Травма

Травма

Пролог

Сегодня всё решится.

Сколько раз уже я говорил это себе, готовясь к запуску? Сколько раз я пытался? И не забыл ли ту, первую попытку, мой первый шаг к безумию? Сейчас опять всё готово: подавители контаминации работают, генераторы поля наведены на цель, исходные данные получены и перепроверены. И я опускаю руки. Вероятно, что-то внутри не хочет, чтобы я снова и снова повторял одни и те же ошибки. Сколько раз я спрашивал, правильно ли это — превращать жизнь в погоню за тем, что давно умерло, что можно вернуть лишь невероятным стечением обстоятельств, которое раз за разом не приходит?.. Но мне не у кого спрашивать — я один. И в этом всё дело.

Место, где я стою, похоже на небольшой круглый зал без окон и дверей, с приглушённым, исходящим из ниоткуда светом. Голые каменные стены над головой смыкаются в округлый свод. Я мог бы сделать его каким угодно — заросшим дикими травами, вырубленным в сплошном прозрачном кристалле, вовсе лишённым материальной сущности. Но я выбрал именно такой. Это — Её гробница, а посреди неё, холодный, безучастный — Её саркофаг. К которому я столько раз приходил, и приду ещё, если понадобится. Потому что, если всё не решится сейчас, значит, решится в следующий раз, или ещё когда-нибудь, или не решится никогда, но я не узнаю, пока не попробую.

На моей ладони колышутся тугие сгустки, и в каждом сверкает, копошится, кипит жизнь. Они тоже — всего лишь проекции установленных где-то далеко генераторов и передатчиков, но в них видно всё, холодную силу законов природы и горячую — живых существ. Когда-то эти существа были для меня тем же, что для них — снующие под ногами насекомые, все в своих маленьких делах. Но с каждым разом, с каждой попыткой, я чувствую, что становлюсь всё больше таким, как они. Это цена моего безумия. Цена отчаяния. Цена одиночества. Но всё стоит таких жертв, если в этот раз получится. Обязательно получится. Я закрываю глаза и сжимаю ладонь.

Ток, ток, ток.

Слишком громкие каблуки. Слишком много шума в слишком тихом месте.

Облака. Жаркий, слишком солнечный день накрылся душной рваной ширмой. Слишком, слишком, слишком.

— Сколько у нас времени?

— Если всё прошло, как надо, — около получаса. На это не рассчитываем. 15-20 минут.

— Что с главным входом?

— Далеко, много переходов и систем безопасности. Оттуда ждать некого. Всё в порядке.

Две высотки. Гладкие зеркальные цилиндры с паутиной оконных рам. С одной стороны вход во внутренний двор преграждает трёхэтажная перемычка между зданиями — лобби, кафе, служебные помещения. Напротив неё замыкает треугольник восьми-девятиэтажное здание почти кубической формы — такое же зеркальное стекло. Первый вход во двор — бетонный колодец со стеклянными стенами — широкая лестница, перегороженная проволочным забором.

— В порядке? В порядке??? Что было всю прошлую неделю, что, что??.. Если это — "в порядке", то я — ...

— Заткнись.

Второй вход — через маленький квадратный "мешок": две узкие лестницы — вход с улицы и выход во двор; стены — железобетон, высота 2,6 метра. Опасное, неуютное место.

— У нас будет два пути отхода. Если что-то случится здесь. — В женском голосе сквозило беспокойство, с трудом скрываемое за раздражением.

— Что-то случится?.. — В мужском же всё было отчётливо — жар, погоня, неизвестность вокруг.

— Заткнись.

— Да блин!..

— Стоп.

Третий голос ножом для бумаги разрезал перепалку. Платье зашуршало и остановилось на два шага позади. Наконец-то двор и бункер — приземистый, безликий, напоминающий вентиляционную шахту большого подземного комплекса. Хотя почему только...

Шаги у другого входа. Сейчас — только это. Платье замерло, прислушиваясь, замерли мягкие балетки, и волосы слегка качнулись вперёд в нетерпении.

— Прохожие. Идём.

— Стоп. — Громкость и тембр голоса не изменились.

Трое застыли, ловя выдохи ветра в трубах вентиляции. Вздох, вшш. Вздох, вшш.

"Третий, тут всё чисто, выхожу на объект, как слышно?"

"Шестой, подтверждаю, докладывайте".

"Третий..."

Ровно одно движение. Сразу два — одним броском, чтобы наверняка. Сочленения узкие и часто перекрывают друг друга, не давая снаряду проникнуть внутрь. Солнце снова показалось в разрыве облаков и блеснуло на забрале защитного шлема.

"Третий, ата..."

Третий.

Едва слышное низкое жужжание будто подкрутило колёсико настройки радио, и в рацию полетели гортанные, булькающие звуки. Три конвульсивных выстрела в воздух; брызнуло зеркальное стекло. Время рванулось вперёд.

— Я не понял, вы мне покажете, кто здесь главный?

— Я сержант Сергеев, — представился подтянутый, свежий, будто только что из парикмахерской, полицейский в чёрном штатском костюме без галстука. — Главная здесь лейтенант Ксэ. Она уже на месте, я вас провожу.

Сергеев повернулся и таким же бодрым, как и он весь, шагом направился прочь от фургона ОСБ. Оперативник поспешил следом, а позади него засеменила невысокая смуглая блондинка в полицейской форме.

— То есть как это — "провожу"? Вы должны были дождаться, пока мы оцепим территорию, и войти вместе с ударной группой. Они могут быть всё ещё внутри.

— Вы правы. Но, во-первых, у нас совсем нет времени. Вы знаете, как обстоят дела с правоохранительными органами в городе. Минут через двадцать здесь будут ДКП и "Стап", они растащат место преступления на сувениры, а потом заявят, что мы мешаем им вести расследование. Ещё через полчаса приедет пресса и растащит всё, что останется.

Шагая по площадке к бункеру, Сергеев осторожно обходил лежащие тут и там стальные балки, куски металла, ткани и тел. На стоянке у дальнего здания остановились две патрульные машины; одна "скорая помощь" уже была здесь, три врача в голубых комбинезонах бежали через площадку к лестнице.

Рация на плече у оперативника проревела нечто нечленораздельное, щёлкнула и замолкла. Тот обернулся к фургону и жестом подозвал к себе группу — восемь таких же бронированных, обвешанных электроникой полицейских Оперативного специального батальона. Полицейские выстроились по двое и трусцой побежали следом за командиром.

— ...Во-вторых, мы не знаем, действительно ли в подземном комплексе по-прежнему кто-то есть.

— Я думаю, знаем, — вставил своё слово оперативник. Сергеев не показал удивления и слушал дальше. — "Стап" связались со службой безопасности "Сабрекорп", те уверяют, что все выходы с подземных этажей заблокированы пожарными дверями... хм... Кроме этого, видимо.

Трое обогнули бункер и мимо распахнутой настежь тяжёлой двери вошли в лифт. Сергеев дождался, пока ударная группа разместится в кабине, и нажал на кнопку.

— Извините, не могли бы вы повторить ваши имя и звание?

— Лейтенант Дитрих Ковен.

Ну конечно, военный. Это не полицейская выучка. Всё это не по-полицейски.

— Так вот, лейтенант. Есть ещё третье. Лейтенант Ксэ знает, с кем мы имеем дело.

Он секунду молчал, обдумывая услышанное.

— Но... каким образом... уже?

— Сложно сказать. Но о чём-то можно судить по характеру разрушений на поверхности. Если лейтенант думает о том же, о чём и я, мы с Ли... стажёром Нансен тоже уже имели с ними дело.

Стажёр Нансен попыталась хаотичным шевелением обозначить своё присутствие за спинами бойцов.

— Кстати, раз уж у вас есть связь с "Сабрекорп", поинтересуйтесь, откуда у их службы охраны оружие, которого бы хватило маленькой армии, и ещё... да. У нас много вопросов.

— Подождите. Кто эти "они"?

— Вопрос ещё сложнее. Их, вероятно, двое. Женщина в документах значится как Аннет Ивейн. Но чаще в деле всплывало другое имя...

Лифт лязгнул и остановился. Сергеев вручную открыл раздвижные створки и замер с поднятой ногой.

Небольшое пространство перед лифтовой шахтой, узкая комната с низким потолком, была усыпана кусками людей. Двух людей, на первых взгляд. В не полицейской броне. Пол был сплошной лужей крови, продолговатые кровавые потёки тянулись по стенам по двум сторонам от лифта. Сергеев и Ковен молча переглянулись, достали оружие — несколько громоздкий для табельного пистолета "Смит-Вессон" и новенький автоматический "SM-7" — и двинулись вперёд. Следом пошли ударная группа и так и оставшаяся незамеченной стажёр Нансен.

Ярко освещённым коридором они прошли дальше. У второго поворота, на заблокированном с двух сторон аварийными дверями перекрёстке, лицом вниз лежал ещё один человек. И снова никто не сказал ни слова; Сергеев подошёл ближе и, не прикасаясь и стараясь не наступить в натёкшую вокруг кровь, осмотрел труп. Стажёр протиснулась вперёд и встала рядом, наблюдая и записывая в откидной календарь, периодически вставая на цыпочки, чтобы увидеть что-то из-за плеча Сергеева.

— На первый взгляд — глубокий порез на горле и раздробленный колющим ударом сзади шейный позвонок. Может, что-то ещё — человека в сознании непросто так ударить сзади.

За следующим поворотом была ещё одна ограниченная стальными перегородками развилка. В конце коридора виднелась приоткрытая дверь, и туда по полу тянулся жирный кровавый след, как будто тело волокли медленно и с явным усилием.

— Да что здесь происходит? — пробормотал себе под нос Ковен.

За дверью была другая дверь, прозрачная, с отключенным электронным замком, а за ней — пустая комната десять на десять метров. Половину дальней стены занимала круглая дверь сейфа в полтора человеческих роста в диаметре. Дверь была наполовину открыта; вокруг на полу как попало лежали приборы непонятного назначения, провода. Вход в неосвещённое хранилище зиял тёмным провалом. Кровавый след исчезал прямо посреди комнаты, и нигде больше не было видно ни пятнышка крови.

Оперативники рассредоточились, осмотрели ещё раз комнату и начали медленно приближаться к тёмному входу. Один из полицейских включил подствольный фонарик, и белый луч заплясал по голым стенам хранилища, осветил зеркальный пол, чёрный постамент посреди и высокую фигуру перед ним.

— Её здесь нет.

Громкий, механический, будто раздавшийся из динамиков голос заставил оперативников вздрогнуть. Фигура в темноте обернулась и вышла на свет.

— Можно не торопиться. Они ушли.

Женщине на вид было не больше тридцати. Светло-голубая кожа, на голове без единого следа волос отливающая белизной, казалась восковой, полупрозрачной. Вытянутое вниз лицо с заострённым подбородком продолжалось неестественно длинной, но не кажущейся хрупкой шеей. Всё её тело производило такое же впечатление: руки, ноги, туловище длиннее, чем должны были быть, но вместе составляли странную гармонию прочной, отлаженной машины.

— Шеф, это командир ударной группы...

— Ковен.

— Лейтенант Ксэ.

Ксэ на мгновение остановила на Ковене хрустальный взгляд и затем, уже не глядя, подала руку. Чтобы пожать её, оперативнику пришлось поднять свою ладонь почти на уровень глаз — даже он, самый высокий и крепкий в своей группе, был ниже Ксэ на полторы головы.

— Из сейфа есть ещё один ход. Открывается только наружу. Такой же секретный, как бункер, через который они попали сюда.

В голосе Ксэ невозможно было различить горечь, раздражение, сарказм или вообще что-либо ещё — она говорила ровно, нейтрально, будто зачитывая сводки с фондовой биржи.

— Догнать их сейчас будет проблематично, но можно оцепить соседние кварталы. Если повезёт, они к тому времени не обзаведутся средством передвижения. Сержант, распорядитесь.

— Нет связи, — хлопнул раскладным телефоном Сергеев.

— Я сбегаю... я... — подала голос Нансен, которая незаметно для всех снова переместилась за спину Сергееву. — ...на поверхность.

— Приступайте, — сказала Ксэ, всё так же не глядя на собеседника, и вышла на середину комнаты.

— Немного странно. Крови здесь столько же, сколько и везде по длине следа, значит, она подняла тело в воздух. Тогда непонятно, зачем было до этого тащить его по полу.

— Она?

Ксэ подняла глаза на Ковена.

— Лейтенант, ваша группа сейчас будет полезней в оцеплении. Изолируйте комплекс, пока это возможно.

Оперативник бросил на Ксэ неприязненный взгляд — мало кому понравится, если равный по чину будет так отдавать приказы на глазах у подчинённых — но та уже снова изучала пол. Пытаясь компенсировать резкость начальницы, Сергеев примирительно кивнул Ковену. Тот нахмурился, вздохнул и тремя короткими командами отослал ударную группу наверх.

— Она — "Аннет Ивейн". Брита.

— Брита? — снова переспросил Ковен.

Ксэ медленно пошла вдоль кровавой линии, осматривая пол и стены.

— Никто не знает, как её зовут. Она недавно здесь. Красная швея.

— Что?

— Dearg oiriЗint.

Трое двинулись дальше в тишине. В отсутствие стажёра Сергеев сам записывал за Ксэ стилусом на прозрачном стекле планшета. На экране отпечаталась очередная в ряду записей дата: 30 апреля. Шестнадцатый день с начала расследования.

— Их явно было не двое. Вот эти ранения — не характерно ни для одного, ни для другой. Тела у лифта — работа Бриты. Пусть наши коронеры сразу займутся этим, целым, телом — я хочу знать, кто ещё здесь был. Кстати, — Ксэ остановилась у ничем не примечательного участка коридора и рассматривала угол между стеной и полом. — Нужно, чтобы ту потайную дверь в ближайшие часы никто не трогал. Так или иначе, эта дверь и эта шахта — на самом деле механизм по заливке цемента в сейф. Ещё один интересный вопрос сотрудникам компании. И в конце концов механизмом воспользовались... Вот. Здесь капля крови. Сержант, у вас есть флажки?

— Флажки... Вот, пожалуйста.

Ксэ без интереса прошла через кровавую баню у входа в лифт и нажала "вверх". Кабина с лёгким шуршанием отсчитывала метры до поверхности.

— И всё-таки, что здесь произошло, кто эти люди? — не выдержал Ковен.

Ксэ пошарила в карманах своего чёрно-белого обтягивающего комбинезона.

— Почитайте вот это.

— Что? Блог? — переспросил Ковен, прочитав интернет-адрес на листке бумаги.

— Там больше, чем я могу рассказать. Если придёт в голову что-то, что ещё не приходило мне, на обратной стороне мой телефон.

Оставив озадаченного Ковена в кабине лифта, Ксэ и Сергеев вышли на свет.

— Я дозвонилась до капитана Бриггса. Восемь кварталов к югу и юго-востоку уже блокируют патрульные машины, выслан один вертолёт. Остальные направления — на режим наблюдения...

— Этого мало. — Исключительно нейтральная реплика Ксэ заставила Нансен вздрогнуть, как от удара.

— Я сама поговорю с ним. Вы проверите оцепление и встретите коронеров. Если ничего не изменится, жду вас в участке в четыре.

Ксэ развернулась на 180 градусов, хлопнув полами короткого, спускающегося до бёдер чёрного плаща, под которым проступали очертания ружейного ствола. Через 10 секунд, когда к Сергееву и Нансен подошёл Ковен, она была уже далеко, на пути к восьмиэтажной пристройке.

— Капитан? Да, это Ксэ. Да, да.

Дразнящее солнце снова появилось из-за туч; зеркальный куб здания запестрел слепящими отблесками. Ксэ прикрыла глаза свободной рукой.

— Я понимаю. Да... Восемь кварталов — недостаточно... Да, капитан. Вы помните, кто они и что сделали в прошлый раз, и всё равно... Да. Нет. Да. Отбой.

Прежде, чем капитан Бриггс повесил трубку, динамики сотряс треск и грохот взрыва, мощный, как раскат грома. А потом дождь осколков — свежий, звенящий, хрустальный.

Глава 1. Если я остановлюсь, что-то случится.

Видели вчера закат? С самого высокого здания Иэле, на тридцать восьмой? Такой красочный, и не поверишь, что ты в большом городе. Побывайте там когда-нибудь, обязательно. Только не забудьте проверить обувь, а то получится, как у меня вчера — подошва чуть не отлетела прямо в момент толчка, аж дух захватило... А мне пора бежать. Я чувствую: мне всегда нужно бежать. Если я остановлюсь, что-то случится.

До скорого,

ваша У

14 апреля

Нажимаю "отправить", закрываю экран. За окном светает. В моём мире нет ни дня, ни ночи. Мне так нравится.

Меня зовут Ула. Я бегу. Если бы мне сейчас сказали выбрать надпись на надгробии, я бы написала только это. Зачем ещё что-то. Я бегу.

Я живу в каморке прямо под крышей дома. Не помню, как я её нашла, но это идеально. Выскользнуть утром, пока все спят, никто не видит, и вернуться, когда сама ничего не видишь от усталости.

Там, где я бегу, мало людей. А я хочу говорить. И я говорю, говорю, говорю с ветром. Сами с собой говорят психи, а я — с ветром. И потому же веду блог. Меня, кажется, даже читают. И всё равно я не ищу людей. Я знаю, это сложно понять.

Поднимаюсь по лестнице в темноте. На крышу ведёт дверь с замком, который я сломала давным-давно. Не помню. Я вообще мало что помню. Может, дело в моём режиме дня. Или это небо вынимает из меня всю память — это самое дикое небо с несущимися облаками, которое я никак не могу описать. У меня совсем нет таланта. Не читайте меня.

В беге главное — правильно "встать на ногу". Как птицы встают на крыло. От первого шага зависит, как побежишь. Ну, от первых трёх. Я кое-что читала: когда переходишь с шага на бег и наоборот, тело находит новый центр тяжести, новый баланс, новую походку, и потом что-то изменить в процессе почти невозможно — оно ведь само по себе. Я в этом не разбираюсь, для меня всё по-другому — я чувствую ветер. Если он мягко обтекает, подталкивает — значит, получается, всё в порядке. Если мешает, жмёт, как новые кроссовки, то наверняка закрутит и сбросит вниз при первом же прыжке.

Первые прыжки в новых кроссовках — вообще очень страшно. Но сегодня на мне мои старые, разношенные "бейсиксы". Подклеить подошву — раз плюнуть, главное — вовремя заметить, что отлетает. Раньше я пришивала подошвы к верху, но с подшитыми кроссовками что-то не то — не "летят", не пружинят, как надо.

Мой дом длинный, крыша — плоская, с высоким бортиком. Есть где разогнаться перед первым. Перед первым ты ещё человек и прыгаешь, как человек. Нет, не ты — я. Не пытайтесь всё это повторить. Не пытайтесь. Всё равно пытаетесь, ломаете руки-ноги. Не читайте. Всё равно читаете. Да и я сама себе — не пиши! и пишу.

Сегодня прекрасное утро. Прекрасный ветер, прекрасный разбег. Главное — прекрасный первый. Первый — он каждый раз как... ну, как... аах. Ну вот что человек чувствует, когда внутри него всё так: аах... Нет, мне точно не надо писать.

Мой первый всегда один и тот же: с моей крыши на соседнюю, на этаж ниже, на выступающий бетонный козырёк. Совсем недалеко — я не рискую. Я вообще никогда не рискую, кто бы там что ни думал. Я бегу.

После первого — совсем другое дело. Как будто сел на велосипед и вдруг понял, что умеешь кататься. Где-то так. Я просто так и бегу по крышам. Перепрыгиваю почти через всё, над почти любой улицей. Вот здесь, я помню, — сначала небольшой прыжок вниз, на нижний бортик, потом вперёд, на балкон, подтянуться, с перил балкона — вверх, оттолкнувшись от рейки. Вот это я быстро запоминаю. Но дело даже не в этом — у меня бы ничего не вышло, если бы не мой "ветер". Люди читают меня, прыгают и падают. Я, получается, убиваю. Убийственная леди. Хаха.

Сегодня, как обычно, с утра, пока много сил — к ящику. Крыша здесь с одной стороны покатая, скользкая, лучше обойти. Обхожу. Приземляюсь с безопасной стороны, подхожу, отпираю ключом ящик. Хм. Сумка. Я им говорила всегда класть в рюкзаки. Сумка. Обычная спортивная чёрная сумка, с тремя ручками. Хотя... с тремя — получается, можно надеть, как рюкзак.

Бумажная бирка на ручке — адрес. Я никогда не открываю рюкзак, никогда не задаю вопросов. Кажется, был когда-то такой фильм, про человека вроде меня. Ну да я ничего не помню. Помню только, что до места назначения 22 крыши. Но сначала — обойти скользкий скат. Я не рискую.

Зачем кому-то доставлять что-то таким оригинальным способом? И кому? Не знаю. Каким-нибудь преступникам, контрабандистам, мне не очень интересно. Ну, и — я не задаю вопросов. Мне всё равно, куда бежать, и я бегу, куда скажут, за это время от времени мне под дверь просовывают деньги, а я плачу за еду, свет и интернет. И снова бегу.

Какие же сегодня облака. Быстрее, чем обычно, сумасшедшие, рвущиеся куда-то. Если я когда-нибудь упаду, то точно из-за них. В плеере как раз композиция 01 — On The Run. Их там всего десять, они повторяются и повторяются. Уже не помню, откуда они и кто автор. А найти новые... я не брожу по сети. Мне теперь странно думать, что я когда-то куда-то выходила, кроме своего блога, на какие-то страницы, к каким-то... людям.

Барабаны, бубен, флейта и ещё какие-то инструменты, которых я не знаю. А крыш уже 16. Так и проходят мои дни. Иногда в них очень хорошо. Иногда. Иногда можно прилечь на горячей крыше и то видеть облака, то не видеть. А потом снова подняться и бежать, как будто уже в новом дне и в новом мире.

Сумка совсем не тяжёлая. Вот тут шестиступенчатый переход с долгим падением и сменой траектории, но с ней за плечами ничуть не сложнее. Она даже тёплая. И ветер сегодня такой хороший. Интересно, почему я иногда думаю гораздо лучше, чем пишу? Получается, это не одно и то же.

Я сама не заметила, как оторвалась от земли. И вправду лечу. Я хотела всего лишь с бортика вон до того козырька, а теперь улетаю дальше, дальше... Всё так медленно, так чётко, можно рассмотреть каждую улицу, каждого прохожего. И внутри нарастает вот это... это... ааах!..

Проснуться — значит, менять душу.

Ксэ смотрела в потолок. Открыть глаза, закрыть — он одинаковый: сияющий неярким багровым светом, похожий на мрачно-розовое небо большого города. С таким светом легче спать, хотя тяжело в любом случае — под долгим, глубоким, чёрным наркозом.

В тишине Ксэ села в постели и размяла пальцы по одному: мизинец, средний, указательный, большой, потом на другой руке, потом на ногах. Встала на ноги, разогрела локтевые суставы, затем пальцы в замок, руки за спину и обратно. Шея — вверх, вниз, вбок, по кругу. Достаточно.

Короткий переход между спальней и коридором. Створки захлопнулись с двух сторон; с потолка стеной хлынула вода: немного холодной, короткая струя почти обжигающей горячей — и снова лёд до конца. 32 секунды спустя поток тёплого воздуха уже высушил раздражённую перепадами температуры кожу. Ксэ взяла выскочившее из ниши в стене подогретое полотенце, вытерла остатки влаги и вышла из кабины. Прошла через вопиюще не сочетающуюся с высокотехнологичной спальней прихожую — голые стены, старый выцветший линолеум, торчащие кривые провода вместо света. Заброшенная, без намёка на обитаемость кухня. Старый стул и одежда на нём. Сначала — обтягивающие чёрные бриджи из термоткани, следом верх — такая же эластичная рубашка с твёрдыми белыми вставками. Застегнуть потайную молнию, соединяющую верх и низ в почти герметичный комбинезон. Гибкие высокие сапоги. На крепления на спине — IR-2, нелетальное высокоэнергетическое ружьё с угрожающей внешностью армейского дробовика. Необычное оружие для полиции, но надёжнее, чем тазер. Сверху — плащ из тонкой статической ткани, не развевающийся по ветру, а чаще льнущий к телу. Требование капитана — такое устрашающее оружие нельзя носить в открытую. Коммуникатор, карточка, документы.

На улице было ровно то, что обещало пыльное окно кухни — злое розовое наваждение мегаполиса, ещё не тронутое предрассветной серостью. Ксэ подошла к пищевому автомату, провела карточкой по светящейся линии и заказала "Овощной коктейль". В тёмном углу за автоматами зашевелился потревоженный бомж, поднялся на ноги и, пошатываясь, направился куда-то в подворотню. Соседняя машина по продаже мороженого замерцала и погасла.

Когда Ксэ вошла под своды станции "Ривер", неаппетитная зелёная масса плескалась уже на самом дне стакана. Поставив пустую тару у стены, Ксэ углубилась в шуршащий газетами, сонный мир предрассветного метро. Входить в подземку в одном месте, а выходить в другом — тоже в каком-то смысле менять душу: если всё вокруг другое, от чего вести отсчёт?

Аах.

Невада упала на подушки и расслабилась, пытаясь не потревожить, не растормошить это хрупкое состояние.

Женское тело пластичней, запутанней мужского. Какой мужчина сможет минут пятнадцать подряд просто лежать, ловя отголоски сладких конвульсий, ни о чём не думая, а просто разворачивать, распутывать до конца то, что уже давно закончилось?

Мужское тело — интересно. Мало кто из них признается, но это так. Никакой тонкой настройки, но...

— У-уф...

Невада повернула голову вправо. Да. Форма. Мужчины — это форма.

— У нас осталось пиво, querida?

— Ты маленькое ленивое...

Проходя мимо кровати, Невада ещё раз бросила взгляд на рельефный торс с рассыпанными кокосовой стружкой мелкими шрамами. Да, форма. Для вкусной формы вовсе не обязательно дни и ночи проводить в спортзале, но... почему бы и нет?

Невада вернулась и села прямо на подушку. Положила руку на плечо, наклонилась вперёд.

— Охладимся.

И тут он обернулся и посмотрел этим несносным взглядом. Самым, самым несносным взглядом.

— Ты... — прошептала Невада, чувствуя, как лицом овладевает хищная улыбка, голодный оскал, — ты... blight.

Одновременно щёлкнули ключи банок. Блайт с хлюпаньем втянул в себя убегающую пену. На нём уже были чёрные кожаные штаны и блестящий красный плащ — весь его гардероб. Странный выбор — но он, кажется, родом из тёплых краёв? Невада поставила опустевшую наполовину банку и защёлкала мышью. Курсы валют, политика, криминал, свадьбы знаменитостей, взрывы в домах, прогноз погоды...

— Ну, как?

Невада вздрогнула. Когда она погружалась в компьютер, материальный мир переставал существовать.

— Пока негусто. Все отчётные периоды закончились, рынок спит...

— Рынок, а что рынок?

Невада вздохнула.

— Ну ладно, есть парочка. Большей частью скучная мелочь, легальная нудятина. Настроить ядро сайта, помочь с сервером, исправить кривой код... Всё дёшево и на дому. Хм-м... дёшево... на дому?

Невада кинула на Блайта игривый взгляд.

— Мне надоело тут сидеть, — бросил Блайт и задрал голову, допивая последние капли пива.

— Да ну, я прикалываюсь. Меня саму достало торчать на одном месте. Хотя... вот, погоди. Есть работа в инженерке.

Невада прокручивала вниз ничем не примечательную статью по садоводству.

— Это чё? Опять коды?

— Нет, разумеется, я тут недавно увлеклась цветоводством.

— Хы. А можно вообще без них?

— Без кодов? В этом городе? Ха. Тут всё на прослушке и вычитке. Чтобы по телефону поговорить без опасений, нужно уйму всего сделать, а уж выкладывать инфу — вообще смешно. Давай так: в чём ты не разбираешься, ты не разбираешься, оке?

— Ну, окей, — без особого энтузиазма повторил Блайт. — Так что за работа?

— Тэкс... Надо проверить какой-то контрабандный мини-реактор — магнитно-индукционный, тип Е. Я с магнитками работала, давно, но разберусь. Сегодня в 10.

— А мне что с этим минду... делать?

— Что ты лучше всего умеешь. Играй мускулами. — Блайт поднял брови, отчего на лбу образовалась тонкая складка. Невада придвинулась и погладила его по голове, приводя в порядок растрёпанные со сна угольные волосы. — Был когда-нибудь на встрече двух банд?

— Хы. На стреле?

— Где-то так. Так вот, я не хочу, чтобы меня "на стреле" где-нибудь подстрелили. А ты на них смотри так, чтобы даже желания не возникло, оке? Отработаешь своё пиво. Выезжаем через полчаса, как раз успеем перед часом пик.

— Окей. Можно мне ещё?

— Опять лень самому идти? Ладно, сейчас принесу.

Невада поднялась со стула, но Блайт удержал её за локоть.

— Я не про это. Ещё.

Мужчина — это форма. А ещё — глубокие, просящие, невероятно красивые глаза, перед которыми нельзя устоять. И насмешливая улыбка, нежные и смелые губы, и... Ну, я уже говорила — они интересные.

— Пропустите. Подвиньтесь. Пожалуйста, подвиньтесь.

Сергеев прокладывал путь сквозь толпу, по дороге совершенно без нужды извиняясь. Ксэ шла позади; полотно людей снова смыкалось в шаге за ней.

— Где стажёр?

— Едет из участка. Она всегда приезжает раньше, вы знаете... По сути, — добавил Сергеев, немного помявшись, — это она сообщила мне о происшествии. Информслужба — на 15 минут позже.

— Хорошо. Что... — в "безопасную зону" на полной скорости влетела женщина с сумками — Ксэ упруго прогнулась под ударом и тут же распрямилась, как лук, отправив нарушительницу обратно в толпу. — ...Что у нас есть?

— Взрыв. Средней силы. Несколько осколочных ранений. Пока одна жертва. Женщина.

— Хорошо. Время?

— 7:14. Непосредственно на площади камер нет, но на соседних улицах зафиксировали оживление... Часом позже на месте взрыва была бы толпа, а тогда — только случайные прохожие.

— Личность жертвы?

— Не установлена.

Сергеев не удержался и обернулся, ожидая увидеть на лице Ксэ раздражение или иронию — но нет, как всегда, ничего.

— Но они всё равно уже там.

— Да, все. Давно.

— Хорошо.

Вместо этого "хорошо" лучше бы сказать "подстава". Снова, и одними и теми же способами. Сложно не потерять самообладание... Хотя это даже хорошо, что мы так работаем. Она никогда не меняет решений, никогда не делает глупостей из злости или карьеризма, и почти никогда не ошибается. Ксэ для всех вокруг — терра инкогнита, непонятно, откуда в людях берётся такое спокойствие, как можно так невозмутимо относиться ко всему и продолжать работать, особенно когда на нас обрушивают всю эту бюрократию и войну ведомств. Сергеев говорил сам с собой отрывисто, почти с остервенением, продираясь через толпу.

Сверху, между головами, показался просвет. Ещё полминуты спустя двое вышли к наспех сооружённому посреди коридора пластиковому заграждению с пропускной рамкой, за которой дежурили патрульный офицер в мышиной униформе и два рядовых ОСБ. Ближе к рамке толпа теряла свою однородность: среди людей, случайно попавших на жернова плохой организации оцепления, всё чаще встречались лохматые фоторепортёры, пахнущие одеколоном охотники за сенсациями и просто люди с помятым видом и бегающим взглядом, которых полицейские видят едва ли не в каждом сборище зевак.

— Лейтенант Ксэ, следственный отдел... Разве вы уже не должны быть там?

Ксэ слегка качнула головой в сторону.

— Должны.

Офицер ещё раз не торопясь изучил карточку Ксэ, перевёл взгляд на Сергеева.

— Не могли бы вы...

— Мы работаем в паре.

У офицера были тёмные, будто подведённые карандашом глаза, шелковистые чёрные усы, на волосатом указательном пальце — потёртое кольцо с облупившейся позолотой.

— Но я всё же настаиваю...

— Пункт третий статьи 272 ПСИ "Об оперативных и следственных подразде..."

— Проходите.

Закованные в броню рядовые безропотно пропустили полицейских за рамку, а вот офицер был явно раздосадован. "Синдром вахтёра", не иначе. Или же тут что-то ещё... подстава?

Два лестничных пролёта и короткий эскалатор, пустые, как в постапокалиптическом сне, вывели на поверхность. В зеркальных гранях лобби играл тусклый утренний свет. Впереди раскинулась похожая на озеро вязкой серой массы площадь. Гладкая полимерная плитка отражала исполинские светящиеся буквы "SARP" на крыше здания напротив.

По озеру плавали глянцевые чёрные куртки — следователи ДКП, нелепые светло-голубые френчи — аналитики из "Стап", апельсиновые халаты работающих вместе с ними коронеров из "Арморики", нежно-лазурные комбинезоны врачей "скорой помощи". А в центре — странный, вносящий хаос в идеальную картину, размытый штрих.

Ксэ стояла рядом неподвижно, в глазах, как в двух больших призмах, носились красные блики рекламы. И откуда в людях такое спокойствие.

Годдар посмотрел в окно и задёрнул занавеску.

— Она тут.

Тьери вставил заново заряженную обойму и передёрнул затвор. Чоу щелчком бросил на пол окурок.

— Деньги остаются с вами. Вы всё знаете.

— Мы всё знаем... — зевнул в кулак Чоу, другой рукой похлопав нагрудный карман клетчатого пиджака, который он всегда надевал прямо на водолазку вслед за каким-то своим любимым программистом. Годдар сам подавил заразительный зевок. Ожидание истощает. В прежние времена за такое изменение сроков в последний момент... ээх.

Годдар грузно поднялся, отряхнул брюки и вышел. Стоявший за дверью Малик тут же спрятал телефон, неконтролируемым движением поправил пистолет в кобуре и пошёл вслед за боссом — прямо по коридору и вниз по лестнице, где бабник Рубио уже рассматривал гостью в дверной глазок.

— С ней какой-то мужик.

Годдар отстранил его и посмотрел сам.

— Не плачь, всё сложится, — прокомментировал Малик. Рубио шутливо пригрозил ему кулаком.

— Всё нормально, — решил Годдар и лязгнул замком.

Он видел эту женщину впервые. Короткие чёрные волосы, обтягивающая сиреневая ветровка, умный взгляд. Необычные светло-лиловые глаза. Не совсем то, что представляешь себе при словах "инженер электросетей". А парень... погодите-ка... ну ладно, не время. Парень.

Рубио пропустил двоих внутрь и запер дверь.

— Мы, кажется, просили одного специалиста, — начал Годдар дружелюбно.

— А это я и есть. И я, возможно, ещё кому-нибудь когда-нибудь понадоблюсь. Хочу остаться в живых — на этот случай.

Малик невпопад хохотнул, Годдар улыбнулся.

— Хорошо. Только пускай тогда оружие будет у одного из вас, не у двоих сразу.

— Конечно-конечно, на мне ничего, — ответила женщина тем же шутливым тоном и демонстративно подняла руки вверх.

Рубио проверил.

— Всё в порядке... А это что за ножичек?

С пояса парня — он в апреле месяце ходил с едва не голым торсом — свисало нечто, напоминающее охотничий нож в металлических ножнах.

— А чё?

— Ладно, потом пообщаетесь. Как мне вас называть... bribri13?

— Невада.

— Невада?

— Да. Как штат. Забудьте брибри. Все в жизни ошибаются, и с никами тоже.

— Хорошо. Невада. Идёмте на второй этаж, у нас ещё час на то, чтобы ввести вас в курс дела.

Рубио остался охранять вход, только недоверчиво поглядел вслед парню в красном плаще. Годдар и Малик проводили Неваду и её глазеющего на всё вокруг спутника наверх. Малик снова примостился на своё место у двери и потянулся за телефоном, а остальные прошли до конца коридора, в пыльную конторку с двумя стульями и привинченным к полу столом. Годдар с трудом протиснулся в дальний угол и уселся за стол, Невада села напротив, парень в плаще прислонился к стене у выхода и уставился в потолок. Почему он кажется таким знакомым, почему...

— У вас оригинальный способ сообщать о принятии заказа, — Годдар улыбнулся.

— Спасибо, — ответила Невада, качаясь на стуле. Каждый разгружает обстановку по-своему — кто шутками, кто привычными механическими действиями, а кто просто отвлекается на всё подряд. Можно и покачаться.

— В этой информационной клетке невольно начнёшь искать новые способы.

Годдар посмотрел вежливо-сочувственно, но добавлять ничего не стал. Взглянул на часы, поправил выбившийся из-под пиджака рукав рубашки.

— Пожалуй, начнём. Для начала, речь идёт не совсем о реакторе.

Я говорила им. Говорила, а они не слушали. Секции 9-12 на компенсацию, поправка на ветер 0,14. Мне плевать на них, я могла бы и не говорить, но сказала. А они своё. Они создали меня и так ничего обо мне и не узнали, до сих пор. Будь прокляты такие родители. Замена транспортного модуля секций 1 на транс-2, секции 5-8 и 20-24 в состояние готовности, задержка перед следующим прыжком 2,3 секунды. В этом городе такие удобные, плоские, близкие друг к другу крыши, ничего общего с баллистическим безумием на тренировках. Интересно, почему ещё никто не придумал проводить здесь какие-нибудь сборища, провозить контрабанду, или вроде того? Поправка на ветер до нулевой. Я привыкла ничего не чувствовать. Даже когда я осторожно глажу волосками по всему телу, извлекаю секции 1 и 30, чтобы расслабиться полностью — даже тогда во мне больше дискомфорта и отвращения, чем чего-либо ещё. Они думают, это до сих пор так. Угол наклона 25о, компенсация на скольжение 32%. Но то, что появилось недавно... Как раз тогда, когда меня определили на это задание. Уверена, всё дело в нём. Это беспокойство, предвкушение, томительное ожидание чего-то сладостного — я так и чувствую, как рот наполняется кисло-сладкой слюной, а на спине, там, где под шеей большой выпуклый позвонок, выступают капельки пота. Что-то очень вкусное. И сегодня оно проснулось. Рано утром, вместе со мной. И я сказала им: ваш "пакет с секретными сведениями" сейчас в городе и вот-вот скроется, берите же его! Но нет, нет!! И передатчик, который каждый 7 минут должен доставлять мне новые указания, уже давно молчит. И послали меня только сейчас, когда сигнал пропал где-то здесь, вот, за этой крышей — подъём на 3 этажа, дальность 16,3 м, ускорение 3-8, 20-25 — да, точно здесь.

Я вижу площадь, разрезанную, как торт, на много кусков тонкими бороздами. И что это там, в центре...

Значит, вот кто это был.

Мир наполнен шумом. Неважными звуками, которые отвлекают от важных.

Сейчас Ксэ прикрутила звук Сергеева, инспектора Доннелли из ДКП, постепенно растущий гул машин, звук шагов и короткие реплики коронеров, гудение одинокой сирены "скорой"... Было что-то гораздо более важное в этой картине, что-то такое, что не получалось ни разглядеть, ни угадать.

Широко раскрытые глаза с уже высохшей радужкой, расширенные зрачки. Взлохматившиеся от пота чёрные волосы до плеч закрывают половину лица. Цвет кожи — тёмно-оливковый, типаж явно азиатский, но сложно сказать точно. Теперь туловище...

Ксэ ещё раз посмотрела в глаза мертвецу, затем слегка отстранилась. Тело в оранжевом спортивном костюме, распростёртое навзничь на холодных плитах. Багровая дыра во всю грудь, различить отдельные повреждения невозможно. Во все стороны от тела расходятся прямые линии кристаллических осколков, возможно, стекла. Лучи. Да, лучи. Осколки глубоко вошли в покрытие площади; у пострадавших только сквозные ранения. Основываясь на предполагаемой силе взрыва, можно сказать, что взрывное устройство не находилось в прямом контакте с телом жертвы. Есть вероятность, что на жертве было надето что-то, что приняло на себя основной удар...

— Шеф.

...но тогда встаёт вопрос, почему отсутствуют другие повреждения на теле. Не кажется вероятным, что направленный взрыв мог бы...

— Шеф!

— Да.

— ДКП запросили ордер на вскрытие и всё, что связано с медэкспертизой. Ордер выдали четыре минуты назад... Мы теперь не можем даже стоять рядом с телом.

— Хорошо.

Ксэ пружинисто поднялась с колен и медленно, смотря под ноги, отошла на десять шагов от тела. И снова ничего. Ни про задержку официальной информации, ни про выданный в мгновение ока ордер, ни про ухмыляющуюся физиономию Доннелли... Иногда я просто не понимаю, думал Сергеев. Кто-то говорит "подставь другую щёку". Но тут ведь что-то иное, правда?..

Сергеев вернулся к "чёрным курткам", чтобы получить окончательное решение о разграничении полномочий — формальность, не более того. Ксэ окинула взглядом площадь. Переделанная из старого сквера, слишком просторная для загромождённого зданиями центра города. Под сапогом хрустнуло стекло. Ксэ присела. Издалека, перекрывая монотонный гул машин, донёсся рёв мотора — приближался, становился всё выше, как сирена при бомбардировке, и задохнулся где-то совсем рядом. Голубые и оранжевые униформы собирали оборудование и понуро тянулись к автостоянке в дальнем углу площади.

— Уфф... уф. Я опоздала.

В мотоциклетном комбинезоне она была совсем на себя не похожа — на обычную себя, с блокнотом и вечно убегающим куда-то взглядом. Лицо раскраснелось, причёска сбилась набок, даже движения изменились — от обыденного "я не знаю, куда деть руки и ноги" не осталось и следа.

— Ты ничего не пропустила, Лито. Нас просто убрали с места преступления... так что, в каком-то смысле, ты вовремя.

— Да нет же, нет... Здравствуйте, лейтенант... — Нансен пыталась одновременно отдышаться, осмотреться и привести в порядок причёску, что вызывало обратный эффект — движения рук становились всё более хаотичными, а волосы по-прежнему вились и топорщились. — ...нет, нет... всё не так. Они, — Лито подняла указательный палец, показала в сторону собравшихся вокруг тела сотрудников ДКП; опустила голову, вдохнула, выдохнула. — Они уже опросили двух очевидцев. Нет, пострадавших. Очевидцев. Это совершенно в голове не укладывается. Я уже навела справки, и... и...

Похоже, запас адреналина вышел — Лито сжалась, поникла головой, начала путаться в словах — привычная стажёр Нансен вернулась.

— Спокойнее. Расскажи, что именно произошло. — Сергеев подошёл ближе; Ксэ всё ещё стояла в отдалении, разглядывая что-то под ногами. Лито подняла на сержанта дикие, почти испуганные глаза.

— Раненые рассказывают — после взрыва — осколки хрусталя...

Лито и Сергеев одновременно обернулись. Ксэ держала в руках почти треугольную прозрачную пластинку размерам с ладонь.

— Этот осколок не вонзился в землю, а просто упал. Судя по характеру повреждений на теле, речь идёт о направленном взрыве. Не в воздух.

Лито растерянно переступила с ноги на ногу — только сейчас Сергеев заметил, что из-под чёрных мотоциклетных штанов выглядывают носки офисных туфель.

— И ещё...

— Подождите, что это всё может значить? Парящие осколки? Вообще... осколки?

— Не смотрите на осколки. Смотрите там, где их нет. Вот она — прямая линия, с юга на север, из центра города.

Не говоря ни слова больше, Ксэ повернулась и пошла прочь от места преступления, к выходу с площади. Двое её помощников недоумённо переглянулись и направились следом, держа дистанцию в десяток метров, будто боясь разрушить непонятный им самим транс.

Шершавые полимерные плиты с тонкой сеткой сочленений. Совершенно чистые, ни единой блестящей крупинки. Прямая линия.

Ксэ остановилась у кремового десятиэтажного здания старого образца — толстые рамы из потускневшего металла, мутные стёкла с выглядывающими тут и там изнутри выцветшими рекламными плакатами. Прошла немного дальше по узкой усаженной деревьями улице, вернулась обратно — Сергеев и Лито озадаченно посторонились.

— Здесь след обрывается. — Ксэ стояла на углу, снова глядя себе под ноги, погружённая в свои, далёкие мысли. — Здесь должно быть что-то.

Сергеев сделал шаг вперёд.

— Шеф. Мы сможем помочь, если вы расскажете нам, о чём идет речь.

— Всё логично. Как направленный взрыв мог разбросать осколки по такой большой площади?

Теперь Сергеев спрятал глаза. Секунды и ещё секунды без единой догадки.

— В воздухе?

Ксэ бросила взгляд поверх головы Сергеева.

— Взрыв был в воздухе? — повторила Лито.

— Да.

— Потом можно будет даже установить... высоту. И мощность, по диаметру разлёта осколков...

— 40-70 метров. Если принять за данность, что найденный труп непосредственно относится к бомбе. О мощности говорить рано — мы всё ещё не знаем, каким образом тело уцелело. Но в эту сторону проходит прямая линия — без осколков, без мусора, без пыли. Как аэродинамический след. Возможно, речь идёт о какого-то рода снаряде или ракете. Нужно обыскать соседние крыши, прежде всего — вот эту... — Ксэ подняла голову вверх, — ...и окрестности.

С насквозь проржавевшей телеантенны устаревшей модели, выглядывающей из окна второго этажа, на одной ручке свисала чёрная спортивная сумка. Подул слабый ветер; сумка не шелохнулась, лишь задёргалась болтающаяся внизу свободная лямка.

Ксэ щёлкнула застёжками, которыми её плащ крепился к поясу, затем ступила на подоконник, поднялась, непостижимым образом ухватилась за край оконной рамы второго этажа, подтянулась на одной руке и молниеносным движением сбила сумку на землю. Через мгновение она снова была на земле, прямая, статичная, как всегда.

Ксэ присела на корточки рядом с сумкой.

— Бирка. Пустая. Сумка новая, без видимых повреждений. Но эта ручка наполовину порвана, а на боку следы побелки, по всей вероятности, оттуда, — Ксэ указала наверх — последние два этажа здания были выкрашены не кремовым, а грязно-белым. — На ценнике — текущий год.

Лито застрочила в блокноте; Сергеев встал напротив; Ксэ потянулась к молнии.

— 14 апреля, 10:02, начинаю осмотр улики на месте преступления.

"Может, подождать подрывников?" "Может, делать всё по уставу?" "Может, передать её ДКП, как и следует?.."

Ксэ открыла клапан и раздвинула створки.

...

— Что это?

Ксэ не отвечала. Ещё секунду посмотрела внутрь, закрыла сумку и поднялась на ноги.

— Это нужно отвезти в участок. Мы с Сергеевым осмотрим крыши. Через минуту. Сейчас мне нужно позвонить.

Ксэ отошла в сторону, на ходу доставая коммуникатор. Лито еле слышно выдохнула.

— Что с ней происходит?

Сергеев выдавил улыбку.

— Я думал, ты привыкла за два месяца. Хотя сегодня действительно что-то особенное. И случай необыкновенный. Я знаю, в конечном счёте всё объяснится и разрешится. Или осядет где-нибудь в архивах. Но сейчас — ты права — в голове не укладывается.

Лито спрятала руки в карманы и нахохлилась, то и дело бросая любопытные взгляды на сумку. Дыхание уже успокоилось, но сквозь смуглую кожу всё ещё проступал дикий румянец. Светлые волосы до плеч разметались по лбу и щекам, голубые глаза с какой-то поволокой от перевозбуждения бегали от одного предмета к другому.

— Я тоже не понимаю её иногда. Знаю только, что она очень редко ошибается. Я работаю с ней уже три года и не помню ни одного крупного провала, произошедшего по её вине. Думаю, в конце концов окажется, что она права. Но я, по крайней мере, хотел бы знать, в чём именно.

Сергеев поймал на себе наполовину жалобный, наполовину благодарный взгляд Лито. Нет, совсем не привыкла.

Ксэ вернулась и взяла сумку.

— Хорошо. Стажёр, сдайте это в вещдоки и запишите номер. Скажите, чтобы не убирали далеко — сегодня мы ещё ей займёмся. Сержант, пожалуйста, запросите доступ к базе ключей для нас двоих, уровень два. Вы знаете мой идентификатор. Приступаем.

Ручка сумки скользнула в горячую ладонь Лито. Лито моргнула. Ксэ уже широким шагом направлялась ко входу в подъезд. Сергеев отвлёкся от коммуникатора — удивительно, пальцы, как у пианиста, и движения такие же. Ободряюще кивнул Лито, пошёл вслед за Ксэ.

— Готово. У нас есть доступ к подъездам и крышам, таймер на 3 часа.

Ксэ пискнула карточкой идентификации об электронный замок; неожиданно современная для такого старого дома дверь с лёгким шипением отошла в сторону. Двое — женщина в чёрном и мужчина в сером — скрылись внутри. Лито ещё раз вздохнула и посмотрела на сумку, чужеродным телом свисавшую у неё из ладони. В двадцати шагах дальше по улице стоял пластиковый барьер ограждения; за ним уже никого не было — люди останавливались посмотреть, видели, что всё, как всегда, и шли дальше по своим делам. Лито вернулась к оставленному у служебного въезда мотоциклу — чёрный матовый Murasaki приветливо мигнул. Вставила ключ в зажигание, занесла такой тесный шлем над головой и погрузилась во мрак.

Этот мужик напротив грыз ногти. Засовывал в рот и обкусывал. Каждый разгружает обстановку по-своему, но всему есть предел.

Вообще, всё было очень нервно. Взгляды, которыми они перестреливались через пустую середину комнаты. Тик — у всех разный, но одинаково раздражающий остальных. Машинальные пассы над тем местом, где висит оружие. Вас так легко вычислить, ребята. Недаром Блайт не любит огнестрел.

Пятеро с нашей стороны, четверо у них. Не рассчитывали, что у меня будет телохранитель, а заставить его остаться снаружи ни у кого не повернулся язык. Видно, хорошо справляется со своей первой обязанностью — выглядеть внушительно.

Главный с противоположной стороны, потёртый мужик в потёртой кожанке, с длинными чёрными волосами — когда-то был секси, наверное, — в третий раз куда-то звонил и не получал ответа. У него дёргается левый край нижней губы. А тут ещё этот, с ногтями. Ну и компания.

Оглядываюсь и игриво поднимаю брови на Блайта. Ему постоянно нужно бросать косточку. Он всегда голодный. Чаще всего мне это нравится, а когда нет, просто нужно следить, чтобы он вовремя получал положенный ему взгляд или касание. Он не такой примитивный, как кажется, — если бы был таким, его бы сейчас здесь не было. А мне сегодня самой эта косточка в кайф — с самого утра будто жидкий напалм залили внутрь, нужно только поджечь. И ещё, и ещё, сколько раз — не знаю. Хочу его.

У меня тоже есть тик — я облизываю губы. Я всегда так делаю — за компом, в постели, даже стоя в пробке. Но сейчас я, видимо, замечталась и облизнулась так, что все разом повернулись и посмотрели на меня. Как будто это я ногти грызу. Не смотрите вы все на меня, займитесь чем-нибудь.

С четвёртого раза, кажется, что-то щёлкнуло. Длинноволосый вышел на середину.

— Нашего курьера перехватили. Товар забрали в полицию.

Лёгкий шорох-шёпот. Пассы с нашей стороны стали яростнее, но за оружие никто хвататься не стал. Эти движения зеркально повторили с другой стороны — и так же, опомнившись, убрали руки назад.

— Всё путём. У нас есть человек в участке. А ментура не знает, что это. Сто пудов.

Старик — Годдар — ругнулся сквозь зубы, повернулся и прошёл несколько шагов к противоположной стене, помолчал, таким же отрывистым шагом вернулся на центр.

— Что вы предлагаете?

— Наш человек спишет товар в архив вместо какого-нибудь другого. Потом его будут везти в хранилище, тут мы всё и обтяпаем. Сегодня вечером.

— Реактор должен быть у меня через два часа. — Когда старик говорил, казалось, он заполняет собой всю комнату — гулкий слабоосвещённый цех заброшенной фабрики. — Дайте мне вариант получше.

Длинноволосый задёргал губой.

— Есть... да, можно забрать её... его сегодня.

— Можно?

— Прямо из участка. Но так мы можем запросто подставить нашего человека. Нельзя ничего передавать под носом у ментов.

— Я полагаю, это не должно быть моей проблемой? — старик по-бычьи наклонил голову.

— Не должно, — холодно процедил длинноволосый и достал телефон.

— Погодите.

Старик обернулся.

— Погодите-погодите. Забирать товар из участка — выходит, я тоже куда-то еду?

— Выходит.

— А что если я не хочу?

— Думаю, мы можем прибавить 20 процентов к вашему вознаграждению по такому случаю.

— А что если я совсем не хочу?

— Тогда можете идти. Но в таком случае я не уверен, что мы вас пригласим в следующий раз. Не уверен, что вас кто-нибудь куда-нибудь пригласит. — И затем, с выверенной лёгкостью сменив тон: — Это очень важная для нас сделка, а, кроме вас, тут в технике никто не разбирается. Сорок процентов.

Глупый напыщенный толстячок со стандартным набором ораторских приёмов! Да я теперь пошла бы с вами за бесплатно. Теперь, когда все на взводе, никто не представляет, где именно их желанный товар, и как его достать... Вот это я понимаю — работа. Есть много способов поджечь мой напалм.

Я опоздала.

Так, значит, вот кто это был. Растрёпанная девчонка в спортивном костюме, с огромной дырой в груди. Незнакомка. И рассыпанное ровными линиями вокруг стекло. Когда ты умерла, всё прекратилось.

Опоздала. И последняя ниточка к этому волнению потерялась вместе с тобой. И почему всё, на что я когда-либо надеялась, всегда заканчивалось на каких-то... девчонках? Я чувствую, как две короткие прядки на висках — совсем маленькие, у них даже нет номеров — пытаются меня растормошить: гладят по шее, ушам, щекочут нос. Но я ни на что не реагирую, у меня по щекам текут слёзы, вся влага выходит наружу — я высыхаю изнутри и ничего не могу с этим поделать. Все мои каналы разом забились душной ватой, остался один, и из него и течёт тонкой струйкой то, что осталось от меня. Я сама стала — грустный пересыхающий поток, зависший на карнизе на высоте одиннадцатого этажа, последние мгновения, прежде чем перельётся через край и превратится в водопа-а-а...

Стоп.

На окраине сознания зажглась тусклая терпкая искорка, погасла. Ещё одна — медленно движется по периферии. Маленькая точка, еле заметная — но я знаю: это она. Она, не имеющая никакого отношения к этому мёртвому телу, окружённому дорожками битого стекла. Она снова ожила, и во мне забилась жизнь, живая кровь заструилась по жилам вместо того, чтобы выливаться наружу. Теперь я стала большим радаром, чёрным кругом со скользящей по часовой стрелке зелёной линией. Искру непросто нащупать, она то приближается, то удаляется, и к душе то приливает жизнь, то отливает... С ней нужно играть в горячо-холодно. Открываю глаза и делаю шаг вперёд. Теперь я не разобьюсь. Я уже не водопад.

Полицейский участок — место, где открываются и закрываются двери. Вообще, не знаю, как здесь кто-то кого-то замечает. Камеры повсюду, но перед ними проходит поток карманников, проституток, разносчиков пиццы, расхлябанных офисных ментов в штатском... Блайта всё-таки решили оставить снаружи, иначе пришлось бы соображать на его бандитскую рожу наручники. И я тоже могла остаться, но чёрта с два. Когда это я отличалась осторожностью. Чёрта с два.

Мы шли по очередному увешанному дверями коридору вчетвером — я, старикан, его человек и человек волосатого, в такой же кожанке. Ещё одно преимущество, которое обеспечил себе этот хитрюга. Не знаю, правда, зачем он сам пошёл в самое пекло. Значит, действительно "очень важная сделка". Так или иначе, мы шли — размашистым, нарочито небрежным шагом, как киногерои.

Хранилище находилось на полуподвальном этаже — ещё одна дверь, с затянутым стальной сеткой окном. Мы вошли в тесный "вольер" из такой же сетки, посреди которого было вырезано окошко с широким прилавком. Стоящий за ним небритый мужик в чёрной бейсболке нахмурился и опустил глаза.

— Чёрт бы вас побрал.

Полицейский с видимым усилием поднял стоявшую под прилавком чёрную сумку и с грохотом опустил её на столешницу. Лицо старика на миг скорчилось в гримасе. Ого, и у него тик.

— Давай сюда.

Годдар потянул ручку на себя. Щёлк. Треск.

— Стойте. Мне нужно вернуть сумку, нельзя так просто взять и забрать вещдок.

— Вот, держи такую же — с муляжом внутри. Внешне не отличишь.

Полицейский неохотно отпустил ручку. Что это было, когда один потянул, а второй засопротивлялся? Как будто по голове приложили — несколько секунд подряд я видела всё, но как будто ничего не понимала. Может, это всё ещё та зелёная дрянь с позавчерашней вечеринки? Но раньше от неё было по-другому...

Старик наконец получил свою сумку — и вправду ровно такую же, как та, с которой он пришёл, разве что гораздо тяжелее: теперь ему приходилось поднимать одно плечо для равновесия и идти слегка вразвалку. Человек волосатого кивнул полицейскому.

— Двести девятнадцатая. Можешь не возвращать, они без конца теряются.

В воздухе блеснул ключ.

Невада вслед за остальными шла обратно по тому же людному коридору.

— Глушилки хватит минуты на четыре. Нужно включить её, засунуть внутрь — и быстро к выходу.

— Почему всегда этим не пользоваться?

— Я не обещал, что она вообще сработает. У них новые металлоискатели на входе, кто знает, что они там понаделали.

Малик и волосатый всё переговаривались, а старик шагал молча, лавируя между идущими навстречу.

— Двести девятнадцать.

Парень в кожанке отпер дверь. Годдар забрал ключ, вошёл в комнату — чулан со швабрами и полками, уставленными моющим средством, — с какой-то недоверчивой тщательностью оглядел всех троих и заперся внутри.

— Что это с ним.

— Не знаю. Как будто это — для него товар.

Невада поёжилась. Дурнота вернулась — резким, накрывающим с головой приступом.

— А что там?

— А хрен его.

В глазах потемнело, по краям обзора будто выросли чёрные стены колодца. Нужно подышать... подышать и успокоиться. Невада попыталась глубоко вдохнуть — из груди вырвался сдавленный всхлип.

— Эй... что с тобой?

В конце коридора раздался шум, грохот. Теперь ещё и звуковые глюки? Что со мной? Крики, пара выстрелов. Шутник и кожаный обернулись. Значит, не кажется. И всё равно — здесь так тесно...

Невада прислонилась к стене — прямо перед глазами, пропадая в облаке пульсирующей тошноты, замаячили цифры 2, 1, 9.

Ещё один крик — совсем рядом, за поворотом. Протяжный, разрывающий перепонки. Чтобы так кричать, тебе нужно попасть в одно из совершенно определённых мест. Я видела таких людей. Я делала таких.

Малик и парень в кожанке синхронно схватились за пояса, где должно было быть оружие. Опустили руки. Попятились. Грохот заполнил весь коридор, отражаясь от стен, заставляя железные двери дребезжать в петлях. Двое мужчин побежали. Невада ничего не видела, она смотрела на дверь и всё глубже погружалась в колодец, оставьте меня, я в моей маленькой нише, дайте мне просто заснуть. Мимо пролетело что-то массивное, и ещё, и ещё несколько штук поменьше. Грохот слегка поутих, превратился в белый шум радиопомех. Дверь 219 открылась, старик с глазами сумасшедшего заполнил собой весь колодец. Не трогайте меня, не видьте меня. Я ведь и вправду в нише, они тут повсюду на этой стене, маленькие, ненадёжные ниши. Вот он выходит в коридор, смотрит в сторону шума, инстинктивно прячет сумку за спину. И на его плечи ложится мягкий поток рыжих волос. Он отшатывается, но его подхватывают за руки и за ноги. В кадре появляется женщина, объятая зелёным пламенем. Да нет, это платье. Двое совсем близко, как партнёры по танцу. Старик не может пошевелиться, волосы оплели его руки, ноги и шею, он смотрит на женщину глазами обезумевшего от страха оленя. Все пять отростков его туловища проворачиваются по часовой стрелке. Или против часовой. Тело падает на землю. Я в нише. Я в нише. Женщина отворачивается к двери. Такая маленькая, низенькая, а волосы змеями парят вокруг головы. Ещё секунда. Сейчас я в нише, а ещё через секунду стану таким же мешком с потрохами. Я не могу сдвинуться, я хочу на самое дно, я хочу заснуть, но нельзя, нужно вспомнить, и достать, и сделать эти два шага. Давай же, вы-ны-ривай!!..

Невада выхватила лезвие, с криком бросилась вперёд и ударила снизу вверх по щеке — промахнулась мимо шеи. Потом мимо, быстро, в дверь, закрыть, ключ в замке, один, два оборота! — и бросилась прочь, в угол. И снова — чёрная воронка и дверь посреди, на этот раз изнутри. Она сначала резко дёрнулась наружу — ручка затряслась в припадке, заскрежетали петли; потом дверь с грохотом прогнулась внутрь — две огромные вмятины на металле, как удары кузнечного молота. И всё. Не было слышно шагов — только еле различимый шорох дальше по коридору. Невада осталась на дне колодца. Одна.

— Оцепить территорию, немедленно! Вызвать все наряды из 36-го, позвонить Уильямсу, привлечь всех! Доклад через пять минут.

— Уже слишком поздно. Лучше сразу заняться базой и камерами. Капитан.

Брита шла по пустому переулку. Тяжёлые дождевые облака собирались над головой, прижимая влагу и тепло к земле. Сумка болталась на единственной активной секции 13, остальные отдыхали в чехлах. Как всегда после взрывной нагрузки, слегка кружилась голова.

— Что здесь произошло, кто?.. и где...

— Проверьте верхние этажи, сержант, я пойду вниз. — Ксэ ловко перескочила через заваленную набок рамку металлоискателя в холле и направилась к лестнице.

Идти стало легче. Всё стало легче. И дышать тоже. И дело тут не в уколах стимулятора. Это как после долгих переживаний и неизвестности узнать, что твоя любовь — взаимна.

— Лейтенант!.. лейтенант...

— Лито!..

Сергеев взбежал по лестнице и с ходу обнял смущённую Нансен.

— Где ты была, когда... всё случилось?

— Здесь, наверху, а...

— Как хорошо, что ты цела.

Как же они запаниковали, когда узнали, что их бесценная сумка пропала. И этот сбивчивый, неуверенный приказ на штурм... Раньше я была ослеплена, задавлена болью. Теперь всё яснее и... легче.

В углу полутёмного чулана прямо на полу, опустив голову на грудь, сидела женщина в чёрной куртке. Услышав звук открываемой двери, она подняла заплаканные глаза на свет.

— Я...

Ксэ осмотрела дверь изнутри и на миг остановилась в размышлении.

— Я... курьер... заказное письмо в 205... Она... ушла?

— Да. Можете выходить.

— Я... не уверена, что смогу... мне нужно прийти в себя. Всё так...

— Хорошо.

Дождь начался с одной упавшей за ворот крупной капли и вскоре заполнил собой глаза и уши, разогнавшись постепенно, но быстро, как мотор спорткара.

Раньше я прыгала и падала, и снова прыгала, постоянно расходуя силы. Теперь я готова взлететь, разрезая струи дождя, и это ничего не будет мне стоить. Я лечу.

— Нет... нет...

— Вставайте.

Бренна взялась за скользкую от крови ладонь мужчины, другой рукой — за запястье, и помогла ему подняться. Мужчина дрожал и постоянно оглядывался назад.

— Его... его просто — прямо передо мной. Вы видели?.. Ещё немного, и меня тоже...

— Вы ранены? — Бренна повернула мужчину лицом к себе и посветила карманным фонариком на зрачки.

— Нет. Но он... посмотрите...

Бренна невольно бросила взгляд на лежащий посреди прохода несгораемый шкаф, из-под которого торчала изогнутая под неестественным углом рука. Отвернулась, взяла ладонь мужчины, нащупала пульс.

— Как вас зовут?

— Я не могу... как так, как...

— Послушайте меня!! — Бренна взяла страдальца за плечи и встряхнула. Сотрясения нет, переживёт. — Сейчас важно то, что происходит с вами, и как вам помочь. Как вас зовут?

— Малик... Джавади.

— Где вы работаете... а, ладно. Пойдёмте к выходу, господин Джавади, вам помогут.

Малик покорно последовал за Бренной по коридору, только проводил безумными глазами лежащий немного в стороне клубок рук и ног, в котором он так и не узнал своего шефа. Бренна заметила его замешательство, вернулась и повела дальше за руку. С ними нельзя по-другому.

И почему я раньше об этом не думала? Что мои волосы — не проклятие, не машина для убийства незнакомцев, — а те же крылья. Сейчас я с самого первого прыжка почувствовала это. Вымокшее дурацкое платье почти не тяготит, и порез на щеке от этой странной женщины практически не болит. Как хорошо. Они ничего не знают. Не знают, что я больше не ребёнок-психопат, каким они меня считают. Не знают, что я могу думать по-человечески. Да что уж там — я и есть человек.

Глава 2. Так просто быть лучше.

А я переселилась. Этого никогда не ожидаешь. Просто — ну, вы знаете — происходит. Вместо квартиры на верхнем этаже — каморка без отопления, зато прямо на крыше. Сюрприз, правда? Получается, я теперь настоящий, стопроцентный житель крыш. Забавно звучит.

Это, кажется, раньше было машинное отделение грузового лифта. Их сейчас не используют, поэтому всю технику вынесли, остались голые стены да железная дверь. Но мне тут совсем не холодно, на удивление. Есть лампочка над головой, тёплое одеяло. И засыпать после дня на крышах тут уютно. Как будто кто-то обнимает, но не тревожит, помогает уснуть. Может, это кто-то из вас, моих читателей, приходит ко мне по ночам? Что за ерунду я пишу.

Ваша У

Его руки.

Можно было обращать внимание на что угодно — на то, брился он сегодня или нет, какими нитками пришиты пуговицы на его рубашке, на сколько дырочек застёгнут ремень. Я не помню даже, какого цвета у него глаза, но о руках — о руках я знаю всё.

Он входит, садится за стол напротив меня, сцепляет руки в замок и кладёт на столешницу, будто предлагая надеть на него наручники.

— Сегодня тот день.

Пальцы — длинные и толстые, с короткими тёмными волосами на фалангах и сморщенной кожей на костяшках.

— Ты готова?

Ногти — круглые, очень коротко подстриженные, с каким-то неровным матовым блеском, как будто бы небрежно накрашенные бесцветным лаком. Кончики пальцев за ними тонкие, нежные.

— Я знаю, к этому нельзя подготовиться. Но когда-то, днём раньше, днём позже, это должно происходить.

На безымянном пальце левой руки крошечный шрам в форме полумесяца. Средний палец на правой слегка несимметричный, смотрит наружу.

— На самом деле, я мало что могу тебе сказать. Разве что — ты знаешь, как я — мы — дорожим тобой.

Приподнимаю голову с подушки и смотрю прямо на него — нет! — на руки. Падаю обратно обрезанным под корень волосом. Он делает паузу и продолжает.

— Мы действительно ценим тебя. И то, что ты значишь для нашего общего дела.

Мэрион, Сирше, Санара — они стоили никак не меньше, и что вы с ними сделали? Хороший пример. Косточки на тыльной стороне ладони расходятся веером, как перепонки на гусиной лапке. Сглатываю — тихо, чтобы он не услышал.

— Ведь ты всё понимаешь. Почему мы существуем, за что боремся. Если бы мы тогда не вырвали инициативу у этой беспомощной шайки — республиканцев — не было бы свободной Ирландии. Не было бы свободы в этом грёбаном мире политиканов. И ты понимаешь, почему мы готовы на любые меры, чтобы обеспечить безопасность. Даже в таком смысле, как сейчас.

Я ведь могу его убить. В момент оторвать ему руки, и ноги, и голову, и всё это порвать на куски — я знаю, как, меня хорошо научили. Но я не могу. Вот оно, вот где сидит моя паника — я даже подумать об этом не могу, от одной мысли меня просто...

— Чтобы мы были спокойны за наше дело, отдавая его в твои руки...

...руки...

— Я волнуюсь прежде всего за тебя. Ты сильна, но это всё равно, случается всякое.

Синеватые прожилки, проглядывающие

лицемер

сквозь тонкую, как папиросная бумага, кожу, пульсируют

мерзавец

и переливаются, как будто перемещаются — сейчас

палач

в одном месте, а теперь уже в другом.

— Для нас ты всегда останешься такой же, как семь лет назад, когда мы впервые увидели тебя.

Вот и всё, что ты можешь, Брита. Изливать свою ненависть про себя — глубоко, очень глубоко, потому что малейшее неверное движение, малейший намёк на запретную тему заставляет тебя корчиться и дрожать от ужаса. Вот и всё.

— Поэтому мне больше нечего добавить. Нужно начинать. — Он поднялся на ноги. На внутренней стороне правой ладони, чуть ниже линии жизни, маленькая чёрная родинка, похожая на шляпку гвоздя.

Он шарит в карманах, достаёт серебряную коробочку, вздыхает, прячет обратно. — От имени всех, кто работал здесь все эти годы...

Вот что дала мне твоя любовь.

Он подходит всё ближе. На левом запястье...

— ...Мы любим тебя.

Тогда я закричала.

Брита рывком проснулась. Со лба в глаз стекла капелька дождевой воды. Серое небо сыпало сверху почти неощутимую морось, больше похожую на густой туман. Брита подняла голову. Она сидела, прислонившись к бетонному бортику крыши, волосы разметались вокруг по полу, лишь две секции — тонкие тёмно-рыжие пряди метров восьми длиной — ухватились за торчащие из бортика заржавленные перила. Пытаясь не шевелиться, Брита посмотрела по сторонам. Да, она здесь, всё хорошо. Левая рука протянулась и придвинула сумку ближе. Правая почти вслепую нашарила молнию.

Всё изменилось. Постепенно, но так быстро. Как будто наркотик, с каждым днём требующий всё большей и большей дозы. Только здесь счёт шёл на часы, минуты. Я вышла из участка и отправилась летать по городу. Банды, полиция, даже они — какая разница. Я летала по крышам домов — это были уже не поверхности и расстояния, я чувствовала, что значит лететь, я видела звенящие потоки воздуха вместо холодных математических расчётов. Мы заснули вместе. А потом я проснулась и вдруг поняла, что так за всё время и не заглянула внутрь. Просто, чувствовала, что внутри что-то моё, что-то родное, и ей неважно, кто я и где я... Сложно вспомнить, что было в эти дни. И сколько было дней. Я просто была счастлива. Ещё недавно я каталась с ней по полу, говорила с ней, смеялась с ней, прижималась и тотчас же отстранялась, как от электричества. Она такая прохладная и искристая. Не сейчас, нет. Сейчас я не знаю, что со мной. С ней всё в порядке, она такая же, как раньше, но... разве такая любовь, такое блаженство не должны длиться вечно, не угасая?..

Нет. Сейчас — только тяжесть и духота. Я не могу больше быть рядом, просто не в состоянии. Рука потянулась к потайному карману, где бомбой замедленного действия ждал телефон. Почему так? Даже если я не могу быть рядом, почему... так?

Я знаю, почему. Это оно, платье. Воротник платья. Я чувствую его, и как будто это он сжимает мне шею руками. Эти руки из моих кошмаров никогда меня не трогали, просто дотрагивались, твёрдо, бесстрастно, словно руки хирурга. Но от этих прикосновений... нет... нет... семь, два, девять... чёрт, код... три семь два девять, восемь ноль, два ноль, три...

Трубка задумчиво похрустела и ответила хриплым полушёпотом со странным акцентом:

— Аэ-лло?..

— Да, получили. Благодарю вас. Хорошо.

В этом "хорошо" — вся сущность Ксэ. Это и есть Ксэ. А режим "хорошо" — часы напряжённой, монотонной работы, не лихорадочной — напротив, вызывающей какое-то онемение, превращающей в не умеющий думать, но исправно делающий своё дело механизм по поиску досье, сверке биографий, вводу паролей и подборку цитат из прессы. Всем, что ещё не научился сам делать компьютер, сейчас занимается человек-компьютер — я, Константин Сергеев, 31 год.

Суматоха первых двух суток после происшествия постепенно утихала. Полицейское управление N67 возвращалось в привычное агрегатное состояние, состоящее из мелких правонарушений, бумажной работы и кофе в бумажных стаканчиках. Почти все — кто-то дома, с таблетками вазиума, кто-то за барной стойкой, а кто-то просто будучи от природы невозмутимым парнем — более или менее смирились с фактом того, что случилось, каким бы диким всё это ни казалось. Информация о событии каким-то чудом не попала в прессу, и нападение осталось внутренней полицейской темой разговоров в курилке. Даже двух жертв — Карла Пайна, сержанта, дежурившего в тот день на входе, и случайно проходившего по коридору младшего детектива Кристиана Урбана — уже почти не вспоминали. Близкие сослуживцы Пайна пришли к майору Кемпински и спросили разрешения повесить портрет сержанта в холле, майор по каким-то своим причинам ответил "нет", и на этом всё закончилось. Все всё видели — существо с волосами, или чем-то, похожим на волосы, с корнем вырывающее этими отростками рамки металлоискателей, хватающее тяжёлые сейфы, летающее по коридорам... все всё видели, никто не задавал вопросов. Что это — страх, безразличие, озабоченность собственными проблемами?.. Странно.

— Спасибо. Да, третий раздел "CHF-08 — О сотрудничестве в сфере..." Да, да. Код синий. Спасибо.

В комнате без окон стать механизмом ещё проще — некому и нечему напомнить, чем ты отличаешься от экрана перед глазами или стула, на котором сидишь. Ксэ сидела спиной в трёх шагах, спереди и немного справа; голова на длинной шее слегка покачивалась, как будто Ксэ хотела кивнуть собеседнику на том конце линии, но забыла, как это делается.

— Хорошо. Благодарю.

Ксэ спрятала коммуникатор в карман и, почувствовал взгляд Сергеева, обернулась.

— Какие у вас результаты, сержант? Есть новая информация о нападавшей?

Голос Ксэ — бесцветный, не низкий и не высокий, как будто специально сделанный так, чтобы не обращать внимания ни на тембр, ни на громкость, ни на эмоциональный подтекст. Только информация.

— О ней — пока нет. Не значится ни в базе паспортов, ни в отчётах визовой службы. Ничего определённо похожего на неё, по крайней мере. По прочим подозреваемым есть сведения: женщина — ...

— Спасибо, внесите всё это в отчёт и откройте сетевой порт 3, там база, которая может нам пригодиться. Сейчас меня интересует женщина, напавшая на участок. И "хрустальная". Что насчёт неё?

На самом деле, это скорее уж сама Ксэ — хрустальная. Но журналисты окрестили так девушку с площади — за осколки стекла вокруг. Пока участок восстанавливался после нападения, пресса смаковала историю про "неудавшийся теракт не называющей себя экстремистской группировки".

— В анализе проб с поверхности крыши ничего — ни взрывчатых, ни горючих веществ. Ничего. Что касается нашей с вами находки...

— Да. Про неё подробнее.

Место Лито пустовало. Вчера вечером Ксэ посмотрела на неё, помолчала секунд пять и собственным решением отправила в отгул на два дня. Надо было раньше — Лито переживает, она по-другому не может. Кажется, ей одной здесь не всё равно — коллективный организм участка пришёл в себя, залечил раны, и как будто ничего и не было. Жутковато, если вдуматься. Хотя кто в наше время думает.

Я так ждала тебя, и вот, наконец, день настал.

400 граммов плавленого сыра.

Полстакана вина — столовое, итальянское, в красивой, стройной бутылке.

3 стебля сельдерея — не слишком толстые и без листьев.

2 картофелины.

Пучок свежего укропа.

Ломтик сливочного масла.

Луковица с полупрозрачной фиолетовой кожуркой.

Ещё какой-то часик — и ты будешь моим. Как я скучала, сливочный крем-суп с сельдереем.

Ближайшие к окнам ряды освещает солнышко, а не мёртвый электрический свет. Ручка тележки совсем не чувствуется в руках, кажется, отпустишь — и улетит.

Лито скользила по полупустому дневному супермаркету. Где-то здесь должен быть овощной отдел — и зачем было его так запрятывать. Вдалеке касса чирик-чирик-чирикала, пробивала товары. Крупы, детское питание, йогурты, где же он. Ноги болят после туфель, ох, как болят ноги. Где же. Хлеб, шоколад... ах, шоколад... ну нет, не сейчас. Нужно вернуться к хлебу, забыла про гренки, потом обратно к ряду с йогуртами, и...

У дышащего морозом стеллажа "Полуфабрикаты" старушка в буром пальто вертела в поисках срока годности коробку с абстрактным голубым по белому узором. Внезапно она повернулась — что-то странное скользнуло за угол. Старушка положила коробку обратно, медленным шаркающим шагом дошла до угла и повернула голову. Прямо на полу, прислонившись к полке с кукурузными хлопьями, сидела девушка в джинсовом костюме. В застывших глазах медленно проявились и потекли по щекам две крупные слезы.

Старушка так и стояла, не двигаясь и ничего не говоря, будто впав в ступор от увиденного. Заметив её, девушка вяло подняла левую руку.

— В-всё в порядке. Не надо ничего... всё в порядке.

И правда же. Всё очень хорошо. Всё так, как я всегда хотела, кое-что даже не так трудно, как казалось. И у меня выходной. И до прекрасного супа с гренками — всего ничего. Что же я тогда тут делаю...

Лито распрямила ноги, вытянула их во всю длину, почти перегородив проход. Пошевелила пальцами ног — носки красных кед податливо согнулись-разогнулись. Ступни уже почти не болят — мышцы быстро восстанавливаются, стоит лишь надеть что-нибудь нормальное. Остались мозоли на пятках, и ещё сбоку... В кедах это чувствуется — у них и так тонкая подошва, а я ещё всю стёрла. Давно уже пора...

А. Аа. Подошва. Ааа.

Лито резко привстала. Старушка вздрогнула и отшатнулась, как от огня. Коммуникатор был в нагрудном кармане.

— Алло, сержант? Да, это я... знаю, у меня выходной, просто, просто... да послушайте меня!!..

— Я слушаю.

— Мне кажется, я знаю, кто та девушка на площади. Всё сходится. Ну, то есть, всё-всё... Ведь мы можем пробить адрес в базе по IP-адресу?

— Официально — нет. Но способы есть, ты знаешь. Так в чём дело?

— Подошва.

Ксэ молча стояла рядом и смотрела. Сергеев немного помялся и включил громкую связь.

— Какая подошва... А-а. Что с ней?

— Нет, нет, на самом деле, главное — блог.

— Блог?

— Вот именно! Самый обычный блог. Всего несколько дней — и такой скачок популярности. Мне и в голову не приходило.

Невада и Блайт шли в кромешной темноте, непокорной даже светящемуся небу мегаполиса. Только изредка блики света от коммуникатора Невады вырывали из тьмы отдельный куст, или стену, или маленький овраг. Одна из последних промзон, оставшихся в черте города — никому не пригодившаяся полоска земли между двумя автомагистралями, огороженными звуковыми щитами. Страна заселённых всякой нечистью трущоб и невозможной для большого города темноты. Самое место, когда нельзя домой. А туда нельзя. Ну и ладно.

— Я обычно просматриваю новые популярные сайты, ищу работу — ну, "ленту" смотрю, ты понимаешь?

— Угу, — неопределённо промычал Блайт.

— Ну вот. А этот блог будто взорвался. Казалось бы, какие-то записульки паркурщицы, побегала сюда, запрыгнула туда, посидела здесь, полежала там... Но народ вдруг потянулся. Никогда не угадаешь... да дело и не в этом тоже.

— М.

Из окна выгоревшей двухэтажной пристройки непонятного назначения донеслись звон стекла и хриплая ругань. Блайт сам достал свой ком и светил им под ноги, чтобы не сломать шею; Невада бесстрашно шла не глядя, правой рукой колдуя над ярким экраном.

— Последние записи никто особенно не заметил. Вернее, заметили — так же, как и все остальные, кучей "Мне нравится" и полуграмотным восторгом. И всё такое. Но они другие, не такие, как раньше... пойдём туда.

