Смерть герцога Люденгорфа

Присутствующие бурно поддержали предложение, но все смотрели на Нуарье.

— До завтра, господа, — безразлично ответил он, встал, взял свой цилиндр со стола и двинулся в сторону выхода.

Все молча смотрели ему вслед.

— Это не человек, господа, — медленно произнес Френк, — это и есть шахматная кукла. Вы обратили внимание, он не снимал перчатки опять. А его глаза, разве они выражают хоть какие-то эмоции? Два куска стекла. Я слышал, господин Мельцель имел целую группу механических автоматов. Они пели, танцевали, играли на трубе. Перед нами кукла, уверяю вас, — горячо убеждал нас господин Вонг.

— Он не притронулся к еде.

— Да, но он пил вино! — возразили ему.

— Это только видимость для отвода глаз!

— Автомат не нуждается в пище. Я сам видел механических плясунов-циркачей. Очень изящная работа, движения, мимика, эмоции настолько естественны, что если бы не показ этих фигурок перед представлением и их малый размер, можно было бы с полной уверенностью сказать, что перед вами живые артисты.

— Нет, господа, в этого месье Нуарье вселился дьявол. Я хотел проводить его и отдать ему его шарф, но стоило ему лишь выйти за порог, как он исчез, — подхватил господин Морган, держа в руках шарф Нуарье.

— Он чернокнижник, шахматы заколдованы! Я слышал об опытах оживления мертвых, может, этот Мельцель и не механик, а колдун и демонстрировал не кукол, а зомби, оживленных африканским методом?

— Что вы думаете, Вильгельм, кто этот Нуарье по-вашему?

Герцог сидел в кресле, опершись на трость с костяным набалдашником в виде черепа.

— Довольна странная перемена, следует заметить, господа. Сам автомат в свое время вызывал много пересудов. Несмотря на мое преклонение перед изобретениями господина Мельцеля, я склоняюсь к мнению, что не обошлось без фальсификаций и человеческого существа внутри машины. Сначала я думал, что шахматным турком управляет карлик. Позже мне пришла в голову более безумная идея. Существует рецепт выведения гомункула, знаменитый Парацельс в подробностях описал процесс его выращивания. Эти существа обладают малым ростом и, возможно, располагают развитыми умственными способностям. Признаюсь, я сам проделывал подобные опыты и сторонник анималькулизма. Вам, господа, конечно известна теория Антония Левенгука о нахождении в спермии существа в миниатюре. Достаточно создать благоприятные условия для семени, и результатом будет живое существо. Я не хочу сказать, что месье Нуарье — искусственный человек, но на протяжении первой и второй партии я не мог отделаться от ощущения, что он может читать мои мысли, предвидеть мои ходы и заставлять делать ошибочные.

— Постойте, но если это так, то не является ли наш месье Нуарье последователем месмеризма?

— Не знаю, кто он, кукла или дьявол, но человек не способен обучится игре за неделю. Вы сами видели, какой он игрок.

— Мне кажется, я слышал, как работают механизмы внутри него, когда он передвигал фигуры.

— Дьявол!

На этом мне пришлось покинуть общество, так как у Вильгельма начался приступ головной боли, и его бросило в жар.

Ночью Вильгельму стало только хуже, рука онемела наполовину, и я опасался начала гангрены. Дом не спал, слуги, напуганные слухами, только преувеличивали и выдумывали несуществующие детали.

Кто-то говорил, что это сам князь Тьмы пожаловал к Черному Герцогу потребовать свой долг.

Когда я просил теплой воды, Джеймс был крайне напуган и продолжал креститься, словно уже похоронил герцога. Мне пришлось хорошенько прикрикнуть, чтобы привести его в чувство. В моей голове созрел план, и только увесистая золотая монета позволила мне заручиться поддержкой нашего дворецкого.

В назначенный час партия продолжилась. Разработанный за ночь вариант контратаки не сработал, жертва коня только усугубила ситуацию.

Джеймс предложил шампанского гостям и отдельно поднес бокал красного вина Нуарье. Не доходя одного шага, дворецкий споткнулся о ножку стула, и бокал вина с громким звоном разбился о стол, забрызгав партнеров.

