Смерть герцога Люденгорфа

Смерть герцога Люденгорфа

Я дописываю эти строки в минуту крайнего возбуждения. Мое сердце бешено стучит, будто паровой молот, и я не уверен, вырвется ли оно из груди в следующий момент или остановится навечно. Руки дрожат, проливая капли чернил на рукопись -историю смерти моего друга. Дверь содрогается от ударов, и я не знаю, что ожидать от существа в черном плаще. Теперь я уверен, что видения, которые преследовали меня в последние дни, не игра моего воображения. Человек в маске существует! Но человек ли это? Сегодня он пришел за мной, и маска ему более не нужна. Постигнет ли меня участь Вильгельма или мне предначертано нечто более ужасное?

* * *

Мне выпала честь быть не только лечащим врачом герцога Вильгельма Люденгорфа, но и другом. Мы познакомились более десяти лет назад, сразу после его переезда из Германии. Мне пришлись по вкусу смелые и безрассудные идеи герцога, его современная алхимическая лаборатория, опыты Вильгельма произвели на меня неизгладимое впечатление. На предложение переехать к нему и стать личным врачом я — доктор с дипломом, но без гроша за душой и практики — охотно согласился.

Кроме увлечений наукой и книгами, нас объединяла еще одна страсть — любовь к шахматам. Герцог был сильным игроком. От природы пытливый ум и склонность к наукам нашли свой путь к этой замечательной игре. В отличие от высшего общества города, клуб шахматистов буквально боготворил Вильгельма, который был не только сильным, непревзойденным игроком, но к тому же щедрым меценатом клуба. Его интересовало все, что касалось шахмат. С известными игроками того времени он был знаком лично. Я не помню случая, чтобы ему отказали в визите известные шахматные мастера, хотя склонен полагать, что не только возможность сразиться с сильным игроком, но и слухи о непревзойденном поваре способствовали любопытству наших гостей. Не единожды мне приходилось слышать хвалебные отзывы о медленно запечённом нежном гусе на вертеле и неповторимом соусе нашего повара. Герцог встречался с учеными и мастерами шахматных искусств, переписывался с теми, с кем не имел личных свиданий, всюду собирая секреты и постоянно совершенствуя свое исскуство игры в шахматы. Специально отведенная комната содержала тринадцать досок, на которых одновременно велась игра с шахматистами разных уголков мира.

Стоит отметить замечательную коллекцию досок и фигур, принадлежащую герцогу. От выполненных из слоновой кости шахмат ручной работы до причудливых шахмат, вырезанных из корней деревьев монахами аббатства Шпрингерсбах, в котором герцогу довелось побывать.

Я помню, как в один из вечеров, покончив с тушеной, покрытой зарумяненной коричневой корочкой уткой, поедая гусиный паштет и запивая славным рейнским вином, Вильгельм рассказал, что ему удалось разыскать и выкупить в одной лавке шахматный набор. Герцог назвал приобретение не иначе как шахматной доской, используемой в автомате Мельцеля.

Приобретение не впечатлило меня, за исключением тяжести доски и фигур. При внешнем осмотре мне не удалось распознать металл, из которого были сделаны фигуры. Позже тайком я попытался определить состав металла, но мои опыты не увенчались успехом. Кроме того, что материал с металлическим отливом обладал чрезвычайной прочностью, был устойчив к кислотам и огнеупорен, выяснить ничего не удалось. Впрочем, эти факты только подтверждали предположение Вильгельма о происхождении шахмат. Шахматный автомат Мельцеля, прозванный Турком, сгорел в 1854 году в Филадельфийском музее. Я допускаю, что не все помнят историю происхождения автомата, поэтому позволю себе напомнить некоторые детали.

Изначально автомат был создан Вольфгангом фон Кемпленом, физиком-изобретателем. В один из февральских дней 1770 года в венском дворце Хофбруг Марии-Терезе и ее придворным был представлено странное устройство — кукла в виде фигуры турка, облаченного в пестрый восточный наряд. Изобретение поразило публику, автомат выигрывал партии в шахматы одна за другой.

— В ящике спрятан человек! — раз за разом в отчаянии восклицали пораженные противники, и раз за разом Кемплен демонстрировал устройство турка, открывая ящик за ящиком, при этом поворачивая автомат из стороны в сторону.