Двое прошли дальше, к недостроенной многоэтажной автостоянке, спустились по пандусу на нулевой этаж.

— Она изменилась. Как будто мигом повзрослела лет на пять-семь. — Возбуждённый голос Невады гулко отдавался среди бетонных колонн; бело-голубой свет экрана танцевал на закопчённом потолке. Блайт первый ступил на лестницу наверх.

— Это кто — она?

— Ну, э, автор, — неожиданно смутилась Невада; пальцы ещё быстрее заплясали по стеклу дисплея. — Так или иначе, я теперь знаю, кто она, и где оказалась, и что оказалось вместе с ней.

— Э... кто, откуда?

— Ты что, не слушаешь? Говорю, блог. В нём всё расписано. Интересно только, что она сделала со своей напарницей, и зачем было так с ней разделываться. Странная история.

— Эй! Кто "она"? Какая напарница??

Невада дошла до третьего этажа и остановилась у высокой стальной двери, закрывающей путь в шахту навечно остановившегося прямо здесь грузового лифта.

— Она. Девочка с сумкой. У. У... у-у-у!

Невада отперла дверь, вбежала внутрь и бросилась на кровать. В огромном лифте почти ничего не было — простая койка в углу да табуретка посередине с засохшими остатками пиццы на картонной тарелке.

Блайт хмуро вошёл следом. Он привык всегда немного недопонимать Неваду, но сейчас что-то ему говорило, что это уже слишком.

— И что с того?

— А то. У этой девочки наш реактор. Тот, из-за которого весь сыр-бор. Наверное, это и была та... в участке... не знаю. Не так уж это и важно. Главное... — Невада сладко потянулась, подняв вверх сцепленные в замок руки. — ...главное — наш товар у неё.

— И...

— ...и мы продадим его тому, кто больше заплатит. Когда достанем, разумеется. Достанем, не встречаясь с этой страшной девицей, разумеется. Я знаю, рискованно, опасно, со всех сторон, разумеется. Но, блин...

Что-то явно с Неви не так.

— Чё с тобой. — Блайт подошёл ближе к кровати. Невада посмотрела на него сверху вниз глазами мультяшного кролика.

— А что со мной?

— Ты какая-то... обкуренная.

— Да ладно тебе. — Невада подёргала Блайта за полу плаща и тут же почему-то приняла серьёзный вид. — Это важно. Впервые выпадает что-то настолько крупное. Потому что... я видела, как держал сумку тот мужик, ну, который был с нами. И примерно представляю, сколько он собирался за неё заплатить волосатому. — Свободной рукой Невада зачертила в воздухе нули. — Для шпаны, с которой мы обычно работаем, совершенно неприличная сумма. Опасно, очень опасно. Но тебе ведь не привыкать, братан-флэри?

Блайт ухмыльнулся, но тут же помрачнел.

— Хрена с два я теперь флэри.

— Конечно. Ты лучше этих обколотых идиотов. — Невада потянула край плаща на себя. — По крайней мере, точно красивее. Иди сюда.

— ...Хрена с два?..

Я знаю этот голос.

— Нет. Отойди.

Тишина.

— Ну и ладно! И убирайся! И не надо!! И...

Крик. Слегка хриплый, надрывный, и в то же время властный, несгибаемый. Так может только она. Мама.

Скрип половиц. Папа появляется в комнате, открывает шкаф, берёт оттуда что-то и выходит. Я вижу его краем глаза. Я лежу на спине на старом скрипучем диване. При малейшем движении он начинает так стонать, что я почти задерживаю дыхание, чтобы не издавать ни звука. Мне не хочется быть здесь.

— И это забирай. Вот.

Шуршание и стук теперь доносятся с первого этажа, из другой части дома. Когда мама волнуется, она везде ходит за тобой, преследует, не отстаёт ни на шаг.

— А бритву? Бритву-то не забудь.

— Да отстанешь ты от меня наконец...

— Тише. Он услышит.

И никогда не замечает, что сама переходит на крик. В последнее время их было много — начинавшихся по-разному, происходивших совершенно одинаково. И почти всегда из добрых намерений. Все беды от добрых намерений.

Мама с папой переходят на громкий шёпот. Я слышу только тон их разговора — горячий, раздражённый. Я помню, раньше я начинал кататься в истерике, плакать, мама отвлекалась на меня, и всё потихоньку успокаивалось. Я всё принимал всерьёз. Но сегодня всё другое, и я тоже. Я как пенка на козьем молоке, невесомый, плывущий поверх всего. Мне как будто всё равно.

Папа снова входит. На нём уличные ботинки — нельзя в дом в ботинках — и новая тёплая джеббе, которую он купил в прошлом году.

Я никогда на самом деле не понимал выражений его лица, но сейчас он словно вернулся после пыльной бури, весь на полпальца в сером песке. Как каменный. Он грохает на кровать большой чемодан и принимается беспорядочно кидать туда вещи. Может, даже случайно кладёт что-то мамино. У них ведь всё общее, всё вместе. Всё из добрых намерений. Из добрых намерений он взял вторую работу, из добрых намерений тётя Кигари рассказала всё об этом маме, а мама несколько лет хранила тайну, до тех пор, пока уже стало не от кого хранить, даже от меня.

Звук падающей на дно вещи с каждым разом всё глуше, всё мягче. Я не выдерживаю, поворачиваю голову набок и смотрю на отца. Мне 12 лет.

Отец останавливается и смотрит на меня тем же песочным взглядом. У него в руках галстук — тёмно-синий в серебристую крапинку, его единственный. Он отворачивается; его шея будто не гнётся, поворачивается только всё тело сразу. Медленно опускает галстук в почти полный чемодан и берётся за крышку.

Щёлк.

Щёлк.

Рубио тоже передёрнул затвор и спрятал пистолет за пояс. Малик с каким-то удивлением посмотрел на оружие в своих руках. Что это было? Этот звук. Он напомнил ему о чём-то, что в мгновение пронеслось перед глазами и исчезло без следа. Рубио и Тьери смотрели мрачно и непонимающе. Ну, ещё бы. Клоун внезапно сделался главным — и тут тоже начал чудить. Чоу, как обычно, сидел в углу и играл в какие-то свои игры, ему ни до чего не было дела.

Тьери первый подал голос — хрипловатый, утомлённый.

— Ну, ведёшь — так веди.

Голос той девушки всё ещё звенел в ушах — холодный, деловой, не хотелось бы нового босса вроде неё. Доставим то, что ей нужно, зайдём в это здание, в эту лабораторию — и получим наш реактор... Очень просто, слишком просто... И я так и не спросил, как она связана с Годом, с другим нашим начальством...

Но все вокруг смотрят, и думать времени не остаётся. Веду, веду. Исключительно из добрых намерений.

— Расскажите подробнее, откуда у вас информация, стажёр.

Она что, завидует Лито? Хотя она не умеет, я забыл. К тому же, будь это так, мы бы не ехали сейчас через полгорода из-за простого предположения.

— Подошвы. Всё дело в накладных подошвах.

Движение шло не шатко, не валко. Вечерний поток машин из центра уже схлынул, и сейчас стояли только некоторые районы старого города, в принципе не приспособленные для нынешнего объёма машин. Сергеев мягко выкрутил руль и свернул на Эйв-26. Объезжать центр — всегда игра на жадность: насколько маленький крюк осмелишься сделать, рискуя завязнуть по дороге? В этот раз пускай будет 26.

— Я давно читаю... читала блок У. Улы. И она там писала про подошвы, которые на новой обуви неудобные, а на старой выпадают... отпадают. То есть отваливаются.

Люблю духи Лито.

— Та подошва, которую мы нашли на крыше дома, помогла мне соотнести Улу с телом на площади. Модель кроссовок — "Бейсикс-360", Ула про неё иногда писала. Про другие тоже, но и про неё... тоже. Узнать, где сейчас тело, у меня не получилось — в ДКП ничего не сказали. Но это точно она. Точно.

Поворот на Эсти-46. Чистый, как свежезалитый каток. Прекрасно. Отсюда — на Эйв-15, а там уже рукой подать.

— Всё, что мы уже видели, точно подходит. Её вечный оранжевый костюм — в блоге нет фотографий, но написано много. И прогулки по крышам. Это всё объясняет.

— Это по-прежнему не объясняет, что произошло на площади.

Я следил за дорогой и не видел, но Лито почти ощутимо съежилась, как будто это её вина, что вокруг взрываются паркурщицы, а девочки-мутанты в платьях штурмуют полицейские участки.

А вот и Эйв-15 — движение уже довольно плотное, но гораздо свободнее, чем на ней же, но в центре. Маленькая победа. Справа посреди новеньких высоток проплывает зияющий выбитыми окнами офисный центр, "Ингри", кажется. Ещё одно дело, которое у нас отняли. Не у нас — это не наш участок — у полиции в целом. Я, конечно, не старый ворчун из управления, но это и вправду обидно, когда вопросами безопасности всего города, борьбой с терроризмом, занимаются какие-то там недавние частники. Над сгоревшим зданием завис рекламный дирижабль "Сабрекорп" с ярким плакатом на боку.

— Расскажите об этой Уле. Я читала досье, но, кажется, в дневнике информации на порядок больше.

Въезжаем в небольшой двор, окружённый жилыми многоэтажками. Не то чтобы центр, но и не окраина — всё аккуратно, ничего лишнего. Завожу "Сеат" на служебную стоянку, какая есть в каждом дворе. Из единственного подъезда дома 16 выходит мужчина в чёрной фуражке, косится на автомобиль и спешит прочь.

— Ула Кахуна, 23 года. Место рождения — Гуале, деревня недалеко от Гонолулу. Нелегально эмигрировала из Королевства Гавайи в 14 лет. Власти арестовали её, но она оказалась в числе тех, кого в тот год решили не депортировать из-за дипломати-... дипломатической ситуации. Дело Форбса. С тех пор её местонахождение оставалось неизвестным, но два года назад она начала заказывать товары по Интернету на своё имя, так удалось узнать её адрес.

Сергеев по привычке выглянул на лестничную клетку — тянущийся вверх узкий серый колодец — и вернулся к лифту. Над дверями сменялись красные цифры; на кварцевом табло не хватало верхней правой секции.

— Данных о родителях нет... на Гавайях в последние годы не очень хорошо со сбором данных.

Как и со всем остальным. Всё, что Лито сейчас сказала, можно с тем же успехом применить к тысячам других мигрантов. Это ничуть не облегчает нам задачу.

Двери лифта открылись. Ксэ пришлось согнуться в три погибели, чтобы войти; внутри она смогла почти полностью распрямиться, не касаясь потолка, но всё равно втроём в лифте оказалось немного тесно.

— Теперь про блог. Он так и называется — "Крыша У"... Не смешно!

Сергеев подавил широкую улыбку.

— Она рассказывает, что живёт на крыше. Да хватит уже!!..

Сергеев прыснул со смеха и отвернулся к стене. Лито нахмурилась и покраснела, сама смутившись своего возмущения.

— Она проводила целые дни, бегая по крышам. Вообще — она рассказывает про свою жизнь, про всё, что в голову взбредёт, но, кроме крыши, там мало... мало что есть. Там всё в деталях: и про ботинки, и про техники прыжков, которые всё равно ни у кого больше не получаются, и про...

Лифт открылся на неосвещённую лестничную площадку. Аккуратный снаружи дом внутри оказался чем-то вроде общежития, переделанного для постоянного проживания: по обе стороны — длинный тёмный коридор с равномерно расположенными клонированными дверями. Коридоры заканчивались пыльными окнами от пола до потолка.

Сергеев подошёл поближе к нескольким дверям, чтобы рассмотреть номера.

— Нам сюда. Так что там про прыжки? Я подумал...

— Я посчитала. — Ксэ вышла из лифта, выпрямилась и оправила плащ. — Для прыжка с крыши, где мы обнаружили подошву, до места, где было найдено тело, потребовалось бы примерно такое количество энергии.

Сергеев внимательно изучил цифру на протянутом ему коммуникаторе.

— Я, конечно, не физик, но звучит нереалистично.

— Если учитывать перегрузку и давление на квадратный сантиметр костной массы — совершенно нереалистично.

— Хм... импланты?

— Что?

— Импланты. ...Да нет, так, просто. Позавчера в толпе перед участком видел парня с кибернетической рукой. Такой можно стены ломать.

— Хорошо. Остаётся гравитация. Но... — Ксэ поднесла палец к губам в размышлении.

— Всё было бы проще, будь у нас тело.

— Но у нас нет тела.

Снова уход от конфликтной ситуации. И чему я до сих пор удивляюсь.

Комната 176. Такая же бесцветная дверь из крашеной фанеры. Пока Сергеев доставал из кармана карточку, Лито подошла и встала напротив двери. Сергеев поднял взгляд.

— Так что насчёт блога?

Вж-жик.

— Последняя запись была совсем обычной.

Пшик.

— Она как раз писала про то, чем хороши и чем плохи разношенные ботинки. И ещё что-то про закат на самой высокой крыше...

Щёлк.

Воздух внутри оказался совсем не спёртым — нормальная обжитая квартира. Разве что — никаких посторонних запахов не было, как будто там никогда не готовили, не ели и не спали. Положив руку на кобуру, Сергеев распахнул дверь. Ксэ вошла первая, почему-то без оружия в руках; быстрым шагом преодолела короткую прихожую, завернула за угол и остановилась в ожидании Сергеева.

Квартира состояла из одной маленькой комнатки, ещё меньших размеров кухни и совсем уж крохотного санузла. Из мебели — кушетка со смятыми простынями, низкий журнальный столик, массивный шкаф для одежды и неприкаянный стул со сломанной ножкой у стены. На столике стоял старомодный — не сенсорный — ноутбук с похожей на вишню эмблемой на крышке. Ксэ отправилась осматривать кухню, Лито медленно подошла к столику с ноутбуком. В прошлый раз на ней были кожаный комбинезон и туфли на каблуках, а сейчас — вполне приличный наполовину полицейский, наполовину деловой костюм... и кеды. Вот удивительно.

Ксэ почти сразу вернулась.

— В кухне выход на балкон и заколоченная дверь в коридор. Больше ничего. Даже еды.

"Хорошо", — чуть было не вырвалось у Сергеева. Лито тем временем смотрела на экран ноутбука.

— Это её дневник. Видимо, никогда не выключает компьютер. Не выключала.

В изголовье кушетки бесформенной тряпкой лежало что-то оранжевое — запасная кофточка, наверное. В дальнем углу, у окна — свёрнутый серый носок. Кто здесь мог жить? Действительно ли — экстремалка-затворница, думающая только о пируэтах на крышах? Общая запущенность жилища это как бы подтверждает, но...

— Погодите.

Двое обернулись к Лито.

— Сколько сейчас времени?

Ксэ вскинула руку с коммуникатором.

— 22:03, 19 апреля, четверг.

Лито сглотнула и молча уставилась в экран. Не дожидаясь её дальнейшей реакции, Сергеев подошёл к столику.

19 апреля, 19:12

А я переселилась. Этого никогда не ожидаешь. Просто — ну, вы знаете — происходит.

Они должны быть уже там.

Пальцы теребят жёсткую нейлоновую ручку сумки. Откуда это во мне? Получается, я волнуюсь? Получается, так. Возможно, всё дело в том, что всем моим клеточкам, всем многозадачным секциям, сейчас просто нечем заняться.

Эта комната кажется знакомой. Как будто я однажды видела её. Случайно. Во сне.

Рука сама собой тянется к сумке. Они уже должны заходить через чёрный ход в блок "В", где их меньше всего ждут — где меньше всего ждут кого бы то ни было. Уязвимая изнанка недостаточно хорошо продуманной системы безопасности. Я могла бы всё сделать сама. Давным-давно, этим или одним из нескольких других способов. Запросто, если бы не...

он слегка касается моей руки, подходя сзади, из слепой зоны, его ладонь скользит по эластичным ремням на моём запястье, а взгляд путешествует вверх от локтя по плечам до моих неподвижных глаз, он берёт меня за руку — я дёргаюсь вбок, но повсюду ремни, я прикована к обитому искусственной кожей щиту, установленному под углом к полу — и говорит, я рад тебя видеть, брита, ты так здорово порозовела, брита, я думаю, ты готова продолжать занятия, бри

Так же, рывком, выхожу из сна. Мускулы затекли, как после ночи под открытым небом. Поднимаю секцию 6 и по одному отцепляю пальцы левой руки, не желающие отпускать край сумки. Сквозь тонкую ткань чувствую тепло. Болезненно, затхлое, пресыщенное. Большой бумажный пакет жареного арахиса: ты ешь и ешь, не меняя темпа, тебе уже не хочется, но рука снова и снова сама тянется за новой пригоршней. Нет, хватит. Я сделала выбор.

У боевых стимуляторов есть, помимо прочих, этот побочный эффект. Бессонница. Ты сутками не спишь, сознание замедляется, тело как будто ватой набили, а потом, когда вокруг спокойно, и адреналин не гонит кровь вперёд, проваливаешься вот в такие неприятные сны. У меня нет приятных.

Всё может измениться. Сейчас, наверное, с приборной доски в диспетчерской капает кровь, автоматическая защита сошла с ума, противоударные двери закрываются, охрана мечется в переборках. И где-то там, беззащитный, изолированный, — он. Его руки, его невыносимый голос, его глаза. Какая ирония — натравить на моих драгоценных начальников их же подчинённых, притвориться главной, запутать им все карты... Скоро он узнает, что значит смотреть так — такими глазами, какими на него смотрела я. И тогда всё изменится. Должно измениться. Но уже без тебя. Ты для меня — не просто светящийся шар, ты помогла мне почувствовать, понять, что нужно делать. Я даже не спрашиваю, почему ты — "она". Но больше так нельзя. Не зря же я убрала тебя подальше, туда, откуда ты никак не дотянешься своими тёплыми, душными объятиями.

Открываю сумку, достаю коробку. Курица с рисом по-китайски — не то чтобы аппетитно, но съедобно. Ешь, пока не остыло.

Они поднялись ещё на этаж выше. Четверо вернулись — нет, нет, нет, нет. Этот ярус чист. Мы не торопимся, но вдохновение схватки нельзя прерывать. Быстро — вперёд.

Кажется, я видел, как по лестнице в дальнем углу взбегают два силуэта. Но этого "кажется" никогда не достаточно — обыскиваем каждый этаж.

Вход на лестницу, одного вперёд, я следом, остальные прикрывают. В ближнем бою местные не искусны, это вполне самоочевидно. Тело одного из них осталось лежать внизу. Необдуманный, неосторожный ход, поставивший под угрозу успех всего предприятия. Придурок.

Наверху никого. Я подозвал остальных — хотя бы жесты они понимают. Этаж почти такой же, как предыдущий — недостроенный ярус автостоянки. Справа шахта грузового лифта. Рядом с ней короткая полоса деревянных строительных лесов с висящим на них рваным полиэтиленом. За завесой пространство в десяток метров шириной. Туда пойду я и ещё один. Остальные — как раньше, между рядами опорных колонн, один страхует другого.

Мы вышли в проход между лесами и ничем не огороженной пропастью. Я медленно положил пальцы на Оружие. Когда что-то не так, сердце подсказывает правильный образ действий. Сердце не желает быть убитым.

Только что послышался звук, будто перемешивают пластиковые фишки — или мне кажется он? Нужно остановиться, усмирить выброс адреналина. Остальные не держат построение — почти бегут вперёд, выставив оружие перед собой. Один ушёл дальше других, остановился, повернув голову назад.

— Эй! Двигай..

Невада опустила руку.

Две руки, сжимавшие пистолет, почти в тот же миг опустились под ударом стальной ладони. Блайт сделал ещё один шаг вперёд из-за колонны и нанёс глухой удар рукоятью меча в грудь. В один миг было отчётливо слышно, как из груди с хрипом вырвался воздух. Затем меч разом разложился, сочленения пронзили грудину насквозь и с лязгом встали в пазы.

Бежать к полиэтиленовой завесе, сейчас, пока все отвлеклись на Блайти. Один шанс.

Хлоп, хлоп, ещё. Ещё две пули в спину мертвецу. Не отпуская разложенный меч с насаженным на него живым щитом, Блайт поднял правую руку, уже готовую к бою. Над запястьем на гладком металле протеза светились два тонких дула.

— Лож—

Крик потонул в рёве воздуха и грохоте бетона. Одна колонна опрокинулась; стоявший рядом осел на землю, не раненый, но оглушённый. Блайт легко вытащил динам из груди убитого и ринулся в облако бетонной пыли. Вслед пронеслось три беспорядочных выстрела, ещё один выстрел из тумана цементной пудры. На момент всё затихло.

Я выбежал на площадку из-за заслонявших обзор лесов. Он только что был здесь. Вот упавшая колонна, а вот оглушённый выстрелом — горло перерезано сбоку одним движением. Дальний человек в панике размахивает пистолетом. Тот, что шёл со мной, так и не показался из-за ширмы. Где... вот он! Вот ты.

Красный плащ выскочил из-за колонны за спиной у дальнего. Тот развернулся и выстрелил два раза — один прошёл мимо, другой попал нападающему в плечо. Лицо стрелка застыло, в глазу набухла ровно одна крупная слеза. Блайт толкнул противника рукой в грудь, и тот упал навзничь, обнажив окрашенные багрово-бурым металлические когти. Враг в крови врага. Но я был уже совсем рядом.

Иайдзюцу — техника, позволяющая покончить с врагом одним ударом, совершаемым сразу после выхватывания меча из ножен. Меч должен быть идеально заточен, рукоять повёрнута по направлению движения, чтобы вложить всю силу и скорость руки в один удар по дуге слева направо. В этом случае воин, сумевший приблизиться к противнику на достаточное расстояние, практически неостановим. В глазах мастеров я — скромный ученик, но для тебя...

И именно так всё вышло бы и сегодня. Он заметил меня за мгновение до удара и вместо того, чтобы попытаться защититься, просто подался корпусом назад, оставив голову почти неподвижной. И я, ориентируясь на его глаза и на всколыхнувшиеся полы плаща, нанёс удар.

Острие меча прошло по животу и груди, где-то глубоко входя в мясо, где-то лишь слегка царапая кожу. Но ни разу я не ощутил в рукояти приятную неподатливость дробящихся костей. Иппай.

Справившись с инерцией обратного потока, я нанёс колющий удар в живот с выпадом вперёд — и снова он отклонился в сторону и отделался царапиной. Во власти длинного выпада я пробежал несколько шагов вперёд и развернулся, готовый снова броситься в бой.

— Рури.

Это он. Его кривая ухмылка, дважды сломанный нос, прилизанные волосы...

— И всё так же ходишь без огнестрела, прям как я. Лучше бы за мной прислали ещё пару десятков парней с пушками.

— От них никакого толку.

— А то. Каким imbИcil надо быть, чтобы выпустить нас из этой драной коробки.

Рури оскалился, но тут же подавил порыв. Нужно было подумать, что у лифта для автомобилей может быть два выезда, а пушка Блайта мгновенно испепелит первого вошедшего и задержит остальных. И я подумал! Через долю секунды после того, как этот кретин ворвался внутрь.

— В этом весь прикол. Сидеть себе, где сидишь, и крошить пачками всяких недоумков.

— Нет.

Рури выпрямился и опустил меч. Блайт вытер стекающую по обнажённой груди кровь рукавом; меч так и болтался в его руке — длинный, широкий и почти ничего не весящий, будто бутафорский.

— Ну да, конечно, это же ты, чувак. Всё спишь с той книжкой под подушкой? Хы, ладно, прикалываюсь.

Рури стоял, не двигаясь, — высокая фигура в тёмно-синих брюках, таком же коротком френче и кроссовках, с ножнами на поясе и японским мечом в руке.

— Хотя... ты на себя в зеркало смотрел, чудик? Какой ты самурай. Знаешь ты кто? Ты...

Рури убрал меч в ножны. Через отверстие в рваном пластике Невада видела, как секунда от секунды меняется его лицо — он изо всех сил старался казаться бесстрастным. Как будто два человека в одном. И о чём я думаю. Невада вздохнула, с едва слышным щелчком задвинула окровавленное лезвие и спрятала нож в карман.

— Ты ведь знал, что никуда с этим не уйдёшь.

— Да ничего я не знал. Что ты вообще привязался? Подумаешь...

Рури улыбнулся и отбросил пустую банку "колы". Испанская зима крепчала своими плюс пятью. На детской площадке посреди двора-колодца не было ни души, только прогуливался вокруг качелей задумчивый голубь.

— Не "подумаешь". Нам это спускают, пока мы в силе, пока мы тут имеем всё и вся. Как только начнутся проблемы — полиция прижмёт, или лагары, или сторчеры — мало их, что ли — сразу боссы настучат по попке Вейду, а Вейд — засранцам вроде тебя.

— Сам готовься, — отмахнулся Блайт. — ...по попке. Тоже мне. Я для этого всё к чертям бросил и ушёл во флэри — для "по попке"?

— Не кипятись... Уфф, жарко. — Рури через голову стащил с себя голубую толстовку и остался в футболке с белой надписью XIDANE на синем фоне. Блайт потянулся, сложил руки в замок и хрустнул костяшками.

— Кого вообще колышет, что я там делаю и с кем? Поработали на дядю — можно чуток и для себя. Ты сам, поди, с рыжей не чай пьёшь. Ещё книжечка тут, что за книжечка, а, а? Никак, сэкрэты абальщ-щения? — Блайт непристойно задвигал бёдрами. Пухлые губы Рури сложились в улыбку.

— Отдай, придурок.

— А, это твоя японщина. "Призрак: Путь воина", — кривляясь, озвучил Блайт и, очевидно, потеряв интерес, отдал книгу хозяину. — Ты во всю эту мутню веришь?

Рури откинулся на спинку скамейки.

— Кендо — это интересно. Думаю, если добавить пару движений к нашей обычной выучке, может выйти что-нибудь любопытное. Тем более... путь — не значит махать прямым мечом. Путь — значит стать прямым мечом.

— Как заговорил-то, а. — И тихо, будто по секрету: — А я тебя на тренировках валил и буду валить.

— Вот как? Посмо-отрим!.. — Рури закинул огромную ручищу на шею Блайту, пытаясь взять голову в захват; двое завозились в дружеской потасовке.

— Эй, детский сад! Вчерашнего мордобоя не хватило?

Оба обернулись на голос.

— А, Карри! Мы как раз тут о тебе. Вот уж кому я бы... по попке... Эй, ладно, мужик, молчу, молчу. — Блайт ещё раз глупо хихикнул и действительно замолчал.

— Идём. Лагары опять что-то увели у наших, надо смотаться. А потом десерт. — Карри тряхнула копной ярко-красных волос и подмигнула Рури.

— А десерт — тоже... эм... ну...

— Пошли давай, озабоченный, хватит ржать. — Карри повернулась к выходу из двора. — Идём.

Рури открыл глаза.

— Я готов.

Блайт отнял ладонь от простреленного плеча и внимательно посмотрел на Рури.

— Да ты, чувак, злой. И натренировался, смотрю.

Мне было, ради чего.

— А я всё равно валил и буду валить. — Блайт рассмеялся, но как-то неубедительно. — Всё из-за неё? До сих пор?.. Я тебе говорил уже, вот, смотри, вот моё доказательство. — Блайт вытянул вперёд металлический протез.

Фигура в синем стояла неподвижно. Блайт достал из нагрудного кармана ещё одну жёлтую пилюлю и, морщась, разжевал.

— Скажи хоть, кто меня сдал. Кто накрысил.

Рури молча положил левую руку на ножны, полуприсел в пружинистую стойку. До того, кто сообщил о тебе, ты никак не доберёшься. Даже если останешься в живых. Попробуй же, попробуй.

— Ты достал. — Блайт ещё раз поднял железную руку; выглядывающее из запястья дуло пискнуло в знак готовности.

И тогда Рури бросился вперёд. Невада никогда не видела, чтобы человек перемещался с такой скоростью. Он словно упал, но не вниз, а вперёд. Где-то между ним и Блайтом сверкнул клинок — Невада только услышала звон металла и звук рвущейся ткани. Два воина слились в единый чудной механизм, периодически расширяющийся и распадающийся, свистящий и скрежещущий.

Выпад сюда, вперёд, косой сбоку, как показывал Вейд. Обратный поток, возврат на исходную — и вот тут ещё раз вперёд, по-новому, так, как он не знает... царапина. Левой рукой орудуя мечом, Блайт правой отклонял все рассчитанные на близкую дистанцию стремительные выпады, один раз даже чуть не ухватив когтями лезвие. Но это лишнее движение добавило ему длинный порез справа, а сейчас — ещё один! Обезболивающие притупляют чувства, замедляют реакцию! Три удара: снизу вверх — попадание! колющий с поворота — он потерял равновесие! добивающий сквозной!! Хлоп, хлоп!!..

Из темноты донеслись приглушённые шаги. Блайт лежал на спине, не шевелясь.

— Эй, детский сад!

— Стой, откуда ты... — Блайт почти не услышал собственного голоса — один сухой, сдавленный хрип. Стиснув зубы и напрягая последние силы, он сбросил с себя тяжёлое мёртвое тело и упал обратно.

— Откуда я что? — весело отозвалась Невада. Блайт не ответил. — Научилась таким, эм, несамурайским методам убийства? На самом деле, не хотела вам мешать, мальчики. Но потерять тебя сейчас было бы некстати, у нас много дел. — Невада деловито обошла этаж, осматривая тела, тыкая их коротким стволом пистолета. — Чистая работа. С тем, четвёртым, тоже всё в порядке. Это его пушка, кстати. Вы с твоим другом не единственные не-любители огнестрела. — Невада запустила руки в карманы и погремела там пластиком. — Ну что, как ты?

Труп Рури лежал рядом. Короткие курчавые, как у всех чернокожих, волосы почти не отличались по цвету от заасфальтированной площадки. Блайт поглядел снизу вверх на застывшую над ним Неваду. На глаза со лба медленно стекала кровь вперемешку с потом, но сил поднять руку и вытереть не было.

— Хорошо... — Блайт прокашлялся, — хорошо провели... ночь... по попке...

— Погоди, какую ещё ночь?

Но Блайт уже давился глухим наполовину смехом, наполовину кашлем. Под землёй прогрохотал поезд метро, заставив всё здание дрожать сверху донизу. Багровое тёмное небо с высоты было видно гораздо лучше. Невада протёрла глаза. И вправду. Ночь.

— Кофе, чёрный, без сахара.

— Латте маккиато с карамелью, двойное молоко, сахар... нет, двойной сахар. И кусочками пастилы.

— Стакан воды.

В маленьком дайнере в стиле Америки 50-х царил предутренний вакуум. Официантка проводила посетителей к столику в окружении обитых красной искусственной кожей скамей и упорхнула.

— Итак. Какие у вас выводы?

Ксэ сидела напротив Сергеева, возвышаясь над ним на две головы; Лито забилась в уголок у окна.

— Для начала — в квартире Кахуны уже кто-то был. Кто-то же должен был оставить сообщение. Хотя... — Сергеев задумчиво поскрёб подбородок. — В 7 вечера нас ещё не было в квартире. Остаётся два варианта: либо кто-то ещё имеет доступ к блогу и ведёт его от имени Улы, либо запись на самом деле была сделана не в обозначенное время. Скажи, Лито, это возможно?

— Да, конечно. И без особых навыков взлома — можно просто задать записи любое время. Но в рабочих логах сайта всё равно будет стоять реальное время отправки. Ещё можно использовать компьютерную программу, чтобы автоматически отправить запись на сайт в установленное время.

— Спасибо. После описи ноутбука проверите его на наличие таких программ. Сержанты Лори и Делэйн уже работают в квартире. А доступ к данным сайта можно получить прямо сейчас. — Ксэ положила коммуникатор на стол, нажала на две кнопки — на металлической поверхности замерцала голубым голографическая клавиатура.

— Какой код запроса для общей технической информации в Сети?

Ксэ метнула взгляд в сторону Сергеева; бесцветные, почти сливающиеся с кожей брови изогнулись в две дуги.

— 586. — Странно, подумал Сергеев, обычно это я забываю какие-нибудь бюрократические стандарты и пароли — у неё память безупречная.

Пальцы Ксэ заскользили над столом, не касаясь поверхности.

— Ваш кофе, пожалуйста.

Официантка остановилась напротив стола, держа на весу широкий поднос, и выгрузила минималистическую белую чашку кофе для Сергеева, затем, перегнувшись через весь стол, поставила перед Лито огромный прозрачный стакан с кремовым содержимым, накрытым шапкой взбитых сливок и бело-сиреневых бочоночков пастилы. На руке официантки, от запястья до локтя, — тонкая полоска нежных волос. Так интересно — как шёрстка зверька... Это — не знаю, как сказать... в общем, это не плохо.

— А вот ваша вода-а-а!..

Возвращаясь в вертикальное положение, официантка потеряла равновесие, не удержала поднос, и он с жестяным грохотом и звоном стекла опрокинулся прямо на стол.

— А. А-а... Извините, пожалуйста, простите... извините.

Ксэ молниеносным движением схватила со стола коммуникатор — он промок с одной стороны, но, кажется, работал. Сергеев отодвинул поднос и потянул на себя совершенно невредимую чашку кофе с несколькими каплями воды на блюдце.

Официантка поочерёдно посмотрела на клиентов. Одна, казалось, вообще ничего не заметила и снова уставилась в экран, другой галантно-успокаивающе улыбался. Девушка у окна одна казалась обеспокоенной, даже какой-то виноватой. Значит, всё хорошо?..

— Всё хорошо. — Улыбающийся мужчину сделал осторожный глоток кофе. Официантка пробормотала что-то про салфетки и заплетающимся шагом направилась в подсобку.

— Итак, к чему мы пришли?

Ксэ ответила спустя пять секунд.

— Работайте. Я сообщу через несколько минут.

Сергеев философски пожал плечами и достал ком.

— Смотри.

Лито поставила стакан на стол и придвинулась к Сергееву. У неё были смешные белые усы из взбитых сливок — Сергеев улыбнулся, но не стал ничего говорить.

— Вот что я смог узнать про тех, кто напал на участок. Вернее, про причастных к этому делу — потому что про саму... девушку нигде ничего конкретного, одни никуда не ведущие ссылки... Итак, вот эти трое.

На маленьком экране высветилась косая нецветная фотография с камеры наблюдения.

— Я решил ещё раз проверить данные по погибшим, пока тебя не было... не волнуйся, это были просто несколько часов бумажной работы, всё как обычно. Как ты знаешь, жертв было четыре — двое полицейских и двое гражданских. Я подробно остановился на последних — ты понимаешь, даже для нашего участка простые гражданские на территории — не арестованные, не обслуживающий персонал — необычно. Первый погибший — вот он, — Сергеев указал пальцем на грузного мужчину лет пятидесяти на переднем плане, — Марсель Годдар, или просто Год. Преступник со стажем. Впервые осуждён в 17 лет за поджог, но каким-то образом отделался штрафом. Гораздо позже, когда он уже был человеком с высшим образованием и приличной законной работой, были другие обвинения — грабёж, рэкет, рейдерский захват, организация преступной группы... Большинство дел так никуда и не пошли, но один раз он всё-таки получил срок за неудачное ограбление банка. С тех пор прошло 15 лет. Год стал, хм, мозгом преступного мира, — Лито улыбнулась, официантка с тряпкой покосилась на Сергеева, — и с тех пор даже ни разу не был арестован, хотя косвенных улик полным-полно. Я читал отчёты криминалистов — по их данным, Годдар возглавляет — возглавлял — небольшую группу, точный состав неизвестен. Действовать самостоятельно они никак не могли, значит, работали на какую-то "крупную рыбу", но нет даже предположений, на кого именно. Я и в отдел организованной преступности заходил — они мне только названий накидали: итальянцы, ирландцы, японцы... Есть даже вариант, что группа не работала ни на кого конкретного, а просто выполняла заказы тех, кто заплатит. Маловероятно, но всё же. Тогда у нас есть два возможных мотива нападения: либо на Годдара нацелились как на члена противоборствующей группировки, либо целью был вовсе не он, а... вот, смотри.

Сергеев залистал ряд однотипных фотографий.

— Я действительно много пропустила. — Голос Лито звучал неожиданно уверенно, не допуская возражений.

— Это было правильное решение — тебе надо было отдохнуть. Посмотрела бы ты на себя. — Сергеев на полсекунды отвлёкся от экрана на одну из своих ободряющих улыбок.

— Но если бы я работала всё это время, мы, возможно...

Лито замолкла на полуслове и вперилась в экран.

— Вот.

Это было изображение с другой камеры. Центральную часть снимка занимал тонкий женский силуэт в закрытом бальном платье с длинным рукавом — на чёрно-белой фотографии сложно было различить цвет, но, наверное, тёмно-красный или зелёный. Девушка стояла спиной к камере, длинные волосы спадали вниз и уходили за пределы снимка.

— Присмотрись внимательно, внизу... что с тобой?

— Нет, ничего. — Лито встряхнулась и отхлебнула остывший латте. На ней сегодня много макияжа, больше, чем обычно. Но всё равно она выглядит ещё более уставшей... или как раз из-за этого?..

— Итак. Посмотрим в левый нижний угол. Та же самая сумка, но уже у неё в руках. Вот и готовая причина, чтобы взять штурмом участок средь бела дня... хотя всё равно непонятно, почему было просто не подождать, когда они выйдут вместе с сумкой...

— Она... как Шива.

— А?

Сергеев снова обернулся к Лито. Она, как и прежде, завороженно, не отрывая глаз, смотрела на чёрно-белую картинку.

— Сторукий бог войны и разрушения. Но это только с одной стороны — Шива может быть и жестоким, и ласковым, и... — Лито остановилась, заметив взгляд Сергеева. — Со мной всё хорошо, правда. Чуть-чуть разволновалась... совсем чуть-чуть.

Сергеев посмотрел на неё изучающе.

— Хорошо... Тьфу, и я туда же.

Лито захихикала, спрятав мордочку в полупустой стакан.

Там есть ещё кто-то... Чёрт, чёрт, только без лишних звуков, никаких лишних звуков! Чоу тяжело дышит сзади. Он ранен, рука, нельзя же сказать ему замолчать. Нельзя СКАЗАТЬ. Что там за шум — охрана? Или мы кого-то не прикончили? Что же творится, Боже... И почему тот, в белом, говорил про Года, и почему схватился за оружие, когда мы сказали пароль, и почему... Нас предупреждали, что могут быть проблемы, но... такие... Нет. Пора выбираться отсюда. Тише, Чоу... Кто здесь??..

— Ну, хватит, хватит. Пойдём дальше. На первом снимке, который я тебе уже показывал, — три человека, и ещё кусочек четвёртого, не уместился в кадр. Позади идут — Реори Кивсен, главарь одной из ячеек "Лагар" в городе...

— ...Банды "Лагар", тех самых?

— Да. Вы, по идее, должны были их изучать в академии.

— Конечно. Просто в первый раз вижу... ну, то есть, сталкиваюсь с ними в реальной жизни. Что я помню... Одна из самых старых банд в Европе, превратилась в международную преступную организацию, но не такую дисциплинированную... выстроенную, как, например, МАГ или флэри. Лидером был Ло Толайнен, наркодилер из Финляндии, но, кажется, его недавно убили, а новой информации об иерархии банды пока нет. "Лагары" поглотили большинство групп анархистской и националистической направленности на трёх континентах. Символ банды — маска вымышленного "бога Хаоса" Гархата, представляющая собой...

— Браво, стажёр! Десять баллов, можете садиться.

Лито широко улыбнулась, обнажив слегка неровные белые зубы.

— На самом деле, всё это может нам пригодиться. Пока что "Лагар" — наша единственная реальная зацепка. Хотя у Кивсена мы уже ничего не спросим — он и есть второй погибший гражданский. А рядом с ним идёт — тут видны только ноги, я посмотрел другие кадры — Малик Джавади, по всей видимости, человек Годдара. Раньше привлекался за рэкет, ничего более серьёзного. Конкретной связи с Годом я не нашёл, но она напрашивается — не случайно же он проходил мимо. А "Лагар" всё делают сами, не нанимают чужих. Значит, так... я буквально в последний момент нашёл запись — электронную амбулаторную карту, пустую, видимо, заполняли прямо на месте. На имя Джавади. Я ещё не выяснял у службы "скорой помощи", но мне всё видится так: он был на месте преступления, потом притворился пострадавшим, вышел из здания вместе с врачом и тогда уже на каком-то этапе сбежал. Довольно хитрая схема, но ничего более простого и убедительного в голову пока не приходит. У тебя есть идеи?

Там никого не было. Никого живого. Мы вышли, как вошли, через чёрный ход. Машины нет, дорога пуста. Где машина? Что происходит? По перпендикулярной улице едет пустое такси. Чоу, сними куртку и замотай раненую руку, быстро. И пойдём. Нужно довести это до конца.

— Ну что, ладно, ещё подумаем. А теперь — вот об этой женщине... Тут самое интересное. Дело в том, что в базе на неё заведено два комплекта документов — паспорт, медицинская страховка, налоговый номер — и оба поддельные. Причём это было не так сложно узнать, но у кого-то с уровнем доступа ниже нашего это бы вряд ли получилось. Данные отсутствуют на закрытых государственных серверах, в остальных местах всё гладко. Это значит, что кто-то очень тщательно поработал с информацией в интернете — взломал добрый десяток ресурсов, соединил фальшивые карточки в единое целое. Сделал так, чтобы у этой женщины была официальная, законная, обычная жизнь. И она действительно живёт — пользуется своими полисами — обоими — платит по счетам кредитными картами. У одной из её личностей невероятные расходы на постельное бельё и канцелярские принадлежности, а другая, кроме еды и огромного количества пива, в последние несколько лет ничего не покупала. Наоми Расс, Катерина Торин — два живых человека, и ни один из них — не она.

Я раньше не видела, чтобы он с таким интересом говорил о подозреваемых, подумала Лито. Он что, ей восхищается?..

— Можно даже подумать, что она какой-нибудь агент под прикрытием, но в этом случае мы бы совсем ничего не нашли. Знаешь, я в этом не разбираюсь, но мне кажется, что на такую аккуратную работу с официальными базами данных способны немногие. Это может сыграть нам на руку. Если у нас будет список имён людей, в принципе способных на такое, можно будет постепенно сузить круг подозреваемых, узнать, cui bono.

Нам нужно только это. Прийти на место, отдать посылку и разбежаться.

Чоу оставил кровавое пятно на заднем сиденье такси. Неважно — мы уже расплатились и уходим. Эсти-68, 32, второй подъезд. Наше старое место.

На улице тихо, нет машин, даже припаркованных. Кружится голова — видимо, всё-таки приложился, когда падал на пол с пушкой.

Входная дверь не заперта. Пусто. Странно. Или у них так положено, у этих боссов? Чоу идёт тихо, не жалуется. Сейчас покончим с этим и поедем тебя штопать.

Внизу темно, на втором этаже виден тусклый свет. Кажется, из комнаты налево, где мы готовились три дня назад. Поднимаюсь по лестнице, хватаюсь за поручень, чтобы не упасть. Забираюсь наверх, перевожу дух, смотря вглубь тёмного коридора. Дверь в комнату слегка приоткрыта. Опираюсь одной рукой о стену, другую запускаю в карман.

— Но для начала, думаю, стоит хотя бы что-нибудь узнать про нападавшую. Я понимаю, это совершенно ни на что не похоже, — Сергеев украдкой посмотрел на Лито — как она мгновенно напряглась при одном упоминании. Лучше лишний раз не заставлять её об этом думать; ведь этому есть какое-то разумное объяснение, когда оно найдётся, станет легче. Всем станет легче. — Но тогда, тем более, информация должна быть.

— Есть.

Сергеев растерянно моргнул. Как будто бы лопнул пузырь, мгновенно исчезла завеса, окутывавшая их с Лито в последние полчаса.

Ксэ смотрела прямо на него поверх коммуникатора.

— Что-то на подозреваемую?

— Нет. — Ксэ секунду помолчала, затем протянула Сергееву ком.

15 апреля, 4:38

Не ожидали? А это снова я, из затерянных глубин. Ха-ха.

Казалось, воздух стал горячим, удушливым. Они здесь. Щёлкнула дверь внизу, две пары ботинок переступили порог. Громко — для того, кто уже несколько часов следит за звуками вокруг. Зачем? Просто так.

Они увидели свет и пошли наверх. Один идёт тяжело, буквально швыряя ноги на ступени, другой будто прихрамывает.

Она сидела на стуле перед окном. Со спины — словно манекен в витрине свадебного магазина... Хочу говорить, да слова пропали. Чоу не остался за дверью, а вошёл внутрь, идиот. Зачем... плевать.

— Как я понимаю, вы с результатом.

Малик нащупал "дали" и вынул руку из кармана.

— Да, но...

Она повернула голову. Нет, совсем не девочка. Стали бы мы слушать приказы какой-то девчонки в платье. Нет, у неё в глазах то же, что было у Года. Хуже. Никаких сомнений.

— Рада это слышать. Где посылка?

Она говорила отрывисто, напряжённо, будто изо всех сил сдерживая раздражение.

— Вот.

Девушка поднялась на ноги и слегка пошатнулась. Странный рюкзак на спине — наверное, тяжёлый.

— Они сопротивлялись. Двоих наших стукнули, одного ранили.

— Не говорите, что вас не предупреждали. И я не Год, чтобы считать ваших мертвецов. Я только передаю приказы. — Выпалив ещё один залп слов, она остановилась у окна и тихо прибавила: — Что с теми, у кого была посылка?

— Все мертвы.

— ...Я проверял, — добавил из-за спины Чоу.

— Правда... хорошо, — неожиданно глубоким, грудным голосом ответила она и обернулась. Всё та же бледная кожа в веснушках и тёмные круги под глазами — разве что во взгляде больше благосклонности. — Тогда давайте сюда посылку.

Девушка медленно, аккуратно обогнула стул и приблизилась к Малику. Серебристая металлическая коробочка, чуть Щже и тоньше обычного коммуникатора, легла на маленькую ладонь. "Дали?". Почему "дали"? Что это, кто это? Но не спрашивать же её об этом, правда?.. Нужно отвести Чоу к врачу, самому успокоиться, а потом думать, на что потратить неожиданно свалившиеся деньги. Деньги... да, я про них и забыл за всем этим... только и всего. Всё к лучшему?

— Это она?

"Уровень 0,8 от болевого порога, увеличить до 0,85. Через 5 секунд — ширму, видеоряд и одновременно — снижение до нуля. Пять, четыре, три, два, один. Выключайте..."

...

"Проверить реакцию на раздражители. Семьдесят, сорок, вот здесь даже девяносто процентов... Прекрасно. Поднимайте ширму, уровень без изменений. Снимите показания".

Белая ширма с мерцающим абстрактным видеорядом поднимается, и в кровавом тумане я вижу выплывающую из-под неё фигуру. Воздух, да, мне удаётся глотнуть воздуха. Она становится всё отчётливей. Посередине что-то блестит на свету. Слух тоже возвращается.

— Какие результаты? Снова то же самое, по нулям? О-ох, ну и день.

Это блестящая коробочка. Он держит её в одной руке, второй открывает — я слежу за её перемещением, — достаёт что-то и подносит к...

...

— Да...

Да, это он. Таким я его помню. Никогда не держала его в руках, но знала, что он будет именно таким. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не зажмуриться от удовольствия. Хотя бы одна из машинок в моей голове работает нормально. Но всё равно — мгновенно стало так легко, так... звёздно — точь-в-точь как тогда, когда я впервые приблизилась к сумке в участке. Но сейчас — не то, сейчас я почувствовала всё разом, как только он произнёс эти два слова. Что все мертвы. Все.

— Мы можем идти?

Малик переминался с ноги на ногу. Тот, что за ним, с замотанной рукой, смотрел безучастно, как-то одурело. Вполне можно убить вас прямо сейчас — за всё, что вы уже знаете и можете узнать потом, и за то, что обязательно расскажете нужным людям, когда они до вас доберутся. Даже хорошо сейчас это сделать, пока не поздно. Но мне так хорошо, мне так... не знаю, почему — я не могу! Опять это "не могу". Машинка один, машинка два, — я обращаюсь ко всем голосам в моей голове, и ни один не может ничего сделать.

— Да, идите. В следующий раз с вами свяжутся, не я. Скорее всего, переведут в новую ячейку.

Выражение блаженства пропало с её лица, оно кривилось и плыло, словно от сильной боли. Прямо как у мамы, когда она в последний раз смотрела вслед уходящему отцу. Когда хочешь что-то сказать или сделать, но тебя просто разрывает на части.

Малик повернулся к выходу.

— Стой.

Малик замер. Чоу затравленно оглянулся.

— Расскажи, как всё это было.

Малик медленно развернулся и робко взглянул в глаза девушке.

— Расскажи.

"Что происходит? Что с ней?? Быстро сводку!.."

...

"0,6... 0,7 от порога?.. Откуда??? Как так, не было ничего, а теперь... Всё равно, хороший результат. Но следите, чтобы не больше девяноста двух, помните?.."

...

"Всё, хватит. Уймите эти корчи, достаточно на сегодня".

— Мы вошли спокойно. Все... перегородки захлопнулись, когда мы ввели ваш код на входе. Потом... в этой диспетчерской, или лаборатории... было четверо. И тот, которого вы описали. Потом...

Малик закашлялся. Чоу нервно переводил взгляд с Малика на дверь, а девушка не отрывала глаз от рассказчика.

— Мы спросили про "дали", сказали, что мы от "Бриты"... Они сразу схватились за пушки. Погодите, а...

Нет, нет. Я ничего не сказал. И не скажу. Я не знаю, что это, передо мной — и есть Брита. Я вообще ничего не знаю. Я недогадливый. Я хочу подальше отсюда.

— Что дальше?

Не заметила. Хищные, огненные синие глаза.

— Мы... были готовы, начали стрелять первыми, и...

— Стоп.

Девушка закрыла глаза. Что это? Малик и Чоу переглянулись.

А потом с первого этажа донёсся шорох. Ещё один.

— "Элемент", это база, заходите, тишина в эфире, — проскрипела внизу рация.

Мысли тут же ринулись вскачь — что! где! кто!.. Девушка посмотрела на Малика, наклонив голову набок. Тот сначала не понял, а потом отпрянул и поднял руки, будто пытаясь защититься.

— Н-н...

Прохладная жидкость растекается по венам. Ко мне возвращается возможность думать, я делаю ещё один глоток воздуха, а сжавшееся в один нервный ком тело расслабляется, размякает. Так легко.

— Ну что ж, похоже, у нас сегодня наконец получилось. Как ты думаешь?

Главное — не смотреть. Сегодня я единственный раз ошиблась, посмотрела ему в лицо, и... А они-то думают, почему у них ничего не выходило до сих пор. Вот чего они добиваются этой ежедневной дрессировкой — чтобы мне было больно даже думать о нём, а уж смотреть...

— Я скажу за нас двоих — это было прекрасно. Теперь между нами будет больше доверия. Например, вот эта вещица.

Он подходит ближе; из-за зажимов на веках я не могу закрыть глаза, поэтому закатываю их вверх — только не смотреть. Краем глаза вижу, что он подносит к моей голове эту серебристую коробочку.

— Ты знаешь, на самом деле — так просто быть лучше. Стоит только отдаться тому, что с тобой происходит здесь и сейчас, вспомнить о людях, которые тебя окружают...

Это портсигар. Только и всего. Сейчас только чувствую крепкий запах табачного дыма от его дыхания. На крышке, со внутренней стороны, гравировка — голова мужчины с забавно закрученными усами.

— "Не будь у меня врагов, я не стал бы тем, кем стал. Но, слава богу, врагов хватало". Так говорил Сальвадор Дали, мой любимый художник. Ты теперь мне не враг. А я, как наставник, даже как бывший противник, буду тебе полезен. Поверь.

Он захлопывает крышку портсигара. Засмотревшись на голову Дали, я не успеваю перевести взгляд, фокусируюсь, и...

Нет, нет, сейчас — спать.

В чём-то ты был прав.

Вальц выключил рацию и сделал знак выдвигаться. Двое налево, дальше по коридору, один вверху лестницы, один в прикрытии, два резерв. Передние перебежали дальше и встали по обе стороны двери. Третий вперёд, резерв на лестницу, первый пошёл. Стёрджен отошёл на шаг назад и с размаху пнул дверь. Она открылась наполовину и тут же скакнула обратно — Стёрджен в тот же миг изрешетил её двумя очередями. Никакой реакции изнутри. Одна, две, пять секунд, ничего. Вальц снова подал знак. Хукер выскочил в проём, навалился на дверь и чуть не упал вперёд.

Комната была пуста. Из открытого окна напротив двери задувал утренний сквозняк. Шурша бронезащитой, Вальц протиснулся вперёд, обвёл глазами комнату и только потом посмотрел вниз.

— Опоздали.

Двое лежали на полу. Один — на спине, в луже крови, всё ещё вытекающей из круглых проколов в горле. Другой — на животе, с переломленным пополам позвоночником и выкрученной назад рукой, сжимающей пистолет.

— База. — Пш-ш. — Мы не успели. Она засекла нас и ушла. Тут два жмурика... два трупа. Ничего похожего на объект. Приступаем к обыску.

— Отставить, "Элемент". У нас новая локация.

— К... — выругался Вальц. Стёрджен и Хукер переглянулись. — Опять какая-нибудь халупа?

— Метро.

Вот и всё.

Потрёпанный номер в дешёвом отеле. Никаких камер, и дверь закрыта на ключ. Удобный вход через балкон, до которого легко допрыгнуть с крыши соседнего дома. Нет причин бояться, скрываться в трущобах. Всё закончилось.

Брита стояла в ванной, напротив зеркала; волосы двумя спокойными потоками спадали на грудь и дальше, свиваясь в аккуратные кольца на полу.

Секции 3 и 27 нащупали невидимые крючки на спине. Корзина для волос упала на пол. Ещё один ряд петель — левая верхняя часть платья неохотно отделилась от спины и мягко приземлилась на корзину. Это и не платье вовсе, а набор не стесняющих движение сегментов, — они плотно прилегают к коже и скрывают ещё более тугой корсет. И кому вообще пришла идея сделать их похожими на кукольное платье? Я знаю, кому. Им — а может, лично ему. Но его больше нет. А значит, нет той Бриты, которую они так старательно выращивали. Их офис в Иэле уничтожен — а без него они никогда меня не найдут. Никогда. И дышится легче.

Последний кусок материи упал на прохладный кафель. Не скреплённые более ничем рукава соскользнули вниз. Открылось матовое полотно спины — белое, даже с каким-то голубоватым отливом, расцвеченное здесь и там ссадинами и ушибами. Сверху вниз, вертикально, закрывая позвоночник, тянулась широкая прядь, уходящая в начинающийся на талии чёрный корсет. От пряди то и дело отходили тонкие локоны и несколько раз опоясывали весь корпус — так, что ниже плеч тело Бриты было словно затянуто в паутину. Такие же ветвистые деревья, но поменьше, покрывали тонкие руки.

Брита глубоко вдохнула и выдохнула. Бояться нечего. Разве что — быть настоящей собой? Отражение в зеркале над раковиной ответило усталой улыбкой. Ну, давай же.

Тонкие ответвления секций 1 и 30 встрепенулись, как стебли плюща, и начали медленно разматываться, оставляя на коже перекрещивающиеся белые следы. Следом сама большая прядь вытянулась из-под корсета и упала на пол. Брита пошатнулась и оперлась рукой о край раковины. Посмотрела исподлобья на силуэт в зеркале, тонкий, будто выпитый через трубочку — не до дна, но...

Мышцы почти не чувствовались — прозрачные, слабые, как у трёхлетнего ребёнка. Вот она, настоящая Брита. Вот с чего придётся начинать. Брита повела по-мальчишески крутыми плечами и беззвучно рассмеялась, держась обеими руками за раковину. Болит. Секция 8 потянулась за лежавшей на краю ванны губкой и опустила её в воду. По комнате растёкся дурманящий запах ароматических масел.

Всю жизнь мечтала об этой боли.

Металлическая рука на фоне белой простыни казалась чем-то чужеродным, вторгшимся извне. Тонкая, размером только чуть больше живой, покрытая тесно подогнанными матовыми пластинами, становящимися всё меньше по мере приближения к запястью. И это для него — любимое существо, с именем, с историей?..

Но сейчас Невада почему-то взяла именно её. Аккуратно, стараясь не потревожить закрывающий плечо гипс, взяла двумя руками, подержала немного и опустила обратно.

Сзади незаметно, как они умеют, подошла доктор.

— Мадам, ему сейчас нужен отдых. По крайней мере, в ближайшие несколько часов.

— Конечно. — Прежде чем отвернуться, Невада ещё раз посмотрела на спящего Блайта. В больничной рубашке и на подушках — такой милый, надо бы сфотографировать.

— Сколько, вы говорите, займёт восстановление?

— Теоретически, он сможет ходить уже завтра, нужно будет только периодически менять повязки. Но с его сотрясением я бы не советовала прогулки ещё по крайней мере неделю.

Врач была женщиной лет сорока в хрестоматийных очках без оправы, с забранными в пучок на затылке волосами. Вежливая улыбка, умный взгляд.

— Вы оправдываете рекомендации. Мне много рассказывали о вашем особом подходе.

— Спасибо. Я рада, что вы цените именно это.

Достаточно умный, чтобы видеть, когда человек не желает лишних вопросов. И лишнего внимания. Бесценная рекомендация. Я в долгу.

— Тогда, пожалуйста, позвоните мне, когда он придёт в себя. Я вам больше ничего не должна?

— Нет, мадам Блумфилд, что вы. Всё включено в предоплату.

Если бы все так же хорошо понимали мир, как она. Невада обернулась к Блайту. Он во сне повернул голову и задрал подбородок вверх; изо рта стекала ниточка слюны. Полежи здесь с умным доктором, бестолочь ты моя. А у меня важные дела. Важнее, чем ты думаешь.

В золотых буквах на двери сквозила роскошь. Просторный вестибюль перед кабинетом пах свежевымытым полом и чем-то хвойно-морским. Охранник в конце коридора косился на полицейскую форму Лито. С 52 этажа открывался захватывающий вид на город.

Сергеев приподнялся в кресле.

— Ну, и что ты на это скажешь?

Глава 3. I am the Swan Queen

Не ожидали? А это снова я, из затерянных глубин. Ха-ха. Что я тут делаю? Я ведь вроде бы дитя тёплого ветра, солнца и... Хех.

Здесь темно. И немного сыро. Не люблю район Спайр, тут совсем нет хороших крыш. Зато довольно тепло, не то, что в моей прошлой каморке. Всё равно мне там нравилось. Чувство, как будто оставила там что-то дорогое. Тем более, у меня теперь есть время подумать. Я в темноте, тут бегать негде, прыгать некуда...

Во всём этом есть что-то неправильное. Если знаете, что — пишите. Только не ждите ответа, я ведь виртуал, помните? :)

Ваша У.

Вот она, последняя.

Я смотрю на неё и не дышу. Эта старая привычка — не дышать, чтобы не дрожали руки. Кто бы мог подумать, что она действительно пригодится.

Последняя. Здесь всё, пока что. Но битва не окончена, даже на сегодня. Не знаю, будет ли у этой битвы конец.

Отодвигаю решётку вентиляционного люка и выбираюсь наружу. Нет, не окончена. Но в такие дни мне немного легче. То, что постоянно давит изнутри, отпускает, отступает куда-то вглубь. Вокруг — свежее весеннее утро. Останавливаюсь посреди тротуара и закидываю голову, нежусь в лучах рассвета. Прохожие не обращают на меня внимания. Я из тех людей, грязных, диких, заросших, на кого не смотрят, что бы они ни делали — говорили сами с собой, пели песни, спали прямо на улице. У этого есть свои плюсы.

Они здесь, у меня на дисплее, все двенадцать. Ещё раз пересчитываю расположенные по кругу точки. Всё, что просто в изготовлении, либо надёжно, но малоэффективно, либо наоборот — ломается от простого дуновения. И тогда держись подальше. Но на такие случаи и есть я. Всё прекрасно работает.

Иду дальше по тротуару, не оборачиваясь. Меня зовут Уинстон Бёрнс. Иногда я слышу голоса ангелов — или кого-то ещё, я не знаю. Чаще всего они приходят за миг до того, как в спину ударяет упругая волна воздуха. Они говорят мне о том, что я и так давно знаю. Но, возможно, забыл бы, если бы не они. Никто на меня не смотрит, никто меня не знает, никто в этом насквозь истлевшем городе не догадывается, что я делаю и зачем. Но это ничего не меняет, всё в порядке, как всегда. У меня есть цель.

На массивном письменном столе лицом к двери сидела большая фарфоровая жаба. Слева от неё стоял позолоченный письменный прибор с длинной тонкой перьевой ручкой и нефритовой чернильницей. Справа лежала новая, не потёртая папка с золотым корешком. Поверх неё — пресс-папье, фаянсовый бюст мужчины в парике. Вставленное в центр столешницы толстое стекло казалось прозрачным, но сквозь него ничего не было видно.

— Итак, по какому вы делу?

Человек по ту сторону стола улыбнулся и положил собранные в замок руки на стекло. Ему было около сорока лет, возможно, больше. Зачёсанные назад длинные молочно-льняные волосы подчёркивали вытянутые снизу вверх черты лица.

— По вопросу о доступе на станцию Спайр. Должна заметить, что мне пришлось пройти уже через три инстанции.

— Как необычно! Тысячи людей каждый день не задаются вопросом, как попасть на станцию, они идут — и попадают! А вам, чтобы справиться с такой простой задачей, понадобилось дойти до самых верхов. Невероятно.

На краю стола, прямо перед папкой, стояла треугольная табличка с золочёными буквами, как на входной двери: "Александр ЛЮК, Исполнительный директор".

— Речь идёт об обыске 3 уровня, подкласс "а". Это значит, что могут быть досмотрены все служебные помещения, не принадлежащие к...

— Не утруждайте себя, я знаю процедуру, лейтенант. Я всё же имею честь быть директором этой компании... Кстати, позвольте поинтересоваться: Ксэ — это имя или фамилия?

Ксэ молчала. Люк изучал её внимательными светло-серыми глазами. Нет ответа.

— Хотя извините, что это я спрашиваю, не стали бы вы представляться именем, право-слово, лейтенант, — вальяжно промурлыкал Люк. — Так что вы говорите? Обыск?

— Да.

— На станции, принадлежащей "Сабрекорп"?

— Да, "Спайр".

Люк принял задумчивый вид: нахмурился, потёр указательным пальцем переносицу, дотронулся до папки на столе и тут же отвёл руку.

— Как вы понимаете, станция метро принадлежит корпорации, поэтому я не имею права требовать обыск без прямого ордера из центрального комиссариата. Но вам также стоит помнить, что сотрудничество с полицией позволит защитить вашу собственность, и сам факт того, что...

— Лейтенант. — Люк как будто очнулся после глубоких размышлений. — Как я уже говорил — я знаю процедуру.

Он улыбнулся и поднялся из-за стола. Ксэ не шелохнулась, только глаза следили за движениями собеседника.

— Но, смею заметить, вас очень приятно слушать. Такая выстроенность, такая логика, целые синтаксические строения, рождающиеся спонтанно, без предварительного обдумывания. Чрезвычайно любопытно.

Люк подошёл к книжному шкафу в дальнем углу комнаты и остановился, будто отыскивая что-то определённое. Книги издали казались одинаковыми, только тиснённые золотые буквы названий на неизвестном языке позволяли говорить о различии.

— Позвольте узнать, по какой причине вам нужно провести обыск именно на "Спайр"? И как именно это должно помочь защитить наше имущество? Уточните.

— Мы расследуем дело о недавнем взрыве. Погиб человек. По нашей информации, причастный к взрыву может скрываться на станции. Скорее всего, в служебных помещениях под землёй.

— А откуда... — Люк отвернулся от полок с книгами. — Ах, я снова начинаю задавать некорректные вопросы. Разумеется, вы не можете сейчас раскрыть мне все подробности расследования, посвятить в детали, предположения, стратагемы, рассказать о каждом движении преступника, о его замыслах и демонах, о...

— Разумеется.

— Вот видите. — Люк снова подошёл к столу, но не спешил садиться. За ним на стене поблёскивали позолотой две парадного вида шпаги, сабля и японский меч. — Я хорошо знаком со своей процедурой, но не всегда верно интерпретирую особенности вашей. Точь-в-точь как с этой преступницей — все знают о взрыве на площади, но только посвящённым вроде вас доступна подоплёка событий — орудие убийства, исполнители... А мотива не знаете даже вы. Ведь так?

— Я не могу обсуждать с вами это, — ответила Ксэ с лёгким нажимом. Люк упёрся костяшками пальцев в столешницу и слегка наклонился над столом.

— Конечно, не можете. Как и всё остальное... У вас необычная внешность, лейтенант. Вам кто-нибудь когда-нибудь говорил об этом?

— Вы первый.

— Что ж, кому-то нужно начинать. Думаю, вы не просто так такая прямая, такая непосредственная. Думаю, в этом что-то есть. Какая-то связь.

— Не понимаю, о чём вы говорите.

— Я бы удивился, если бы поняли. — Люк загадочно улыбнулся.

— Вы не ответили на мой вопрос. Об обыске.

— Ах, это. — Люк нагнулся вперёд и закончил вполголоса, почти вплотную приблизившись к Ксэ: — Ответ простой. Нет.

— Хорошо.

Странный разговор подходил к концу. Ксэ поднялась на ноги, развернулась на месте и сделала несколько гулких шагов к выходу.

— Лейтенант! Ещё одно. — Люк по-прежнему говорил с полуулыбкой. — Одна из причин, по которой я отказал вам — у нас очень хорошая служба безопасности. И она очень не любит нарушителей.

— Я похожа на нарушителя? — не оборачиваясь, спокойно спросила Ксэ.

— Это вы сказали, не я. Я всего лишь пояснил мотив моего решения. Приятно было познакомиться, лейтенант. Действительно приятно.

Ксэ вышла, так и не оглянувшись, и закрыла за собой дверь. Люк с отсутствующим видом прошёлся взад-вперёд по кабинету, погладил фарфоровую жабу на столе, провёл пальцем по корешкам книг. На губах застыла задумчивая улыбка. Она пойдёт туда, конечно. Говори ей что-то, не говори — она всё равно будет там. Они не могут сопротивляться. Они даже не понимают, что происходит. Игра продолжается.

Эта... телевизор... стена... что это... не надо...

Глаза застилает что-то розовое. Пытаюсь пошевелить руками. Не чувствую рук. Они здесь, просто онемели, и двигаются как-то странно. Наклоняю голову и вытираю лицо плечом. Шея тоже болит. И голова... как же болит голова.

Потихоньку проясняется. Я сижу у бетонного бортика, рядом ограда — железная сетка. Руки связаны чем-то за спиной и жутко болят — отлежал. Прямо напротив — склад 4, я тут работаю. А, значит, это задний двор. Вон там, слева, мусорные баки и запасной выход. А ещё немного левее, на асфальте...

— Эй!..

Буги не отзывается. Он лежит на боку лицом ко мне, кудряшки растрепались по всей физиономии.

— Эй! Буги!

— А-а...

Рядом с ним валяется ещё какой-то мужик, тоже в форме. Сейчас он застонал и перевалился на спину.

— Эй! Ты кто?

— А-а...

— Ты кто такой, мужик?

Он повернул голову и посмотрел на меня обалдевшими глазами. Хилый какой-то, и лицо всё сплошной синяк.

— Ван Юдин, из внутреннего хранилища...

А, понятно, из этой бронированной коробки посреди склада. Нас не знакомят — чтобы не тырили, наверное.

— Так, слушай, Ван...

— Я Ван Юдин...

— Да мне плевать!!.. А-а. — От крика голова заболела пуще прежнего. — В общем, так. Посмотри, что там с Буги.

— С кем?

— Вон с тем мужиком рядом с тобой. Видишь?

Ван Юдин изгибается, как червяк, — у него, как у меня, связаны руки и ноги, — подползает к Буги и тыкает его ногой в бок. С третьего пинка Буги просыпается и невнятно мычит.

— Буги!

— М-м...

— Буги-и!!..

Опять корчусь от боли. Голова. Как будто на боксе вырубили подчистую. Хотя почему только...

— Эй, Юдин...

— Ван Юдин...

— Ладно... слышь, что вообще стряслось?

— Не помню. Зашёл какой-то чувак в капюшоне, прямо через дверь, которую я запираю изнутри на код, и...

— М-м...

— И когда я у него что-то спросил — ну, я офигел, — он поверн...

Секунду была как будто тишина. Потом меня оглушило адским грохотом, потом ударило ветром в лицо, потом сыпануло осколками-обломками сверху. Я зажмурился. Всё перевернулось, осталось одно. Голова.

— Нет.

Ксэ быстрым шагом шла к выходу. Сергеев и Лито поднялись с дивана и заспешили следом.

— Как... как это?..

— Право на защиту частной собственности, — ответил за Ксэ Сергеев. Трое прошли по коридору с панорамным окном во всю стену и вошли в холл с единственным лифтом посреди. Охранник, за последние 20 минут вдоволь насмотревшийся на двух других посетителей, нескромно изучал Ксэ.

— Частные здания, частные торговые комплексы, больницы, станции метро. Всё это на частной земле. Вот, теперь и полиция частная.

Шутка не вышла. Лито даже не попыталась улыбнуться — всё так же стояла в ожидании, глядя на серебристые двери лифта.

— С чего мы вообще решили, что там кто-то или что-то есть? И почему именно там? Я до сих пор не вполне разобрался.

Лито вяло повернула голову к Сергееву.

— Всё сходится. Холодное... замкнутое пространство в районе башен Спайр. Под землёй. Может, это какой-то подвал поблизости... нет, нет.

— Спайр — большой комплекс. Возможно, там есть какие-то подземные этажи, о которых нам неизвестно.

— Нас даже на станцию не пустили... куда уж там — в секретные подвалы, — пробормотала Лито. Не люблю её эту улыбку. Я только дважды видел её такой, и каждый раз как будто...

Спускались в тишине. Лобби головного офиса компании было почти пустым, только у лестницы, как портье в дорогом отеле, застыла натяжно улыбающаяся девушка в брючном костюме; на улице сквозь стеклянный фасад виднелись спины двух охранников. Отделанный гранитом просторный холл напоминал древний амфитеатр.

— Он проговорился.

На этот раз Ксэ прокладывала путь через гулкий каменный пруд, а Сергеев шёл следом вместе с Нансен.

— Он знает, что она прячется на станции. Он сказал "она".

Сергеев оглянулся, пробежал глазами по потолку.

— И знает, что мы знаем. Возможно, он знает больше, чем мы.

— Например, о том, кто такая эта "она"?

— Может, та, что была в участке? — Лито немного оживилась от прогулки по каменным плитам. Ксэ толкнула крутящуюся дверь. — У нас... у вас что-нибудь есть на неё?

— Да. Вчера прямо перед выездом нашёл её профиль в международной базе данных. Её зовут Аннет Ивейн. Она работает на "Миротворцев", довольно молодую ирландскую экстремистскую группировку. Это они несколько лет назад полностью устранили с арены ИРА.

— "Резня в Корке"?

— Да, именно. И снова "отлично", стажёр.

Трое спустились по каменным ступеням и повернули налево, к автостоянке.

— Так вот. Данных по ней очень немного. Информаторы из рядов "Миротворцев" называют её элитной убийцей, специально натренированной для "грязных" заданий. Но никакого документального подтверждения этому нет — до сих пор она не была замечена ни на одном месте преступления. Если её и использовали в деле раньше, то потом хорошо заметали следы. Даже фотография нашлась только одна, сделанная по чистой случайности. При этом у Аннет уже есть прозвище — Dearg OiriЗnt, "Красная Швея".

— Красная Швея... — вполголоса повторила Лито.

— Логично, правда?

— Но... что с ней, почему она... такая?

— Кто знает. Может, они там, в Ирландии, все такие. — Сергеев подмигнул, Лито слабо улыбнулась — но улыбнулась. — А если серьёзно, мы ничего не знаем. Я вот вообще думаю, что это никакие не волосы. Может, просто механические импланты, — помнишь, я рассказывал. Даже наверняка что-то в этом роде. Или что-то другое. Знаешь, прежде чем строить теории про магию и вмешательство инопланетян, лучше сначала проверить правдоподобные версии. А ещё лучше — вообще не забивать голову тем, что нас не касается напрямую.

— Да... правда...

— Возможно, теперь это касается нас напрямую, сержант.

— Возможно. — Сергеев остановился у передней двери "Сеата" и задумчиво повертел электронным ключом на брелоке. — Что скажете, лейтенант? Мы уже почти сутки на ногах. Раз всё так обернулось, возможно, самое время немного отдохнуть?

— Подождите, сержант. Нам нужно поговорить.

Голос Ксэ звучал ещё серьёзнее, чем обычно. И Лито почему-то почувствовала, что её на разговор не приглашают.

— Ну, так какие, говоришь, у тебя любимые группы?

— Ну, Dead Park, Wild Striders, Back Kiss...

— Кто эти люди?.. А, ладно, забей.

— А у тебя?

— Эм.. Gorogot... кто ещё... Balamuth, Sodom Kids...

— Понятно всё с тобой.

— Чё такое?

— Ничего, ничего.

Был очень паршивый день. Правда. Хуже не придумаешь. Ни работы, ни настроения, ни даже солнца на небе — сплошная пасмурная хмуть. И этот тоже — вот...

Ладно, посмотрим, что у нас есть. Два абсентовых коктейля цвета морской волны — ядовитая гадость, но вкусная. Две колонки по бокам барной стойки играют какой-то хаус — явно не Dead Park, но сойдёт. И двое парниш на соседних стульях.

Тот, что ближе, побойчей, поразговорчивей. На нём короткая красная кожаная куртка с оранжевыми языками пламени на рукавах. Он застёгнут по горло, но, как ни странно, не выглядит, как придурок — напротив, именно так хорошо видно, какие у него мощные плечи, накачанная грудь... Ах, не раскрывал бы ты рта вообще.

Второй сидел на краю стула, почти лёжа на стойке, усиленно тянул пиво и пялился на меня глазами с чайное блюдце. Сопляк. Считай, я уже выбрала, морячок. Хотя ты ведь и так знаешь, правда?

— А, какие у тебя, м, любимые занятия?

— Да так, всякого понемногу. Программлю иногда, гуляю... а что?

— Ну, так, может, у нас есть что-то общее, м...

Его тон всё слащавее и слащавее. Ещё немного такого балагана — свалю к чёртовой матери. Бывают дни, когда я как будто забываю, чего можно и чего нельзя ожидать от этих мужиков в барах, начинаю требовать не пойми чего. Прекрасного принца. По-моему, сейчас как раз такой день. Ну ладно, так им и надо. Gorogot, блин.

— Может быть, кто знает... — Я улыбнулась так, как только могла. — Ну, расскажи о себе.

— А чё я... ну... что сказать... ну, работаем... Сложно выразить, вот.

— Здорово. А поподробнее о твоей работе?

— А, эм... ну, нас недавно сюда прислали, охраняем, кого надо. Ну, ты понимаешь, сложно сказать. Отвозим вещи, м...

Сопляк перевернул пивной стакан, закинул голову и облизывал пену изнутри.

— Эй, ты!! Слушай...

Они одновременно посмотрели на меня. Я уже пришла в себя — я быстро отхожу — и спрятала взгляд в полупустой бокал.

— Нет-нет, ничего, всё норм. Просто иногда находит. Сложно объяснить, ты понимаешь? — Ну не могла удержаться, не могла. — Продолжай, что ты там про работу?

Никто не отвечал. Я подняла глаза. Оба парня сидели ко мне спиной и молча смотрели в сторону входа. Бармен, стоявший у дальнего края стойки, замер, как гончая над следом, и медленным шагом отступил в подсобку.

— Это он.

— Точно он. Крыса.

Оба замолчали на секунду, потом, не сговариваясь, потянулись к поясам, выхватили пистолеты и снова застыли, держа невидимого посетителя на прицеле.

— Будете стрелять в меня, как бабы? В чувака без пушки. Давайте, стреляйте.

Голос был громким и насмешливым, какой бывает у главных злодеев в кино.

— Давайте, грохните меня.

Я не выдержала и высунулась из-за спины первого парня. В дверях бара стоял мужчина моей мечты. Дурацкой, нерациональной и непрактичной девчачьей мечты. Прекрасный принц.

Высокий блондин с идеальными грудью и прессом, одетый только в глянцевый красный плащ, кожаные брюки и чёрные перчатки. Внешность стриптизёра. Но его взгляд...

Парень в куртке первый опустил пистолет.

— Пойдём, выйдем.

Принц ещё шире ухмыльнулся.

— Вейд передавал привет?

— Давай, топай наружу. Пойдём, Клу.

Второй парень за стойкой тоже опустил оружие и соскочил со стула.

— Где твоя пушка?

— Не прикалывайся, нет у меня никакой пушки. — Идеальный мужчина раздвинул полы плаща — на его поясе с одной стороны висел коммуникатор, с другой — короткий нож с широкой рукоятью. — На таких, как вы, пушка не нужна. Давайте, крутые флэри, покажите мне. По-пацански, на кулачках.

— Кто заговорил. Крыса.

— Идём, идём.

Человек в плаще скрылся в дверях. Следом, напрочь забыв обо мне, пошли флэри. Я повернулась обратно, к уставленным бутылками полкам за барной стойкой. Несколько секунд невидящим взглядом смотрела на недопитый коктейль, затем осушила бокал до дна. События потихоньку укладывались в голове. Я ведь быстро отхожу, вполне себе...

На улице раздались два выстрела. Третий. Нет, короткая очередь. Бармен, секунду назад осторожно приоткрывший дверь подсобки, замер в нерешительности.

В дверном проёме показался парень в плаще. Он шёл медленно, размашисто, почти вразвалку, как герой старых вестернов, только что разобравшийся с бандой "плохих парней". И что самое главное — именно это сейчас и произошло, я уверена.

Он выглядел немного запыхавшимся, чёлка встопорщилась и сбилась набок, но в остальном — ни царапины. Полы плаща слегка поднимались и опускались при каждом его шаге. Я, конечно, не щипала себя, чтобы удостовериться, что это не сон и не волшебные свойства абсента, но чувство было именно такое. Прекрасный принц.

Он сел на соседний стул и положил руки на стойку. Тут только я заметила, что его правая перчатка больше левой. Чёрная кожа прорвалась в нескольких местах, из-под неё виднелся матовый серый металл.

Почувствовав себя в безопасности, бармен подплыл поближе.

— Текилы. Нет, водки.

— Мне то же.

Бармен взял с полки круглую и прямоугольную бутылки с прозрачной жидкостью, помялся, остановился на прямоугольной и потянулся за рюмками.

Я наконец собралась с мыслями. Главная мысль: пропадай всё. Адреналин бешено рванулся в голову, заставляя чаще и чаще дышать.

— Привет.

— Привет.

— Слушай... я сегодня так устала. Давай пропустим формальности и сразу перейдём к...

Я повернулась, но на соседнем стуле сидел не он. Вместо него

— Эй!

Кто-то несильно толкнул меня в спину.

— Эй, гражданочка?

Я обернулась. Передо мной стоял мужичок лет пятидесяти с проворными глазами. Рядом с ним чернел громоздкий чемодан на колёсиках.

— Вы что, заснули?

Я что, заснула?.. Я была в фойе станции метро — камень, стекло, металл. Замерла перед прозрачными дверями турникета; поток людей обтекал меня и человека с чемоданом и просачивался в соседние входы.

— Простите, — буркнула я. — А вы что не проходите?

— А куда я с ним? — Мужичок указал на чемодан. — Только в проход для багажа, который вы, знаете ли, загораживаете.

Видимо, я смотрела на него совсем уж по-идиотски, потому что он тут же переспросил:

— Эмм... проходить будете?

— Я подумаю, — невнятно процедила я и отошла.

Есть, над чем подумать.

— То есть, как это... простите, лейтенант.

Сергеев свернул на внешнюю полосу, готовясь повернуть налево, затем, не отрывая правой руки от руля, вытер вспотевшую левую о брюки и повторил операцию для другой руки.

— Пожалуйста... объясните. Почему одна?

Ксэ смотрела на Сергеева в зеркало с заднего сиденья. Она почему-то никогда не садилась рядом с водителем.

