание тебе.

— Но Тимофей Тимофеич! — воскликнул гнусавый кэгэбэшник, ещё недавно дежуривший у входа. — Вдруг этот гражданин — изменник и предатель?

— К тому же, как он доставит отходы до полигона, если он не знает расположения этого объекта? — подал голос молодой лейтенант, допрашивавший Тихона. — Вдруг ваш сын перехватит его по дороге?

Генерал усмехнулся.

— А ты, Валерьян Валерьяныч, что, готов сопроводить этого?...

— Тихон, — хмуро подсказал сибиряк. — Тихон меня зовут, а отчества нету.

Валерьян Валерьяныч испуганно захлопал ресницами.

— Товарищ генерал, вы меня отправляете... в лес? С этим... не вызывающим доверия гражданином без отчества?

— Отправляю, — кивнул генерал. — Вы опытный сотрудник, и без труда сможете руководить операцией. К тому же, занимались с топографическими картами, и без труда отыщите дорогу.

— Но как же... радиация? Ведь рядом с этой бочкой... небезопасно находиться?

— Чего такого? — пожал плечами Тихон. — Я пол-Сибири с ней проехал, и ничего, жив.

На самом деле, щуплый сотрудник КГБ точно так же не вызывал доверия у Тихона, как и сам Тихон у Валерьян Валерьяныча, но сибиряк смекнул — уж лучше пусть молодой и слабохарактерный попутчик, чем суровый и опытный. Лишь бы карты местности знал. Неожиданно для себя Тихон понял, что "застенки" оказались не настолько кровавыми, насколько о них известно по слухам.

Генерал прохаживался по бункеру между зябнувших подчинённых, заложив руки за спину.

— Сейчас же отправляйтесь домой и прихватите с собой Тихона. Выезжайте завтра утром. Соблюдайте все меры конспирации. Возьмите недельный... нет, лучше двухнедельный запас водки, табака и медвежатины. Оружие, боеприпасы... Бочку замаскируйте под кефир — вызовет меньше подозрения.

— Фу, кефир... — послышалось в задних рядах.

— Мы же останемся здесь и будет готовиться к эвакуации личного состава, — закончил генерал. — Вопросы есть?

Гнусавый офицер поднял руку.

— Есть! А можно в этот раз будет применить тактические ядерные заряды и химическое оружие для разгона бунтующих? И массовые расстрелы. Ведь все этого так и ждали!

Тимофей Тимофеич-старший строго покачал головой.

— Обсудим позже. Без посторонних, не допущенных к секретным данным. Сейчас надо разобраться с отправкой в командировку товарища Валерьяна Валерьяныча. Выкатывайте бочку!

Толпа сотрудников КГБ расступилась, двое майоров достали из ниши в стене радиоактивную канистру, положили её на бок и пинками покатили в конец помещения.

— Товарищ генерал... — похоже, лейтенант не на шутку испугался и ещё не терял надежды, что командировку отменят. — Может, не надо?..

— Ничего, — Тихон по-братски хлопнул кэгэбэшника по плечу. — Меня самого в командировку насильно отправили, я сначала не хотел, но теперь мне в командировке понравилось.

— Идите.

Генерал подошёл к флагу, посмотрел, задрав голову, на портрет генералиссимуса, затем прошептал что-то и откинул полотнище флага, за которым оказалась низкая металлическая дверь. Тимофей Тимофеевич-старший открыл амбарный замок и жестом пригласил к выходу.

— Постойте, — Тихон остановился, вспомнив об Алексеиче. — У меня у вашего сынка друг остался, знатный балалаечник. Мы с ним вместе из Сибирска приехали. Алексеич зовут, а имени не знаю. Вы его освободите, он ничего плохого не сделал.

Старый генерал хитро прищурился, держась за приоткрытую железную дверь, за которой чернела пустота.

— Алексеич, говоришь?.. А знаешь, как его имя?

— Говорю же — не знаю, не спрашивал.

— А вот я знаю! Он Алекс фон Штульц, западный шпион и диверсант. Не исключено, что перевербованный моим сыном. Уж мы-то с ним разберёмся, поверь нам.

Сзади послышались смешки.

Алексеич — шпион? Его друг и собутыльник — предатель родины? К подобному удару судьбы Тихон не был готов.