Через десять лет в 1781 году сын Екатерины Второй, будущий император Павел, в гостях у императора Иосифа Второго знакомится с изобретением Кемпела.

Шахматный турок настолько понравился Павлу, что он уговаривает Кемплена отправиться в тур по Европе. Механик проводит год в уединении, совершенствуя свой аппарат, который уже может не только играть в шахматы, но и отвечать на вопросы. В 1804 году Кемплен умер, унеся с собой тайну Турка.

Но на его место пришел другой талантливый механик и изобретатель, Иоганн Непомук Мельцель. Автомат громит Наполеона, голландского короля Вильгельма Первого, встречается с французским королем Луи Филиппом. Англия, Франция, Германия, Голландия... Европа становится тесна для Мельцеля, и в 1825 году он отплывает к берегам Америки.

Попытки разоблачить автомат Мельцеля не прекращаются и в Америке. Мы с герцогом, как люди просвещенные, склонялись к распространенному мнению: в аппарате прячется человек. Аргументы других людей, лично участвовавших в осмотрах, где по их словам негде спрятать и шляпу, не принимаются.

Было высказано много предположений и догадок, написаны десятки статей и памфлетов в журналах и альманахах, но загадка так и осталась нераскрытой.

Однажды в субботний вечер, когда мы после плотного ужина не спеша приступили к десерту, состоящему из вишневого пирога с взбитыми сливками, нежными, тающими во рту эклерами и свежеиспеченными марципанами, раздался звонок дверного колокольчика. Погода за окном была отвратительной. Резкий дождь, словно коготки мышей, стучал по крыше, солнце уже час, как скрылось за горизонтом. Трель звонка нетерпеливо раздалась снова, и я услышал шаги нашего дворецкого.

— Кто там, Джеймс? — спросил я, выйдя из столовой.

— Господин Нуарье, — громко произнёс дворецкий, сверившись с визитной карточкой гостя, — желает аудиенции его сиятельства.

Джентльмен был одет в черный фрак, в цилиндре и с тростью. Несмотря на дождь, без плаща и зонтика. Я выглянул в окно, но машину или экипаж, доставивший позднего визитера, не обнаружил. Как не увидел и капель на костюме незнакомца, который должен был промокнуть до нитки в такую непогоду.

Увидев меня, джентльмен коснулся верха цилиндра рукой в белой перчатке.

— Валентин Нуарье, с частным визитом, — представился он.

— Джеймс, — обратился я к дворецкому, — проводите гостя в библиотеку.

Вечер выдался свободным, и я не ошибся, пригласив мужчину в дом. Вильгельм охотно согласился принять его.

* * *

— Прошу прощения за позднее вторжение, — начал Валентин Нуарье, — но у меня дело чрезвычайной важности, и я позволил себе эту бестактность.

Герцог неторопливо раскурил одну из своих сигар, кивнул, одновременно указывая рукой на удобное кресло напротив. Гость остался стоять на месте.

— Дело в том, что к вам попала вещь, которая принадлежит мне.

Люденгорф чуть приподнял правую бровь в недоумении.

— Что вы имеете в виду, сударь?

— Мне стало известно, что вы приобрели доску и фигуры шахматного Турка. Не так ли? Я долгое время охотился за этими вещами, неделю назад я получил письмо из Балтимора от моего знакомого, который нашел шахматный набор. Но вы опередили меня.

— Что ж, наша жизнь похожа на скачки, — пошутил Люденгорф, — в этом забеге, я пришел первым.

— Моя жизнь долгое время была связана с этим автоматом, — продолжил поздний гость, — и этот шахматный набор — все, что осталось от моей прошлой жизни. Прошу вас, уступите мне его. Я вам предложу сумму в три раза больше потраченной на приобретение этого набора.

Герцог не торопился отвечать, поигрывая дымящейся сигарой в губах.

— Я коллекционер, — ответил Вильгельм, — кроме того, я игрок, очень азартный, позволю себе заметить. Деньги сами по себе мало для меня значат, всего лишь средство для получения некоторых жизненных благ. Я отказываюсь продавать вам набор Турка.

Гость напрягся, черты его лица обострились, руки в перчатках сжались в кулаки.

— Но... — Люденгорф замолчал в раздумье, — вы можете получить его даром!

Настала очередь Валентина изобразить удивление.