— Джеймс, как ты неловок, — крикнул я, бросаясь к Валентину. — Боже что, это? Вы ранены? У вас кровь на руке.

Не давая ему ни секунды опомниться, я моментально оказался у кресла Валентина.

— Позвольте, я доктор!

Одним движением я сорвал перчатку с руки Нуарье. Рука была мало похожа на человеческую: крючковатые бугристые пальцы, облезлая, гниющая по краям ладони кожа, покрытая кошмарными шрамами и рубцами предстала перед моими глазами.

— Прекратите, — воскликнул Нуарье, — со мной все в порядке.

Он выхватил перчатку из моих рук и натянул на прежнее место.

— Это не кровь, а всего лишь вино!

— Простите нашего неуклюжего дворецкого! Прошу вас, пройдите в следующую комнату, слуги принесут вам свежую рубашку, — пробормотал я.

— Ничего не надо! Партия завершена, через два хода будет мат!

Я ухожу!

1:1. Увидимся в субботу, господа!

Дверь за месье Нуарье захлопнулась.

— Что все это значит? — спросил герцог.

— Какие ужасные ожоги, — сказал я, — теперь понятно, почему он не снимает перчатки.

— Так значит, он человек?

— Конечно, ах как неловко мы обошлись с этим месье Нуарье. Мы должны принести ему наши извинения. Бедняга, наверное, изрядно настрадался.

— Ожоги, какие ожоги?

— Вы разве не заметили? Его правая рука до локтя покрыта страшнейшими ожогами, кстати, и слой пудры на лице наложен для того, чтобы скрыть ожоги.

Значит, господин Вонг недаром принял неподвижные глаза Нуарье за стекла. Человек сильно пострадал от пожара, его глаза — всего лишь навсего протез глазного яблока.

— Позвольте, не тот ли это пожар в Филадельфийском музее пятьдесят четвертого года? Я читал в некоторых газетах свидетельства очевидцев, которые слышали крики сгоревшего заживо человека.

День был испорчен. Ни жареные куропатки, ни сом в сметане не развеяли мрачного духа, повисшего в комнате.

Болезнь герцога разыгралась во всю силу, стали появляться приступы горячки. Кровопускание приносило лишь временное облегчение пациенту.

Рука полностью онемела и висела плетью вдоль тела.

— Нужно ампутировать руку, — сказал я, ощупывая начавшие темнеть бесчувственные пальцы герцога. — Если не сделать этого в ближайшие два-три дня, может быть поздно.

— Делай, что считаешь нужным, но только после матча!

Герцог стал одержим идеей узнать тайну автомата. Все свое время, когда он был не в кровати, он проводил за шахматной доской и в лаборатории.

— Я приготовил сюрприз Нуарье, в этот раз ему будет нелегко одолеть меня. Во что бы то ни стало, я должен победить!

Третью встречу предварял как всегда обед, который прошел почти в полной тишине. Слуги опасливо косились на Нуарье, герцог лишь поковырял в тарелке жаркое.

Партия началась.

Не ограниченные во времени противники тщательно обдумывали каждый ход. После пяти часов непрерывной игры позиции были по-прежнему равные. Герцог держался на нервах, не обращая внимания на недуг. Остатки яркой зеленой жидкости на дне колбы в покоях герцога склонили меня к мысли, что без алхимии сегодня не обошлось

После часового перерыва партия возобновилась.

В какой-то момент я перестал следить за игрой и, когда стрелка минула полночь, начал клевать носом. Меня привел в чувство крик. Было около трех часов ночи.

Герцог, невозмутимый, хладнокровный герцог кричал, словно ребенок.

— Я выиграл, я выиграл!

— Не может быть? — изумлялся Нуарье, — здесь какая-то ошибка.

— Извольте убедиться. Шах и мат, — победоносно говорил Вильгельм.

— Вы победили, но вряд ли ваша победа доставит вам удовлетворение, — произнес Валентин Нуарье.

Но его никто не слышал. Гости горячо поздравляли герцога.

— Прошу вас, Нуарье. Секрет шахматного автомата Мельцеля, — громко потребовал Люденгорф.