— Конечно, сержант. Вдвоём мы — оперативная единица полицейского управления. Мы представляем всю полицию и государство. Я одна — гражданин Ксэ. Я решила поехать на метро и заблудилась в коридорах. Мне кажется, это достаточное основание.

Никаких сомнений. Как всегда — железная логика, точный расчёт и практически полная страховка на случай неудачи. И всё же — что с вами происходит, непогрешимый блюститель закона Ксэ? Это что-то, связанное с последними событиями... или я просто никогда не знал вас настоящую?..

Сергеев поймал себя на том, что в мыслях разговаривает сам с собой, как будто произнося слова с большой, гулкой трибуны. Кружилась голова. Это всё от недосыпания. К счастью, уже приехали.

Машина остановилась на обочине. Высотный шпиль бизнес-центра "Спайр" с круглой смотровой площадкой почти на самом верху разрезал ровную линию крыш домов. Вход на станцию — за ближайшим поворотом, в пяти минутах ходьбы.

Ксэ нажала на кнопку открывания двери. Дверь не открылась.

— Лейтенант.

Сергеев сделал паузу. По улице бесшумным гигантом проехал трейлер с серебряными буквами "TransAlum" на боку.

— Удачи вам на станции. А я пока посижу здесь. Просто так. Посплю. Если что, звоните. Всякое может случиться.

Ксэ пару секунд обдумывала услышанное.

— Хорошо.

Задняя дверца "Сеата" отъехала назад. Ксэ вышла из машины, привычным жестом одёрнула плащ и зашагала по улице к небоскрёбу, а Сергеев и вправду откинул спинку сиденья назад и устроился спать. Если она решила действовать по-хитрому, то и я буду по-хитрому. А лишать честных людей сна — возмутительно... Слегка дезориентированный от усталости мозг тасовал перед глазами странные случайные картинки. Лито сейчас, наверное, пробует пальцем ноги воду в горячей ванне. С лепестками... да, с лепестками. Сергеев сладко вздохнул и повернулся на бок.

Вестибюль станции "Спайр" был 25 метров в ширину, около 80 в длину. В час пик он не всегда справляется с потоком пассажиров. Люди проходили через турникеты со скоростью 58 человек за 20 секунд наблюдения, что примерно равняется 180 в минуту с поправкой на динамику. Принимая во внимание частоту прибытия поездов и нагрузку линии, на платформе в каждый момент времени должно быть от 91 до 287 человек. Температура 22-23 градуса, прямые источники воздуха с поверхности отсутствуют.

Ксэ миновала турникет — коммуникатор в кармане пискнул, регистрируя оплату проезда, открылись и закрылись стеклянные створки — и по короткому эскалатору спустилась вниз. Над платформой с трёх сторон нависал каменный балкон. В середине — спуск к путям, справа, дальше по балкону, — две одинаковые серые двери и пустой малоосвещённый коридор, уходящий перпендикулярно в стену. Ещё правее, на противоположной стороне балкона, белела застеклённая будка охраны.

Ксэ вышла из потока людей, направляющихся к поездам, и направилась к серым дверям. "Спайр" — одна из самых старых станций метро в Иэле, здесь нет многих предусмотренных современной архитектурой систем, нет также запасного выхода.

Правая серая дверь. Ксэ потянула за ручку. В нос ударил резкий запах стирального порошка. Ксэ открыла дверь — это была комната уборщиц. Две потрёпанного вида женщины, сидевшие на перевёрнутых вёдрах между забитыми чистящим средством полками, посмотрели на полицейскую почти совсем не удивлёнными глазами. Ксэ молча закрыла дверь и перешла ко второй. Заперто. На ключ. Действительно старая станция — механические замки, половые вёдра и порошок вместо автоматики.

Перпендикулярный коридор через 10 метров поворачивал влево. За поворотом — узкая лестничная клетка с двумя пролётами металлических ступеней, вверх и вниз. Всё-таки запасной выход? Маловероятно. По данным портала истории Иэле, раньше строить два отдельных выхода со станций считалось непрактичным, особенно в центре города.

Вверх или вниз? Как подумала бы "Красная Швея", где бы предпочла укрыться? В таких случаях обычно лучше выбирать очевидный вариант.

Освещение на "Спайр" было не таким ярким, как на большинстве других станций. На лестнице вниз было ещё темнее; люминесцентная трубка на стене гудела и время от времени мигала, оставляя выцветшие синие отпечатки на радужке глаз.

От нижней площадки, совсем неосвещённой, в обе стороны отходили тёмные коридоры. Ксэ спокойно ступила во тьму и повернула налево. Здесь любые догадки бесполезны. Воздух стал совсем спёртым, пахло сыростью. Слева и справа белели железные двери, по большей части запечатанные или запертые. Но у Швеи вряд ли есть ключ от одного из этих старых замков. Заметив первую открытую дверь, Ксэ слегка нагнулась и вошла внутрь.

Где же она.

Фонарик выхватывал из темноты голые стены с облупившейся краской, змеями льнущие к стенам трубы. Посреди комнатки на полу лежал свёрток. Клетчатый шерстяной плед с кистями. Невада сглотнула. Невысоко подняв руки, словно балансируя, чтобы не упасть, подошла ближе. Одеяло было свёрнуто аккуратно, в два слоя, как будто внутри было что-то живое. Ребёнок. Невада присела на корточки и, затаив дыхание, коснулась свёртка.

— Внимание пассажирам! Внимание пассажирам!

Женский голос из громкоговорителя звучал сверху, со станции, доходя до нижних ярусов мощным эхом.

— Внимание, пожарная тревога! Немедленно покиньте станцию через главный вход. Это не учения! Повторяю: внимание...

Раздался взрыв. Стены вокруг затряслись, с потолка посыпалась цементная пыль.

Невада инстинктивно схватила свёрток, прижала его к груди, вскочила на ноги. И тут же услышала в соседний комнате негромкий шорох.

— ...сохраняйте спокойствие...

Из комнаты слева выбежала женщина среднего роста. Тёмные волосы, короткая тёмная куртка поверх белой рубашки, толстый свёрток под мышкой. Не та, кого я ищу. Но я её знаю.

"Именем закона, вы задержаны для дачи показаний в соответствии с пунктом 4 статьи номер..."

Женщина не стала ждать, пока ей начнут зачитывать права. Она наклонила голову и побежала прямо на Ксэ. Позиция 4, уклонение от прямого удара и высокая подножка с поддержкой — самый нетравматичный способ остановить бегущего человека. Ксэ встала наизготовку — но того, что произошло дальше, она предвидеть не могла. Женщина вильнула влево, как будто пытаясь избежать столкновения. Ксэ отклонилась в противоположном направлении, отставив ногу на пути бегущей — и женщина, выхватив из карманов по лезвию, нанесла два удара — по руке, протянутой вперёд для поддержки, и косой по корпусу. Ксэ рефлекторно отстранилась вправо и могла лишь наблюдать, как женщина с лезвиями — обычными выдвигающимися канцелярскими ножами — пролетает мимо, втянув голову в плечи и прижимаясь к стене.

Донёсся ещё один взрыв, такой же силы, как предыдущий. Лампа на лестничной клетке окончательно погасла, и силуэт убегающей женщины слился с монохромной гаммой ночного зрения. Ксэ выхватила из-за плеч ружьё — плащ автоматически отщёлкнулся и повис на нижних застёжках. По дисплею на верхней панели взбежал счётчик готовности. Женщина в куртке услышала за спиной нарастающий писк заряжающейся батарейки, рыскнула вправо, в два прыжка добралась до лестничной клетки и скакнула за угол. Разряд со звуком опускающегося хлыста чиркнул по стене. Ксэ перехватила оружие поудобнее и бросилась в погоню, каждым пружинистым прыжком покрывая полтора-два метра расстояния.

Ксэ выбежала в коридор и сразу же выстрелила в сторону лестницы — брызнуло стекло лампы, пшикнула бетонная крошка. Пригнувшись больше по привычке, нежели из практических соображений, женщина побежала по пролёту вверх.

Третий взрыв прозвучал гораздо ближе; ступени под ногами Ксэ затряслись, и она поторопилась выскочить в верхний коридор, где уже никого не было. Четвёртый. Ксэ сгруппировалась, чтобы взять быстрый старт и нагнать преследуемую. Пятый. Шестой. Седьмой. Громовые раскаты слились в один, пол под ногами ходил ходуном. Ксэ выбежала в главный зал, почти ничего не видя вокруг — зрение расфокусировалось от тряски, мысли перемешались так, что на поверхности остались только самые элементарные: бежать, найти, остановить. Среди последних пассажиров, убегавших вверх по большой лестнице, Ксэ заметила знакомую чёрную куртку. Прямо под ноги Ксэ упал большой кусок железобетона. Восьмой, десятый, четырнадцатый. Правый рукав балкона медленно, по частям, обрушивался на рельсы. Уже на бегу Ксэ заметила на платформе фигурки людей в форме. Служба безопасности. Несущественно. Бежать, найти, остановить. В затылок ударило что-то тяжёлое. Воздух запах кровью; глаза на миг заволокла белая пелена. Ксэ оттолкнулась левой ногой и изо всех сил выпрыгнула вперёд, будто желая одним движением вырваться из забытья. Колонна на противоположной стороне лестницы разлетелась на осколки у основания и осела вниз. Ксэ не услышала взрыва — бежать, остановить.

Женщина в куртке летела по ступенькам вдоль дальней стены; за ней, заслоняя обзор, с сумкой наперевес энергично хромал мужчина в сером пальто. Ксэ выбежала на лестницу. В спину полетела упругая пригоршня бетонных брызг. Ксэ двигалась вверх, прикрывая голову от непрерывно сыплющихся с потолка обломков. Женщина вспорхнула на верхнюю площадку и бросилась к турникетам; мужчина в пальто отстал и свернул левее. На последней ступеньке Ксэ припала на одно колено и вскинула ружьё. Сейчас. В момент, когда женщина выпрямилась, готовясь с ходу перепрыгнуть через эскалатор, длинный тонкий луч вонзился ей прямо между лопаток. Она проскользила два шага по инерции, ударилась о стеклянные дверцы и упала. Ксэ уже поднималась на ноги, когда прямо перед ней на землю обрушился огромный кусок потолка. Колонна слева начала крениться вбок; Ксэ отскочила вправо и побежала вперёд. Обломки отделочного камня и бетона дождём падали на пол. Один массивный булыжник ударил по руке, защищающей голову. Ксэ снова спружинила и на миг зажмурилась, не замедляя ход. Последняя не лопнувшая лампа в коридоре мигнула и погасла. Земля в очередной раз содрогнулась, гораздо сильнее, чем раньше. Стена рядом с турникетами, до которых оставалось не больше десяти метров, зашаталась и начала целиком, медленно, как пласт льда с айсберга, опускаться в проход. На глазах у Ксэ всю правую сторону коридора накрыла волна камня, погребая под собой металлические столбы турникетов. Тела женщины видно не было. Поверх груды завалов летели новые и новые обломки. Ксэ повернула налево и, опершись свободной рукой на один из уцелевших столбов, легко перепрыгнула через стеклянные створки. Позади продолжали раздаваться единичные взрывы, впереди маячил освещённый и невредимый верхний вестибюль. Хрустящий женский голос из динамиков объявил:

— ...Это не учения. Сохраняйте спокойствие и организованно продвигайтесь к...

Это она. С ней что-то не так.

Задвигаю ведро под кровать и откидываюсь на подушку.

Спазмы вернулись. Вчера это были лишь озноб и головная боль, сегодня — вот так... уже три раза. Но в этот раз что-то изменилось. Будто в голове вспыхнула раскалённая точка и вырвала меня из тяжёлого сна. Она зовёт. Она в опасности. Она...

Рывком сажусь и встряхиваю головой. Боль только усилилась, раскатившись по черепной коробке пригоршней металлических шариков. Потолок то приближался, то отдалялся в такт стуку в висках. Сколько я уже в этой туманной ломке? Мне снилось что-то хорошее. Поле в разводах жёлтых диких трав. Они колыхались, как... как живые. Волосы.

Поднимаюсь на ноги, пошатываясь, шагаю в ванную. От меня ужасно несёт. До этого я почти не замечала, но сейчас запах грязи, пота, разложения зудит в горле, обжигает лёгкие. Я приняла ванну только пару часов назад — ароматное мыло, эфирные масла... сейчас на дне ванны виднеются слипшиеся розовые лепестки, а в воздухе витает потухший аромат цветов. Всего пара часов. Неужели я настолько прогнила внутри?

Подхожу к раковине, подставляю руки под холодную воду. Набираю в рот пригоршню воды, полощу и выплёвываю, набираю ещё и глотаю. Немного. Больше нельзя, а то будет в четвёртый. А я не хочу. Лицо в зеркале — потемневшее, осунувшееся, всё в какой-то липкой гадости. Плескаю в него обжигающую горсть и тру изо всех сил. Нет, не так. Нежно.

У этого забытья есть свои преимущества — я не помню ничего из того, что было раньше. Разве что совсем чуть-чуть. Из головы словно вымели чёткие образы, руки, ширмы, ремни; разломанные мной пряничные фигурки людей больше не сменяются перед глазами безо всякого разнообразия. Не осталось вообще ничего — и слава богу. Только я, моя неладная голова и...

Я хватаюсь за голову и оседаю на пол. На этот раз всё по-настоящему. Боль, проходящая сквозь крик, сквозь страх, сквозь конвульсии. Боль, впивающаяся в тебя и остающаяся навсегда. Такая же, как тогда, с ним. Тебе нужна помощь, я знаю. Ты кричишь. Ты беззащитна, у тебя нет ни рук, ни ног. Но зачем именно так? Почему... почему опять? Опять всё возвращается, и руки, и ремни, и свежий воздух, которым невозможно дышать... Зачем ты делаешь это со мной?..

Мы любились везде. У него, у меня, на работе, на улице, на крыше, в туалете. Он снимал всё это на фотоаппарат, прикрепляя его куда-нибудь к ближайшей стене и ставя на съёмку с задержкой. И только он мог сказать, где мы уже были, а где ещё нет. Я не запоминала. Мне было плевать.

Это началось, как ураган. С крошечной искры в микросхеме, с неизбежной искры, которая должна была пробежать рано или поздно. Ещё недавно мы только смотрели друг на друга с разных концов офиса — по очереди, не одновременно, следя, чтобы другой не заметил. И вот мы уже любимся каждый день, а иногда и не по одному разу, и это как бы само собой разумеется. Само слово "любиться" я узнала от Софи — а она, как обычно, вычитала в какой-то очередной модной книжке. Сначала оно показалось мне каким-то дурацким, а потом я подумала — оно ведь прекрасно подходит к тому, что между нами творится. Достаточно пошлое, достаточно вульгарное, достаточно нежное. И, конечно же, там есть "любовь".

Он всегда всё делал правильно. Он брал меня только тогда, когда я хотела. Разве что — я хотела его всегда, чёрт возьми. Даже в наименее удачные дни. Тогда мы просто... ну да ладно, кому это интересно. Главное — что мы делали, а не как. Мы любились.

Я всегда прихожу на работу первой. Сегодня не успела я усесться поудобней на стуле, как появился он и опрокинул меня горячим поцелуем. Ну, фигурально выражаясь.

— Привет, Бри.

Он не в духе. Я вижу это по его первым словам, по тому, как у него повязан галстук. И зачем нас до сих пор заставляют ходить в эти дурацкие офисы и носить дурацкую офисную одежду?

— Привет.

Он закидывает сумку на своё место и возвращается ко мне.

— Ты какой-то грустный. Как работа?

— Ничего.

— Нет. Как наша работа. Ты же помнишь, в прошлый раз мы договаривались, ты посмотришь.

— Пока что не успел, засиделся за своей. Посмотрю, скажу тебе при следующей встрече. Обязательно.

— Спасибо.

Он наклоняется ко мне и целует. Обычно я целуюсь с закрытыми глазами, но сегодня решаю получше рассмотреть его лицо. Почти осязаемо мягкое и нежное от ощущения поцелуя, словно плавающее в облаках — и всё же утомлённое, с двумя рядами кругов — под глазами и ниже, на скулах. Его что-то тревожит. А значит, и меня тоже. Вспоминаю последние дни — да, он был почти таким же, слегка раздражённым (это для него нормально) и чем-то обеспокоенным.

— А, вот ещё. Помнишь, ты мне обещал телефон этого мужика из Teleco?

— Да, точно. У меня должна быть его визитка, сейчас дам.

Он достаёт бумажник и роется в набитом карточками переднем кармашке; на внутренней стороне, за полиэтиленовой плёнкой, я замечаю фотографию — голова женщины, стоящей почти спиной, видны только обрезанные по плечи светлые волосы.

— Кто это?

— Это... арт-фото, мой друг-фотограф занимается. — Он замялся. С чего бы это.

— Нет, я про девушку.

— Попросить его познакомить тебя с моделью?

— На всё у тебя есть ответ. А почему она у тебя в кошельке?

Он ничего не отвечает, только ухмыляется и чешет подбородок.

— Не могу её найти, наверное, оставил дома. Приду домой — скину тебе номер.

— Ладно, не горит... послезавтра всё в силе?

— Хмм... У меня встреча в пять...

— Эй, это был не вопрос! Отменяй что хочешь, кроме меня. Всё в силе. — И это не шутка. Слишком уж часто он в последнее время с кем-то встречается, меняет планы...

— Ты что, опять ревнуешь?

— Что ты, что ты. Мне всего лишь нужен весь ты, до последнего кусочка. Кто ещё поможет мне с моей работой.

— Ты сама. Ты всё сделала самостоятельно с начала до конца, я только кое-где подсказываю.

— Правильно. Хватить скромничать. Это я — царевна-лебедь, а все остальные...

— Да. Все остальные — дураки. — Он улыбается.

Щёлкает дверь. Он быстро отходит и машинально вытирает губы. В офис входит Катарина — веб-дизайнер "сколько-то-там-за-сорок", а следом за ней — красотка Софи.

— Приветик, девочки... А, привет.

Несмотря на офисный дресс-код, она умудрилась нацепить на себя огромные блестящие серьги и розовый пластиковый браслет. Софи. Тебя нельзя воспринимать всерьёз.

— Ну что, как?

— Да так... — Я отвожу взгляд в сторону, пытаясь не смотреть на то, как он медленно отходит к своему месту в дальнем углу офиса. Служебный роман — ужасная вещь.

Сегодня работы немного. Я для приличия заглядываю в исходники двух несрочных проектов, а потом захожу в Проводник и набираю в поиске "bribri13". Проводник высвечивает скрытую папку; я нажимаю на неё и ввожу пароль. Вот она, настоящая работа. Моя работа.

— Эй, Бри! Бри!

— А?

Софи стоит прямо у меня за спиной и улыбается до ушей. Я тут же нажимаю на кнопку и выключаю монитор.

— Ты чего?

— А... ты?

— Ну как это. Забыла, сегодня у нааааас, — протянула Софи и сделала театральную паузу, — шопиииинг!

Я начинаю вспоминать.

— По моим правилам.

— Бу-бу-бу, опять по твоим. Куда мы в прошлый раз забрались "по твоим", помнишь? Надеюсь, в этот раз будет что-то приличное.

— Дай-ка подумать... Да, знаю. Идём.

— И что теперь? Довольна?

Голос Софи доносится издалека, как будто со дна колодца.

— Вполне! А ты — нет?

— Да ну тебя.

Так ничего и не найдя в глубине стеллажа, я на четвереньках выползаю обратно в проём.

— Хотя... вон те блокнотики...

— Бархатные? Не лучший выбор. Или... с котятами??..

Софи корчит рожу.

— Ты так говоришь "котята"...

— Ладно, ладно. Куда ты хочешь?

— Отсюда. Я хочу отсюда.

Я только улыбаюсь и пожимаю плечами. Софи помешана на яркой одежде и побрякушках, а я...

Вот он — магазин "MondOffice", моё королевство. Вокруг полки с тетрадями, папками, ежедневниками, ручками, скрепками, пачками писчей бумаги... Сокровище, просто сокровище, а не магазин. В прошлый раз я нашла здесь карандаш ручной работы, о каком не могла и мечтать. Он сейчас со мной, в кармане брюк, идеально заточенный и спрятанный в твёрдый чехол. Кстати, о заточке...

— Прошу прощения!

Проходящая мимо продавщица останавливается и выжидательно смотрит на меня.

— Не подскажете, где у вас бокскаттеры?

— Кто-кто?

— Ну... канцелярские ножи. Чтобы резать бумагу.

— А. Думаю, вон там, на среднем стеллаже в третьем ряду.

"Вон там" в масштабах магазина выглядело достаточно расплывчато.

— Не видите? Хорошо, давайте я покажу.

Она улыбается, и её лицо покрывается маленькими симпатичными морщинками. Хотела бы я так выглядеть лет в пятьдесят. Хотя кто сказал, что ей не тридцать пять.

Она поворачивается и ведёт нас за собой, уверенно лавируя между рядами. Софи по своему обыкновению мгновенно сменила настроение на диаметрально противоположное и с интересом разглядывает попутные витрины, заставляя меня чуть ли не силком тащить её дальше.

— Вот. Здесь карандаши, а здесь, — продавщица повернулась к другому стеллажу, — аксессуары к ним. Ластики, точилки... э-э... а, вот, ножи для бумаги. Вам нужно для чего-то конкретного? Вы инженер?

— Да нет, нет... — Зачем инженерам ножи? — Просто люблю точить карандаши чем-то более... живым.

— А-а. — Она кивает, пытаясь изобразить понимание. — Тогда вот здесь простые — пластмассовый корпус, стальное лезвие, Китай... Хотя я бы посоветовала кое-что получше, если вам интересно...

— Давайте, давайте, расскажите! — Софи только что вернулась из обзорного тура по соседней секции и наверняка понятия не имела, о чём мы. Ещё раз — с неё нечего взять.

— Вот. Голландские, пластиковые. Сделаны по армейской технологии — гораздо острее и крепче стальных. Да-да. — "Фи, армейские технологии..." — фыркнула за спиной Софи, но я даже не обернулась. — Увеличенный срок службы, гарантия 1 год. И они не только для бумаги — ими можно резать что угодно.

Я смотрю на упаковку в её руках. Под прозрачной оболочкой виден продолговатый корпус ножа из пластика нежно-кремового цвета. Тонкий и изящный, как ручка "паркер", минималистически совершенный, как... Мои руки сами тянутся к нему, но Софи протискивается вперёд и берёт упаковку у продавщицы.

— Ну нифига себе! Ты цену ви... — Она оборачивается ко мне. Я гляжу на неё, как ни в чём не бывало. — Знаю этот взгляд. Ты готова, подруга. Держи.

Через 10 минут, стоя в очереди в кассу, Софи снова меняет пластинку.

— Две! Две эти пластиковые фигулины! Да это... да на это можно...

— Кто бы говорил, — улыбаюсь я, сжимая в руках упаковки. — Я же не говорю "Почему ты купила это розовое пушистое пальто за..." За сколько ты его там купила?

— Это другое дело, не сравнивай, новая коллекция "Фара Ренар" — святое! И так дёшево получилось. А ты тратишь такие деньжищи на какие-то армейские ножи...

— Да...

— И что с того, что... Ты меня слушаешь?

Нет. Я смотрю на дальний ряд стеллажей. Тонкая фигура, что только что скрылась за ними — мне показалось, или...

— Теперь ещё и молчишь.

Эта девушка с "арт-фото" мне везде чудится. Пора прекращать быть такой нервной. Хи-хи-хи.

— Прости, я немного сплю, устала с работы. Сейчас пробьём чек и по домам.

— Как пожелаете, сударыня. В следующий раз идём в "Шейпиз"!

Я криво улыбаюсь.

— Без проблем. Тот парень — извращенец — до сих пор там?

— Алан не извращенец! На себя бы посмотрела.

— Ну, просто он...

— Привет.

Он неловко клюнул меня в щёку и огляделся.

— За нами следят? — ухмыльнулась я, потирая озябшие руки: июль преподнёс любителям коротких кофточек сюрприз. Вместо ответа он наклонился и жадно поцеловал в губы; обжигающе горячая ладонь коснулась моей покрывшейся гусиной кожей руки. Сердце на секунду замирает и идёт дальше. Вот как он контролирует меня, легко и просто, одним движением. А я и рада.

Мы заходим в кофейню. Он идёт к стойке за кофе, а я устраиваюсь за столиком у окна и достаю ноутбук. За стеклом проплывают картинки пасмурного дня, зал пустой и почти такой же не по-летнему зябкий, как улица. Хочется зевать. Машинально запускаю руку в карман и ощупываю гладкую поверхность ножа. Так и не смогла с ним расстаться. До сих пор не могу определиться, как он мне больше нравится — сложенным или разложенным.

— Ну что, начнём?

Он садится рядом и придвигает ко мне бумажный стакан с моим именем на боку. Я делаю глоток и молча поворачиваю экран так, чтобы ему было видно.

— Я ещё раз изучил результаты нашей работы за последний месяц, всё сравнил и посчитал.

— И что ты думаешь?

— Очень хорошо. И идея, и исполнение... Ты хорошо потрудилась.

На меня накатывает раздражение. Он как будто меня жалеет. Сейчас, после всего, что...

— Но я не уверен насчёт применения технологии на практике. Смотри.

Он включил экран своего старого смартфона. На дисплее замаячили туманные диаграммы с неразличимо мелкими подписями. Пора проверить глаза, видно, не быть мне последним в мире программистом без очков. Хотя... я смотрю на него и не вижу обычных контактных линз. Забыл дома?

— Смотри. Вот здесь — видишь — рынок упал на 13%, тут вырос на 4, но это результаты за весь прошлый год. В первом квартале этого ещё хуже:

— Стоп-стоп-стоп. Ты хочешь сказать, что...

Он говорил почти полчаса без перерыва. О том, какая сложная сейчас ситуация в среде инновационных сетей, стартапов, интернет-инвестиций. О том, что после экономического спада традиционные рынки переживают новый виток роста, а у "ангелов" и независимых инвестиционных фондов нет средств, чтобы спонсировать ненадёжные долгосрочные проекты, тем более такие затратные. Я не помню слов, перед глазами и в мыслях всё плывёт, но главное: он хочет, чтобы я к чёртовой матери всё бросила!

— ...Поэтому, я думаю, лучше ненадолго отложить презентацию проекта. Тем более, его кое-где нужно доработать, например, интерфейс — ты помнишь, я составил список исправлений, и ты с ним согласилась.

Я резко встаю. Двойной эспрессо в животе недовольно булькает. Мне хочется смеяться. Хохотать в голос. Или трахнуть ноутбуком прямо ему по башке. Вместо этого я зажимаю компьютер под мышкой, поворачиваюсь на девяносто градусов и иду к выходу.

Не было бы тяжело, не было бы так тяжело, если бы он не был прав. Он всегда прав, когда доходит до практики. Ему надо было стать экономистом, или играть на бирже. А я... я просто столько времени убила на никому не нужный проект. Но почему тогда он помогал мне? Разве он с самого начала не предполагал, что из этого не выйдет толку? Или... или он это делал из любви ко мне, из... жалости?

Я оборачиваюсь к нему, чтобы спросить, но ничего не говорю и иду дальше.

— Бри.

У него виноватый голос. Значит, это правда. Из жалости.

— Бригитта.

Я останавливаюсь. Удивительно, но он никогда раньше не называл меня полным именем.

— Что?

— Я не говорил "отменить проект". Просто подождать с ним. Год или два. А потом его, в доработанном виде, можно смело предлагать инвесторам... Ну, что?

Я смотрю на него в растерянности. Часть меня хочет вырываться и кричать, что мне не нужны его подачки, его милость. А другой части хочется просто пригреться и заснуть. Заснуть... на его груди...

— Прости. Мне просто сейчас... слишком тяжело. Увидимся позже.

Я выхожу из кофейни. Он не пошёл за мной, не попытался остановить, успокоить. Сейчас об этом тоже не хочется думать. Как и обо всём остальном, что всё равно упрямо вертится в голове, не давая сбросить оставшуюся после разговора тяжесть. Поворачиваю налево и иду по бордюру вдоль проезжей части, теребя в кармане нож.

Что на меня нашло? Нельзя так расстраиваться, нельзя так реагировать на конструктивную критику. Я сама вечно учу этому Софи, которая фыркает и воротит нос при малейшем замечании. Да, эта работа очень важна для меня, это моё первое серьёзное творение, моё будущее. Я за ней и вправду ночи просиживала. Я — это я. Я — принцесса, царевна-лебедь, я всегда должна побеждать. Но что он должен был сказать, если положение дел такое, какое оно есть? Я ведь сама не хочу жалости. Значит, правда. И он сказал мне правду. Если не он, то кто ещё.

Я чувствую, как сквозь вихрь сумасшедшего секса во мне проступает, просыпается что-то иное. Он для меня уже не просто партнёр для любительских порнофильмов. Когда это случилось? Сейчас, только что? Или эта встряска дала мне почувствовать, чем он стал для меня на самом деле?

Надо позвонить ему. Объясниться. Сказать, что я всё понимаю и не хочу упрямиться на пустом месте. И что я благодарна, за всё. Дохожу до угла оживлённой улицы, встаю под козырьком ближайшего магазина и достаю телефон. Его номер первый в списке — я специально поставила звёздочку перед именем контакта, чтобы он отображался первым в алфавитном указателе. Старый приём — раньше я так отмечала телефон мамы. Сейчас она где-то в глубине списка... есть ли тут вообще её номер?

Его имя крупными буквами загорается посреди экрана. Прижимаю телефон к щеке. Напряжённо вслушиваюсь в разрываемую длинными гудками тишину на том конце провода. И тут из-за угла доносится мелодия звонка.

I ain't got no horse,

I ain't got no horizon...

От испуга и неожиданности я вешаю трубку. Это одна из моих любимых песен, он поставил её из-за меня... для меня.

Он рядом, значит, можно поговорить обо всём лицом к лицу? Почему-то я медлю. Что-то во всей ситуации настораживает. Как он вообще здесь оказался? Обогнал меня, пока я размышляла, смотря себе под ноги? Прошёл переулками? И зачем ему здесь быть — я видела, его машина стояла по другую сторону от кофейни. Что-то не так.

Из-за угла слышатся голоса. Я напрягаю слух, пытаясь что-то расслышать за шумом машин.

— Шхияш'хи сурмакх хэ.

— Пшщьях-кш. Сьорэ.

— Уамахпа сьорэ-сайрэ, акхи?

Один из голосов — тонкий, женский, с каким-то шепелявым присвистом. А другой...

— Сшкрьюэр. Куама-кш муа хи кэр-кэр сама.

Да. Это он. Его губы произносят всю эту белиберду, и это к нему обращается женщина со свистящим голосом.

— Пшуалаэм рам-кшэ сарда куламари хи сьора, куласэри кьяхи кен хэ. Юи хи?

— Юи.

Подхожу к самому углу и медленно выглядываю. На обочине широкой улицы стоит серебристая BMW. Из открытой передней дверцы выглядывает, поставив одну ногу в высоком сапоге на тротуар, женщина со светлыми волосами до плеч и странными угловатыми чертами лица. Он стоит перед ней почти спиной ко мне, но я вижу: он улыбается.

— Кэшкэ хи, лэйшщтэ!

Последнее слово она прошипела каким-то игриво-насмешливым тоном. Он подходит и наклоняется к ней. Между их лицами мелькает что-то неуловимое, затем он коротко целует её, открывает заднюю дверцу и забирается в машину.

Когда BMW отъезжает, я рывком отворачиваюсь к витрине. За толстым стеклом переливаются всеми цветами радуги буквы "MONDOFFICE".

— Не надо, я прогуляюсь.

— Точно?

Софи подозрительно глядит на меня в зеркало заднего вида. Я подхватываю сумку и открываю дверцу.

— Точно. Мне просто нужно проветриться.

— Ну, смотри. Ещё раз тебе говорю: всё устаканится. А нет — так ему же хуже. Не загоняйся так. До завтра.

— До завтра.

Бульвар Колин, 13. Поздним вечером — одинокое, промозглое место. Особенно после пяти кварталов пешком — не хочу, чтобы Софи знала, куда я собралась.

За стеклянными дверями лобби всегда горит свет. Всё по-домашнему — никакой охраны, только кодовые замки и выглядывающие из-за каждого угла глазки камер. И замочные скважины вместо кнопок в лифте. Совершенно негодная система: достаточно любым способом устроить пожарную тревогу — ну, не знаю, поджечь урну для мусора, — откроются двери на лестницу, и тогда проходи и бери всё, что хочешь.

Мне незачем эти уловки. Я сотрудница компании, забыла что-то в офисе. Или шеф прислал за документами. Или у меня бессонница, и я пришла поработать, всякое бывает. Вставляю ключ в скважину под номером 6. Лифт не шуршит, даже не шепчет — только один раз вздыхает, поднимая меня на шестой этаж. Забавно, я никогда не замечала, какой звук издаёт наш лифт. Может, это я просто отвлекаю сама себя, чтобы не думать о...

Как только двери лифта открываются, на этаже загорается свет, мигающими квадратами расползаясь по всему залу. Позади лифта — только кабинет директора и серверная, всё, что начальство решило не набивать в этот и без того набитый и некомфортный спортзал. Ровные ряды одинаковых столов с одинаковыми компьютерами, почти без опознавательных знаков. Здесь иногда и своё место найти непросто, не то чтобы чьё-то ещё. Но я точно помню, откуда он смотрел на меня — пристально, украдкой, и всё равно невероятно очевидно. Не знаю, как все вокруг ещё обо всём не догадались. Если они и вправду не догадались.

Вот он, его рабочий стол. Ничего особенного. Мой стол можно узнать по завалам ручек, ножей, скрепок, кофейных кружек, стол Софи — по монитору, в несколько слоёв обклеенному разноцветными бумажками с напоминаниями. Здесь же — ничего, что могло бы привлечь внимание: записная книжка, два карандаша, жёлтый ярлычок от чайного пакетика. Ничего необычного. Сажусь на его стул и облокачиваюсь на стол, за которым ещё недавно сидел он. Верчу в руках один из карандашей (не заточенный — как так можно?), пролистываю записную книжку. Только контакты — номера телефонов, эмейлы, короткие примечания вроде "Ненадёжный", "Не читает почту" или "Обязательно позвонить". И всё только по работе — по этой работе, ничего по моему проекту и ничего... личного. Может, здесь какой-то код, что-то, что я просмотрела? Можно назвать секретный контакт "Рене Дюбуа", и только ты будешь знать, кто это на самом деле. Но не думаю, что здесь есть что-то такое. Это не он... Что бы он ни делал, кем бы он... ни был, это не он, я знаю. Остаётся компьютер.

Один мой знакомый шутит, что умеет читать судьбу по картинке на рабочем столе. Я включаю монитор (он даже не запаролил компьютер, удивительно), и передо мной, усыпанный иконками приложений, предстаёт тёмный лес с залитыми синим свечением переплетающимися ветвями. Под сенью деревьев клубится кромешная тьма, что-то настолько чёрное, что удивительно, как это можно было передать на простом рисунке. Как будто оттуда, из черноты, смотрят чьи-то глаза, и ты точно знаешь об этом, но не можешь увидеть смотрящего.

Отвлекаюсь от картинки, захожу в программу синхронизации. Вот что точно нужно защищать десятью паролями — тут информация со всех синхронизированных с компьютером мобильных устройств. Смотрю медиа-файлы — ничего. Список контактов — просто имена и номера телефонов, всё нормально. GPS-навигатор... Он (и его телефон) сейчас едут по бульвару Вэнли, в центре города — точка рывками перемещается от дома к дому. Пока я здесь, я знаю, где ты, дорогой. Но это не то, что я хочу выяснить. Закрываю карту и иду дальше.

Теперь — почтовая программа. Деловые, деловые, деловые, откуда столько деловых... вот. Курсор останавливается на цепочке писем с совершенно нечитаемым названием. Адрес получателя — lagarta@poste.fr. Местный ящик, редкое имя — без цифр, без подчёркиваний, без повторов букв. О чём это мне говорит?

Открываю меню. Длинный хвост переписки тут же выскакивает передо мной и дёргается, постепенно подгружаясь. Lagarta. Яростно верчу колёсико мыши, прокручивая список вниз. Огромное количество текста на незнакомом языке. Подключаюсь к интернету, захожу в автоматический переводчик, вставляю туда случайный отрывок из одного письма. Определение языка — "поиск не дал результатов". Забиваю в поисковик — несколько случайных ссылок с опечатками и альтернативным написанием. Значит, несуществующий язык... Тайный код? Детские игры в придумывание языков? Ничего не понимаю.

Иду дальше. Цифры. Числа. Они договариваются о встрече. Вот где он был 3 мая, когда я звала его на концерт "The Thugs". И 12 июня. В мой день рождения. Листаю ниже. Встречи. Чаще, больше. Я понимаю только даты. И вспоминаю, что было в каждый из этих дней, и что он говорил мне, чтобы избежать встречи. Каждый раз что-то новое, иногда замысловатое, иногда совсем простое. И я верила, каждый раз.

Сегодняшний день. Сообщение совсем короткое, но к нему приложены два файла. Архив и видео. Я с опаской озираюсь, как будто за эти 15 минут могло что-то измениться, как будто кто-то может подсматривать и подслушивать. Глубоко вдыхаю и нажимаю "Воспроизвести".

В первые несколько секунд на экране ничего нет, из колонок доносятся только шипение и хруст. Потом за кадром раздаётся короткий смешок, камера переворачивается, и весь экран заполняет лицо женщины из BMW. У неё действительно острые скулы и тонкий прямой нос. Глаза — под небольшим углом, как будто азиатские, хотя больше ничего подобного в чертах лица не заметно, — и почему-то словно отсвечивают серебром. Но удивляет не это. По бокам лица, под ушами, виднеются два отростка-щупальца, похожие на усики вьющегося растения. Женщина улыбается, говорит отрывистые шипящие слова в камеру, и, лишь только выражение её лица меняется, усики дёргаются то вправо, то влево, закручиваются в спирали и опадают вниз — всё это так быстро, что разглядеть их в подробностях невозможно.

— Хъейёши, хи!

Фокус камеры отдаляется. Женщина стоит посреди отделанной по последней моде комнаты перед большим, в полстены, домашним кинотеатром.

— Мээриш малак.

Его голос за кадром. Это он снимает. Сердце снова замирает, совсем как сегодня днём. Нет, в этот раз по-другому.

— Мээриш-хщ калаэ куши ла.

Она берёт пульт со столика и включает телевизор. Пытается разобраться в настройках. На ней только короткие бриджи и свободная блузка; под полупрозрачной тканью не видно полоски бюстгальтера.

— Мрью да.

Это значит "дай сюда", или "давай я". Он забирает пульт у неё из рук — камера болтается из стороны в сторону, выхватывая из полутьмы куски стен с обоями пастельных цветов, абстрактные картины, фигурные лампы на стене — и несколькими нажатиями включает проигрыватель. Экран телевизора слегка отсвечивает на записи, на нём двигаются неясные фигуры, эхом разносятся голоса.

— Шхьярэа ла? — спрашивает женщина.

— Мора. Мора хи.

Оба поворачиваются к экрану. Я вглядываюсь и различаю белёсый прямоугольник на сером фоне. Расстеленная двуспальная кровать. Перед камерой, там, в телевизоре, проскальзывает тёмный силуэт.

— Ну что, готово?

— Сейчас, только поставлю получше.

— Давай уже. Ты меня сюда привёл зачем? Копается в этих своих...

— Сейчас покажу, зачем.

Фигура снова появляется в кадре и встаёт в темноте рядом с постелью. На ней сиреневый пуловер и джинсы с заниженной талией. Плавными шагами, изображая кошку, она приближается к камере.

— Шхумарэиши, суала хэ, - насмешливо отзывается женщина на переднем плане. Оператор согласно хмыкает за кадром.

На записи он подходит ко мне, встаёт на колени и начинает раздевать. Расстёгивает пуговицу на джинсах. Я помню его горячее дыхание на моём животе, помню, как дрожала, как в первый раз, потому что тогда он впервые снимал. Тогда...

Повторяя происходящее на экране, он выходит из-за камеры и обнимает женщину за плечи. Она поворачивает голову и целует его. Тонкие усики гладят его по щекам, забираются за уши, играют с волосами. Он отстраняется, поворачивает её лицом к себе и медленно опускается вниз, нащупывая молнию на бриджах. Я вижу её лицо: она блаженно улыбается, запрокинув голову и закрыв глаза. Сзади из колонок доносится мой негромкий стон, и с её губ срывается короткий смешок. Она приоткрывает глаза и, щурясь, смотрит прямо в объектив, как будто видит меня с другой стороны. Звуки становятся всё громче. Это я. Я — звезда. Я — фон.

Палец на кнопке мыши сам нажимает на крестик в углу дисплея. Видео прерывается. На экране. На экране оно закончилось, но только там. Я по-прежнему слышу собственные стоны, вижу её издевательскую улыбку. Заторможенная, как во сне, хочу выйти из программы, но тут вспоминаю про другой файл. Архив. Подписанный моим именем. Мне почему-то хочется спать. Я зажмуриваюсь и нажимаю "Открыть".

"8-800". Модное заведение. Новые блестящие двери, металлоискатели, фейс-контроль. Сигнал телефона слабый, но программа синхронизации не ошибается — он где-то здесь.

Я в полном облачении — подновила потёкший макияж, оправила одежду, снова надела каблуки. Я попаду внутрь — мне нужно знать, почему он так сделал. Почему так поступил с моей работой... и со мной. Мне важно знать.

Охранник почти не смотрит на меня, и я прохожу внутрь. Иду по длинному полутёмному коридору с полом, ритмично сотрясающимся от звучащей изнутри музыки. Раздражающие звуки клубной электроники нарастают, и вместе с ними приходит тошнота. Я иду, как пьяная балерина, стараясь шагать по одной линии. Из дверей впереди выскакивает пара хихикающих девчонок с гнёздами на голове, и я проскальзываю в главный зал.

Когда он в последний раз смотрел на меня так, как смотрел раньше, как обязан смотреть? Всё вокруг тонет в мерцании стробоскопа и вое колонок, люди дёргаются, как червяки на крючках, но в этом тумане я вижу гораздо больше, чем видела в последние несколько недель. Его опоздания, отгулы, странные "болезни"... как я могла не видеть? Я могла. Так просто было не обращать внимания. В горле застыл болезненный, горький комок, кровь прилила к голове, но слёзы не шли, как будто закончились там, в тёмном зале, перед монитором.

Я чувствую лёгкий толчок. Что-то прохладное льётся мне на ногу. Мужчина с длинными тускло-розовыми волосами матерится и без особенных намерений замахивается на меня бокалом из-под коктейля. Я никак не реагирую и иду дальше. Дикий танцпол остался позади, колонки стучат и гремят за спиной. Прищуриваюсь, чтобы получше разглядеть сереющие в полутьме очертания. Низкий стеклянный столик, короткий диван с мягкими подлокотниками. На левом краю, закинув ногу на ногу, сидит крашеная блондинка с телефоном в когтистых руках. Справа развалилась на спинке целующаяся парочка. Она наклонилась к нему, или к ней, положив одну ладонь на колено, а другой рукой обняв за плечи. Что-то слегка защекотало в животе — приятно, но беспокойно. Она отклонилась в сторону, улыбнулась, облизала губы. Два усика затрепыхались над щеками и исчезли в темноте.

— Эй, ты что здесь делаешь?

Лёд. Я глыба льда. Где же слёзы. Пожалуйста.

— Это кто такая?

— Это... ну, деловой... партнёр.

Он улыбается. Пожалуйста. Пожалуйста.

— А, с плёнки... это она?

— Да-да.

Она.

— Она ещё помогала мне с моим проектом. Ну, я рассказывал.

У меня даже нет сил сказать "почему". Остались только я и мой комок, не дающий пройти слезам. А это насекомое снова придвигается к нему, проводит рукой по его щеке, наклоняется ближе, и

Её лицо изменяется. Как будто мгновенно стёрлась вся краска, вся уверенность. Кончик тонкого усика отрывается и падает на землю, а в следующий миг из широкой щели на шее брызгает фонтанчик крови. Ещё один. Она хватается за горло и падает на подлокотник, стеклянные глаза без зрачков вот-вот выскочат из орбит. С каким-то отупевшим удивлением смотрю на пластиковое лезвие в своей руке. Что-то щёлкнуло внутри, и я перестала чувствовать. Они очень лёгкие и острые, ими можно резать что угодно. В самом деле.

Краем глаза вижу, как рванулась со своего места блондинка. Нельзя, чтобы кто-то ушёл. Почему? Нельзя. Когда я подскакиваю к ней, он встаёт и делает шаг ко мне, вероятно, чтобы остановить. Я оборачиваюсь, на ходу выхватывая из кармана второй нож.

Невада открыла глаза. Тело всё ещё ныло, неохотно приходя в себя, как после наркоза. Слегка саднила нижняя губа, видимо, рассечённая при ударе о перегородку. Наслышанная о действии паралитического оружия, Невада принюхалась, но ничего неприятного не почувствовала. Проверять не хотелось.

В узком пространстве между двумя турникетами царил спокойный, даже уютный полумрак. Серебристые столбы приняли на себя основной удар — один на треть прогнулся под упавшей на неё колонной, другой держал на себе шаткую груду камней, которая по всем законам должна была упасть, но не падала, тем самым сохраняя Неваде жизнь. Повсюду виднелись только завалы без единого просвета. Пространство между колоннами по ту сторону стеклянных дверей было наполовину завалено камнями размером с кулак. То же могло быть и здесь. Повезло.

Невада развела ладони в стороны и всмотрелась в глубину. Интересный источник света. Молочно-белый, спокойный, кажущийся то холодным, то мягким и дружелюбным. И эта огненная искорка, то и дело пробегающая по поверхности... Если всё это вообще свет. И если я в данный момент действительно здесь, а не где-то ещё. Сейчас я одновременно Невада, таинственная женщина-хакер вне закона, и простушка Бри с первой кровью на лезвии ножа. По привычке проверяю свои ножи — три в левом кармане, три в правом. Самым старым уже несколько лет — два классических канцелярских ножа с выдвигающимся металлическим лезвием, разбитым на секции. Но это ерунда, просто старая привычка. Настоящие — вот здесь, на запястьях, в закреплённых прямо на коже гладких кармашках. Если периодически брызгать на них баллончиком "жидкой кожи", никто и не заметит, что они там. Это те самые пластиковые ножи, которыми можно резать всё. Если бы не они, меня бы сейчас здесь не было. Видишь, ничто не проходит зря...

Невада отодвинулась подальше и прислонилась к одному из турникетов. Светящаяся сфера лежала напротив, больше чем наполовину выглядывая из открытой сумки. Невада протянула руки вперёд, ещё, ещё немного. В момент, когда кончики пальцев коснулись прохладной искристой поверхности сферы, Невада снова услышала знакомый глухой хруст и крики, пробивающиеся сквозь гудение электронной музыки.

Глава 4. Стрелки умирают первыми.

Со мной что-то не так. Теперь я знаю точно. Сначала это было весело — попадать в новые и новые места. Я о них и не знала, сидя у себя на крыше. Встречаться с людьми, говорить с людьми — ох, ох. Но сейчас мне так неуютно, так странно. Как будто я собой не управляю, как будто кто-то забрал мой плеер и постоянно меняет музыку, и вместе с ней меняется всё вокруг. Я лежу как под тяжёлым одеялом в темноте. Я видела людей, но они как будто не понимают, что я здесь. Раньше я думала, что это нормально, но сейчас... Меня пугают люди, которые делают что-то без явной причины. Они непредсказуемые. А теперь я вижу, что сама стала такой. Наверное, в этом всё и дело.

Ваша У

— Влево! Влево два!

Уинстон оттолкнулся ногой от рельса и отскочил в сторону. Короткая очередь отрикошетила от стены; одна пуля вжикнула по левому плечу. Ещё пять шагов, и преследователи скрылись за изгибом туннеля.

Уинстон на ходу распахнул полы куртки и выхватил пистолет. Эта погоня может продолжаться долго, но рано или поздно кто-нибудь кого-нибудь подстрелит. А в этом деле хорошо быть первым.

Впереди ещё один поворот. Туннели метро в центре города узкие и извилистые. Уинстон бежал почти вслепую, определяя направление коридора по шпалам под ногами. Сзади показались дёргающиеся вверх-вниз лампочки визоров. Рано или поздно. Уинстон на ходу развернулся и дважды выстрелил, не целясь. В ответ послышалась единственная неточная очередь. Преследователи даже не замедлили бег. Всё, я понял, кто это.

Уинстон ускорился, пытаясь наверстать потерянные при стрельбе метры, забежал за угол и остановился. "Элемент", отряд наёмников "Сабрекорп". Когда-нибудь я должен был с ними встретиться, и, выходит, это случится здесь, за этим поворотом. Присев на корточки, Уинстон растянул между большими пальцами рук серебристую нить. Плохое место, но ничем не хуже всех остальных в этом проклятом коридоре. Правый конец — к стене. Слева, где-то в темноте, силовой кабель, наверняка уже отключённый, но лучше не рисковать. Прикрепляя левый конец нити к рельсу, Уинстон увидел блик света на отполированном колёсами металле и поднял глаза. Туннель тянулся прямо на две сотни метров вперёд, и в самой дали с левой стороны виднелся освещённый прямоугольник.

— По двое!

Не сбавляя темп, Стёрджен и Райли выдвинулись вперёд, Расмуссен и Келли переместились в замыкающие, Хукер остался рядом. Вальц щёлкнул переключателем на виске.

— Задним перейти на пассивный!

Изображение прояснилось; вместо пляшущих впереди тепловых пятен стал чётко виден полутёмный коридор. Вальц слегка подкрутил светочувствительность. За углом определённо был источник света, гораздо ярче, чем еле заметные отблески из туннеля сзади.

— Что там?

— Не вижу!

Вальц завернул за угол и краем глаза увидел блестящую полоску поперёк рельсов.

— Вижу его! Контакт!

Шаги позади стали громче, потом раздался взрыв, ещё один, два взрыва. Значит, две из трёх "трясучек" сработали, среагировав на ударную волну от "растяжки". Уинстон оглянулся. С туннелем ничего не случилось — что ему будет. Но всё равно, это несколько секунд в мою пользу. Один — ноль.

Уинстон вбежал на короткую платформу, освещённую единственной длинной лампой под потолком. Что-то вроде сервисной станции. Или недостроенной — вокруг леса и цементная пыль. Если это "Элемент", во второй раз фокус с растяжками не пройдёт. Но это не всё, что у меня есть. Их шестеро, один, по крайней мере, устранён. Штурмовые винтовки с подствольником, полуавтоматические "глоки", ножи; бронезащита второго типа, военного образца, приборы ночного видения. Если вы — последнее, что есть у Корпорации, всё должно закончиться сегодня.

Готово. Уинстон закрыл сумку, поднялся на ноги и скользнул в ближайшую дверь. По крутой лестнице поднялся на второй этаж, в короткую галерею между ближним и дальним выходами, и замер у узкого слухового окна.

— Нет, я не согласна. — Сара характерным жестом потёрла переносицу. — Моё творчество важнее.

Уинстон устало выдохнул. Этот разговор повторялся снова и снова в последние два месяца, он знал его по ролям наизусть.

— Но Кристина...

— Кристина поймёт, обязательно поймёт, когда вырастет. Понимаешь — это действительно нечто важное в моей жизни...

— Давай рассуждать разумно. Подумай о будущем...

— Не говори мне про будущее. Кто угодно, только не ты. Ты уже лишил меня будущего, когда привёз в эту... А теперь, когда я наконец-то нашла своё призвание здесь, хочешь увезти и отсюда.

Уинстон вздохнул ещё тяжелее и опустил глаза. Он уже давно старался не спорить с Сарой ни по какому поводу, даже по самому незначительному. Но этот разговор нужно было продолжать — ради Кристины.

— Пусть так. Но ты вправду думаешь, что Кристине будет интересно жить здесь? В четырнадцать, шестнадцать, двадцать лет?

— Спроси у неё сам.

Ну, конечно. Спроси восьмилетнюю девочку, согласна ли она с мамочкой. Уинстон почесал в затылке и посмотрел в сторону. Кажется, сегодня поле снова не за мной. Я попробую ещё раз, обязательно.

В глубине комнаты на мольберте стояла последняя картина Сары. Она уже давно не рисует ничего такого, на что люди показывают пальцем и говорят "Что за странная хрень?". Наверное, мне они даже нравятся, хотя я в этом ничего не понимаю. Но жертвовать будущим нашей Кристины ради этого...

Уинстон попытался всмотреться в картину, но в глазах странно плыло, взгляд никак не останавливался в одной точке, в ушах стоял тонкий писк.

— Двое вверх, прикрываю!

Стена перед глазами всё ещё колебалась от удара; голос донёсся как будто издалека. В окно Уинстон увидел, как один из наёмников отходит назад с дымящейся винтовкой в руках; другой запрыгнул на платформу и двинулся вперёд, перепрыгивая через многочисленные натянутые между лесами нити. Вот он задел один из низко висящих шнуров, и бомба сработала, но гораздо правее; он медленно упал на землю, контуженный, но почти невредимый. На пол брызнули осколки; Уинстон поспешно ушёл с линии огня у окна и бросился вперёд по галерее. Снизу раздался нечленораздельный крик. Боковым зрением Уинстон увидел, как в ближайшее окно влетает что-то тёмное и с глухим звяканьем падает на пол. Он наклонился, прыгнул вперёд и перекатился через голову, оказавшись прямо перед лестницей. Уже ощущая за спиной волнующийся поток воздуха перед ударной волной, Уинстон нырнул вниз.

Справа полыхнуло. Расмуссен осел вниз, оборвав всё ещё не задетые нити, но больше взрывов не последовало. Перепрыгнув через последнюю фальшивую "растяжку", Вальц прижался к стене напротив и вскинул руку с мини-комом. Справа на втором этаже раздался взрыв.

— Стэдж! К тебе!

Стёрджен был уже внутри. Во всполохе взрыва он увидел катящийся на него по ступенькам грязно-серый клубок и, вместо того, чтобы отойти с дороги, вскинул автомат. Мгновение спустя Уинстон сбил его с ног; очередь ушла в потолок. Оба вскочили на ноги. Уинстон выхватил пистолет и выстрелил в упор; невредимый под бронежилетом Стёрджен полоснул ножом по запястью Уинстона, и тот выронил оружие. Другой рукой ему удалось отразить колющий удар в живот, но быстрый удар кулаком в солнечное сплетение заставил его отшатнуться. Когда Стёрджен уже выхватил из кобуры "глок", Уинстон тряхнул окровавленной левой рукой и с силой выбросил её вперёд. Крошечный чёрный шарик выскользнул из рукава Уинстона, ударился о шлем Стёрджена и вспыхнул, превратившись в облако чёрной пыли. Уинстон подскочил к мгновенно ослепшему противнику, одним движением прикрепил к его груди липкий чёрный пакет, выкрутил всё ещё сжимающую пистолет руку назад и, не отпуская, вытолкнул его в дверной проём.

Из своего укрытия за краем платформы Келли увидел в дверях силуэт Стёрджена. В следующий момент платформу сотряс приглушённый взрыв. Келли прицелился. Остов Стёрджена как будто сам по себе прошёл два шага вперёд в облачке сизого дыма, Уинстон слегка отклонил тело в сторону и взмахнул рукавом поверх его головы. Келли прицелился. Всё ещё лежавший посреди площадки Расмуссен зашевелился и попытался сесть. Отдаваясь эхом в туннеле, почти одновременно раздались несколько хлопков. Множество ярких вспышек заставили Келли прищуриться от боли, но пострадал только правый глаз — левый, защищённый визором, был цел.

Платформу окутал едкий чёрный туман. Сквозь него просматривался второй этаж и смутно виднелась левая дверь, но правая сторона полностью погрузилась во мрак. Действуя почти на автомате, Келли выпустил длинную очередь туда, где до взрыва находился противник, и перебежал на 10 шагов вправо по путям. Несколько секунд на площадке стояла тишина. Затем послышался негромкий вскрик и два выстрела. Келли точно определил, откуда исходили звуки, но заколебался — был риск вслепую попасть в Расмуссена. Если тот ещё жив. Келли бросил взгляд на дисплей. Он был тут, прямо перед ним.

Оглушённый взрывами и стрельбой, Келли с трудом расслышал стук и лязг металла на каменном полу. Повернув голову влево, он увидел, как на пути упали и покатились к рельсам две круглые гранаты. С трудом осознавая, что делает, Келли выронил автомат, изо всех сил оттолкнулся обеими руками от края платформы и покатился прочь от путей. Взрыв раздался секундой позже. Келли почувствовал, как затрясся пол, остановился и открыл глаза.

Видимость из правого окна была совершенно нулевой. Вальц перебежал к левому и успел увидеть, как человек в сером плаще выходит из тумана, встаёт над лежащей на полу фигурой Келли и дважды стреляет в голову. Вальц вскинул винтовку и поймал его в перекрестье прицела.

Было слишком поздно. Райли подорвался на "растяжке" в туннеле. Хукеру оторвало полноги и посекло осколками, он убит или сильно ранен. Стёрджен, Расмуссен, Келли — все они лежат здесь. Я остался один. Вальц неожиданно для себя почувствовал какое-то извращённое удовольствие держать на мушке подонка, убившего всех его ребят. Последний отомстит за всех, последний — самый сильный, самый умный, самый приспособленный.

Человек на платформе обернулся и посмотрел прямо на Вальца, не поднимая оружия. Вальц увидел сорокалетнего мужчину, заросшего щетиной, с припухшим усталым лицом и нечёсаной копной седеющих тёмных волос. Сквозь тающий туман в правой руке мужчины была видна штурмовая винтовка Расмуссена, а в левой — пластиковая панель с кнопками, похожая на пульт от телевизора.

В последнюю секунду Вальц подумал, что ожидал увидеть на его лице ехидную усмешку победителя. Но Уинстон только сморщился, как от боли, и нажал на кнопку.

Чёрный дым медленно поднимался над домами, полностью скрывая нижние этажи небоскрёба "Спайр" и неотвратимо приближаясь к застеклённой смотровой площадке. В воздухе уже ощущался едкий запах гари, смешанный с лёгким ароматом озона от стоящих в пробке машин.

Сергеев с ходу перебежал радиальную улицу, чуть не попав под выезжающий из подворотни пикап. Впереди уже маячила мигалка "скорой помощи". "Скорая" с трудом продиралась сквозь неровную мозаику заехавших на специальную полосу машин-нарушителей. До боли знакомая полицейская сирена выла далеко позади, где-то в районе намертво стоящей в часы пик Эйв-22. Когда до поворота оставалось полсотни метров, Сергеев перешёл на бег.

Вход на станцию, располагающийся почти у самого здания, выглядел почти невредимым. Дым валил не из дверей, а из вентиляционных шахт поблизости. На площади перед высоткой стояла каким-то чудом пробравшаяся через заторы машина экстренной службы; на другой стороне, в изрядном отдалении от входа, столпилось несколько десятков людей.

— Сержант Сергеев, полицейское управление. Что здесь происходит?

Спасатели поочерёдно экипировались, доставая снаряжение из боковых люков машины. Те трое, что уже оделись и подошли ко входу, в полном облачении были совершенно неразличимы, поэтому Сергеев решил обратиться к первому.

— Сержант Миллс, ЭСС, — ответил из-под закрытого шлема басовитый женский голос. — Поступило сообщение о взрывах. Потом о пожаре. Ещё две бригады в пути, мы первые.

Сергеев посмотрел на собравшихся на площади людей, потом — на теряющийся во тьме вход на станцию внизу лестницы. К Миллс подтянулись ещё трое спасателей; один от машины направился в противоположную сторону, к толпе.

— Кто-нибудь обращался за медпомощью?

— Сейчас узнаем... Ну, то есть, до сих пор — нет.

— Что-нибудь ещё сообщали о происшедшем?

— Вы знаете всё, что я знаю, — Миллс подняла вверх руки в толстых перчатках. — Если больше вопросов нет...

— Сергеев!

Сергеев обернулся. С другой стороны площади, слегка прихрамывая, шагала Ксэ. Сначала Сергеев даже не понял, кто к нему обращается — лейтенант никогда не называла его по фамилии, — но потом вспомнил про Миллс и всё понял. Как всегда — непогрешимая Ксэ.

Она выглядела потрёпанной. Кровоподтёки на щеке и руках, глубокая царапина на голове, местами порванная одежда, нет привычного плаща, скрывающего оружие.

— Я ждала вас, сержант. Вы мне нужны.

— Почему вы не позвонили? Что случилось?

— Телефон сломан. Видимо, разлитая вода в кафе. Станцию намеренно подорвали, перед этим эвакуировав всех пассажиров. Аннет Ивейн работает не одна, у неё есть сообщница.

— Кто?..

— Наоми Расс.

Сергеев на миг замолчал, переваривая услышанное.

— Э... что у вас с головой? — раздался мужской голос из группы спасателей. Ксэ дотронулась до ранки на голове и посмотрела на следы крови на ладони.

— Кровотечение несильное, ничего серьёзного. Мне окажут помощь.

— Но... почему такого цвета?..

Сергеев ещё раз в изумлении поглядел на Ксэ. И вправду, почему?

— Нормальная кровь, — откомментировал другой спасатель.

— Кровь как кровь. — Миллс повернула голову в шлеме к Сергееву. — Нам надо начинать. Там пожар. Но если это вправду был взрыв, нам понадобятся ещё люди, а не все эти прибамбасы. Саркисян, иди, скажи Хербу, чтобы опросил людей — вдруг кто-то знает, где могли остаться люди. Остальные за мной, как обычно, два по три, бегом.

— Подождите, сержант. — Ксэ вытерла окровавленную ладонь о штанину. — В холле, у эскалаторов, под завалами лежит женщина, около тридцати лет, короткие чёрные волосы, одета в кожаную куртку и джинсы. Если она выжила, нам необходимо задержать и опросить её. Для этого здесь останется сержант Сергеев; пожалуйста, сообщите ему, если обнаружите что-нибудь. Если женщину понадобится госпитализировать, сержант поедет в карете "скорой помощи" вместе с ней. За всеми разъяснениями обращайтесь в полицейское управление N67. Я возвращаюсь в участок, мне нужно проверить мою гипотезу насчёт причастности Расс к нападению на полицию. Сержант, пожалуйста, звоните на стационарный коммутатор участка, пока я не заменю мой коммуникатор. И позвоните стажёру Нансен, скажите, что она нужна мне в офисе.

— Ну... Хорошо, — протянула Миллс. — Ладно, ребята, давайте, давайте, побежали! Сержант?

— Да?

— Будьте тут. Чтобы не бегать, искать вас, если что.

— Хорошо. Я пойду к пострадавшим.

Сергеев обернулся обратно к Ксэ, но она уже заворачивала за угол Эсти-23. На покрытой тонким слоем чёрной пыли мостовой осталась капля полупрозрачной голубоватой крови.

Он подходит ближе, и его силуэт скользит из одного зеркального окна соседнего здания в другое. Я просто выбрала его, как случайную чёрную точку вдалеке, на которую удобно просто смотреть. И сейчас он идёт сюда, к скоплению людей на краю площади.

Он приближается к мужчине в сером плаще, который сидит прямо на мостовой. Садится на корточки рядом с ним, пытается завести разговор. Мужчина закатывает глаза и отворачивается; человек в чёрном резко встаёт.

Они знают.

Он подходит к стоящей рядом старухе в тёмно-синем официальном костюме с жабо. Что-то спрашивает, слушает ответ, идёт дальше, огибая стоящих, сидящих, лежащих на голой плитке людей.

Нет, не знают. Скорее, чуют, внутри, как я. Некоторые из них. Некоторые ходят из стороны в сторону, бормочут себе под нос, качая головой, плачут, спрятав лицо в ладони или друг другу на плечо. Другие ничего не понимают, в недоумении блуждают вокруг, прямо как этот человек в чёрном. Полицейский, наверное. Вот он приближается к врачу в розово-рыжей форме. "Ничего особенного, просто посттравматический синдром", — говорит, наверное, медик и сам не верит своим словам. Потому что люди невредимы, на всю эту толпу одна царапина и пара ушибов. И всё же они беспокоятся, плачут, кричат. Они знают. Наверняка знают о том, как ей плохо, и не могут сдержаться. Человек в чёрном обречённо оглядывается на окружающих его людей, а потом поднимает глаза вверх, как будто прямо на меня. В его глазах блестят слёзы. Нет, это в моих. Я часто моргаю, но всё только расплывается, я теряю фокус, теряю последние крошки самообладания, теряю всё. Моя последняя машинка, до сих пор лихорадочно обрабатывавшая информацию, пытаясь уцепиться за внешний мир, давится и умолкает. Сквозь туманную мозаику слёз вижу, как кренится набок серый горизонт. Я падаю на колени, почти не чувствуя удара о твёрдый гудрон крыши. Видишь, видишь, Бриты больше нет, а всё, что было во мне, кроме неё, ты унесла с собой. Ты — всё, что я могу чувствовать, кроме отвращения и боли. Но ты — тоже боль. Под пальцами чувствую шершавый бордюр, за которым, девятью этажами ниже, страдают ещё десятки людей. Ты зачем-то привела нас к себе, приручила, дала поверить во что-то новое, прежде казавшееся невозможным. У тебя нет никакого права бросать нас так, скрывшись под завалами. Я чувствую твоё дыхание всё тише и тише, даже пульсирующая боль в груди стала слабее. Не умирай там. Ты не имеешь права.

Прошу.

Лифчики.

Всё это время мне снились разноцветные лифчики. По возбуждающей цене. Тьфу. Или мне так казалось, пока я не очухался и не понял, что пялюсь в чёртов ящик с чёртовой рекламой. После лифчиков были говорящие коты. Размахивали лапами и пели что-то про новую колу. Блин, отвык уже от этого выноса мозга. Куда я попал?

Под телевизором — стеклянная дверь за занавеской. За стеклом мелькают тени, но ничего не слышно. Стены выкрашены в белый, раздражает. Слева от кровати — тумбочка с вялым цветком в стакане и кучей пластмассовых баночек и коробочек.

Пытаюсь пошевелить рукой, и тут же снаружи раздаётся приятный звон. Из левой руки торчит трубка капельницы. Моя любимая Ана в порядке, наверное, даже лучше, чем всё остальное — всё болит, как будто меня долго чем-то дубасили. Чёрт, это же правда. А Ане хоть бы что, лежит рядом, поблескивает полированными сочленениями. Классная.

Дверь открывается, в палату заходит девчонка в белом халате. Ну, как, что-то среднее между девчонкой и "как вас там, мадам как-то там?" По-дурацки заколотые волосы, сексуальные очки, халатик точно по фигуре, ну, и фигура... нет, точно девчонка.

— Как поживаете, господин... — одна приблизила к глазам чёрный картонный планшет, — господин Блумфилд?

— Чё?

Врачиха поджала губы и улыбнулась.

— Вижу, что хорошо. Сейчас же сообщу вашей жене, что всё в порядке. Вашей жене. Амелии Блумфилд.

Голова как в тумане, но до меня начинает доходить. Амелия — одно из фальшивых имён Неви. Теперь понятно, кто всё это устроил.

— Где я? И где Не... Амелия?

— Где вы? В хороших руках. — Она снова улыбнулась одними губами. — Сейчас я сделаю один укол и позвоню вашей жене. И она всё расскажет сама.

— А... Эм-м...

— Не волнуйтесь, укол будет в капельницу. Никакого членовредительства.

Я бы заржал прямо там, если бы всё так не болело. Без членовредительства, классная шутка. Врачиха достала из кармана что-то вроде пенала с разными шприцами.

— Давно я тут?

— Недавно, несколько часов. Вас прооперировали, внутренние органы не задеты, но я бы не советовала вставать и вообще слишком много двигаться. Всему своё время. — Она воткнула толстый шприц в клапан капельницы и впрыснула внутрь грязно-жёлтую жидкость. — Это антибиотик. Сейчас, возможно, будет немного прохладно.

Что же мне снилось? Что-то такое чёткое, что-то важное... ну не про лифчики же!

Поднимаю глаза на телевизор. И тут же вижу, что...

— Эй! Э... доктор! Сделайте погромче.

— Секундочку.

— Вот. Так лучше слышно?

— ...видим столб дыма, который поднимается из вестибюля станции к...

Не знаю, откуда, но точно знаю: Неви опять во что-то угодила. Опять её спасать. Но не валяться же тут, в конце концов. Правда, Ана?

Коридор пахнет крысами.

Крысы не живут, где попало, по крайней мере, если у них есть выбор. Они селятся там, где побольше еды и поменьше людей. Но еда почти всегда там, где люди.

Поэтому я выбрал этот поворот. У меня вряд ли много времени, и не хотелось бы сейчас плутать в недостроенных тупиках. Этот коридор выглядит посвежее, мне даже чудится сквозняк, хотя тут сложно быть уверенным. И — крысы.

Последний боец "Электрона" стоял прямо на бомбе. Я даже не стал проверять, что от него осталось. С тел остальных троих я собрал оружие, патроны и экипировку, которой они были обвешаны с головы до ног. Всё это стоит бешеных денег, особенно последнее — визоры с тремя режимами, газовые маски с полной химзащитой, автономные спутниковые навигаторы. Видимо, это и вправду были лучшие. Если удастся продать хотя бы что-то — будут деньги на ближайшие операции.

Проход упирается в обшарпанную металлическую дверь. Внизу — полоска дневного света. Прислушиваюсь. В щели тонко завывает ветер; откуда-то доносится едва слышный фон машин. Всё. Осторожно пытаюсь открыть дверь; она подаётся вперёд, но остаётся висеть на с виду хлипком замке, закрытом с другой стороны. Прислушиваюсь ещё раз, потом разбегаюсь и изо всех сил тараню дверь плечом. Язычок замка попросту вылетает из механизма, и дверь открывается.

Я оказываюсь в маленькой светлой комнате с двумя узкими скамьями посреди. Вдоль стен стоят около десятка жестяных шкафчиков для одежды, как в армейской раздевалке. В большом окне на соседней стене видна безлюдная подворотня с мусорными баками. Стена с окном продолжается дальше, уходя за поворот. Дальше — вторая часть комнаты с душем и полками для инструментов. С другой стороны — запертая дверь, новее и крепче той, через которую вошёл я.

Возвращаюсь в угол со шкафчиками и открываю обе сумки. Там, внизу, не было времени осматривать трофеи, нужно было брать всё, что казалось ценным, и уходить. На дне сумки, под винтовками, светился экран мини-коммуникатора. Все эти сенсорные беспроводные штучки-дрючки — слишком новые для меня, я их не понимаю. Я навсегда остался в ХХ веке — с обычными мобильниками без "наворотов", телефонными модемами и кабельным телевидением. Я бы давно научился пользоваться всей этой новой техникой, если бы было надо. А сейчас мне больше нужен не компьютер размером с наручные часы, а деньги, которые можно за него получить.

Экран до сих пор показывает карту. Он даже как-то понял, что я выбрался на поверхность. Белые линии на синем фоне обозначают ближайшие улицы, посередине мерцает красная точка. Видимо, так они отслеживают перемещение друг друга. Почти по наитию прикасаюсь к экрану двумя пальцами и развожу в сторону — изображение увеличивается. Так и есть, это не одна точка, а несколько, слившиеся в одну. Достаю два других коммуникатора — они выключены, но, кажется, это не мешает им передавать сигнал. Возможно, не надо их продавать. Они пригодятся и мне. Чтобы проверить чувствительность датчика, отхожу с включённым коммуникатором к дальней стене.

И ничего не происходит. Сросшиеся красные точки придвигаются к окну вместе со мной, а на месте сумки остаётся пустота. Что за чёрт. Прислоняю коммуникатор к стене, чтобы было видно экран, и отбегаю обратно к сумке.

— У вас всё готово, Эванс?

— Не сомневайтесь. Всё ровно так, как обычно.

— Я вам уже говорил, Эванс, что вы прекрасный работник?

Эванс только улыбнулся и посмотрел на носки ботинок. Вряд ли и вправду от смущения, скорее, по старой привычке подкреплять уже сказанное своеобразным невербальным этикетом. Совсем как я лет пятнадцать назад. Люк положил руки на колени и потянулся, разминая затёкшие от четырёх часов сидячей работы суставы. Вам ещё расти и расти, Эванс.

— Господин директор.

— Да?

— Я уже давно задаюсь вопросом: зачем каждый раз такие приготовления? Господин Копф — глава компании, и отношение к нему должно быть соответствующее, это естественно. Но я знаю, что с другими руководителями он встречается в более... рабочей обстановке. Почему же с вами — так? Если это что-то личное, конечно, я не хочу знать ответ, и...

— Вы хотите знать ответ, Эванс. Иначе не задали бы вопрос. Вы иногда заставляете меня говорить очевидные вещи. — Теперь синхронно заулыбались оба — сидящий за столом и стоящий напротив. — Разумеется, никто из нас не чувствует необходимости в таких церемониях. Мсье Копф за свою жизнь побывал на достаточном количестве оригинальных, неподражаемых приёмов, чтобы устать от всех возможных сюрпризов по отдельности. Да и меня уже давно мало забавляет однообразная статусная роскошь. Но вот в чём дело — такое обращение, такой приём — давно не просто формальность, а часть моего образа, часть меня. Убрать их — и не станет Александра Люка, которого знают все. Как если убрать Эйфелеву башню из Парижа или переделать фрески в Сикстинской капелле. Всё останется так же, как прежде, кроме одного — целостности образа. Торговая марка уже есть, и менять её без веских причин мне не кажется разумным. Примерно по этой же причине в ХVIII-XIX веках давали так много балов. Балы устраивали даже те, кому заведомо нечем за них платить — устраивали не потому, что так сильно любили вальс или консоме из куропатки, а потому, что эти светские рауты были частью их образа, их марки. Это и есть настоящий аристократ — такой человек, чей образ перерос его маленькое, незначительное "я". Когда я впервые понял, что у меня самого...

— Господин директор?

— Да, Мила, я вас слушаю.

Голос Милы доносился из чёрной капли микрофона на столе. Эванс притворился, что разглядывает стену.

— Господин Копф просил передать, что задерживается на 15 минут. И... ещё.

— Я весь в нетерпении, Мила, продолжайте.

— Я не уверена, что стоит говорить это по внутренней связи. Это по поводу ваших вчерашних указаний.

Эванс поднял глаза и посмотрел на Люка. Люк ответил ему прямым, немигающим взглядом.

— Оставайтесь, Эванс. Только знайте: мы теперь в одной лодке. Говорите, Мила.

Я нашёл бритву в третьем шкафчике от окна. Многоразовая, старая, с торчащими из-под лезвия грязными волосками. Сойдёт. Это должно помочь.

Снова подхожу к раковине, вынимаю оттуда последние клочки волос и бросаю их на сваленную в углу одежду. В зеркале над умывальником видно, как зреет на груди багровый след от удара. Поднимаю бритву и делаю первые несколько движений, осторожно выбривая левый висок. Лезвие идёт легко, почти без усилий.

Я уже шестнадцать операций в этом городе. Больше года. Но я сам для себя не считаю время в днях — только во взрывах и диверсиях. В том, что имеет значение. Я веду войну, а в войне важны только победы, даже такие, как у меня, промежуточные и почти ничего не меняющие. Когда-то я верил в возможность большой, окончательной победы. Не помню, когда перестал. Теперь следующий взрыв — мой потолок, я не знаю, что будет после, и мне не очень интересно. Так нас учили — пока конфликт не закончен, важна только победа на следующем участке, следующая вылазка или зачистка. Хорошая философия, подкреплённая техниками мозгоправов из штаба. Я слишком серьёзно воспринял всё это, ребята. Я действительно забыл всё, не относящееся к моей войне, до тех пор, пока она не закончится — а она не закончится. Те две вспышки — в туннеле прямо рядом со "Спайр" и на недостроенной станции — наверное, реакция на стресс. Мне уже давно не грозила такая опасность, как сегодня, я слишком привык к пустынным подвалам и толстым охранникам. А может, просто этот метод не рассчитан не такой долгий срок.

Беру бритву в другую руку, чтобы добраться до левой стороны затылка. Из-за одного из этих "озарений" меня чуть не прикончили. Нужно сделать так, чтобы это больше не повторилось. Сейчас мне хочется, наоборот, вспомнить больше, узнать, кем я был раньше, где сейчас Кристина и Сара, почему всё так изменилось.

Неловко провожу бритвой по затылку. Кожу жжёт от пореза, на голую спину капает кровь. Потом наведу красоту, за мной уже могли послать кого-нибудь ещё.

Нет, эту роскошь я не могу себе позволить. Если сейчас вспомнить всё, оно разом обрушится на меня, лишит твёрдости духа. Как я после этого смогу жить, как жил до сих пор? Заканчиваю бритьё, мою голову под струёй холодной воды и отхожу в сторону, к двери. В углу, где лежит одежда, по-прежнему теснятся красные точки. Ещё несколько указывают на раковину. У двери пусто. Я снова невидим. Когда я вообще успел подцепить что-то?

В первом шкафчике висит жёлтая с чёрным прорезиненная куртка и штаны, что-то вроде спецодежды сантехника. Как раз мой размер. Остановив кровь из пореза, надеваю куртку и беру сумки с оружием. Сквозняк из окна приятно обдувает грязное тело. Возможно, всё не так плохо. Я по-прежнему на свободе и на ногах. Я только что уничтожил тех, кто угрожал мне больше всего. Я уже знаю, где будет следующий взрыв, и какой ущерб понесёт компания. После него так же спланирую новый. Я редко об этом задумываюсь, но до сих пор у меня всё очень хорошо получалось. А значит, нет причин останавливаться.

Я уничтожу "Сабрекорп".

— Грустно это.

Блондинка повернула голову.

— Сидеть так часами и ничего не заказывать, как будто кто-то должен прийти.

Она посмотрела на стоящую перед рыжей кофейную чашку с ободком засохшей молочной пены по краям. Перед ней самой стояли два шота из-под "Джонни Уокера" и недопитый бокал с "александром".

— А?.. Что?

Рыжая быстро отвела глаза и, краснея, забормотала:

— Извините... не надо было так говорить, это первый раз, когда я так с кем-то...

— Ничего, ничего страшного. Никто не придёт.

Я знаю этот взгляд, видел множество раз. Блондинка сказала "никто не придёт", а её взгляд сказал "он не придёт". Или она. Кто-то конкретный не придёт к ней ни сюда, ни куда-то ещё.

Через пару секунд она уже опомнилась и выдавила натяжную улыбку.

— А раз так, можно что-нибудь заказать. Вы что будете?

Рыжая заколебалась.

— К-кофе.

Не уверен, что продал бы ей что-то покрепче — она выглядит лет на 15, хотя взгляд суровый. Зато симпатичное личико, и цвет волос — пара прядей выбивается из-под капюшона толстовки. Слишком уж я люблю малолеток. Это плохо.

Блондинка подозвала меня и тихим голоском заказала чёрный кофе и дайкири. От неё здорово пахло выпивкой — типичная блонди, напивающаяся сладкими коктейлями.

Я отошёл к кофемашине и увидел, как рыжая снова отводит взгляд от лица блондинки. Как будто боится смотреть людям в глаза. Если она и вправду малолетка, то понятно, но что она тогда тут делает?

Два старика у дальнего края стойки начали о чём-то громко спорить, перекрикивая шум почти полного бара и матч "Бенфика-Аякс" по телевизору. Надо их как-то разрядить, что ли. Я поставил кофе перед рыжей — ни даже "спасибо" — и отошёл.

— Был тяжёлый день?

— Как... А откуда...

— Утомлённый образ... то есть вид. У меня всегда такой, когда не высплюсь.

Старики получили по новому стакану пива и успокоились. Людям обычно всё равно, о чём спорить. Отвлечь их чем-нибудь — и не вспомнят, о чём был разговор. А в баре так и подавно.

— Да, вроде того. Тяжёлый.

Я бы сказал, что у рыжей просто неслабое похмелье. Или ломка. Чёрные круги под глазами, трясущиеся руки, не может смотреть на алкоголь. Когда я вернулся, она всё ещё изучала руки блондинки — маленькие, смуглые, беспокойные, как вся она сама.

— У меня тоже был ужасный день, почти сутки работы без перерыва. Меня отпустили отдохнуть, а я... вот. Перенапряглась, наверное.