Его толкнули в спину, и он не глядя, почти вслепую пошёл по длинному узкому коридору, прорубленному в вечной мерзлоте. Сзади, гремя сапогами, кто-то катил его бочку.

А Тихон думал. О друзьях и начальстве, оставшихся где-то далеко. О КГБ и о восставших балалаечниках. Об энело и загадочных мутантах. О превратности судьбы, о том, кто он, и что это за страна такая — Сибирь, в которой он живёт. Всё это было непонятно и умопомрачительно сложно, и наконец Тихон понял, почему ему так тяжело.

Водка. Он не пил её уже больше шести часов. Точно надо напиться — много, зимнюю норму, а то и две зимних.

9. Бочки

Далеко впереди в темноте забрезжил свет тусклой лампы накаливания, и мысли ушли в сторону. "Свет в конце тоннеля" — он где-то слышал это выражение, и это казалось неплохо звучащим.

— Тихон, так ты из какого города? — послышался запыхавшийся голос Валерьяна Валерьяныча.

— Сибирск. — не оглядываясь, кивнул Тихон. — Я же тебе говорил, когда ты на меня бумаги строчил. Ты мне лучше скажи, что это за коридор такой.

— Это секретный объект! — почти взвизгнул Валерьян. — Тебе об этом знать не полагается.

— Не полагается! — передразнил Тихон. — А ничего, что мы уже по нему полчаса как идём? Хоть скажи, куда он ведёт.

Звуки гремящей бочки прекратились — утомившийся Валерьян остановился отдохнуть, достал сигарету, чиркнул спичкой и закурил. Угостил табаком Тихона.

— Во всех избах наших сотрудников, в погребах, есть такая дверца, через которую можно выйти в этот коридор. Сначала сюда хотели проложить рельсы, пустить дрезину — было бы метро, но теперь...

— Серьёзно! — удивился сибиряк.

— Это ещё что... Под другими городами, в том числе и под твоим Сибирском есть и не такое... Но, сам понимаешь, подробностей я тебе сказать не могу.

— Понимаю, — кивнул Тихон. — Ты мне скажи, а водка у тебя в погребе есть?

— Я не пью водку! Только коньяк! — горделиво сказал Валерьян Валерьяныч и добавил немного смущённо: — Ещё кефир, но это по праздникам.

— Коньяк? — переспросил Тихон и захохотал. — Это то самое пойло западное, которое всякие нефтяники пьют? Так оно же слабое! То-то я смотрю, ты такой хилый.

— Попрошу не дерзить, товарищ Тихон, — грозно поведя усиками, сказал Валерьян Валерьяныч. — Мой отец был последним производителем коньяка в нашей стране. Он оставил большое наследство, которое... я не могу выпить до сих пор. Лучше пошли дальше.

— А где ж твой батя? — спросил Тихон, выбрасывая сигаретный бычок и затаптывая на всякий случай ногой.

— Без вести пропал, — грустно ответил Валерьяныч. — Уж года три как. Не иначе, зеленозадые забрали. Поворачивай, теперь нам налево.

Ответвление коридора пошло немного вверх. Валерьянычу катить бочку стало совсем тяжело, и в конце концов Тихон не выдержал и поменялся местами с хилым лейтенантом — пошёл позади, подталкивая бочку.

— Как так получилось, что сын Тимофея Тимофеича стал против отца? — спросил он лейтенанта.

— Тёмная история, — немного неохотно ответил тот. — Ещё лет десять назад, когда сыну было лет двадцать, товарищ генерал хотел сделать его нашим сотрудником, проверенным товарищем, но тот увлёкся прогрессивным металлом. Отец водил его по лекарям, по психологам разным, они его электрошоком лечили, но бесполезно. Потом махнул рукой, мол, пусть растёт тем, кем есть. А тут как раз бывший директор завода балалаечного был уличён в измене родины — наёмных политзаключённых жалел и на свободу отпускал. Вот и отправили его самого в лагерь, а воспитанника товарища генерала — на его место. А он вместо того, чтобы быть подмогой в отцовских делах отбился от рук и стал чудить. Так рассказывают...

— А ты сам с ним как, с товарищем генералом? Хорошо трудишься?