Шум стих.

— Я проиграл! Но я не обещал давать публичное заявление. Секрет предназначен только для ваших ушей!

Гости недовольно зашумели опять

— Ну что ж, прошу вас в мой кабинет!

Вильгельм и месье Нуарье вышли из шахматной комнаты.

Несколько гостей и мистер Френк, покинули дом, не дожидаясь возвращения Вильгельма, остальные, борясь со сном, решили увидеть развязку и первыми узнать о тайне шахматного турка.

Прошло более двух часов, когда шум закрываемой двери вновь пробудил меня от полудремы.

— Что это, Джеймс? — спросил я слугу.

— Месье Нуарье покинул дом, — объявил он.

Я поспешил в кабинет Вильгельма. Дверь была закрыта изнутри. На мой настойчивый стук никто не отозвался. Я прильнул к замочной скважине. Герцог сидел в кресле напротив двери, его руки беспомощно свисали, глаза дико вращались, на губах пенилась слюна, но ни звука не исходило из его рта.

— Джеймс, — изо всех сил позвал я.

Появился перепуганный дворецкий.

— Ломайте дверь!

Мы навалились плечами, но крепкая дубовая дверь лишь слегка поддалась. Гости уже спешили на помощь. Мы выломали дверь, и я бросился к Вильгельму.

— Мои руки, мои руки, — шептал он, — я не чувствую их.

Ситуация была скверная. Левая рука была черной, со всеми признаками гангрены поздней степени. Буквально на моих глазах гангрена миллиметр за миллиметром поднималась к предплечью. Невероятно! Времени для раздумий не было.

— Джеймс, горячую воду, чистые тряпки и мой саквояж. Всем остальным покинуть комнату.

— Молитесь, Вильгельм, — сказал я, когда начал надрез на коже герцога и приступил к экзартикуляции. Конюх в это время держал склянку с эфиром, заставляя Вильгельма вдыхать дурманящие испарения.

Болевой шок мог в любой момент остановить сердце герцога. Отдельные слова, фразы вылетали из его рта. Он вращал глазами, не обращая внимание ни на меня, ни на конюха с кузнецом, которые удерживали его тело.

Глухо ударилась об пол омертвевшая, отрезанная рука герцога, когда мы втроем подняли его со стола, чтобы окунуть культю в кипящее, пузырящееся масло. Предплечье герцога покрылось ожогами и волдырями. Конюх зарычал, когда капли масла попали ему на пальцы, рука дернулась, и открытая банка с эфиром опрокинулась на лицо Вильгельма.

— Растяпа! — крикнул я.

Медвежья фигура конюха отшатнулась и задела подсвечник, искры упали на лицо герцога и воспламенили жидкий эфир, не успевший испариться. Вспышка пламени обожгла и обезобразила пол-лица Вильгельма, по-прежнему нечувствительного к боли.

— Эти шахматы прокляты, — прошептал герцог и потерял сознание.

Мы принялись за вторую руку. В тайне я был рад, что герцог лишился сознания. Бог уберег его от мучений, иначе бы он умер от болевого шока прямо здесь на столе. Две операции не выдержит ни одно сердце. Потом мы перенесли Вильгельма на постель.

Наутро герцог пришел в себя, его глаза наполнились разумом, но лишь на мгновение. Он посмотрел на меня и повторил.

— Эти шахматы прокляты, не прикасайся к ним. Они отняли у меня рассудок.

Обезображенное ожогом лицо без ресниц и бровей, помутневшие от безумия глаза до сих пор заставляют меня содрогаться при воспоминаниях.

Он умер в страшных мучениях, агония длилась два часа. Крепкое тело не хотело сдаваться безумному разуму, боли, которая захлестнула его, но всему приходит конец. В последний раз тело выгнулось в дугу, невозможную для человека в нормальном состоянии, и рухнуло на постель.

Герцога похоронили на местном кладбище в склепе, с лицом, закрытым серебряной маской.

Минуло три года. Мне пришлось съехать из дома. После смерти герцога появились многочисленные наследники, которых я никогда не видел при жизни, и дом продали. Часть библиотеки и коллекция шахмат достались мне по завещанию герцога.