Женщины почему-то думают, что, если намазаться в три слоя косметикой, не будет заметно красных глаз. Я под этим гримом ясно видел, что блондинка долго плакала, так, что веки распухли, а щёки пошли красными пятнами.

— У меня пропал близкий человек.

Я поставил бокал перед блондинкой, но та даже не обратила внимания.

— Как это?

— Сложно объяснить. Просто пропал. Умер. Или жив, но я ничем не могу ему помочь. Этого бы не случилось, если бы я была рядом.

Блондинка молча опустила голову, по-прежнему не глядя на коктейль.

— Это всё такое новое для меня. Находить кого-то, терять кого-то. Даже зайти в бар... представляешь, я чуть со страха не умерла, когда только сюда зашла.

За стойкой неподалёку устроились мужчина средних лет в деловом костюме и усталого вида женщина в кожанке. Я пошёл к ним, продолжая слушать.

— Правда? Никогда раньше не посещала... не была в баре?

— Думаю, нет. Я не помню. Но я точно не смогу сейчас взять и спросить... не знаю, пива. Все мои машинки никуда не годятся.

— Что?

— Ничего, это... так. Ничего.

— Ладно...

Блондинка наконец обнаружила перед собой коктейль и пила маленькими глотками. Рыжая, воспользовавшись моментом, снова смотрела на блондинку сбоку.

— Я тебя понимаю. Мне тоже всё трудно даётся. Когда я училась, некоторые смотрели на меня так... снизу вверх. Как будто я гений какой-то. А я просто зубрила всё подряд, иногда не понимала, что зубрю, и всё равно. И с барами у меня было не лучше — пригодилась... понадобилась длительная дрессировка.

Она вяло улыбнулась. Я заметил, как изменился взгляд рыжей — открылся, осмелел. Теперь я бы не дал ей 15, она взрослее, просто слишком усталая и забитая. Эти разговоры в баре здорово раскрепощают. Зачем-то же люди сюда ходят.

— А ты? Что с тобой случилось?

Блондинка медленно повернулась. Пятнадцать минут болтовни ни о чём её будто бы отвлекли, но сейчас она снова напряглась, вцепилась руками в стойку.

— Случилось?..

— С тобой что-то не так, я вижу.

Блондинка подумала секунду, сделала ещё глоток коктейля.

— Я всё делаю правильно. И всегда делала. Мне когда-то сказали, что если я буду действовать... делать всё, как полагается, у меня будет всё, что пожелаю. Но того, что мне нужно, нет. Есть всё, кроме того, что я хочу. Знаю, это глупость, жизнь устроена не так, но тогда получается, что вся эта жизнь незачем. Как будто из неё убрали что-то важное, как будто...

— Его отняли у тебя. Твой мир.

Блондинка вскинула голову и изумлённо посмотрела на рыжую. Та не отводила глаз. Её рука придвинулась ближе и легла поверх маленькой смуглой ладони.

Я помню тот вечер. Был конец мая, лужайка уже высохла, в окна изнутри бились мухи. На кухне, как всегда по пятницам, готовилась мясная запеканка — не самое моё любимое блюдо, но после голодного рабочего дня было уже не так важно. Сара ушла куда-то наверх, в своё святилище искусства, наверное. Как бы не сгорел наш ужин.

И тогда вернулась Кристина. По вторникам и пятницам она забегала пообедать после уроков, а потом спешила в свои "клубы". В школе Уинслоу их было всего три — хореография, рукоделие и прикладное творчество — и она ходила на все.

Я услышал её шаги в прихожей, и она тут же, не разуваясь, влетела в мой кабинет.

— Пап, гляди, что я сделала!!..

Я оторвался от книги — "Уловка-22" Хеллера, кажется — и обернулся к ней.

— Во!

В руке она держала длинную палочку с бечёвкой, на конце которой болтался разукрашенный гуашью деревянный шар размером с яблоко. Она ещё раз потрясла им перед моим носом, не сводя с меня глаз. Я шутливо нахмурил брови.

— Хм-м... Проблематично... Что бы это могло быть...

— Это Земля! Мистер Стивенс показал, как делать резьбу на дереве и вставлять вот такие вот штырьки, теперь к ним можно привязать, что захочешь. Берти раскрасил свой в красный и сделал Марс, а Дебра из второго класса...

— Нет, что у тебя на ногах?

Кристина надула губы, но покорно стащила с себя босоножки и отнесла их в прихожую.

— А что, очень даже неплохо, — сказал я, вертя "Землю" перед собой. — Может, ты хочешь стать астрономом?

— А... а как это делается? — По дороге из прихожей Кристина захватила из холодильника припасённый со вчерашнего дня вафельный рожок и теперь сосредоточенно обгрызала с верхушки глазурь.

— Ну, для начала нужно не портить себе аппетит сладостями перед ужином. — Она только зыркнула на меня и продолжила грызть рожок. — А потом — думаю, можно будет устроить тебя в астрономический кружок, а там как понравится.

— В Финиксе?

— Да. Это большой город, там всё есть, вот увидишь.

— Мама говорит, что не хочет ехать в Финикс.

— Мы с мамой ещё поговорим об этом. Всё будет хорошо.

— Я знаю, пап.

Не отрываясь от мороженого, она медленно подошла ближе. И вдруг, без предупреждения, наклонила голову и прыгнула вперёд, пытаясь ухватить зубами всё ещё висящий передо мной шар.

— Ам!

Первый прыжок не удался, и она присела прямо под шаром, смешно хлопая глазами.

— Я рыба! Ам!

Как только она выпрыгнула вверх, я ухватил её под мышки и прижал к себе. Она захихикала и замахала руками, пытаясь вырваться. Обгрызенное мороженое угодило мне в нос, и я тоже начал смеяться, медленно, густо, как Санта-Клаус в рождественской рекламе по телевизору. Потом я ослабил хватку и поставил Кристину перед собой. Я смотрел на неё, а она — на меня, улыбаясь до ушей. Это длилось какие-то три секунды — её невозможно удержать на месте — но я помню всё. Её растрёпанные русые волосы, чистые голубенькие глаза, неотмываемое чернильное пятно на джемпере. Когда я, убегая от неизвестно как выследившей меня охраны "Сабрекорп", вбежал в туннель, я на мгновение увидел именно это — разгорячённую, улыбающуюся Кристину. С такой нежностью в блестящих от возбуждения глазах. Кристина. Это продолжалось всего секунду, но я вспомнил огромное количество вещей — книгу, ужин, дом, город... Вероятно, так работает этот механизм забывания — один-единственный образ может сломать всю систему. И этого я не могу допустить. Сейчас не время.

Двери вагона открылись, и я вышел на платформу. Стоявший рядом на перроне мужчина покосился на меня и пошёл к другой двери. Видимо, этот костюм сделал меня ещё привлекательней.

Через несколько секунд поезд отъехал. Я глазами проследил, как последний вагон скрылся в черноте туннеля. Когда всё будет кончено, когда корпорация перестанет существовать, тогда я усилием воли должен сломать мысленный блок и вспомнить всё. А если вдруг не получится, пойду в метро. Кто знает, быть может, мои воспоминания и вправду живут в тёмных туннелях под этим проклятым городом.

Когда мы вошли, в коридоре было темно. Я потянулась к выключателю, но она остановила мою руку.

— Не надо.

Снова это касание. Её прохладная ладонь на моей. Тогда, в баре, в первый раз, от её прикосновения всё будто перевернулось. Внутри что-то полыхнуло... взорвалось, не знаю, как это назвать. Я тут же забыла, о чём мы говорили. О чём?

Она провела меня за руку вперёд, в квадратную комнату с большим окном посередине. Под ногами шуршал мягкий ковёр. Справа от окна, в углу, виднелся край широкой кровати.

Мы встали посреди комнаты друг напротив друга. Она держала меня за плечи. В розовом свечении ночного неба я видела её лицо: она не улыбалась, ничего не говорила, просто стояла и смотрела мне в глаза, только губы медленно шевелились, будто пытались что-то сказать, но никак не выходило. Я часто дышала, и при каждом выдохе из тяжёлой груди к горлу подкатывало что-то, от чего хотелось плакать. Я видела, что её грудь тоже вздымается и опускается быстрее, и от этого было немножко легче. Совсем немножко. И всё это — не открываясь от её огромных, гипнотических глаз, в которых отражалось небо.

— Ты знаешь, что делать? — шёпотом спросила я.

— Нет.

Мы обе рассмеялись. Тихо, дрожа всем телом, чувствуя, как уходит напряжение, которое только росло на улице, у стойки в отеле, в лифте. Мы были больше не чужими друг другу — ещё одна ниточка порвалась во мне, и вдруг стало так тепло. Всё ещё подрагивая от смеха, она медленно, бережно обняла меня, положив голову мне на плечо. Я прижалась крепче, просунув ладони под висящим за её спиной тяжёлым рюкзаком. Её правая рука легла мне талию, а левая мягко гладила по голове. Её волосы на моей щеке, плотные, жёсткие, так прекрасно пахли розовым маслом и ещё чем-то странно солоноватым, что мне никак не удавалось угадать.

Слегка сжав волосы у меня на затылке, она отклонила мою голову назад. Наши взгляды снова встретились — на какую-то секунду. Потом она поцеловала меня.

Всё взорвалось снова. Сжалось, расцвело, заискрилось. Кружилась голова. Не прерывая поцелуя, она коснулась языком моей нижней губы. Я осторожно ответила, ощущая каждую шероховатость её потрескавшихся губ. На вкус она была такой терпкой, почти острой, запретной. И с каждым новым поцелуем я чувствовала, как скопившаяся в груди тяжесть постепенно перетекает в живот. По щекам скатились две горячие слезинки. Она поцеловала меня в уголок рта, а потом в щёку, выпивая солёную влагу. Её волосы снова скользнули по моему лицу — теперь они были мягкими, невесомыми. Сильнее сжав мою талию — я сквозь одежду снова ощутила электризующую прохладу её пальцев — она спустилась ниже. На шее вспыхнул след от поцелуя, горящий, заполняющий меня с головы до ног. Я вдохнула, но не смогла выдохнуть, застыла с открытым ртом, подняв глаза к потолку.

— Что с тобой?

Она отстранилась и смотрела на меня. Я не могла ответить.

— Что с тобой?

— Аа-а-а...

Теперь я целовала её — быстро, жадно, боясь остановиться. Она одним движением сбросила с плеч рюкзак и, держа моё лицо в ладонях, начала раздевать меня. Я расстегнула молнию на её кофте — под ней была простая чёрная футболка. Она уже сняла с меня куртку и искала последнюю пуговицу на рубашке. Мы двигались синхронно, плавно, как будто в танце. Я взялась за края её футболки. Что-то тонкое и гладкое скользнуло у меня по спине.

— Подожди...

— Нет.

Меня словно сбило с ног порывом ветра. Я упала на ковёр, а она взмыла в воздух, вся опутанная длинными тёмными лентами. Я посмотрела на себя и увидела, что ленты оплетают и меня, завиваясь вокруг всего тела. Я в панике дёрнулась, попыталась освободиться, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой. Одна из плетей — волосы! — проползла по коже у меня на животе. От страха перехватило дыхание.

— Стой.

Она висела в нескольких сантиметрах надо мной; её глаза замерли напротив моих. Все те же гипнотизирующие глаза.

— Ты...

— Не бойся.

Таким же голосом она сказала мне "Её отняли у тебя". И сейчас мне вдруг стало всё равно, кто она и что сделала. Я поверила. Я не боялась.

И это был третий взрыв.

— Не хочу отсюда.

Я лежала на постели, укрытой ковром её волос. Это было невероятно. Как и всё этой ночью. Как и всё в ней.

— И не уходи.

Она повернула голову ко мне. Чтобы наши глаза были на одном уровне, она лежала немного выше меня. Она такая маленькая, меньше даже, чем я. И при этом кажется старше. Серьёзнее. Она как будто мужчина, живущий в хрупком женском теле. И при этом столько нежности, столько... Я положила руку ей на живот. Широкая улыбка сама просилась на губы.

— Что?

— Ничего. Плечо чуть-чуть болит.

Она рассмеялась и поцеловала меня в щёку. На самом деле, почти не болело. Она, наверное, не привыкла обращаться с людьми так... аккуратно. В голове вертелось так много вопросов, ни один из которых не хотелось задавать.

— Как тебя зовут?

— Шинейд. Шинейд Томпсон.

— А меня Виктория.

— Ненастоящее?

— Да. Твоё?

— Тоже.

— Сгодится.

— Сгодится.

Мы с улыбкой переглянулись. Широкий веер волос поднялся с постели и опустился мне на грудь, будто одеяло.

— На самом деле, меня зовут Лито. Консуэло.

— Это имя и фамилия?

— Нет, это одно имя. Лито — уменьшительное от Консуэло.

— Ничего себе.

Я высвободила руку из-под покрова и положила её сверху. Этот тёмно-рыжий цвет совсем не контрастирует с моей кожей, они как бы сделаны из одного материала. А её руки, её грудь — такие бледные, как будто никогда не видели солнца.

— Моя мама из Чили. Это она меня так назвала. А папа... был из Швеции. Когда мы только эмигрировали...

Её прохладная ладонь зажала мне рот.

— Не надо. Мне хватит.

Я замолчал на несколько секунд, обдумывая ситуацию. За кого она боится? За себя? За меня? Или просто не хочет меня знать, не хочет привязываться?

— Я Брита.

Нет, не боится. Волнуется.

— Когда мы только переехали, мы никого здесь не знали. Не было денег, а я всё ещё восстанавливалась после... мне было трудно общаться с людьми. И мама учила меня сама, дома, каждый день. А потом папа ушёл, и мне пришлось идти в школу-интернат, чтобы мама могла работать. Это... было очень сложное время. Виктория — Вики — моя единственная школьная подруга. Или это я считала её своей подругой. Мне просто нужно было с кем-то говорить. Особенно по ночам, в начале недели, когда я знала, что мама приедет только в субботу и, может, ещё завезёт гостинец в среду вечером. В 17 я поступила в Академию, и мы с тех пор не виделись. Даже не знаю, где она. Хотела бы я сейчас встретиться с ней и покатать на мотоцикле.

— На мотоцикле?

— У меня есть мотоцикл. Выиграла в лотерею. Шучу. Но это почти правда — меня поселили в общежитии при академии, но я и не подозревала, что мне платят стипендию, и подрабатывала. Я вообще рассеянная. А на третий год обучения вдруг обнаружилось... И я взяла и купила мотоцикл. Мамы тогда уже не было.

Мы обе замолчали. Я чувствовала, как она сжалась, напряглась, обеспокоенная какими-то своими мыслями.

— Шинейд — одна из моих сестёр. Мы были, как сёстры. Жили, учились, думали вместе. Её убили, как и всех остальных. Я одна выжила после того, что...

— А теперь хватит мне. Правда.

Она отвела мою руку от своих губ. Приподнялась на локтях, посмотрела на меня сверху вниз.

— А Томпсон... хм... просто Томпсон.

Мы снова засмеялись.

— Ты не задаёшь вопросов. Ничего не спрашиваешь.

Её локон скользил вверх по моему бедру.

— Мне не интересно. Нет... нет. Мне интересно. Просто я хочу, чтобы всё осталось, как сейчас. Давай оставим всё, как сейчас?..

Вместо ответа она обняла меня, всю, не руками, а... всем вокруг. В мгновение ока я оказалась в коконе мягких, ласкающих нитей. И снова не могла выдохнуть.

— Тот близкий человек, о котором я говорила. Я чувствую, что у него, кроме меня, никого нет. У неё. У меня тоже, но раньше меня это не беспокоило. Раньше — до тебя.

Тяжесть подкатила к горлу так неожиданно. Странно и горько защекотало в носу. А в следующий миг я уже рыдала, уткнувшись носом в её мягкую грудь.

— Ты знаешь меня... всё, что ты говоришь, я уже... если ты можешь быть счастлива, то я...

Она не отвечала, только обхватила мою голову руками, крепче прижимая к себе. Она знает меня лучше, чем я сама. Невероятная.

— М-м. Прекрасно. Где вы их берёте, Люк?

— Если я скажу, они потеряют всякую ценность для вас, ведь так? Я обладаю некоторым опытом в этом вопросе — я знаю, каково жить тем, для кого последним приносящим хоть какое-то удовольствие спортом стало превращение миллионов в миллиарды. Или наоборот — на таком уровне разница невелика. Я знаю, что в нашем существовании маленькими радостями нужно дорожить. Представьте ребёнка, который в любой момент может открыть все мамины буфеты и съесть столько сладкого, сколько захочет. Мы с вами — такие дети. Поэтому позвольте оказать вам услугу и на этот раз оставить ключ от буфета при себе.

— Вам всегда есть что сказать, Люк. Иногда я удивляюсь, как вы не скучаете на вашем нынешнем посту, при всей его многоплановости.

— У меня много хобби. Кстати, о них. Извините, но в ближайшие полминуты я не смогу поддерживать беседу... вы не против?

— Конечно, конечно. Но не знал, что вы курите трубку.

— Сам процесс прекрасно успокаивает. К тому же, у каждого настоящего мужчины должна быть хотя бы одна вредная привычка. А каков ваш яд, Копф?

— Я выбирал между сигарами и бурбоном, но, пожалуй, самая вредная — привычка приходить сюда и слушать ваши россказни, Люк. И есть этих изумительных креветок, конечно.

— Не будьте ко мне несправедливы, Копф. Я уже объяснил, по какой причине организовал эту стройку, и как она отразится на ценах на недвижимость в близлежащих кварталах. Конечно, я не посоветовался с вами — но вы никогда не уточняли, что именно вам нужно сообщать и при каких обстоятельствах. А моя работа вас до сих пор устраивала.

— Ну же, Люк, не принимайте это близко к сердцу. Вы прекрасный управляющий. Но слишком уж хитрый для моего незамысловатого ума. Возможно, я просто старею и начинаю видеть вокруг претендентов на моё кресло. А если и так, вы — прекрасная кандидатура. А теперь прошу меня извинить, мне нужно отлучиться на пару минут. Подождите меня — нам ещё нужно обсудить поправки в бюджет на нынешний финансовый год.

Копф грузно поднялся из кресла и неторопливо двинулся по направлению к уборной. Как только он скрылся за поворотом, Люк вскочил на ноги и, обогнув уставленный блюдами стол, подошёл к неприметной двери в дальнем углу зала. В подсобке было не развернуться от запасных стульев, громоздкого старого проектора, коробок чистой бумаги. Люк запер дверь изнутри и достал коммуникатор.

— Алло! Моро? Да, это я. ZX72B, повтор: ZX72B. А теперь слушайте: немедленно сворачивайте всё оборудование на объекте S. Так, чтобы ни одного провода не осталось, ни одного генератора... Неважно, здание пускай остаётся в прежнем виде... Нет, лучше так: вышлите две строительные бригады, пускай строят третий этаж... ну, или подвал, или чердак, или крышу. Главное — вся техника должна исчезнуть. И вы тоже. Нет, на мои звонки отвечайте, всё не настолько плохо. Но будьте настороже. Я рассчитываю на вас, Моро, мы с вами — в одной лодке. Помните об этом.

Стрелки умирают первыми. Я много раз видел, как они гибнут десятками, если не сотнями — предсказуемые, прямые, как палки, беспомощные. Те, кто говорит, что будущее за пехотинцами, никогда не представлял себе настоящей современной войны. Этим теоретикам может помочь разве лишь то, что с другой стороны сидят такие же любители пушечного мяса.

Двое сторожат меня у подъезда. Пытаются незаметно, но не очень хорошо. Внутри может быть третий, но не думаю. Снайпер — тоже вряд ли. Они всерьёз не рассчитывают, что я вернусь домой после случившегося, эти двое — перестраховка. Если повезёт, выход на связь у них не каждые пять минут, и у меня будет время сделать всё как следует.

Раз они нашли, где я живу — не знаю, как — значит, тайников с оружием уже нет. Но они не могли найти всё — кое-какую мою взрывчатку не обнаружишь ничем. Бокс за правой капитальной стеной... определённо, он цел. А много огнестрела — даже с этими новыми трофеями — мне никогда не было нужно. Ведь стрелки умирают первыми. Пока я осматривал подъезд из-за угла, один из охранников отошёл в сторону, почти скрывшись из поля зрения другого. Пора ещё раз доказать, что это так.

Бзз.

Бзззззз.

Бзз.

По ушам ударил знакомый барабанный рифф. На пятую долю вступила электрогитара. Моя любимая песня у Squashing Squashes. Звонок. Звонок моего телефона.

Сергеев рывком сел и достал коммуникатор.

— Сержант?

— Да, лейтенант. Я...

Взгляды сидящих вокруг людей, около двух десятков, оставшиеся от недавней толпы.

— Извините, я, похоже, потерял сознание.

— Заснули.

— Заснул. Простите, я не знаю, что со мной произошло...

— Это не полностью ваша вина. Вы имеете право на нормированный рабочий день, и это я вас его лишила. Я прошу прощения. Надеюсь, вопрос закрыт. Что с подозреваемой?

Была уже ночь. Рядом с входом на станцию стояли две машины скорой помощи; спасателей видно не было.

— Похоже, я упустил её. Я сказал Миллс предупредить меня, странно...

— Нет времени рассуждать. Не думаю, что подозреваемая могла просто уйти с места происшествия. Запросите для нас двоих ключи доступа в базу данных медицинских учреждений и начинайте поиск по следующим параметрам: женщина средних лет, рост около 170, чёрные волосы, одета в куртку и джинсы, особые приметы — глаза светло-сиреневого цвета, по всей видимости, некая форма альбинизма. Я займусь тем же.

— Хорошо, лейтенант.

— Я ещё раз проанализировала данные камер наблюдения. Наоми Расс — не сообщница Аннет Ивейн; напротив, ей с трудом удалось остаться в живых после столкновения со "Швеёй". Более интересен другой факт: изучив записи в блоге Улы Кахуны, я установила, что все они, или, по крайней мере, значительная их часть в иносказательной форме указывает на местонахождение Расс на момент публикации. Моим первым предположением было то, что Расс посредством блога играет с нами, что, в свою очередь, было бы типичной чертой уверенного в себе маньяка. Однако последнее сообщение, снова имеющее отношение к нахождению Расс, появилось 4 часа назад и не могло исходить от неё самой. Дело становится всё более масштабным; я считаю, что мы больше не можем вести его без помощи извне. Вы на связи, сержант? Сержант!

— А...?

— Вы снова заснули.

— ...Да?

— ...Отбой, сержант, я меняю планы. Сейчас вы вызываете такси, едете домой и отдыхаете в течение 8 часов. Дорога не должна занять у вас более часа.

— Но, лей...

— Я уже попросила сержанта Уэмацу и стажёра Кёртис помочь мне на данном этапе расследования. Через 9 часов 15 минут я жду вашего звонка, сообщите мне, в состоянии ли вы продолжать работу.

— ...Да, лейтенант.

— Последнее ваше задание на сегодня: постарайтесь дозвониться до Нансен — по какой-то причине она не отвечает на мои сообщения. Скажите ей немедленно доложить мне. Сержант?

— Да, вас понял... Через 9 часов...

Ксэ повесила трубку. Сергеев отправил автоматический запрос в службу такси и спрятал телефон.

Оставшиеся на площади люди, кажется, сами не знали, почему они всё ещё здесь. Кто-то читал, кто-то возился с коммуникатором, а кто-то, как Сергеев, спал, положив куртку на голый бетон. Сергеев попытался вспомнить, что делал до того, как заснул. Было какое-то беспокойство, нечто очень тревожное, выводящее из равновесия, но что... Сергеев потёр глаза. Ничего, всё словно за тёмной завесой. Ксэ права, человеку нужен нормальный, здоровый сон. Сергеев снова достал ком и нашёл в контактах Лито. Твоя очередь заступать на ненормированную рабочую смену. Прости, ничего личного, это бизнес, детка. "Вызов".

— Алло? Алло, Мила?

— Да, директор.

— Какие у вас новости? Рассказывайте.

— Женщина. Та, что под завалами, вы просили предупредить. Её извлекли без сознания, сейчас она на пути в больницу N4.

— А сумка? С ней было что-то? Я вам говорил уточнить.

— Да, да. Чёрная спортивная сумка. Она в "скорой" вместе с ней. Поручить кому-нибудь доставить сумку вам?

— Нет-нет, ни в коем случае. Не все ещё подтянулись, нужно дать им возможность.

— Прошу прощения?

— ...Мила, скажите, за что я вас люблю?

— Я всё понимаю, директор. Буду держать вас в курсе.

— Благодарю вас, Мила. Пожалуйста, поручите штабу "Элемента" установить мягкую слежку за палатой этой женщины. Ничего агрессивного, пусть просто подключатся к серверу наблюдения.

— Хорошо, директор.

— И ещё одно, Мила.

— Да?

— Моя встреча с господином Копфом окончена. Пускай кто-нибудь уберёт эту проклятую рыбную гадость.

Будто специально дождавшись меня, светофор на перекрёстке переключается на зелёный. Я срезаю три полосы влево, резко поворачиваю, балансируя в сантиметре над дорогой, и меня вместе с волной тёплого воздуха выносит на магистраль. Теперь — никаких пробок, только свободный полёт по ночному пригороду. Весенний ароматный ветер так приятно треплет волосы, полощет воротник комбинезона, свистит в болтающемся сзади ненужном, удушающем шлеме. Изнеженное тело будто срослось с мотоциклом и летит вместе с ним. От каждого поворота, каждой неровности на дороге внутри вспыхивает тёплая искорка. Я мчусь всё быстрее, почти не глядя обгоняю редкие машины и трясу головой, убирая с лица непослушную чёлку. Пунктир дорожной разметки сливается в прямую линию, пятна фонарей расцветают по сторонам, как маленькие фейерверки. Кем бы ты ни был, неизвестный близкий человек Бриты, ты обязательно должен найтись. То, что она чувствует, не может пропасть зря. Мы с ней — просто случайные знакомые, мы вряд ли когда-нибудь ещё увидимся, если, конечно, лейтенант не поймает её и не посадит в тюрьму. Ты — другое дело, ты действительно можешь сделать её счастливой. Кто ещё, если не ты? Поэтому я поручаю её тебе. У тебя всё получится. Я верю.

Глава 5. Ножницы

Хорошо, когда кто-то думает обо мне. Комментирует мои записи, ставит "мне нравится". Я такая смешная — получается, когда меня читают, это плохо, а когда мне пишут — хорошо.

Не знаю, что бы я сейчас без вас делала, мои виртуальные друзья. Мне надоело скитаться по новым местам. Каждый раз всё как-то объясняется, очень логично, очень здорово, но я-то чувствую, что что-то не так, как будто меня специально куда-то ведут, и куда, зачем — непонятно. Я так устала от этого бреда. Только здесь, в Сети, с вами, ничего не меняется. Не бросайте меня, ладно?

Ваша У.

— Дорогие зрители. Дамы, господа и все прочие. Сегодня поистине великий день. Сегодня я рад пригласить в эту студию человека, который в оди...

щёлк

— ...Так что аста маньяна, амигос! Времечка уже не осталось, так что ещё раз пробежимся по первым строчкам чарта и...

внутри не проварилось. не мягкий. твёрдый, хрустящий. хрустящий гурман. сухой гурман. бинго. гоннг.

щёлк

— ...ствовать себя на пике активности. Пик-R — и вы всегда в отличной форме! Не является лекарством, перед прим...

яйцо. куда делось яйцо. правильная лапша — с яйцом. уплыло вниз. палочками неудобно. ложка, где ложка.

щёлк

— ...ерина Купер-Смит с ежедневной информационной программой "В полдень". И сразу к срочным новостям. Шокирующие кадры поступили к нам из центра города. Неизвестная совершила нападение на муниципальную больницу N4. На этом видео, снятом на любительскую видеокамеру, можно видеть, как женщина спускается с крыши больницы на страховочных тросах и проникает внутрь через окно 7 этажа. В данный момент она находится в здании, оттуда пока не поступает никакой информации. Обстоятельства происшествия всё ещё выясняются, однако в агентстве "Стап" сообщили, что располагают точными данными о зачинщице беспорядков и не раскрывают их исключительно из соображений безопасности. В "Стап" призывают сохранять спокойствие — организация уже работает над разрешением конфликта совместно с официальными силами правопорядка. Далее — к новостям международной политики. Официальный представитель конфедерации Лузитания Джорджи Вар...

щёлк

Палочки для еды замерли в воздухе. Последние три нитки лапши повисли изо рта. Взгляд застыл на экране.

это она. она. она. а. а. а. а.

Брызнули осколки миски. Тёплый бульон растёкся по полу. Остатки лапши исчезли во рту. Руки подхватили с пола мокрый джойстик от "GameStation". Интернет, браузер, поиск.

она. она. волосы. лапша. сухая лапша. интернет. новости. да, это она. она здесь. там. больница слишком далеко. она уже наверняка... "стап". да. они близко. они.

Левая рука хватает куртку, правая — кубик сыра с блюдца.

к чёрту бельё. на голое тело. миссия получена. награда — квестовый предмет. куртка +2 к ловкости, кроссовки +8 к скорости — экипировать. нет. ещё. оружие. эпического уровня, +18 ко всему. где оно. вот. серебряные. блестят. покинуть базу. дверь. лестничная шахта. я лечу вниз. она внизу. она там. да. она. да. да. а.

Лейтенант Ксэ вышла из больницы в сопровождении другого полицейского. Эванс перебежал улицу и подошёл ко входу.

— Здравствуйте, лейтенант, меня зовут Кристиан Эванс. Я доверенное лицо исполнительного директора "Сабрекорп" Александра Люка. Мне нужно с вами поговорить.

— Извините, у меня мало времени. Обратитесь в комиссариат. — Ксэ повернулась в другую сторону. — Сержант, оставайтесь со стажёром Кёртис. Я уже вызвала ближайшую патрульную машину, она будет дежурить снаружи. Ваша задача — палата. Следите за состоянием подозреваемой, не пускайте никого, кроме медперсонала. Как только она придёт в себя достаточно, чтобы говорить, позвоните мне, потом — капитану Бриггсу. Именно в таком порядке. Вы всё запомнили?

— Да, приступаю.

Второй полицейский направился обратно ко входу в больницу. Эванс подался вперёд.

— Лейтенант! Выслушайте меня, это важно.

Ксэ подошла к припаркованному на обочине служебному автомобилю.

— Пожалуйста, говорите. Но быстро — у меня срочное дело в управлении. Садитесь.

Лейтенант Ксэ села за руль, положив на соседнее сидение сумку. Эванс несколько секунд удивлённо помедлил, а потом устроился сзади. Машина тронулась.

Итак, оперативная группа "Элемента", отдельной службы безопасности "Сабрекорп", уничтожена. До вчерашнего дня ещё можно было списывать происходящие на объектах корпорации события на случайность, халатность персонала, месть уволенных служащих, но теперь у Люка не осталось выбора. Гремели взрывы, обрушивались несущие конструкции, ломались конвейеры; один раз на заводе бытовой химии в южной промзоне кто-то открыл клапаны в чанах для смешивания, и кислота привела в негодность всю электронику в цеху. Но после подрыва... нет, после теракта на станции и потери "Элемента" надеяться решить проблему своими силами просто глупо. Поэтому я здесь, обращаюсь к ... самой осведомлённой? Связанной с делом? Достойной доверия? Почему он отправил меня именно к ней? Нет, что бы Люк ни говорил о доверии и общем деле, он явно недоговаривает. Но и без этого понятно, что его прижали к стенке. Копф с одной стороны, власти и журналисты с другой. Новая система безопасности с распыляемыми микродатчиками не сработала, террорист уничтожил ещё один объект. И, хотя мы и знаем, когда и где...

— Вы хотели что-то сказать?

— А? А?

— Как я уже сказала, меня ждут в участке. Если вам есть что сказать, говорите сейчас.

У полицейской был странный, отрывистый акцент. Внешность необычная, но с первого взгляда не скажешь, что она приезжая.

— Да. Это срочно.

Эванс говорил около десяти минут. Где-то посередине Ксэ съехала с оживлённой улицы и остановила машину в переулке, продолжая слушать. Наконец Эванс перевёл дух и посмотрел на часы — 11:58.

— Откуда у вас такие точные сведения? И почему вы именно сейчас обратились в полицию? Насколько я понимаю, было бы более последовательным либо сразу прибегнуть к закону, либо решать проблему самостоятельно.

Ни тени удивления или возмущения. Возможно, она действительно "наш человек" в полиции.

— Нанятые нами специалисты обнаружили записи преступника, которые, помимо прочего, содержат полный список объектов на уничтожение. Уинстон Бёрнс — психопат, действующий по заранее составленной схеме. Очень важно, чтобы вы остановили его как можно скорее.

— Я повторю свой вопрос: почему сейчас?

Думать, как следует, не отклоняться от сценария. Она может быть десять раз "своим человеком", но знать должна столько, сколько ей положено. Люк, вероятно, то же думает на мой счёт?

— Не буду спорить, сначала мы пытались урегулировать всё самостоятельно, не привлекая внимания. Но происшествие на станции уже нельзя было скрывать. Тем более, наша служба безопасности понесла потери — несколько человек пропали без вести, их до сих пор ищут под завалами.

Ксэ обернулась и несколько секунд подряд пристально смотрела на Эванса. Не верит. Точно, не верит.

— Переходите к делу. Когда и где должен произойти следующий теракт?

Эванс порылся в нагрудном кармане и достал конверт.

— Вот они. Я не знаю, что именно здесь "когда", а что "где", мне поручили просто передать сообщение. Спасибо за сотрудничество, я доложу директору, что...

Ксэ надорвала конверт и вынула сложенный вдвое листок бумаги. В следующий миг машина с визгом рванулась с места.

Уинстон остановился на тротуаре, закрыл глаза руками, открыл, посмотрел снова.

Что это? Что происходит?

На стоянку заезжала ещё одна "скорая". Другая уже припарковалась, и из неё выходили санитары — медленно, без носилок, без больных. У самого крыльца больницы стола полицейская машина. У самого крыльца больницы.

Уинстон нашарил в кармане затрёпанную записную книжку и залистал исписанные мелким почерком страницы. Оно должно быть здесь, вот. Эйв-27, дом 82 — один из трёх крупнейших бизнес-центров "Сабрекорп" в городе, много денег и корпоративных договорённостей, сосредоточенных в одном месте, вот... здесь.

Тонкая страница трепыхалась на ветру. Уинстон прижал её пальцем, только чтобы прочитать ещё раз. Эйв-27, 82. Городская больница N4. Две строчки, написанные его собственным почерком. Говорившие правду, в то время как его глаза и килограммы взрывчатки в его рюкзаке лгали. Как я мог запланировать взрыв больницы? Никто не должен пострадать от моих рук, кроме тех, кто направляет на меня оружие. Эти несчастные люди, работающие на "Сабрекорп", ни в чём не виноваты. Но это даже не больница корпорации. Как?..

Сверху послышался звон стекла, потом — выстрелы и приглушённые крики. Уинстон сначала как будто не заметил, а затем резко вскинул голову.

Она стояла в дверном проёме. Спиной, так же, как и в прошлый раз, и в том же платье. Разобранные по прядям волосы парили в воздухе. Всё то же, как и тогда, в участке. Стоит ли просыпаться, чтобы видеть это?

Одна прядь рванулась вперёд и захлопнула дверь, две другие придвинули к дверному проёму и повернули на бок стоявшую рядом железную койку. Девушка обернулась.

— Где она?

Удивительно, но сейчас от кроличьего ужаса перед ней не осталось и следа. Она выглядела опасным человеком. Нервным, неуравновешенным, опасным ребёнком. И она уже натворила достаточно, чтобы доказать, что так оно и есть. Но нет никакого страха, паники, желания куда-нибудь спрятаться от её взгляда. Может, дело в лекарствах...

Я пошевелила рукой со свисающей сбоку трубкой капельницы и хмыкнула. Брита подошла ближе.

— Где??..

— Ты сама знаешь, что её здесь нет. Наверное, забрала полиция... я не знаю. Ты... меня разбудила.

В теле была такая слабость, что сил хватало только на несколько слов подряд, приходилось то и дело прерываться и отдыхать.

— Я чувствую, она далеко... но не очень далеко. Может, у той полицейской... что гналась за мной... Не знаю. Кажется, она ей интересуется...

— Что ты знаешь о Сфере?..

— Сфера? Вот как её называют. А я никогда не задумывалась...

В воздухе сверкнуло рыжее щупальце. Я почувствовала холодный металл под подбородком.

— Отвечай.

Она больше не кричала. Опасный ребёнок.

— Я попала с ней под завалы. И начала вспоминать то, что было... то, чего не было... Нет, было, но не должно было быть... я не знаю, как это...

— Я знаю.

Брита убрала лезвие. Я глубоко вдохнула и выдохнула.

— Ты тоже чувствуешь, что она как будто живая? Что она переживает, и ты переживаешь вместе с ней, не можешь не переживать?

Брита говорила тихо, торопливо, будто смущаясь собственных слов.

— Да нет, кажется, ничего такого. Хотя... — Я подняла свободную от капельницы руку и потёрла шею. — Я вроде бы как скучаю. Первое, что подумала, как проснулась, — "Куда она подевалась?", "Куда её от меня забрали?". Блайти не простит.

— Что?

— Забей.

Брита наконец отвела от меня глаза и огляделась, как будто изучая палату. Шум в коридоре утих; за окном слышалась полицейская сирена.

— Ты знаешь, как её найти?

— Сферу? Или полицейскую? Чувствую, что она у неё, вот просто чую.

— Так знаешь?

Я попыталась приподняться на локтях, но тут же упала обратно на подушку. Ну что это за тело такое, никуда не годится.

— "Знаешь", "не знаешь"... Я бы сказала "нет", но ты ведь после этого... мне можешь и голову отхватить. Нет, я не знаю. Но могу помочь. Навыки слежки и незаметного сбора информации... у тебя ниже среднего, как я вижу. Ты ведь убила этих двоих? Полицейских у двери?

— Покалечила. Вывела из строя. Они живы. Мне кажется.

— А что так?.. Ладно, ладно. — Я выдавила улыбку на онемевших губах. Хоть на это я сейчас способна.

— Хорошо. Что ты ожидаешь взамен?

— Как что? Для начала — выбраться отсюда. Ты видишь, в каком я состоянии. И отчитываться перед полицейской, кто я и что делала на станции, мне неохота. А потом... потом, я думаю, мне нужно то же, что и тебе. Не знаю, зачем, но нужно. Ты ведь не ревнуешь?

Вместо ответа Брита сорвала с меня одеяло. Вокруг заплясали рыжие ленты. Было так странно... щекотно.

— Ух! Вот это я понимаю... — пробормотала я, плохо скрывая волнение. — Ты только меня... как ты это говоришь... не выведи из строя, хорошо?

— Добрый день.

Виктор молча кивнул в ответ, не отрывая глаз от спины стоящей впереди уборщицы в форменном синем балахоне. Последний человек зашёл в лифт, и двери закрылись.

Откуда у уборщицы такая прекрасная длинная коса? Светло-жёлтая, практически белая. Виктор поднял глаза выше и увидел, что волосы на её голове были коротко обстрижены, только пучок на затылке переходил в тонкую косу, свисавшую почти до колен. Девушка держала в левой руке вакуумный пылесборник; одежда на ней топорщилась, как будто под халатом было ещё два свитера. Виктор не обратил внимания на её лицо, когда она заходила, а сейчас, когда лифт был переполнен людьми, как-то извернуться и посмотреть на неё спереди было совершенно нереально. Вокруг все свои — на лацканах голубых френчей блестят значки "Стап". Ещё пойдут потом незнамо какие слухи. Тем более, по опыту Виктора, стоит залюбоваться девушкой со спины, на лицо она оказывается сущим страшилищем.

— Шес-той.

Услышав механический женский голос из динамиков, двое протиснулись вперёд.

дзынь

Двери открылись — это отдел технического обеспечения, мне выше. Интересно, она выйдет раньше меня или позже?

Виктор опустил глаза. Этот халат ей явно велик — висит почти до щиколоток, низ весь заляпан извёсткой и ещё чем-то бурым. Виктор достал из нагрудного кармана очки, поправил их на переносице и присмотрелся внимательней.

— Вось-мой.

семь, восемь человек. удар снизу. нет, сверху. Белоснежка, Анастасия — на двоих справа, Жасмин, Покахонтас — тех, что сзади, Рапунцель, Мулан — троих слева, того, что спереди — Бель. Ариэль, раздень меня. быстрее. я злая. быстрее.

Лифт замедлился, преодолевая последние сантиметры до этажа. Светлая коса с громким хлопком распустилась на 8 прямых прядей. Синий балахон скользнул на пол. Оставшаяся в облегающей белой курточке девушка отбросила пылесборник, развела руки в стороны и полуприсела.

ну давайте. хватайте их, дуры. живее.

Виктор судорожно сглотнул и схватился за стену. Сквозь подступающий к глазам туман он увидел, как окровавленная прядь с блестящим треугольным лезвием на конце выходит из его тела и изгибается, как гремучая змея, готовясь к новому броску. Четверо из стоявших рядом с ним в лифте осели на пол.

гонннннг.

Второй рассекающий удар оставил обжигающие следы на подбородке и груди. Виктор увидел, что, кроме девушки, в лифте остался стоять он один. Наступая на чьё-то тело, он отшатнулся к задней стене. Дыра в теле была чем-то страшным, чем-то, о чём не хотелось думать, что вот-вот захлестнёт, начнёт пытать болью, убьёт.

дзынь

один охранник слева .пять шагов по коридору. двое вооружённых справа за стеклом. один слева, далеко, у окна. шестнадцать безоружных за столами. семнадцать. нужно постараться, Бель, Покахонтас, девочки, вращение, нужно настоящее вращение, вы помните, да, помните, бестолочи? постараемся, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА!!

Двери лифта бесшумно открылись в коридор. За двумя прозрачными стенами тянулись ряды столов отдела аналитики. Девушка припала на одно колено, упёршись руками в пол. Её волосы на самом деле были длиннее, даже чуть больше её роста.

Гарри, охранник, дежурящий на этаже по понедельникам и четвергам, обернулся к лифту. В тот же миг девушка коротким прыжком выскочила в коридор, оттолкнулась от пола парой изогнувшихся прядей и закружилась вокруг своей оси. В смазанном урагане ног, рук и волос Виктор увидел череду вспышек и услышал треск множества сливающихся в один выстрелов. Обе стеклянные стены по сторонам коридора пошли трещинами. Боль становилась невыносимой. Виктор рухнул на четвереньки и выплюнул комок крови. Прямо перед ним на полу лежало тело с изуродованным глубокими порезами лицом... кто-то знакомый...

Виктор поднял глаза. Девушка мягко опустилась на пол. Короткие пистолеты-пулемёты в её руках слегка дымились. Она прошла два шага своими ногами, ещё дважды выстрелила в лежащий поодаль труп Гарри, очередью с другой руки очертила круг на потрескавшемся оргстекле и двумя свободными прядями выбила стекло внутрь.

ну что ты делаешь. перестань.

Ещё одна прядь в это время скользнула в карман куртки.

да да да, я знаю, как ты меня любишь. хватит уже.

Когда она вынырнула обратно, на кончике шипа виднелся маленький белёсый кубик.

ладно, ладно. уговорила. только один.

Кубик взлетел в воздух над девушкой. Та прицелилась, поймала его ртом, прожевала и проглотила. На тонких губах заиграла блаженная улыбка. Потом Виктор потерял сознание.

На изображении с внешней камеры брызнули осколки. Фигура в белом вылетела из окна 8 этажа верхом на ком-то другом, кажется, ещё живом. Люк подскочил на стуле и чуть не захлопал в ладоши. Stylish! Вот тебе и последняя фишка — спрятавшаяся от людей, всеми забытая, фишка по имени Ио. Она ещё себя проявит.

Люк поднялся на ноги и, подошёл к вмонтированной в стену панели музыкального центра и сделал музыку погромче. Бархатный тенор Сальваторе Лимы наполнил кабинет. Слегка пританцовывая в такт песне, Люк вернулся за стол.

Всё было восхитительно. Люк, кажется, уже забыл, что бывают такие моменты — когда всё само складывается ровно так, как надо. Большинство сцен действа разворачивались на экране перед ним — в двух десятках окошек с мелькающими картинками камер наблюдения. А то, чего не было видно, было понятно без этого. Тасуя открытые окна на сенсорном экране, Люк начал вслед за певцом мурлыкать знакомые слова:

Comme tu a chi tiene a' mente,

Ca scetato `o faie sunnЮ...

Восхитительно. Рыцарь печального образа из Восточной Европы, польский пан с сердцем испанца, сейчас как раз получает посылку.

— Эй, ты чё?

Парень в кожанке всучил в руку Блайту чёрный пакет и остался стоять за спиной.

— Что это за хрень, а? Ты кто?

— Открывай.

Блайт ещё раз оглянулся на главный вход в больницу — там по-прежнему никого не было — и сунул руку в пакет. Что-то шершавое, резиновое. И волосы. Парень за спиной ухмыльнулся.

— Эй, что там...

Маска. Мерзкая резиновая харя с торчащими изо рта кривыми клыками и нечёсаными патлами по бокам. Сморщенная чёрная мерзость. Лагары. Их дурацкий бог. Такие они надевают, когда идут драться. Сколько таких же я в своё время снял с их поганых рож. Таких же, разве что...

— Знаешь, что это значит?

Блайт посмотрел сначала на ехидно улыбающегося лагара, потом — на жирную полосу красной краски, проходящую сверху вниз по середине маски.

— Ну и ну... да ладно тебе...

Лагары — и флэри? Насколько же надо оборзеть...

— Пойдём.

Лагар ткнул Блайта в спину холодным стволом.

— Ты это не думай, мы не корешимся. Флэри попросили передать привет, это, главной крысе в городе. И всё. Давай, шевелись, не буду ж мочить тебя тут, ментура смотрит.

— Не будешь?

Блайт хмыкнул и повернул голову к лагару. Со стороны входа в больницу донёсся шум голосов, затем, один за другим, два громких хлопка.

— А я буду.

Прекрасно, прекрасно! Люк взмахнул рукой, будто дирижируя, и увеличил другое окно — пустой холл больницы с раскиданными по полу бумагами. В глубине, за стеклянными дверями, показывается фигура в жёлтом плаще с капюшоном. Лица не разглядеть, но это, без сомнения, ещё один наш герой, и снова — в нужном месте, в нужное время. Тоже рыцарь — но под другим знаменем. Уинстон Бёрнс, поджигатель, террорист без идеологии и требований, гроза всей корпорации. Летит на огонь, как и все другие.

В динамиках Сальваторе Лима с надрывом пел о том, как горько покидать волшебный край мечты. Вы мой любимый персонаж, мистер Бёрнс, подумал Люк. Удачи вам.

— Стойте.

Ксэ движением руки остановила полицейских.

— Этот человек — опасный преступник, он попытается сбежать. Идите прямо за мной, раньше меня огонь не открывайте, в случае необходимости стреляйте по ногам.

— Но... капитан?

Полицейский в чёрной униформе патрульного нерешительно посмотрел на Ксэ в поисках каких-либо знаков различия.

— Лейтенант. Что вы хотели сказать?

— Этот человек ничего не сделал в больнице. Всё началось с выстрелов наверху. Нам сказали — двое убитых и один заложник. У нас приказ оставаться на месте и ждать группу захвата...

— Где это было? Этаж?

— Седьмой.

Едва услышав ответ, Ксэ бросилась к главной лестнице. Двое патрульных неуверенно зашагали следом.

Guarda attuorno sti Sserene,

Ca te guardano `ncantate,

E te vonno tantu bene...

Te vulessero vasЮ...

Люк так быстро, как только мог, закрыл одно окно и открыл следующее.

Небо рванулось сначала вверх, потом влево, запрыгало из стороны в сторону, когда Брита приземлилась на крышу соседнего здания и развернулась для следующего прыжка. Невада сглотнула, сдерживая тошноту. Кровь бешено стучала в висках.

— Можно в следующий раз... головой вверх?

— Я могу оставить тебя прямо здесь.

Невада посмотрела на бортик крыши, за которым рябила мутная бездна, затем — на нахмурившееся лицо Бриты, которая будто решала в уме уравнения. Да, лучше не мешать.

Невада почувствовала, как её тело снова приподнимается в гамаке волос, как пряди напрягаются, готовясь к броску. Не смотреть вниз, только не... Но в самой середине полёта глаза Невады раскрылись как будто сами по себе, и перед ней смазанной полароидной фотографией проплыла далёкая, игрушечная улица.

— Ст... сто-ой!!..

Вот это действительно интересно. Люк поглядел сначала на одну камеру, потом на другую. Проникновенный тенор звучал уже где-то далеко — Люка полностью захватило происходящее на экране. Это уже не удача, не совпадение, это просто...

— А-а-а-аррррр!..

Рёв боли потонул в грохоте взрыва. Патрульная машина в двадцати шагах от Блайта отлетела на несколько метров назад и загорелась. Стоявший рядом с ней полицейский успел выстрелить дважды, прежде чем его оглушила и сбила с ног взрывная волна.

Блайт опустил всё ещё вибрирующую после выстрела Ану и медленно перевёл взгляд на струйку крови, вытекающую из раны на левом плече. Прямо в старую повязку, чёрт. Вот тебе и "заживляющие технологии будущего", фиг-два, не зажило ни хрена. Вот тебе и сексуальная докторша. Одну пулю принял на меч, другую не успел — скорость у раненой руки ни к чёрту.

Второй полицейский, стоявший дальше, всё ещё рядом с входом в больницу, оглянулся и увидел двух лагаров в масках, бегущих прямо на него. Лагаров должно было больше, они редко выходят "на дело" по двое — по трое, чаще стаей. Может, они и менты друг друга займут хотя бы ненадолго?..

Блайт развернулся, чтобы бежать дальше, и это спасло ему жизнь. Плоское лезвие заточенного кастета разрезало рукав уже и без того рваного плаща, едва задев кожу; колющий удар ножом встретился с широким клинком динама. Лагар ещё раз наудачу ударил заточкой и отскочил назад, уходя от удара мечом. Противники смерили друг друга взглядом.

Узнаю эти руки, подумал Блайт. Фиолетовые вздувшиеся вены, пожелтевшая кожа. Глаз за маской не видно, но я и так знаю — они налитые кровью, с чёрными зрачками во всю радужку. Грёбаные нарики. Эти фирменные лагаровские стимуляторы. Делают их быстрее, сильнее — и сжирают тела изнутри за десяток применений. Но им плевать — это ведь такой кайф, правда, урод?

Подняв меч над головой для широкого удара, Блайт ринулся вперёд. Лагар поудобнее перехватил короткий выкидной нож и завёл кулак с заточкой назад. Не дожидаясь, пока Блайт опустит меч, лагар принял удар на лезвие ножа и коротко полоснул кастетом по корпусу Блайта. Тот выбросил вперёд ощетинившуюся острыми когтями Ану — но лагар проскочил под его левой рукой и тут же ударил кастетом по спине справа налево, а потом, по инерции, слева направо. Интуитивно уклоняясь от удара ножом в шею, Блайт слегка присел и вложил всю силу в горизонтальный рубящий удар с разворота. Но врага за спиной уже не было — он отошёл на два шага вперёд, а когда Блайт сделал свой ход, одновременно ударил с обеих рук. Блайт с трудом парировал выпад ножом, получил ещё один глубокий порез на запястье, вскинул Ану, чтобы защититься от очередного удара кастетом. Лагар замахнулся ножом, чтобы одним движением разрезать оставшееся без защиты горло.

И его рука сломалась. Сразу в нескольких местах, как вафельная трубочка в сжатом кулаке. Лагар остановился и повернул голову, всё ещё не понимая, что происходит. В этот момент сломалась вторая рука. Какая-то сила вырвала из рук лагара оружие, а его самого слегка толкнула вперёд. Лагар покорно рухнул ничком на землю, задыхаясь в волнах подступающего болевого шока.

Брита повернулась к Блайту спиной. Заточка бесполезна, выбросить. Нож — секция 8, поправка на ветер 0, дальность — 28,2 м. Секции 5, 12, 18, взять дополнительные заряды, дальность, соответственно, 28,1; 31,4; 31,5 м. Вывести из строя.

Блайт пошатнулся, отступил на шаг назад, перевёл взгляд с Бриты на группу у горящей машины. Полицейский лежал на асфальте с двумя ранами на предплечьях. Первый лагар припал на одно колено, раненой рукой упёршись в землю, а здоровой зажимая отверстие в горле; второй неподвижно лежал поодаль.

— Промазала, чёрт.

Брита повернулась к Блайту.

— Дальше разбирайся сам.

И исчезла. Блайт почувствовал, как вместе с силами из него уходит способность реагировать на события, как будто из жизни вырезали каждый второй кадр. С трудом управляясь раненой рукой, он повесил сложенный меч на пояс и, прихрамывая, побежал прочь.

Люк следил за ним до тех пор, пока он не скрылся из поля зрения камер. Воздух в комнате будто стал плотнее; Люк ощущал, как всё вокруг — и в нём самом тоже — подрагивало в предвкушении. Каждая такая волна могла стать последней. И сейчас, прямо на глазах у Люка, эксперимент принимал прежде невиданный размах. Но это того стоило, без сомнений. Это стоило всего. Страстная итальянская рулада близилась к концу. Люк свернул картинку с уличных камер и открыл следующее окно.

Пластмассовый шар описал в воздухе дугу, ударился о стену лестничной клетки, отскочил назад и покатился вниз по ступеням. Секунду спустя раздался взрыв. Ксэ выскочила из-за железной двери, ведущей в коридор, и сквозь облако дыма взбежала вверх по лестнице. Это он, седьмой этаж. Ксэ на миг остановилась, прислушиваясь, а потом распахнула дверь на этаж и забежала внутрь.

Раз, два. Ксэ с трудом сохранила равновесие, обернулась и посмотрела на серебристую нить, которую только что, не отдавая себе отчёта, перепрыгнула. Обычная мина-растяжка, ручная граната, приклеенная на дверной косяк. Вот только откуда?

Дальше по коридору, за частоколом открытых наружу дверей, послышались шаги. Ксэ вскинула ружьё, но не стреляла. Шаги затихли. Ксэ медленно, с пятки на носок, пошла вперёд, не заглядывая в соседние палаты. Если у него и хватило времени на одну ловушку, больше их здесь быть не должно, подумала Ксэ. Он сейчас в четвёртой или пятой палате слева. Действительно, что здесь могло произойти? Как террорист, взрывающий здания "Сабрекорп", связан с хакером Наоми Расс? И как она сама связана с Красной Швеёй? Ксэ сочувствовала под подошвой осколок стекла, перенесла вес на другую ногу и наступила на чистый пол. Сумка за плечами слегка стесняла движения, но оставлять её в машине было нельзя. В ней лежит то, что, возможно, послужит разгадкой всему произошедшему. Кахуна, Расс, Ивейн, Люк, террорист в жёлтом — все они как-то связаны с этой матовой сферой, которую так и не удалось изучить за последние дни. И... её так хочется изучить.

Ксэ проходила мимо третьей двери, отсчитывая пульс. Слишком быстрый, даже для таких экстремальных условий. Это может повлиять на реакцию. По всей видимости, переутомление всё же начало сказываться на теле. Ксэ на какой-то миг замерла, сконцентрировалась и усилием воли восстановила сердечный ритм. Вот, так лучше.

Наоми Расс лежала за пятой дверью, в палате 709. Держа ружьё наготове, Ксэ скользнула в дверной проём. Пусто. Дальше, под табличкой "709", из-за дверного косяка виднелась рука лежащего на полу человека. Уэмацу? Кёртис? Расс? Ксэ преодолела последние метры до палаты и влетела в проём.

В разбитое окно задувал ветер. Внутренняя дверь в палату была открыла лишь наполовину, прижимая к стене опрокинутую набок больничную койку. Вторая кровать, тоже пустая, стояла напротив окна. Периферическим зрением Ксэ увидела прямо у себя под ногами тела двух полицейских.

Человек в жёлтой куртке стоял в дальнем углу, повернувшись спиной к двери. Ксэ прицелилась — последнее предупреждение уже было.

— Кто ты такая?

Теперь мужчина стоял лицом к полицейской, смотря на неё полными страха и одержимости глазами. На его гладко выбритом черепе виднелось несколько свежих царапин; руки в обрезанных перчатках нервно теребили отворот куртки.

— Что ты... что ты за существо??..

Ксэ слушала его, не собирая палец с курка. Сумка за спиной ощутимо нагрелась. Со Сферой что-то происходило.

— Что здесь случилось? Отвечай! Что случилось с этим миром? Чего такого важного я забыл??..

Ксэ чувствовала, как её сердце вопреки её воле бьётся всё чаще. Сумка обжигала кожу сквозь два слоя одежды. Комната теряла краски, цвета становились более блёклыми, контуры — более чёткими. В воздухе распространился острый запах антисептика, запах больницы. И пота. И стекла, и свежих простыней. Левую руку слегка покалывало, как от мороза. Ксэ подняла её к глазам — ногти удлинились и согнулись, подобно птичьим когтям, а сами руки... Или это очередной обман зрения? Ксэ перевела взгляд на мужчину. Тот смотрел на неё с ужасом, мёртвой хваткой вцепившись в воротник.

— Лайа...

Свой голос Ксэ услышала отчётливо — властный, отрывистый, как будто отдающий приказ. Мужчина отшатнулся к стене и, загнанный в угол, затравленно оглянулся, не находя пути к отступлению.

— Лайа-ри...

Морозное жжение перекинулось на правую руку. Ксэ выронила ружьё. Мужчина ещё раз жалобно посмотрел ей в глаза, а потом рванул замок молнии вниз и распахнул куртку.

Famme campЮ!

Экран заполнила белая вспышка; динамики издали рваный хруст и замолкли. Люк замер перед монитором. Песня закончилась проникновенным фортепианным аккордом.

И тут это случилось. Мягкая, едва ощутимая волна, сначала захлёстывающая тело, а потом ударяющая в голову, приносящая одновременно несильный приступ тошноты и почти физическое удовольствие, чувство сладкого утомления. Люк закрыл глаза, упёрся пальцами в край стола и улыбнулся. Ничего не изменилось. Вернее, изменилось многое, но Люк по-прежнему знал, что происходит и что ему с этим делать. По крайней мере, не меньше, чем раньше.

Пора было навестить объект S-2. О нём есть память, значит, с ним самим ничего не случилось. Прежде чем встать, Люк прищурился и бросил взгляд на стол. Это мог быть простой каприз сознания, но ему определённо казалось, что там чего-то не хватает.

— Откуда у тебя эти штуки?

Невада проплыла вперёд и теперь могла видеть лицо Бриты — измождённое, покрытое крошечными капельками пота.

— О чём ты?

Брита сделала ещё два шага и остановилась. Невада почувствовала, как охватывающие её тело плети ослабевают.

— Мне кажется, я могу идти сама.

Тут же Невада ощутила твёрдую землю под ногами, пошатнулась, но не упала. Кружилась голова, но ноги, кажется, уже пришли в норму.

Двое стояли на крыше длинного, со множеством арок и перекрытий, здания фабрики, переделанного в общежитие. Ближе к окраинам Иэле гораздо меньше походил на суперсовременный мегаполис, разрастаясь за счёт разваливающихся от старости трущоб и разваливающегося с самого начала новодела. Брита за несколько минут могучими прыжками перенесла себя и попутчицу через полгорода. А теперь, размышляла Невада, глядя на её изрезанный морщинами лоб и сутулую спину, теперь она себя чувствует немногим лучше моего. Они уже почти четверть часа шли по крыше одного и того же дома, и Брита становилась всё бледнее.

— Я о твоих волосах. Откуда ты такая взялась?

— Из Ирландии. — Она убрала все волосы в корзину за плечами и уже несколько уверенней пошла вперёд. — На самом деле, я не знаю. Я всегда такой была. И нас было много — тридцать, может, больше. Все девочки. Потом я осталась одна. Почему я всё это тебе рассказываю?

Невада улыбнулась и прибавила шаг. Нелепая больничная рубашка путалась в ногах.

— Я думаю, всё дело в ней. Если бы не Сфера, помогла бы ты мне? А Блайти бы помогла? Кстати, спасибо за это. Дальше он выкрутится, я знаю.

— Да. Я думаю, да.

Со спины она была похожа на печальную, истрёпанную игрушку в человеческий рост. Невада прибавила шаг.

— Когда мы уходили, мне показалось, что Сфера снова очень близко. И ей страшно, что-то её очень испугало. Не знаю, почему я не повернула назад.

— Может, просто не любишь поворачивать?

Брита метнула грозный взгляд через плечо.

— Шучу.

Невада хотела машинально положить руки в карманы и только после поняла, что карманов на рубашке нет. Они, вместе с десятком любовно собранных за годы ножей, остались в больнице. Теперь у Невады были только два не замеченных врачами пластиковых лезвия под слоем искусственной кожи, да в маленьком кармашке на спине лежал захваченный в спешке коммуникатор.

— Слушай. Я думаю, нам надо остановиться, передохнуть, заправиться. Мало ли что нам ещё встретится по пути к этому твоему убежищу.

— Нет.

Брита остановилась.

— Нет, не хочу.

— Что такое?

— Эта... моя "подзарядка"... Это опасный наркотик. Допинг. От него очень плохо потом. Слабость. Ломка. Кошмары.

— Эй, я не это имела в виду. Хотя, если так ставить вопрос... Я бы на твоём месте выпила и вколола всё, что есть. Мы с тобой не в том положении, чтобы беспокоиться о каких-то там... кошмарах.

— Мы с тобой?? Да что, к чертям собачьим... — Сжав кулаки, Брита резко обернулась; два коротких локона на висках гневно трепетали. — ...Ладно. Ты права. Да, ты права. Не время препираться.

— Начать симуляцию, фаза 1.

Гигантская конструкция пришла в движение. Каждая шестерёнка, каждая деталь одновременно двинулась по кругу по своей траектории. Параллельные вертикальные пластины на первом ярусе, похожие на модель Солнечной системы металлические шары разных размеров — на втором. Третий ярус занимали кружащиеся в разных направлениях тонкие радужные сетки, по которым то и дело пробегала электрическая искра.

Люк посмотрел на всё ускоряющуюся машину и усмехнулся. В устройстве этого агрегата веры было уже давно больше, чем логики. Веры — и ещё чего-то подсознательного, как будто скрытого, но не исчезнувшего полностью после одной из волн. Чего-то, что — Люк в этом не сомневался — должно было изменить мир.

— Фаза 1, готовность 75%.

От вида вращающихся с огромной скоростью частей кружилась голова; мощный поток воздуха трепал волосы, бросал их на лицо. Но Люк не спускал глаз с самого центра вихря, с того места, вокруг которого вертелось всё — и не только в этой комнате, никаких сомнений. Именно там, на специально устроенном постаменте, сейчас не хватало одной, решающей детали.

— Лейтенант! Лейтенант!

В густом молочном тумане замаячило чьё-то лицо. Найра, чужак, угроза.

— Лейтенант! С вами всё в порядке?

— Ие шьяр-чи иhуссуде и!

Лицо уплыло глубже в туман.

— Лей...

— Шама-а суи-heн!

По ту сторону завесы послушались шаги.

— Доктор, посмотрите её, пожалуйста. Может, это сотрясение, или...

— Хорошо.

— Как двое наших? Двое полицейских в коридоре?

— Мне ничего не говорили.

Ксэ почувствовала, как кто-то касается её лица, подняла руки, но тут же опустила. Чужие пальцы скользнули к сонной артерии, подняли правое веко.

— Но я проходил мимо. Кажется, у них сломаны руки и ноги. Если внутренние органы целы и позвоночный столб не задет — шансы хорошие. В конце концов, мы в больнице.

Туман постепенно таял. Доктор встал на ноги и отступил на шаг назад.

— А с вами, лейтенант, всё в полном порядке, внешне, по крайней мере. Немного замедленная реакция зрачка, но это не сотрясение, скорее, последствия вспышки — вы ведь видели вспышку?

Стоявший рядом с ним Сергеев кивнул.

— На данный момент ничего более конкретного сказать не могу. Не спешите, приходите в себя, будут жалобы — обращайтесь. Можете подойти на 4 этаж, на МРТ... У вас ещё что-то?

— Нет... Пожалуйста, займитесь нашими людьми.

— Да там уже семь нянек... Эх. Хорошо. Хорошо.

Доктор отошёл. Ксэ опёрлась на один локоть, напряглась и села.

— Суаэ... то есть, где она?

— Кто? Наоми Расс? Ушла, видимо, вместе со Швеёй. Выходит, они всё же были связаны.

— Нет, нет... где сумка? У меня была чёрная сумка.

Зрение почти вернулось, и Ксэ торопливо озиралась вокруг.

— Не знаю... а. Кажется, прямо под вами.

Ксэ опустила глаза. Действительно, это было она. Смятая, раскрытая, пустая. Ксэ шумно выдохнула. Сергеев поглядел на неё с беспокойством.

— Что произошло? Пока я была без сознания?

— Не уверен, что мне есть, что рассказать. Это вы были здесь, когда всё случилось, мы с Лито подъехали чуть позже — только что. — Сергеев подошёл и подал Ксэ руку, помогая ей подняться. — Снаружи тоже была перестрелка — один полицейский погиб, второй, по-моему, ранен. И ещё несколько гражданских. А начал её — вы не поверите — тот самый парень с кибернетической рукой, о котором я рассказывал. Хотя тут я как раз не удивлён...

— Что со стажёром?

Поднявшись на ноги, Ксэ посмотрела поверх головы Сергеева и увидела в конце коридора силуэт Нансен.

— Я не знаю... Там снаружи кровавая баня, гарь, копоть, и она держалась хорошо, как обычно, вы знаете, она профессионал, а тут... Может, Кёртис или Уэмацу были её друзьями? Не знаю. Я пойду, спрошу.

— Нет. Не надо.

Сергеев осторожно перевёл взгляд на Ксэ.

— Консуэло Нансен — стажёр. Ей следует привыкать к тому, что при работе в полиции подобные вещи случаются. Не помогайте ей.

— ...Хорошо. Что тогда, лейтенант?

— Оставайтесь здесь. Выясните, как столкновение на улице связано с нападением Швеи на больницу. Если два события произошли в одно время, уличный бой мог быть отвлекающим манёвром. Я ещё раз свяжусь с "Сабрекорп" и постараюсь больше узнать о человеке, которого они нам...

— Снова хотите от нас избавиться?

Ксэ прервалась на полуслове.

— Что?

— Вы опять хотите остаться одна. И дальше охотиться за этой... что бы там ни было в той сумке, которую мы сняли с антенны у площади. Ведь вся эта странность именно тогда началась, когда появилась сумка, я прав?

Двое проходивших мимо палаты врачей оглянулись на повысившего тон Сергеева. Ксэ отвернулась, подобрала с пола ружьё и закрепила его за спиной.

— Если вы полностью изложите ход вашего рассуждения, сержант, я смогу вам ответить. Пока же оно кажется лишённым всякой логики.

Сергеев несколько секунд молчал.

— Да, мы полицейские, лейтенант. И это вправду работа не для впечатлительных. Но, кроме железных нервов, нужно ещё кое-что. Полицейский должен доверять хотя бы тем, кто работает вместе с ним — не правительству, не начальству, а тому, кого видит каждый день, с кем сегодня болтает у кофейного автомата, а завтра пойдёт в мясорубку. Вот моя логика, лейтенант.

Ксэ поджала губы.

— Я по-прежнему не понимаю, о чём вы.

Сергеев промедлил ещё секунду.

— Это ваш ответ?

Уинстон бежал. Парил. Летел вперёд, пронзая воздух, стены домов, тонкие асфальтовые плёнки тротуаров. Уинстон не знал, куда бежит, и впервые за долгое время чувствовал, что это неважно. Вокруг были только сверкающие стремительные искры, проносящиеся мимо капли жидкого огня, и Уинстон даже не мог увидеть, действительно ли он летит по воздуху и проходит сквозь стены. Единственную вещь, которая имела сейчас значение, он держал под мышкой, бережно, как дорогую вазу. Ещё немного — и можно будет её открыть. Шкатулку со всеми воспоминаниями, всеми радостями, которые уже давно стали чем-то далёким, почти сказочным. Почему эта странная вещь — шкатулка, и что там внутри, Уинстон тоже не знал. Это было так приятно.

Пора покончить с этим абсурдом, думал он. Бегать по городу и взрывать дома ради чего-то, о чём я даже не помню... Если я пошёл на подобное по своей воле, значит, это было очень важно для меня — ни один приказ сверху не стоит таких жертв. А... что если нет? Я раньше никогда не задумывался об этом. Что если то, во что я верил всё это время, — чья-то злая воля, а история о злодейской корпорации — умелая пропаганда, вкрученная в мой мозг мнемотехникой? Но скоро, совсем скоро, всё изменится. Я открою её.

нет, не надо.

Рапунцель скользнула ниже.

не здесь, не сейчас, потом. тайм аут. рекламная пауза.

Пряжка ремня звякнула и расстегнулась. Ио сжала кулаки.

всё. гоннг. гейм овер. нееет.

Мулан кончиком коснулась нижней губы. Она слегка пахла кровью — не было времени отмыть как следует. И Покахонтас, которая сейчас пыталась пробраться между второй и третьей пуговицами куртки, тоже была чуть-чуть розоватой, и спокойно лежавшие по бокам Бель и Анастасия, и Рапунцель тоже...

Ио откинула голову назад и расслабилась, отдаваясь во власть прядей. Она лежала на крыше новой пристройки к большому древнему заводу, возвышавшейся над остальным зданием на три этажа. По обе стороны от Ио в два ряда лежало оружие — пистолеты, автоматы, ножи, одна хрупкая и не особенно острая подарочная катана. Всё, что удалось достать за сорок минут.

+2 к харизме. +4 к выносливости. +9 к возбуждению. да, Рапунцель, моя хорошая. да.

С трудом вырвав сознание из сладкого забвения, Ио подняла руку. Красная точка на закреплённом на запястье экране медленно приближалась. Ио почувствовала, как рот наполняется кисловатой слюной — это от того, что сейчас происходит, или от того, что вот-вот произойдёт? Рапунцель уступила место Жасмин и теперь играла с губами, то и дело проникая глубже и быстро касаясь языка. Ариэль вынула из кармана и поднесла ко рту Ио кубик китайского сыра.

да. да. спасибо, моя девочка. +25 к энергии. нужно больше энергии. больше силы. весь огнестрел — фигня, это всё для первой волны босса. главное оружие вот вот вот оно. даже не думай, Бель. даже не пытайся отобрать их у меня. я должна сделать это руками. я сделаю это руками. я сделаю это.

гонннг

Тренировочный комплекс, вариация 72, начать упражнения.

Лезвие просвистело в миллиметре от щеки. Ио в последний момент с силой оттолкнулась двумя секциями, отлетела к задней стене бокса и с трудом удержала равновесие, уклоняясь от вылетевшего из отверстия в потолке диска. "Дальше точно будет подсечка, будет подсечка", — пронеслось в голове у Ио, но в следующий момент из вертикальных щелей в передней стене показались две параллельные рейки. Ио не успела повернуться боком, и левое плечо едва не вышло из сустава от страшного удара. Рейки проехали через середину комнаты и скрылись в щелях напротив. Ио увидела под потолком красный глазок лазера и сквозь болезненный шум в ушах услышала знакомый писк. Одна секция дёрнулась в сторону, две другие упёрлись в пол и толкнули Ио влево. Не рассчитав траекторию падения, она поскользнулась и упала на колени. Тяжёлая пластиковая пуля из пускателя наверху пролетела мимо.

пииип

Лазерный луч снова отыскал Ио в комнате и запищал, предупреждая о выстреле. Она перекатилась назад и почувствовала, что пуля ужалила её в спину. Ио оттолкнулась от пола всеми тремя секциями и взмахнула руками, удерживая равновесие.

пииип

гоннг

Тренировочный комплекс, вариация 72, закончить упражнения.

Ио открыла бесшумную хромированную дверь и, шлёпая босыми ногами, вошла в раздевалку. Сирше и Брита сидели на скамейке посередине, тёмненькая Санара переодевалась, отвернувшись к своему шкафчику.

— Уже была на процедурах?

Ио молча прошла к своему шкафчику.

— Мой инструктор говорит, что, если не делать процедуры, волосы станут хрупкими, как у обычных людей.

Ио грозно оглянулась. Правильная Сирше как ни в чём не бывало смотрела в ответ.

— Не приставай к ней. Небось опять избили на тренировке, вот и дуется.

Санара переоделась в серый домашний сарафан и теперь стояла посреди комнаты, за скамейками. Не отвечая ей, Ио неотрывно глядела на Сирше. Большие тёмные глаза, тонкие насмешливые губы, слишком развитое для двенадцати лет тело, шелковистые каштановые волосы, не убранные, как надо, в капюшон за спиной, а любовно разложенные на скамейке.

— Давайте, подеритесь. Она тебя на обе лопатки уложит.

До сих пор молчавшая Брита резко встала. Волнистые рыжие волосы приподнялись и, подрагивая, потянулись к горлу Санары.

— Иди отсюда.

Санара фыркнула и отмахнулась рукой от волос Бриты.

— Пф. Соплячка.

Санара вышла. Через несколько секунд Сирше поднялась со скамьи, убрала волосы в капюшон и, всё ещё насмешливо улыбаясь, скрылась за дверью в коридор. Ио присела у своего шкафчика, пытаясь что-то отыскать в нижнем ящике.

— Что сегодня было?

Брита подошла ближе. Ио поднялась, через голову стянула рубашку, повесила её на крючок в шкафчике, взяла полотенце.

— ...Ты что?

Ио резко обернулась. Брита отдёрнула руку с её плеча, отступила на два шага назад, ещё несколько секунд молча стояла напротив, потом повернулась и бросилась бегом из раздевалки.

гоннг

Тренировочный комплекс, вариация 73, закончить упражнения.

— Что сегодня? Снова пять лазеров подряд?

— Шесть.

— У меня позавчера было три "рельсы" разом, тяжело... А как тебе "рельсы"? Эй...

гоннг

Тренировочный комплекс, вариация 76, начать упражнения.

— Как тебе Адель?

Саймон поднял глаза от кружки с кофе.

— Новенькая? Хорошо. Красивые глаза. Люблю голубоглазых.

— Я не об этом, ты, чудовище. Говорят, Доэрти возлагает на неё большие надежды. Какая-то новая система обучения, с учётом предыдущих ошибок.

— Так вечно говорят. И я сомневаюсь, что хоть что-то из этого — правда. Шеф не дурак, чтобы бросаться прогнозами при таком проценте брака, как у нас.

— Но её изначально поселили отдельно от остальных. А в инструкторы определили Марину. Представляешь, женщина — инструктор. Действительно что-то новенькое.

— Ну ладно, посмотрим, посмотрим. Всё равно лучше моей Сирше никого нет. Вот идеал женщины — красивая, ловкая, совершенная. А какой она будет лет через пять, представь.

— ...Сирше — психопатка. Все об этом знают, странно, что ты не...

— Не суди по себе. У Сирше ни одного проступка за душой и второй результат по скорости за всё время наблюдений. В общем, не выдумывай.

— Я выдумываю? Ты видел её биохимию? Поведение ничего не значит. Вернее, даже странно, что она такая тихая. Поспорим на сто фунтов, что она не доживёт до следующего месяца?

— Кто-то называл меня чудовищем.

— Ладно, следи, не отвлекайся, сейчас будем заканчивать.

гоннг

Тренировочный комплекс, вариация 76, закончить упражнения.

— Что это у тебя на плече? Доктор не заметил, что ли? Давай я посмотрю.

— Нет, отстань.

— Ну что ты, давай, давай!

— Отстань!

Иво вырвалась из рук Бриты и села на дальний край скамьи. Исподлобья поглядела на Бриту, отвернулась, снова поглядела. Взгляд становился тяжелее, пальцы с обкусанными ногтями вцепились в край скамейки, светлые волосы разметались по щекам. Слёзы набухали, зрели внутри ещё с полминуты, а потом вырвались наружу — тихими, медленными, грудными звуками, к которым вскоре присоединились тонкие всхлипы Бриты. В коридоре никого не было слышно, и девочки сидели, обнявшись, пока звон в динамиках под потолком не позвал их на ужин.

гоннг

Тренировочный комплекс, вариация 89, начать упражнения.

— Снова эта твоя Ио.

— А что с ней не так?

— Она непредсказуема. Обычно — в самом хвосте, смотреть больно, а сегодня просто что-то невероятное вытворяет.

— Обогнала твою Сирше? Завидуешь? Признавайся.

— Не думаю, что это надолго. В этот раз Ио повезло, вариация как раз для её грубой силы, но скорость реакции у неё выше не стала. Через день, как обычно, следующий сет — посмотрим, как она справится. Тем более — ты ведь знаешь, ты её ведёшь — если она будет продолжать в том же духе, вполне может в один прекрасный день порвать собственные волосы. В прошлый раз доктор дважды наносил укрепляющий реагент, всё равно показатели на пределе. Так же, как было у Адель, но пока держится, кто знает, сколько ещё протянут её секции.

— А я, знаешь, рад за неё. За Адель. Не получилось — и ладно, будет жить, как люди живут.

— Ты думаешь? Что они могут жить нормально, среди людей? Сомневаюсь. Быть здесь — их лучший вариант.

— Что-то это совсем грустно звучит.

— При таком проценте брака?

— В точку.

гоннг

Тренировочный комплекс, вариация 89, закончить упражнения.

— Давай, давай, тихо!..

Ио выскользнула из общей спальни следом за Бритой. Никто из спящих на трёх десятках кроватей не пошевелился. Ио облегчённо вздохнула и пошлёпала по всегда тёплому полу коридора. Брита была уже в конце, у двери в гостиную.

— А!... О-ох.

Брита чуть не подпрыгнула от неожиданности. Из приоткрытой двери выглянула маленькая лохматая голова.

— А, это ты, Мьюн, — зашептала Брита. — Проходи, проходи быстрей. Ты нас не видела.

Мьюн молча проскочила мимо и шмыгнула в спальню. Ио подошла к двери.

— А куда мы идём?

— Не баси ты так, тихо! Хочу тебе кое-что показать. Книгу.

— Ну-у-у... мы целыми днями с книжками сидим. Ещё ночью эти уроки...

— Она не простая. Когда из библиотеки, из закрытого отдела, вывозили книжки, оставили коробку без присмотра. Я и схватила, что попалось.

— А нас... Инструк... они не узнают?

— Не узнают. Вот, я её прячу здесь, под креслом, и под ковром в придачу. Камеры на ночь отключают, всё равно темно... Уф. Вот она.

Брита поднесла книгу к тусклой настенной лампе.

— А Са-инт Эк-сью... что за название такое?

— Это не название, это писатель.

— А.

— Это книжка о розе. Которая живёт всего несколько дней.

— А почему тогда на обложке мальчик на шаре?

— Неважно. Не спорь. Это книжка о розе.

гоннг

Тренировочный комплекс, цикл 2, вариация 37. Начать упражнения.

— Дерьмо, а не работа.

— Да... Без Доэрти стало совсем не то.

— При чём тут Доэрти? Мне просто надоело делить с кем-то свою подопечную. Надоело участвовать в этом долбаном промывании мозгов, часами наблюдать, как их мучают этими долбаными ширмами с долбаными картинками, играть большого папочку, чтобы они боялись нас до смерти. Зачем всё это — разве они пойдут против нас, против своих вторых отцов, разве они когда-то...

— Потому что Сирше бы не пошла?

— ...Ещё одно слово о ней, и я тебе врежу. Просто предупреждаю. Без обид.

— Хорошо, хорошо. В любом случае, моей или твоей вины в этом нет. Она просто не приспособилась. Она этот самый "брак", как Санара, и Гретхен, и Соня, и даже...

— Ну всё, ты напросился.

— Эй, хватит. Я серьёзно, хватит. Остановись. Брееейк!

— Доброе утро. Клив, Саймон, доброе утро.

— Марина! Ты вовремя. Меня тут чуть не съели. Что-то важное? Мы с Ио скоро заканчиваем.

— Боюсь, что да. Пришёл отчёт от аналитиков. С опозданием, как обычно.

— Что случилось?

— Если в двух словах, наши девочки развиваются не так, как нам бы этого хотелось.

— Спасибо за новость. Давайте следующую.

— Спокойней, Клив. Марина, продолжай.

