Травма

— Я понимаю. Да... Восемь кварталов — недостаточно... Да, капитан. Вы помните, кто они и что сделали в прошлый раз, и всё равно... Да. Нет. Да. Отбой.

Прежде, чем капитан Бриггс повесил трубку, динамики сотряс треск и грохот взрыва, мощный, как раскат грома. А потом дождь осколков — свежий, звенящий, хрустальный.

Глава 1. Если я остановлюсь, что-то случится.

Видели вчера закат? С самого высокого здания Иэле, на тридцать восьмой? Такой красочный, и не поверишь, что ты в большом городе. Побывайте там когда-нибудь, обязательно. Только не забудьте проверить обувь, а то получится, как у меня вчера — подошва чуть не отлетела прямо в момент толчка, аж дух захватило... А мне пора бежать. Я чувствую: мне всегда нужно бежать. Если я остановлюсь, что-то случится.

До скорого,

ваша У

14 апреля

Нажимаю "отправить", закрываю экран. За окном светает. В моём мире нет ни дня, ни ночи. Мне так нравится.

Меня зовут Ула. Я бегу. Если бы мне сейчас сказали выбрать надпись на надгробии, я бы написала только это. Зачем ещё что-то. Я бегу.

Я живу в каморке прямо под крышей дома. Не помню, как я её нашла, но это идеально. Выскользнуть утром, пока все спят, никто не видит, и вернуться, когда сама ничего не видишь от усталости.

Там, где я бегу, мало людей. А я хочу говорить. И я говорю, говорю, говорю с ветром. Сами с собой говорят психи, а я — с ветром. И потому же веду блог. Меня, кажется, даже читают. И всё равно я не ищу людей. Я знаю, это сложно понять.

Поднимаюсь по лестнице в темноте. На крышу ведёт дверь с замком, который я сломала давным-давно. Не помню. Я вообще мало что помню. Может, дело в моём режиме дня. Или это небо вынимает из меня всю память — это самое дикое небо с несущимися облаками, которое я никак не могу описать. У меня совсем нет таланта. Не читайте меня.

В беге главное — правильно "встать на ногу". Как птицы встают на крыло. От первого шага зависит, как побежишь. Ну, от первых трёх. Я кое-что читала: когда переходишь с шага на бег и наоборот, тело находит новый центр тяжести, новый баланс, новую походку, и потом что-то изменить в процессе почти невозможно — оно ведь само по себе. Я в этом не разбираюсь, для меня всё по-другому — я чувствую ветер. Если он мягко обтекает, подталкивает — значит, получается, всё в порядке. Если мешает, жмёт, как новые кроссовки, то наверняка закрутит и сбросит вниз при первом же прыжке.

Первые прыжки в новых кроссовках — вообще очень страшно. Но сегодня на мне мои старые, разношенные "бейсиксы". Подклеить подошву — раз плюнуть, главное — вовремя заметить, что отлетает. Раньше я пришивала подошвы к верху, но с подшитыми кроссовками что-то не то — не "летят", не пружинят, как надо.

Мой дом длинный, крыша — плоская, с высоким бортиком. Есть где разогнаться перед первым. Перед первым ты ещё человек и прыгаешь, как человек. Нет, не ты — я. Не пытайтесь всё это повторить. Не пытайтесь. Всё равно пытаетесь, ломаете руки-ноги. Не читайте. Всё равно читаете. Да и я сама себе — не пиши! и пишу.

Сегодня прекрасное утро. Прекрасный ветер, прекрасный разбег. Главное — прекрасный первый. Первый — он каждый раз как... ну, как... аах. Ну вот что человек чувствует, когда внутри него всё так: аах... Нет, мне точно не надо писать.

Мой первый всегда один и тот же: с моей крыши на соседнюю, на этаж ниже, на выступающий бетонный козырёк. Совсем недалеко — я не рискую. Я вообще никогда не рискую, кто бы там что ни думал. Я бегу.