Я долго ломал голову, что же произошло в тот вечер. С момента гибели герцога более никто не видел месье Нуарье. Немногочисленные друзья и гости, присутствовавшие на похоронах, строили самые разные догадки, горячо отстаивая свои доводы. Но, как говорил Галилей, 'Не слушайте учения тех мыслителей, доводы которых не подтверждены опытом'. Несмотря на плачевное состояние моих финансов и потерю работы, распродав всю шахматную коллекцию Вильгельма, я решительно отказался продавать шахматный набор Tурка.

С чрезвычайными предосторожностями я вернулся к проведению опытов.

Я проводил свои эксперименты с фигурами в подвале дома, в котором снимал жилье. Хозяин согласился на это в обмен на лечение его застарелой подагры. Я пропускал через шахматы ток, до испарины на лбу вращая ручку электрической машины Хоксби, подвергал фигуры одна за другой воздействию кислот — все безрезультатно. Однако моя настойчивость была вознаграждена, мне удалось выяснить некоторые прелюбопытные подробности.

Фигуры не реагировали на магнит, но стоило мне поднести обнаженную руку, как рассыпанный беспорядочным образом порошок железной руды выстраивался в удивительные узоры на доске.

Поиски ответа заставили меня обратиться к архивам и газетам того времени. После долгих часов в библиотеке я пришел к выводу, что редкие проигрыши автомата Мельцеля непременно связаны с гибелью победителя. И только знаменитому Филидору удалось избежать этой участи. Никому не удавалось выиграть у Турка более двух раз. Было даже высказано предположение, что шахматному Турку свойственна демоническая способность красть знания шахматистов и тем самым повышать свой уровень до непревзойденного игрока во всем мире.

Из-за чрезмерного увлечения опытами моё здоровье ухудшилось. Я редко выходил из дома, и мои глаза стали болезненно реагировать на дневной свет. Кроме того, меня стало преследовать чувство, что за мной кто-то непрестанно наблюдает. Однажды на улице я заметил странную высокую фигуру. Человек стоял на углу неподвижно.

Неприятный дождь моросил весь день и с наступлением темноты не прерывался ни на минуту. Сизые тучи заволокли все небо. Я бы не заметил его, если бы внезапно яркая луна не вырвалась из плена хмурых туч и осветила площадь перед домом. Высокая фигура на фоне луны показалась мне зловещей, мне даже почудилось, что струи дождя искривляются, не касаясь плаща незнакомца. Луна спряталась, и улица вновь погрузилась в темноту. Я стоял неподвижно и смотрел в сторону человека в черном плаще, который слился с темной стеной дома. Резкая молния разорвала липкую тьму, и я увидел его лицо. Дрожь пробрало мое тело. Яркий свет молнии отразился от металлической маски с прорезями для глаз. Мне стало не по себе, и я поспешил укрыться в своём доме, плотно прижавший спиной к обратной стороне двери.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что не только тайна Турка привлекает меня и заставляет спускаться в подвал каждый день. Было что-то еще.. Шахматы в подвале манили меня, я мог часами смотреть на них и любоваться их формами, впадая в какой-то непонятный транс.

Однажды после долгих опытов я уселся перекусить за столом. Черствая краюха хлеба да ломоть чеширского сыра — вот и вся моя снедь за день, о роскошных обедах герцога остались только одни воспоминания. Крошки сыра и хлеба, неосторожно упавшие на доску привлекли внимание крыс, и без того беспардонно шаставших под ногами. Одна из них, мерзкая тварь с безволосым полуметровым хвостом, учуяла запах сыра и спрыгнула откуда-то с потолка прямо на доску. В этот самый момент все мои приборы пришли в бешенство, магнит прилип к доске, стрелка прибора Ампера металась из стороны в сторону. Яркая вспышка озарила подвал. Воздух наполнился запахом озона. С корон двух наэлектризованных фигур королей сорвалась ослепляющая молния, пронзив насквозь огромную крысу с розовыми глазами. Тварь упала замертво, и запахло горелой шерстью.