— Вот новая биохимия на всех, девять результатов. На своих вы её уже видели, немного выше нормы вот тут... и вот тут, ничего критичного. Но в аналитике также собрали все записи тренировок, занятий в школе, данные с камер наблюдения. Девочки начинают интересоваться своими телами. И телами друг друга. Они пока не знают, что с этим делать, но это ненадолго.

— Не хочу перечить великим учёным из аналитики, но, может, это нормально? Моя Петра сильно изменилась с тех пор, как я начал с ней работать, а Саймон с Ио совсем с самого начала, он подтвердит. Девочки выросли.

— Нет, вы не понимаете. У большинства из них ещё не выработались... некоторые механизмы, которые позволяли бы им...

— Можно без пестиков и тычинок. По существу.

— Большинство из них ещё близко не подошли к пубертатному периоду. Ваши подопечные — другое дело, хотя для двенадцатилетних их отношение тоже не вполне нормально. Но посмотрите на Мьюн — ей 8 лет. И никаких выраженных физиологических отклонений пока не нашли, всё на поведенческом уровне. Сначала подозревали реагент для волос, в нём есть несколько сомнительных ингредиентов, но...

— Извини, мне пора забирать Ио, я побежал!

— Хорошо, расскажу позже, только...

гоннг

Тренировочный комплекс, цикл 2, вариация 37. Закончить упражнения.

— Опять доктор плечо не заметил? Ну что за балбес.

Лёгкое жжение на спине. Брита отлепила заживляющий пластырь у себя от локтя и теперь так и сяк прикладывала его к ссадине на лопатке Ио.

— В следующий раз сразу возвращайся в медпункт, пока не закрылся. Или... ты ведь не скрывала? Не скрывала ссадину нарочно? Скажи, скажи!

— Они все меня ненавидят. — Ио опустила голову.

— Не выдумывай. Всё хорошо. А то, что тебя раньше дразнили эти дурочки — ты сейчас здесь, а они где? Их нет.

Их нет. Ио вспомнила безумные глаза Сирше, сидящей на соседней постели в луже собственной крови, с шевелящимися кончиками каштановых волос, выглядывающими из сквозных ран.

— Помнишь ту книгу о розе?

— Она не о розе.

— Неважно. У розы были шипы. Бесполезные. И она жила только несколько дней. Зато красивей её не было никого.

Ио посмотрела на Бриту через плечо.

— Мы с тобой прожили долго, дольше, чем многие другие. А в остальном всё сходится.

Брита придвинулась ближе и обняла Ио сзади, сцепив руки у неё на животе.

— Тебе не нужны шипы. Если что-то случится, я смогу тебя защитить. Не бойся.

гоннг

Тренировочный комплекс, цикл 3, вариация 120. Начать упражнения.

Под потолком загорелся красный глаз лазера. Ио напряглась, готовясь рвануться вбок, вправо, как обычно, но тут поняла, что смотрит на экран одолженного у "Стап" GPS-локатора. Красная точка обозначала цель, и цель уже почти подошла к месту встречи.

— Как тебе это, остаться последним из могикан?

— Не пойму, о чём ты.

— Две лучшие девочки у двух лучших инструкторов. И обучение почти закончено. Разве не к этому мы стремились?

Ио не понимала, почему видит одновременно крышу дома и тренировочную камеру, почему слышит голоса инструкторов, сидящих за звуконепроницаемым зеркальным стеклом. Жасмин и Рапунцель притихли и выскользнули из-под одежды.

— Мне казалось, мы стремились создать "мобильную группу из 10-12 человек", а не двух недоученных... о-ох! Что с ней, что с твоей Ио?

— Ничего особенного. Как обычно, замедленная реакция слева, коэффициент 0,12. Наши тренировки редко ставят вместе, иначе бы ты запомнил.

— Да... Но у Бриты никогда нет таких проблем. Посмотри — само совершенство.

— Ты всегда так говоришь про своих.

Ио сорвала с руки и отбросила в сторону браслет с локатором. Ариэль и Белоснежка достали из кармана два кубика сыра.

жалко, нет времени. нет времени на лапшу. сухой гурман. сырный гурман. +25 к энергии. +50 к энергии. нужно больше энергии. ещё больше.

— Они там что, совсем с катушек посъезжали? Что это за бред, Марина?

— В центре разработки...

— А мне плевать, что там решили в центре разработки. У нас остались две здоровые девочки, а они вот что предлагают.

— Я знаю, Клив. Мне сказали, что на решение повлияли успехи Петры.

— Петра умерла. У меня на руках. Её убили наши стимуляторы. Сделанные этими же самыми, из лаборатории. Что они нам тогда сказали? Гормональный фон? Вспомогательные ингредиенты? А теперь вот, вот что...

— Клив.

— Предлагают отрезать все, все волосы, оставить ей жалкий пучок, чтобы она... стала сильнее? Если тебе руку отрубят, приятно будет? А если пару сотен рук? Пару тысяч рук??..

— Клив. Послушай. Мне эта идея тоже не нравится. Совсем не нравится. Группа Баркли работала над ней без нас, и без нас же пошла к начальству. Я пыталась что-то сделать, но ты знаешь, какие там все упёртые...

— А то, что от такого и здоровый человек с ума свихнётся, не то, что наши девочки? Это их не интересует?

— Я не спрашивала... Ты прав, да. Они изначально психически нестабильны, мы больше потеряли из-за душевных расстройств, чем из-за... Ты прав.

— Да, я прав. И что теперь?

Ио поднялась на ноги и по одному подобрала оружие.

вот. мои шипы. +8 к атаке, +12 к дальнему бою. гоннг. +32, 64, 96 к боезапасу. больше шипов.

Стены тренировочного центра как будто стали тонкими, полупрозрачными. Ио встретилась глазами с инструкторами — высоким сухощавым Кливом, толстым очкариком Саймоном, раньше времени постаревшей блондинкой Мариной. Они смотрели то на неё, то на другую камеру. Теперь Ио могла видеть и её сквозь прозрачную стену — там, легко порхая от стены к стене, тренировалась Брита, как всегда, невредимая, вечно приходящая с занятий всего с парой ссадин. Безупречная Брита.

— А с чего вы взяли, что мы с вами что-то решаем?..

Внизу раздались голоса, вырвав Ио из того мира в этот.

— ...очень плохо потом. Слабость. Ломка. Кошмары.

это она. она. +3 к громкости, +7 к возрасту, +132 к опыту. она.

— Эй, я не это имела в виду. Хотя, если так ставить вопрос... Я бы на твоём месте выпила и вколола всё, что есть. Мы с тобой не в том положении, чтобы беспокоиться о каких-то там... кошмарах.

шипы. у меня восемь шипов. Рапунцель, Мулан, Бель, Покахонтас, Жасмин, Анастасия, Ариэль, Белоснежка. вот мои шипы.

Дрожа всем телом, Ио подошла к краю крыши и осторожно выглянула.

— Мы с тобой?? Да что, к чертям собачьим... Ладно, ты права. Не время беречь силы.

Брита достала из складок платья шприц с бледно-жёлтой жидкостью, ещё раз вздохнула и воткнула иглу в ногу прямо сквозь ткань юбки. Невада остановилась и обернулась к Брите.

— И вправду, выглядит сурово. А ты не...

мои шипы. моё оружие. ножницы. ножницы. начать упражнение. гоннг. ГОННННГ!!..

Сначала Брита увидела её в глазах Невады, в мгновение изменившихся, расширившихся в изумлении. Потом был звук — мягкий толчок, единственное прикосновение к крыше. Волосы. Брита отклонилась вправо и прыгнула, в то же время разом высвобождая все секции из чехла. По левому рукаву вжикнула пуля, вторая прошла мимо. Невада пошатнулась и начала оседать вниз. В этот же миг мимо Бриты пролетел тонкий силуэт — смазанный росчерк белого с золотым. Ещё две пули просвистели выше Невады — она уже лежала на полу. Секции 13, 14, 16, 17, к боезапасу, рассчитать параметры для бросков. Готовя другие секции для быстрого прыжка вперёд, Брита увидела, как из-за плеча по-прежнему летевшей в одном направлении девушки показался зажатый в жёлтой пряди пистолет-пулемёт. Брита устремила ещё две секции в пол, чтобы коротким рывком влево уклониться от очереди, но на какой-то миг замешкалась.

— Ио!

Мне нужно было выиграть время. Зрение постепенно возвращалось; мысли по-прежнему мешались от боли, но скоро организм должен был прийти в себе и понять, что, по человеческим меркам, с ним ничего плохого не случилось. Да и не по человеческим — это только секция, да и то не вся, всего несколько десятков волосков, всего...

— Это... ты?

Продолжая тянуть время, я повернула голову влево. Они были там. Кончики — почти у меня под ногами. Всего несколько десятков восьмиметровых рыжих волосков — моих волосков, теперь — неподвижных, мёртвых, безучастных. Я где-то читала, что самый страшный звук — это когда хирург берёт твою только что отрезанную руку или ногу и бросает в ведро. А с каким звуком падает оторванный живой волос? С каким?..

Она слишком быстрая. Я не была готова к такому броску. "Чувство времени" у неё хуже, чем у меня, она не вполне контролирует свой полёт — но откуда такая сила? И как такие резкие нагрузки ещё ничего в ней не сломали? За миг до того, как она пронеслась мимо, выстрелом отсекая почти целую прядь, меня бросило в дрожь — ту, маленькую меня, которая постоянно паникует и зовёт маму. Да, это была она. Ио. Повзрослела, вытянулась — и осталась ровно такой же. Как та девочка на задворках памяти. Вот только её волосы...

— Не узнала? С новой стрижкой.

Я перевела глаза на неё. Она ответила мне сквозь зубы, зло, без намёка на шутку, и сразу же нервно захихикала над своими же словами. Её глаза, воспалённые, с тёмными кругами вокруг, бегали от меня к лежавшим на земле волосам. Потрескавшиеся, окровавленные губы дрожали; изо рта вырывалось неровное хриплое дыхание.

— Я думала, ты...

— Сдохла, да? Фрагнули, залутили, ПКшнули? Гонннг! И Брита-а-а-а winnnnns!

Я не поняла и половины из того, что она сказала, но мне показалось, что речь идёт об играх. Её белоснежная куртка была порвана в нескольких местах; на белых тренировочных штанах выше колена расплылось красное пятно. Видимо, один из моих случайных дротиков.

— Где ты была всё это время? Нам ничего не сказали, я думала, ты погибла при эксперименте, как все остальные, или сошла с ума, или стала негодна, и тебя отправили домой... Я волновалась.

Мгновенная адаптация. Зачем я приняла этот тон? Нет, не так: зачем или почему? Затем, чтобы отвлечь её ещё на пару минут и восстановить силы — или потому, что я что-то вспомнила об этой девочке из тренировочного центра? Не о ней — о себе.

Ио расхохоталась, закинув голову вверх; оружие на кончиках восьми прядей затряслось вверх-вниз.

— И что с твоими волосами?

Она засмеялась только громче. Боль отступала; в моём голосе становилось всё меньше настоящего страдания и всё больше притворства. Ещё несколько секунд, и я снова буду в боевой готовности. Можно застать её врасплох, использовать слабое место — реакцию с левой стороны. Если это до сих пор слабое место. Нет, Ио, той девочки больше нет, я теперь и навсегда — Брита-убийца, Красная Швея, единственный удавшийся эксперимент изуверов-"Миротворцев"... единственный ли?

Ио отсмеялась и вновь встала прямо.

— Я могла тебя ваншотнуть, грохнуть с одного раза, в любой момент, — забормотала Ио. — Но я хотела вот это вот спросить, узнать, это, вот, сухой гурман...

— Что?

— Лапша! Сухая лапша "Гурман". Три минуты — и готово. Не перебивай. Я только для этого здесь перед тобой стою, а ты... говоришь мне... что с моими волосами!?..

Пряди Ио затряслись от ярости; один из пистолетов выстрелил в воздух.

— Нет, это я тебя спрошу. Ты тут читер, не я. Как? Как ты всё подстроила?

— Ч-что?

Это был совсем не тот ответ, которого она ожидала. Но я действительно не знала. Зловредная машинка снова ожила и начала задавать вопросы. Откуда Ио взялась спустя столько лет? Подослали "Миротворцы"? Почему она говорит на таком странном языке? И что, в конце концов, у неё с ...

— Не смотри на меня так. Мне всё рассказали. Саймон рассказал.

Саймон, мой старый инструктор. При чём тут он?

— Как он вообще мог что-то тебе сказать?

— Я бы тоже сказала. Оказавшись в такой. Ситуации. Тут так было: у него экспы больше, зато у меня статы выше... Не перебивай! Я всё узнала: нас осталось двое, и одну забрали на этот... этот... экспери... только одну, гоннг! — Ио бормотала всё быстрее и громче. — И ты сделала, что-то, что-то сделала, что ты сделала? Уговорила Саймона? Подкупила? Или — я раньше была девочкой, я ничего не знала, а теперь я знаю — ты сделала... это... с ним?..

— Что, что сделала?

— ВОТ ЭТО, ЧТО!!!..

Семь из восьми секторов, с оружием и без, указывали на её голову. Какие же они короткие, как обрубки конечностей, как... Восьмой потянулся к молнии и расстегнул куртку. Под ней ничего не было — маленькие бледные груди и покрытая красными точками заживших прыщей кожа между ними. Сделала это с ним. Вот что она имела в виду.

— Они приковали меня. К столу. Помнишь эти столы, помнишь?

Помню.

— Сначала отрезали по одному — один, гоннг, ещё один, гоннг, ещё два... Они говорили, что я буду сильнее — и да, да, теперь я сильнее, я переломаю пополам твои длинные... длинные... — Ио часто дышала, глаза налились кровью. — У меня чип... вот здесь, почти в груди, чтобы они не росли, никогда не росли. Минус 50 к росту, минус 80 к харизме, минус... но они уже отрастают, смотри, почти уже по уши. А у тебя, видно, другой чип — у тебя наоборот. Такие длинные, ни у кого нет таких длинных... Скажи. Что ты сделала, чтобы выбрали меня, что...

Я глубоко вдохнула и прыгнула вперёд.

Новый удар раздался на несколько метров ближе. Выстрелов не было слышно уже секунд двадцать. Следующий — ещё ближе, а тот, что за ним...

Я едва успела откатиться вбок, как на нагретое мной место с глухим ударом приземлилось что-то тяжёлое. Я открыла глаза. Рядом со мной лежала блондинка — Ио, да, так её назвала Брита. Она две секунды валялась, точно мёртвая, а потом вмиг вскочила на ноги, оттолкнулась волосами и отпрыгнула назад. Мгновение спустя по земле хлестнула рыжая плеть. Видимо, притворяться мёртвой больше не было смысла, и я побыстрее уползла с дороги, царапая мягкое место о гудронную крышу. Мимо ярко-зелёным сгустком промчалась Брита. Послышался ещё один удар — оглушительный сухой треск, и сразу за ним — протяжный стон сквозь зубы, почти мычание. Когда я повернула голову, двое были уже в другом месте, почти у меня за спиной. Блондинка скользнула к Брите; Брита приняла удар, выставив вперёд целый веер волос, тут же развернула его наподобие лезвия и ударила по ногам Ио. Та отскочила вбок и думала снова контратаковать, но другие пряди Бриты уже обвивались вокруг её щиколоток. Ио сгруппировалась и выпрыгнула вверх, издав тот же стон раненого зверя. Не давая ей приземлиться, Брита ухватила её за ноги и дёрнула вниз. Избегая смертельного удара об землю, Ио спружинила волосами, высвободилась из хватки Бриты, вскочила на ноги и с трудом успела отразить сокрушительную атаку сверху. Раздался тот же треск, что и незадолго до этого; Ио пошатнулась и припала на одно колено. В этот момент у меня запищал телефон. Я долго искала карман на спине уже порядком изгвазданного халата. Сообщение от Блайта. Ну не сейчас, боже ж ты мой!

— Всё.

Я подняла голову от коммуникатора. Брита стояла напротив, широко расставив ноги и упёршись двумя прядями в пол. Над ней, опутанная, как садомазохистским бондажем, лентами рыжих волос, висела блондинка. На её лбу набухли жилы; она молча дёргала головой то влево, то вправо, пытаясь освободиться, но всё остальное тело было полностью обездвижено. Несколько прядей Бриты подхватили волосы Ио и причудливым узором оплетали ими её же разведённые в стороны руки. Из левого кулака торчало блестящее острие длинных изящных ножниц. Люблю ножницы.

— Ты спасла мне жизнь.

По-прежнему стоя спиной, Брита достала ещё один шприц и вколола его в ногу. У блондинки кончились силы, у Бриты — нет. Получается, спасла.

Я встала на колени, потом поднялась на ноги, поправила балахон и отряхнулась. В который раз за последнее время попала в перестрелку, и в меня снова ничего не угодило — чудо.

Брита обернулась.

— Пойдём.

— Эм... А... Ты ведь не собираешься оставлять её в живых?

В глазах Бриты сверкнула угроза. Я заткнулась.

— С-скажи мне... скажи...

Ио по-прежнему пыталась выпутаться, но уже больше по инерции, понимая, что это невозможно. По её щекам текли слёзы.

— Скажи... только... гоннг... скажи, почему... почему не ты?

Ио пыталась кричать, но выходил неровный, дрожащий хрип. Две крупные слезы скатились по подбородку и упали вниз.

— Почему выбрали не тебя... Почему я? Почему...

Ио закрыла глаза.

Всё не так. Не так, как я ожидал, не так, как должно быть. Я привык к поражениям, мои попытки столько раз кончались ничем — но сейчас другое. Сейчас я слежу за всем глазами простого человека, который, наверное, даже не догадывается, что он — это я. И эти глаза говорят мне, что всё неправильно. Если та, кого я ищу — в этом мире, если она — этот мир, то почему всё рушится, вянет, умирает, почему люди теряют надежду, когда на самом деле должны находить? В Её гробнице, где я стоял ещё недавно, теперь раздаются голоса, но она не становится живее, она всё та же... или хуже? Но нет, нет, это одиночество говорит со мной своей тысячью голосов, это оно просит бросить пытаться и навсегда соскользнуть в его объятия. Нет. Пусть всё неправильно — но то, что ждёт меня в ином случае, ничуть не лучше. Я не поверну назад. Сколько раз я уже... неважно, неважно. Я не поверну.

Глава 6. Стать прямым мечом.

У меня появилась новая знакомая. Да-да, я с кем-то познакомилась. У неё красивое имя, кажется, даже греческое. Я в детстве любила греческую мифологию. Хотя там слишком много крови, кто-то постоянно кого-то убивает и кому-то мстит. Уж лучше наш скучный мир, в котором вообще мало что происходит.

В последнее время люди и места проносятся мимо и исчезают, но эта моя знакомая, похоже, здесь надолго. Получается, нужно с ней подружиться. Она слегка вспыльчивая, бесится, что приходится сидеть без дела в этом тёмном месте. Но всё будет нормально, я думаю. Я расскажу ей, что любое место хорошо, если там есть интернет.

Ио открыла глаза.

В комнате было светло. Свет люминесцентных ламп отражался от белых стен, заставляя болезненно щуриться.

— Мы знаем, кто вы.

Посреди комнаты — мужчина средних лет в серебристо-сером костюме, с прилизанными выцветшими волосами и длинными беспокойными пальцами. По обе стороны от него выстроились восемь тяжёловооружённых оперативников с шевронами ДКП на плече, чёрных, будто собирающих свет из окружающего пространства.

— А вот она кто такая?

Из-за спины доносился шум оживлённого фойе, отделённого от входа в белую комнату лишь тонкой пластиковой перегородкой.

— Её зовут Ио.

— Вы, вероятно, думаете, что это должно что-то мне сказать?

Чувствуя себя на своей территории, мужчина держался независимо, почти вызывающе. Гостья позвонила сорок минут назад — было время подготовиться.

— Вы сообщили, что хотите передать опасного преступника нашей организации. Вы ведь не себя имели в виду?

— Её зовут Ио. Она ответственна за нападение на головной офис "Стап". — Девушка говорила чеканными, ненатуральными фразами, исподлобья озираясь вокруг. — А также за убийство двух... людей. И ограбление сувенирного магазина на Эйв-67.

— Сувенирного магазина? — усмехнулся мужчина. — Какие у вас доказательства... мисс Ивейн?

— В отличие от вас, я знаю настоящее имя человека, с которым говорю, старший комиссар Ричард Доннелли.

Ио сонно повела связанными за спиной локтями. Брита усилила хватку, не отводя взгляда от Доннелли.

— Моё доказательство — офис "Стап". Камеры, выжившие очевидцы — должны же были остаться очевидцы.

— Даже если так, не думаю, что нам дадут что-то выяснить до суда. Может, вам лучше обратиться к ним?

— "Стап" сейчас не в состоянии обеспечить необходимый уровень защиты. Официальная полиция, возможно, могла бы, но их бумажная волокита слишком замедляет процесс. У меня мало времени.

— Минуточку. Защита... для кого?

— От кого.

Две пряди резко развернули стоящую посреди комнаты Ио на 180 градусов. Доннелли увидел, что связанные руки в несколько слоёв покрывал сложный, на первый взгляд хаотичный узор из волос пленницы; торчащие внизу кончики слегка шевелились.

— Она... такая же, как вы? — На этот раз Доннелли не скрывал удивления.

— Похожая. Не такая же. Но вы представляете себе масштаб угрозы. Сейчас она не может освободиться, не переломав себе руки. Вот здесь — кончики запаяны в пластик. Но рано или поздно её придётся развязать, и тогда помните, с кем имеете дело. И передайте это тем, кто будет содержать её под стражей до суда. Хотя это, кажется, уже не в вашей компетенции?

— Это в моей компетенции.

— Прекрасно.

Брита отпустила Ио; не в силах удержаться на связанных сверху донизу ногах, она рухнула на колени.

— Доннелли.

— Да?

— Подумайте три раза, прежде чем пытаться меня остановить.

Доннелли молчал. Брита повернулась к выходу, но не двигалась с места.

— Участок 67 до сих пор восстанавливается после нападения. От офиса "Стап" ничего не осталось. Вы готовы взять на себя ответственность за что-то подобное? Подумайте.

Доннелли ещё несколько секунд помедлил, затем раздражённо вскинул рацию.

— Группы 2, 3 и 4, отбой. Повторяю, отбой. Ни в коем случае не вступать в контакт с целью, вернуться на исходные позиции.

Брита коротко кивнула и пошла к выходу. Ио за спиной попыталась подняться на ноги и нечленораздельно замычала.

— Да. Прощай.

Больше не оборачиваясь, Брита шагом вышла из белой комнаты и ступила в фойе главного комплекса ДКП, огромное, похожее на зал ожидания в аэропорту. Двадцатиметровые потолки блестели чёрным зеркалом; по внутренней стене тянулись два яруса балконов с рядом дверей, а внешняя представляла собой огромную витрину, нависающую над тротуаром. Брита шла по людному залу, никем не замеченная, почти не выделяющаяся из пёстрой толпы в своём изумрудном бальном наряде. На выходе охранник сонно посмотрел на неё, нажал на кнопку, и на турникете под рамкой металлоискателя загорелся зелёный. Брита вышла на площадку перед комплексом, ещё более оживлённую, выходящую на вечно запруженную машинами Эсти-21. Было 2 часа дня, время обеденного перерыва; мужчины и женщины в чёрно-белой офисной раскраске спешили на бизнес-ланч в чрезмерно дорогие рестораны и обратно. Отражение Бриты ещё раз мелькнуло в верхней створке пятиэтажного окна и исчезло.

В этот самый момент Ио подняла голову и криво улыбнулась. Доннелли, описавший уже третий задумчивый круг, наконец собрался с мыслями и остановился.

— Сопроводите её на -3 этаж, заприте в любой одиночке и поставьте двоих у двери.

"Я всё-таки слегка приукрасил про "мою компетенцию". Пусть посидит внизу, пока я отдуваюсь на ковре перед главным. Надеюсь, эта сделка того стоила, ох как надеюсь".

Командир опергруппы двинулся к девушке. Доннелли нахмурил густые брови и встал у него на пути.

— Сто-о-о-оп-стоп-стоп-стоп. Вы слышали, что она сказала? Даже не трогайте её лишний раз... постарайтесь. Просто отведите в камеру.

Оперативник отступил на шаг, подумал, потом подошёл к Ио и мягко взял её за локоть. Доннелли кивнул и направился к выходу.

— Дайте энергии...

Командир слегка подтолкнул девушку вперёд; остальные расступились, встав в две шеренги по обе сторону от лифта.

— Дайте мне энергии, — снова пробормотала Ио. Доннелли скрылся за перегородкой. Один из оперативников нажал на кнопку лифта, остальные подтянулись ближе к командиру, который вместе с пленницей встал напротив дверей.

— Энергии...

Девушка оглянулась.

— Ну что такое? — Командир смотрел на Ио, наклонив выбритую до блеска голову и прищурив левый глаз — как на пойманного на огороде вора огурцов.

— Нужно больше... энергии...

Ио придвинулась ближе к командиру; тот стоял неподвижно. Она была почти на две головы его ниже. Теперь он видел грязные потёки высохших слёз на её щеках, чувствовал заплаканное, звериное дыхание. Завязанные за спиной руки ткнулись ему в живот.

— Энергии... банок ХП... пожалуйста...

Двое стоящих впереди оперативников переглянулись. Лифт застрял на -1 этаже, в морге, и никак не хотел отправляться.

— Я не могу... гоннг... без энергии...

Глаза девушки смотрели жалобно, рот с желтоватыми зубами застыл в кривом оскале.

— И боли...

За спиной раздались выстрелы, несколько коротких очередей. Доннелли обернулся. Люди вокруг как будто не обратили внимания, лишь недоумённо замедлили ход. Эхо выстрелов вернулось с потолка и ещё раз прокатилось по залу.

"Защита? Для кого?.."

Зеркальное стекло брызнуло воздушной сетью осколков. Разрывая её, наружу вылетело чёрное тело. Брита сгруппировалась, готовясь к прыжку, но тело упало на асфальт, не долетев 5,4 метра.

— ААААааа!!...

Из разбитого окна просвистело тяжёлое металлическое кресло. Брита была готова и легко отлетела на два шага в сторону, вернула себе равновесие на новом месте, повернула голову, чтобы проследить за летящим предметом...

Миниатюрная женщина средних лет лежала на асфальте рядом с креслом. Оно не придавило её, а развернуло и швырнуло на землю; на ноге под разорванными колготками виднелась глубокая сухая рана. Брита уклонилась от очередного снаряда — прошёл мимо и проскрежетал по асфальту почти до самой оживлённой магистрали — а второй, массивную стальную урну, перехватила в воздухе и на миг взмыла вверх, увлекаемая чудовищной силой броска. Она была жива, эта женщина, я видела. Её не убило шальным снарядом. Она жива.

— Аа... а.

Ио перемахнула через разбитое окно и зашаталась, с трудом удерживая равновесие на козырьке здания. Брита приземлилась и обернулась к ней.

Много крови. На растянутых по сторонам, словно паутина, волосах, на зажатых в них осколках, обломках, ножках стульев, на давно уже переставшей быть белой куртке. И целые ручейки — с рук. Безжизненно висящих по бокам, изломанных в нескольких местах, прокрученных через мясорубку рук. Это какой-то подлог, у человека не может быть столько крови. У неё — тем более, она всегда была такая маленькая, такая беззащитная. Это какой-то подлог.

С трудом держась на ногах, Ио оперлась одной прядью о козырёк и с не то криком, не то визгом метнула семь снарядов вперёд. И только три — точно в меня, остальные попадут в толпу. Так нельзя. Секции 5-8 — на первый в квадрате А2, сближение через 0,32 секунды, секции 1-3 — на второй в квадрате... нет времени, я не успею, сделайте это ради меня, мои машинки, делайте же что-нибудь!..

Прохожие увидели, как девушка в платье быстро, до ряби в глазах, завертелась вокруг своей оси, и водоворот волос вокруг неё мгновенно поглотил летящие обломки. Девушка замедлилась, припала на одно колено и, как натянутая пружина, ударила обратно, так быстро, что никто из очевидцев даже не уловил момент полёта.

Брита по инерции дважды обернулась вокруг своей оси и с силой затормозила. Оконный проём был пуст; справа, на пределе видимости, чиркнул белый силуэт.

рап... н... нож... н... н... гон-н-н...

Ио дёрнулась влево, уклоняясь от залпа тонких дротиков, прыгнула вперёд, снова изменила траекторию в полёте и ушла из-под обстрела. На площади перед зданием было не за чем укрыться, и только скорость пока что спасала Ио от конца. Болтающиеся мёртвые руки мешали бежать. В 50 метрах узкий коридор между двумя высокими домами уводил в подворотню. Брита рванулась вперёд, готовясь к третьему броску и в то же время понимая, что может не успеть. С её ранами и следом крови позади Ио не уйдёт далеко, но кто знает, что там, за поворотом, кто знает?..

В очередном прыжке Ио достигла проёма между домами — и внезапно замерла в неподвижности. Не успев удивиться, Брита приземлилась и выпустила залп.

— О-отставить огонь! Стоять!!..

Истыканное дротиками тело Ио осело на землю. Четыре попадания из четырёх, все заявленные точки, без отклонений. Брита ещё одним прыжком подлетела ближе.

— Стоять, кому сказал!

Сипловатый мужской голос из-за поворота звучал уже не так уверенно — говорящий даже не представлял себе, к кому обращается. Не обращая внимания, Брита опустила голову и своими ногами подошла к распростёртому на асфальте в двадцати метрах, или двадцати пяти, какая, к чёрту, разница, телу. В левую стопу при каждом шаге впивался прошедший сквозь тонкую подошву балеток осколок стекла. Голос утих; в просвете между стенами домов была видна только прямая пустая улица, в конце которой в совсем крошечном глазке перекрёстка мелькали машины.

И тут Ио начала меняться. Брита уже отвела взгляд и сначала лишь краем глаза увидела, как замерцали и зашевелились рассыпанные по земле, залитые кровью волосы. Словно светлые стебли стелились по асфальту — и росли на глазах, сплетаясь в колышущуюся сеть мерцающих водорослей. Короткие волосы росли быстрее, постепенно догоняя длинные, разворачивая свои упругие на вид кольца; голова мёртвой Ио свесилась набок, выпуская золотые ростки наружу. Вокруг кипела буря красок, а её тело так и лежало неподвижно, как будто

— Да ладно.

Мы с Бритой синхронно поворачиваемся и сердито смотрим на Блайта. Видение порвалось. Всё, финита, не вернёшь. Хочется ругаться. Но что теперь поделаешь.

— Не обращай внимания. Продолжай.

Брита не хочет продолжать. Опустила глаза и изучает зернистую кофейную гущу на дне кружки. Я её понимаю. Такое сломать, такое... Недавно у меня были галлюцинации, что-то вроде снов наяву, но простой живой рассказ — это же лучше, это просто...

Снова оглядываюсь на Блайта. Пытается играть невинного, развалился пузом кверху на диване, а глаза, как у нашкодившего щенка.

Надо что-то делать. Встаю из своего кресла, собираю со столика две кружки и почти силой вырываю у летаргической Бриты третью.

— Сколько тебе сахара?

Она поднимает на меня глаза. Я несколько секунд стою неподвижно, ожидая её реакции.

— Мне две.

— А тебя-то кто спрашивал? — бросаю я Блайту. Потом выбираюсь из-за столика, обхожу диван и иду в дальний угол студии, к длинному кухонному столу. В раковине полно гущи, давно пора почистить. Но не сейчас — включаю воду, ополаскиваю все три кружки, потом ещё раз — как следует — свою.

— Нечего больше рассказывать. Из подворотни, с той стороны, появился спецназ ДКП, пришлось уйти. Я так и не увидела, чем всё закончилось. Хотела забрать её, но... не...

Сколько всего в этом её тоне. Когда я говорила "Ты ведь не собираешься оставлять её в живых?", это было вполне серьёзно. Но сейчас я понимаю, вправду понимаю, что именно случилось и почему. Она не могла просто сжать её в тисках и прикончить. Её, последний кусочек далёкой прошлой жизни.

— Но я была уверена, что она умерла. Это всё волосы, просто волосы.

Снова включаю воду и во внезапном порыве щедрости мою кружку Бриты; хмыкаю, промываю и блайтину тоже.

— Скажи, вот ты всё описала, хорошо, подробно. — Может, даже слишком хорошо. — Но откуда ты знала, что происходило в холле, когда ты уже ушла? Ну, скажем, про Ио, как она освободилась, или про приказы этого Донахью, — (Доннелли? Донована?), — откуда?

Брита, кажется, перестала даже молчать; вместо тишины воцарилось какое-то гулкое ничто. Наливаю воды в джезву и включаю розовую тазариновую конфорку. Прямо как в XX веке, когда с тазарином толком не знали, что делать, и сжигали его как попутный.

— Ну... Вероятно, это и так было понятно. Что там ещё могло произойти.

Сама не верит в то, что говорит. Ставлю джезву на огонь, насыпаю кофе и топлю его ложечкой, чтобы побыстрей провалился.

— Не выдумывай. Ты нам дословно пересказала, что было. Это ведь она, правда?

— Э... "она"?

Опять Блайт. Чего он лезет.

— Да. Думаю, да.

Значит, и здесь не без "снов наяву". Не у меня, правда — у меня их уже давно нет — но всё равно. Придвигаю к себе сахарницу, открываю крышку — пусто.

— И с Ио тоже. Когда она начала превращаться, я почувствовала вот... ну, вот это...

— Я знаю, можно не повторять.

Блайт за спиной усмехается, но ничего не говорит. На полке под раковиной — нестройный ряд пустых банок, на дне одной — какая-то рассыпавшаяся в труху крупа.

— Но ты ведь говорила, что Сферу забрала Ксэ. Полицейская.

— Я так думала. Но в тот день она чувствовалась гораздо ближе — как тогда, когда мы с тобой стояли на крыше, а она была в больнице. Вряд ли дальше.

Кофе начинает закипать. Слишком рано. Прикручиваю огонь до минимума. Куда этот сахар делся?

— Где она теперь? Я её не чувствую.

— Пустота.

Да, вот что нами правит в последнее время, мной и ей. Двенадцать дней пустоты. Сначала мы разбежались, кто куда — она ушла сдавать Ио полиции, потом, видимо, вернулась в своё "убежище" (посмотрела бы я на него), а я сразу же арендовала по интернету "чистую" квартиру, отыскала Блайта и с тех пор варила ему кофе и меняла подгузники. Ну, фигурально выражаясь. На самом деле, одного визита к костоправу хватило, чтобы более-менее его заштопать, не пришлось, как в прошлый раз, класть его в клинику и сливать ещё одни не засвеченные ксивы. А дальше уж я сама. Ну, всё, кроме подгузников.

На четвёртый день появилась она: позвонила, узнала адрес, пришла (прилетела?) и часа полтора молча сидела за столом, на том же месте, что и сейчас. А потом начала рассказывать — сумбурно, невпопад, — но в конце концов я узнала, как у неё прошли эти безумные несколько дней. Я не перебивала и почти не задавала вопросов. Всё это, что между нами происходит — её рук дело, этой "Сферы". Она, может, об этом забыла, но не я. А как она на меня иногда смотрит — я ей что, подружка? У меня нет ни единой причины относиться к ней как-то по-особому. Но я отношусь — не по своей воле, это уж точно. Всё равно, пока мне это выгодно, можно подыграть — и ей, и той части меня, которой вздумалось возлюбить эту девчонку пуще жизни. Её рассказы о том, что с ней произошло в последние дни, не снесли мне крышу, как Блайту — он, вон, сидит и злится, что ничего не может понять. А у меня её похождения вместе с нашими — а, скорее, с моими — складываются в более-менее логичную картину. Со здоровенным белым пятном посередине — этой Сферой, о которой я даже подумать плохо не могу, и это, несомненно, тоже её работа. В любом случае, мне пригодится помощь такой

пшшш

Ну, конечно же. Кофе стекает по стенкам джезвы, булькает внизу, я выключаю огонь, хватаюсь за ручку, обжигаюсь, ругаюсь, беру губку, пытаюсь вытереть плиту, снова ругаюсь... Надо меньше думать.

— Пи-иииип!..

Я вздрагиваю и отшатываюсь.

— Что за...

— Это губка. — Это Брита. — Я тоже вчера удивилась. Она живая — наверное, что-то вроде моллюска. Или... губки?

Осторожно кладу губку на край стола и выдыхаю. Вот пугаешься иногда из-за всякой ерунды.

— Пищащая живая тряпка, прекрасно. Но откуда она взялась? Не было ничего такого раньше.

— А откуда всё взялось?

Ставлю грязный кофейник на столешницу и поворачиваюсь к Блайту.

— Откуда эти дурацкие усастые-глазастые пришельцы? И мужики эти в колготках, откуда? Почему кофе синее?

Он сидит на кушетке, упёршись руками в края и свесив ноги вниз. Поверх голого тела чёрная рубашка — не хочет "светить" свои бинты. Напротив него, по другую сторону стола, — Брита, хмурая, в напряжённой позе — она вообще нервная, как я узнала за эту неделю. И не очень любит свои волосы — ни разу не показала их за всё время, прятала в корзине. Да и просто, чувствую.

— А вы тут обсуждаете всякую чушь, как будто всё норм. Всё норм, а?

Ты не прав, дорогой. Я за это время столько нарыла в интернете, что тебе и не снилось. Кто виноват, что ты лежишь, ешь, пьёшь и ничего не спрашиваешь.

Вдруг замечаю, что всё ещё держу в руках кофейник.

— Ну и похрен. Пойду за пивом.

Брита отчего-то забеспокоилась — чаще забилось сердце, и всё вокруг пошло едва заметной рябью, как свежая простыня под ладонью. Впервые что-то подобное я почувствовала в коридоре полицейского участка — тогда сильнее и страшнее. Неужели мы связаны с того самого дня? И что сейчас с ней, так заждалась кофе? Стоп, куда это Блайт собрался?..

Но он уже вышел.

Меня зовут Уинстон Бёрнс, 47 лет. Я родился в Уинслоу, штат Аризона. Мои родители переехали с Британских островов после Второй революции, незадолго от отделения Шотландии. Отец, бывший военный, устроился охранником, мать работала в книжном магазине. В детстве я целые дни проводил с одноклассником Биллом в гараже его отца. Несмотря на то, что обычно пишут в биографиях великих, я ничему особенному там не научился. Но мне было приятно просто сидеть в гараже, смотреть, как из старых машин делают новые. Когда мне было десять, у отца случился роман — с кхейрой, как я потом узнал. Тогда такие случаи ещё были редкими, никто не знал, как к ним относиться. И уж точно не знала моя мать. Семья не распалась, но жить в ней стало сложно — мне, а в особенности — отцу. Я окончил школу и пошёл по призыву в армию. Подал заявление в бригаду автомехаников, но в то время начался очередной конфликт на Ближнем Востоке, и меня определили во вторую инженерно-сапёрную. Я провёл полтора года в тренировочном лагере в Форт-Брэгг, а потом отправился обезвреживать минные поля на Суэц. Через полгода нашу роту перевели в 8 мотострелковую дивизию, которая с миротворческой миссией отправлялась вглубь Египта. После спокойной, относительно безопасной работы на минных полях мы попали на уличную войну — с начинёнными взрывчаткой грузовиками, заминированными трупами и детьми, стреляющими из открытых окон. Вернулись не все. Про самое крупное "происшествие" — так их у нас называют — даже рассказывали по телевизору. Тогда целое сапёрное отделение, 8 человек, сгорело заживо, пытаясь обезвредить аэрозольную бомбу в госпитале Красного Креста, а вместе с ними сгорели два десятка врачей и почти сотня лежачих больных. Уже гораздо позднее я где-то прочитал, что только в определённый день и час солдат по-настоящему понимает, что такое "враг". Думаю, для меня это был тот день. Так или иначе, я выжил и вернулся в Штаты. Мне было 24, и я чувствовал себя стариком. За время, пока меня не было, Гавайи отделились и стали независимым княжеством, в президенты выбрали женщину, а у моей матери нашли рак груди. Я не хотел её навещать — ротный психолог говорила, это оттого, что я винил её в смерти отца, который за два года до этого в пьяном виде разбился на автомагистрали. Я перестал ходить к психологу, как только смог. Тем более что причина была другой — я вообще ничего не хотел. Я знал, со многими нашими происходило то же самое, но общаться между собой нам тоже не хотелось. Как можно спасти человека, который и спасаться-то не хочет? Однажды, на ежегодной "ярмарке мастеров" в Уинслоу, я познакомился с Сарой. Она продавала свои картины, и я даже купил одну — у меня оставалось много неистраченных "боевых". Мы разговорились. Насколько я был тогда мёртв, настолько Сара была жива. В тот же день она рассказала мне, где и как выросла, когда начала рисовать, про то, как её выгнали из колледжа, про своих родных. Мы начали встречаться — я купил подержанный "шеви", чтобы ездить к ней в соседний Флагстафф, возил её в кино и на выставки. Она жила странной жизнью — ночевала то у родителей, то у друзей, нигде не работала, пыталась продать свои многочисленные картины и занимала у всех подряд (кроме меня), никому не возвращая. Но всё равно, это были лучшие два месяца в моей жизни. Потом меня снова послали на Ближний Восток, на этот раз в Сирию. Сара обещала писать, но очень скоро перестала. Когда я через два года вернулся, её нигде не было — семья уехала на восточное побережье, друзья ничего о ней не слышали. Тогда я прождал положенный минимальный срок отгула и вызвался ехать назад, в зону военных действий. Война из страшного испытания стала чем-то обыденным, даже успокаивающим — единственным, к чему я привык. Я прожил пять лет в Палестине, дослужился до старшего лейтенанта, выучил арабский, прошёл переподготовку как инженер-подрывник в лагере союзных войск в Латакии, но так и не нашёл никого, чтобы заполнить оставшуюся после Сары пустоту. Кхейры среди людей тогда уже были обычным делом, и мои подчинённые нередко пользовались их "гостеприимством". Но я помнил историю с отцом и держался от них подальше. Возвращение домой после пяти лет отсутствия прошло легче, чем в первый раз — после двух. Ситуация в мире немного успокоилась, я уже не был нужен в "горячих точках". Мне предложили работу в полиции, но я отказался и в итоге стал внештатным инструктором контртеррористических групп, параллельно поступив в Военную академию. У меня появились друзья. И однажды вечером, возвращаясь с занятий, я увидел Сару за столиком кафе. Она тоже заметила меня и тут же бросилась в объятия, как будто чудом нашла после долгой разлуки. У нас всё началось заново — походы в кино, цветы, ухаживание. Она говорила, что исчезла тогда, потому что испугалась серьёзных отношений. Уже потом я узнал, что за это время, пока мы не виделись, она успела выйти замуж и развестись. Но я всё равно сделал ей предложение, мы обвенчались в церкви Финикса и поселились в старом доме, где я вырос. Прошло несколько лет, и Сара забеременела. Мы долго думали над именем для дочки, выбирали между Кристиной и Ирен, но в это время старшая сестра Сары погибла в автокатастрофе, и она решила назвать дочь в честь неё, Викторией. Вики. Она научилась читать в четыре года, а в шесть знала наизусть почти половину "Детской хрестоматии американской поэзии". В нашем городке было тихо и спокойно, но я видел, что Вики скучает. Когда ей было десять, я добился перевода в Финикс, в организованный после недавней реформы отдел военной полиции. Сара не хотела уезжать, говорила про своё искусство (которым год от года занималась всё меньше), убеждала Вики, что ей это не нужно, иногда даже грозилась подать на развод. Она почти сразу после свадьбы начала показывать, что не рада быть моей женой — упрекала по поводу и без, уходила спать в гостевую комнату, хотя часто потом возвращалась. Иногда я выходил из себя, но совсем немного, не настолько, чтобы вызвать такую неприязнь. Я видел в ситуации что-то от того, что происходило между отцом и матерью, но никак не мог понять причину — я всё, всё делал правильно. Военных принято считать суровыми, несгибаемыми людьми. Но здесь я просто не знал, кого и зачем сгибать. Поэтому просто жил в этом день ото дня, учился игнорировать одного из двух людей, которых я любил больше всего в жизни, постепенно тупел и переставал что-либо чувствовать, как тогда, на войне. Но в этот раз было за что бороться, и я в конце концов просто поставил Сару перед фактом, что со следующего месяца мы будем жить в городе. Она отреагировала неожиданно спокойно, не кричала, не спорила, только сказала, что ей нужна помощь со сборами. Через несколько дней после этого я раньше времени возвращался с работы и увидел, как в дом заходят двое мужчин в костюмах. Они оставили дверь открытой, и я пошёл следом.

Меня зову Уинстон Бёрнс. Вполне возможно, это единственная правда во всей рассказанной истории. Или наоборот — всё так и было, но звали меня иначе. Или ещё как-то по-другому, я не знаю. Я ничего не знаю.

Когда я бежал по городу с обжигающе горячей сумкой под мышкой, я был безумен. После внезапного сна наяву в метро, взявшейся из ниоткуда на месте бизнес-центра больницы, полицейской, на моих глазах превратившейся в чудовище — после всего этого, казалось бы, неудивительно, что я потерял голову. Не знаю, сколько это продолжалось, но в определённый момент во мне что-то щёлкнуло — снова этот инстинкт, столько раз спасавший мне жизнь. Жар от сумки стал нестерпимым, она дрожала, как будто что-то хотело вырваться наружу. Я отбросил её прочь и отскочил в сторону. В тот же миг на её месте выросла беззвучная вспышка. Я прикрыл глаза рукой. Я стоял на пустой в обе стороны узкой улице, видимо, где-то в старом городе. Сверкающая пелена вокруг рассеялась, но голова всё ещё гудела от перевозбуждения. Я отвёл руку. Неоновый шар вспышки завис невысоко над землёй, и из него медленно поднимался другой, менее яркий и более осязаемый. В то же время мне показалось, что весь свет вокруг сосредоточился на нём, и я тоже не мог оторвать от него взгляд, чувствуя, как глаза заволакивает молочный туман. С дальней стороны улицы, сначала высоко, а потом ниже и ниже, к маленькому шару протянулась тонкая нитка дыма, ослепительного даже на фоне белой вспышки. Дым прибывал; он не втягивался внутрь, а словно обвивался вокруг шара, становясь быстрыми мелькающими искрами на его поверхности. Я смотрел на это странное перемещение и постепенно сам становился его частью, не чувствуя ничего, кроме восторженного ожидания чего-то ещё более чудесного, а потом пропало и это. Я очнулся в полной темноте, на прохладном полу. И я помнил всё, от самых ранних, разрозненных кусочков детства до того дня, когда я вошёл в свой дом вслед за двумя неизвестными. Ничего после. Следующее воспоминание — я закладываю первую бомбу на радиоуправлении в "Ингри", торговом центре в модном районе города. И я уже знаю, зачем это делаю — мне казалось, я знаю.

У меня было время подумать. В камере без единого источника света сложно измерять время — я считаю только, сколько раз из динамиков где-то наверху раздавался мелодичный звон, и из отверстия в левой — наверное, левой — стены выпадали еда и вода, больше похожие на пайки космонавтов. Из противоположной стены выдвигался санузел, заменявший и мусорный бак, но не душ — тело уже начинало зудеть от грязи. У меня не было ни света, ни воды для мытья, ни ответов на вопросы, но было время подумать. И, если судить по тому, сколько всего я переосмыслил и сколько решил, прошёл уже добрый месяц, никак не меньше.

Нет сил начинать всё с начала. Я думал так много, что назад не вернусь, даже если бы захотел. То, что осталось в конце, коротко и ясно. Это — то, что они делают со всеми такими, как я. Те люди в костюмах. Они отняли у меня память, а теперь вернули — всё, кроме того, что может вывести на них. Значит, моя миссия закончена. Не знаю, кто и зачем держит меня в тёмной коробке, но я больше не нужен. Никому. 18 взрывов, разрозненных, ничего не изменивших, и моя карта сыграна. Никакой высокой цели, никаких подвигов во имя отечества или чего там ещё, ни даже всегда слишком короткого и холодного слова "долг". Ничего. С каждым часом, днём, неделей жить в темноте, подбирая с пола солоноватые палочки пайков и пакеты с водой, становится легче. Я согласен быть никем, невидимым для людей, без дома, без родных. Но не без смысла. Эти люди хотя вырвать смысл из моей жизни, отобрать прошлое, не дав будущего взамен — и на это одно я никогда не соглашусь. Никогда.

— Пожалуйста, проиграйте видео ещё раз.

"— Здравствуйте, с вами снова Катерина Купер-Смит с ежедневной информационной программой "В полдень". И сразу к срочным новостям. Шокирующие кадры поступили к нам из центра города. Неизвестная женщина совершила нападение на муниципальную больницу N4. На этом видео, снятом на любительскую видеокамеру, можно увидеть, как женщина спускается с крыши больницу на страховочных тросах и проникает внутрь через окно 7 этажа. В данный момент она находится в здании; оттуда пока не поступает никакой информации. Обстоятельства происшествия всё ещё выяснятся, однако в агентстве "Стап" сообщили, что располагают точными данными о..."

— Достаточно.

— ...чительно из сообр...

— Итак. Как мы уже выяснили, программы "В полдень" никогда не существовало. Равно как и ведущей Катерины Купер-Смит.

С заднего ряда донёсся случайный смешок; несколько голов недоумённо повернулись назад, и всё затихло.

— Согласно программе передач — слайд, пожалуйста — в 13:00 на телеканале АРВ должен был выйти обычный выпуск новостей, ведущий... да, ведущий — Эд Гонсалес. Такова фактическая сторона вопроса. Переходим на следующий уровень: запись должна была каким-то образом попасть в сетку вещания. Согласно логу сервера телекомпании, прямая трансляция из студии была заменена записью в момент передачи сигнала на общий для всех телеканалов Иэле коммутатор, расположенный на Эйв-16, дом 36. Данные о происхождении записи защищены сложным алгоритмом кодирования, однако количество источников, из которых она могла поступить, ограничивается несколькими служебными компьютерами транслирующей компании субподрядчика. Из этого можно сделать вывод, что речь идёт о той или иной форме инсайдерской операции, и рано или поздно непосредственный исполнитель подстановки будет найден. За эту информацию хочу сказать "спасибо" нашим коллегам из IT-отдела, надеюсь на их дальнейшую помощь в скорейшем нахождении источника записи.

Две хрестоматийно лохматые головы в центре зала качнулись в знак согласия. Левый — кажется, Фред, или... Ксэ ответила им кивком и повернулась обратно к экрану.

— Следующий уровень анализа гораздо более важен для понимания ситуации. Программа "В полдень" вышла в эфир ровно в 12:00 по местному времени. Давайте взглянем на записи камер видеонаблюдения больницы N4. Слайд. Слайд, пожалуйста.

Заснувший оператор судорожно щёлкнул мышкой. Проектор высветил на стене привычно бледный кадр с камеры старого образца — в Академии нас учили уже по снимкам с камер нового поколения, но с тех пор их почти нигде не установили.

— В правом нижнем углу кадра видно, как сержант Уэмацу, услышав шум в палате, вскакивает со скамьи в коридоре и бежит к двери. Этот момент можно условно считать моментом проникновения Красной Швеи в больницу. А теперь присмотритесь к маркеру времени на снимке.

Задние ряды привстали, чтобы рассмотреть циферки на краю экрана. Сергеев остался сидеть, но оглянулся вправо, влево — как-то беспокойно.

— 11 часов 56 минут 47 секунд. То есть — за 3 минуты 13 секунд до начала выпуска новостей об этом же происшествии. — По залу прокатился удивлённый шёпот, но Ксэ без перерыва продолжила: — Этот факт свидетельствует об одном: автор программы точно знал, что нападение произойдёт, и ждал только свежих кадров с заранее установленной в заданном месте камеры, чтобы отправить готовую передачу в эфир. Хотя, возможно, он мог ждать и чего-то другого.

Полная оперативно-аналитическая группа, почти 30 человек на 5 рядах стульев, ёрзала взад-вперёд, заинтригованная, но всё меньше понимающая в рассуждениях Ксэ, которые в виде таблиц и фотографий высвечивал на стене допотопный проектор. Сергеев в первом ряду снова беспокойно обернулся, скользнул взглядом по мне, посмотрел на дверь, потом на часы. Что с ним?

— Всё это подводит нас к дальнейшим выводам. Несколько часов назад мы получили все необходимые данные от руководства "Стап" и теперь можем с достаточной долей вероятности восстановить картину произошедшего. Поддельный репортаж преследовал две вполне конкретные цели — привлечь внимание подозреваемой 01873 (или тех, кто управлял её действиями) и указать ей, где искать информацию о текущем местоположении Швеи.

— 01873 — девушка с такими же способностями, как у Швеи. Убитая в перестрелке перед штабом ДКП.

Несколько человек в конференц-зале улыбнулись и понимающе закивали, но остальные просто посмотрели рыбьими глазами на Сергеева, потом обратно на Ксэ — и продолжили спать на ходу.

— Лейтенант, не могли бы вы для удобства называть её, м, "альфой"?

— Хорошо. Итак, некая третья сила организовала всё так, чтобы альфа обнаружила Швею, пойдя ради этого на весьма замысловатые ходы. В "Стап" ничего не знали — не могли знать — о том, где тогда находилась Швея, но поддельный репортаж направил альфу в их главный офис. Там она, судя по показаниям камер, обнаружила некий прибор, похожий на браслет с дисплеем; он, в свою очередь, вывел её на след Швеи. Несмотря на всестороннюю помощь со стороны "Стап". В описании данных событий остаётся немало белых пятен. Например, неясно, каким образом альфе удалось так быстро найти в офисе нужный прибор, и это при том, что в "Стап" не имели представления о его существовании. Непонятно, как сам прибор попал в ящик письменного стола одного из работников — в дни перед происшествием камеры не фиксировали ничего необычного. Однако, чем бы ни объяснялись эти обстоятельства, мы видим общую направленность действий "третьей стороны": ни в коем случае не раскрыть альфе факт своего вмешательства, не допустить ни малейшего подозрения, что ей могут манипулировать. Эти выводы, при всей их комплексности, не дают ответов на поставленные ранее вопросы. Но ключевой вопрос, ради которого была собрана наша группа, сегодня ещё не звучал.

От внезапно воцарившейся в зале тишины задремавшие полицейские встрепенулись, начали поводить плечами, оглядываться вокруг, даже что-то записывать в перекидных блокнотах. У меня запотели ладони. Я опустила их за спинку впереди стоящего стула и, пока никто не видел, вытерла об юбку.

— Главный вопрос — зачем это всё?

На эту паузу, уже совсем-совсем театральную, публика почти не отреагировала, увязнув в предыдущей — неожиданной. Но краем глаза — слишком уж много я сегодня смотрела прямо — я заметила, что Сергеев ощутимо напрягся, почти привстал с места.

— Зачем Швея напала на Годдара в участке 37? Почему в тот день она едва не убила Наоми Расс, а потом помогла ей уйти от полиции? Почему банда "Лагар" решила разделаться с бывшим активистом "Флэри" именно в то время и в том месте, перед больницей? Как со всем этим связан террорист, чьё досье нам так и не отправили из службы безопасности "Сабрекорп"? У всех этих взаимодействий есть единая движущая сила, мотив, узнав который, мы ясно увидим всё остальное. Например, мы сможем узнать, были ли у уничтоженной альфы...

Сергеев смотрел на меня. В упор, не моргая, повернувшись спиной к экрану. Я случайно встретилась с ним взглядом и теперь не знала, что делать — мысли застыли в голове, как маленькие ледяные червячки. Ксэ что-то говорила на заднем плане, но я не слышала. Вот она закончила и отошла, люди начали собирать вещи, вставать с мест, выходить из зала. Он наконец отвёл взгляд — какой взгляд! — и поднялся на ноги. По-прежнему ничего не соображая, я положила блокнот в сумку, встала со стула, нашла равновесие на высоких каблуках, пропади они пропадом, и заспешила к выходу.

— Лито.

Он стоял прямо за мной. Я повернула голову, и меня тут же коснулось его дыхание — странно-терпкое, смешивающееся с классическим мужским ароматом Lanzelotte. Не желая снова смотреть ему в глаза, я взглянула за его плечо — там Ксэ разговаривала с одним из программистов и ещё каким-то мужчиной в штатском. Больше в комнате никого не было, помощи ждать было неоткуда.

— Нам нужно поговорить. Идём.

Он взял меня за руку и повёл прочь из конференц-зала. Это было какое-то сумасшествие. Обычно я только в живой речи мямлю и спотыкаюсь, а внутри всё красиво, ровно. Но теперь там просто всё перемешалось, я не знаю, почему я такая в последнее время, а может, знаю, но боюсь задуматься. Там не было убитых, только раненые. Она никого не убивала. Весёлая Кёртис будет жить, и сержант Уэмацу тоже. Отчего же тогда мне так плохо? И при чём тут Сергеев, который протащил меня за руку через весь коридор третьего этажа, свернул в какой-то пустой полутёмный проход, и сердце заколотилось ещё сильнее... при чём?

Вот он остановился в неосвещённом проёме перед закрытой дверью и развернулся ко мне. Взял меня за плечи.

— Ты слышала, что...

Он впервые запнулся. Впервые с тех пор, как я его знаю.

— Я не знаю точно, как это объяснить. Всё так запуталось в последние дни.

Ещё как запуталось. И не только в последние дни — во все эти три с лишним месяца, с того самого дня, как ты улыбнулся и сказал мне: добрый день, я сержант Сергеев, мы будем работать вместе. Нет, не с первого, наверное, со второго или с третьего, когда я перестала дрожать, как лист на ветру, и присмотрелась к тебе.

— И, наверно, любому было бы сложно и... неловко об этом говорить...

Ну давай же, закончи всё это. В ту или другую сторону, только закончи. Не видишь, что со мной? Давай.

— Хорошо... Ты слышала, что говорила Ксэ про "главный вопрос", про то, что связывает события последних дней? Так вот, она уже знает ответ. И рассказала мне. Ты... готова тоже услышать правду?

Окажись я в другом положении, сразу бы убежала прочь и потом всю ночь плакала в подушку — но тогда, не успев ничего понять, я просто еле заметно кивнула. А он в ответ улыбнулся — открыто, обнадёживающе, как в тот первый раз.

Поцелуй затянулся. На какой-то миг, но эта секунда промедления тут же отозвалась во всём теле, расцвела яркими мазками импрессионистов, упругой волной сошла сверху вниз, как пена с мраморной кожи Киприды. Моя левая рука инстинктивно приподнялась — но нет, это не то время, не то место — не тот поцелуй. Потом наши губы разъединились — и по тому, как она машинально потянулась к косметичке, как небрежно взглянула по сторонам, я окончательно понял то, что, по сути, знал с самого начала. Не тот. Я мог бы заставить себя приглядеться и увидеть несуществующий румянец на её лице, какую-то повадку, движение, на котором можно было бы построить целую нереалистичную в своей комплексности гипотезу, но я уже давно научился держать неуёмную свою фантазию в узде. Не говоря ни слова, я вошёл в кабинет.

Не могу сказать, что не брал в расчёт этот маленький бонус, когда три года назад, после назначения меня генеральным директором "Сабрекорп", выбирал себе секретаря. Кисло-сладкий вкус Шк'хин до сих пор ощущался во рту, и мне, не буду скрывать, приятно чувствовать его каждый день. Тем более что в этом нет вовсе ничего зазорного: этот необычный, быстрый и в то же время глубокий поцелуй в губы — самая распространённая форма приветствия у кхейров. Я знаю, что при приветствии близких людей они используют свои растущие из-под ушных раковин усики — тлитхи, а с прочими обходятся тем ежедневным ритуалом, объектом которого я только что с большим удовольствием стал. Конечно, за это время я не раз задавался вопросом, правильно ли сделал, взяв на работу эту до хрупкого стройную молчаливую женщину с матовыми серыми кругами вместо зрачков и слегка шипящим акцентом. С тех пор, как в 1952 году во Франции, а следом во всём остальном цивилизованном мире кхейров официально признали полноправными членами общества, человечество больше узнало о них — отправлялись культурологические экспедиции, выходили книги и познавательные телепередачи. Но для большинства, к коему я, как ни горько в том признаваться, принадлежу до сих пор, этот народ остался своеобразной terra incognita на карте обитателей Земли. Веками и тысячелетиями люди как будто не замечали, что рядом с ними обитает другой биологический вид, живущий по своим законам в отгороженном стеной взаимного недоверия сообществе. В древности кхейров тысячами угоняли в рабство соседние воинственные народы. Во времена античности возникло единственное известное историкам государство кхейров, но просуществовало недолго, пав под натиском орд царя Дария I. У Аристарха Эгейского говорится, то Александр Великий имел более 200 наложниц-кхейр, которые ехали за ним до самой Индии в его грандиозном обозе. В Средние века кхейров считали порождениями Нечистого, сжигали на кострах и побивали камнями. Практически все их общины в Европе были уничтожены, оставшиеся в живых бежали в Азию и Африку. Лишь столетия спустя, во времена Чёрной Смерти, они вернулись, вывозя трупы из городов и выполняя другую чёрную работу взамен вымерших простолюдинов. С тех пор их невосприимчивость почти ко всем людским болезням не раз использовали в медицине, биологии и даже военном деле, но они всё равно оставались париями, отщепенцами, лишёнными прав — как на их раздираемой войнами родине, так и в других странах, куда они отправлялись в поисках лучшей доли. В знаменитой поправке Авраама Линкольна, разрешившей чернокожим голосовать на выборах в США, кхейры упомянуты не были, просто не подпав под категорию "людей" (men). Права кхейрам дали лишь во второй половине XX века, когда человек уже запустил в космос спутник и научился расщеплять атом, а учёные неоднократно доказали наличие общих предков у Homo Sapiens и Keyrus Vulgaris, равно как и разрешимость культурных различий между первыми и вторыми. Их необычайная сексуальная привлекательность для людей уже не объяснялась ни сатанинским колдовством, ни даже особыми феромонами, как считали учёные конца XIX века, — нынешние исследования ссылаются на не до конца изученные даже сейчас мозговые импульсы, а также просто на тот факт, что телосложение средней кхейры большинство мужчин-людей считают привлекательным. Склонность мужчин-кхейров внезапно погружаться в непродолжительный летаргический сон теперь тоже никого не удивляет, а способность их женщин к соблазнению, которой в войну активно пользовалась разведка нацистов, сейчас нашла своё применение в рекламе, моде и шоу-бизнесе.

Собрать эту историю по кусочкам из многочисленных прочитанных мной за жизнь источников было несложно. Но говорит ли она мне что-то о том, кто на самом деле это существо в соседней комнате, за этой самой дверью? Что она любит и что не любит, что делает в свободное время, что читает (и читает ли), за какую партию голосует на выборах? Её английский почти безупречен, но чего ей стоило выучить его на таком уровне, если вспомнить её родной шелестящий говор? Может, дело здесь в природной склонности к языкам, или же...

Я облокотился о край стола и с трудом удержался, чтобы не рассмеяться в голос над собственным фантазёрством. Стоит мне расслабиться, посчитать своё воображение порабощённым, послушным, как оно мигом выдаёт подобные антраша. На самом деле, вся эта длинная цепочка измышлений началась с самой обычной осторожности, мании преследования, развившейся на долгом пути к директорскому креслу. Ах, что если эта прелестница после очередной вспышки превратится в кровожадного каннибала, или в дикого зверя, или... Так думал я глубоко внутри, хотя, на самом деле, вероятность таких же метаморфоз с секретарём-человеком равняется точно тому же — полной неопределённости. Это смехотворно. И, в конце концов, помимо всяческих подозрений, Шк'хин просто очень хорошо работает, настолько, что моего фирменного "Скажите, за что я вас люблю?.." обычно бывает достаточно для разрешения любого недопонимания.

Кстати, о подозрениях. Вырвавшись наконец из лабиринта историко-эротических грёз, я обратил внимание на тиснённую золотом папку, которую несколько минут назад принёс собой и машинально положил на середину стола. Финансовый прогноз на третий квартал, как я и просил. А вот это странно: заглавие — три строки коротких, рубленых слов на неизвестном мне языке, в свете подаренной послом Лузитании люстры отливающие серебром. Я взял папку в руки, снял с уголка удерживающую резинку, открыл и прочёл первый абзац.

тик

Выражение моего лица изменилось — совсем немного, не настолько, чтобы можно было заметить издали. Я положил папку на стол, закрыл её, поднялся на ноги, левой рукой небрежно подхватил папку и направился к выходу. Микроскопический глазок мной же установленной камеры обозревал кабинет с потолка, вот только теперь, если верить написанному, наблюдатели на другом конце камеры сменили знамёна, а у моей мании преследования, ещё минуту назад казавшейся досадным анахронизмом, внезапно появился очень убедительный raison d'Йtre. Я не думал, что Копф в игре, что он тоже один из нас. Стоило лишь кому-то подобраться к моей ахиллесовой пяте, или к кощеевой смерти из русских сказок... Даже в такой ситуации у меня хватает времени на красочные метафоры. Открывая дверь, я с каким-то отрешённым удивлением отметил, что ладонь на ручке слегка подрагивает. Видел бы это мсье Мерло, мой учитель, невыносимый повелитель шпаги...

Шк'хин подняла на меня глаза. Она сидела за своим столом слева от двери. Я сделал шаг вперёд из дверного проёма. Её лицо осталось неподвижным, но левый тлитх дрогнул от волнения. Всё теми же дрожащими руками я поднял папку на уровень глаз и громко, с выражением, но наверняка не угадав ни одного ударения, зачитал третью строку:

— Скшрьюэр вэл найри-нэчшри акхи!

Почему? Да потому что меня всё достало, вот почему.

На другой стороне загорается зелёный человечек, и я сердито проламываюсь вперёд сквозь поваливших толпой по пешеходному переходу людей. Почему? А потому же. Например, потому, что человечек должен быть синий. Ещё в детстве мама учила: красный свет — стой, оранжевый — приготовься, синий — проходи. Но нет, у них какие-то другие мамы были. И сам переход дурацкий, вместо белой "зебры" или хотя бы круглых железных хреней, как в Испании — непонятые волнистые линии поперёк дороги, и судя по тому, с каким офигевшим видом в меня врезаются идущие навстречу, я как-то неправильно по этим линиям иду. Ну и пофиг.

И главное — недели две назад всё было нормально. Всё — значит ВСЁ. Ясен пень, всё вокруг горело и взрывалось, Неви сначала чуть не убила дикая девка с кнутами вместо волос, потом откуда ни возьмись появился негросамурай Рури, потом Неви завалило на взорванной станции, а когда я наконец нашёл её больницу, со мной вдруг снова решили разобраться флэри, да ещё и с помощью своих главных врагов лагаров. Но всё вот это вот было нормально, так, как в жизни бывает, без этого киношного бреда. Ну, разве что, кроме дикой девки — она совсем двинутая, будто из мультика вылезла.

Но хрен с ней и с её волосами, когда такое вокруг. Вот такое. Я вышел до ближайшего магаза, купить пивка, может, чипсиков каких-нибудь, расслабиться, затариться денька на три. А теперь, похоже, нифига я сегодня не расслаблюсь. Перехожу дорогу, иду по тротуару, и вдруг мимо меня — мужик в подгузнике. Ну как, в одном подгузнике, больше на нём ничего нет, только тапочки какие-то прозрачные, идёт, бритой башкой сверкает, жирным мамоном трясёт, и хоть бы кто внимание обратил. Я бы подумал, просто очередной псих, мало их, что ли, но вчера видел двоих точно таких же, даже одну тётку — лента вокруг несвежих титек, и этот подгузник, и всё. Ффффу ты блин. Перехожу на всякий случай от него подальше вглубь тротуара — небось пасёт, как от свиньи. А навстречу — две тёлки, с сумочками, болтают, а на голове у них — парики, седые, с завитушками, как в кино про пиратов. Ну и уродство. А сами проходят и смотрят на меня как-то странно. Ну бред же. Рассматриваю их вблизи — одна без парика была бы ничего, и ноги классные, а вторая — это же... это... ну, вот эта.

Всё. Больше по сторонам не глазею, иду, смотрю под ноги. Как же башка болит — может, от уколов? Я уже толком не помню, как умудрился сбежать от лагаров и позвонить Неви. В первую пару дней всё больше валялся в отключке, а Неви меняла мне повязки и колола всем, что смогла достать. Говорит, курс лечения нашла в интернете — ну, я-то знаю, она оттуда чёрта лысого достанет. Но всё равно, могла чего-нибудь напутать. Эх, Неви. Может, уколы тут ни при чём, и мне так хреново из-за тебя. Потому что тут хрен знает что творится, а ты целыми днями с этой рыжей, хоть бы поцеловались уже, голубки, а на меня и двух раз за день не посмотришь, только гав-гав-гав-гав-гав. Был бы я в форме... блин.

А вот и магазин. Берусь за ручку стеклянной двери, и она звенит изнутри колокольчиками. Я сам понимаю, что ною, как баба, но честное слово же. Шепчутся между собой, обращаются со мной так, как будто обо всём — всём вот этом — что-то знают, а я не знаю, и лох я после этого. Дебил Блайти, который ничего не знает, и знать не хочет, и ему не понять, вот так ты обо мне думаешь, да, Неви?

Кхейры. Вот как их зовут. Я захожу в магазин и тут же натыкаюсь на плакат во всю стену: "Ведущие модели-кхейры рекомендуют — низкокалорийный "Powerglade"", и на переднем плане, рядом с огромной синей бутылкой очередного энергетика — такая же, как на улице с сумочкой: тонкие щупальца у щёк, серебряные рыбьи глаза, классная фигура... слишком классная, игрушечная какая-то, и вместо сисек что-то странное, вроде они — и не они... не знаю. Но понятно, что это не человек, а какая-то инопланетная хреновина. И всем хоть бы что. Индус-продавец за стойкой справа смотрит на меня, как бабка на наркомана. Ну что тебе ещё, я плащ накинул, водолазку пододел, ширинку застегнул... Опускаю глаза и понимаю, в чём дело. Я забыл надеть перчатки, и из правого рукава выглядывает серебристая Ана. Поднимаю руку вверх, проверяю подвижность сочленений — её пришлось чуть-чуть подлатать после поединка с Рури, но с тех пор работает офигеть как. Кассир разинул рот, сейчас обделается. Оставляю Ану в покое и ухожу в глубь магазина, не глядя на продавца. Посмотрел бы лучше, что у него на улице творится.

На полках полно неизвестных товаров. Вот чипсы с непонятной восьмиконечной звездой на этикетке, прямоугольные брикеты с этикеткой "Warawr", макароны с красными кончиками, ряды бутылок голубого пойла с плаката... И знакомые тоже есть, но в странных местах: пачки "Винстона" лежат на дальней от кассы полке, как будто в этом новом чокнутом мире их никто не тырит по карманам. Хорошо хоть, мой любимый "Berk" остался, каким был. В холодильнике стоит между банками с нарисованным неизвестным фруктом и толпой бутылочек с подозрительной надписью "Heroin". Но у него, у "Берка", и этикетка та же, и цвет за запотевшим стеклом, и вкус, наверное, тоже... Холодненький. Беру две пачки по восемь — лишними не будут. Перерываю кучу неведомой фигни на стеллаже с закусками и достаю кешью. Вот, так-то лучше. Поворачиваюсь и иду к выходу. Может, взять что-нибудь для Неви? А, ладно, обойдётся, нефиг было меня игнорить, и вообще.. Арр. Возвращаюсь и беру два "JD" — ну, любит она это дурацкое пиво с виски, ну что ты с ней поделаешь. Вертит мной, как хочет, блин. Блин.

Подхожу к кассе и бухаю всё сверху на прилавок. Продавец проводит своей пищалкой, считывает штрих-коды, и всё это время пялится на меня. Отвожу глаза. Вижу стойку с жвачкой и кидаю одну поверх своего пива. Неизвестная марка, но плевать, они все одинаковые. Над кассой на железной ноге висит телевизор и бурчит новости. Нет, хватит с меня пока и улицы, да и всё равно нифига не пойму.

— Пятьдесять девять девяносто.

— Ско-олько!?..

Он отшатывается к стенке — ну, правда труху дал.

— Пятьдесять девять... девяносто.

Ну что ты будешь делать, даже подорожало всё в хрен знает сколько раз. Лезу за кошельком, достаю деньги, отдаю четыре бумажки ему, ссыпаю сдачу в карман, берусь за ручку на верхней пачке пива.

— ...неподтверждённые данные об аресте главы преступной группировки "Сыны свободы". По приведённым сведениям, во вторник...

На меня с экрана щурился Ло Толайнен. Жмурик. Главарь лагаров, которому мы три года как выписали "красный билет", а полгода назад таки добрались до него, подменив ему шприц с бодяженным кайфом на чистяк. Главное — он уже полгода как дохлый. Все это видели, все это знали, сто пудов. Неужто всё-таки как-то исхитрился, торчок хитрожёлтый? И что это за "Сыны свободы", это у лагаров ребере...брендинг такой?

— Да, да, смотрите.

Продавец вопросительно глядит на меня. Думает, я у него разрешения просил. Но спасибо.

— ...крупнейшая в мире неформальная преступная организация, объединившая ранее разрозненные банды и лишь недавно попавшая в поле зрения средств массовой информации. Напомним, несколькими месяцами ранее из достоверных источников в рядах "Сынов" стало известно, что второй человек в организации, Кэрри Мосс, более известная как...

А вот это точно конец. Ущипните меня, пните меня, дайте бутылкой по кумполу. Сегодня день мертвецов.

— Значит, всё это было низачем, просто так?

Она сидела ко мне спиной, не отрываясь от компьютера, но я чувствовала каждую её интонацию, каждое колебание в ту сторону или в эту. Иногда — даже до того, как она что-то говорила. Нет, вовсе не просто.

— Вовсе не просто.

...

Она не волнуется. Не так, как я. Она вообще более спокойный человек, уверенный, она — женщина, а не переросший ребёнок вроде меня.

— Эти изменения в мире, например. Ты слышала, что сказал Блайт? Я бы подумала, что он просто головой где-то ударился, пока убегал от лагаров, но дело в том, что сама я — и ты тоже — мы замечаем эти странности. Частично. Я вот не понимаю, что не так с синим кофе. Ты понимаешь?

Я коротко промычала: нет, не понимаю. А что с ним не так?

— Ну вот. А Блайти он не по душе. Или наоборот: эм... что бы привести в пример...

Она спокойна — по крайней мере, сейчас, когда его нет рядом. Она не знает, что с ним делать, он стал далёким, чужим, оказался за пределами её мира. И я знаю, почему так. Потому же, почему мы сейчас понимаем друг друга с полуслова. В последний месяц на все сложные вопросы ответ всегда один.

— ...Ну ладно, шут с ним. В общем, ты понимаешь — ответ где угодно, но не у нас в головах, это не склероз и не массовое помешательство. В лучшем случае, теория заговора. Когда я была стажёром в Сорбонне, в соседней комнате жила такая девочка, так вот, она говорила, что все мировые правительства... Эй, ты слушаешь?

Стажёр. Невада сидя обернулась, и изгиб между ключицей и поднимающейся наискосок жилкой на шее был совсем как у другой неё — у стажёра Консуэло. От ощущения этого сходства я вздрогнула, со смесью нежности и стыда. И ещё раз стыда. На самом деле, нет никакого сходства — есть влюблённые в Сферу, обманутые Сферой, покинутые Сферой люди, и их тянет друг к другу. Вот и всё.

— Ладно, неважно.

Она отвернулась.

— Есть какие-нибудь успехи с...

— С тем, чтобы найти её? Конечно. Мне казалось, я ещё вчера говорила. Я проанализировала показания некоторых датчиков в момент первого взрыва — помнишь, эта девушка на площади? Ула.

Ула. Ещё одно имя, странно больно отдающееся во мне. А Неваде вроде бы ничего. Может, это просто я стала такая чувствительная.

— Этот взрыв вызвал скачок напряжения в электросети, закоротил некоторые промежуточные трансформаторы в том квартале. Но главное даже не это. Главное — излучение, вызвавшее эти перебои, исходит от Сферы всегда! Я взяла взрыв в качестве отправной точки, сравнила показатели датчиков на разном удалении от эпицентра — почти целый день убила, чтобы влезть на сервер электростанции, но это того стоило. Я не физик, если честно, но в конце концов мне удалось выделить что-то вроде диапазона частот, излучаемых Сферой. Стой, я сказала "частот"? Ладно, не суть, главное — по этому "следу из хлебных крошек" можно более-менее точно определить, где в тот или иной момент она находилась. Большие вспышки видно хорошо — вроде того же "взрыва" на площади, или того случая с твоей... сестрой. Хотя, на самом деле, их было намного — намного больше. Даже за это время, от взрыва до сейчас. А в состоянии покоя вычислить её очень сложно — мелкие скачки в сети, даже в нужном нам диапазоне, происходят по множеству разных причин, тут не угадаешь. Сейчас я пытаюсь найти ещё какую-нибудь закономерность, чтобы вычленять только её волны — вроде сердцебиения, понимаешь?

Я не заметила, когда она повернулась от компьютера ко мне и подъехала на стуле поближе. Между нами был только стеклянный журнальный столик с вновь опустошёнными кофейными кружками. Совсем близко. Я вжалась всем телом в кресло, ухватилась за подлокотники, две безымянные прядки на висках затрепетали от волнения. Нежность и стыд. Не хочу.

— Мой компьютер для этого слишком слабый, поэтому я просто закинула данные на удалённый сервер в Сан-Франциско... Но половину всё равно приходится делать вручную — слишком нестандартные вычисления, и вообще... всё очень... сложно...

Она произносила слова быстро, горячо, почти выкрикивая, но говорила совсем о другом. Обо мне. И смотрела на меня горящими глазами, пожирающими, хищными. Я, со всеми тридцатью секциями и годами боевой подготовки, вдруг почувствовала себя слабой, беззащитной... и это было приятно. Всё то же, что с Лито, но наоборот — она охотник, я жертва. Между нами очень, очень маленький столик. Мы так близко. Сейчас она сорвётся с места и прыгнет на меня, и я захочу сопротивляться, но не смогу, потому что не захочу, потому что...

Домофон. Писклявая мелодия из динамика в прихожей вырвала меня и её из наваждения. Она вздрогнула, опустила погасшие глаза, потом поднялась на ноги.

— Это Блайт пришёл.

Обойдя столик слева, она пошла в прихожую, и я бездумно поплелась за ней. Ноги были точно ватные; каждый шаг отдавался в голове. Справа от входной двери горел крошечный серый экран видеонаблюдения. Невада нажала на кнопку, и электронный замок на входе в подъезд открылся.

— Эй, что с ним. — Человек на экране ухватился рукой за стену, упал на одно колено, осел на пол. Вход в подъезд закрылся прямо перед ним.

Невада рванулась к двери. Открыла два замка — один ключом, другой карточкой. Повинуясь внезапному импульсу, я ухватила её за руку.

— Ты чувствуешь?

— Что?

Она не понимала.

— Вспышку, взрыв... сейчас будет взрыв.

В полутёмном коридоре стук её каблуков казался почти оглушительным. Несмотря на невысокий рост, она шагала широко, заставляя меня ускоряться и с сожалением вспоминать, как часто в последнее время я манкировал своим посещением спортзала. Её образ, ранее сокрытый под личиной исполнительной подчинённой, теперь раскрывался во всей красе — образ сильной, уверенной в себе, целеустремлённой женщины. И я, три года с переменным успехом сопротивлявшийся её чарам, сейчас чувствовал, что позволяю себе поддаваться. Как будто сейчас не было дел важнее, как будто в эту минуту не решалась судьба самой главное моей работы — возможно, главной работы для всего мира...

Нет, сначала я удивился. Настолько, что едва не выдал себя прямо перед объективом камеры, которая, следуя написанному в папке, доставляет информацию не только в мою службу безопасности. Если, конечно, после всего случившегося "Элемент" можно назвать моей службой.