— Вы, должно быть, неплохой игрок? Долгие годы, странствуя вместе с аппаратом, вы, вероятно, неплохо усвоили технику игры Турка? В чем его секрет? Внутри ящика прятался человек? Если вы раскроете мне секрет шахматного аппарата, я готов заплатить вам такую же сумму.

Гость покачал головой.

— Так я и думал, — кивнул Вильгельм, — следуйте за мной.

Валентин Нуарье вышел из комнаты следом за герцогом, я за ними.

Пройдя слабо освещенными коридорами, озаряемыми вспышками молний, мы вошли в шахматную комнату. В центре на низком столике стоял приобретённый набор Турка. Фигуры тускло поблескивали, отражая пламя витых восковых свечей.

Гость застыл на пороге, словно увидел своих брошенных в темницу детей, которых он не видел долгие годы. Непроизвольный вопль, похожий на рев загнанного зверя вырвался у него из груди.

— Продайте... прошу вас... они должны быть моими!

Вильгельм со скрещёнными на груди руками неподвижно стоял справа от доски с шахматными фигурами.

— Нет! — герцог был непреклонен. — Предлагаю вам пари. Три партии в шахматы, две победы, — рука указала на доску. — Если вы выиграете, шахматы ваши, если выиграю я, вы мне раскроете секрет Турка.

— Нет, нет, я не могу, только не это... только не снова. Я не имею права, это выше моих сил.

Я видел, как на лице Валентина выступили крупные капли пота. Мимолетный приступ слабости внезапно прекратился, выражение лица изменилось, и Нуарье бесцветным, лишенных сомнений голосом ответил:

— Я согласен.

— Прекрасно. Через неделю жду вас у себя на обед и обещанную партию.

Краем глаза я заметил тень слуги, проскользнувшую мимо шахматной комнаты. Порок любопытства был неискореним.

* * *

Слух мгновенно разнесся по городу: Черный Герцог вызвал на шахматную дуэль владельца непобедимого Турка. Шахматный клуб бурлил, обсуждая новость, и следующие три дня посетители с визитами осадили наш дом. Несмотря на настойчивое желание многих влиятельных людей города присутствовать на матче, герцог вежливо, но твёрдо отклонил просьбы. Были приглашены лишь несколько немногочисленных друзей герцога и постоянных членов шахматного клуба.

Повар в этот день превзошел себя, холодные блюда из форели и бекаса были неподражаемы, знаменитые балтиморские синие крабы, устрицы во льду и омары были поданы на закуску.

Валентин Нуарье прибыл вовремя, он появился у порога, словно возникнув из воздуха. Во время обеда был малоразговорчив.

— Скажите, правда, что Турок играл с Наполеоном, императором Павлом и обыграл их?

— Да.

— У Турка можно выиграть?

— Да, такие случаи были.

— Значит, в машине был спрятан человек! — голосом, не терпящим возражений заметил Френк, председатель городского клуба. — Машина, сконструированная побеждать, не может проиграть!

— Турок был самообучающейся машиной, к тому же машины тоже могут ломаться. Все внутренние пространства были предоставлены публике неоднократно.

— Иллюзия! Обман! Человек мог перемещаться внутри машины, — зашумели со всех сторон.

— Господа, я здесь только из-за пари, навязанного мне мистером Люденгорфом. Прошу меня оградить от нападок и обсуждений шахматного аппарата. К тому же его больше нет!

Герцог постучал десертным ножиком по хрустальному бокалу, привлекая внимание.

— Господа, что же вы накинулись на нашего гостя. Месье Нуарье оказал мне честь сыграть со мной партию в шахматы, а вы набросились на него, будто стервятники. Обратите внимание лучше на этого молодого теленка, фаршированного зайчатиной с овощами, он томился всю ночь на медленном огне, ожидая вас. Неужели вас не интересует канадский копченый окорок и гусь в кляре, может быть, рагу с пряностями? Господа, выпейте молодого бордо или холодной старушки Клико наконец!

Гости прекратили спор и с двойным усердием застучали серебряными приборами по украшенным фамильным гербом фарфоровым тарелкам, прерывая шум посуды звоном бокалов из богемского хрусталя.

Первая партия длилась полтора часа и была закончена за сто четыре хода. Вопреки ожиданиям, Валентин оказался посредственным игроком. Уже в миттельшпиле герцогу удалось получить тактическое преимущество и закончить партию сильным эндшпилем. В конце партии месье Нуарье пожал руку герцогу, так и не сняв за вечер своих белых перчаток, поздравил с победой, откланялся и покинул дом Люденгорфа.

