Ваше время вышло!

Другой бы узрев подобное, скользнул бы по налитым кровью глазам, бросил взгляд на их бугрящиеся мускулы и на этом закончил осмотр, предпочтя больше не видеть подобного зрелища. Другой, но не тот, кто назвал себя мистером Сином, ибо он видел кое-что большее, чем просто страшные звери, охраняющие не менее страшную крепость. Он видел то, что превращало нарочитую неприступность и наигранную жестокость в нечто поистине ужасное. Именно — ужасное, ибо собаки были мертвы. Да-да, эти скалящиеся звери, очень сильные и очень опасные, тем не менее были мертвы. Причем очень давно, так давно, что успели забыть и привыкнуть. И от этого было еще страшнее.

— Мне пора идти, — Отис истолковал молчание собеседника по-своему. Сомнения, возникшие только что в его душе, вновь исчезли, спрятавшись где-то в глубинах сознания. — Если вам больше нечего сказать, то...

— Мне есть что сказать, — мистер Син все же принял решение. Оно оказалось в пользу Отиса Кайве, правда, тот, похоже, так не считал. — Это не займет много времени.

— Вы и так уже отняли его предостаточно, — раздраженно проговорил Отис, демонстративно поглядывая на часы.

— Пара минут, не больше, — и лукаво добавил. — Только одна маленькая история.

Прием, который "мистер Син" успешно использовал многие годы, сработал и сейчас... Не мог не сработать. Любопытство — единственное, что у Отиса Кайве оставалось от человека.

— Хорошо, — наконец решился он. — Рассказывайте. Но учтите — у вас мало времени.

— Мне хватит. Так вот... Жил-был один человек. Самый обычный, таких много. И все у него было, как у всех. Женился, потом родились дети. Обычная жизнь — работа, семья, отдых. Он уставал, конечно, особенно первое время, но все же... все же он был счастлив. А потом все закончилось. Они погибли — жена и дети. Не важно как, важно, что произошло после... Человек очень тяжело переживал гибель семьи. Нет, он не спился, не сошел с ума, все так же приходил на работу. Вот только уже ничему не радовался, а вся жизнь обернулась пустотой. Пустота это страшно... особенно если человек приговорил себя к ней сам. И никто не может долго с этим жить (жизнью, правда, его существование в тот момент назвать было нельзя), не смог и тот человек. В один прекрасный (а может не очень) момент он просто решил умереть. А перед тем, как осуществить замысел, пришел в церковь. Нет, он не верил в бога, просто так было должно, это он считал правильным, потому и пришел. Пришел и услышал музыку... Мы не знаем, что изменилось, и, самое главное, почему. Но на следующее утро он переменил свое решение и живет до сих пор, ничуть не жалея о том, чего не совершил. По одной простой причине — он нашел себя.

Рассказ навевал воспоминания и Отис, полностью погрузившийся в свои мысли, причудливо переплетающиеся со словами мистера Сина, даже не заметил, когда тот закончил говорить. Все было как в тумане, образы, порожденные сознанием, неспешно кружили перед мысленным взором Отиса... Когда он, наконец, очнулся и поднял глаза — его собеседника уже след простыл. Словно и не было никогда, лишь ветер кружил по асфальту облачко пыли, да последняя фраза таинственного незнакомца, брошенная, словно невзначай, крутилась на краю сознания, не желая уходить вслед за хозяином...

— Выбор есть всегда, мистер Отис, поверьте... есть люди, которым пришлось гораздо хуже, но они смогли удержаться на краю...

Отис озадаченно хмыкнул и тут же сморщился — маленький шрамик на щеке вновь напомнил о себе резкой болью и легким жжением. Как тогда...

Суеверный человек счел бы это плохим знаком.

...За прозрачным стеклом дверей можно было рассмотреть длинный пустой холл. Отис надеялся кого-то встретить около здания, или, когда эта надежда не оправдалась, хотя бы внутри. Тщетно. Ни одного человека, никого, кто мог бы подтвердить сомнения Отиса, пробужденные разговором со странным незнакомцем (странным, потому что мистер Син казался удивительно знакомым), либо успокоить изрядно расшатавшиеся нервы.