За ту минуту с лишним, пока я с показной невозмутимостью изучал содержимое папки, поднимался из-за стола, вальяжно шагал к двери, я перебрал добрый десяток теорий, от правдоподобных до самых фантастических. Для начала, спросил бы сторонний наблюдатель, почему я сразу же поверил всему, что написала о Копфе Шк'хин в этой подмененной папке? У меня нет точного ответа. Ситуация требовала срочно принять решение, и я его принял. Конечно, тут сыграла свою роль моя вера в объективность суждения Шк'хин, важность того факта, что она знает про "Образец"... и недоверие к самому Копфу. Меня уже давно не покидало ощущение, что не я играю с ним, а он со мной. И, когда три года назад гендиректором назначили меня, а не его, всё выглядело так, будто он сознательно пропустил меня вперёд, чтобы, оставаясь исполнительным директором, управлять компанией с позиции "серого кардинала". Разумеется, я не мог предположить, что ему — или кому-либо ещё — известно об "Образце". Но если кто-то в моём окружении способен организовать интригу и сорвать мои планы, то это он.

Так или иначе, когда я вышел на порог кабинета и зачёл надпись на кхейрском: ""Скшрьюэр вэл найри-нэчшри акхи!" Скажите, Шк'хин, как это переводится?" — я был уже почти спокоен и полон решимости противостоять Копфу, будь то с нежданной помощью расторопной секретарши или без неё.

Она, конечно, знала, как это переводится, но попросила подождать. Потом объявила, что в Сети ничего найти не смогла — интернет действительно не лучшее место для поиска информации о кхейрах, там её до удивительного мало. Хотя способно ли ещё что-то меня удивлять?..

У Шк'хин, по счастливой случайности, сохранилась печатная копия старого словаря кхейрского. Здесь, в здании "Сабрекорп", в личной ячейке хранилища на -2 этаже. Да, конечно, я составлю вам компанию, Шк'хин — не заставлять же даму тащить эту тяжесть наверх. На мой вкус, спектакль вышел грубоватым, несмотря на интересный ход с кхейрским языком, — те, кто следил за нами через мной же установленные камеры, могли что-то заподозрить. Но на составление более изящной схемы и, что главное, на объяснение этой схемы Шк'хин времени тоже не было. Поэтому я просто глубоко вдохнул — и принял вызов, пустился в авантюру. Я знаю, люди думают обо мне по-другому, но, на самом деле, я очень авантюрный человек. Их заблуждение легко объяснить: это моё качество раскрывается в истории моего карьерного роста, в моём изучении аномалий, в эксперименте на "Образцом" — во всём том, о чём люди не имеют ни малейшего представления. Как я только что узнал — все, кроме одного человека.

Мы остановились в слабоосвещённом тупике перед запертой на висячий замок электропереборкой. Выйдя из лифта на -2 этаже, мы не направились к хранилищу, а свернули влево и прошли несколько сотен шагов по пустым коридорам — и теперь я, главный человек в главном здании главной компании этого города, понятия не имел, где нахожусь. Шк'хин развернулась на каблуках и бросила на меня пронзительный взгляд снизу вверх.

— У насш мало времени. Чшто вы знаете об организацшии Копфа?

— Ничего, — честно признался я. — До сегодняшнего дня я не знал, что она существует.

— Как я и ожидала. — Шк'хин инстинктивно оглянулась по сторонам; тлитхи следовали в направлении её взгляда: влево, затем вправо. От волнения, или, может, от отсутствия необходимости далее притворяться, кхейрский акцент стал сильнее. — Я сшледила за его активносчшью сш тех пор, как вы открыли "Объект S-1".

— Постойте, это же было... 19 месяцев назад. Вы работали у меня уже полтора года. Если вы не та, за кого себя выдаёте, как вы нашли меня раньше, ещё до "Образца", до того, как всё началось?

— А вы всё ещё верите в случайности? После всего, что случилось?

Шк'хин посмотрела на меня с недоброй полуулыбкой. Теперь я чувствовал, что это она со мной играет. О, это горькое, горькое чувство потери контроля.

— Откуда вы вообще знаете про "Образец"?

— "Образец"? Вы про "Сферу"?

— Сферу?

— Светясщийся шар.

— Да, про него. Так откуда...

— А вы откуда знаете? У нассш нет времени на это, нет времени!.. — Она на миг умолкла, посмотрела в сторону, и её раздражение будто растворилось в воздухе; тлитхи изящно свернулись за ушами, взгляд из острого стал тёплым, доверительным. — Просщтите. Просщтите. Я вышла за рамки. Сейчасш очень важный момент для нашей организации. И для вас. Вы должны понимать.

Серые зрачки Шк'хин блеснули в полутьме.

— Я понимаю. Какой у вас план?.. И какой — у Копфа?

— Его цель — уничтожить васшу резервную лабораторию, "Объект S-2". И забрать оттуда Сшферу, разумеетсщя. Да, не удивляйтесь, ссуществование запасной ссштанции — давно не секрет. Ни для нас, ни для них. Васш последний эксперимент привлёк слишком много внимания.

— Но... как?

Не было смысла даже притворяться невозмутимым. Во мне поднималась волна беспокойства. Блефовать хорошо, пока есть хоть один козырь в рукаве.

— Вы не единственный, кто научился отсшлеживать колебания энергии Сшферы. Это очщевидно.

— Было бы очевидно, — не смог сдержать улыбку я. — Почти с самого начала я знал, что таким необычным, если можно так сказать, поведением электросети однажды заинтересуются и, если ничего не предпринять, в конечном итоге придут к его источнику. Тогда я перенёс лабораторию под землю и полностью изолировал её от общих сетей. Это, однако, ни к чему не привело, скачки продолжались. Тогда я пошёл другим путём — спрятал камень среди камней. При поддержке доверенных лиц я запрограммировал распределительный блок городского энергоснабжения так, чтобы во время очередной экспериментальной сессии он вызывал сходную по природе перегрузку во всём городе. Не знаю, какой техникой пользуется Копф, но я сам не смог бы выделить из общего фона воздействие... "Сферы", если бы точно не знал, где искать.

Шк'хин выглядела озадаченной. Человеку сложно различить на лице кхейра какие-либо эмоции, но я за эти три года совместной работы хорошо узнал Шк'хин. Вернее, конечно же, мне так казалось. Единожды обжёгшись, теперь я искал в выражении её лица что угодно, что бы выявило в ней двойного, тройного агента — что угодно, что могло бы превратить эти нежданные помощь и доверие в ловушку.

— Тогда... это васш человек. Перебежчщик. Если вы уверены, что техника не могла выдать "Объект S-2" — значит, дело в людях.

Она повернулась ко мне боком; в профиль белесый отсвет в зрачке ещё сильнее выделялся на фоне полумрака.

— Если вы имеете в виду моих помощников, то...

— Моро мёртв, — отрезала она. — И уже довольно давно. Если бы он был источщником утечки, "Объект" обнаружили бы гораздо раньсше. Кто ещё?

Шк'хин была права — времени было в обрез, ни обдумать, ни привести мысли в порядок. Ангус Моро, моё главное доверенное лицо в общем и по проекту "Образца" в частности, человек, знавший об "Объекте" и "Образце" всё, кроме ключевых деталей, — мёртв. И я об этом узнаю только сейчас, от секретарши, которая до этого момента не рассматривалась даже как вспомогательный элемент в игре. Когда? Как? Кто? Даже с учётом всего сказанного в последние десять минут, я никак не считал Копфа способным на хладнокровное убийство простого информатора, "лишнего человека". Моя картина мира, остававшаяся весьма устойчивой после всех приключений с "Образцом", в этом тёмном коридоре пошатнулась уже трижды.

— Всшпоминайте. Кто ещё мог знать о месштоположении "Объекта S-2", даже косщвенно? Постарайтесь всщпомнить — от этого зависит сшледующий ход Копфа. А он может сделать его в любой момент, возможно, уже сщделал. Ну же.

"Откуда взялась Шк'хин? О какой "её организации" идёт речь? Где она получила столько информации о действиях моих и Копфа?" Беспокойные мысли жили своей жизнью где-то на границах сознания, в то время как я, подгоняемый свистящим полушёпотом, порой переходящим в крик, вызывал в памяти события последних месяцев.

— 25 февраля, или 26... нет, 25. Я помню, была пятница, я сказал "Пожалуйста, Ми...", то есть, я обратился к вам и попросил соединить меня с Моро, в этот момент вошёл курьер от... Шекли, прямого подчинённого Копфа! Это не может быть случайностью, не думаю. Что он мне принёс, вы не помните? Кажется, приглашение на... на...

— Как это относщится к делу? Не отвлекайтесь, просшщу вас. Вспоминайте.

Шк'хин куда-то торопилась. Теперь это было безошибочно ясно, и сейчас это волновало меня больше всех других загадок, которые поставил передо мной сегодняшний день.

— Кто учасштвовал в строительстве "Объекта S-2"? С каких счщетов оно оплачщивалось? Кто мог знать, что Сшфера будет хранитщься там?

— Никто. Как и никто не знал, что её там не было. Даже вы. И проникновение в настоящее хранилище совершенно исключено, я сразу бы почувствовал, находясь так близко от...

"Пожалуйста, Мила, соедините меня с господином Моро. Да, как обычно, по шестой линии, и отключите запись." Мила. Камилла Эльчев, 27 лет, выпускница университета социальных наук Иэле по специальности...

Я стоял, не закрывая рта, и смотрел на ту, которая никак не могла быть моей секретаршей, потому что ей была другая женщина, Мила. В прошлый раз. Теперь я вспомнил. Благодаря её же, Шк'хин, вопросам, благодаря её призывам назвать всё, что относилось к "Образцу". Я знаю, вспоминание всегда происходит именно так. Вот только в этот раз — слишком поздно.

— Приём, Копф?.. Да. Она здесь, в здании. Скорее всего, в подземном хранилище. Да, это точно.

В этот раз я себя выдал. С начала до конца. Нет никакой тайной организации Шк'хин, нет незримых единомышленников, защищающих моё дело. Всё это — план Копфа, чтобы заполучить Сферу. Потому что на "Объекте S-2" он уже искал.

— Но с ним нужно что-то сделать. Бёрнс непредсказуем, а если мы отключим сеть, он окажется на свободе здесь, прямо рядом со... Хорошо, хорошо.

Услышав имя Бёрнса, я почти не удивился. Террорист, за которым я и весь "Элемент" так долго охотились, сейчас сидел где-то у меня под ногами. Вполне возможно, в соседней комнате с "Образцом"... нет, со Сферой. Неужели он тоже — часть схемы Копфа? Неправдоподобно. Хотя — час назад разве бы я поверил в то, что только что узнал.

— Я бы не сшоветовала. — Шк'хин повела коротким стволом пистолета, зажатого в свободной от коммуникатора руке. Моя ладонь, скользнувшая было в карман, замерла. — Хоросшо. Медленно, двумя пальцами вытасщите ком и бросьте на пол.

Я повиновался — судя по голосу, она была настроена вполне серьёзно. А ещё в тот момент я искренне не знал, кому звонить.

— Хоросшо. Всщё могло быть гораздо хуже. Для вас — и для всего этого мира. Вы ведь, надеюсь, не думаете, что когда-то что-то решали? Пора пересштать... Что?

Её коммуникатор зазвонил, и она умолкла, вслушиваясь.

— Да... Да. Как планировали. Да. До сшвязи.

Когда вместо пистолета я увидел в её правой руке пневмошприц, я вдруг понял — очередное запоздалое открытие сегодняшнего дня — что угрозы моей жизни были не более чем фикцией. Я нужен им, я один из тех людей — так же, как Бёрнс, Брита, Ксэ, многие другие — кого они, как и я, никогда не посмеют тронуть. Понять бы всё это на несколько секунд раньше... Она шагнула вперёд, занесла руку со шприцем, и выдвинувшаяся игла метко кольнула шею. Я пошатнулся. По инерции Шк'хин подошла ещё ближе, так близко, что её нежный левый тлитх коснулся моей щеки, прежде чем она зашла ко мне за спину и подхватила под мышки моё обмякшее тело. Так Александр Люк перестал быть главным героем этой истории.

— Лагары опять что-то увели у наших, надо смотаться. А потом — десерт.

— А десерт — тоже... эм... ну...

— Пошли давай, озабоченный, хватит ржать. Идём.

Карри шарила взглядом по толпе, а я — по копне шикарных ярко-красных волос у неё на спине. Они забавно подскакивали при каждом шаге, как пружинки. И всё, что пониже их, и спереди, всё затянутое в кожу с флэревскими языками пламени... Класс. Когда я только стал салагой в мадридском отделении, у них с Рури уже всё было шуры-муры, и при мне никто никогда не спрашивал, какого хрена он, негритос везучий, отхватил такую тёлку. Так вот: какого хрена?

— Не туда.

Я поднял глаза.

— Не туда смотри, Блай. В толпу смотри, ищи его.

Рури обернулся на меня и вроде бы как шутливо мне пригрозил, но хрен его знает, шутит он или нет.

— Окай.

Без разницы. Я отвернулся и тоже принялся искать среди прохожих лагара. Это должен быть просто чувак в чёрной кожанке, наверняка наркоманского вида — они все торчки — но издалека это фиг различишь. Мы спугнули его в переулке рядом с ихним схроном, он и рванул сюда, на Ромундас, здесь всегда до фига народу. Уйдёт сейчас — заляжет на дно, и видали мы тогда наши... что мы там ищем? Мы даже этого не знаем, просто сказали — вон, там и там скоро должен появиться тот-то и тот-то. И всё этот Вейд — мы ему кто, "боевое братство", как он вечно талдычит, или девочки на побегушках?

— Блай. — Карри дотронулась до моей руки. — Посмотри влево. Медленно.

Я повернул голову, как она сказала. На углу улицы, до которой если он дойдёт, мы его точно профукаем — тележка с мороженым. Перед ней очередь. Мимо шлёпает бомжик в тапках на босу ногу. Мамаша с ребёнком. Жирдяй в рубашке с коротким рукавом.

— Вот он. Вон там, дальше. Видишь?

— Вижу. — Рури ответил за меня и медленно пошёл вперёд. — Не спугните.

Карри тоже пошла к тележке, и я за ней, пытаясь хоть что-то там разглядеть.

— Так, Блай, слушай. Иди левее, попробует удрать — сшибёшь его на землю, и всё. Тут камеры повсюду, никаких пушек. И ножей. Ничего.

— Ясно.

Кажется, я наконец-то его увидел — спина в кожаной куртке, пробирающаяся сквозь разодетых в летнее людей.

— Только осторожней, лагары психи, это нам проблемы не нужны, а у него при себе может быть что угодно.

— Это ты на что намекаешь?

— Я откуда знаю. Помнишь, Вейд на прошлой неделе показывал энергопушку? Да помнишь, я-то видела, как ты на неё слюни пускал.

— Ну, помню, и что?

— Всё, подходим, тихо.

Спина в толпе дёрнулась.

— Уходит, держи!

Я рванул вперёд, чтобы перехватить его у поворота, Карри с Рури побежали левее. Но вместо того, чтобы сворачивать, лагар припустил прямо от нас, поперёк толпы, к другой стороне улицы. Карри чуть не сшибла детскую коляску, замедлилась, отстала. Лагар добрался до той стороны, пробежал немного вдоль стены и нырнул в узкий переулок. Мы с Рури не отставали, Рури даже паркурным финтом оттолкнулся от стены на повороте и вырвался вперёд.

Переулок упирался в глухую стену дома. Влево и вправо отходили узкие дорожки между этой же стеной и проволочным забором. Я остановился на развилке и увидел, что Карри семимильными шагами догоняет нас, размахивая красной гривой.

— Вправо тупик, влево!!

— Нет, блин, он на крыше! — заорал я. Рури задрал голову — лагар скакал уже по третьему пролёту пожарной лестницы. Я забежал в тупик справа, со второго прыжка ухватился за опускающуюся нижнюю секцию лестницы, подтянулся и вскарабкался на площадку.

— Обойдём его понизу, до конца квартала! Карри, давай со мной.

— Понизу? Да нифига... не выйдет.

Не останавливаясь, Карри свернула к лестнице и замерла внизу.

— Блай, опусти, я не допрыгну!

— Карри! Брось, идём низом.

— Жди его... на углу Сантос и Ривьера... — сдавленно выпалила Карри, переваливаясь животом через перила. — ...На случай, если он так же хреново знает район, как ты. Если нет — попробует уйти в Руссос, через фабрику. Побежали!

Я рванулся с места и через три ступеньки помчался вверх. Рури напоследок кинул ядовитый взгляд не то на Карри, не то на меня, и потрусил по левому ответвлению вдоль забора.

Когда мы добрались до верха, лагар был уже на соседней крыше. Подложив скользкий плащ под задницу, я съехал по крутому скату, приземлился на обе ноги и побежал по крыше пристройки к краю. Не знаю, как с этой горкой управилась Карри, но она обогнала меня на полпути и прыгнула первой. Соседний дом был на два этажа ниже, и сразу после прыжка я сгруппировался и перекатился, чтобы не убить колени. Я поднялся, и лагара уже не было видно, но Карри уверенно ломилась дальше по крыше, и я побежал за ней. Мы почти кругом обежали низкую кирпичную пристройку, завернули за угол и увидели его.

— Стоять, а-а! — невнятно проорала Карри. Парень выронил из рук пластмассовый шприц и кинулся прочь, то и дело глядя через бортик на далёкое соседнее здание.

— Что, сдулся, урод? Потерял суперсилу?? — швыряла ему вслед Карри, несясь с такой скоростью, что я едва за ней поспевал.

Лагар начал спускаться по лестнице в дальнем углу крыши на три секунды раньше нас, а за спуск мы, кажется, нагнали ещё — но когда спрыгнули с площадки на асфальт, он снова куда-то испарился.

— Ну, и где он?

Карри поднялась на ноги и отряхнулась. Она тяжело дышала, но за всю погоню не замедлила шаг. Такую энергию да в постель бы...

— Ему бежать некуда... вон дверь.

Дальше по улице и правда был чёрный вход куда-то, слышалась музыка. Мы подошли ближе.

— Клуб "Туманность"... знаю это место, — пропыхтела Карри. — Там внутри один большой танцпол, не спрячется. Но может уйти с другого выхода. Ты заходи здесь... я обойду с главного. Теперь не смоется.

И вместе со своим облаком волос побежала дальше. Я нащупал в нагрудном кармане рукоятку складного динамо-ножа, переложил его в карман джинсов — наконец-то штучки Вейда пригодятся — и шагнул внутрь.

I told her to link-a

I told her to link-a

If you wanna drink-a

Раньше я думал, что мои родители слушают дерьмо, потом — что мои друзья слушают дерьмо. Теперь я знаю, что просто вся музыка дерьмо, ничего в ней нет. А особенно та, что крутят на колбасе — бум, блин, трах, бабам, пыщь-пыщь, ничего не понятно и не слышно.

Я пробежал по короткому коридору, вышел из-за перегородки в зал и оглох. Меня оглушило бухающее из колонок не пойми что, мелькающая светомузыка, полный зал трясущихся в припадке идиотов. Я остановился и стал искать в толпе лагара, но меня шатало, глаза разбегались, ноги с трудом удерживались на дрожащем полу. Одна размымренная чика улыбнулась мне от барной стойки, но я только отмахнулся.

На самом деле, половина людей там была в чём-то чёрном, а вторую половину ни хрена не было видно, но он сам себя выдал — дёргался не так, как все, пёр прямо сквозь толпу. Я засёк его где-то на середине зала. Мне было близко. Я запустил правую руку в карман, шагнул вперёд и толкнул лагара в плечо.

Толчок прошёл "в молоко". Он просто качнулся вперёд, а потом развернулся в другую сторону и рубанул так быстро, что я едва успел отскочить. Лезвие задело плащ. Я выхватил динам, нажал на кнопку и следующий удар отразил уже им. Клинок Вейда был длинным — в локоть размером, не меньше — но слишком лёгким, и удар армейского ножа лагара больно отозвался отдачей в руке. Динам отскочил в сторону. Лагар ударил ещё и ещё, а я только балансировал левой рукой в воздухе, пока правая отбивала удары. Ближайшие танцующие расступились, отпрыгнули к стенам, и мы оказались на середине разноцветной мелькающей арены с гремящим из колонок долбаным клубняком. Раз, два — он встал в позу боксёра-тяжеловеса и сделал ещё пару выпадов, отступил на три шага.

— Эй!!..

Я заметил в его левой руке тёмный шприц и подался вперёд — чёрта с два я ему дам заправиться этой гадостью.

И тут что-то случилось. Правая рука, которую я выбросил вперёд для колющего удара, вдруг перестала меня слушаться. Лагар взмахнул ножом ещё раз, развернулся и побежал прочь. А я застыл, как истукан, всё онемело, рот открылся и не закрывался, судорога. Я упал. Правая рука хрустнула подо мной, и стало ещё больнее, хотя куда ещё. В глазах сверкнула молния, а потом я ясно увидел противоположный коридор, главный вход. Люди разбегались прочь от лагара, но кто-то выскочил прямо навстречу. Он остановился на секунду, потом оббежал его и скрылся за дверью. Кто-то выключил музыку. Теперь я чётко слышал звук, который не давал мне покоя в эти несколько секунд. Я кричал громко, тоненько, как девчонка, нет, как раздавленная рыба. Сквозь расходящиеся в глазах круги снова вижу вход. Посередине сидит на коленях Карри. Ниже красных волос видны следы крови на животе, на ногах, несколько капель на полу. Она зажимает рану руками. И молчит. Всё к чертям — и лагара, и то, что он у нас увёл, и руку. Только бы наши не узнали. Что она молчала. А я пищал. Как баба.

— Как... баба...

Невада тряхнула ещё раз.

— Эй, что с тобой? Живой же, просыпайся.

— Я... Как баба...

— Оно и видно, что... — начала Невада на повышенных тонах, но тут же притихла. — Не говори ерунды, всё с тобой в порядке. Только поднимайся. Давай, помогу.

Брита оглянулась по сторонам. У подъезда было пусто, но житель любой квартиры мог наблюдать за пятачком перед дверью через домофон. Задерживаться здесь не стоило.

— Давай руку. Нечего тут лежать.

Блайт всё ещё сонно моргал и бормотал бессмыслицу, но всё же с помощью Невады поднялся на ноги. Как резко она изменилась в один миг, подумала Брита. От обычной ехидной задиристости к нежности, почти материнской заботе. Хотя, кажется, я понимаю, в чём дело. Этот зуд волнения, пока мы спускались сюда на лифте, эти обрывки странных, чужих образов. То, что до этого происходило с нами, "сны наяву", теперь случилось и с ним. Он больше не чужой человек.

— Где?... что... — Поднимаясь по лестнице в подъезд, Блайт тёр руками глаза.

— Помнишь, что было на автостоянке? Когда вы с Рури как будто провалились в одно и то же воспоминание, а я даже умудрилась подсмотреть немного. — Невада нажала на кнопку лифта. — Сейчас, кажется, было что-то вроде того... Эта девушка, рыжая — та же, что...

Лифт затормозил на первом.

— Да. Карри, — хмуро отчеканил Блайт. — Рури думал, это из-за меня её пырнули ножом в печень А я сам тогда. Без руки остался. Пришили бы обратно, если бы сразу отвезли в нормальную больницу. А не как обычно. А так...

Блайт поднял стальную ладонь на уровень глаз. Невада взяла её обеими руками и прижала к груди.

— Не волнуйся. Я знаю, я видела — всё просто так получилось. Ты не виноват.

Всё-таки, мы странные создания. Нет, не мы, они — причислять меня к женщинам, таким, как Невада или Лито — лицемерие. И они действительно странные. Полчаса назад он уходил из дома, как побитая собака, а она и внимания не обратила, не могла оторваться от меня. А теперь её просто переполняет всё это... искреннее. И невозможно даже подумать, что в этом есть хоть доля ненастоящего, или что когда-то было по-другому. Я не понимаю их, а они друг друга — прекрасно. И им хорошо вместе: Неваде — с Блайтом, а Лито — с тем "коллегой с работы", о котором она мне рассказывала. Я слишком много списывала на Сферу — это обычные отношения человека с человеком, не для таких, как я. Между мной и ними — стеклянная стена, через которую можно только смотреть. Что мне тогда остаётся, кроме холодного, но такого родного света из стеклянного шара?..

— Нет, всё вправду хорошо. Даже лучше, чем ты думаешь. Я ведь ещё не рассказала главного. — Невада заговорщицки переглянулась со мной; сменяющиеся на табло вверху красные цифры этажей оставляли красный отсвет у неё на лбу. — Мы нашли её. Сферу. Точно знаем, где она. Я, конечно, всё сейчас перепроверю на компьютере, но вспышка была такая — сомнений никаких, это она, и кто-то что-то с ней сделал. Так, что она подала голос. Это наш шанс.

Блайт по-прежнему глядел на неё без малейшего энтузиазма, меня же от одного упоминания Сферы начало сладко подташнивать. Или это лифт?.. Я зажмурилась.

— И, что главное, у меня уже есть неплохой план. Сразу говорю: тебе не понравится.

Меня зовут Уинстон Бёрнс, 47 лет, личный номер 432586. И я очень зол. Я мечусь по камере, с рыком бросаюсь на стены, пытаюсь протаранить плечом дверь. И одновременно сижу на полу посреди комнаты, скрестив руки на груди. Я очень зол — но всё ещё осознаю, что брыкаться нет никакого смысла. Такие вспышки ярости приходят и уходят, нужно всего лишь переждать пик раздражения. Тем более что всё это не просто так. Каждый сдержанный порыв — ещё одна бомба в окна их офисов, ещё одно взорванное здание или испорченный конвейер. Уничтожение корпорации — задание старое и бессмысленное, но оно многому меня научило. Научило действовать в одиночку. И не прощать. Если меня когда-нибудь выпустят отсюда, если дадут хоть малейшую слабину — тогда я покажу им, как хорошо они меня подготовили. На каждом их доме, до последнего, на всём, что им дорого, чтобы им больше некуда было возвращаться, как сейчас некуда возвращаться мне...

А спиной послышался щелчок. Я замер, затаил дыхание — не показалось? Не начались ещё галлюцинации после стольких дней в темноте?.. Больше ничего слышно не было. Я попытался вспомнить, как именно звучал щелчок и откуда исходил, потом напряг слух, зажмурился.

И в камеру хлынул свет.

Глава 7. Травма

Сегодня мне приснился сон. Как будто кто-то подхватывает меня под руки и несёт прочь из тёмного подвала вверх. Ну, вы знаете, как это бывает во сне. Я оборачиваюсь — и вдруг понимаю, что меня в объятиях держит Смерть. Где-то в глубине догадываюсь, что сплю, так часто происходит, но всё равно было страшно так. Я проплыла через весь город — сказочный, совсем не такой, как в жизни. Смерть принесла меня в огромный хрустальный дворец, посреди которого — большая кровать, со столбиками и перинами. Руки разжались, я полетела на неё сверху и проснулась.

А когда проснулась, увидела, что мы уже не там, где были раньше. Моя новая знакомая была рядом, но она тоже не помнила, как мы здесь оказались. Сейчас мы сидим на полу широкого круглого зала без дверей. Тут полутьма, и как-то не по себе. Прямо как во сне, но это-то уже не сон. Там, где во сне была кровать, стоит низкий домик, вроде будки трансформатора, но поменьше, со старой, потрескавшейся железной дверью. На середине её — круг, вроде не до конца сложенной мозаики. Моя новая подруга ходит вокруг двери, вертит этот круг так и сяк, пытается открыть, а мне страшно. Вдруг там — Она?..

Ток, ток, ток.

Я снова кусаю губы. До крови. Волнуюсь. Но я же всё продумала.

— Сколько у нас времени?

— Если всё прошло, как надо, — около получаса. На это не рассчитываем. 15-20 минут.

Всё должно пройти как надо. В этот раз я действительно постаралась. За такое короткое время — простой и изящный план, как добраться до этого сейфа. Если, конечно, она там. Нет, она точно там. Я не ожидала, что мне так легко удастся раздобыть планы зданий, но сейчас они у нас. Всё должно получиться.

— Что с главным входом?

— Далеко, много переходов и систем безопасности. Оттуда ждать некого. Всё в порядке.

Не себя ли я уговариваю? Хотя я уже вошла в роль — почему бы не пощеголять своим величием перед двумя простыми смертными?

— В порядке? В порядке?? Что было всю прошлую неделю, что, что??.. Если это — "в порядке", то я — ...

— Заткнись.

Брита у меня за спиной занервничала. Может, Блайт и попал в "семью", но мы с ней всё равно чувствуем друг друга лучше. Женская солидарность?

— У нас будет два пути отхода. Если что-то случится здесь.

Что, впрочем, не помешало мне вчера вечером закрыть окна-двери, повалить его на кровать и выместить накопившуюся за две недели неудовлетворённость. Я постепенно вспоминаю, за что люблю его.

— Что-то случится?..

— Заткнись.

Не за это.

— Да блин!..

— Стоп.

Я застыла на месте. Мы уже вошли во двор, перед нами высился заветный бункер, "третий вход". На подходах было тихо и пусто, зеркальные окна трёх зданий отражали облака. Прямо напротив, за проволочной оградой, по плоской бетонной площадке катались клочки старых газет.

— Прохожие. Идём.

— Стоп, — отрезала Брита так же напряжённо. Невольно впитывая её настроение, я тоже прислушалась. Ничего.

Вш-ш-ш-ш.

"...выхожу на объект, как слышно..."

Вш-ш-ш-ш-ш-ш.

"Третий..."

Что-то прожужжало мимо. Я рывком оглянулась, но Брита с Блайтом стояли, где прежде.

"Третий, ата..."

Возглас закончился сдавленным хрипом. Я наконец увидела говорившего — за забором, в дальнем углу площадки. Он уже падал на землю. Блайт тянулся за мечом, Брита расправляла свои смертоносные щупальца.

Время рванулось вперёд, как кровь в голове, накручивая адреналиновые миллисекунды.

— У нас нет пятнадцати минут, шевелитесь!

— Нас засекли! Замели!!.

— Заткнись! Быстрей, вниз.

— Нет.

"Шестой, восьмой не отвечает, разрешите начинать"

"Восьмой, приём, восьмой!"

— Мы не пойдём вниз. Мы останемся здесь, а ты сделай нам коридор. И достань её.

— Ты совсем очу...

— 180 секунд. Я поставлю таймер на выключение электричества. Потом идите следом.

— 180 секунд.

Глухая вакуумная дверь бункера, искрящие контакты реле, писк дешифратора.

"Вторая группа, на вход два..."

"Пятый, на прикрытие..."

"Запрашиваю звено снайперов на крышу здания С, угол 35..."

Ток, ток, ток, вниз по железной лестнице.

"Приём, восьмой..."

"Готовность два..."

Ток, ток, ток, ток, и толстая ударная дверь уже почти полностью закрылась. Вокруг всё больше звуков — лязга, суетливых радиопереговоров, топота сапог. Слишком, слишком, слишком много звуков. Людей — не очень.

Внешний периметр комплекса. Две маленькие стеночки — в самый раз, чтобы перепрыгнуть, оттолкнувшись здоровой рукой и Аной, но слишком высокие, чтобы что-то увидеть за ними. Идеально. Сейчас трое или четверо идут вдоль внешней стены ко входу в бетонный закуток. Предположим, такие же, как первый подстреленный. Восхитительно.

Красный нечёткий мазок пролетел сверху и приземлился в трёх шагах от стены, оставив за собой пахнущий свежекупленной дублёнкой поток воздуха. Хлопнули, как свежие простыни, полы одетого на голое тело длинного красного плаща из искусственной кожи. Зачёсанные назад чёрные волосы матово блеснули лаком.

Всего трое. Динам разложился почти мгновенно, тихо, только щёлкнули сочленения, когда наконечник клинка встал на своё место. Человек-мазок, не оборачиваясь, сделал широкий выпад назад — стоявший буквально в шаге позади ошарашенный пехотинец бездумно проследил за лезвием, остановившимся в сантиметре от бронированного нагрудника. Обратный удар, косой, бритвенный, лишь слегка отличающийся направлением от первого, с треском разрезал волокно между пластинами бронежилета и вскрыл грудную клетку под двойной бронёй, позволив ещё дёргающемуся сердцу нарисовать несколько алых линий на бетоне, пока тело оседало на землю. В это время второй — последний из трёх, шедший позади мертвеца, — увидел прекрасное, стройное тело Аны. С тыльной стороны блеснули один толстый и два тонких ствола. Переходящий в ультразвук писк батареи — и сокрушительная, потрясшая всё тело и разошедшаяся электрошоком в костях отдача. Сильная, яркая, возбуждающая. Никто никогда не узнает, какие охренительно изысканные комплименты я умею говорить, Ана. Второй отлетел к стене — ошмётки человека в бронированном пакете, оказавшемся прочнее человеческого тела. В это время чих-чих — заплевался автомат третьего. Конечно, никакая красота момента не заставит меня пропустить чёртов выстрел в упор. А теперь — плюйся своей обрезанной на треть пушкой, урод.

Тут красный впервые позволил себе секундный перерыв. Без особой спешки перехватил рукоять меча, разгладил задравшийся край плаща. И с какой-то кровожадной радостью, игривостью хищника, исподлобья ощерился на последнего выжившего из звена, вцепившегося в бесполезный автомат, даже не пытающегося выхватить пистолет или нож. В правом глазу красного мелькнула белая искорка. В похожем на приветствие жесте он поднял закованную в сталь правую руку, и об неё звякнули две пули; остальные вжикнули по бетонной стене. А это кто стреляет, подкрепление подоспело? Ну, тогда хватит. Пожмём руки. Или армреслинг?

Красный вихрем пронёсся мимо выжившего и перемахнул через стену; следом застучали ещё две очереди издали. "Связь потеряна с шестым, седьмым, девятый, приём". "Девятый, приём!!!" "Первый, основное звено в..." "...на поражение. Просто закройте вход, и..." Затем первый оглушающий и лишающий дара речи шок отступил, и радиопереговоры потонули в воплях человека с оторванной по живому рукой.

Широкая, просторная лестница, и без того совершенно бесполезная, а тут ещё — перегороженная забором. Слишком много места, слишком свободно, настоящее стрельбище. Но этот здесь бы точно не справился. Я слышу их, их трое, один, кажется, тяжелее, возможно, с другой модификацией оружия или дополнительной защитой. Или просто "крутые" подкованные ботинки. Если стоять неподвижно, можно почувствовать, как ветер задувается под полы платья, как будто прохладный поток обтекает кожу, вызывая сладкую дрожь. Мои волосы не могут чувствовать ветер, они сами по себе, но я...

Стоп... Стоп!!! Их трое, они направляются к большой лестнице! Хватит. Нужно только закончить дело — сейчас, когда уже так близко.

Красный мазок метался по серой поверхности, разбрызгивал вокруг алые подтёки, блестел широким лезвием. Зелёный стоял неподвижно — фигурка в изумрудном шёлковом платье, будто изысканная фарфоровая кукла в человеческий рост. Тонкий шёлк и кружева еле заметно колыхались на ветру, только струи медно-рыжих волос, скрывающиеся в складках платья на спине, оставались неподвижными, будто отлитые из металла.

Трое подходили медленно, не стреляли. Шлем и прозрачное забрало на голове, цельный, укреплённый стальными пластинами кевлар на теле, автоматические винтовки армейского образца. Уже вошли в радиус поражения С, пускай дойдут до В...

Будто в насмешку, справа грянул эхом громкий выстрел, напоминающий пушечный. Этот играется. Этому игры. Через полторы-две секунды они снова повернутся в мою сторону и откроют огонь. Что ж, С так С. Забор на стальных столбах, не влитых в бетон, 55 килограммов каждая створка. Секции 2-4, 21-23, 25-27, расстояние — 4,8 м, 6,4 м, 6,6 м, компенсация — секции 13-18, ускорение 2,2, коэффициент качения 0,8, момент через 1,2 секунды. Старт.

Трое пехотинцев увидели только, как вспыхнул воздух вокруг фигуры в зелёном — в следующий момент крайнего слева сбила с ног и протащила несколько метров назад секция проволочного забора, вторая зацепила наплечник среднего, третья пролетела высоко над головой правого и проскрежетала по бетону в пяти шагах позади. Вот он, радиус С, никакой точности. Среднего развернуло на 90 градусов, плохая мишень, дать ему время встать, как стоял. Правый — стальной столб, 18 килограммов, секции 25-26, расстояние — 7,2 м, компенсация — секция 8, ускорение 4,0, коэффициент качения незначительный.

Ограниченным защитной маской боковым зрением солдат увидел, как мимо него пролетела трёхметровая стальная труба и с глухим звуком ударилась обо что-то позади. Нет времени на вопросы, огонь, огонь!! На колено, две быстрые очереди. Зелёная фигурка качнулась в огненном облаке — уже в другом месте, не там, куда полетели пули. Как будто просто переместилась в пространстве, не шевельнув и пальцем. Две полоски пламени (полоски пламени?) взмыли над головой, на ходу раскручивая такой же медно-рыжий шар. Перекатиться, подбежать ближе, ещё одна очередь, в новом направлении — и девушка снова "перетекла" из зоны поражения влево, но шар остался висеть, всё так же раскручивающийся на лентах. Раз, два, три — не секунды, а удары сердца — и старт. Шар в полёте распался на части; стальная картечь хлестнула по закрытой броне, 12-14 попаданий, 3 пробивания, смертельных нет, единица обезврежена. Прежде чем всё сменилось облачным небом с разводами боли, боец увидел, что девушка в зелёном уже отвернулась, а "огонь" втянулся в заплечный мешок, как парашют.

60 секунд.

Не было ни взволнованных взглядов, ни криков о помощи, ни воя сирен. Только загорелась новая точка на карте города, и замельтешили скупые цифры предварительной сводки.

— Пересечение Эйв-38 и Эсти-102, код Н, угроза три.

Никакого аврала — все в радиусе слышимости знали, к кому обращался электронный женский голос. Кто не знал, тому было всё равно. Тех, кому было всё равно, в участке не было.

В неправильно припаркованном на полицейской стоянке "сеате" было свежо, но тесновато. Рядом с хрустальным взглядом, который почти ничем никогда не пах, на заднее сиденье втиснулся беззаботный сладкий аромат Cliquetis от Fara Renard, за руль вскочил аскетичный терпкий Lanzelotte. Двери опустились одновременно, машина сорвалась с места.

Эйв-38 и Эсти-102, центральный комплекс компании "Сабрекорп". Офисы, спокойные офисы.

— Большое спасибо. Да, думаю, мне нужно на другой этаж.

Подземные коридоры были пусты, яркий свет люминесцентных ламп отражался от выкрашенных в тускло-белый стен. Лиловый цвет не любил мазков и не нуждался в них, его путь проходил тонкой, чёткой линией. От нечего делать, а, может, чтобы затереть в памяти хруст позвонков и глухое чавканье плоти, лиловая на бегу напевала себе под нос, выбрасывая слова по одному между вдохами.

— I ain't got no horse...

Подземный комплекс, сияющий, пустой, бесполезный — прямо как весь этот город. Можно только взять то, за чем пришёл, и уйти. Больше здесь никогда ничего не было.

— I ain't got no horizon...

Ток, ток, ток, 80 секунд.

Вертеться, вертеться, вертеться. Колбаситься, как на танцполе, чёрт бы его побрал. Это там я встретил тебя, дорогая.

Красный подпрыгнул и в воздухе раскинул руки — одна с разложенным наполовину динамом, другая с четырьмя стальными когтями. Иногда не нужно ни смотреть, ни слушать, ни прицеливаться — просто оказаться в нужное время в нужном месте. Посреди тесной бетонной коробки, в эпицентре обломков, осколков, ошмётков. Четыре ничего не понимающих придурка, сунувшиеся в ту же мышеловку, что и трое предыдущих. Ни единого выстрела. Но столько веселья!

Красный сполох снова скрылся за бетонным ограждением, можно было спокойно прикинуть диспозицию. Давай так: я буду чертить на животе волосками: один волосок — их движения, два — твои...

Стоп. Стоп!!

Они уже показывались из-за поворота. Шестеро, городская экипировка — облегчённый защитный костюм, большие бронированные щиты, пистолеты-пулемёты Gr-58 с локтевым упором (или Gr-60, несущественно), противоударные каски. Входят в С... нет, на этот раз никакого С, из этого оружия они с такого расстояния стрелять не будут. Оставшиеся поблизости снаряды — 2 створки, 1 столб. Идут плотно, можно попробовать. 2,5 секунды до В. Расстояние, компенсация, ускорение, коэффициент, старт.

Пехотинцы рассыпались по площадке перед лестницей, полшага друг от друга. Столб попал точно в грудь второму справа, возможно, пронзил насквозь. Первая створка — промах; вторая развернулась в воздухе, средний принял её на щит, отшатнулся, припал на колено, поднялся. Вот и всё, артиллерия вышла. Группа медленно двинулась вперёд — позиция 3, клин, прикрытие и перестроение. Каждый знал, кто слева и справа — не безопасность, но слаженность, чувство, что в каждый момент можно сделать именно то, что правильно. Позиции 6, 4, 1 — фигня, сущие секунды. Эйк? Ничего, всё хорошо будет со стариной Эйком. И не такое видал. Главное... это кто ещё?

Площадка была усыпана кусками железа, обломками снаряжения и трупами. Вдалеке маячил сливающийся с серым бетоном покатый бункер. Фигуру в зелёном теперь было хорошо видно — бледные, будто хватающиеся за воздух руки, резко контрастирующие с лицом пронзительные глаза — огромные, огромные огненные змеи волос, парящие в воздухе. Вырвавшиеся из пеналов за плечами, в три, четыре человеческих роста, колыхающиеся, как морские водоросли. Два кончика прядей метнулись обратно к девушке — в них блеснул металл.

— Щиты!!

О броню застучали дротики. Квик громко втянул носом воздух, подавляя стон; Саймон нечленораздельно ругнулся. Строй удержался.

— Сомкнуться!

Ещё пара неточных бросков — видно, запас стрелок вышел. Бойцы сомкнулись в плотный строй 3 на 2, оставив среднее место во втором ряду пустым — как на учениях, позиция 6 для открытой местности, сколько бы единиц ни было в наличии. И приставным шагом вперёд, огонь не открывать, подойти на эффективную дальность.

В 20 метрах впереди, на полпути между ними и мной — тело последнего из предыдущей группы. Больше ничего не осталось. Секции 6-16 на рывок, 5 и 17 компенсация, 3-4, 18-19 — подстраховка.

Зелёная комета с огненным хвостом рванулась вперед — быстрее, чем можно было предположить, быстрее, чем может лететь человеческое тело. Только когда полы платья с тихим шорохом коснулись бетона, строй открыл огонь. Девушка скакнула вбок, несколько раз обернулась вокруг своей оси, ещё раз, и ещё. Пока кровь не прилила к голове после броска, пока я ещё могу думать — надо думать. Ещё секунды две, может, три — они опомнятся и рассредоточат огонь, тогда уклоняться станет в 8 раз сложнее. Прыгать вперёд нельзя уже сейчас. Думай. Два волоска, один. Думай.

Звук, как будто кто-то рвёт обёрточную бумагу на подарке, потом — полоскает горло. Ещё одна шальная очередь по телу, повисшему в воздухе на рыжих жгутах. В последний раз дёрнулась и опала кукольная рука. Но он выдержал, крепкий парень. Крепкий, но на второй залп не хватит. Ещё несколько очередей — и тело разорвётся, как разрезанный пакет, выплюнет всё, что там ещё оставалось...

Стоп. Ты даже сейчас находишь время для этого. Тебя учили думать многоканально, одновременно полу— и подсознательно рассчитывать несколько показателей, так используй этот лишний канал на то, чтобы остаться в живых.

Для отряда 3 всё происходило быстро, очень быстро. Их учили быстрее реагировать, но не быстрее думать, не дрессировали воспринимать время по-другому, чем остальные люди. Изувеченный труп отлетел в сторону; никто не стал по нему стрелять, но смена цели заняла время, за которое девушка успела отлететь назад и немного влево, в шлейфе колеблющихся красных нитей. Снова обстрел — и опять им не хватило времени, чтобы всё обдумать и рассредоточить огонь. Несколько раз увернувшись от очередей, зелёная остановилась и собрала нити вместе. Толстый пучок раскрылся, как веер, образовав треугольную ширму в два метра высотой, которая полностью скрыла девушку из вида. Снова мгновение замешательства. В голове людей, привыкших сначала стрелять, а потом разбираться, стало появляться слишком много вопросов... но какого чёрта??..

Девушка тонким росчерком скользнула в небо из-за ширмы за мгновение до того, как сама ширма пропала. Быстро и очень высоко: лететь дольше и тяжелее, чем по баллистической, зато так им не поможет их навык стрельбы по тарелочкам. Напряжённые до предела, готовые стрелять во всё, что движется, перенёсшие всё мужское и человеческое в голову, на перекрестье воображаемого прицела. Позиция 6 — идеальная для защиты со всех сторон посреди беснующейся толпы, в тёмных переулках, на открытой местности в городе. Со всех сторон — не сверху. И когда на пустующее место 2-2 бесшумно приземлилась тень, пехотинцы и не шелохнулись. То, что случилось дальше, показалось быстрым даже зелёной. Рыжие щупальца синхронно взмыли в воздух, обвились вокруг шести шей. Одновременно хрустнуло шесть позвоночников; шесть тел, отделённых от полных вопросов разумов, разлетелись во все стороны. Девушка покачнулась, придержала себя прядкой, чтобы не упасть, подавила подкатившую тошноту.

Брейк?

— Фас!!!

Быстро, легко и весело. Вот как должно быть всегда и везде. С заказами в "Бургер-экспресс", с сучкой Неви, и с тупыми бронированными солдафонами тоже. Вот уж не ожидал, когда ехал в этот тоскливый город, что тут такое веселье.

А она всё стоит посреди площадки, будто ничего и не было. Даже я уже вижу очередное мясо, подходящее с её стороны, вижу их перепуганные рожи. Девчонка в платьице и чувак с мечом. С мечом! Никогда не видел таких перепуганных рож.

Красный снова перемахнул через бетонную стену и теперь со всех ног бежал навстречу зелёной — да нет, не ей, а отряду из четырёх человек, приближавшемуся с дальнего конца площадки. Зелёная несколько секунд стояла неподвижно; в воздухе вокруг на жгутах волос висели оставшиеся от убитых чёрные щиты. Затем она повернула голову к бегущему; её лицо вместо обычного спокойного презрения выражало озабоченность; пряди волос на висках тонко трепетали. Она подняла руки к лицу и сделала знак, который разгорячённый красный понял как "я тебя убью". По реакции красного (по её отсутствию) поняв, что сообщение не дошло, девушка скривила губы, будто вот-вот злобно оскалится, но вместо этого пронзительным, неожиданно низким голосом крикнула:

— Снайпер!!

"Что снайпер?" "Где снайпер?" "Объясните мне, что такое снайпер, я умею только махать мечом и материться". Ах...

"Лишний канал" зелёной тщетно попытался найти подходящее слово для описания, не выдержал и просто взорвался от раздражения, лопнул, как пузырь. Теперь на некоторое время — ни ненависти, ни похоти, ни праздных размышлений. Прекрасно.

И вот уже освобождённые от хаоса эмоций мыслительные механизмы заработали быстрее, оценивая ситуацию, вырабатывая свежую тактику. Новоприбывшая с юго-юго-востока группа уже несколько секунд бодро топтала зону С. Вооружены, как те, самые первые — армейские винтовки, без нужды перегруженная бронезащита. Если принимать во внимание 5 щитов и 3 пистолета-пулемёта, доставшиеся мне от группы 3, с этими четырьмя не должно быть проблем. А вот снайпер...

Мозг красного, по сути, отреагировал гораздо позже, когда всё уже совершилось. С другой стороны, он всегда знал, что бережёт по жизни и спасает от вражьих пуль его уж точно не его интеллект — на что и был расчёт.

Выпуклая поверхность бронещита слегка оцарапала обнажённую грудь красного; щит со свистом пролетел дальше. Красный продолжил движение, которое его тело совершило само, уклоняясь от летевшего прямо в лоб щита. В тот же миг там, где он стоял мгновение назад, бетон прыснул двумя облачками пыли. Замечательные рефлексы. У меня нет их вовсе, их вынули и вставили взамен файлы с аналитикой.

Он всё ещё не понимал, что происходит, но рука сама потянулась к рукояти вновь сложенного меча. Очень медленно. Рефлексы рефлексами, но людям в их янтаре нечего мне противопоставить, если только они не целятся в меня со 100 метров с крыши восьмиэтажного дома.

На этот раз не заботясь о бесшумности и сложных траекториях, она очутилась за спиной красного. Две пули звякнули о металл, затем ещё две, о другой щит — глубокие вмятины, но не насквозь. Пора спасать твою мерзкую шкуру.

Секции 9 и 21, за обе ноги, 15-16 — корпус, 12 и 18 — стабилизация, коэффициент качения незначительный, момент через 0,2 секунды, старт. Или как ты там говоришь — adios?

Девушка аккуратно, как ребёнка, подхватила красного огненными лентами и отправила в полёт — по низкой траектории, медленно и плавно, по сравнению с её собственными прыжками. Несколько мгновений он парил с отсутствующим выражением лица, всё ещё ничего не понимая, а потом наконец увидел то, что искал — стремительно приближающийся чёрный силуэт пехотинца из группы 4. Ведь это и вправду единственное, что ищешь глазами в пылу сражения — лицо врага.

Зелёная не услышала глухого удара о землю за спиной, только крики и выстрелы. Значит, расчёт был правильным, приземлился прямо на второго слева, сейчас оправится и прикончит остальных. Или его прикончат, так даже лучше. Сейчас это последнее, о чём стоит думать, сейчас главное — выдержат ли эти две антенны на пятом этаже. Вряд ли выдержат, если задержаться на них на долю секунды дольше, чем нужно. Вещи не то же, что люди, для них нет наших "быстро" и "медленно", с ними не посоревнуешься, и за ошибки они наказывают гораздо жёстче, чем любой из людей. Значит, теперь мои быстрота и точность — на проверку. Вычисления давно проведены, осталось лишь бросить игральные кости на стол взмахом кожаного стаканчика — старт.

И двое, лежащие на крыше восьмиэтажного здания со снайперскими винтовками на треножниках, подняли глаза вверх — выглянувшее солнце заслонила парящая тень в тонких сумрачных протуберанцах.

Контактный гель приятно холодил пальцы. Синие, жёлтые, фиолетовые лампочки мигали в темноте, как на новогодней ёлке. Огромная дверь сейфа матово блестела и посылала разноцветные блики на пол, в чёрный провал коридора, на сосредоточенное, с искоркой одержимости лицо.

Сначала перекрыть систему слепой блокировки и доступ к аварийному генератору. Затем отключить электричество во всей подземной части комплекса — и деактивировать тем самым все хитрые электронные запоры. И вот, наконец, последний — просто механический замок, сложный, непредсказуемый — но всего один замок, отделяющий от... от...

Лиловая чувствовала, как волнение разливается по всему телу, подкатывает к горлу, скапливается сладкой тяжестью в животе. Лиловая плыла на волнах порывистой, едва заметной дрожи, облизывала пересохшие губы — и одновременно указательный палец левой руки скользил в коробочке с серебристым гелем, точными движениями направляя зонд в глубине запорного механизма, а правая рука танцевала на контрольной панели дешифратора. Я знаю, ещё два поворота в этом ответвлении (или три — эти замки неповторимы, этим и сложны), потом канал, ещё один поворот, выемка справа — и там будет он. Пик, беззвучный стон, который выгнет моё тело дугой. Я люблю задачки.

140 секунд.

"Сеат" вошёл в неуправляемый занос на углу 30-й и 89-й и чуть не протаранил ехавший мимо микроавтобус. Lanzelotte вёл лихо, вдохновенно, не беспокоясь за свою жизнь и не считаясь с мнением пассажиров по этому поводу. В предельный момент заноса, когда трое оказались практически в состоянии полёта, хрустальная почувствовала нечто необычное, беспокоящее. Как будто летала во сне. Как будто знала, как это — летать во сне.

Но в следующий миг, выглянув в окно, за которым юркнул назад злосчастный перекрёсток, она увидела всё тот же город, всё тот же белый свет, и мысли вернулись в привычное русло. Уровень не ниже третьего, что бы это могло быть...

Lanzelotte выругался на неизвестном языке и выкрутил руль. Cliquetis от неожиданности ухватилась не за поручень, а за руку хрустальной. Машина ушла в новый пахнущий снами занос.

Стало легче. Всё сначала поплыло, потом ринулось вперёд, наконец встало на место — значит, проживу ещё немного, значит, питательная жёлтая гадость даст мне сил ещё на пару минут. Зелёная вернула инъектор на скрытый под кружевной оборкой пояс, где в петлях висели три полные ампулы. На спине пояс соединялся с двумя вшитыми в платье корзинами, где определённо чувствовалась тяжесть волос. Значит, ещё жить, ещё метаться, ещё... только бы сейчас не открывать глаза...

Умиротворённую реальность зелёной разорвал резкий топот ног.

— Ты... ты!!!

Голос красного почти сорвался на визг, но он так и не закончил предложение. Зелёная медленно подняла веки — он стоял прямо перед ней, по-бычьи раздувая ноздри, разве что не бил копытом. Глаза воспалённые — но взгляд всё такой же дикий, несгибаемый. Нет, он идиот, а не трус или плакса. Пара кровоподтёков, повреждённый протез. Выдержит. Зелёная снова закрыла глаза.

— Ты видишь, видишь? Она не работает!! Как я должен был приземляться, как, joder?

— Именно так, как ты и сделал.

— Но теперь она...

— Ты остался в живых. — "И я тоже." — Я устранила двух снайперов.

Особенно тёмное облако закрыло солнце; всё вокруг погрузилось в ветреный полумрак. Звуки успокоились: ни грохота сапог, ни радиопереговоров, лишь еле слышный фон автомагистрали вдали, шум ветра в бетонных складках двора — и ещё вдали то возникающее, то пропадающее тихое низкое стрекотание. Это тот самый вариант, один из тех, о которых думала зелёная, пока двое других обменивались ругательствами. Один из худших.

Вертолёт. Матово-чёрный, герметичный, похожий на огромный камень, парящий над домами, отражающийся сюрреалистическими фигурами в зеркальных стёклах высоток. Два пулемёта по сторонам, неприменимые в городских условиях навесные ракеты, защищённый статическим полем винт. Здесь, рядом, на земле — искусанные, разорванные тяжёлыми очередями, бесполезные щиты, бесполезные винтовки и пистолеты-пулемёты, бесполезные красные сплетения, ещё одна бесполезная доза стимулятора. Вертолёт чертит на бетоне стремительные, режущие слух линии. Этот не уклонится и от одной. Зато, пока внимание на мне, может попробовать разобраться с шестью новоприбывшими у второго входа — не так хорошо вооружённые, не слаженные, явно последний резерв. А для меня — ещё несколько секунд под невидимыми ножами вертолёта. Секунды.

168.

Очередной скачок — и вот, я чувствую, силы убывают, предыдущей дозы стимулятора не хватило. Тело тратит последние килоджоули энергии, картинка мира темнеет, дробится, превращается в слайд-шоу.

171.

Красный, со сломанным мечом в руке, окровавленный, с остервенением щёлкает затвором не работающего стального протеза.

173.

Ампула выпадает из рук и разбивается, разбрызгивая жёлтую сыворотку, а мгновение спустя по этому месту проходит пулемётное лезвие.

176.

Последние щиты, один за другим сминающиеся под крупным калибром. Дождём падающие на землю волосы. Больно, больно, больно.

179.

Механизм сухо щёлкнул; на приборной панели зажглась единственная зелёная лампочка. Всё, 180. Свет включился, электроника заработала, дверь бункера снаружи открылась. Но дело сделано: сейф стоит тут, обезоруженный, беззащитный, соблазнительный, а внутри меня ждёт Она.

Сфера.

Ксэ захлопывает дверцу за собой. Сергеев вскакивает на сиденье водителя, и машина почти тут же срывается с места.

Эйв-38 и Эсти-102. Я запомнила этот адрес — мы просидели двадцать минут у двери кабинета, а потом Ксэ вышла и отослала меня в участок. Что-то должно было произойти по этому адресу, и произошло.

"Сеат" вылетает на шестиполосную Эйв-30. Изнутри автомобиля, из пассажирского кресла, дорога чувствуется совсем иначе. Нет контроля, единения с ветром — только беспомощность. Я крепко сжимаю поручень на ближайшей ко мне дверце. Меня уже укачивает.

Значит, Ксэ ведёт своё расследование. Гонится за этим реактором — не реактором? И все остальные — я помню тот странный огонёк в глазах Бриты, когда я спрашивала про близких людей. Не из-за этого странного реактора она такая — невероятная девочка с волшебными волосами? Не из-за этой ли "Сферы"? Я, наверное, ничего в этом не понимаю.

Эсти-94. Ремонт на дороге. Управы некоторых районов просто помешаны на ремонте. Сигнал тревоги прозвучал всего несколько минут назад, но успеем ли мы? А что если успеем? Что если там будет Брита? А она наверняка будет, я чувствую. Что тогда — я буду стрелять в неё? Или она в нас? Я понимаю, почему она ввязалась в эту безумную гонку, я понимаю. Я виделась с ней один раз в жизни, и она за ночь будто отпечаталась во мне, как ключ в воске. Она горячая, беспокойная, ей ничего не стоит сорваться за чем-то таким ярким. Даже сейчас я чувствую, что думаю отчасти её мыслями, не своими, как будто мы тогда обменялись, половина меня ей, половина её мне... Но вы, лейтенант, зачем вы это делаете, зачем бежите? Это единственное, что Сергеев не смог мне объяснить — зачем.

Я оглядываюсь на лейтенанта, и тут Сергеев резко поворачивает на 90 градусов, машина уходит в занос, сжигая резину, я хватаюсь за прохладную руку Ксэ и чуть не валюсь на неё саму целиком.

— "Брьянть"! — непонятно ругается Сергеев.

Она, кажется, не заметила. Как всегда. Она смотрит в окно своими красивыми светло-голубыми глазами, почти такими же прозрачными, как окно. Невозмутимая, во что бы то ни стало, но и в ней где-то очень глубоко горит тот самый огонёк, что и у Бриты.

В этот миг она поворачивает голову ко мне, и я вижу в её лице что-то совсем другое. Не-невозмутимое. Что-то, от чего я сразу отшатываюсь обратно к своему поручню. Она слегка наклоняет голову на длинной шее — слишком длинной, длиннее, чем я у кого-либо ещё видела, но на это не обращаешь внимания, если как следует не присмотреться. Вот она снова глядит в окно, и меня "отпускает". Салон больше не переворачивается с ног на голову при каждом повороте, дорога выровнялась. Мы подъезжаем.

В левое окно, за Ксэ, виднеются зеркальные башни "Сабрекорп". Машина взбирается по пандусу на бетонную площадку перед комплексом. Под колёсами хрустит мусор.

— Приехали.

Ксэ первая выскакивает из салона, как спущенная пружина. Я выхожу следом, поскальзываюсь на каком-то осколке, выправляюсь, держась за бок машины, смотрю по сторонам, и сердце прыгает в пятки. К нам через площадку бежит какой-то военный — броня армейского образца, офицерские шевроны под жилетом, должно быть, ОСБ — но я вижу только раскиданную повсюду смерть. Мёртвые тела. Головы, руки отдельно от туловищ. Она обещала, что все будут живы. Она ничего не говорила, но всё равно — она обещала.

К горлу подкатывает ком. Отворачиваюсь к машине, чтобы не стошнило. В первый раз со мной так — раньше ни на практике, ни на занятиях в морге...

Мы опоздали. Я опоздала.

Нет смысла скрывать — я не надеялся на эпилог.

Я медленно проходил вдоль полок, останавливаясь на каждом шагу, трогая корешки книг — настоящую, высеченную во времени мудрость, которую не заменит и сотня интерактивных экранов, — и совершенно бесполезную. Изучал своё усталое изображение в потускневшем бронзовом блюде из Ирана, даже не пытаясь вспомнить, при каких обстоятельствах оно очутилось на моей стене — к чему будить очередной мираж, подделку, уже даже не претендующую на достоверность и не имеющую никакого смысла, пока я один?..

Один. Возможно, дело в этом. Как так получилось, что за всю жизнь самыми близкими моими людьми были несуществующая секретарша и учитель фехтования, которого я всё детство терпеть не мог? У меня никогда не было определённого намерения собирать вокруг себя друзей, а те, что появлялись, не медлили исчезать, бесследно и странно. Всё вело меня к этой жизни, этой невероятной находке — и такому же головокружительному крушению всего. Я отошёл от стойки с подарочным оружием и начал собирать вещи. Две шелкотканые папки, перламутровая ключница, перьевая ручка — более практичная замена декоративному писчему прибору на столе — друг за другом скрылись в благоухающем свежей кожей портфеле. Я даже не думал о том, чтобы куда-то бежать, планировать ответный удар, пытаться вернуть всё на свои места. Эти люди сломали несгибаемого Люка: свергли с так нелегко доставшегося ему трона, уничтожили плоды полуторалетней работы, лишили даже сознания — и, в последней издевательской усмешке, сохранили жизнь и оставили наблюдать за концом действа из ставшего вдесятеро менее уютным кабинета — незавидная участь, при прочих равных, хотя я никогда не рассматривал смерть как "избавление" от земных страданий.

Портфель был собран, на столе оставались лишь самые громоздкие и самые бесполезные вещи, но меня не покидало ощущение неполноты моего комплекта рабочих принадлежностей, как будто отсутствовало что-то любимое, незаменимое, после очередной волны стёртое с лица Земли, но — и это ещё недавно казалось парадоксальным — не из моей памяти. В теле всё ещё ощущалась слабость от снотворного Шк'хин; мысли, не потеряв своей обычной изысканности и ярко выраженного аналитического характера, в постепенно слабеющем дурмане укола переплетались между собой, образуя интересные, но лишённые практического смысла сочетания. Я защёлкнул клапан портфеля, разгладил брюки — коммуникатора, разумеется, не было — и потянулся к нижнему левому ящику стола. Единственным его содержимым на протяжении трёх лет был компактный чёрный пистолет марки "Вальтер", ни разу не использованный артефакт времён расцвета моей мании преследования. Я нисколько не рассчитывал найти его на прежнем месте — моя немезида Копф, при всей его надменности, должен был о нём позаботиться. Поэтому я открывал ящик скорее "для порядка", чтобы считать сборы оконченными, и совсем немного задумался. А в следующий миг со стороны выхода раздался звонок лифта. Я поднял глаза — и впервые воочию узрел то, что безуспешно пытался подчинить себе всё это время.

Входной двери как таковой больше не существовало. Прямо за тем, что раньше было дальней стеной кабинета, пространство изгибалось и шло мелкой рябью, образуя новые формы, смешивая всё цвета материального мира в головокружительно-зыбком водовороте. Я схватился за край стола, чтобы не потерять равновесие. Волнующаяся масса в несколько секунд вытянулась вперёд в широкий цилиндрический коридор. Тугой портфель завис на краю, накренился вперёд и с глухим звуком упал на пол.

Лифт лязгнул и замер на месте. Стальной трос над головой скрипнул, и кабина неуютно закачалась. Лишь только двери раскрылись, Невада выскочила на площадку, шаря по сторонам стволом трофейного автомата.

Здесь было темно. Чёрные зеркальные стены похожего на большую водосточную трубу коридора отражали множество случайных бликов из глубины — казалось, стекло плывёт и меняет форму. Невада включила подствольный фонарик и посветила вокруг — ничего, просто стены. Дыхание всё ещё было хриплым и тяжёлым; с каждым ударом сердца в мозг врезалось маленькое стенобитное орудие. Такое же чёрное стекло. Как внизу. Зеркальные стены и пол, и постамент посередине. Пустой постамент. Невада скрипнула зубами и крепче сжала скользкую от пота рукоять оружия. Коридор шёл прямо вперёд, в конце, вдалеке, маячили неясные жёлтые пятна. Невада сделала два шага вперёд — и пятна вдруг скакнули вперёд, оказавшись гораздо ближе прежнего. Ещё пять шагов — и выход был уже совсем близко, так, что можно было различить массивный письменный стол и даже рисунок обоев на стене за ним. Невада обернулась — вход в лифт был серебристой точкой на другом конце коридора. Двери медленно, шипя, закрылись. Невада растерянно протянула руку в их сторону, будто пытаясь удержать возможный путь к отступлению... и проход исчез. Стены колыхнулись тошнотворной рябью и на глазах у Невады опали вниз, точно оплавленные. Туннель к лифту превратился в зеркальный тупик, дрожащий и колеблющийся, готовый в любую минуту испариться.

Невада отвернулась и тряхнула головой.

— Всё, хватит. Я в иллюзии.

— Ну, если так на это смотреть...

Со лба на верхнюю губу стекла солёная капля. Невада замерла с автоматом наготове.

— Но тогда, боюсь, пробуждение будет несколько тяжелее, чем вы думаете.

Голос доносился из жёлтой комнаты, откуда-то из-за стола, но из туннеля никого видно не было.

— Кто это? — крикнула Невада и сама удивилась, как хрипло и грубо прозвучал её голос.

— Подойдите сюда, мадам Гарнье, неужели вам так удобней разговаривать.

Невада вздрогнула от звука своего имени, так давно забытого. Определённо, иллюзия. Ухватив оружие двумя руками, она зашагала к выходу из туннеля. Удивительно, но расстояние не укорачивалось вдесятеро быстрее, как раньше, и тридцать шагов до конца коридора действительно оказались тридцатью шагами. Туннель переходил в комнату плавно — чёрное глянцевое стекло будто срасталось с дорогим вощёным паркетом. Огромный, почти пустой стол посередине занимал лишь небольшую часть обширного пространства, освещённого свисающим с потолка фальшивым канделябром.

Мужчина стоял в левом углу комнаты, напротив полок с одинаковыми на вид книгами. Уже не молодой, но подтянутый, даже грациозный в своём слегка старомодном синем костюме, с длинными блёкло-жёлтыми волосами, зачёсанными назад.

— Ах, мадам. Я никак не ожидал кого-то здесь увидеть, и меньше всего — вас. Расскажите, как так получилось.

Мужчина отвернулся от полок. Он говорил медленно, с какой-то грустной иронией, то и дело меняя положение рук и наклоняя голову набок.

— Это чистая правда, я совсем вас не ждал. Что произошло?

— Ты кто такой?..

Вновь Невада говорила более резко, чем хотела, но было уже неважно.

— Ах, да. Я — Александр Люк, генеральный... бывший генеральный директор "Сабрекорп". Странно, что вы не в курсе. А кто я сейчас... кто знает. Такая же потерянная душа, как и вы. — Мужчина слегка пожал плечами и с грустью покачал головой, глядя в сторону. Невада всё ещё держала его на прицеле, но слегка ослабила напряжение.

— Ты говорил об иллюзии. Значит, это тоже — ещё один наведённый Сферой глюк?

— "Глюк"?.. М... ну, можно и так сказать, — по-прежнему невесело усмехнулся Люк после секундной паузы. — Хотя, должен признаться, это не самая утончённая теория из тех, что я слышал.

— Откуда ты тогда это знаешь, если ты — моя иллюзия? И вообще, всё это — не из прошлого, не из жизни, не так, как раньше...

— Вы всё верно подметили — в этом как раз всё и дело. Это не только ваша иллюзия.

Невада нахмурилась.

— Мало того, я бы на вашем месте не стал впадать в гордыню и утверждать, чья это иллюзия — скорее ваша или скорее моя. А может, вот этой книги? — Он взглядом указал на солидный том, который держал в руках.

— Что ты не... что ты имеешь в виду? — Люк производил очень респектабельное впечатление, грубоватое "ты" ему совсем не подходило.

— Я имею в виду именно то, что сказал. Именно это. "Иллюзия вот этой книги" — метафора, конечно, но в остальном я совершенно серьёзен. Иллюзия — не те отрывки дурных воспоминаний, что посещают вас время от времени — это ведь так происходит, я прав? Иллюзия — прямо перед вами, вокруг вас, мы все в ней живём!

— Как... в "матрице"?

— Не валяйте дурака!!..

Ухмылка застыла на лице Невады. Люк, казалось, не заметил собственной вспышки гнева и продолжал спокойно:

— Я же уже сказал. Я совершенно серьёзен. И если вы, мадам Гарнье, меня не поймёте, то я не знаю, кто в этом мире поймёт. — Он отошёл на несколько шагов и присел на край стола. — Нет, это не компьютерная система, не наркотический сон, не массовое помешательство: если вообще существуют надёжные способы доказать, что мы не находимся ни в одном из вышеперечисленного, то я испробовал их все. И — да, жить в иллюзии не очень приятно. Но так уж вышло — это самое реальное, что у нас есть, мадам.

Невада опустила оружие и растерянно смотрела на Люка.

— Это... как это?

— Вот так.

Пальцы Люка пробежали по сенсорным клавишам на столе. Свет в комнате померк; на стене напротив, словно театральная декорация, загорелся экран.

— Мы с вами существуем в многомерной реальности. Я имею в виду не "измерения", в обычном их понимании — скорее, совокупность всех объектов и явлений, присущих нашему миру. Если подумать, первые не так уж сильно отличаются от вторых: объект существует, когда проецируется в реальность, взаимодействует с другими объектами. Таким образом, существование и объекта, и явления можно обозначить за прямую.

Люк провёл пальцем по столу, и на чёрном экране бледно замерцала линия.

— А если бытие одного объекта — прямая, то вместе они, множась и пересекаясь, образуют плоскость. Я понимаю, это очень сильное упрощение — бытие нелинейно, а количество пересечений между двумя графиками потенциально бесконечно — но, так или иначе, мы получаем наглядную модель плоскости реальности.

Линию на экране пересекла другая, третья, ещё несколько. Через пару секунд они соткались в парящий в черноте полупрозрачный квадрат.

— Мы — где-то здесь, на этой плоскости. Наши прямые могут пересекаться с любыми другими на ней — гипотетически, со всеми сразу. Но есть и то, на что мы неспособны. Что бы ни случилось, ни одна линия не может покинуть плоскость — если пользоваться нашим примером двухмерного пространства-времени. Точно таким же образом, трёхмерный объект не может покинуть трёхмерность, четырёхмерный — четырёхмерность, и так далее. Этот принцип неизменен — потому что, по сути, является условием задачи, изменять его — значит плодить бесполезные условные измерения, ничего более. А если никто и ничто в этом мире не в состоянии покинуть плоскость — значит, всё, что находится за её пределами, недоступно нашему восприятию. По этой же причине наука не слишком озабочена исследованиями в данной области — нельзя исследовать то, что не влияет ни на один объект уже известной Вселенной. Из этого можно заключить, что, даже если существуют другие плоскости реальности...

Люк несколько раз взмахнул руками над столом, будто сдавая карты в покере, и рядом с квадратной "плоскостью" появились три точно такие же.

— ...то они никак не пересекаются с нашей, параллельны ей.

Плоскости на экране встали ровно одна под другой.

— Да-да, "параллельные реальности". Именно так их стоило бы называть. Увы, сценаристы кино и большинство писателей-фантастов не понимают, что, если в "параллельный" мир можно попасть из нашего, это значит, что связь между ними двумя уже есть. На нашей примитивной демонстрации это изобразить никак нельзя, но, по элементарной логике, две "пересекающиеся" реальности автоматически теряют свою индивидуальность, а значит, превращаются в одну.

Всё, о чём я только что сказал — факты, пусть и представленные с изрядной долей образности. Факты, не всегда относящиеся к нашему, настоящему, миру, а где-то даже вступающие с ним в противоречие. Потому что наш мир — мультипроекция. Представьте, что все эти плоскости, — Люк вскинул руку, указывая на экран, — каким-то образом сошлись и вложились одна в другую. Как это ещё можно назвать?..

Фигуры на дисплее медленно поплыли друг к другу.

— "Невозможно!" — скажете вы. И будете правы! Вероятность того, что два мира просто "захотят" встать на одну траекторию, совершенно ничтожна (хотя кто я такой, чтобы считать подобные вероятности). И всё же это случилось!.. да. Почти.

Четыре плоскости сблизились, с треском столкнулись и замерли в сантиметре друг от друга.

— Проблема в том, что любая реальность самодостаточна и всеобъемлюща. В неё нельзя ничего добавить, не убрав при этом чего-то другого. Именно это и произошло в момент столкновения миров — беспорядочная, не поддающаяся никакому прогнозированию замена объектов на другие. Аналогичное заменялось аналогичным: старые звуки — новыми, старое...

— Люк...

— Дослушайте меня. Итак...

— Люк.

Невада принесла из дальнего угла стул и теперь сидела напротив стола. Автомат лежал на коленях; в глазах в полутьме блестели болезненные серебряные звёздочки.

— Я за последние дни видела много странных вещей, но ты... вы просто умом тронулись. Плоскость пространства-времени, параллельные миры, мультипроекция... откуда вы это вычитали? И как это вообще относится к происходящему?

Люк улыбнулся, сложил руки в замок и прошёлся взад-вперёд по другую сторону стола.

— Я же сказал — дослушайте меня. Но раз уж вы так торопитесь... Я как раз начинал говорить о том, что подобное заменяется подобным — звук не станет вещью, а запах — законом физики. И, что самое главное, эти категории, эти линии — далеко не одинаковы, как кажется, если взглянуть на составленный нами график. Разные типы явлений обладают неодинаковой плотностью информации, условиями замены... Впрочем, довольно с презентацией, перейдём к практике. Для начала, включите вашу память.

Невада иронично-вопросительно посмотрела на Люка снизу вверх.

— То есть, напрягите её. Настройтесь на то, что будете не просто проверять наличие чего-то в памяти, а действительно вспоминать.

Люк ответил Неваде загадочным, торжественным взглядом.

— Хорошо. А теперь вызовите любое воспоминание. Что-нибудь яркое, что возвращается к вам снова и снова, волнует... что-то хорошее. Да, хорошее. Закройте глаза и попробуйте.

Невада скептически скривила губы, но всё же прикрыла глаза. Что можно такое вспомнить? Пойдём по порядку. Поцелуй Вито Дзаретти в 8 классе? Выпускной вечер в универе? Всё не то. Вечеринка-оргия у B-Дона в прошлом году? Моя грёбаная тусклая жизнь... вот. Я знаю, что это будет.

Невада сильнее зажмурила глаза, сосредоточилась — и из небытия начали выплывать знакомые очертания барной стойки, стеллажей с рядами полупустых бутылок, увешанных рокерскими "трофеями" стен. Казалось, даже послышались приглушённые голоса и звон пивных бокалов.

— Прекрасно. Осмотритесь.

От голоса Люка Невада вздрогнула, но не вышла из воспоминания.

— Опишите, что видите. Что происходит? Что скоро произойдёт?

— Я вижу бар... бар "Смоки Джим", на Эйв-51. Сейчас февраль... прохладно. Слышу голоса, немного — зал почти пустой. Странная парочка в углу. На стене голова какого-то чудного зверя и... копьё?.. Да, я сидела за стойкой, с двумя, парнями, и они ушли... ушли вместе с... Блайтом! Да, они дрались с Блайтом снаружи. И теперь он возвращается в бар.

— Описывайте, описывайте, какого цвета стойка, что висит на стенах??

— Стойка красная... тёмно-коричневая — под красное дерево... на стене, слева, какой-то инструмент, вроде гитары, но без грифа... или без струн... или там был руль от мотоцикла...

— Как это "или"? Так не могло висеть одно или другое. Дальше, как называются напитки на полке?

— Так... слева с краю — лондонский джин, потом мартини, дальше что-то жёлтое... херес? виски?.. Потом абсент... хотя нет, он зелёный, а не розовый, тогда это может быть... Всё, хватит, Люк, я не могу вспомнить все детали, я вообще не о том тогда думала!

— Хорошо, хорошо, о чём вы тогда думали? Что сейчас должно случиться?

— Я уже говорила — он вот-вот вернётся...

И он возвращается. Удивительно, это простое воспоминание, без полного погружения, без галлюцинаций — а чувство, как в первый раз, как в тот раз. Вот открылась дверь, внутрь ворвался сквозняк и рывком прошёлся по щеке.

— Блайт стоит на пороге, заходит в дверь...

Я видела только его силуэт, самым краем глаза, не смея повернуть голову от стойки. Как будто снова стала наивной девочкой Бригиттой, немеющей от одного намёка на мужское внимание. И тогда онемела вдвойне.

— Где он? Во что он одет?

— Не знаю, я тогда смотрела к себе в стакан. Я помню, на нём в тот день был пиджак... нет, чёрный... красный плащ — да-да, как сейчаc! И чёрные штаны, и водолазка.... Нет, кажется, её не было...

— Это неважно. Говорите не о том, что помните, а о том, что видите.

— Я не знаю! Да, у меня плохая память — это что, должно мне что-то доказать?

— Нет-нет. Продолжайте.

— Ладно. Дверь закрывается, Блайт медленно подходит.

И я снова вся замерла, когда он остановился прямо рядом со мной. Я услышала, как заскрипели под ним пружины барного стула.

— Он садится рядом со мной. Бармен спрашивает, что он будет, он просит... водки. Я беру то же.

И ещё сильнее дрожу всем телом — грозный хакер Невада, как же, как же.

— Бармен берёт бутылку, достаёт хайболлы...

— Хайболлы?

— Ну да, такие широкие стаканы для виски.

— Я знаю, что они для виски.

— Снова странные вопросы. Откуда я знаю, почему он их взял... Потом я пытаюсь заговорить с ним... с Блайтом, не с барменом. Не нахожу слов и просто начинаю плести что-то про... условности. И всё ещё не смотрю на него, только взглянула на его руку на столе — и обратно в стакан... Но он ответил, у нас завязался разговор... так, слово за слово...

— Какую руку?

— Что?

— Какую руку вы увидели на столе?

— Какую... Его руку. Он сидел слева. Правую.

— Ту, на месте которой — протез, я правильно помню?

Невада беспокойно сжала кулаки. Воспоминание застыло и отмоталось назад.

— Д-да, кажется...

— Да или нет??? На что была похожа эта рука — пальцы, запястье, рукав?

— Я не помню, я почти не смотрела, я...

— Вы прекрасно всё видели. Какой была рука?

— Синий... коричневый... чёрный рукав, да, чёрный...

На красном плаще?

— И пальцы... какие пальцы... кажется, с волосками на фалангах, а ногти...

На протезе?

— А запястье...

— КАКОЙ ОНА БЫЛА??

Невада рывком повернула голову.

И увидела руку. Вправду, красный рукав.

жёлтый

фиолетовый

глянцевый чёрный

серый твид

лак

хлопок

оранжевый с молнией чёрной

белой

со шнуровкой

бирюзовый

бежевый

— Мадам Гарнье?

тёмно-зелёный с бахромой

со стразами

сиреневый на руке с тонкими пальцами

пурпурный короткими

небесно-голубой крючковатыми

крокодиловый заросшими

ухоженными

мясистыми

— Розовый, землистый, пепельный...

— Что вы видите, что?.. Всё это, по очереди?

— Нет... всё... сразу...

индиго длинными

льняной грязными

персиковый обветренными с круглыми ногтями

красно-зелёный иссохшими плоскими

лиловый обкусанными

заострёнными

На первый взгляд казалось, что рукава, запястья, пальцы очень быстро сменялись — на самом деле они одновременно были там, перетекая друг в друга и всё же оставаясь на своих местах. Глаза Невады метались по сторонам, бешено вращались, не зная, за что зацепиться: синий цвет был зелёным, пуговица — молнией, длинные и аккуратные пальцы — короткими и полными. Когда смотреть уже не было сил, Невада отшатнулась и подняла голову.

вытянутое лицо

несимметричное

треугольное

ровное бледное

плоское багровое

угловатое румяное осунувшееся

пухлое оливковое измождённое

медное бодрое мрачное

изжелта-белое невыразительное

участливое

хмурое

— Аа-а-а!..

Невада с криком вскочила на ноги. Воспоминание не рассеивалось. Составной не-человек за стойкой продолжал меняться, а вокруг него менялись стены, полы, полки...

некрашеные дощатый мартини

тёмные паркетный ром

обитые каменный суэ-кале?е

земляной

— Ну что же, мадам Гарнье.

Люк стоял рядом, на фоне стены-витрины, за которой сверкала и переливалась Эсти-51. На нём был длинный синий пиджак, больше похожий на средневековый камзол, или не синий, или...

жакет шихикен

свитер

Невада попыталась встать прямо, превозмогая головокружение от мелькающих вокруг столов и панелей.

— Что... почему всё меняется? Что случилось с моим...