После первого — совсем другое дело. Как будто сел на велосипед и вдруг понял, что умеешь кататься. Где-то так. Я просто так и бегу по крышам. Перепрыгиваю почти через всё, над почти любой улицей. Вот здесь, я помню, — сначала небольшой прыжок вниз, на нижний бортик, потом вперёд, на балкон, подтянуться, с перил балкона — вверх, оттолкнувшись от рейки. Вот это я быстро запоминаю. Но дело даже не в этом — у меня бы ничего не вышло, если бы не мой "ветер". Люди читают меня, прыгают и падают. Я, получается, убиваю. Убийственная леди. Хаха.

Сегодня, как обычно, с утра, пока много сил — к ящику. Крыша здесь с одной стороны покатая, скользкая, лучше обойти. Обхожу. Приземляюсь с безопасной стороны, подхожу, отпираю ключом ящик. Хм. Сумка. Я им говорила всегда класть в рюкзаки. Сумка. Обычная спортивная чёрная сумка, с тремя ручками. Хотя... с тремя — получается, можно надеть, как рюкзак.

Бумажная бирка на ручке — адрес. Я никогда не открываю рюкзак, никогда не задаю вопросов. Кажется, был когда-то такой фильм, про человека вроде меня. Ну да я ничего не помню. Помню только, что до места назначения 22 крыши. Но сначала — обойти скользкий скат. Я не рискую.

Зачем кому-то доставлять что-то таким оригинальным способом? И кому? Не знаю. Каким-нибудь преступникам, контрабандистам, мне не очень интересно. Ну, и — я не задаю вопросов. Мне всё равно, куда бежать, и я бегу, куда скажут, за это время от времени мне под дверь просовывают деньги, а я плачу за еду, свет и интернет. И снова бегу.

Какие же сегодня облака. Быстрее, чем обычно, сумасшедшие, рвущиеся куда-то. Если я когда-нибудь упаду, то точно из-за них. В плеере как раз композиция 01 — On The Run. Их там всего десять, они повторяются и повторяются. Уже не помню, откуда они и кто автор. А найти новые... я не брожу по сети. Мне теперь странно думать, что я когда-то куда-то выходила, кроме своего блога, на какие-то страницы, к каким-то... людям.

Барабаны, бубен, флейта и ещё какие-то инструменты, которых я не знаю. А крыш уже 16. Так и проходят мои дни. Иногда в них очень хорошо. Иногда. Иногда можно прилечь на горячей крыше и то видеть облака, то не видеть. А потом снова подняться и бежать, как будто уже в новом дне и в новом мире.

Сумка совсем не тяжёлая. Вот тут шестиступенчатый переход с долгим падением и сменой траектории, но с ней за плечами ничуть не сложнее. Она даже тёплая. И ветер сегодня такой хороший. Интересно, почему я иногда думаю гораздо лучше, чем пишу? Получается, это не одно и то же.

Я сама не заметила, как оторвалась от земли. И вправду лечу. Я хотела всего лишь с бортика вон до того козырька, а теперь улетаю дальше, дальше... Всё так медленно, так чётко, можно рассмотреть каждую улицу, каждого прохожего. И внутри нарастает вот это... это... ааах!..

Проснуться — значит, менять душу.

Ксэ смотрела в потолок. Открыть глаза, закрыть — он одинаковый: сияющий неярким багровым светом, похожий на мрачно-розовое небо большого города. С таким светом легче спать, хотя тяжело в любом случае — под долгим, глубоким, чёрным наркозом.

В тишине Ксэ села в постели и размяла пальцы по одному: мизинец, средний, указательный, большой, потом на другой руке, потом на ногах. Встала на ноги, разогрела локтевые суставы, затем пальцы в замок, руки за спину и обратно. Шея — вверх, вниз, вбок, по кругу. Достаточно.