Вторая партия была назначена ровно через неделю. Настроение у Вильгельма было приподнятое, и он приказал принести лучшего вина из своих погребов.

Были поданы легкие закуски и десерт.

Постепенно обсуждение партии и неспешная беседа перешла к самому месье Нуарье.

— Нуарье, Нуарье, не припомню его имени на афишах показа шахматного автомата Мельцеля.

— Месье француз?

— Скорее бельгиец, судя по акценту.

— У них в Бельгии принято есть в перчатках? — пошутил кто-то.

— Да, — подхватили все, — этот Валентин на редкость дерзок. Пожать руку герцогу, не снимая перчаток.

— Что вы ожидали от человека, не умеющего играть в шахматы, — сказал Вил Рунер, и одобрительный смех раздался со всех сторон.

— Неужели дорогой Вильгельм узнает тайну автомата, я сгораю от нетерпения, господа.

* * *

На следующий после партии день Вильгельм пришел ко мне с жалобой на головную боль и несвойственное ему онемение пальцев правой руки.

Я прописал отвар трав, ограничение в еде и хороший сон, списав всё на нервное напряжение, связанное с игрой.

Через день симптомы усилились, герцог не только не чувствовал кончики пальцев правой руки, но и с трудом держал нож во время обеда.

В день матча Луденгорф с трудом шевелил пальцами. Я рекомендовал отменить встречу, но герцог был непреклонен.

— Я всего лишь в шаге от раскрытия тайны шахматного автомата Мельцеля. Доведем дело до конца! Мне нужна всего лишь одна победа.

Вильгельм начал партию королевским гамбитом, на удивление партнер на этот раз следовал последним рекомендациям дебютной теории и удивил всех изысканным продолжением в миттельшпиле. Страсти на доске разгорались. Присутствующие, напротив, затаились, наблюдая за баталией на шахматной доске.

После четырех часов игры Вильгельму так и не удалось переломить партию, и Валентин продолжал доминировать на поле.

За окном стемнело, зажгли свечи. Герцог был бледен и попросил воды. Я видел, как он здоровой рукой сжимает кисть правой руки, морщась от боли. Если на лице герцога отразилась гримаса боли, значит, она была выше человеческой. Мне рассказывали, что когда герцог попал в лапы германской инквизиции, все что им удалось добиться от Вильгельма, пытаемого раскаленным железом на дыбе, — это сатанинский смех, а не признание грехов.

— Как врач, я требую прекратить игру, — заявил я. — Герцогу необходимо принять лекарство и свинцовые примочки. Отложим партию до завтра.

Присутствующие бурно поддержали предложение, но все смотрели на Нуарье.

— До завтра, господа, — безразлично ответил он, встал, взял свой цилиндр со стола и двинулся в сторону выхода.

Все молча смотрели ему вслед.

— Это не человек, господа, — медленно произнес Френк, — это и есть шахматная кукла. Вы обратили внимание, он не снимал перчатки опять. А его глаза, разве они выражают хоть какие-то эмоции? Два куска стекла. Я слышал, господин Мельцель имел целую группу механических автоматов. Они пели, танцевали, играли на трубе. Перед нами кукла, уверяю вас, — горячо убеждал нас господин Вонг.

— Он не притронулся к еде.

— Да, но он пил вино! — возразили ему.

— Это только видимость для отвода глаз!

— Автомат не нуждается в пище. Я сам видел механических плясунов-циркачей. Очень изящная работа, движения, мимика, эмоции настолько естественны, что если бы не показ этих фигурок перед представлением и их малый размер, можно было бы с полной уверенностью сказать, что перед вами живые артисты.

— Нет, господа, в этого месье Нуарье вселился дьявол. Я хотел проводить его и отдать ему его шарф, но стоило ему лишь выйти за порог, как он исчез, — подхватил господин Морган, держа в руках шарф Нуарье.

— Он чернокнижник, шахматы заколдованы! Я слышал об опытах оживления мертвых, может, этот Мельцель и не механик, а колдун и демонстрировал не кукол, а зомби, оживленных африканским методом?

— Что вы думаете, Вильгельм, кто этот Нуарье по-вашему?

Герцог сидел в кресле, опершись на трость с костяным набалдашником в виде черепа.