— Товарищ генерал хороший командир, — сказал Валерьяныч. — Справедливый. Но излишне спокойный. Он считает, что он умнее меня. Считает меня не достаточно опытным. Постоянно командует. Но в чём-то... во многом, я превзошёл его. Я бы мог стать великим и могущественным среди кэгэбэшников! А вынужден с необразованным мужиком...

— Кончай разговоры, тут какая-то дверь. Похоже, пришли.

— Сейчас, сейчас, — Валерьяныч стал рыться в карманах своей офицерской шинели.

За дверью оказалась лесенка, ведущая наверх, в какое-то тёмное помещение. Валерьяныч помог Тихону затащить бочку наверх и затем скрылся где-то в темноте. Спустя пару мгновений вспыхнул свет.

Помещение, несмотря на низкий потолок, оказалось огромным. Вперед на метров сто тянулись ряды больших деревянных бочек, лежащих на боку.

— Наследства отца, — пояснил лейтенант. — Иди пока в дом, там теплее.

Не без труда отыскав в коньячных лабиринтах выход в дом, Тихон заторопился на улицу. Во-первых, после душных подземелий захотелось подышать морозного сибирского воздуха, а во-вторых, давно хотелось по малой нужде.

Изба оказалась большой, двухэтажной, и, судя по всему, построенной сравнительно недавно. Внутренний двор был огорожен высоким деревянным забором, почти частоколом, из-за которого жилище выглядело крепостью. Снаружи, на большом отдалении, слышались редкие выстрелы. Сходив до туалета, Тихон не выдержал и, открыв железный засов, высунулся наружу.

Фазенда Валерьяна Валерьяныча стояла на пригорке, почти на самой окраине Балалаевска. Город отсюда был виден как на ладони. Длинный "гриф" центральных улиц и железнодорожных путей, и треугольный контур огней заводских кварталов, в окружении лесов и невысоких гор. Величественная картина, но тревожная, неспокойная.

Над центральной частью и площадью повисли клубы дыма — не обычного печного, а нехорошего дыма, который бывает только во время войны. Но этого было мало — Тихон чувствовал, что чувство непонятной тревоги идёт откуда-то с другой стороны, и наконец он всё понял, когда поднял глаза к небу.

Десяток летающих тарелок, маленьких, похожих на точки, неподвижно висели над беспокойным городом. Одна из них отделилась от группы и полетела на той же высоте в сторону Тихона. На секунду оцепенев, сибиряк инстинктивно сделал движение, которым хватаются за ремешок двустволки, но тщетно — инструмент он забыл в доме. Захотелось укрыться, спрятаться от энело, как тогда, во время первого контакта, однако Тихон победил это желание и стал смотреть, что будет дальше.

Энело зависло наверху, в самом зените, но не стало выпускать лучи и забирать сибиряка. Наоборот — какой-то крошечный предмет выпал из днища летающего блюдца и полетел вниз. Инопланетяне сделали пару пируэтов над избушкой и улетели обратно, к центру города, поближе к своим друзьям.

Тихон вышел на улицу, в сугробы, и пошёл к редкому подлеску, туда, где примерно упал таинственный предмет.

— Я буду стрелять! — послышался сзади визгливый голос Валерьяна Валерьяныча.

— Тихо ты! — отозвался сибиряк и продолжил путь. — Никуда я не ухожу.

— Тогда пошли коньяк пить!

— Тут что-то с тарелки упало.

— С тарелки?.. — кэгэбэшник только сейчас заметил, что творится над городом. Снял кепку и испуганно прижал к груди. — Это же... что же это такое!.. Надо же сообщить высшему командованию, такого не должно быть!

— Сиди там, где сидел, без тебя всё сделают, — посоветовал Тихон, и стал рукавицами раскапывать сугроб.

— Ну что там, нашёл что-нибудь?

— А как же!

Тихон отряхнул от снега находку. В его руках оказалась небольшая, всего в две ладони шириной перламутровая балалайка, с двумя золочёными струнами. Блестящий предмет, казалось, излучает некую могущественную, неведомую энергию, о происхождении которой можно только догадываться. Тихон захотел снять рукавицу и провести рукам по струнам, но не рискнул — мало ли, что будет. Ведь это не простая балалайка, инопланетянская. Сибиряк прижал инструмент к груди и, посмотрев в сторону тарелок, тихо сказал:

— Спасибо!..

1 www.extrovert.ru

2 Земля для Землян. Долой зеленожопых оккупантов.