Отис вздохнул. Придется идти и узнать все самому. На собственной шкуре. Хотелось, конечно, очень хотелось посоветоваться, поговорить с кем-нибудь, но, похоже, еще одного подарка судьбы, подобного мистеру Сину, ждать не приходилось.

— Ответственность за выбор лежит на Клиенте, так? — Отис мрачно усмехнулся. — Да уж, схитрить не удастся.

И сделал шаг по направлению к тут же гостеприимно распахнувшимся дверям. Помедлил секунду, осматривая помещение, оказавшееся не таким уж большим, и вошел внутрь.

Двери закрылись.

Рай на Земле.

Тихий плеск волн был единственным звуком, доносившимся до чутких ушей Отиса Кайве. Он открыл глаза, закрыл, снова открыл. Ничего не изменилось — все та же почти гладкая поверхность воды до самого горизонта, покрытая легкой рябью от множества небольших волн. Яркое солнце на небосклоне слепило глаза, даже пришлось прикрывать их ладонью. И жарко, очень жарко.

Быстрое движение привлекло к себе взгляд, темная тень промелькнула у самой поверхности воды. "Дельфин!" — внезапно подумалось ему. И точно — гладкое тело, покрытое сверкающими капельками влаги, взметнулось в воздух, на миг словно замерло... и рухнуло обратно, подняв тучу брызг. Отис невольно залюбовался зрелищем, он всегда хотел увидеть нечто подобное своими глазами... Всегда хотел?

На только что улыбавшееся лицо набежала тень. Почему? Почему он хотел увидеть именно это? И еще... Почему его вообще посетили подобные мысли и вопросы? Странно... Отис попытался вспомнить... С трудом продравшись сквозь паутину обыденности, он вытащил на свет бережно хранимое долгие годы — свои детские воспоминания. Обрывочные, сшитые из почти неподходящих друг к другу кусков, словно лоскутное одеяло, зияющее обширными прорехами. Мало что можно вспомнить и увидеть, но и той малой толики достаточно, чтобы понять... Вытащить наружу одно, внимательно, не упуская ни единой детали, рассмотреть со всех сторон, бережно вернуть на место. То же самое проделать со следующим. И еще с одним, и еще...

Воспоминание было удивительно ярким. И добрым. Словно волна тепла затопила тело Отиса, и он очень отчетливо вновь ощутил свою детскую мечту. Мечту, обернувшуюся яростным стремлением, почти физической жаждой, огнем, горящим внутри. Огнем, горящим, но не обжигающим, напротив — дающим силы идти вперед, к несбыточному, к заветной мечте... Отис улыбнулся, легкая грусть заполнила сердце, все вопросы отпали сами собой. Он там, где хотел быть. Вот и весь секрет.

Мягкий песок осторожно обнимал босые ноги, на всем пляже не было заметно ни единого камушка — только роскошный ковер цвета солнца. Наслаждаясь ощущениями, Отис вдруг побежал, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, издавая при этом радостные крики и нисколько не стесняясь собственной наготы (да и что стесняться — ни одного человека окрест). В другое время он сам себя бы счел сумасшедшим и первым вызвал бы Службу Психоэмоциональной Реабилитации. В другое время, но не сейчас, когда его переполнял восторг... в эту минуту Отис Кайве был по-настоящему счастлив.

Обнаженный мужчина бежал вдоль берега, зоркие глаза сразу приметили небольшую скалу, которой обрывался пляж, и с которой, как можно было легко разглядеть даже издалека, очень удобно прыгать в спокойные морские воды. Нет, он не хотел тотчас испробовать пьянящую радость падения, лишь прикоснуться к камню, провести пальцами вдоль всех трещинок, весьма походящих на морщины. Да ведь он чертовски стар! Отис медленно приблизился к огромному булыжнику, с легким трепетом положил руки на шершавую и прохладную поверхность, такую истрепанную на вид, что невольно подумалось — а сколько тысячелетий ветер трудился над этим? Вот этот самый легкий приятный ветерок...