— Довольна странная перемена, следует заметить, господа. Сам автомат в свое время вызывал много пересудов. Несмотря на мое преклонение перед изобретениями господина Мельцеля, я склоняюсь к мнению, что не обошлось без фальсификаций и человеческого существа внутри машины. Сначала я думал, что шахматным турком управляет карлик. Позже мне пришла в голову более безумная идея. Существует рецепт выведения гомункула, знаменитый Парацельс в подробностях описал процесс его выращивания. Эти существа обладают малым ростом и, возможно, располагают развитыми умственными способностям. Признаюсь, я сам проделывал подобные опыты и сторонник анималькулизма. Вам, господа, конечно известна теория Антония Левенгука о нахождении в спермии существа в миниатюре. Достаточно создать благоприятные условия для семени, и результатом будет живое существо. Я не хочу сказать, что месье Нуарье — искусственный человек, но на протяжении первой и второй партии я не мог отделаться от ощущения, что он может читать мои мысли, предвидеть мои ходы и заставлять делать ошибочные.

— Постойте, но если это так, то не является ли наш месье Нуарье последователем месмеризма?

— Не знаю, кто он, кукла или дьявол, но человек не способен обучится игре за неделю. Вы сами видели, какой он игрок.

— Мне кажется, я слышал, как работают механизмы внутри него, когда он передвигал фигуры.

— Дьявол!

На этом мне пришлось покинуть общество, так как у Вильгельма начался приступ головной боли, и его бросило в жар.

Ночью Вильгельму стало только хуже, рука онемела наполовину, и я опасался начала гангрены. Дом не спал, слуги, напуганные слухами, только преувеличивали и выдумывали несуществующие детали.

Кто-то говорил, что это сам князь Тьмы пожаловал к Черному Герцогу потребовать свой долг.

Когда я просил теплой воды, Джеймс был крайне напуган и продолжал креститься, словно уже похоронил герцога. Мне пришлось хорошенько прикрикнуть, чтобы привести его в чувство. В моей голове созрел план, и только увесистая золотая монета позволила мне заручиться поддержкой нашего дворецкого.

В назначенный час партия продолжилась. Разработанный за ночь вариант контратаки не сработал, жертва коня только усугубила ситуацию.

Джеймс предложил шампанского гостям и отдельно поднес бокал красного вина Нуарье. Не доходя одного шага, дворецкий споткнулся о ножку стула, и бокал вина с громким звоном разбился о стол, забрызгав партнеров.

— Джеймс, как ты неловок, — крикнул я, бросаясь к Валентину. — Боже что, это? Вы ранены? У вас кровь на руке.

Не давая ему ни секунды опомниться, я моментально оказался у кресла Валентина.

— Позвольте, я доктор!

Одним движением я сорвал перчатку с руки Нуарье. Рука была мало похожа на человеческую: крючковатые бугристые пальцы, облезлая, гниющая по краям ладони кожа, покрытая кошмарными шрамами и рубцами предстала перед моими глазами.

— Прекратите, — воскликнул Нуарье, — со мной все в порядке.

Он выхватил перчатку из моих рук и натянул на прежнее место.

— Это не кровь, а всего лишь вино!

— Простите нашего неуклюжего дворецкого! Прошу вас, пройдите в следующую комнату, слуги принесут вам свежую рубашку, — пробормотал я.

— Ничего не надо! Партия завершена, через два хода будет мат!

Я ухожу!

1:1. Увидимся в субботу, господа!

Дверь за месье Нуарье захлопнулась.

— Что все это значит? — спросил герцог.

— Какие ужасные ожоги, — сказал я, — теперь понятно, почему он не снимает перчатки.

— Так значит, он человек?

— Конечно, ах как неловко мы обошлись с этим месье Нуарье. Мы должны принести ему наши извинения. Бедняга, наверное, изрядно настрадался.

— Ожоги, какие ожоги?

— Вы разве не заметили? Его правая рука до локтя покрыта страшнейшими ожогами, кстати, и слой пудры на лице наложен для того, чтобы скрыть ожоги.

Значит, господин Вонг недаром принял неподвижные глаза Нуарье за стекла. Человек сильно пострадал от пожара, его глаза — всего лишь навсего протез глазного яблока.

— Позвольте, не тот ли это пожар в Филадельфийском музее пятьдесят четвертого года? Я читал в некоторых газетах свидетельства очевидцев, которые слышали крики сгоревшего заживо человека.