Короткий переход между спальней и коридором. Створки захлопнулись с двух сторон; с потолка стеной хлынула вода: немного холодной, короткая струя почти обжигающей горячей — и снова лёд до конца. 32 секунды спустя поток тёплого воздуха уже высушил раздражённую перепадами температуры кожу. Ксэ взяла выскочившее из ниши в стене подогретое полотенце, вытерла остатки влаги и вышла из кабины. Прошла через вопиюще не сочетающуюся с высокотехнологичной спальней прихожую — голые стены, старый выцветший линолеум, торчащие кривые провода вместо света. Заброшенная, без намёка на обитаемость кухня. Старый стул и одежда на нём. Сначала — обтягивающие чёрные бриджи из термоткани, следом верх — такая же эластичная рубашка с твёрдыми белыми вставками. Застегнуть потайную молнию, соединяющую верх и низ в почти герметичный комбинезон. Гибкие высокие сапоги. На крепления на спине — IR-2, нелетальное высокоэнергетическое ружьё с угрожающей внешностью армейского дробовика. Необычное оружие для полиции, но надёжнее, чем тазер. Сверху — плащ из тонкой статической ткани, не развевающийся по ветру, а чаще льнущий к телу. Требование капитана — такое устрашающее оружие нельзя носить в открытую. Коммуникатор, карточка, документы.

На улице было ровно то, что обещало пыльное окно кухни — злое розовое наваждение мегаполиса, ещё не тронутое предрассветной серостью. Ксэ подошла к пищевому автомату, провела карточкой по светящейся линии и заказала "Овощной коктейль". В тёмном углу за автоматами зашевелился потревоженный бомж, поднялся на ноги и, пошатываясь, направился куда-то в подворотню. Соседняя машина по продаже мороженого замерцала и погасла.

Когда Ксэ вошла под своды станции "Ривер", неаппетитная зелёная масса плескалась уже на самом дне стакана. Поставив пустую тару у стены, Ксэ углубилась в шуршащий газетами, сонный мир предрассветного метро. Входить в подземку в одном месте, а выходить в другом — тоже в каком-то смысле менять душу: если всё вокруг другое, от чего вести отсчёт?

Аах.

Невада упала на подушки и расслабилась, пытаясь не потревожить, не растормошить это хрупкое состояние.

Женское тело пластичней, запутанней мужского. Какой мужчина сможет минут пятнадцать подряд просто лежать, ловя отголоски сладких конвульсий, ни о чём не думая, а просто разворачивать, распутывать до конца то, что уже давно закончилось?

Мужское тело — интересно. Мало кто из них признается, но это так. Никакой тонкой настройки, но...

— У-уф...

Невада повернула голову вправо. Да. Форма. Мужчины — это форма.

— У нас осталось пиво, querida?

— Ты маленькое ленивое...

Проходя мимо кровати, Невада ещё раз бросила взгляд на рельефный торс с рассыпанными кокосовой стружкой мелкими шрамами. Да, форма. Для вкусной формы вовсе не обязательно дни и ночи проводить в спортзале, но... почему бы и нет?

Невада вернулась и села прямо на подушку. Положила руку на плечо, наклонилась вперёд.

— Охладимся.

И тут он обернулся и посмотрел этим несносным взглядом. Самым, самым несносным взглядом.

— Ты... — прошептала Невада, чувствуя, как лицом овладевает хищная улыбка, голодный оскал, — ты... blight.

Одновременно щёлкнули ключи банок. Блайт с хлюпаньем втянул в себя убегающую пену. На нём уже были чёрные кожаные штаны и блестящий красный плащ — весь его гардероб. Странный выбор — но он, кажется, родом из тёплых краёв? Невада поставила опустевшую наполовину банку и защёлкала мышью. Курсы валют, политика, криминал, свадьбы знаменитостей, взрывы в домах, прогноз погоды...

— Ну, как?

Невада вздрогнула. Когда она погружалась в компьютер, материальный мир переставал существовать.

— Пока негусто. Все отчётные периоды закончились, рынок спит...

— Рынок, а что рынок?

Невада вздохнула.

— Ну ладно, есть парочка. Большей частью скучная мелочь, легальная нудятина. Настроить ядро сайта, помочь с сервером, исправить кривой код... Всё дёшево и на дому. Хм-м... дёшево... на дому?

Невада кинула на Блайта игривый взгляд.

— Мне надоело тут сидеть, — бросил Блайт и задрал голову, допивая последние капли пива.

— Да ну, я прикалываюсь. Меня саму достало торчать на одном месте. Хотя... вот, погоди. Есть работа в инженерке.

Невада прокручивала вниз ничем не примечательную статью по садоводству.

— Это чё? Опять коды?