— Дело совсем не в этом, мадам Гарнье. Дело вовсе не в воспоминании.

Люк улыбнулся и поднял открытую ладонь на уровень лица. Завороженная, Невада сделала так же, медленно, боясь какого-нибудь неожиданного открытия, поднесла ладонь ближе.

Глубокая полукруглая линия, отделяющая большой палец от остальных, была отчётливой и неизменной. На остальной же ладони одна за другой вырастали, исчезали, изгибались линии, непостоянные, как дождевые капли на стекле. От этого мелькания тоже кружилась голова, но по-другому; Невада почувствовала, что проваливается в какое-то другое видение, ещё более дикое и бесконтрольное, а следом за ней катился гулкий голос Люка:

— Дело не в том, что вы помните, дело в том, что вы видели, в том, что было на самом деле.

Невада словно замерла посреди белого листа фотоальбома.

— А что именно было, вам никто не скажет. Смотрите.

И увидела себя. Точно такой, как на самых старых семейных фотографиях — крошечной, едва научившейся ползать на своих четырёх ногах. Румяная, причёсанная, в новых, ещё не застиранных ползунках.

А рядом ещё одна — ровно такая же, но с немного по-другому уложенными волосами. И ещё одна — самая грустная из трёх, с припухшим глазом и пластырем на носу.

0 лет 11 месяцев — попала в автомобильную аварию. Вывих плеча, перелом переносицы.

Невада машинально потёрла нос — идеально прямой — но картинка уже скакнула дальше, к глазастой девочке лет четырёх.

4 года 9 месяцев — поступила в один подготовительный класс со своим будущим мужем.

4 года 9 месяцев — лишилась родителей, оказалась в детском доме.

4 года 9 месяцев — после развода родителей переехала вместе с матерью в Австралию.

Три девочки скользнули в небытие; Бригитта со сломанным носом продолжала жить своей жизнью, рядом с ней жили и множились десятки, сотни других Бригитт, почти неотличимых и разительно непохожих друг на друга, улыбающихся и хмурых, счастливых и несчастных.

14 лет 3 месяца — повторно ушла из дома, 2 месяца жила у подруги, потом вернулась к матери.

— не вернулась, поселилась в квартире случайного знакомого

— устроилась посудомойкой в китайский ресторан

14 лет 3 месяца — успешно сдала экзамены в Лионскую технологическую школу

И всё это была она, Бригитта Гарнье, это были не вероятности, а что-то уже произошедшее или происходящее.

16 лет 11 месяцев — получила первый приз на конкурсе "Продиж де Франс"

16 лет 11 месяцев — сделала нелегальный аборт

16 лет 11 месяцев — начала подрабатывать на швейной фабрике

16 лет 11 месяцев — на вечере выпускников познакомилась с миллиардером Роджером Тито

17 лет 5 месяцев — попыталась покончить с собой, но опекун вовремя вызвал скорую

— скончалась по пути в больницу

Кольнуло в сердце. Где-то одна Бригитта перестала существовать. Нет, две. Три.

19 лет 1 месяц — вышла замуж за друга детства — Мишеля Перека

19 лет 5 месяцев — вступила в банду сторчеров в Аделаиде

19 лет 7 месяцев — получила грант на исследование в области искусственного разума

Их становилось слишком много. Событий, линий, разных Бригитт, живущих и ошибающихся, несущихся одним огромным потоком во времени. Вот где-то в глубине прошла волна — некоторые Бригитты купили голландские ножи, некоторые из этих некоторых вошли в клуб "8-800" и получили прозвище "Невада". И сама Невада вдруг задохнулась от приступа паники. Очень скоро все они доживут до её возраста, до её дня и часа, и тогда она ничем не будет от них отличаться. Утонет в этом море настоящих Невад и вместе с ними канет в ничто.

— Видите, мадам? Это слияние, взаимозависимость — не снаружи, оно везде, а значит, прежде всего, внутри вас.

— Люк... Лю-ю-юк!..

Несколько десятков Невад переехали в Иэле, зашли с одним флэри в "Смоки Джим",

двумя

в одиночестве

познакомились с Блайтом.

— Люк... останови... те это!

— Остановить что? Что с вами, сударыня?

Невада открыла глаза. Люк стоял напротив, посреди кабинета, прежнего, взаправдашнего, никуда не уплывающего и ни во что не превращающегося, и мягко-снисходительно улыбался. Конечно, он прекрасно знал, что. Вот только...

Невада тряхнула головой и сбросила морок — миллионы ипостасей Люка, от младенца до почти старика, собирающиеся в нём одном. Теперь он действительно стоял один, всё так же улыбаясь, одетый, как прежде. И это было странно. Синий камзол, отороченный золотым кружевом, с бисерным узором на рукавах и крахмальным жабо, белые чулки и лаковые туфли с пряжками — ровно то же, что было на нём пять минут назад — но как же нелепо это теперь выглядело. Невада вздрогнула, повела плечами — дезодорант сдался, и по блузке до самой талии тянулись две полоски пота. В полутьме на экране по-прежнему парили параллельные квадраты-плоскости.

— Вероятно, теперь вы видели достаточно, чтобы поверить моим словам, — начал Люк после долгой паузы. Невада молчала. — И я могу пояснить, что именно произошло. Видите ли, я не просто так при создании модели упомянул объекты и явления. Память живых существ — не только совокупность химических и электрических процессов в мозге, но ещё и во всех отношениях уникальное явление, волна, которая, изменяясь во времени, проявляет свойства совершенно невиданные. Линии, представляющие память на нашем графике, могут раздваиваться, сливаться с другими и даже, возможно, продолжаться после обрыва. Они, как и все другие, не могут покидать плоскость, но речь моя не об этом, а об их реакции на произошедший катаклизм. Наша плоскость, — один из квадратов на экране выплыл на первый план, — стремится во что бы то ни стало вернуть себе единство, как любая система, уравновешивающая сама себя. Вместе с заменой объектов меняются и отношения между ними. И это несмотря на то, что сам термин "наша плоскость" глубоко условен — мало того, я уверен, что у нас с вами плоскости разные. Так или иначе, память меняется следом — старые, более не существующие объекты и связи заменяются новыми. Вы ведь слышали о таком психическом феномене — когда разум пациента подсознательно вытесняет травмирующее воспоминание на второй план, "забывает" его? Это именно то, что произошло с нашим миром. Огромная, вселенских масштабов травма.

— Травма...

Невада сидела, обхватив голову руками, слепо смотря в пол; тяжесть в груди металась из стороны в сторону, не находя выхода. Плоскости на мониторе устремились друг к другу, сложились и будто смялись в один морщинистый, искорёженный квадрат.

— Да, наша реальность травмирована. И она сделала всё возможное, чтобы этого не замечать — чтобы никто не заметил. У нас бы тоже не было никакой возможности узнать о чём-либо из вышесказанного — как я уже объяснял, нельзя изучать свойства системы, имея знания только о ней самой. Иллюзия целостности — тончайшая фольга, плёнка поверх трещин и разломов, но до недавнего времени мы легко скользили по ней, ни о чём не догадываясь. Что-то должно было разорвать её, нарушить вновь установившееся равновесие. Так и случилось.

— Сфера.

— Да, именно. Не знаю, что именно предопределило её форму, габариты, даже само её появление — но то, что вы называете Сферой (весьма доходчиво, признаюсь), на самом деле — средоточие энергетической аномалии, которая при определённых условиях создаёт разрыв в комбинированной реальности. Если бы не она, мы бы никогда не узнали о самой катастрофе. Вслед за каждым таким разрывом следует "волна" — мир заращивает трещины, заменяет повреждённые линии и вновь возвращается к хрупкой целостности. Нетрудно догадаться, что подобная "регенерация" в той или иной мере затрагивает всю плоскость реальности, в пространстве и времени, поэтому результат совершенно непредсказуем. Вы читали Уэллса? Пример со взмахом крыльев бабочки вполне можно применить и здесь... Хотя я, кажется, что-то путаю. В любом случае, после каждой "волны" реальность залечивает себя, всё более спешно, всё более теряя баланс, но всё же сохраняя видимость единства — для всего и всех, кроме непокорных линий памяти. "Волны" привносят в них много нового — но не могут ничего забрать взамен, потому что с самого момента "Травмы" аналогичные линии во всех мирах и даже во всех возможных комбинациях миров уже были объединены!

— Вы хотите сказать... — По мере того, как сводило скулы, а чёрная горечь подступала выше, Невада начинала терять нить разговора.

— Я хочу сказать, что, как это ни парадоксально, наша память уже сейчас содержит ключ к пониманию произошедшего. Почему вас раньше не удивляло, что вы на самом деле не помните лица вашего собеседника в баре? Почему вы сейчас смотрите на меня, будто на мне шутовской колпак, а совсем недавно всё казалось вполне нормальным? Плоскость "травмированного" мира — лоскутное одеяло из кое-как подогнанных друг к другу явлений, связь между которыми можно разоблачить и опрокинуть, как домино, столкнув лишь одну костяшку. Вам не казались странными ни необычный цвет напитков за барной стойкой, ни, м, мои чулки — потому, что ваше сознание выбрало не замечать этого. — Люк обогнул стол и подошёл к пульту управления с другой стороны. — Теперь, когда первая кость — Сфера — упала, вы, как и я когда-то, начинаете видеть всё это, и удивляться, и в вашем сердце воцаряется страх.

Он был прав. Страх взобрался уже вверх по горлу и плескался в затылке, подбираясь к глазам и рту.

— Но, чтобы полностью проснуться, каждую деталь нужно открыть для вас отдельно, заново. Сразу должен сказать — это довольно опасный процесс. Вспоминание, возвращение к правде. Но вам это нужно, мадам, и я не решил ничего за вас — вы сами сделали выбор, когда отправились на поиски Сферы, когда тем или иным образом (хоть я и почти точно знаю, каким) обнаружили её и открыли пустой сейф — вы ведь так попали в моей секретный лифт, я не ошибаюсь?.. Вы — одна из избранных, "людей-эталонов" — как и я, от этого и ваше стремление дойти до конца, развеять завесу тайны. До вашего прихода я, кажется, забыл эту простую истину о мире "Травмы" — истину о том, что здесь уже давно не происходило ничего случайного. Вы сами решили рисковать, сударыня. Поэтому смотрите.

Люк ещё раз нажал на клавишу.

Ударная волна хлестнула по лицу, следом за ней — другая, будто отголосок первой. Уши заложило, в них хрустел тёртый винил. Лито запоздало заслонила лицо руками и тут же отвела их обратно. Последние обломки, мусор, обожжённые листы бумаги опустились на асфальт в крошке битого стекла.

— Лейтенант!..

Сергеев выбежал из лифта, обогнул опешившую Лито и бросился к Ксэ. Откликаясь на голос, та пошевелилась.

— Не двигайтесь, не двигайтесь! Лежите спокойно.

Лито очнулась и по хрусткому настилу из стекла подошла ближе. Сквозь разбитые окна здания, где произошёл взрыв, виднелись опрокинутые стулья, разбросанные по полу части компьютеров и кипы бумаг. Ксэ лежала навзничь в десяти шагах от стены, отброшенная на несколько метров взрывом. Она была совсем бледной и какой-то вытянувшейся, словно в несколько секунд лишилась всей жизненной силы. Раньше она казалась как будто такой же холодной, но всё-таки не такой. Лито наступила на особенно крупный обломок и пошатнулась.

— Лейтен...

— Шуххэрши! Ара?ы ала?..

Ксэ открыла глаза, упёрлась руками в землю и попыталась сесть.

— Так, стой, Лито, не пугайся. Я тебе рассказывал, ты помнишь.

Да. Лейтенант сама не знает, почему в больнице после столкновения с террористом Бёрнсом вдруг начала говорить на незнакомом языке. По всей видимости, просто... афазия. Нужно обратиться к врачу. Она рассказала это всё Сергееву, а он — мне. Всё просто. Но от вида Ксэ, извивающейся на земле, шипящей непонятные слова полным мелких острых зубов ртом, Лито всё равно стало не по себе.

— К'ол? аэрлиы. Ле?ен?

Сергеев тоже отступил в нерешительности. Ксэ наконец села; Лито почти ощутимо поёжилась под взглядом чуждых, уже даже не хрустальных, а стальных глаз. Одежда Ксэ была изорвана во многих местах; в разрывах виднелась бледная кожа с сочащимися голубой жидкостью порезами.

— Ч-то с вами случилось...

— Что вы имеете в виду, стажёр?

щёлк

Ксэ повернула голову и характерно наклонила подбородок. Всё снова стало, как прежде.

— Я... я не знаю, о чём я спрашивала... я...

Зачем? О чём? Почему это меня так удивило?..

— Ничего страшного.

Ксэ поднялась на ноги и отряхнулась. Порезы от осколков стекла кровоточили, но ведь должны зажить за какие-то полдня, ведь так и надо, ведь всё нормально?..

Лито отвела глаза. В глубине развороченного взрывом офисного этажа мигала люминесцентная лампа.

— Давайте работать. Какие у вас версии?

Землетрясение в Камбодже в 2003

Признание независимости Шотландии в 1958

Эпидемия вируса "Гидра" в Юго-Восточной Азии в 1994

Государственный переворот Бельфора Баскского в 1405

Образование княжества Гавайи в 1980

Спасение трудов Аристарха Эгейского и Вараввы Сирийского из огня в 124

Избрание Ирмы МакДуглас, первой женщины — президента США, в 1984

Падение Кхейрского царства в -267

Новые и новые картинки мелькали, сопровождаемые хаотичными, обрывочными подписями — всё это в туманных разводах от стоящих в глазах слёз.

Излечение первого зависимого от наркотика курэ Вольфгангом Петерсеном в 1970

Масштабный взрыв на тазариновой электростанции в Огайо, США, в 1952

Снова хотелось кричать: хватит, хватит, хватит. Но слова не шли, как всегда, когда они нужны, — только дурацкие слёзы. Люк стоял поодаль, не спуская с Невады глаз, уже не улыбаясь, а как будто затаив дыхание в ожидании чего-то.

И оно происходило. Всё рушилось.

Образование секты "Путь Истины" имамом Аль-Шихеварди в 2001

Выход Канады из Североатлантической Конфедерации в 1965

Сначала картинки казались цельными, как страницы учебника истории. Фотографии людей, мест, схемы, карты, подписанные документы. Потом, через какую-то долю секунды, память воспринимала новую информацию, сравнивала со старой — и что-то становилось не так, как будто не в самом событии, а в подложке, в воздухе, окружавшем его. И к тому времени, как картинка сменялась на другую, предыдущей уже выносился приговор: ложь.

Запуск первой акаридной транспортной сети "АкариТрейн" во Франции в 1991

Провозглашение Японии народной республикой в 1923

Это было, этого не было, это могло быть — если разницы никакой, значит, всё ложь, ни на что нельзя посмотреть просто так, чтобы оно тотчас же не сменило лицо, не выскользнуло рыбкой из рук. Невада обессиленно опустила голову; две слезы, последние из многих, сорвались и разбились об пол.

— Смотрите, смотрите!!..

Люк в два прыжка подскочил к Неваде и рукой резко поднял её голову за скользкий подбородок вверх.

— Смотрите!

— Зачем, зачем... — слабо, беспомощно отбивалась Невада, забыв про лежащий на коленях автомат. — Зачем... смотреть, это неправда, неправда, всё...

— Да, да, я знаю. Мне тоже было плохо поначалу, почти невыносимо. Хорошо, что я не самоубийца, а такая была возможность...

Невада посмотрела на него снизу вверх, тяжело всхлипывая.

— Б-было? Было плохо? И что вы сд-делали? В мире, где н-ничего настоящего, где всё меняется по д-десять раз в день... а мы даже не помним... что было к-как-то иначе?.. И все эти миллионы осколков, миллионы миров...

— На самом деле, в районе десяти. Самое большее, двенадцать или тринадцать. Мы ещё не дошли до этой части. Тем же способом, что привёл вас сюда, то есть посредством анализа излучений разного диапазона, я смог с некоторой долей погрешности определить и вычленить...

— Какая разница... Всё равно мы... как винегрет. Из газетной бумаги. Вот это вот, вот, — Невада ткнула пальцем в улыбающегося с экрана чёрно-белого Джона Кеннеди, — это мы в школе проходили, на всемирной истории, я точно помню. А теперь всё это "было-не-было-могло-быть", то есть ложь, я не знаю, был ли он, были ли уроки, была ли школа... ничего, ничего... — Невада закрыла лицо руками; плечи неровно тряслись.

— Вы неправы, госпожа. — Тон Люка потерял остатки блеска самодовольства, стал мерным, спокойным, как у священника на исповеди. — Настоящее есть. Это стремление во что бы то ни стало быть собой, отыскать настоящих себя, какой бы абсурдной эта цель ни казалась. То, о чём вы сейчас плачете — реально, иначе стоило бы оно ваших слёз?

Невада утихла. Люк подошёл ближе и положил руку ей на плечо.

— Я знаю, как всё исправить.

Люди всё прибывали. Сначала подбежали двое из оцепления Ковена, потом он сам, за ним — врачи "скорой помощи", только что приехавшие на место рыжие комбинезоны из "Арморики", двое полицейских из ближайшего участка. Люди осматривали Ксэ, опрашивали Сергеева, участливо смотрели на Лито, а она, как обычно, не могла понять, почему.

— Стажёр, отправьте неофициальное предложение помощи "Сабрекорп". Лично директору Люку, у вас должны были сохраниться его контакты. Не упоминайте перестрелку, дайте понять, что нас интересуют только обстоятельства взрыва, а также связь корпорации с Ивейн и Расс. Опишите всё кратко, как обычно делаете.

Лито закивала головой и нырнула в коммуникатор.

— Сергеев, вы займитесь официальными каналами. Два ордера, доступ не ниже В-1. Если возникнут сложности, оформите один запрос на моё имя, а другой на ваше — вы тоже офицер при исполнении. Для второго ордера в обстоятельствах — "находились на месте в момент взрыва", ничего не говорите про мои повреждения. — Стоявший рядом с Ксэ врач "скорой" ещё раз с сомнением оглядел порезы на её теле, поднял с земли свой чемоданчик и зашагал к машине. — Из участка сюда вызовите лейтенанта Бергерсен, скажите, что нужна её помощь в расследовании серии взрывов. Скоординируйте всё с местным участком, скажите, что это наше давнее дело, вопрос государственной важности — что угодно из этого диапазона. Позвоните в центральный комиссариат, вызовите экспертов-взрывотехников для Бергерсен. С остальным она должна разобраться сама. Обо всех изменениях сообщайте мне.

Сергеев так же отрывисто кивнул, будто подводя итог сказанному, и защёлкал клавишами. В то же время Лито осторожно подняла глаза от дисплея. Ксэ закончила отдавать указания и теперь сама что-то набирала, кому-то писала или дозванивалась. Холодная, как всегда, эффективная, как всегда — но что-то осталось в ней после той вспышки чуждости, что-то... отталкивающее, не-то. Но это всё шок от взрыва, только и всего, наверняка. Она всегда была такой, это просто шок. Просто шок.

Лито прислушалась к мерному стуку, долетавшему откуда-то издалека и сливавшемуся с таким же негромким гулом. Окружающие никак не реагировали — Ксэ печатала на экране быстрыми пальцами, Сергеев выжидательно глядел в пустоту, прижав телефон к уху плечом, Ковен отошёл в сторону и вполголоса переговаривался со своими. Лито вдруг поняла, что стук — это её сердце, усиленный и перенесённый на внешние рецепторы родной звук: ток, ток-ток. Гул тем временем расширился, заполнил собой соседние уцелевшие после взрыва окна, превратился в дрожь земли. Сергеев недоумённо обернулся.

— Что...

Грянуло стекло. Из стены противоположного здания вместе с валом осколков вырвался большой, угловатый жёлтый внедорожник. Толпа ринулась в сторону, Лито вместе с толпой, вправо, за Сергеевым, а Ксэ осталась стоять почти посередине.

— Лейтенант...

Машина свернула влево, к выезду из двора. Сергеев, не видя, что она уже вне опасности, подскочил к застывшей Ксэ и схватил её за руку. Что-то сверкнуло в воздухе, потом хрустнуло, громко, различимо даже за грохотом удаляющегося автомобиля. В следующий миг Лито стояла над Сергеевым, одной рукой поддерживая его за спину, а второй приподняв голову, как будто слушая последнюю волю. Левый рукав пальто беспомощно свисал на землю.

— Кто ты!?.. Кто??? — на издыхании закричала Лито. Ксэ стояла рядом, полуприсев, отведя назад чудовищную когтистую лапу, которой только что развернула и переломала Сергеева. На Лито смотрели дикие, теперь по-настоящему звериные глаза.

— Кто?.. — донеслось, уже тихое, изо рта Лито.

Ксэ повернулась и побежала прочь.

Глава 8. О розе

Оно случилось!! Открылось!

Нет, я толком не знаю, что произошло. Раздалось жужжание, свист, а потом рядом с бункером, почти у самой двери, появилась воронка, бесцветная, дрожащая, как горячий воздух над газовой плитой. Не стала бы я туда совать руки. Та, что со мной, любопытная, но тоже пока не торопится. И тишина оттуда, словно засосало в большой ватный пузырь, как будто до этого тут, в бетонной коробке, не было тихо. Такая тишина, что я то и дело шаркаю ногой, хлопаю в ладоши или говорю что попало — проверить, что не оглохла. И пишу в блог, чтобы совсем не одуреть. Хотя я уже одурела — здесь ни интернета, ни электричества, а ноут всё работает... получается, я сплю, точно. А если вдруг нет — напишите мне. Если хоть кто-то меня ещё читает, напишите. Вокруг меня — стена какого-то бреда, и вы одни между мной и ей. Я открою все комменты, все френдзаписи. Напишите.

У

На них была кровь.

Водянистая голубизна кровоподтёков здесь и там проглядывала на руках, огромных, узловатых, с острым треугольным когтем на каждом пальце. И там, на когтях, добавлялся другой цвет, другая кровь — буро-багровая, смешивающаяся с голубой в страшную бесцветную массу.

Ксэ стояла, тяжело дыша, вглядываясь в отражение в зеркальном окне ближайшего здания, и не видела себя. Чёрные лезвия на руках, изогнутые вперёд в коленях и так же резко у щиколоток назад ноги, гладкая голова на невероятно длинной шее. Застывший в зверином оскале рот. Дикие, мятущиеся глаза с едва заметными точками зрачков.

Кто ты???..

Тогда не было времени, и не было ничего в голове. Только бежать, спасаться от чего-то невообразимого, от этого ужасного чудовища. Ксэ бежала долго, не оглядываясь по сторонам, оставляя позади, квартал за кварталом, высотки делового центра. И сейчас, едва она почувствовала себя в безопасности и остановилась, это ударило в полную силу.

Кто ты???..

Ксэ в ужасе отшатнулась от зеркала, закрыла лицо руками, поранила бровь торчащим из мизинца когтем, зашипела от боли. В глазах стояла стажёр Нансен, с неистовством, отчаянием в глазах, закрывающая собой распростёртого на земле Сергеева. Затем мелькнул предыдущий миг — вылетающий прямо из стены автомобиль, волна чего-то полуосязаемого, бьющая в грудь и не дающая пошевелиться, прикосновение руки Сергеева, разошедшаяся вспышкой агрессия — найра, найра, найра! Неосознанное, самопроизвольное движение. И снова — полный такой же найры — взгляд женщины, защищающей своего мужчину.

Кто ты???..

Кто я. Кто я.

— А вы схватываете на лету! Я сразу же сказал, что если кто-то и...

Машину тряхнуло. Следуя за запоздалым рывком руля, компьютер добавил недостающие градусы повороту, и "Олдсмобиль" благополучно свернул на перпендикулярную улицу в нескольких метрах от завала. Мелодичный женский голос возвестил:

— Манёвр — выполнен. Класс вождения — D. Пожалуйста — снизьте скорость. Пожалуйста — соблюдайте осторожность.

— Спасибо, — невнятно процедил я, провожая глазами очередной опасный перекрёсток.

Бригитта Гарнье улыбалась. Лишь розовеющие щёки да блеск в глазах напоминали, что раньше там были слёзы — и именно эта живость придавала ей особую прелесть, что-то сродни чувству рождественской ледяной горки. Женщины вроде неё — слишком бойкие, насмешливые, вульгарные вне зависимости от образования — всегда интересовали меня меньше всего, но в тот момент Бригитта была красива.

— Значит, "эталоны" — это люди, по какой-то причине избежавшие непосредственного... "травмирования", состоящие из линий только одного "мира"?

Одновременно вести машину и разговаривать было неудобно. Две недавние "волны", мощные, до сих пор отдававшиеся чеканной бронзой в груди, изменили Иэле, и тяжёлый внедорожник, конфискованная у предыдущего директора дорогая игрушка, с ходу перескакивал с одной запруженной или поменявшей очертания улицы на другую, полуавтоматическим управлением компенсируя мой недостаток опыта вождения.

— Не совсем так. Во-первых, "линии", как я уже объяснял, пересекаются между собой, а пересекаясь, частично обретают свойства друг друга. В таком взаимозависимом мире "чистых" элементов существовать не может. В основе моего определения "эталонов" — сугубая математика, параметры "несущей волны", выделенные опытным путём. Разумеется, мы по-прежнему говорим на уровне палочек и квадратов, то есть исключительно условностей. Однако с тех пор, как я обнаружил эту закономерность, она не перестаёт меня удивлять. Поразительные совпадения...

Салон был прекрасно изолирован от внешних шумов, но бешеный вой мотора приходилось перекрикивать. Мимо проносились дома и перекрёстки, иссечённые не завершившейся после двух "вспышек" трансформацией. Своим беспечным обращением со Сферой Копф рвал мир на части. По обеим сторонам дороги, теперь и в самом деле подобно "салату из газетной бумаги", пестрели и перемежались цвета и формы, а смазанные фигуры прохожих заставляли вспомнить нескладные портреты сюрреалистов. Этот человек не понимает, что творит. Или прекрасно понимает. Каким бы абсурдным ни было это чувство, верить не хотелось ни в одно, ни в другое.

— ...Поразительные совпадения. Например, влечение "эталонов" к Сфере. Я полагаю, не мне вам о нём рассказывать, вы сами испытали его в ненамного меньшей мере, чем я. Особенно любопытный факт здесь состоит в том, что это влечение также распространяется на всё, что имеет хоть какое-то отношение к Сфере или может привести к ней. Это как нельзя лучше проявилось в недавних событиях — особенно во время нападения на штаб-квартиру "Стап". Я уже давно разыскивал последнего "эталона", который проявился на графиках некоторое время назад, а затем залёг на дно. Я знал, кто он (она, если быть точнее), но мог только указать ей на местонахождение Сферы посредством поддельной телепередачи, а затем надеяться, что она сама найдёт оставленные мной ориентиры в офисе "Стап". И что же — всё вышло именно так: из сотен ящиков в десятках столов она, не отдавая себе отчёта, открыла как раз тот, где лежал мой GPS-навигатор!

— Подождите, какой навигатор?

— Чтобы найти Бриту, конечно. Если честно, я думал, что Сфера достанется Брите, а не Уинстону Бёрнсу. Но даже этот просчёт не помешал Ио сделать всё правильно.

— Ио... пр-... Правильно?

Я перегнул палку. Ещё минуту назад дружелюбная, теперь Бригитта смотрела на меня, как на врага. Она знала Бриту, она привязалась к Брите, для неё подобные откровения — пока что чересчур. Я перешёл черту, начал открывать всё слишком быстро. Нужно было исправлять положение. Я решил вернуться к старой риторике.

— Вспомните, о чём мы договорились — и зачем сейчас едем за Сферой. Мы должны вернуть миры в равновесие, исправить последствия "Травмы", как бы сложно это ни было — а это будет сложно, никаких сомнений в этом нет. — Она едва заметно кивнула. Я продолжал. — Я решил отдать Сферу банде "Лагар" и организовать её перепродажу работающему на ирландских "Миротворцев" Марселю Годдару, чтобы выйти за рамки лабораторных исследований. Что-то сказало мне, что разгадка сущности Сферы кроется в поведении "эталонов" в её отношении. Неосознанном поведении. Свою реакцию на неё я изучил, как только смог, и именно результаты опытов над собой убедили меня, что этого мало. Я не мог просто собрать "эталонов" вместе и рассказать им о Сфере, это свело бы на нет все мои усилия. Тем более, как я уже говорил, вряд ли кто-то ещё из них смог бы отреагировать на информацию подобного рода так же трезво, как вы. Поэтому я просто поместил Сферу в условия, при которых с ней обязательно должны были столкнуться несколько "эталонов", и начал наблюдать. Моя инициатива с привлечением Ио и установкой следящих устройств на Брите (я, кстати, добавил их в её же спрей для укрепления волос — оцените изобретательность)... возможно, была ошибкой, но мне нужно было "пробудить" её, привлечь её внимание. Как видите, я принял несколько спорных решений, но всё ради нашей с вами цели. Поймите меня.

Невада молчала. Я следил за дорогой, но боковым зрением видел, что былое напряжение на её лице растаяло.

— А почему люди?

Мы преодолели развязку на том, что раньше называлось Эйв-65. Реальность за лобовым стеклом теряла когерентность, превращалась в большой чулан со сваленными в кучу артефактами разных эпох и вселенных. К счастью, всё внимание Бригитты было приковано ко мне, а меня самого уже ничто не способно было удивить.

— Почему именно люди обладают "эталонными" волнами? А не дельфины, не автомобили, не бутерброды с сыром? Я не знаю. Мне вообще известно очень немногое. С того дня, когда при закладке фундамента торгового центра на Эсти-37 рабочие обнаружили Сферу, вся моя информация о ней была основана на результатах многочисленных осторожных экспериментов. Осторожных — потому что я сразу понял, что с этим предметом, чем бы он ни был, шутить нельзя. Для испытаний был построен комплекс "S-1", а позже, в качестве страховки — объект "S-2". Мне понадобилось немало времени, чтобы разработать хоть сколько-нибудь эффективные методы её исследования. Опять же, поражаюсь, как вы за какие-то две недели додумались искать её по колебаниям в электросети. Но как только методы у меня появились, восемь аномально "незагрязнённых" людей-"эталонов" нашлись почти сразу — включая меня и вас. Девятая — Марта Йонсдоттир, она же Ио — появилась чуть позже. На момент обнаружения Сферы в Иэле находились только Ксэ и Консуэло Нансен, а через полгода — все девять! Совершенно случайно. С тех пор я начал тщательнее готовиться к каждому испытанию Сферы, отслеживая их влияние на... Ах, ты ж!..

Я снова не успел, и электроника автомобиля опять сработала быстрее. Каким-то внутренним, до сих пор дремавшим внутри естественным акселерометром я почувствовал, как медленно, по сантиметру, отделяются от земли оба правых колеса.

— Ах... ты ж... — эхом повторила Бригитта.

В головокружительном вираже свернув с проезжей части, "Олдсмобиль" описал широкую дугу и только этим избежал столкновения с исполинским, нескольких метров в длину и больше десятка в высоту, изогнутым щупальцем, торчавшим прямо из асфальта. В боковом окне проплыли сизые поры неподвижного чудовища, присоски размером с тарелку, пёстрая бахрома волосков по краям. Ещё секунда, и оказавшийся безобидным монстр остался позади, машина выправилась и вернулась на дорогу, компьютерная красавица призвала к осторожности.

Но Бригитта Гарнье уже пробудилась. Из мелькающего подспорья моему рассказу Иэле превратился в реальность — и Бригитта-Невада впилась глазами в пейзаж, перескакивая с оставшихся позади щупальцев на футуристические шпили домов, с домов — на парящий над городом полосатый дирижабль, с него — на ряды скрюченных белых деревьев со свисающими с них свитками на неизвестном языке. Я снова почувствовал себя капитаном корабля, показывающим прекрасной пассажирке красоты и опасности моря. Или зрительнице в театре. Единственной — кроме меня, конечно — кто не является частью представления и поэтому может понять, что происходит. А для меня это — очередная авантюра, детская игра. Вся моя жизнь состоит из детских игр.

— А знаете, что самое интересное, Бригитта? У меня нет чёткого плана дальнейших действий. Вернее, есть методика — основанная как раз на уникальных свойствах "эталонов".

Кажется, она меня не слушала. Смотрела в окно, вертя в руках мою трость с набалдашником в виде головы рыси. Мне почему-то вспомнилось, как мы спускались на лифте на подземную автостоянку. Тогда я вдруг услышал, как гремят пластик и металл у неё в карманах, вспомнил, как она получила своё мрачное прозвище, и вопреки себе вздрогнул. "Эталон". Это странное и чужое слово. А два "эталона" дальше друг от друга, чем кто-либо или что-либо ещё в этом мире. Нас объединяет лишь одно.

— Я говорю о Сфере. В её опасности — наша сила. Прежде всего — в её свойстве оставлять объекты рядом с собой прежними, меняя все остальные, и чем дальше от неё, тем сильнее. Только так мы с вами смогли избежать влияния некоторых "вспышек" и приблизиться к истине. Но об этом я, кажется, тоже уже говорил. Сейчас речь о другом. Точно определив "частоту" каждого мира, мы сможем ассоциировать одни подобные объекты с другими, выстроить закономерности, характерные только для одной реальности, а не для всех сразу... Я ещё точно не знаю, как, но... вернуть всё на место.

Из-за поворота вынырнуло обширное пустое пространство посреди тесно забитого домами города, экскаваторы, грузовики, дорожные работы, двухэтажный остов недостроенной теплоцентрали. И почему я так и знал — что посреди общего хаоса "Объект S-2" совершенно не изменится? Комплекс был ровно таким, каким я его оставил в прошлый мой визит, разве что некоторые работы успел свернуть по моему указанию верный Моро.

Итак, двое "эталонов", Александр Люк и Бригитта Гарнье, подъезжали к объекту. Я чувствовал, как грудь наливается чем-то тёплым, упругим, ощущая близость настоящего, не этой дешёвой, пусть и искусно сделанной, подделки, а моего настоящего, которое ещё предстоит по клочку выдрать из лоскутного одеяла и сшить заново. Бригитта, до сих пор хранившая молчание, отвернулась от окна. Наши взгляды встретились, и я сначала как будто даже не воспринял такую внезапную перемену, а затем широко улыбнулся. Она не просто слушала — она размышляла, и горела, и верила во всё, что я говорил — возможно, верила больше, чем я сам. Она хотела того же, чего и я. Глядя в её пылающие вдохновением глаза, я понял: в этой насмешливой вульгарной женщине я встретил первого в своей жизни близкого человека. И у нас всё получится.

Мы выехали двадцать минут назад. Не больше двадцати пяти. Когда я сидел в камере в полной темноте, мне казалось, что чувство времени ушло от меня навсегда. Выходит, оно просто поджидало у порога.

Теперь можно расставить всё по местам. 20 минут назад я спрятался на заднем сидении служебного автомобиля "Сабрекорп", и Шк'эри отъехала, ничего не заметив.

25 минут назад присутствовал при её разговоре с Кристианом Копфом, вторым лицом в корпорации.

30 минут назад завёл часовой механизм на бомбе, которую изготовил там же.

45 минут назад обнаружил все свои вещи, включая оружие и взрывчатку, в соседнем с камерой подсобном помещении.

60 минут назад дверь камеры открылась, и меня ослепил белый свет.

Ровно час.

Мне очень повезло, что я сидел спиной к двери. Несколько минут я привыкал к свету с закрытыми глазами, поначалу даже прикрывая веки руками. Потом, морщась и вытирая бегущие слёзы, начал открывать глаза, и вскоре, впервые за долгое время, увидел что-то по-настоящему. И это было омерзительно — вонючая, загаженная комната и я посреди неё. Я поднялся и на плохо гнущихся ногах вышел из загнившей камеры.

Снаружи не было никого. То, что для меня поначалу было ослепительным сиянием, на деле оказалось блёклым аварийным светом. Значит, дверь открылась, когда отказало основное энергоснабжение. Только я успел подумать об этом, лампы дневного света над головой защёлкали, замигали и начали одна за другой включаться. Пришлось опять ждать, пока глаза привыкнут к новому освещению. После этого я обернулся и увидел, что дверь камеры снова закрылась. Тяжёлая, литая, с экраном наблюдения посередине. Минута промедления — и я бы не выбрался оттуда, будь у меня хоть вся взрывчатка мира.

Я прошёл дальше по пустому белому коридору и в соседней комнате нашёл своё снаряжение — сумки с оружием, пистолет, даже "трофейный" жёлтый комбинезон, штаны и обувь. Всё, о чём можно было мечтать. Хотя больше всего в тот момент я мечтал о горячем душе.

В полной тишине я оделся, прикрепил ремни с контактными минами и "липучками", пояс с гранатами, всё разложил, зарядил и взвёл, начал шнуровать ботинки. И только тут ко мне начало возвращаться. Выйдя из камеры, я как будто оставил все передуманные за вечность в темноте мысли там, и они разом ударили по мне, как спущенная тетива. Или мне просто до этого было не до них.

А потом их внезапно стало слишком много. Про прошлое, про Вики и Сару, про корпорацию, про то, что я сделаю с людьми, державшими меня в клетке. Слишком много, чтобы думать обо всём сразу, тем более — о чём-то другом. Полностью потерять контроль над обычным собой оказалось совсем просто. Одна мысль отрезала путь всем остальным, захватила меня всего и повела во тьму.

Я завязал шнурки, поднялся, расстегнул одну из сумок и вытащил инструменты. Сделать бомбу не так сложно, как может показаться. Афганские "Чёрные хасиды", дающие своим сыновьям оружие в шесть лет, учат их и этому тоже. Мне нужна была самая простая, часовая, не зависящая от электроники и капризов радиосвязи. Через десять минут всё было готово. Я установил таймер на полчаса — просто знал, что за это время обязательно где-нибудь оставлю мою первую посылку. В тёмной камере я снова вспомнил слово "враг". Когда я один за одним уничтожал объекты "Сабрекорп", не думая, зачем это и ради чего, я тешил себя мыслью о "высшей цели", привитой моими кукловодами. Теперь во мне кипела ненависть.

Я вышел из комнаты и повернул налево — справа коридор был перегорожен стальной шторой. В конце проход расширялся до площадки и уходил перпендикулярно влево; винтовая лестница вела наверх. Я поднялся, прошёл ещё два коридора, одну площадку, пропускной пункт со стеклянными кабинами и турникетами. За ним был лифт с тремя кнопками на пульте. Я нажал верхнюю. Всё это — в каком-то онемении, как лунатик, ни о чём не думая, выжигая мысли ненавистью. Таймер на бомбе показывал 22 минуты.

Наверху была почти полная темнота. В неясных бликах проглядывали чёрные гранитные стены и гулкий пол. Когда закрылись двери лифта, единственным источником освещения стали блёклые отсветы в коридоре налево. Я подошёл. Короткий проход превращался в галерею, идущую вдоль стены из зеркального стекла, словно аквариум наоборот. Я узнал вид — за стеклом на фоне неба маячили "башни-близнецы", центральный офис "Сабрекорп", который я (почему?) никогда даже не пытался взорвать. Кто же знал, что сейчас... Но в тот момент я был неспособен анализировать. Всё сходилось — корпорация изловила своего злейшего врага и держала под землёй, вероятно, чтобы потом что-то выпытать. Эта теория нравилась мне больше, чем та, где меня "списывают" и бросают в застенки свои же люди.

Площадка перед зданиями была усыпана телами и мусором, как после взрыва. За секунду до того, как открылась дверь камеры, всё вокруг как будто слегка дрогнуло. Мог ли это быть взрыв на поверхности?..

Со стороны лифта послышались шаги. Я застыл на месте, потом присел, положил бомбу на пол — 17 минут — и осторожно, стараясь попадать с незнакомцем в такт, двинулся по коридору обратно. Шагов стало больше — людей было трое или четверо. Я остановился за поворотом у лифта.

— ...вес в любом случае останется тем же. Шк'хин, вы уже здесь. Я просил вас подождать наверху.

— Я Шк'эри.

Я вздрогнул — женский голос раздался совсем близко. Видимо, она подошла раньше, и это её шаги были слышны вначале.

— Погодите, у меня записано — Шк'хин. — Это был другой мужской голос, более высокий и торопливый, чем первый.

— Я Шк'эри. Шк'хин — моя сесштра... она умерла. Давно. Откуда вы узнали?..

— Неважно, — отрезал первый голос. — Значит, я ошибся. Главное — вам было приказано оставаться наверху и ждать указаний.

— Я направилась к кабинету Люка, как вы сщказали. Но оба лифта заклинило. Не думаю, чщто это сщлучайнощть.

От её акцента меня всего передёргивало. Кхейра.

— Лестница?

— Я не проверяла. Но сомневающь, чщто Люк сам бы пошёл по лесщьнице.

— А кроме предположений у вас что-нибудь есть?..

— Тише, Моро. Смотрите сюда. Всё нормально, она в потоке.

Третий мужской голос был спокойнее и тише — или просто дальше.

— Хорошо. Возможно, это побочный эффект от близости аномалии. — Первый тоже заторопился, чеканя сложные фразы без остановки. — Что с контаминацией?

— Тридцать один и два, рад минус.

— Полярность?

— Один, разумеется. Если коридор как-то на неё повлияет, я тут же сообщу. Хотя вы знаете, что я думаю насчёт всей этой затеи.

— А вы знаете, какой у нас был выбор. — В голосе первого слышалось раздражение. — Хорошо, держите меня в курсе. А вы, Моро, проверьте стабилизатор у Шк'...

— Шк'эри.

— Хорошо, Шк'эри. С чипом, который мы вам вживили, всё в порядке?

— Да... немного чешшется. Но я посщтоянно носила полимерную повязжку, как вы сщказали. И не мочщила.

— Вода ему не помеха, главное — никаких механических повреждений. Он должен оставаться там, где и сейчас.

— Копф, я проверил её. Контаминация высокая, но в допустимых пределах.

— Неудивительно — они почти все рядом, в пределах километра. Я удивляюсь, что она ещё не светится от излучения. Но чип на месте. Пока он на месте, с ней ничего не случится.

— По карте — трое сейчас внизу, двое вверху... видимо. Может быть наоборот — карта двухмерная. Остальные скоро будут.

— Хорошо. Шк'эри, вот ваша посылка. Куда её нужно доставить, вам известно. А ещё вы знаете, насколько это важно для нашего дела. — Тон первого стал бесстрастным, чётким, на военный лад. — На объекте вас встретят наши люди, но даже если нет — действуйте по плану. Не отдавайте сумку никому, пока не попадёте во внутренний испытательный блок. Не торопитесь и не рискуйте — от успеха вашей поездки зависит всё. Цель ясна?

— Ясщна.

За поворотом зашуршало.

— Можжно идти?

— Идите. Когда будете на месте, доложите мне лично.

— Хоросшо.

Клацанье каблуков началось у лифта и всё приближалось. Я вжался в стену и встал неподвижно. Кхейра прошла в двух шагах от меня, не оборачиваясь, и направилась к галерее.

— Она как будто бы себе на уме. Вы уверены, что с чипом всё в порядке? Если нет, вы знаете — один всплеск, и мы можем её потерять, если уже не потеряли.

— Не волнуйтесь, Моро, всё это часть легенды. И её потока. Она доставит подделку, куда нужно, не сомневайтесь. Тем более, этот её актёрский талант уже принёс нам пользу, разве нет?

После секунд колебания я решился. Когда за углом зазвучали шаги, заглушая всё вокруг, я отошёл от стены и тихо, как только мог, побежал вслед за Шк'эри.

— Меня интересуют только показатели контаминации. Если они в порядке, значит, такой она и должна быть.

— Вы живёте в очень простом мире, Копф.

— Я просто не забываю, ради чего мы...

Через восемь минут я лежал на заднем сидении автомобиля Шк'эри. В точности как сейчас. Мне очень повезло, что ворота на выезде заклинило, и ей пришлось выйти из машины, чтобы открыть их вручную. Теперь я могу узнать обо всём, не привлекая внимания. "От успеха поездки зависит всё"...

Она вела медленно, действительно не рискуя. Один раз включила музыку — заунывные трели на расстроенных скрипках — и тут же выключила. У меня остались только потолок машины и непонятные шумы улицы. И знание, что где-то позади, в здании "Сабрекорп", тикает бомба. Я вспомнил о ней как будто невзначай, через десять минут пути. Я оставил её безо всякой задней мысли, просто забыл. И сейчас вдруг понял, что не готов убивать. Раньше я защищался, но не убивал, не взрывал не подозревающих об этом людей. Я оглушал охранников, стрелял по ногам полицейских. Отряд "Элемент" — не в счёт, самозащита. А сейчас я просто оставил бомбу в полном людей офисном здании, и, если и вправду прошло 20 минут, она уже взорвалась.

Машина останавливается. Пропускной пункт. Потом едет дальше, и через несколько секунд все звуки снаружи пропадают. Машина накреняется, съезжает по эстакаде, выруливает на парковку и снова встаёт. Кхейра глубоко вздыхает и вытаскивает ключ из зажигания. Открывает бардачок, шуршит, что-то оттуда достаёт. Берёт сумку с соседнего сидения. Поправляет причёску. Чувствует острие ножа на горле.

— Не торопись.

Волосы полоскались на ветру. Рвались во все стороны упругими волнами охры и кармина, трепетали преторианским полотном, скользили по крыше левого "близнеца "Сабрекорп"" и спадали вниз. Брита давала им отдых. Брита ловила потоки воздуха, стоя с закрытыми глазами у карниза, подставив лицо спускающейся с пасмурного неба дождевой пыли. Брита думала.

Сначала минуты летели стремительно, не уследить. Перестрелка во дворе, пехотинцы, снайперы, вертолёты, боль пулемётных очередей, разрезающих чувствительные волоски. Закрывающаяся дверь бункера, лифт, ярко освещённые белые коридоры. Случайно попавшие под раздачу два охранника, тело ещё одного со следами ножа Невады. Пустой сейф, запертый запасной выход, тупик. Предыдущий перекрёсток, поворот направо, неприметный люк.

Потом всё как-то замедлилось, почти остановилось. Ещё пустые коридоры, пустая диспетчерская, на экранах наблюдения — тройное полицейское оцепление вокруг зданий. Пустой лифт, пустой верхний этаж, пустая крыша.

И только здесь начались страхи, предположения, неуверенность. Вопросы.

— Ты думаешь, Неви нас кинула?

Блайт медленно прохаживался по карнизу, слегка прихрамывая на правую ногу. Он был несильно ранен в руку, пушка на второй, механической, руке не работала, раскладной меч стал вполовину короче. Сама Брита, если не считать нескольких срезанных волосков из 5 и 18 секций, осталась невредимой, но чувствовала, что её тело медленно сдаёт. Очередная порция стимулятора давно подействовала, сняла мышечный спазм, подарила мягкую силу мускулам и ясность сознанию. На бедре уже висел запасной комплект пневмошприцев, последние четыре дозы. Но и с ними, Брита это чувствовала, без длительного отдыха ресурс её тела скоро подойдёт к концу. Она до сих пор не знала, как устроен её организм, как движутся волосы и как вытягивают силы из рук и ног, но точно понимала: надо отдохнуть.

— Ну, я, конечно, понимаю, стрёмно всё получилось...

Не сейчас.

— Но если ты правда думаешь, что она спёрла Сферу и утекла, то я тебе точно скажу...

— Нет.

— Э... чего?

Невады не было поблизости. Она действительно могла забрать Сферу, уйти через чёрный ход и быть сейчас уже далеко, но Брита просто знала, что это не так.

— Я говорю, что она нас не предала.

Её не было поблизости, но в каждой мысли Бриты сквозила она, в каждом образе и описании чувствовалась её рука. Брита знала, на что Невада способна и на что нет, потому что сама отчасти была Невадой.

— Тогда куда она делась?

И голос этого назойливого, грубого мужика теперь вызывал у неё совсем другие ассоциации. Сквозь закрытые глаза она видела обрывки воспоминаний: Блайт подходил к Неваде, запускал пальцы ей в волосы, запрокидывал её голову и жадно целовал в губы, а она обнимала его за плечи, гладила спину, они прижимались друг к другу, как мы с Лито, и скоро уже лёжа, он разворачивал её, раздевал, лишал последней защиты, а она обхватывала его ногами, она не сопротивлялась, она двигалась ему навстречу, она — Брита, не Невада, она...

Брита резко распахнула глаза. Блайт стоял рядом, с опаской глядя то на её исказившееся от злости лицо, то на зависшие в воздухе хищные пряди. Дождь из водяной пыли превратился в маленькие капли, которые приятно обжигали раскрасневшиеся щёки.

— Я не знаю, где она. Но, наверное, знаю, где искать.

Думать с закрытыми глазами нужно было совсем не для того, чтобы читать чужие незваные мысли. Ещё в лифте Брита ощутила мощную, мигом сбившую сердечный ритм волну; электричество моргнуло, Блайт недоумённо пожал плечами, и лифт поехал дальше. В тот момент где-то вдалеке, на горизонте восприятия, маячила точка, не давая покоя, ровно такая, как в первый день, когда Брита почувствовала Сферу сначала на площади, а потом в участке. Она была там, она очнулась ото сна и теперь вновь светила, звала непрерывно.

— Прижми руки к корпусу.

— Э... чего?..

Две секции мягко обвили ноги Блайта, ещё четыре с двух сторон подхватили туловище, поставив его параллельно телу Бриты.

— А-а-а-апя-а-ать?!..

Когда спина Блайта вжалась в грудь Бриты, она поморщилась, но думать о постороннем уже было некогда. Заветная яркая точка была всего в нескольких километрах впереди. Горизонт качнулся вверх; Брита отступила от края крыши и поставила все свободные секции полукругом на пол.

— Ладно. Но только попробуй опять что-то сделать с Аной, только попробуй...

Главное — первый рывок. Между зданиями "Сабрекорп" и остальным городом почти километр открытой местности, если преодолеть его быстро, ни двойной, ни тройной кордон полиции не успеет среагировать. 1-2 на стабилизацию слева, 19-20 справа, 3-7 и 14-18 на рывок. Главное — первый рывок. Рассчитывая последние показатели, Брита вдруг поняла, что больше всего беспокоится не о полиции и даже не о пропавшей и вновь появившейся Сфере, а о том, как в первом прыжке не сломать хрупкие кости Блайта. В голове на какой-то крайней "машинке" снова начали крутиться непристойные воспоминания, но теперь Брита была в них НЕ Невадой. "Боже мой, неужели я и с ним начинаю соединяться?.." — подумала она, полуприседая в позицию готовности. Крайние секции натянулись до предела, проверяя устойчивость опоры; за ними напряглись центральные. Каждая прядь выгнулась, словно колено лука. Воздух вокруг, казалось, загустел и нагрелся, дрожа, точно в полдень над пустыней. Первый рывок. Брита в последний раз взглянула вдаль, туда, где манила к себе воображаемая точка, затем зажмурила глаза. Пять, четыре, три, два. На счёт "раз", обманывая собственный страх, Брита рванулась вперёд.

— Вон она! Там!

Лито ужа смотрела вверх, туда, куда показывал стоящий рядом "оранжевый комбинезон" из "Арморики". Рыже-зелёно-красная черта рассекала небо, так быстро, что превращалась в один смазанный штрих. Но вглядываться не было нужды. Да, это она.

— Вы едете или нет?

Лито опустила глаза. Врач "скорой" одной ногой стоял внутри машины, а другой на подножке, рукой придерживая дверь. Тёмный силуэт Сергеева виднелся в глубине, на носилках. С ним всё будет в порядке, так они сказали.

Лито вновь подняла голову — черта преодолела половину расстояния до крыши ближайшего городского здания — и снова опустила. Врач застыл в ожидании. Лито чувствовал, что ещё секунда, и он закроет дверь и уедет. Они сказали, всё будет в порядке, это всего лишь рука, но, но... Взгляд Лито застыл на неподвижной фигуре Сергеева внутри. Не могу его сейчас оставить. Он... внутри так... Но... но...

Лито бешеным рывком запрыгнула в машину.

— Вы что делаете?

Ключ-карта Сергеева была в нагрудном кармане. Лито ещё секунду посмотрела на него, на какой-то миг, вместо поцелуя, взяла его за руку, и бросилась бежать.

— Поезжайте!..

Позади хлопнула дверь. Почти сразу же загудел мотор. Лито старалась бежать не слишком быстро, чтобы не выдохнуться сразу, но сдерживать себя не получалось. С ним всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Где-то здесь, среди разноцветных машин и людей, должен был стоять "сеат" Сергеева. Лито пересекла вторую линию оцепления и тут увидела мотоцикл — "Хохаунд В-1", стандартная полицейская модель, дешёвый аналог японского "Мидориси". Со всей электроникой.

— Запрос авторизационных данных, код ситуации 2-09, экстренный! — тонким голосом прокричала Лито в телефон, подбегая к мотоциклу. — Транспортное средство Ю, Эс, Ти... триста два. Идентификация — сержант Сергеев, код семнадцать восемьдесят один, текущий доступ — три а...

Ключ-карта скользнула в щель на передней панели "Хохаунда". Дисплей графического интерфейса загорелся зелёным. Лито вскочила за руль, щелчком кнопки запустила двигатель и вскинула голову к небу.

Брита уже приземлилась на крышу справа. Лито стартовала спокойно, чтобы сразу не сжечь резину, выехала за ограждение, за ряды полицейских машин и "скорых" — никто ещё не опомнился, никто! — и только тогда вдавила газ. Брита сделала паузу перед вторым прыжком — как она? с такими нагрузками?.. — но всё равно была уже далеко, в другом квартале, не сливаясь с пейзажем только благодаря добавившемуся странному красному мазку.

— Как ноги? Кости не сломаны?

— Давай прыгай уже! — прорычал Блайт в ответ.

Брита прыгнула ещё раз. Лито шла на ста шестидесяти по Эсти-101, прямой и совершенно пустой, не считая разбросанных тут и там чёрных обломков. Мимо проносились разбитые, заколоченные окна домов. Всё это отпечатывалось в сознании Лито, но всё внимание уходило на дорогу и как будто парящий над городом зелёный силуэт.

— Сгруппируйся, верхние секции разбалтываются. Сейчас будет ещё один длинный.

Как это могло получиться? С каждым движением и каждой новой крышей он становился важнее и теплее, ближе. И даже гнев по этому поводу рассеивался, переходил в какую-то почти материнскую нежность. Брита улыбнулась.

— И вправду, семья.

— Чего?..

Впереди виднелась открытая местность. Пересечение с Эйв-44, здесь ничего не должно быть! Лито не стала сбавлять скорость, лишь убрала сбившуюся на глаза чёлку и крепче сжала руль.

Брита перелетела через эстакаду в один заход. Лито завернула за угол — и в глазах зарябило от туннелей, мостов, съездов. Автомобильная развязка была больше похожа на осиное гнездо, уходящий вниз и вверх по спирали конус из серо-сизого камня. Чудом сразу не сойдя с трассы, Лито нырнула в один из туннелей — полутёмный, тускло светящийся как будто сам по себе — и после двух витков спирали выскочила наружу. Бетонный пандус резко спускался вниз и снова выводил на улицу. Знакомые цвета Бриты мелькнули на дальней крыше. А впереди простирался необыкновенный пейзаж... нет, это не Иэле.

Кхейра остановилась и бросила лукавый взгляд через плечо.

— Вот. Мы на месте.

Ненавижу их лица. Ни разу не задумался об этом, пока был в камере. Там я как будто бы всё вспомнил, но на самом деле многое забыл. Хотел истребить зло, не марая руки, не трогая "невинных". Теперь всё встало на свои места. Их пустые глаза, маленькие рты и носы, их тонкие извивающиеся щупальца. Ненавижу.

Мы вошли в длинный слабоосвещённый коридор. Единственная дверь маячила в конце. Белые полосы на пиджаке кхейры выделялись в полутьме.

— Куда все делись? Где охрана?

— Я не зжнаю. Меня должны были всщретить на входе. Доверенные люди. А не автоматищеские ворота. И вы об этом тоже зжнаете. — Она ещё раз сверкнула серебряными зрачками в потёмках и двинулась вперёд. — Это были вы, за углом. Я подумала, мне почщудилось. Но нужно было помнить о васшем уровне, нужно было зжнать.

Её издевательский, самоуверенный тон выводил из себя.

— Сшкажите, какие доказательства вы хотите получщить в командном центре?

— Не разговаривать.

Это вдруг мне самому показалось странным. Я за всё это время не задал ни одного вопроса, не посмотрел даже, что в сумке, которую я заставил нести её же — не занимать себе руки. Конечно, прежде всего — добраться до диспетчерской, убедиться, что комплекс действительно пуст, если понадобится — отключить связь и сигнализации. Но всё равно.

— Что замышляет "Сабрекорп"?

— Надо же, сшвоевременный вопрос. Хотя я бы для начщала поинтересовалась, какая именно её часть.

— Отвечай.

Мы подошли к двери. Шк'эри набрала код. Она вполне могла ввести "тревожную" комбинацию и позвать на помощь. Неважно. Дверь открылась; кхейра прошла дальше, в просторное помещение с открытой платформой лифта посередине.

— Люк уже ничщего не замышшляет. Его последним замысшлом было "убрать" вас в метро с помосщью "Элемента". А Копф... но вы, видимо, ничщего не помните.

Кхейра развернулась ко мне лицом.

— Что такое?

От её взгляда было не по себе.

— Шутки в сторону, Бёрнс. Вы вправду не помните?

— Что... я должен помнить?

Она с сомнением наклонила голову.

— Терапия должна была подейсштвовать. Странно.

— Какая терапия? О чём всё это?

— Восшпоминания. К вам должно было всё вернучщься. "Эффект попугая"... да-да, так. Накрыть клетку шширмой, и попугаю становится нетщем заняться, и он вспоминает сшлова и начщинает говорить. Ну же, в вас вправду ничщего не проснулось?

Я застыл под её взглядом.

— Так, значит, это вы меня...

Рука потянулась к поясу, за оружием. Внутри всё колебалось от желания всадить ей нож между глаз до полного бессилия.

— Да, да, Бёрнс, конечщно! Это Копф сшпас вас после электромагнитной вспышщки. И посшадил в тёмную комнату, чтобы к вам вернуласщь память. До сих пор не могу поверить, чщто он на это решился. Прямо под носом у Люка.

Рука окончательно упала вниз. Бессилие. Кхейра улыбнулась ещё шире.

— Вам до сщих пор непонятно. Вы — главный диверсант "Сабрекорп" извне. Вы работаете на Копфа.

Путь до диспетчерской я не запомнил. Шк'эри нажимала на кнопки, открывала двери, вела меня едва ли не за руку, а я шёл в туманном забытьи, слушая её рассказ.

— Нет сшмысла сшкрывать. Это оружие. Копф и Люк вмесште разрабатывали оружие. Магнитную бомбу нового поколения, сшпособную избирательно поражать цели в зависимосшти от их корпускулярной сигнатуры... Вы исшпробовали на себе прототип. Сшветящийся шар в сумке — это была она. Она не была насштроена на вас — на объекты вашего типа — поэтому вы просшто потеряли сознание от сильного излучения, и васш подобрал Копф. Изначально бомба была идеей группы Копфа, но Люк украл чертежи и продолжил разработку сам. У нас не было ни патентов, ни могущественных покровителей. Нашим посшледним средством стала диверсия. Мы саботировали предприятия, относящиеся к разработке бомбы, и в то же время пытались убедить сшовет директоров, чщто Люк — слабый админисштратор и несшпособен управлять корпорацией. Но любая утечка информации на этом этапе была бы концом для Копфа. Люк не должен был знать. Тогда мы наняли вас. Вы уже торговали нелегальной взрывчщаткой в городе, брались за законные и незаконные заказы, и мы знали васш послужной сшписок.

Внутри что-то недовольно всколыхнулось и тут же опало. Я по-прежнему не помнил ничего из этого, но её слова так гладко ложились на душу. Да, так и было.

— Чщтобы лишить вас чщасти воспоминаний, мы исшпользовали старую технологию, ещё времён Второй Холодной. Вы согласились сами, даже сшлишком легко согласились. И стали нашим лучшщим диверсантом, и самым безопасным — вы и при желании не смогли бы ничщего никому рассказать. Но очень скоро наши цели изменились. Эксперименты Люка с компонентами бомбы стали угрожать городу. Мы могли превратиться в пыль вмесште со всем Иэле раньше, чем добились бы чщего-то от совета директоров. Когда Люк спусштил на вас "Элемент", нам сштало нечщего терять. Приводить вас в чщувство было некогда, обращаться к посторонним — опасно. Мы решились на трюк, который мог и не сработать — изменили адрес сшледующего объекта у вас в личщных записях... Не удивляйтесь так, в вашем коммуникаторе до сих пор стоит наш сетевой модуль. В тот же день мы отправили вам аудио-инграм — есщё-более ненадёжную вещь, сигнал, который должен был насштроить вас на поиск прототипа бомбы. Мы запрограммировали несшколько таких, когда стирали вам память, и теперь один пригодился. Без прототипа Люк бы откатился в сшвоих исследованиях к самому началу, а может, вовсе не смог бы создать новый. И у нас почщти всё получилось... почщти. Мы вовремя усшпели забрать вас и прототип с места вспышки. Осталось обезвредить Люка и уничтожить его аппаратуру для исследования. Сегодня мне удалось узнать у него местонахождение этой базы — запасной. Главной сейчщас занимается Копф. Мы хотели, чщтобы к вам к этому дню вернулась память. Но даже если не вышщло, всё равно, вы должны мне помочщь.

Я оглянулся и сонно посмотрел на неё, будто не понимая, о чём идёт речь.

— Вы поможете мне уничщтожить "Объект S-2".

Мы стояли посреди тесной комнаты с видеопультами напротив панорамных окон. Всё это было похоже на башню авиадиспетчера на лётном поле, но из окон виднелись лишь бетонные перекрытия, металлические трубы и балки. Выстроившиеся "подковой" пульты светились экранами и кнопками.

— Теперь точщно на месште, — бросила Шк'эри и наклонилась над одной из приборных панелей. — Это центр объекта, отсщюда можно всё видеть и почщти всем управлять. Кроме внутреннего комплекса, конечщно. Копф правильно предположил, что второй объект посштроен по модели первого. Иначе мы никогда бы не нашли эту комнату — у нас есщть только чертежи "S-1". — Она ещё раз сверилась со своим коммуникатором и вернулась к панели. Изображения на экранах начали меняться, показывая всё новые помещения и переходы. — Удостоверитесь, чщто объект пуст. И посмотрите, сшвободен ли путь к главной центрифуге. Уничщтожение комплекса нужно начать с неё.

— Что в сумке?

Я, наконец, понял, что не складывалось. В её словах было много странного, но только эта сумка и приказ Копфа никак не ложились на сказанное.

Шк'эри оглянулась на меня. Сумка всё ещё была у неё в руке, болталась внизу чёрной тряпкой, будто ничего не весила.

— Я всё понимаю, Бёрнс. Но, может, сейчас не самое время...

— Что в ней?

Какая глупость. Я схватился за единственную несостыковку, надеясь опрокинуть всю теорию, доказать, что всё было не так, что я никогда не был наёмником без дома и семьи, что Вики и Ребека — а их я не придумал, в этом уж меня никто не переубедит — где-то живут и ждут меня. Вся эта глупость ради веры, что меня где-то ждут.

— Я не могу вам сейчас всего объясшнить, сшлишком много придётся нагонять, вы вообще...

— Что в сумке?

...тогда всё рав...

Но Шк'эри неожиданно напряглась, отступила от пульта, подсознательно спрятала сумку за спину, не желая показывать.

— Хорошо. Но прежде я должна предупредить...

— Что в сумке???..

...ничего особ...

Мы оба замолкли.

— ...но если как следует разогнаться, м... ...жать пять, семь шагов по стене, как нечего делать. Получается, гл... ...ежная сила и сцепление.

— Я всё равно сразу с... ...ваю, как ты это делаешь?

Я смотрел на сумку, из которой, как из мощного динамика, доносились два женских голоса. И смотрел на Шк'эри. И понимал: у неё нет ни малейшего представления, что внутри.

— Ну, см... ...ы сейчас в круглой комнате, метров д...ть диаметр. Тут даже легче. Смотри, вот как, получается, на бегу вспрыгиваешь, и...

Шк'эри опустила сумку на пол. Вслушиваясь в то и дело разрывавший голоса глухой хруст, я подошёл и расстегнул молнию.

— ...тщщ... ...да чтоб тебя!..

— ...не ругайся. Ты просто не так делаешь.

— А как надо? Я за... ...сь уже падать, и руки совсем...

— Тс-с. Ты слышала?

Я отдёрнул руку. Облако радужного свечения, исходящее из маленького прибора на дне сумки, колыхнулось и вновь встало ровно.

— ...лось, наверное.

— Нет, нет, я т... ...шала, оттуда, из середины! Слушай.

Больше внутри ничего не было. В глазах Шк'эри было изумление, почти испуг.

— М... Приём? — подал голос я.

— Эй... эй! Слышала? Слышала?.. Эй, вы т... ...айте! Не уходи... ...айте нас, эй! Приём! Приё-ё-ё-ом!..

Когда меня наконец опустили на землю, я был такой измочаленный, что лучше не спрашивать. Внутри всё вверх дном, два раза за дорогу чуть не блеванул, кости болят жуть как, хорошо, если ничего не вывихнул. Ну да и не это главное.

— Что это вообще было... там? Я видел, как будто беру тебя за...

— Забудь.

Оглядываюсь на неё. Такое забудешь. И она, кажется, видела то же. Чёрт, как рёбра-то болят...

Мы допрыгали. Впереди вижу мрачное двухэтажное здание с лесами вверху, почти без окон, позади нас — забор, ворота со шлагбаумом и постом охраны. И там, внутри здания, даже я теперь чувствую что-то мощное и таинственное. И сразу вспоминается привкус крови из того дня, когда я лишился руки, а потом заодно и всего остального.

— Неважно так неважно. Пойдём. Неви, наверное, уже...

— Стой!!..

У Бриты изменилось выражение лица, как будто что-то не то съела. Но кричала не она.

— Брита, стой!..

У шлагбаума, расставив ноги на каблуках, стоит маленькая смуглая блондинка в полицейской форме. В одной руке пистолет, даже не подняла, держит у пояса, дрожит, как желе. Ерунда, а не противник.

— Спокойно.

Брита поднимает одно из своих щупалец. Я решаю не усложнять и убираю ладонь с рукояти динама. Смотрю внимательно на Бриту. На блондинку. До меня начинает доходить.

— Иди один. За своей Невадой. Я догоню.

Гляжу ещё раз на неё, и меня словно протыкает. Нет, это не "не то съела", это страдание, исступление, одержимость, один волосок, два, один... да что, блин, творится?..

— Иди.

Брита сверкает глазами. У блондинки вдалеке тоже жалкий вид, но её я просто вижу, а эту, рядом, "рыжую девку", как я её называл, чувствую... запал на неё, что ли? Ерунда. Отворачиваюсь и иду ко входу в здание. Вспоминаю про Неваду, перехожу на бег. Нет, всё-таки потянул ногу, болит — опять иду шагом. Сзади всё это время ни звука. Когда я отошёл, немного полегчало, но всё равно от Бриты веет прямо какой-то жутью, или не знаю даже, чем... И у них шуры-муры с этой блондинкой, не знаю, откуда, но знаю, что знаю.

За входной дверью — коридор с металлоискателями, укреплённый КПП, чисто по-военному. Всё пустое, ни людей, ни трупов, ничего, гулко, как в морге. Но вот это "таинственное" чувствуется ещё ближе, а значит, и Неви тоже, наверняка.

Иду дальше — бетонный пол, серые стены, пронумерованные железные двери, все закрытые. Выхожу на широченную лестничную площадку. Пока думаю, куда идти, вверх или вниз, снизу в страшном эхе слышатся голоса.

— Бубубубу вариант, бубу ещё не всё бубубубубу. — Мужской.

— Бябя не могу бябябя выйти на бябя связь, сейчщас бябябябя. — Женский.

Спускаюсь тихо, не привлекаю к себе внимания. Мало ли что. Женский голос — точно не Неви. Прохожу два пролёта, голоса становятся яснее.

— Нам действительно так нужно бубу попасть? Если бубубу расположить заряды наверху, бубубу обрушится на подземные конструкции.

— Бябя понимаете. Объект создавался бя, чтобы, в случае чщего, несчщастный случщай на исшпытаниях не уничщтожил бя город.

— Зачем бубу вообще строить его в городе?

— Я не знаю, возможно, для незаметносщти. Я попробую аварийные коды, подождите.

Здоровая лестница заканчивается такой же здоровенной площадкой с массивными стальными воротами во всю стену — вроде двери сейфа, которую должна была открыть Неви, только ещё больше. Вижу со спины двоих рядом со светящейся панелькой у стены — это, значит, пульт, открывающий ворота. Низенький лысый мужичок в странной жёлтой куртке с капюшоном, а девушка... да что ж мне на них так везёт, а!..

— Готово.

За дверью что-то громко лязгает. Створки вздрагивают и начинают ползти влево-вправо. Я не успеваю спрятаться и так и стою на открытом месте посреди лестницы.

Первой я вижу Неви. Она, кажется, сидела на полу спиной к воротам и сейчас только поднималась на ноги, смотря через плечо. Рядом с ней лицом ко мне стоит высокий блондин с зачёсанными назад длинными волосами, в синем пиджачке, в колготках, какой-то великовозрастный педик. Двое по мою сторону ворот выходят на середину, чтобы быстрее посмотреть в проём. Секунду висит тишина.

— ...Неви!

— ...Люк!

— ...Бёрнс!

Два голоса раздаются одновременно с моим. Невада откликается позже других.

— ...Вы кто вообще такие?..

Знакомство заняло сущие секунды. Все похватались за оружие: я потянулась за автоматом за плечом, Люк вскинул свою нелепую трость, один из неизвестных выхватил пистолет, а Блайт на лестнице — меч. Потом все начали кричать, размахивать колюще-режуще-огнестрельным, бросаться обвинениями — мне тут же вспомнилась встреча Годдара с лагарами. В итоге всё улеглось, до стрельбы не дошло. Дольше всех упорствовала стервозного вида кхейра в офисном костюме, которая набрасывалась на Люка и что только про него не говорила. Люк всё отрицал и то и дело называл кхейру Шк'хин, на что она страшно обижалась (моя однокурсница Чщ'дана, помнится, тоже на это загонялась — видимо, у них какая-то фишка с именами). Оставив этих двоих переругиваться, я подошла к Блайту и первым делом поцеловала его взасос, при этом больно укусив за нижнюю губу — останется след. А он обнял меня, спросил, как я, всё ли со мной в порядке. Ласковый котёнок. В последние дни я много размышляла о наших основанных на хорошем сексе отношениях, но иногда хочется забить на все размышления и просто уткнуться в него, такого большого, тёплого, только моего. Это чувство — не то же, что с Бритой, без той болезненной чувственности, без агрессии, наоборот — какое-то надёжное и спокойное. Только подумать — мне буквально только что рассказали, что весь мир вокруг — коллаж и фальшивка, а я думаю о таких вещах. Но это легко объяснить. Если есть в "мире Травмы" хоть что-то настоящее, пускай это будет Блайт.

Мы вдвоём вернулись к спорщикам. Их дискуссия явно напрямую относилась к нам — к Сфере, к "Травме", ко внезапным переменам в Иэле — но, сколько я ни старалась, не могла понять больше нескольких слов подряд. Рядом с Люком и кхейрой, напротив меня, стоял второй незнакомец — мужчина лет сорока пяти в жёлтом резиновом плаще на голое тело, с неаккуратно выбритой головой, весь измазанный в грязи — а так был бы красивый. Прежде всего, из-за взгляда — по нему было ясно, за кем из этих троих останется последнее слово. У него единственного, кроме меня, есть огнестрел, но, помимо этого, ещё кое-что поважнее огнестрела. Эти господа могут и дальше обсуждать свои дела и ничего не замечать, но я вижу: если не считать уставшего и помятого Блая, этот лысый стоит в бою всех нас остальных и роты солдат в придачу. И откуда он взялся?

Мы с Люком просидели в переборке между двумя воротами добрые полчаса. "Не беспокойтесь о доступе, мадам Гарнье, — сказал он, — я сам построил этот комплекс, мне ли не знать все пароли и секретные ходы". Первая дверь открылась без помех, а вторая панель после ввода пароля закрыла первую у нас за спиной и заблокировала сама себя. Телефон не ловил (при том, что творится наверху — ничего удивительного), других выходов из переборки не было, и я внутренне настроилась ждать очень долго, стала обдумывать произошедшее, продолжила начавшееся в кабинете Люка самокопание — реальна ли я, и моя жизнь, и то, что я чувствую, или же это просто случайно сочетание мозаики-"мультипроекции", которое уже сто раз менялось и в любой момент изменится ещё раз без моего ведома, или...

— Повторю ещё раз: мы идём внутрь, чтобы уничщтожить объект.

И тут появляются она и этот угрюмый вояка. Спасибо большое.

— А я вам ещё раз повторю, что я не виноват в этом всём. Мои опыты были безопасными... относительно. А то, что произошло с городом — не моих рук дело.

— Чщто произошло с городом? О чщём вы?

Люк в отчаянии поглядел на меня. Да, я помню: никто, кроме нас двоих, не замечает изменений, их разум предпочитает не замечать. Не знаю, как он справляется с тем облаком бреда снаружи, но живое доказательство сейчас стоит передо мной, моргая серебряными глазами. Есть ещё, правда, те, кто находился рядом со Сферой во время "вспышек", тот же Блайт, или Брита, но они тоже ничего не понимают пока. Я объясню.

— Говорите чщто хотите, объект нужно взорвать.

— Я не могу этого допустить. Вернуть всё на место можно только путём долгого отбора и исследований, а без необходимого оборудования...

— Не обсуждается.

Вояка всё-таки сказал своё веское. Раззадоренный его тоном Блайт по-бычьи наклонил голову и шагнул вперёд, но я быстро не глядя взяла его за руку, успокаивая, а Люку, снова смотревшему в мою сторону, просигнализировала о том же глазами. Драться сейчас было явно не в наших интересах.

— Мы заходим, снова отрубил лысый, пристально разглядывая висящий у меня через плечо автомат.

— Мы тоже заходим. — Поединок взглядов, гляделки на выживание. — Не стоит затевать что-то, если в успехе не уверен, правда?

Это был опасный блеф. Я всё ещё побаивалась этого мужика, даже с Блайтом за плечом. Но в конце концов он отвёл глаза от меня, от моего оружия, повернулся и зашагал к переборке. Мы двинулись следом; кхейра пропустила всех нас вперёд и пошла последней, хотя без оружия толку в таком "конвое" не было. Я поравнялась с Люком.

— Выше голову, Люк. Вы ведь никогда не пытались просто взять и уничтожить Сферу? Взорвать, разбить, утопить в кислоте. Вот и узнаем, что будет.

— Уничтожить? М-м... — Люк задумчиво опустил глаза, изучая носки ботинок. — М-м. — Тут он снова вскинул голову; его лицо озарилось. — Да! Конечно же. Просто уничтожить.

— Брита... — шепчет она, и я понимаю, что худшее позади. Лёд треснул.

Я всё видела, говорила она. Сначала не знала, что думать, а потом был больничный коридор и сослуживцы с переломанными руками и ногами. Улыбчивая, болтливая Кёртис и с виду строгий Уэмацу, с которым они с Лито однажды оказались на соседних позициях в тире, и он научил её правильно ставить ноги и плавно спускать курок. Оба — на белом, пахнущем хлоркой полу, изуродованные, беспомощные, как сломанные цветы. А потом площадка у зданий корпорации — почему, почему...

Я поверила, говорила она. Перестала бояться стальных, слишком взрослых глаз, смертоносных живых волос. Но совсем не думала, что всё так сложится. Не знала, как, но только не так. Только не так.

Ты обещала, говорила она. Обещала, что больше никто не умрёт, потому что это бессмысленно и жестоко — убивать всех кто встаёт на пути. Я никогда ничего такого не говорила, но чувствовала, что она права. Да, я обещала. Когда она появилась, пронеслась мимо золотым метеором, показала, как можно жить, никого не убивая, никому не мстя, не гоняясь за химерами, а просто радуясь сырному супу с сельдереем, поездке на мотоцикле по ночному городу, дню в кедах вместо неудобных туфель. В тот день я пообещала себе, что изменюсь. День, два, три — я думала о ней и поступала так, чтобы ей не было за меня стыдно, будь она рядом. И я искренне думала, что делаю доброе дело, сохраняя жизнь полицейским в больнице. Только сейчас я увидела всё её глазами — в которых переломанные конечности и добро вместе никак не уживаются. Но даже так, насколько меня хватило? Когда я решила — дура — что мне, убийце, не место рядом с её светом, что оптимизм и вера в перемены — для школьниц и домохозяек, а для меня — призрачный наркотический экстаз Сферы? Пять дней, шесть, неделя? Или я всё это время верила, но в стычке у зданий "Сабрекорп" сработали старые инстинкты, и всё получилось само? Само. То же я могу сказать и про бандитов, зачистивших за меня штаб моих бывших хозяев, и про её друзей-полицейских, которых сейчас вижу перед собой, как живых, до последней чёрточки. И про Ио, с которой я тоже хотела поступить "правильно". "Это не я, оно само" — вот и всё, что я могу ей ответить.

Но вместо этого оборачиваюсь к ней и так же тихо, как она своё "Брита", переспрашиваю:

— Да?..

Она всё ещё стоит у въезда, рядом со шлагбаумом. Между нами не меньше 30 метров, её тонкий слабый голос должен был едва долетать до меня, но я слышала всё. И теперь, когда она начала оттаивать, открываться, щёки — розоветь, я чувствую это, как будто она рядом, касается меня своим дыханием. Каждое её "я видела"", "я верила", "ты обещала" вонзалось в меня, словно зазубренный дротик. Поэтому я ничего не отвечала, даже не оборачивалась, пряталась от её взгляда и её слов, как дикий зверь в норе, как маленькая Ио в углу раздевалки. Я всё чаще напоминаю себе Ио — испуганную, озлобившуюся, потерявшую веру во всё. Я и вправду такая, Лито?

Она, кажется, понимает, что я хотела сказать: я не могу найти слов. Делает шаг вперёд, знакомым мне жестом поправляет чёлку. В её глазах — светло-светло-серых, как небо после дождя, я раньше и не замечала — уже стоят слёзы. Для меня слёзы — что-то стихийное, я не знаю, как они приходят и зачем. И тем более странно видеть их у неё — у той, которая, кажется, одна в этом мире умеет по-настоящему улыбаться. Конечно, можно сказать, что я всё выдумала, после единственной мимолётной встречи вообразила себе невесть что. Но я не верю. Я смотрю в её глаза, уже не отчаянные, видящие меня такой, какая я есть, усталой, слабой, закостеневшей от холода — и верю только в неё.

— Я понимаю... Брита. Я поняла, — говорит она. — Мне так... жаль...

Я останавливаю её движением руки. И вместо ответа сама шагаю вперёд, протягиваю руку — и наша память сливается в одно.

— Как мне раньше не приходило в голову? Худшего, чем то, что мы имеем сейчас — масштабный разлом в структуре пространства и беспорядочная замена составляющих — с нашим миром в любом случае ничего произойти не может. Значит, уничтожение Сферы, как материального выражения разлома в реальности, либо остановит разрушение, и всё останется, как сейчас, либо... вернёт всё на место! Если предположить, что Сфера — и есть ключевой компонент, "стягивающий" миры вместе...

— Знаете, Люк, я вам больше не верю. — Невада шла позади, на ходу осматривая повреждённую механическую руку Блайта. — Вы десять минут назад говорили, что единственная наша надежда — продолжать эксперименты со Сферой и может быть что-нибудь там открыть. А теперь — нет, только уничтожить. Без обид, но вы действительно знаете, о чём говорите?

Люк нахмурился и покрутил трость в руках.

— А каких ещё рассуждений вы ожидаете в таком мире? Здесь всё меняется ежеминутно. Я тоже несколько часов назад думал, что всё под контролем, что я владею ситуацией, а вы (опять же, без обид), равно как и все другие "эталоны", — не более чем пешки в моей ловкой игре. А сейчас... сейчас я даже не узнаю мной же построенное здание! — Люк всплеснул руками, чуть не угодив набалдашником трости по голове идущему впереди Уинстону. — Например, мы только что прошли по коридору, из которого я планировал попасть во внутреннюю диспетчерскую и свериться с экранами наблюдения. Но лестницы в этом коридоре просто нет! И как я в таких условиях должен давать вам однозначные ответы?.. Или те же лопасти.