День был испорчен. Ни жареные куропатки, ни сом в сметане не развеяли мрачного духа, повисшего в комнате.

Болезнь герцога разыгралась во всю силу, стали появляться приступы горячки. Кровопускание приносило лишь временное облегчение пациенту.

Рука полностью онемела и висела плетью вдоль тела.

— Нужно ампутировать руку, — сказал я, ощупывая начавшие темнеть бесчувственные пальцы герцога. — Если не сделать этого в ближайшие два-три дня, может быть поздно.

— Делай, что считаешь нужным, но только после матча!

Герцог стал одержим идеей узнать тайну автомата. Все свое время, когда он был не в кровати, он проводил за шахматной доской и в лаборатории.

— Я приготовил сюрприз Нуарье, в этот раз ему будет нелегко одолеть меня. Во что бы то ни стало, я должен победить!

Третью встречу предварял как всегда обед, который прошел почти в полной тишине. Слуги опасливо косились на Нуарье, герцог лишь поковырял в тарелке жаркое.

Партия началась.

Не ограниченные во времени противники тщательно обдумывали каждый ход. После пяти часов непрерывной игры позиции были по-прежнему равные. Герцог держался на нервах, не обращая внимания на недуг. Остатки яркой зеленой жидкости на дне колбы в покоях герцога склонили меня к мысли, что без алхимии сегодня не обошлось

После часового перерыва партия возобновилась.

В какой-то момент я перестал следить за игрой и, когда стрелка минула полночь, начал клевать носом. Меня привел в чувство крик. Было около трех часов ночи.

Герцог, невозмутимый, хладнокровный герцог кричал, словно ребенок.

— Я выиграл, я выиграл!

— Не может быть? — изумлялся Нуарье, — здесь какая-то ошибка.

— Извольте убедиться. Шах и мат, — победоносно говорил Вильгельм.

— Вы победили, но вряд ли ваша победа доставит вам удовлетворение, — произнес Валентин Нуарье.

Но его никто не слышал. Гости горячо поздравляли герцога.

— Прошу вас, Нуарье. Секрет шахматного автомата Мельцеля, — громко потребовал Люденгорф.

Шум стих.

— Я проиграл! Но я не обещал давать публичное заявление. Секрет предназначен только для ваших ушей!

Гости недовольно зашумели опять

— Ну что ж, прошу вас в мой кабинет!

Вильгельм и месье Нуарье вышли из шахматной комнаты.

Несколько гостей и мистер Френк, покинули дом, не дожидаясь возвращения Вильгельма, остальные, борясь со сном, решили увидеть развязку и первыми узнать о тайне шахматного турка.

Прошло более двух часов, когда шум закрываемой двери вновь пробудил меня от полудремы.

— Что это, Джеймс? — спросил я слугу.

— Месье Нуарье покинул дом, — объявил он.

Я поспешил в кабинет Вильгельма. Дверь была закрыта изнутри. На мой настойчивый стук никто не отозвался. Я прильнул к замочной скважине. Герцог сидел в кресле напротив двери, его руки беспомощно свисали, глаза дико вращались, на губах пенилась слюна, но ни звука не исходило из его рта.

— Джеймс, — изо всех сил позвал я.

Появился перепуганный дворецкий.

— Ломайте дверь!

Мы навалились плечами, но крепкая дубовая дверь лишь слегка поддалась. Гости уже спешили на помощь. Мы выломали дверь, и я бросился к Вильгельму.

— Мои руки, мои руки, — шептал он, — я не чувствую их.

Ситуация была скверная. Левая рука была черной, со всеми признаками гангрены поздней степени. Буквально на моих глазах гангрена миллиметр за миллиметром поднималась к предплечью. Невероятно! Времени для раздумий не было.

— Джеймс, горячую воду, чистые тряпки и мой саквояж. Всем остальным покинуть комнату.

— Молитесь, Вильгельм, — сказал я, когда начал надрез на коже герцога и приступил к экзартикуляции. Конюх в это время держал склянку с эфиром, заставляя Вильгельма вдыхать дурманящие испарения.

Болевой шок мог в любой момент остановить сердце герцога. Отдельные слова, фразы вылетали из его рта. Он вращал глазами, не обращая внимание ни на меня, ни на конюха с кузнецом, которые удерживали его тело.