— Нет, разумеется, я тут недавно увлеклась цветоводством.

— Хы. А можно вообще без них?

— Без кодов? В этом городе? Ха. Тут всё на прослушке и вычитке. Чтобы по телефону поговорить без опасений, нужно уйму всего сделать, а уж выкладывать инфу — вообще смешно. Давай так: в чём ты не разбираешься, ты не разбираешься, оке?

— Ну, окей, — без особого энтузиазма повторил Блайт. — Так что за работа?

— Тэкс... Надо проверить какой-то контрабандный мини-реактор — магнитно-индукционный, тип Е. Я с магнитками работала, давно, но разберусь. Сегодня в 10.

— А мне что с этим минду... делать?

— Что ты лучше всего умеешь. Играй мускулами. — Блайт поднял брови, отчего на лбу образовалась тонкая складка. Невада придвинулась и погладила его по голове, приводя в порядок растрёпанные со сна угольные волосы. — Был когда-нибудь на встрече двух банд?

— Хы. На стреле?

— Где-то так. Так вот, я не хочу, чтобы меня "на стреле" где-нибудь подстрелили. А ты на них смотри так, чтобы даже желания не возникло, оке? Отработаешь своё пиво. Выезжаем через полчаса, как раз успеем перед часом пик.

— Окей. Можно мне ещё?

— Опять лень самому идти? Ладно, сейчас принесу.

Невада поднялась со стула, но Блайт удержал её за локоть.

— Я не про это. Ещё.

Мужчина — это форма. А ещё — глубокие, просящие, невероятно красивые глаза, перед которыми нельзя устоять. И насмешливая улыбка, нежные и смелые губы, и... Ну, я уже говорила — они интересные.

— Пропустите. Подвиньтесь. Пожалуйста, подвиньтесь.

Сергеев прокладывал путь сквозь толпу, по дороге совершенно без нужды извиняясь. Ксэ шла позади; полотно людей снова смыкалось в шаге за ней.

— Где стажёр?

— Едет из участка. Она всегда приезжает раньше, вы знаете... По сути, — добавил Сергеев, немного помявшись, — это она сообщила мне о происшествии. Информслужба — на 15 минут позже.

— Хорошо. Что... — в "безопасную зону" на полной скорости влетела женщина с сумками — Ксэ упруго прогнулась под ударом и тут же распрямилась, как лук, отправив нарушительницу обратно в толпу. — ...Что у нас есть?

— Взрыв. Средней силы. Несколько осколочных ранений. Пока одна жертва. Женщина.

— Хорошо. Время?

— 7:14. Непосредственно на площади камер нет, но на соседних улицах зафиксировали оживление... Часом позже на месте взрыва была бы толпа, а тогда — только случайные прохожие.

— Личность жертвы?

— Не установлена.

Сергеев не удержался и обернулся, ожидая увидеть на лице Ксэ раздражение или иронию — но нет, как всегда, ничего.

— Но они всё равно уже там.

— Да, все. Давно.

— Хорошо.

Вместо этого "хорошо" лучше бы сказать "подстава". Снова, и одними и теми же способами. Сложно не потерять самообладание... Хотя это даже хорошо, что мы так работаем. Она никогда не меняет решений, никогда не делает глупостей из злости или карьеризма, и почти никогда не ошибается. Ксэ для всех вокруг — терра инкогнита, непонятно, откуда в людях берётся такое спокойствие, как можно так невозмутимо относиться ко всему и продолжать работать, особенно когда на нас обрушивают всю эту бюрократию и войну ведомств. Сергеев говорил сам с собой отрывисто, почти с остервенением, продираясь через толпу.

Сверху, между головами, показался просвет. Ещё полминуты спустя двое вышли к наспех сооружённому посреди коридора пластиковому заграждению с пропускной рамкой, за которой дежурили патрульный офицер в мышиной униформе и два рядовых ОСБ. Ближе к рамке толпа теряла свою однородность: среди людей, случайно попавших на жернова плохой организации оцепления, всё чаще встречались лохматые фоторепортёры, пахнущие одеколоном охотники за сенсациями и просто люди с помятым видом и бегающим взглядом, которых полицейские видят едва ли не в каждом сборище зевак.