Погруженный в задумчиво-созерцательное состояние Отис не сразу обратил внимание на удивительную тишину, царящую вокруг него. Причем, отметил мужчина с легкой улыбкой, самым главным источником шума был... белый мужчина средних лет, приятной наружности, при этом совершенно голый и с дурацким видом стоящий рядом с поросшим мхом каменюкой. Представив эту картину со стороны, Отис сначала негромко захихикал, а потом расхохотался во весь голос, уж больно забавно все выглядело. Отсмеявшись, он окинул взглядом близлежащую растительность и слегка задумался. Людей на острове не было, в этом можно было не сомневаться. Но как же живность? Птицы, зверюшки всякие. Морские обитатели тут имелись, в чем Отис убедился совсем недавно, а что на суше? Ноги, тем временем, уже несли своего хозяина к скоплению пальм, на верхушках которых виднелось что-то странное.

Когда Отис, едва сдерживающий любопытство, приблизился, оказалось, что в ветвях нашла себе приют целая стайка попугаев, причем самых разных расцветок и размеров. Человек восхищенно рассматривал птиц, а те и не думали улетать, лишь посматривали на него, причем так, как смотрит многоопытный взрослый на маленького ребенка, который считает себя умнее всех. Но "ребенок" этого даже не заметил, любуясь шикарным ярко-зеленым попугаем, который был самым крупным в этой стае, и, несомненно, самым красивым. Вот только все пернатые хранили поистине царственное молчание и данный факт слегка расстроил Отиса, а может быть они вообще не могут издавать звуки? Был лишь один способ проверить эту догадку.

— Прииииивеееет, — протянул человек, коверкая звуки.

Умная птица моргнула, словно недоумевая, что ему надо? Затем, поняв, что этот двуногий так и не отстанет, все же ответила.

— Прииииивеееет, — проклекотал попугай, тщательно копируя слово, произнесенное человеком.

Обрадованный Отис расплылся в улыбке и, полностью проигнорировав явное раздражение в глазах птицы, продолжил свое на редкость глупое занятие — разговор с диким попугаем.

— Какая умная птица! Как тебя зовут? Не скажешь? А я скажу! — Отис вел себя как ребенок, дорвавшийся до банки с вареньем. — Меня зовут Отис. Скажи — Отис! Отис!

Попугай отвернулся, но сделал это совершенно зря, ибо явное небрежение со стороны птицы лишь раззадорила впавшего в детство человека.

— Ах ты так?! Ну ладно... Папка-дурак! Попка-дурак!

Попугай, слегка опешивший от подобной наглости, громко щелкнул клювом, прокаркал "Отис — дурррррак!" и, громко хлопая крыльями, скрылся в ветвях, оставив Отиса стоять с открытым ртом под пальмой... Радостное выражение сползло с лица, как старая кожа с ящерицы, обнажая почти детскую обиду и слезы, готовые хлынуть из глаз. И не одно лишь происшествие с попугаем было причиной тому, что счастливое успокоение в душе сменилось леденящей тревогой, превратившей райский уголок в глубоко враждебное место.

Отис внезапно понял, что он тут не один.

Словно кто-то насмешливо рассматривал его со стороны... Отису всюду мерещились чужие глаза, и даже твердая уверенность, опять же незнамо откуда взявшаяся, в том, что источник беспокойства расположен аккурат в центре острова, не спасала от липкого страха, опутавшего душу паутиной сомнений. От былого приподнятого настроения не осталось и следа, особенно смущала нагота — Отис еще никогда не чувствовал себя таким беззащитным и уязвимым.