Глухо ударилась об пол омертвевшая, отрезанная рука герцога, когда мы втроем подняли его со стола, чтобы окунуть культю в кипящее, пузырящееся масло. Предплечье герцога покрылось ожогами и волдырями. Конюх зарычал, когда капли масла попали ему на пальцы, рука дернулась, и открытая банка с эфиром опрокинулась на лицо Вильгельма.

— Растяпа! — крикнул я.

Медвежья фигура конюха отшатнулась и задела подсвечник, искры упали на лицо герцога и воспламенили жидкий эфир, не успевший испариться. Вспышка пламени обожгла и обезобразила пол-лица Вильгельма, по-прежнему нечувствительного к боли.

— Эти шахматы прокляты, — прошептал герцог и потерял сознание.

Мы принялись за вторую руку. В тайне я был рад, что герцог лишился сознания. Бог уберег его от мучений, иначе бы он умер от болевого шока прямо здесь на столе. Две операции не выдержит ни одно сердце. Потом мы перенесли Вильгельма на постель.

Наутро герцог пришел в себя, его глаза наполнились разумом, но лишь на мгновение. Он посмотрел на меня и повторил.

— Эти шахматы прокляты, не прикасайся к ним. Они отняли у меня рассудок.

Обезображенное ожогом лицо без ресниц и бровей, помутневшие от безумия глаза до сих пор заставляют меня содрогаться при воспоминаниях.

Он умер в страшных мучениях, агония длилась два часа. Крепкое тело не хотело сдаваться безумному разуму, боли, которая захлестнула его, но всему приходит конец. В последний раз тело выгнулось в дугу, невозможную для человека в нормальном состоянии, и рухнуло на постель.

Герцога похоронили на местном кладбище в склепе, с лицом, закрытым серебряной маской.

Минуло три года. Мне пришлось съехать из дома. После смерти герцога появились многочисленные наследники, которых я никогда не видел при жизни, и дом продали. Часть библиотеки и коллекция шахмат достались мне по завещанию герцога.

Я долго ломал голову, что же произошло в тот вечер. С момента гибели герцога более никто не видел месье Нуарье. Немногочисленные друзья и гости, присутствовавшие на похоронах, строили самые разные догадки, горячо отстаивая свои доводы. Но, как говорил Галилей, 'Не слушайте учения тех мыслителей, доводы которых не подтверждены опытом'. Несмотря на плачевное состояние моих финансов и потерю работы, распродав всю шахматную коллекцию Вильгельма, я решительно отказался продавать шахматный набор Tурка.

С чрезвычайными предосторожностями я вернулся к проведению опытов.

Я проводил свои эксперименты с фигурами в подвале дома, в котором снимал жилье. Хозяин согласился на это в обмен на лечение его застарелой подагры. Я пропускал через шахматы ток, до испарины на лбу вращая ручку электрической машины Хоксби, подвергал фигуры одна за другой воздействию кислот — все безрезультатно. Однако моя настойчивость была вознаграждена, мне удалось выяснить некоторые прелюбопытные подробности.

Фигуры не реагировали на магнит, но стоило мне поднести обнаженную руку, как рассыпанный беспорядочным образом порошок железной руды выстраивался в удивительные узоры на доске.

Поиски ответа заставили меня обратиться к архивам и газетам того времени. После долгих часов в библиотеке я пришел к выводу, что редкие проигрыши автомата Мельцеля непременно связаны с гибелью победителя. И только знаменитому Филидору удалось избежать этой участи. Никому не удавалось выиграть у Турка более двух раз. Было даже высказано предположение, что шахматному Турку свойственна демоническая способность красть знания шахматистов и тем самым повышать свой уровень до непревзойденного игрока во всем мире.

Из-за чрезмерного увлечения опытами моё здоровье ухудшилось. Я редко выходил из дома, и мои глаза стали болезненно реагировать на дневной свет. Кроме того, меня стало преследовать чувство, что за мной кто-то непрестанно наблюдает. Однажды на улице я заметил странную высокую фигуру. Человек стоял на углу неподвижно.

Неприятный дождь моросил весь день и с наступлением темноты не прерывался ни на минуту. Сизые тучи заволокли все небо. Я бы не заметил его, если бы внезапно яркая луна не вырвалась из плена хмурых туч и осветила площадь перед домом. Высокая фигура на фоне луны показалась мне зловещей, мне даже почудилось, что струи дождя искривляются, не касаясь плаща незнакомца. Луна спряталась, и улица вновь погрузилась в темноту. Я стоял неподвижно и смотрел в сторону человека в черном плаще, который слился с темной стеной дома. Резкая молния разорвала липкую тьму, и я увидел его лицо. Дрожь пробрало мое тело. Яркий свет молнии отразился от металлической маски с прорезями для глаз. Мне стало не по себе, и я поспешил укрыться в своём доме, плотно прижавший спиной к обратной стороне двери.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что не только тайна Турка привлекает меня и заставляет спускаться в подвал каждый день. Было что-то еще.. Шахматы в подвале манили меня, я мог часами смотреть на них и любоваться их формами, впадая в какой-то непонятный транс.

Однажды после долгих опытов я уселся перекусить за столом. Черствая краюха хлеба да ломоть чеширского сыра — вот и вся моя снедь за день, о роскошных обедах герцога остались только одни воспоминания. Крошки сыра и хлеба, неосторожно упавшие на доску привлекли внимание крыс, и без того беспардонно шаставших под ногами. Одна из них, мерзкая тварь с безволосым полуметровым хвостом, учуяла запах сыра и спрыгнула откуда-то с потолка прямо на доску. В этот самый момент все мои приборы пришли в бешенство, магнит прилип к доске, стрелка прибора Ампера металась из стороны в сторону. Яркая вспышка озарила подвал. Воздух наполнился запахом озона. С корон двух наэлектризованных фигур королей сорвалась ослепляющая молния, пронзив насквозь огромную крысу с розовыми глазами. Тварь упала замертво, и запахло горелой шерстью.

Этот случай заставил меня обратить внимание на теорию Франклина. Если предположить, что во всей вселенной разлита особая чрезвычайно упругая тонкая жидкая материя, производящая все явления, называемые электрическими, а все тела имеют в себе известное количество сей материи, то можно заключить, что наблюдаемое мной электрическое явление произошло, когда материя сия перешла из одного тела в другое.

Определенно была связь между шахматами и живыми существами. Но вот какая? Мне, доктору, очень не хватало совета моего ученого друга Вильгельма. Странный симбиоз существовал между шахматами и живой плотью. Не поэтому ли месье Нуарье так настойчиво пытался возвратить шахматы?

Глубоко за полночь я покинул свою лабораторию, накрыв мертвую крысу стеклянным колпаком с намерением продолжить опыты завтра.

Когда я вернулся и зажег свечи, ужас сковал меня. Стеклянный колпак был разбит, а крыса исчезла. Фигуры на доске, до того стоявшие в боевом порядке друг напротив друга, изменили свое положение. Вернее, одна пешка, но это перемещение привело меня в состояние необъяснимого накатившего страха.

Белая пешка переместилась с поля Е2 на Е4.

Партия началась.

Я бросился вон из подвала, опрокинув на бегу алхимические колбы со стола. Я поклялся больше не возвращаться и не прикасаться к шахматам.

Сильным ударом я распахнул дверь, и застыл на месте, оцепенев от ужаса.

В дверном проёме, заслоняя путь к отступлению, стояла фигура в черном плаще.

— Меня зовут месье Нуарье, — представился человек.

Он неловко протянул руку в перчатке, которую я машинально пожал, и тут же одернул ладонь, почувствовав вместо живой плоти кисть протеза. Рука, точно такая же рука была у механического Турка. Я посмотрел ему в лицо, и кровь застыла в моих жилах. В нем были знакомые черты. Нет, не того месье Нуарье, которого я знал три года назад. На белом напудренном лице вместо безразличных мертвых глаз Нуарье я узнал глаза моего друга, герцога Люденгорфа, такие знакомые и в то же самое время абсолютно чужие...

Преодолевая приступ страха, окатившего меня, я захлопнул дверь и придвинул тяжелый письменный стол. В следующее мгновение сильный удар заставил прогнуться доски двери. Листки бумаги рассыпались по полу. Моя рукопись о смерти герцога Вильгельма Люденгорфа была почти закончена. Я схватил перо с надеждой в свои последние минуты предупредить будущих владельцев шахмат, чтобы они избавились от них любой ценой и не прикасались к фигурам, не иначе как порожденных самим дьяволом.

Новый удар, летящие во все стороны щепки...

И голос исчадия ада, исходивший, словно из самой преисподней, прозвучал как приговор.

— Ваш ход, сударь!