Ничего не происходило, но это лишь усиливало страх. Все нервы были натянуты как струны, и, когда напряжение достигло апогея, Отис наконец прекратил изображать соляную статую, а вместо этого приступил к активным действиям. Обнаженный человек опасливо приблизился к зеленым зарослям, совсем не внушавшим доверия, вздохнул, высвобождая часть напряжения, и стал пробираться вглубь. Вопреки ожиданиям, нагота ничуть не мешала идти сквозь чащу, напротив — места хватало для небольшого отряда, что уж говорить про одного человека не самой крупной комплекции. Оставалось лишь активно работать руками, раздвигая ветви. А затем он наткнулся на тропу.

Тропа — полоска примятой травы, несколько сломанных ветвей — на вид не представляла собой ничего необычного и была вполне человеческой. Вот только Отис по-прежнему не сомневался в том, что единственный человек на этом проклятом острове — он сам. И уверенность эта лишь укрепилась, когда он более внимательно осмотрел эту дорогу, ведущую в самое сердце джунглей. Ни одного следа, никаких вмятин на мягкой подстилке из увядшей тропической зелени, что больше походило на поведение животных, нежели их двуногих родственников. Да, скорее всего тропа звериная... Чья ж еще? Наверняка каждый день мохнатые обитатели этого леса устремляются на водопой, по всяким своим делам... Постойте — а на водопой ли? Откуда вообще пришла эта мысль?... Странное предчувствие возникло внутри него, предчувствие чего-то очень плохого... Тут Отис внезапно понял, куда местное зверье могло ходить по такой тропе и мелкая дрожь сотрясла тело человека... Весь ужас испытанный доселе показался теперь ему лишь незначительным беспокойством. А потом из самых глубин сознания пришло понимание того, что ни одно животное никогда не ступало на тропу, рядом с которой стоял Отис, и его сердце остановилось, ибо не было больше сил выдерживать безграничный ужас происходящего...

Тук.

Глухой звук, отозвавшийся во всем теле.

Тук.

Сердце вновь стало биться.

Тук.

Отис, словно зомби, с остекленевшими глазами и маской из удивления напополам со страхом, застывшей на лице, шагнул на тропу, ведущую его к цели.

Тук.

Ноги медленно, но неотвратимо несли его к тому, что он так жаждал и так боялся увидет. Странно, но ни одной мысли о том, чтобы убежать, вернуться на песчаный пляж, попытаться как-то выбраться с острова морским путем, не крутилось в хаосе, которое представляло собой сознание человека, идущего по тропе.

Тук.

Деревья величаво расступились, открыв взору бескрайнюю гладь огромного озера в самом центре острова.

Тук.

Голова Отиса склонилась над зеркальной поверхностью воды, отразившей его лицо, бледную синь небес, пальмы на берегу... Тут изображение дрогнуло и растеклось, словно воск, комкаясь, неимоверно искажаясь, принимая уродливые формы... и медленно, чудовищно медленно открывая то, что было скрыто. А когда все метаморфозы завершились, и Отис наконец увидел, что собой представлял райский островок на самом деле, измученное сознание окончательно угасло. Нечеловеческий крик, огласивший окрестности, был подхвачен попугаями, издававшими каркающие, свистящие и хрипящие звуки, породившие все вместе фантастическую какафонию, настоящую симфонию хаоса...

Голос пришел из ниоткуда, разрушил сплетение звуков, как человек, походя рвущий досаждающую ему паутинку, и грубо ворвавшийся в сознание Отиса, заодно вытащив оное за шкирку в реальный мир. В гудящей как колокол голове, мучительно, как железом по стеклу, проскрежетало "Ваше время вышло!", каждое слово, будто гвоздь в крышку гроба.

А через миг все померкло.

— Ловко. Заставить его самого нырнуть с головой в омут, а самому остаться в стороне, не замочив ног.

— Вовсе нет. Это его собственный выбор. Он сам этого захотел.

— А даже если так — разве он знал, что его ожидает? Разве знал, на что идет? Разве ты сказал ему все?

— Знал. И сказал. У него был выбор между плохим и очень плохим. И он выбрал второе, потому что первое было еще хуже.