— Лопасти?

Пятеро шли по пологой эстакаде, спускаясь с одного яруса большой круговой галереи на другой. За широкими окнами во внешних стенах была видна такая же галерея, но ещё больше. Невада мельком подумала, что изнутри "Объект S-2" напоминает раковину огромной улитки.

— Это компонент "центрифуги", одного из самых эффективных сооружений для исследования Сферы. Вокруг камеры со Сферой по разным траекториям вращаются снаряды и таким образом влияют на неё — действительно, без этого я бы не знал о Сфере того, что знаю сейчас. На самом деле, "Объекты" так велики прежде всего по этой причине. На "S-1" я полностью спрятал "центрифугу" глубоко под землю, а здесь пришлось установить её непосредственно вокруг камеры. Мы прошли уже два внешних ряда комплекса, и лопастей нигде не было. Я, конечно, сказал Моро свернуть все работы и залечь на дно, но это не касалось S-2, да и если бы касалось...

Люк не стал договаривать и погрузился в раздумья. Невада наконец отпустила стальную руку Блайта, которую давно уже изучила и держала больше для его успокоения. Затем оглянулась по сторонам и ускорила шаг.

— А вы, — вы, в жёлтой куртке, — как здесь оказались? Что вам нужно от Сферы?

— Не разговаривайте с ней! — нервно тявкнула кхейра. — Она пришщла с Люком, кто знает, чщто она такое на самом деле.

Уинстон остановился, обернулся, застывшими глазами посмотрел на Неваду, затем — на выглядывающую у неё из-за спины Шк'эри.

— Сфера? Я иду, чтобы уничтожить комплекс. И освободить заложников.

"И завершить то, на что подписался, — закончил про себя Уинстон. — Когда всё будет сделано, я возьму эту кхейру за горло и заставлю рассказать всю правду, про Вики, про Ребеку, и пусть только попробует что-то от меня утаить после этого. Вот зачем я иду."

— Заложники? Какие ещё заложники? — оживился Люк.

— Из передатчика. Он внезапно заработал. Мы слышали голоса. Видимо, люди заперты как раз в...

— Не разговаривайте с ним!!..

— Да кончайте уже. Приехали.

Надтреснутый голос Блайта вернул всех к реальности. Слева, во внутренней стене, были видны стальные створки, уменьшенная копия ворот на входе, с таким же пультом управления сбоку.

— Вот и центральная камера, — констатировал Люк. — Если там действительно кто-то заперт вместе со Сферой, мы сейчас с ними встретимся. Хотя кто там может быть... разве что другие "эталоны" попали в мышеловку, как мы с мадам Гарнье... но кто из них?..

— Брита осталась снаружи, — бросил Блайт.

— Значит, и она здесь?

— С какой-то блондинкой.

— И стажёр Нансен тоже... воистину, притяжение "эталонов" и Сферы невероятно. Вы его чувствуете, мадам Гарнье? Прямо сейчас?

Невада нахмурилась и облизала губы.

— Да, определённо... чувствую. Ещё когда мы спускались к автостоянке — тогда — уже начала. Но сейчас, когда мы вошли в здание, оно стало как будто постоянным, больше не меняется. Наверное, я просто не ощущаю таких тонкостей.

— Странно, я тоже... Хм-м.

— Всщё, открыто.

Шк'эри на шаг отступила от пульта. Двери лязгнули и, под напряжёнными взглядами пяти пар глаз, медленно открылись.

— Да быть того не может!..

Люк вбежал в камеру. Высившийся посередине постамент с торчащими из него проводами был совершенно пуст.

— Я же точно знал, что она будет здесь... Копф должен был подумать, что я не знаю, что он знает... про S-2... и отвезти её сюда. И ещё это чувство, такое отчётливое... Как, ка-ак?..

— Куда делись люди? Где те девочки? — прокричал Уинстон, вертя головой влево-вправо, осматривая голые стены круглой камеры в три десятка метров диаметром.

— Ну что, Люк, снова меняем планы? — иронично прокомментировала Невада, последней входя в камеру под руку с Блайтом. — Сферы нет, ничего нет, придётся как-то выкручиваться без неё. Жизнь — зебра.

— Боюсщь, чщто так.

Дверь лязгнула ещё раз. И начала закрываться.

— Э-эй!!!..

Первым среагировал раненый Блайт: развернулся, рванул с места к двери и просунул не до конца разложившийся меч между закрывающихся створок.

— Открой, эй! Чего удумала, тля!

В узкую щель было видно, как Шк'эри что-то судорожно набирает на пульте. Четверо оставшихся в камере подбежали к двери.

— Бесполезно! — закричал Люк. — Компьютер, задействовать голосовые команды. Аварийное открывание дверей, код доступа...

— Голосовое управление отключено. Задействован код ноль.

Механический женский голос послышался из терминала за дверью — колонок над головой не было. Люк дёрнулся с места.

— Код ноль? Я никому не давал нулевой код, совсем никому...

— Задействована программа симуляции. Фаза подготовительная. Программа приостановлена. Пожалуйста, покиньте зону испытаний.

— А-ай ты, блин!..

Блайт попытался расширить проём между створками, но пальцы на искорёженной роботизированной руке соскочили, и он во весь рост растянулся на полу.

— Что вы делаете, Шк'хин? — прокричал Люк.

— Уничщтожаю "Объект S-2". Со всщеми ненужными элементами.

— Пожалуйста, покиньте зону испытаний. Пожалуйста, покиньте зону испытаний. Пожал... Задействован код ноль. Программа возобновлена. Фаза подготовительная, готовность 0%.

Сверху, со всех сторон, отовсюду послышался мерный нарастающий гул.

— И ещё... я Шк'эри!.. — крикнула кхейра, повернулась и побежала. Уинстон подошёл к самой щели.

— Всё это было неправдой? Всё, что ты говорила?.. отвечай!!!..

Кхейра взглянула на Уинстона через плечо, улыбнулась и скрылась за поворотом. Уинстон ударил кулаком в железную створку.

— Фаза подготовительная, готовность 30%. Задействована внутренняя динамическая система.

Сверху донёсся неясный скрип и грохот. Люк поднял глаза.

— Все к двери! В нишу! Быстро!..

С потолка, меняясь местами и медленно раскручиваясь по траекториям, спускалась внутренняя "центрифуга". Металлические шары, кольца, шестерни, проволочные сетки — весь арсенал для исследования Сферы, которой здесь сейчас в помине не было. Но откуда тогда то чувство?..

— Фаза подготовительная, готовность 70%.

Брита, Блайт и Уинстон прижались к самой двери; Люк, точно зная диаметр "центрифуги", стоял на шаг впереди, в потоке ветра от вставшей на своё место и набравшей скорость конструкции.

— Фаза подготовительная завершена. Фаза один — готовность 0%. Задействованы ускорители частиц. Задействован внешний магнитный контур.

Снаружи нарастал звук, похожий на рёв реактивной турбины. Всё ещё пытавшемуся раздвинуть створки Блайту показалось, что во внешнем коридоре в воздухе заплясали золотые звёзды.

— Нас всех убьёт излучением... — еле слышно пробормотал Люк.

— Фаза один, готовность 40%. Задействован дополнительный внешний контур. Задействованы лопасти.

— Смотрите!..

Все повернулись к Уинстону. Чёрная сумка, которую он всю дорогу держал в руке, приподнялась на лямках и, как к магниту, тянулась к центру вращающейся конструкции.

— ...то ничего не слышно.

— Нет, смотри, оно загорелось, к... ...а, тем же светом! Э-эй!..

Уинстон отпустил ручку; сумка взлетела в воздух, устремилась к стальному вихрю, ударилась об один из металлических шаров и разорвалась. Комок радужного свечения вырвался наружу и скользнул на пустой постамент, продолжая наперебой кричать женскими голосами, громче и громче, перекрикивая ставший оглушительным рёв турбин:

— Эй... С другой стороны? Вы что натворили, у нас тут т... ...ит! Оно... оно сейчас всю комн... ...ит! Спасите н...

Она и я. Чем глубже я вхожу в неё, а она — в меня, тем яснее я вижу, сколько на самом деле между нами общего. Наша встреча — не случайность, а если случайность, то как прекрасен мир, в котором бывают такие.

Это происходит совсем как раньше, как в кошмарах про "дали" или снах наяву про Ио. Но сейчас я двигаюсь в чужих воспоминаниях, легко и по своей воле, ничего не боясь, а кто-то другой так же легко скользит в моих.

Её жизнь и моя. Её, казалось бы, легче и светлее, но, на самом деле, мы обе сироты. Она жила с мамой, рядом с ней и ради неё, а потом вдруг — интернат, где никто её не знал и не любил, и торопливо-усталые встречи по выходным, и слёзы в подушку. А потом мама умирает. Я проживаю всё это вместе с ней, ощупываю каждую чувствительную точку, как нежное место на коже — больно ли, приятно ли. Я засыпаю в объятиях мамы вместе с ней, плачу вместе с ней и вместе с ней бросаю первый цветок в свежую, пахнущую жирной землёй могилу. А она в это время уклоняется от рельсов на тренировке, лежит неподвижно с волосами в укрепляющем растворе, смотрит картинки на ширме и застывает от ужаса при виде наставника. И это ей не в тягость — она читает меня так же, как я её, с удивлением и такой нежностью.

Я теперь знаю, что все считала правильно, ничего не выдумывала. Она действительно такая — весёлая, заботливая, смелая. И никакая не слабая. Моя способность разрушать — не сила, сила — её улыбка, её искренность, а главное — отчаянное стремление преодолеть страх. Я живу с ней дальше: она поступает в полицейскую академию, учится так же старательно и с интересом, как в школе, встречается с однокурсниками, никогда не в центре внимания, но и не прячась, веселясь вместе со всеми. Она чувствует дыхание того жуткого зверя, не отпускающего её с детства, зверя, от которого она спасалась сначала на маминой груди, а потом в интернатовских дневниках, которые писала и тут же сжигала. Чувствует — и пытается каждый день бороться с ним, наносить ещё один едва ощутимый удар. Он знакомится со старшекурсником Эриком, внушительным на вид, тонким в душе, и вместе с ним удары по зверю становятся больнее и решительнее. Всё идёт хорошо, но Эрик хочет больше, быстрее, ближе, слишком близко, она пробует — и проигрывает, зверь овладевает ей, грызёт зубами прошлого и рвёт омерзительными когтями — пальцами насильника. Она убегает, забивается в угол, поверженная, разочаровавшая Эрика, и себя, и весь мир. И теперь, три года спустя, когда она встречает другого "Того Самого" и не может молвить ему и слова, боясь всего на свете, и прежде всего саму себя... разве это — слабость? Разве она — слабая?

А она до сих пор со мной в подготовительном центре, просыпается в день ото дня пустеющей общей спальне, обсуждает страшные слухи о смерти Петры, лечит ссадины Ио. А следующий момент я хочу по-настоящему прожить с ней. Вернуться в собственные воспоминания и показать ей её. Прости, Ио — но ты, наверное, была бы не против? Я покажу ей книгу о розе.

Что-то вырывает меня из видения. По щекам бегут горячие слёзы, но дело не в них. Лито стоит, где раньше, закрыв глаза, с блаженством на лице, запрокинув голову, словно нежась под струёй горячего душа. Только через несколько секунд я понимаю, что очнулась от оглушительного гула, исходящего от здания позади. Я оборачиваюсь и вижу, что над крышей здания возвышается толстая телескопическая антенна с шаром на конце. Гул идёт не от неё, а откуда-то снизу — такой громкий, что всё вокруг слегка подрагивает. За спиной вдруг раздаётся резкий звук — будто взмах огромного меча. Я смотрю туда — Лито на том же месте. Снова свист; что-то массивное проносится перед глазами. Свист — ещё раз.

— Лито!..

Она открывает глаза, улыбается — свист, — протягивает руки ко мне, я — к ней, я не помню про волосы, с помощью которых можно добраться до неё в момент, я понимаю, что что-то не так, — свист, — но не могу понять, что.

— Лито...

В последний момент мои "машинки" включаются, и я вижу всё так, как не увидел бы ни один человек. Исполинская стальная лопасть летит по воздуху, ни с чем не соединённая, делает виток по периметру забора, потом ещё один. Тело Лито пластмассовой куклой взмывает в воздух от удара. Секции 5-7, 13-15 — на рывок, и я лечу, а Лито тем временем настигает в полёте вторая лопасть, сминает её и швыряет оземь. Я едва успеваю оборвать прыжок, чтобы самой не попасть на жернова, падаю рядом с Лито, пытаюсь обнять её, не зная даже, к чему прикасаться и как держать, до того изломано её тело. Но я всё равно обнимаю, прижимаю к себе, чувствую тепло, смешанное с запахом крови и уродливыми торчащими костями.

И снова вижу это сияние. Когда умерла Ио, золотая дымка окутала её всю, сейчас же — только кончики волос, царапина у левой брови, бескровная ранка на носу. Лито как будто превратилась в волшебную фею, осыпающую всех волшебной пылью и дарящую способность летать. Свист лопастей перерастает в равномерное гудение и становится всё дальше. Я смотрю на лицо Лито — горюю, любуюсь, не знаю. В следующий миг от неё с лёгким толчком отделяется облако жёлтого света. Когда оно проходит сквозь меня, я вскрикиваю от боли — казалось, через каждую мою клеточку пропустили что-то твёрдое, осязаемое, живое, но я каким-то образом осталась целой. Облако на миг зависает у меня над головой — ослепительные солнечные искры, — а потом устремляется прочь, с лёгкостью преодолевает завесу мелькающих лопастей и скрывается вдали. Я остаюсь одна.

Глава 9. Дайте мне рычаг

Lathank lampura de! Koreg ruaba ni asombroso ludharg laeb hurd, minkin su ni pura mujer leraba de reg. Sannan balai cumpruber! Reikin, laikina ruaba furr, faraen guston. Somire de banathel subarba buro, ruido ni bilar de reg. Sen shukikan ruabe, sai y mujer surarg... Selegi ni de rege? Laika! Laika.

Su Hu

— К стене! Уши! Всем рты открыть!..

Взрыв оглушил даже сквозь свист ветра внутри камеры и рёв турбин снаружи. Невада успела открыть рот, и уши лишь слегка заложило. У Блайта, похоже, были проблемы. Уинстон осторожно отстранился от стены — вращающиеся сетки едва не задевали полы его плаща, — и повернул голову к выходу. В постепенно рассеивающемся жидком дыму дверь казалась невредимой, но верх металлической переборки искорёжило взрывом.

— Кажется, есть!.. Помогите мне.

Двигаясь вдоль стены, Уинстон вернулся в нишу у выхода из камеры. Остальные подтянулись следом. Блайт держался за уши, Люк косился на разорванный лопастями "центрифуги" край камзола.

— Теперь нужно навалиться. Как следует, разом. И-и-и-раз!..

Левая створка дрогнула, но не поддалась. Уинстон и Блайт на секунду отступили и снова взялись за дверь.

— Помогите нам, Люк, живо! — рявкнул Уинстон.

— Я не уверен, что я...

— К чёрту его, баба! — крикнула Невада и сама приняла упор рядом со створкой. — Давайте, и-и-и-и-раз!..

— Бёрнс, — тихо позвал Люк.

— И-и-и-и-и-р-раз!!..

С верхней переборки на голову Неваде упал кусок стального листа; посыпалась горелая труха. Со страшным скрежетом створка подалась вбок. Путь был свободен.

— Бёрнс, послушайте меня.

Уинстон нехотя повернул голову к Люку.

— Что вы собрались там делать?

За дверью камеры бушевал ураган искр. Было понятно, что это не огонь, а какой-то мираж, оптический обман, но за несущимися слева направо в потоке воздуха искрами почти ничего не было видно. Блайт оперся металлической рукой о косяк и присвистнул.

— Вы знаете, какое там излучение? Мы сгорим за минуту-две. Вполне физически сгорим.

— Какие у нас варианты, Люк? — спросила за Уинстона Невада. — Дождаться, пока всё закончится? Должно же оно когда-нибудь закончиться.

— Нет, нельзя... Переборка защищает нас, но не полностью. Мы и сейчас получаем изрядную долю излучения. А в фазе 3 начнётся гамма-спектр, и тогда... нет, нет.

— Что тогда?

— Я не знаю, не знаю!.. — Люк топнул ногой, отвернулся, сделал два шага в сторону внутренней "центрифуги", будто пытаясь убежать от ответа.

— Нашёл время, — процедила Невада. — Думай, давай, думай, как меня сегодня заставлял думать, так думай сейчас сам! Что можно сделать? Как остановить эти... турбины, излучатели? Взорвать? Да, наверняка взрывчатка ещё осталась, так, мистер как вас там? — Уинстон кивнул. — Где они, Люк? Как их взорвать?

— Никак... боюсь, никак. Все излучатели — на техническом этаже, глубоко, сюда выходят только ретрансляторы, их 6 штук, все в разных местах. Мы не успеем.

— Что за... что за блин, Люк, думай!!.. Чёрт, чёрт... — Невада опустила голову, до боли сжав зубы.

— А питание?

— Что?

— Где источник питания? — повторил Уинстон. — Если здесь есть отдельный генератор...

— Нет-нет, никакого автономного источника бы не хватило для таких нагрузок. Комплекс питается от общей сети электростанции.

— Понял, — коротко подтвердил Уинстон и запустил руку во внутренний карман плаща. — Там моя сумка, в диспетчерской, прямо напротив распределителя. Мы вырубим ток.

Все с надеждой обернулись к Уинстону. Секунду назад бесновавшаяся Невада улыбнулась.

— Где он, где... вот. — Уинстон извлёк из кармана громоздкий передатчик, похожий на коммуникатор старой модели. — Так, включить, пароль... два, семь, пять, поиск сети...

— Ну... — прошептал Люк. Уинстон поднял глаза.

— Нет связи.

Вздох Невады донёсся сквозь завывание турбин. Люк снова отвернулся. Блайт оскалился. Уинстон по-прежнему смотрел в одну точку, туда, где до этого были глаза Люка.

— Наверху есть связь.

Никто не шелохнулся. Женский голос из динамиков объявлял о начале такого-то этапа такой-то фазы. Золотые звёзды мерцали теперь и в дверном проёме, более редкие, чем снаружи, но уже оставляющие солоноватый привкус на языке.

— Она должна быть наверху! — громче воскликнул Уинстон. — Я помню, она пропала как раз за перегородкой... нет, не помню. Но всё должно быть так.

Теперь все смотрели на него. Уинстон задыхался, глаза блестели, на щеках проступил едва заметный под щетиной и пылью румянец.

— Главное — откройте дверь. Через 50 секунд, может, 55... И тогда всё будет неправдой! Всё — всё — это будет ложью, понимаете?..

Все смотрели на Уинстона, не понимая, о чём он, не понимая уже ничего. А он снова положил руку в карман, схватил передатчик и выскочил в коридор. Секунду в нише царило молчание.

— Что он имел в виду... дверь?.. — сказал Люк.

Его взгляд встретился с взглядом Невады.

— Люк, дверь!!!..

Это неправда.

Как только я выбежал в галерею, волна воздуха ударила мне в спину и понесла вперёд. Может, получится за сорок пять, сорок. В глаза бьёт горячий слепящий свет, не видно почти ничего вокруг, но я запомнил дорогу в деталях — никаких поворотов или ответвлений, сначала нижний коридор, потом по рампе вверх и по верхнему — до переборки. Времени должно хватить. В теле после нескольких секунд под излучением — лишь небольшая слабость, бежать легко.

Главное — всё это станет неправдой. Отец всегда говорил: хочешь что-то доказать — докажи. Сделай так, чтобы всем всё стало понятно. Позже, в армии, каждый следующий комбриг толкал речи о долге и патриотизме, но те, кто говорил и не делал, ничему нас не научили. Сопливые пацаны дрожали, и подрывались на минах, и получали пули в лоб из-за угла — всё напрасно, и только потому, что командиры не соизволили поднять свои задницы и показать, что это за "патриотизм" и кому он, к чёртовой матери, нужен.

Кхейра сбежала, так и не договорив. Оставила меня умирать с этой недосказанностью, без малейшего понятия, что на самом деле было в моём прошлом. Я не поверил ей, не хотел верить, но всё равно — это могло быть правдой, я мог раньше быть наёмником-подрывником, торговцем оружием, серийным убийцей, кем угодно. Но сейчас я бегу по светящемуся от смертоносного излучения коридору, чувствую под ногами металл рампы, напрягаюсь ещё сильнее, чтобы не сбавить темп на подъёме. Я рискую, а может, жертвую своей жизнью, спасая невинных людей. К чёрту этих людей, к чёрту командиров, к чёрту алкоголика-отца. Главное — эта моя правда. Никакой наёмник и убийца не бросился бы на амбразуру, кишка тонка. А я решился ещё прежде, чем ещё о чём-то таком задумался, почти на автомате. И это моё доказательство: то, что сказала кхейра — ложь, а правда — то, кто я есть сейчас, то, что я помню. Никогда не думал, что доказать это так просто.

Мышцы ломит и сводит судорогой, в и без того мало что видящих за завесой искр глазах плавают круги, одежда раскалилась настолько, что обжигает кожу при каждом касании. Связи до сих пор нет. Я выбегаю в верхний коридор и тут же понимаю, в чём ошибся. Меня чуть не сбивает с ног встречным потоком воздуха. Нужно было догадаться, что потоки в двух контурах разнонаправленные. Меня сносит обратно на рампу. Я разбегаюсь и снова выскакиваю в коридор, на этот раз упираясь подошвами в пол. Делаю шаг вперёд, ещё один. Ветер теперь как будто жалит осколками стекла. На лбу лопается тонкий сосуд, капля крови стекает по переносице в рот. Я шаг за шагом иду вперёд, заслонив лицо руками, а время уходит. Сорок секунд давно прошли, может, уже и пятьдесят тоже. Боль мешает думать, но я всё равно не выпускаю из головы самое важное — нежные руки Беки, улыбку Вики, благодарные глаза мусульманской женщины в платке и новобранца на учениях. Пусть нет ни времени, ни сил, но пока есть эта моя правда — всё поправимо. В подкашивающиеся от напряжения ноги вдруг возвращается энергия, и я ускоряю шаг, почти бегу, рассекая ветер. Подношу к глазам передатчик — по-прежнему ничего — и вижу свою руку, обожжённую, кровоточащую, с крошащейся, как сухая бумага, кожей. Времени действительно нет. Не замедляя ход, смещаюсь к внешней стене и иду вдоль неё. От простого прикосновения к твёрдой поверхности ломаются два пальца на левой руке. Я чувствую это сквозь невыносимую боль во всём теле, особенно в глазах — их больше не защищает ладонь, их, кажется, больше нет. Это тоже моя правда — ослепшие после химатаки иорданские солдаты и убитый заложник с выколотыми ножом глазами. Рука больше не чувствует стены слева, шарит в воздухе. Я поворачиваюсь, бросаюсь туда и тут же падаю на пол. Коленей тоже нет. Простреленные колени у пленного сирийца, прямо у меня на глазах. Передатчик тонко пищит — ищет сеть. Упираюсь локтями в пол и ползу вперёд. Через несколько метров чувствую под ногами шершавую разделительную черту. Дверь, они открыли дверь. Ветер, кажется, прекратился, но тело всё ещё горит. Теперь подкашиваются и локти. Я уже ничего не вижу и не слышу, от меня ничего не осталось, но я знаю, что всегда всё делал правильно. И сделаю сейчас. Я протягиваю обе руки вперёд, кладу передатчик на землю и нажимаю на кнопку.

Я впервые в жизни потерял сознание. Это было увлекательно.

Моя жизнь не отличается от любой другой, даже слишком обычная по обычным меркам. Но я по ходу собираю новые, неповторимые впечатления и образы, словно бабочек на булавках. И ничего с ними не делаю. Я не могу написать песню или стих, даже толком рассказать о своих находках — как не могу заставить засушенных бабочек летать. Они просто лежат где-то в альбоме на верхней полке — сокровища, нужные только мне. Но как только мне кажется, что коллекция, в целом, полна, что остались только несущественные нюансы — сразу же встречаю что-то совершенно новое, и удивляюсь, и радуюсь.

Последнее большое пополнение было в мой первый год в полиции: новые интерьеры, главным образом безвкусные, новые вкусы и запахи, главным образом открыто неприятные, новые сердитые лица и тяжёлая работа, — но всё свежее, неповторимое, возбуждающее. Насколько хорошо можно чувствовать себя, оказавшись без сознания? Так было мне сейчас.

Я на короткое время пришёл в себя, но осознал это много позже. В том состоянии время ощущалось несколько иначе, чем обычно, и понимание не поспевало за восприятием. Я слышал, чувствовал запахи, даже видел туманные очертания из-под приоткрытых век, но никак не мог понять, где оказался и как. Над головой, вверху, назойливо дребезжал пластик, бились об затылок резиновые или пластмассовые трубки. Кровать подо мной при каждом толчке смещалась то влево, то вправо, но я явно был ближе к левой стене. Снаружи чувствовалось движение. Я куда-то ехал.

Белый свет с потолка то и дело заслоняли тёмные фигуры. Всё плыло и размывалось, ничего нельзя было различить, кроме этого контраста белых и чёрных пятен.

— Мы слишком быстро едем. Эй, помедленнее! Мы один раз уже приблизились к порогу контаминации, и вот — посмотрите в окно, — вот, что мы натворили!

— Здесь нет окон, Моро.

— Не издевайтесь. Вы знаете, что я имею в виду. Всё летит в тартарары. В который раз. Но сейчас — исключительно по вашей вине, Копф. Только из-за вас — я говорил, не нужно было...

— Хватит.

Машину тряхнуло; койка снова поползла вправо, но кто-то её придержал.

— Послушайте. Больше повторять не буду. Я сделал всё, что мог, исходя из ситуации, и шансы до сих пор велики. Эванс молчит, потому что знает, что это так. Чистая математика — сейчас шансы выше, чем в прошлый раз, и в позапрошлый. Я просто не мог позволить пропасть такой комбинации, пустить её на самотёк. План до сих пор в силе. И он работает. Даже после всех недавних изменений. И моя личность тут не играет никакой роли. Это наш план, его план.

Голоса умолкли. Очередной поворот больно отдался кровью в голове — значит, я уже мог чувствовать боль.

— А линейное искажение, так изменившее город — вообще не наша вина. Я уверен.

— Думаю, вы правы, шеф. Если, конечно, не говорить, что мы виноваты в интерференции от наших же чипов. Но благодаря ей мы, наоборот, избежали большей беды. Я проверял уровень контаминации перед выездом — всё в пределах нормы.

— Почему тогда мой датчик прямо сейчас зашкаливает?

— Не знаю, странно... На последнем графике крупных вспышек не было, совсем.

— Стоит проверить, чем сейчас занимается основная группа на "Объекте 2". Они уже должны были перейти.

— Для этого меня, по крайней мере, нужно сменить у руля. И я ничего не обещаю, шеф — наши приборы попали в искажение так же, как всё вокруг, они могут выдать полную бессмыслицу или не выдать ничего.

— Хотя бы попытайтесь. Я сяду за руль. А этому вколите два кубика Цитро-3. Иначе может очнуться. Моро, займитесь.

— Но... контаминация?..

— Будет гораздо хуже, если он придёт в себя вне купола. Тем более, укол мало изменит его теперешнее состояние.

— Вы играете с огнём, Копф.

— Мы все играем. Работайте. Эванс, как результаты?

Треск пластика за изголовьем на миг прекратился. Вверх по венам на левой руке пополз холод.

— Не знаю, что происходит. Не могу найти сигнал. Вернее... эм...

— Это Шк'эри? Что-то с её чипом?

— Нет, не она. Это... Погодите... это портал, он... его нет!!..

— То есть как это...

— Сами смотрите, он закрылся, на его месте большое поле интерфере, терфере, терфере, эрфере...

Последнее слово несколько раз прозвенело эхом в ушах, а потом всё начало пропадать. Я потерял сознание во второй раз.

— Это он?..

Повисла тишина.

Все так устали от этого восхождения. Как будто наверх дорога была раз в десять длиннее, чем вниз. Люк два раза останавливался на рампе и тяжело дышал, опершись на свою трость. Блай сильно хромал и без конца пытался разработать сочленения на механической руке, но двигались только с грехом пополам три пальца. Я сама наверняка жалко выглядела, вся растрёпанная, помятая, в поту, пыли, засохших слезах. И рампа, конечно, тут ни при чём. Мы просто устали.

— Это он.

Кто это ещё мог быть. Блайт склонился над ним, рассматривая вблизи, а мне и издали было странно и страшно смотреть на эти обгорелые остатки человека, голые, почерневшие, с торчащим из кулака оплавленным куском пластика. Этот человек всех нас спас. Так странно. Кажется, Блайт и Люк тоже чувствовали нечто подобное, странность и какую-то шекспировскую трагичность произошедшего — притихли, не обсуждали, не комментировали, даже ходить, казалось, стали тише. Люк вернулся ко входу в переборку.

— Смотрите... это Шк'эри.

Я нехотя повернула голову. С той стороны дверей, в коридоре "центрифуги", на полу перед пультом управления высилась горка одежды.

— Она практически перешла в жидкое состояние... — задумчиво проговорил Люк. — Достойная кара.

Теперь я глядела на него с презрением. "Почувствовал" он, как же, держи карман шире.

— А что... оно вообще так может... излучение?.. — спросил Блайт.

— Ну, мы называем "излучением" целый ряд подчас очень различных явлений, — взял менторский тон Люк. — Но по сути — да, может.

— Почему она не смогла открыть дверь?

Люк отвернулся, сел на корточки рядом с останками Шк'эри.

— А мне почём знать, мадам Гарнье. Вы всё видели и слышали сами — она каким-то образом получила "код ноль", открывающий все двери внутри комплекса. Не могу даже предположить, какие обстоятельства помешали ей выбраться наружу. Мне, чтобы открыть дверь с удалённого пульта у внутренней камеры, понадобилось секунд пятнадцать, не больше. Хотя всё равно, — он с сомнением поглядел на свои пальцы, — боюсь, мне всё равно понадобится лечение после таких ударных доз.

— Но вы же не смогли открыть её, когда мы впервые попали в переборку, со всеми вашими кодами.

— Хм-м... удивительно, я об этом не задумывался. В самом деле, чтобы заблокировать использование "кода ноль", необходим тот же самый "код ноль", потому что выше него ничего нет. Надо было подумать раньше...

Люк продолжал изучать одежду Шк'эри. Блайт топтался на месте, время от времени бросая тревожные взгляды на обгорелое тело Бёрнса.

— Снаружи... что случилось снаружи? Там осталась Брита.

— По идее, там не должно было ничего случиться. Объект проектировался так, чтобы никто его не видел и не слышал. Но это была не вполне удачная...

Я уже шла к выходу. Не бежала, на бег сил совсем не было, но даже быстрый шаг требовал нечеловеческих усилий. Вдруг с Бритой что-то случилось? Или... если мир вокруг без конца меняется, кто сказал, что после всей этой центрифуги не случилось ещё одной волны, и нас вместо Бриты встретит снаружи уже кто-то другой? Но нет, нет, она эталон, эталон... Мысли всё больше запутывались, моё собственное мнение о происходящем менялось от минуты к минуте, и тем меньше хотелось вообще о чём-то думать или что-то решать. Туфли на платформе уже не казались такими уж удобными. Я устала. Только опустив глаза на ноги, я услышала позади другие шаги — Блайт и Люк не отставали. Если в сумке была не Сфера, то где она? И что это было? И, если Сфера была далеко, как знать, что мы не изменились — изменились, то есть совсем, к чертям собачьим, изменились?.. Я яростно размахивала руками и сбивалась с шага, это должно было странно выглядеть со стороны, — но мы уже приближались к выходу.

Брита стояла, отвернувшись к ограде напротив, чуть левее выезда со шлагбаумом. Волосы не прятались в чехлах, как обычно, а спадали вниз, закрывая большую часть спины. Вокруг всё было как будто невредимым — сюрреалистические руины, через которые проезжали мы с Люком, начинались за забором. На улице смеркалось, хотя, когда мы заходили, был белый день. Но чему тут удивляться.

Мы миновали входную дверь и спустились по крыльцу, а Брита стояла так же, как будто нечего не видела и не слышала. Я подошла ближе. Под её ногами, наполовину укрытое пологом волос, скорчилось переломанное женское тело.

"...маленькая смуглая блондинка в полицейской форме... дрожит, как желе... ерунда, а не противник... у них шуры-муры..."

Пачка образов промелькнула за секунду. Блайт как будто в двух словах рассказал всю предысторию и тут же отступил обратно в тень, но мне не нужно было и оборачиваться — я знала, что он не раскрывал рта. Значит, ты действительно теперь "в семье", Блайти — здесь, рядом. А Брита стояла пустая, закрытая, почти такая же чужая, как в тот день в коридоре полицейского участка. Мне вдруг так живо вспомнилась эта наша первая встреча, что стало страшно подходить ближе. Но я всё равно подошла и встала рядом с ней. Она смотрела прямо перед собой, на каменистую расселину между двумя половинами покорёженного остова высотки. Руины были старыми, осыпающимися, заросшими травой, как будто появились много лет назад, а не после волны двухчасовой давности. По ту сторону расселины виднелся сквер, усаженный редкими скрюченными деревцами. Рядом с одним из них промелькнула тёмная фигура.

— Сфера собирает души.

Я почти не обратила внимание на то, о чём она говорила — меня поразил голос, такой же холодный, как всё остальное в нынешней ей. Холод любимого человека, не желающего говорить, что с ним не так.

— Сначала Ио, теперь она. Она так же начала светиться и. Улетела.

— "Она"... стажер Нансен?

Я обернулась к Люку. Тот молча кивнул. Блайт разглядывал тело стажёра, так же, как до этого — останки Бёрнса.

— Да. Лито. — Брита сделала паузу. — Я уверена, она улетела к Сфере. Сфера собрала её душу.

— Сфера... значит... что вы думаете, Люк? Как вам такая связь "эталонов" и Сферы? — Что угодно, только не думать об этом, нет мыслей, не думать.

— М. М-м... Я не знаю, что сказать. Если это действительно так, и "души" эталонов — что это такое, кстати, "души"? — каким-то образом попадают в Сферу, — откуда, кстати, информация — тогда, возможно, нам придётся полностью пересмотреть наше отношение к Сфере и всему остальному, с ней связанному. Возможно... возможно, речь идёт не о "генераторе разломов", а, скорее...

— Вы не понимаете.

Брита рывком обернулась. Голос был всё таким же холодным, но глаза горели огнём.

— Какая разница, что это, и как это... Главное — они все внутри. Они обе внутри. Они обе живы. И я знаю, где, я видела, куда она направилась. Я вызволю их оттуда, живых... понимаете?..

Просыпаться во второй раз было уже не так интересно. На первый взгляд. Что приятнее — гнаться за бабочкой, ловить её, накалывать на булавку или классифицировать и прятать в альбом?

Состояние, как ни странно, было ровно точь-в-точь как стеклянный потолок в полутьме — прозрачное, чистое, как после хорошего сна. Сергеев лежал на спине, пока не решаясь двинуться — но чувствовал, что ничего не болело. Ни единого синяка или растяжения, даже простой больной мышцы — после всего, что произошло. Он просто лежал — а разум постепенно усваивал всё, что не успел обработать раньше. Несущийся в фонтане осколков автомобиль, стоящая посреди дороги Ксэ, рванувшийся вниз горизонт и мгновенная пронзающая боль. Тёмные фигуры в наркотическом тумане, голоса, обсуждающие "контаминацию" и "портал"...

— Да, сохранить этот. Уточните.

Он прозвучал совсем тихо, приглушённый какой-то преградой, но Сергеев узнал его сразу. Один из тех голосов — самый жёсткий и уверенный. От неожиданности Сергеев тут же напрягся и разом сел на постели. По-прежнему ни намёка на боль. Ноги на месте, руки на месте. Руки. Сергеев вытянул правую руку вперёд, осмотрел от пальцев до плеча и обратно. Ничего. Он всё ещё помнил пальцы Ксэ, болезненный рывок, хруст, и всё равно — ничего.

— Да, да... Восемь и ноль.

Сергеев спустил ноги с кровати — на самом деле, с больничных носилок на колёсиках. Голос доносился справа, из-за трёхметровой стены-перегородки. Слева пол через пять шагов обрывался чёрной пропастью, за которой вдалеке виднелась тёмная стеклянная стена — такая же, как теряющийся высоко вверху потолок. Сергеев встал на ноги, пошатнулся, но удержался. Пол был металлический, гулкий. Бело-голубой свет из-за перегородки с трудом рассеивал полутьму. Сергеев сделал несколько осторожных шагов и обошёл стену слева.

— С пробуждением, Константин Сергеев.

Площадка над пропастью была тридцати, сорока шагов от края до края. К далёким стенам уходили два узких мостика. Посреди площадки внутри сложной конструкции из стекла и металла завис сияющий шар размером чуть меньше футбольного — единственный источник света в зале. На фоне него вырисовывалась чёрная фигура мужчины в деловом костюме. Сергеев прищурился, чтобы рассмотреть его лучше.

— Приходите в себя, и мы начнём.

— Начнём — что?.. Что это за место?

— Я расскажу всё, что нужно знать. Подойдите.

Мужчина быстро, как будто сердито выплёвывал предложения, делая между ними большие паузы. За всё время он так и не отвернулся от шара. Подойдя немного ближе, Сергеев увидел, что между ним и капсулой с шаром вырастал прямо из пола пульт — без единой буквы или понятного символа, с одними лишь линиями и странными хаотичными рисунками на кажущемся трёхмерным экране. Мужчина водил над ним руками, что-то передвигал и на что-то нажимал, как на обычной сенсорной панели, но там лишь появлялись и исчезали новые беспорядочные закорючки, да переходили одна в другую смазанные картинки.

— Не бойтесь, я просто хочу поговорить. Вы давно очнулись?

— Только что... С кем вы разговаривали?

— Хорошо, что с вами всё в порядке. — Незнакомец, кажется, отвечать на вопросы Сергеева не собирался. — Мне нужно, чтобы вы подошли сюда, к пульту.

Сергеев повиновался. Этот мужчина, темноволосый, сухощавый, с тяжёлым гипнотическим взглядом, производил гнетущее впечатление, но Сергеева всё не покидала хрустальная отрешённость. Он всё понимал, но почти ничего не чувствовал. Может, это из-за лекарств?..

— Вы давали мне какие-то лекарства? Как вы так быстро вылечили мне руку?

— Посмотрите на шар в центре комнаты. Что вы видите?

Теперь он стоял вполоборота ко мне, левой рукой продолжая совершать пассы над панелью.

— Я вижу шар. Светящийся шар. Фонарь...

— Послушайте меня.

Копф повернулся.

— Сейчас я буду говорить, а вы слушать. Если после этого останутся вопросы, я на них отвечу, может быть. Но их не будет. Я могу начинать?

Тёмные, почти чёрные глаза Копфа блестели в полутьме. Сергеев коротко кивнул.

И Копф умолк. Его руки в прежнем темпе скользили по панели, и так же быстро сменялись образы на висящем в пустоте дисплее — теперь, подойдя ближе, Сергеев мог почти целиком рассмотреть каждое изображение за миг до того, как оно расплывалось и складывалось в следующее. Часть из них была таблицами, диаграммами без подписей, двухмерными светящимися рисунками, похожими на инженерные чертежи. Другая часть — фотографии, короткие видеозаписи, на которых мелькали незнакомые фигуры и лица. Или знакомые. Сергеев всматривался, но никак не мог понять. Это тоже было по-своему новое чувство — пытаться связать происходящее с уже произошедшим. Взрыв на площади незадолго до окончания комендантского часа, расследование военной полиции, которое та почти сразу свалила на их с Ксэ и Лито плечи, террористическая атака на участок, потом поездка в бедные кварталы, где всех троих чуть не растерзали ай-джирцы — перепуганные до смерти в ожидании карательной экспедиции за нападение на полицию. Одиноко стоящая среди руин штаб-квартира "Сабрекорп", ощетинившийся охранной автоматикой холл. Перенаселённые подвальные ночлежки той же "Сабрекорп", куда Ксэ отправилась одна в поисках улик, а потом чудом не погибла при взрыве. Ещё одно нападение, теперь на кхейрскую больницу, и вновь Ксэ что-то скрывала, преследуя свои цели. Стоило усилий вызвать её на откровенность, но и это мало что прояснило. Прошло две недели, по радио объявляют об опасности авиаударов, полицейское управление перешло на осадное положение, предвидя новые этнические беспорядки, но Ксэ продолжила собственное расследование, становясь всё более замкнутой, странной даже по её меркам. Потом они выехали по сигналу тревоги из штаба "Сабрекорп"... И здесь начиналась странность. Этот мир и тот, что сверкал под пальцами Копфа, были как будто совсем непохожими — у него это была даже не реальность, а скопление фантастических картинок, очень натуральных и убедительных, пёстрых, разнородных. И всё же было в них что-то знакомое, общая черта для всех. Та, которую Сергеев никогда не видел, но сто раз слышал, каким именем её называют.

Он перевёл взгляд на середину зала и новыми глазами взглянул на неё. "Сфера".

— Мне иногда кажется, что вы сами всё чувствуете.

Тон Копфа стал как будто более расслабленным. Он заговорил, но Сергеев всё не отводил взгляд от Сферы. Она на самом деле была не совсем белой, а сверкала оранжевыми, золотыми, серебристыми искрами.

— Желание людей быть вместе. Раса, нация, класс, семья, дружба или сексуальная связь — что если это не стремление стать индивидуально сильнее через единство, а стремление быть едиными? Безусловное. В таком случае, может, и весь мир жаждет объединиться в один Большой Взрыв?.. — Показалось, или этот человек вправду улыбнулся? — Но вас это не касается. Вас всего десять.

Голографический экран внезапно расширился, заполнив всё пространство перед Сферой. Хоровод разрозненных картинок прекратился, остановившись на одной. Портрет девушки крупным планом, профиль, длинные рыжие волосы, редкие зёрна веснушек на бледном лице.

— Это Брита. Цвет — зелёный. Не импульсивная, но беспокойная, держит все тревоги в себе. Умеет глубоко чувствовать, но слишком увлекается, превращает одну мысль или человека в манию и не может остановиться. Не уверена в себе, но готова жертвовать и брать ответственность.

— Аннет Ивейн...

"Брита". Та самая террористка, напавшая на участок. Копф говорил так ровно, так уверенно, что действительно не хотелось задавать вопросов.

— Уинстон Бёрнс. Цвет — коричневый.

Картинка сменилась. Мужчина лет пятидесяти с чёрными с проседью волосами и слезящимися серыми глазами навыкате. Сидит у бетонной стены, одетый в грязную брезентовую куртку, и смотрит вдаль.

— Человек веры. Не имеет чёткого мнения по многим вопросам, но то, во что верит, защищает в железной решимостью. Лишаясь ориентира, впадает в тяжёлую депрессию, поэтому подсознательно всегда ищет новый.

Несмотря на сияние Сферы, глаза Сергеева постепенно привыкали к темноте. Теперь он видел, что зал был как бы накрыт высоким куполом из чёрного стекла. Отходящие от площадки мостики вели не к выходу, а к узким винтовым лестницам на ещё одну площадку ниже ярусом, которую было едва видно во тьме.

— Ула Кахуна. Цвет — оранжевый.

Смуглая девочка лет шестнадцати в кислотно-оранжевом спортивном костюме, с огромными чёрными глазами и хвостом угольных волос. Ула, смертница с площади.

— Легкомысленна, больше любит рассуждать на отвлечённые темы, чем принимать конкретные решения. Одновременно любит и боится контактировать с людьми. Имеет творческий талант, но стесняется его.

Сергеев никогда до этого не видел её такой — живой, целой, улыбающейся. В жизни она бы мне понравилась, подумал он. Несмотря на всю "легкомысленность" и "страх контактировать с людьми". В начале расследования Ксэ разрабатывала версию о теракте, но постепенно аргументов в её пользу стало меньше, а сейчас, увидев эту девочку такой, застенчиво глядящей мимо камеры, без кровавой дыры в груди, Сергеев совсем в это не верил.

На экране тем временем появился знакомый профиль — нос с горбинкой, длинные светлые волосы, нарочито лукавый взгляд в звёздочках "гусиных лапок" у глаз.

— Александр Люк, цвет — синий. Готов на всё, чтобы возвыситься. Недостаток природной усидчивости компенсирует уверенностью в себе и силой убеждения. Любит планировать всё заранее, но способен и на авантюры. Невысокого мнения о собственных талантах, хотя обычно склонен демонстрировать обратное.

Копф выдавал информацию зловеще монотонно, как справочный автомат, не читая, — а если и читал, Сергееву так и не удалось найти на экране ни одной буквы или цифры.

— Бригитта Гарнье, "Невада". Цвет — лиловый. Умна и способна, но лишена жизненных ориентиров. Долгое время полагалась во всём на собственные естественные способности и из-за этого потеряла интерес к карьере или образованию, начала охотиться за острыми ощущениями. Отвергает любые обязательства и старается не привязываться к людям... Андреш Новак, "Блайт". Любит простоту и порядок. Предан близким людям, не любит оставаться один. Увлекается техническими новинками, хотя в целом довольно консервативен, зачастую противится переменам в жизни. Не боится смерти, но беспокоится об отношении к нему окружающих.

Теперь эти двое. Копф, казалось, подряд называл всех участников событий последних недель. На фотографии крупным планом леди-хакер была ровно такой, какой её себе представлял Сергеев — очевидно умной, но не как Люк, без показного превосходства над всем и вся, скорее, что-то из разряда "женщина-загадка". И её мужчина, в глазах которого не было заметно и следа перечисленных положительных качеств.

— Ксэ. Цвет — голубой... а вот, кстати, и она.

На миг возникшее на экране изображение Ксэ дрогнуло и пропало. На его месте проступила сетка из нескольких десятков квадратов-окон. Копф нажал на одно, и оно расширилось на половину дисплея: полутёмное помещение, разделённое надвое металлическим турникетом, военные в оранжевой униформе, смотрящие наружу из бронированной будки, длинный силуэт, склонившийся над пультом идентификации перед турникетом.

— Вот и она, — повторил Копф. — Она тоже чувствует её, как прежде чувствовали восемь других. А вы, Константин Сергеев?

Дверь пропускного пункта щёлкнула за спиной. На несколько секунд стало темно. Потом зрачки расширились, впитали темноту, как раньше — свет, и вокруг прояснилось. Пешеходная дорожка посреди широкого неосвещённого двора вела прямо, а затем направо, где высилась угловатая громада основного комплекса.

"Основной завод TransAlum, дочерней компании "Сабрекорп", производящей алюминиевые корпуса для военной и космической промышленности. Режимный объект с ограниченным доступом, подотчётный только Минобороны".

Кто-то говорил с Ксэ изнутри, сообщал факты, пытался достучаться до разума, но Ксэ не понимала. Она прошла сквозь ворота ("Доступ — 3b, действителен 1 час 12 минут" — высветилось на пульте) и оказалась на ночной аллее в тусклом таинственном свете. Крохотная голубая звёздочка зажглась впереди и вела за собой, медленно уплывая дальше по дороге. Ксэ шла плавно, зачарованно, вытянув ладонь вперёд, будто желая ухватить ускользающую неоновую искру. Под ногами сквозь подошвы сапог чувствовался прохладный, шершавый асфальт с сыпучей мелкой пылью между вросшими в него камушками гравия. Двор пах дождём и убитой землёй — тонкий, терпкий, щекочущий ноздри аромат.

Ксэ завернула за угол, на пятачок перед входом в здание — и искра действительно стала рукой. Длинное хрупкое запястье словно сложилось прямо в воздухе из звёздного песка, отливая той же голубизной, что и огонёк, из которого родилось. Ксэ потянулась за ним — но оно вновь отступило, приглашая её внутрь. Когда Ксэ вошла в здание фабрики — огромное, гулкое, как концертный зал без сидений — запястье выросло до локтя, одетого в широкий заострённые на конце рукав с вышитым растительным узором. Ещё пятнадцать, двадцать шагов — и по тёмному залу уже шла высокая, стройная женщина с шеей ещё длиннее, чем у Ксэ, с извивающимися от ключиц до подбородка украшениями из тёмного матового металла. Женщина шла вполоборота, своими глубокими глазами глядя в глаза Ксэ. Её расшитое платье было облегающим до талии и от плеча до локтя, свободным ниже, шаг — лёгким, пружинистым. Ксэ посмотрела вниз и увидела, что на ней не было обуви, и она аккуратно касалась четырьмя пальцами земли, прежде чем сделать следующий шаг. Она всё так же в приветственном жесте протягивала руку, не улыбалась — но просто излучала радость, и гостеприимство, и доверие. Ксэ какое-то время просто следовала за ней, не открывая глаз, изучая её тончайшие нежные губы, покрытую редкими короткими волосками голову, крутые надбровные дуги — как у неё самой, но другое.

Когда же она наконец посмотрела вокруг, всё искрилось голубым светом. Широкий парадный коридор со сводчатыми потолками, разноцветной мозаикой на полу, стенами с огромными алыми флагами и выступающими гранёными колоннами — каждая деталь в полупрозрачной бледно-синей дымке, точно на балу призраков. Женщина вела Ксэ дальше по коридору, по каменным ступеням и коврам из тонкой упругой ткани, так приятно отдававшейся в ногах сквозь подошвы ботинок. Из ответвлений коридора её приветствовали другие мужчины и женщины — в платьях, камзолах с вырезом, туниках, высоких шляпах. Воины и ремесленники, жрецы и придворные — все знали, куда она направляется. Ксэ тоже знала, и от этого грудь наполнялась щемящим нетерпением. Где-то далеко, в тусклом эхо этого невероятного мира, тот самый некто внутри Ксэ объяснял и показывал что-то другим людям, снова говорил про "3b", но слова на неизвестном языке таяли в тумане, уступая место сиянию роскошного дворца. Широкий коридор привёл к огромному пустому пространству, где стены терялись в темноте, и лишь светящаяся словно сама по себе дорога шла над пропастью к сказочному золотому фасаду. Женщина в платье уже не вела за собой — она шла рядом, всё ускоряя шаг, и глаза её пылали. Копф и Сергеев смотрели, меняя ракурсы камер, как Ксэ переходит с одного этажа фабрики на другой, по коридорам и переборкам между цехами, а сама она видела звёздный пост ко входу в волшебный чертог. Створки дверей переливались перламутровой белизной, как две половинки луны. Ксэ шагала, подняв голову, забывая даже регулировать сердцебиение, смотря в одну точку перед собой.

И вдруг всё остановилось. Поблёкли краски, пошёл рябью колдовской туман. Издали стали долетать голоса, всё громче и громче, вторгаясь в золотую вселенную, заставляя её трескаться и отваливаться кусками, как старая штукатурка. Ксэ растерянно оглядывалась по сторонам, наблюдая, как рушатся сверкающие колонны и полупрозрачные плиты моста.

— Я повторяю, не положено. Отделение оборонпромышленности, допуск по решению командующего.

Перед Ксэ стояло странное существо. Она даже не пыталась понять, сколько у существа конечностей, и из чего сделан полукруглый нарост на голове. Позади маячили трое точно таких же, приземистых, ощетинившихся, глядящих своими маленькими чёрными глазами. Найра.

— И уберите свой пропуск. "3b", не "3b" — неважно, здесь военный объект. Чего стоите?

В протянутой вперёд руке Ксэ держала матовую синюю карточку. Сейчас она непонимающе посмотрела на неё, разжала ладонь — карточка с дребезжанием упала на пол. Перевела взгляд на четырёх существ, обратно на руку. Сердце билось как сумасшедшее, но Ксэ не пыталась совладать с ним — оно гнало кровь вперёд, разогревая тело, скручивая мышцы тугим узлом. Тело было готово.

— Вы долго ещё будете зд...

Начальник охраны видел, как Ксэ группируется для прыжка, как отставляет назад опорную ногу, как делает последний глубокий вдох ртом, показывая маленькие треугольные зубы. На то, чтобы что-то воспринять или сделать, времени не хватило. Сергееву первые несколько движений Ксэ показались смазанными линиями на экране. Она молнией скользнула к стоящему впереди солдату, взмахнула рукой, меняя направление, и мгновение спустя оказалась за спиной левого военного из заднего ряда. Передний схватился за горло, зажимая три глубокие кровоточащие царапины. Голова второго застыла между ладонями Ксэ, провернулась на девяносто градусов и повисла. Ксэ подхватила обмякшее тело, развернула и толкнула в сторону третьего. От неожиданности он вытянул руки вперёд, пытаясь отшвырнуть труп прочь. Ксэ успела быстрее. Когтистый указательный палец наполовину вошёл в правую глазницу и тут же вышел обратно вместе с комком густой крови. Два солдата, будто обнявшись, вместе осели на пол, а Ксэ уже припала к земле и откатилась назад, уходя от автоматной очереди. Пули зажужжали, отскакивая от пола. Ксэ перевернулась и вскочила на четвереньки, упершись руками в землю. Двое посмотрели друг другу в глаза — замершая за секунду до прыжка женщина с оскаленным ртом, изогнутой дугой шеей, и последний оставшийся в живых солдат, держащий её на прицеле. Ксэ рванулась, как будто хотела прыгнуть вперёд, но в последний момент скакнула влево, и следующая очередь не догнала её, лишь слегка задела ногу. А Ксэ уже встала прямо, оттолкнулась здоровой ногой и на этот раз прыгнула по-настоящему. За миг до того, как солдат снова нажал на курок, Ксэ приземлилась в шаге от него, ухватила ствол оружия и отвела его в сторону, а другой рукой закрыла лицо бойца. Автомат зашёлся панической очередью, растрачивая остатки боезапаса и заглушая булькающий крик солдата. Затем под давлением ладони Ксэ его шея хрустнула, голова безжизненно замоталась по спине. Выстрелы умолкли, тело упало наземь. Всё было кончено.

Ни разу не взглянув на убитых, Ксэ нашарила глазами путь дальше и побежала, припадая к земле, высоко вскидывая длинные пружинистые ноги. Из пулевой царапины сочилась кровь, но рана, казалось, совсем не затрудняла бег. Ксэ промчалась мимо нескольких камер подряд и оказалась перед широкой дверью с двумя башенками по бокам. Потревоженная выстрелами охрана кричала что-то из расположенных на высоте трёх метров бойниц, но Ксэ не остановилась, пробежала вперёд и ударилась в закрывшиеся прямо перед неё створки двери. Охрана открыла огонь. Ксэ прижалась к стене левой башенки, уходя с линии огня, а потом, не давая стрелкам из правой времени опомниться, подняла руку, ухватилась когтистыми пальцами за край бойницы, подпрыгнула и с переворотом назад влетела внутрь. Новые выстрелы, разорвавший динамики истошный крик и глухая пропасть тишины за ним. Правые стрелки затихли. Ксэ медленным шаркающим шагом вышла на свет по другую сторону двери. На левом боку темнело пятно голубой крови, а по всему телу жирными кляксами и разводами была размазана кровь красная. Невероятно увеличившиеся кисти рук, с которых стекали багровые струйки, были как будто в тягость Ксэ — болтались внизу, словно две округлые гири. Ксэ дошла до середины кадра — вокруг в полумраке высились массивные зачехлённые станки, — остановилась и вдруг подняла голову к объективу. Глаза с расширившимися до предела зрачками остановились на камере. Ощерившийся мелкими зубами рот открывался и закрывался в такт дыханию; на краях губ пузырилась розовая пена. Сергеев смотрел на неё — и вместо оскалившегося хищника неожиданно для себя видел что-то жалостное, потерянное, беспомощное. Что-то, чего никогда не было в "прошлой" Ксэ. Это была не "прошлая" Ксэ. Она медленно опустила голову и побрела дальше, сгорбившись как будто под тяжестью когтистых рук. На месте, где она стояла, осталась лужица лазурной крови.

— Я думаю, добавлять ничего не нужно. Это Ксэ.

Копф свернул экран с камерами наблюдения и встал перед пультом, сложив руки на груди.

— Она... идёт сюда? Почему вы позволили...

— Да, сюда. И да, я знал, что всё так и будет. Разве что дверь не должна была так рано закрыться, жаль. Но нам — вам — нечего бояться. Она просто хочет стать единой, как другие. Как, например, Ио.

Дисплей перед Сферой зажёгся снова. Это была одна из обнародованных ДКП фотографий — девушка, разгромившая штаб-квартиру "Стап" и чуть не сделавшая то же со штабом ДКП. Хрупкое северное телосложение, белёсые брови, дикие воспалённые глаза.

— Цвет — белый. Импульсивна, склонна к самобичеванию. Так и не смогла сформировать стойкие взаимоотношения с реальностью, поэтому живёт на стыке нескольких вымышленных миров. Не уживается с людьми, но боится одиночества, которое компенсирует с помощью своей феноменальной памяти — погружаясь в воспоминания о лучших моментах жизни.

Копф как будто вошёл во вкус — не зачитывал, а декламировал, вкладывая смысл в каждое слово.

— Консуэло Нансен, цвет — жёлтый.

Сергеев замер. Изящный изгиб верхней губы в розовой помаде, маленький, немного вздёрнутый нос, отливающие естественным смуглым оттенком скулы, тёплые серые глаза под густыми бровями, разметавшаяся по лбу светлая чёлка. Консуэло Нансен, цвет — жёлтый.

— Рассеянна, но старательна до маниакальности. Не принимает тёмные стороны жизни, предпочитая прятать их на второй план сознания. Всегда напряжена, поэтому иногда кажется холодной, несмотря на искренность и доброту. Не умеет справляться с отрицательным опытом жизни, поэтому всё больше замыкается в себе... Константин Сергеев.

Сергеев вздрогнул и повернул голову.

— ...Да?

— Это конец списка. Остались только вы.

Экран погас. Копф отошёл от пульта и повернулся к Сергееву, снова став чёрной тенью на фоне сияющей Сферы.

— Все они — избранные. Все стремятся к единству, тем или иным образом, даже если сами этого не осознают. Все готовы предложить себя ему и через это возвыситься. Доброта, находчивость, храбрость, милосердие, забота, твёрдость, прагматичность, преданность — всё это у них есть, и всё станет их общим. А что есть у вас? Чем вы гордитесь в этой жизни, если ничего в ней не меняете, никуда не стремитесь? Если я залезу к вам в голову и расскажу всю историю, от начала до конца, от взрыва на площади до момента, когда вас привезли сюда — где в этой истории будете вы? Что вы изменили в ходе событий, что сделали, чтобы вас запомнили? А если ничего, то зачем вы единству? Чего вы стоите, Константин Сергеев? Костик.

Костик.

Мне было тринадцать лет. Подготовка к первым школьным экзаменам, растущее тело и фонтан новых впечатлений, почти каждый день, в глаза, уши, нос и рот. Я уже научился охотиться на них, тихо выслеживать и так же тихо добывать, так, что никто вокруг не замечал. Так тихо, что я сам иногда забывал, было это или нет, и нужно было повторять всё заново, чтобы понять: да, было.

"Костик" — так называла меня она одна. Я был слишком серьёзным для своих лет, все остальные предпочитали фамилию или полное имя, как бы странно это ни звучало иногда.

В то лето я поехал в первый и последний в своей жизни летний лагерь — дорогую резервацию для не пригодившихся на воле детей. Со всех сторон была вялая ростовская степь, и узники сонно убивали время у искусственного пруда, без особого энтузиазма прерываясь на еду и добровольно-принудительные мероприятия, а вечером переползая на гремящую плохой музыкой дискотеку. В таких условиях я продолжал свою бесшумную охоту, не ввязываясь в драки, не загорая и не танцуя. А вокруг действительно было, на что охотиться. Вся эта согнанная в замкнутое пространство толпа подростков копошилась, сражалась, плакала, курила на заднем дворе — сборный салат событий и эмоций, которые я проживал вместе с ними, напрямую ни в чём не участвуя.

И там была она. Вожатка Ира, спящая в соседней с общей спальной подсобке. С широкой рельефной спиной и каре чёрных волос. На выход одевающая белую сорочку, но в корпусе вечно ходящая в футболке на голое тело с тревожаще выступающими из-под неё сосками. Называющая меня не "Сергеев", как весь остальной отряд и вторая вожатая Маша, а "Костик".

Я, конечно, тогда уже прочитал много книг и многое знал, хотя и не всегда мог перенести это в реальную жизнь. И не собирался выходить из своей роли наблюдателя, и поначалу не выходил. Она просто чаще болтала с Костиком, и ходила в столовую с Костиком, даже однажды вытащила танцевать под песню Мадонны на дискотеке. Всё происходило очень невинно и очень просто, но я с каждым разом, с каждой её улыбкой или добрым словом, всё чаще дышал. И постепенно забывал всё, чему учила меня жизнь до сих пор. Вместо объедков чужих чувств я возжелал одно, но своё собственное — и всё ещё не осознавал, что это случилось, ходил и улыбался, как прежде. Шёл двенадцатый день моего сна, когда я постучался в её подсобку, отдать взятую три дня назад книгу — она, студент-литературовед, завалила меня томами с неизвестными именами и странными названиями. Никто не ответил. Латунная ручка двери даже на вид пахла медью. Я вытер потную ладонь о штаны, провернул ручку и вошёл.

На первый взгляд комната была пуста. На стоящем слева, у окна, письменном столе высилась стопка книг. Справа к стене прислонился полупустой кулер с водой. Кровать была отгорожена от входа старым шифоньером и холодильником. Я прошёл дальше, обходя преграду.

— А, Костик.

Она оторвалась от поцелуя и сказала это — спокойно, как обычно. Она лежала спиной ко мне. На ней были её любимая футболка и чёрные трусики — шорты валялись смятые в углу кровати, как будто их пинали ногами.

Её взгляд упал на книгу у меня в руке.

— А. Оставь на столе, пожалуйста. Я занята.

Застывший над ней мужчина поглядел на меня без дружелюбия. Я развернулся, положил книгу на стол и молча вышел.

И вернулся в свою нору.

Сергеев открыл глаза. Сколько раз он прокручивал те две недели в памяти, перебирая все "почему" и "если бы". Сколько раз казалось, что этот "Костик" ушёл навсегда, растворился в цветной мешанине памяти, но он всегда возвращался и напоминал, кто такой Константин Сергеев на самом деле. Конечно, не с вожатой Иры всё началось, всё всегда было так, просто тогда ситуация очень чётко определилась. Участь "Костика" — наблюдать, как другие получают всё, впитывать это в себя и никогда не отдавать назад. И делать свою работу, может быть, но тоже как наблюдатель. Из "Костиков" получаются хорошие служащие, хорошие подчинённые. Иметь свои желания — это для других. Отстаивать свою точку зрения перед начальством, подавать на повышение, признаваться любимой женщине — всё для других. "Дайте мне рычаг, и я переверну мир" — для других. Для других.

Взгляд Сергеева упал на зависшую в металлической оправе Сферу. Значит, вот что все вокруг так хотят заполучить. Даже железная Ксэ — я видел её реакцию, это искренне. Для неё действительно не было ничего важнее, чем продолжать разыскивать Сферу или что угодно с ней связанное. Я смотрю на неё сейчас и ничего не чувствую, а Ксэ как будто не могла долго существовать, не думая о ней. Как будто о части её самой.

— У них что-то забрали. У каждого. Что-то, без чего им стало сложно жить. А Сфера обещала вернуть. Вот и всё ваше единство.

Копф обернулся, большими глазами посмотрел на Сергеева и скривил губы в странной улыбке.

— А нужен я затем, чтобы смотреть и слушать. Это то, что я делаю лучше всего. Я — наблюдатель. Никто не видит и не знает больше, чем я.

— Совершенно верно, Константин Сергеев. Невероятно.

Копф и вправду выглядел удивлённым.

— Вы правы в каждом слове. Даже больше, чем я ожидал, хоть и настраивался на подобное. И именно поэтому вы здесь. Восемь из десяти уже на месте, девятая на подходе, но кому-то нужно знать правду и передать другим. Поэтому я расскажу вам всё, Константин Сергеев. Вопросов не останется.

Копф на самом деле улыбался. Сергеев не думал, что когда-нибудь увидит такое зрелище — его зрачки расширились от перевозбуждения, ноздри раздувались, а на губах играла не то чтобы улыбка, но какой-то торжествующий оскал.

Пульт за спиной Копфа протяжно пискнул. Копф обернулся и снова вытянул руки над панелью. На маленьком экране заплясали, сменяя друг друга, изображения с камер.

— Ч-что-о-о...

Сергеев отступил на шаг вправо, чтобы лучше видеть экран. Посередине, в уже знакомом ему внутреннем дворе перед фабрикой, виднелись четыре фигуры; от одной во все стороны расходились щупальца рыжих волос.

— Ч-что они здесь делают?..

Глава 10. Я знаю — это не так.

Сверкающее пасмурное небо. Непрерывный далёкий гул машин. Стекло зеркальных окон и холодный металл стола под подушечками пальцев. Терпкий, чуждый запах кофе и хрустящего слоёного теста. Душное тепло жилищ, резкие голоса и громкий смех. Открытость, близость, целующиеся пары в метро. Тёмные разводы машинного масла на обочине.

Поворот.

Мягкие потоки ткани. Воздушная небесно-голубая шуи-лэ, обволакивающая рыжевато-золотистая нэрка, загадочная и редкая, почти ощутимо солоноватая на вкус фиолетовая ?оэкыс. Напитанный сухим хрусталём искрящийся воздух, жёсткие, скользкие стеклянные плиты под ногами. Пьянящий водянистый сапфир в глазах женщины напротив, зыбкий янтарь почтения в других. Вечно зовущий и недоступный, желающий свободы и страшащийся её. Тысяча закрытых дверей. Безудержная, кипящая сила, порабощённая разумом.

Поворот.

Лёгкий танец сквозняка на обнажённой коже под порванной одеждой. Едва заметный запах сырости щекочет нос. Темнота. Неясные очертания пальцев на фоне чёрного потолка. Один, два, три, четыре, пять. Нет, четыре. Четыре пальца.

Раньше я думала так же, как они. Что ты и то, что тебя окружает, — не одно и то же. Что нужно бороться, искать себя, искать то, что тебе нужно, среди тысячи других вещей. И я тоже так думала. Они сходят с ума в поисках "настоящего", сжигают за собой мосты, надеясь встретить впереди что-то лучшее. И я тоже. Мешают сюда и любовь, и дружбу, и кровную ненависть, и простое желание тепла и покоя. И я мешала. Убивают и умирают за эту идею мира, чистого, как огранённый алмаз, мира без сломанных судеб и вечного чувства, что всё вокруг ненастоящее. И я умирала.

Теперь я знаю — это не так. Я всё вспомнила. Всю жизнь я шла, не слишком быстро, не слишком медленно. И, сколько поворотов ни делала, дорога оставалась той же. "Латте маккиато", "?оэкыс" — одинаково смутно знакомые, но загадочные, завораживающие слова.

Настроив глаза, успокоив сердце, я села на полу и тут же, в порыве нахлынувшей силы, не помогая себе руками, вскочила на ноги. Только не спешить. Я никогда не чувствовала себя так хорошо — больше никаких ограничений, которые раньше мне и в голову не приходило оспаривать. Раньше я ходила прямо, вытянув изящный изгиб позвоночника в бесполезную струну. Я носила облегающую одежду и пила коктейли из овощей, за неимением лучшего. Я говорила на языке, полном неудобных носовых и межзубных звуков. Но самое главное — я буду делать всё это и дальше. Отныне. Теперь я помню практически всё, с самой первой минуты жизни, но последние события словно выжгло из памяти. Это должно было быть что-то хорошее — ведь после него всё встало на свои места. Эта кровь на моих руках, и сладкая соль на языке — я сражалась. И я даже знаю, за что — за то, что мне теперь уже не нужно. Я сражалась за себя. Мне казалось, что один мир, один поворот — правильный, а другой — нет; что со мной или со всем вокруг что-то не в порядке, что нужно бежать, торопиться, менять, страдать от того, что каждый окружающий предмет напоминает о моей собственной чуждости. Теперь я знаю. Стальная решётка, на которой я только что лежала, вдруг показалась такой уютной. Я присела на корточки, а потом растянулась на ней во весь рост, разминая сладко ноющие мышцы. Как сладко наконец никуда не спешить. Я лежу здесь, в тёмной комнате, в которую до сих пор не помню, как попала. И в то же время — я иду. Не слишком быстро, не слишком медленно. Куда и шла всегда.

— Это всё. Вопросы?

С тех пор, кажется, прошла уже вечность. Копф произнёс эти слова холодно, сжато, как всё остальное, и уже молча углубился в свою работу. За это время к нему дважды, поднявшись по лестнице и без страха пройдя по узкому мостику, подходил мужчина в таком же чёрном деловом костюме, с таким же отсутствующим взглядом и короткой стрижкой охранника. Они шёпотом обменивались короткими фразами, после чего мужчина в костюме уходил, а Копф возвращался к своей работе, снова и снова пролистывая неуловимо сменяющиеся картинки на трёхмерном экране, разворачивая и изменяя графики сложными пассами над панелью. А Сергеев стоял рядом, ни о чём не думая, не желая больше о чём-либо думать. Действительно, история была окончена. Прошло пятнадцать, двадцать минут с тех пор, как Копф замолчал — неважно. Ничто не менялось. Точка, которую он поставил, прибила Сергеева к полу, как гвоздь к распятию.

— Как вы надеетесь заполучить остальных?

— Тем же способом, который я изначально готовил для Ксэ.

Копф, кажется, не удивился, что у Сергеева всё же остались вопросы. Ритм его движений не изменился, голос остался ровным и уверенным — ничего общего с тем, когда он впервые увидел на экране тёмные фигуры Бригитты Гарнье, Аннет Ивейн, Андреша Новака, Александра Люка...

— Чем ближе они к очагу искажения, тем сильнее он на них влияет. Он не только провоцирует изменения в окружающем мире, но и заставляет... нужных людей вспоминать и чувствовать новое. В крупных дозах это влечёт за собой весьма резкую реакцию. Возможно, вы с ней уже сталкивались.

Сергеев вспомнил толпу на площади у дымящегося вестибюля метро, некоторые спокойные, но другие — с отчаянием, горем на лицах что тогда было удобно списать на посттравматический синдром, но теперь... И сам Сергеев — он даже не был на станции, но эта волна обрушилась на него всей своей мощью, сначала недоумением, затем болью и в конце концов крепким чёрным сном. Да, подумал Сергеев, я хорошо делаю своё дело — всё вижу и всё замечаю, при этом ничего не понимая в происходящем.

— Они подойдут ближе, и с ними случится то же, но во много крат сильнее. Вам я тоже не советую до времени выходить за внутренний купол.

Сфокусировав зрение, Сергеев с трудом различил прозрачную преграду, накрывавшую колпаком всю площадку и заканчивающуюся где-то на полпути к лестницам. Мужчина в костюме проходил сквозь купол, как будто того не существовало — ни трещин, ни ряби, как на силовых полях в фантастических фильмах.

— И они все умрут?..

— Ну что же вы. Не называйте это так после всего, что я рассказал. Да, скорее всего, они не выдержат конфликта разнородной информации у себя в голове и тем или иным образом попадут в "буфер". А потом, когда всё будет готово, когда вы все окажетесь там сами по себе, без нашей помощи — тогда ваши связи сойдутся в одно, и...

— А если нет?

Копф нахмурился.

— Тогда придётся прибегнуть к особым мерам. Если честно, я надеялся, что "ретранслятора" на "Объекте S-2" будет достаточно. Это всего лишь небольшой генератор портала в "буфер", жалкое подобие истинной Сферы, которое должно было привлечь вас на объект. Но что-то пошло не так... интересно...

Его пальцы на момент замерли, а затем снова заплясали в воздухе. Позади послышался шорох. Прежде, чем Копф успел обернуться, Сергеев замахнулся и ударил наотмашь, целясь в висок.

— Константин Сергеев... Я разочарован.

Сергеев изумлённо смотрел в пространство перед собой. Удар прошёл мимо, а Копф не двинулся с места и всё так же стоял перед панелью управления.

— Не потому, что вы не знали о чипах, исключающих нас из физической плоскости вашего мира — этого вы знать не могли. Но всё ещё пытаться мне навредить... зачем? Я же всё вам объяснил...

— Вы! Уже столько людей пустили под нож из-за этой вашей... да какая разница, как всё это называть, смысл один — убийство. И со мной тоже... со мной...

— Я уже говорил, это не "убийство". Где вы были, когда я объяснял?.. Хотя это неважно — вам нужно было услышать, и вы услышали. Понимать — не ваша проблема. И — да, вы тоже окажетесь там, вместе со всеми.

Сергеев уже бежал к ближайшему мостику. Ноги были ватными после снотворного, но главное — голова: в ней всё смешалось, смялось в большой грязный ком, осталось одно — драться или бежать, или...

— Возвращайтесь сюда.

Из тона Копфа исчезли остатки иронии. Кажется, он больше не считал происходящее забавным.

— И разбейтесь хоть в лепёшку, только мне не мешайте.

Сергеев медленно поднялся на ноги; по голове трещинами расходилась боль, в висках стучала кровь. Прозрачный купол стоял всё там же — ни пятна, ни царапины. Внезапно Сергеева пронзило пониманием, словно ещё одной вспышкой боли.

— Вы ведь этого и хотите, так? Чтобы я расшибся тут сам по себе, чтобы не пришлось марать руки?

— Нет, конечно. Вы в куполе, здесь безопаснее, чем снаружи. Да и вы — не самый тяжёлый случай, если сравнить с другими. Вы знаете, почему я изначально не рассматривал Ксэ как угрозу нашему плану? Она сильно отличается от вас и всех остальных, как вы могли заметить. Мыслит она тоже по-другому — не разрозненными объектами и понятиями, а комплексными образами, перетекающими друг в друга. Её мозг не может, как ваш, умело заменять "неугодные" элементы подходящими по обстановке . Поэтому она некоторое время не реагировала на искажения, а затем рывком качнулась в сторону иллюзорного мира, заменив им реальный. Не могу даже представить, какое влияние окажет на неё близость к очагу, но это будет явно что-то положительное для нашей миссии.

Сергеев вяло дошаркал до Копфа, встал у неё за спиной и потухшими глазами наблюдал за движением точек и линий по глади панели.

— Вы постоянно говорите "мы"... Кто вы такие?

Копф, кажется, впервые за полчаса оторвался от пульта и пристально посмотрел на Сергеева.

— Видите ли. Я, как и вы, всего лишь часть системы. Я — это Мы, а мы — это Он. Создатель.

— А вам не кажется, что мы просто...

Вдох.

-...было пройти через подсобные помещения.

— А вы знаете вход? И вообще, ...

Выдох.

-...больше интересует то, что мы только что видели. Кто мог сделать такое с охраной? Их как будто дикие звери задрали.

— Дикие звери...

Вдох.

Дыхание мешало слушать. Голоса были очень далеко, что-то разобрать можно было, только изо всех сил напрягая слух, концентрируя внимание. На таком уровни восприятия кровь в ушах шумела вечным фоном, а шипящий прибой вдохов и выдохов заглушал всё.

Голоса тем временем утихли. Некоторое время не было слышно ничего, и внимание начало рассеиваться — на летающие вверху пылинки, холодный металл решётки за спиной. А потом издалека вдруг послышалось их собственное дыхание. Они проходили внизу.

— Кажется, развилка.

Было так пусто. Я смотрела на Бриту, Блая, Люка и видела саму себя — серую, измученную, пустую. Когда мы поднялись на поверхность по полуразрушенной лаборатории, мы просто очень устали. Потом был новый, ещё более неузнаваемым Иэле, и на его фоне — Брита с двумя безднами вместо глаз. Может, это она нас заразила, пока вела вперёд среди зияющих руин. Она сказала, что Сфера собирает души. Что душа Лито улетела во-о-он туда. Не затем ли она нас повела, чтобы добыть душу для себя взамен потерянной, заполнить эти пропасти-глаза?.. Я начинаю рассуждать, как она — сбивчиво, нервно, как будто у меня тик, как будто я грызу ногти, а я не грызу ногти, я только облизываю губы, но какая, к чёрту, разница...

Вот, вот оно. Я всё больше становлюсь похожей на неё. А от неё самой в то же время отдаляюсь. Как будто какой-то раздражающий элемент, чужеродное тело между мной и Бритой. Я начинаю чувствовать кожей то, о чём говорил Люк: она не наша. Не из моего круга, не из моего мира. И это не чёртова метафора, это вправду так. Теперь я во всё верю — в мультипроекции, параллельные миры, избирательную память, во весь малопонятный бред Люка, на деле оказавшийся правдой с начала до конца. Но ему самому я всё равно не доверяю. Пока мы шли по тёмным развалинам города — ни криков, ни шорохов, давно опустевшее царство песка и сорной травы — я чувствовала, как он медленно просачивается внутрь меня, как душный запах его парфюма, сквозь каждую пору. Глубоко, в послевкусии, есть что-то, что могло бы мне в нём понравиться. Но сейчас я только напитываюсь его осторожностью, выхолощенным острословием, недоверием, и начинаю ещё меньше доверять всем, и ему тоже. Я закрываюсь, закапываюсь, забиваюсь глубже в себя, чтобы больше не соединяться с ними, оставить место только для себя. Брита — холодная, отчаявшаяся, безумная, Люк — подлый, опасный, отвратительный. Остался только Блайт, мой дорогой, ненаглядный Блайт, мой рыцарь со сверкающей рукой. Он идёт рядом, притихший, несчастный, точь в точь побитый щенок. Мой нежный, мой терпеливый, сносящий все мои насмешки, все капризы. Один ты сейчас не пытаешься съесть меня живьём. Я вижу тебя, как на ладони, со всеми твоими беспокойствами и угрызениями, а ты меня — нет. Разве так не лучше? Чтобы только у одного была власть над этим диким потоком памяти, надо всем, что происходит, чтобы не вырывать эту власть друг у друга из рук, слабея с каждой минутой? Разве не лучше слить всё в одно?..

— Кажется, развилка.

Я обернулась на голос. Короткие чёрные волосы, бледно-лиловые глаза, шея и нежная ключица в вырезе футболки с выцветшим рисунком, полосатые туфли на платформе, руки в карманах расстёгнутой кожаной куртки. Сердце прошло ещё два шага по инерции и остановилось. Это она Невада. Она Невада, а я нет. Безымянные прядки зашевелились на висках. Они всегда хотят помочь, успокоить. Назову их Дженни и Марта, будет так здорово... Нет, нет, что это я, как Ио, начинаю давать им имена, разговаривать с ними, с самой собой, с Невадой, которая не я, что это я... Я схожу с ума. Лито, милая, я схожу с ума.

— Похоже на то. Я не уверен в своих знаниях планировки комплекса, но предпочёл бы лестницу вниз. Главная центрифуга расположена под землёй. Было бы разумно спуститься на нижний ярус. Но... м-м...

— Но?

Широкий полутёмный коридор вёл вперёд, переходя из цеха в цех, порой нависая над конвейерами и станками гулким железным мостиком. Первая развилка — шаткая с виду винтовая лестница, ведущая в черноту. Люк подошёл к краю лестничного колодца и пытался что-то рассмотреть внизу.

— В комплекс ведёт только один вход, не считая грузового подъезда сзади. Все остальные подземные сооружения относятся к фабрике, из них мы никуда добраться не сможем.

— Это ничего не меняет. Мы всегда можем вернуться обратно и пойти по другому пути.

— Нет. Надо разделиться.

Говорила Брита. Её первые слова за прошедшие два часа прозвучали резко, почти как приказ.

— Нам нельзя больше терять время. Сфера может снова уйти. Мы пойдём по двое, через 15 минут вернёмся сюда и сообщим, что нашли. Времени должно хватить. Невада, вы с Блайтом идите дальше по коридору, я с Люком спущусь вниз. Следите за временем.

Невада удивлённо смотрела на Бриту. Эти короткие указания. Настолько уверенные, настолько не в её стиле... Словно прямиком из её самой, Невады, уст, но ещё более властно, по-директорски, — что это она?..

— Разумно, — с сомнением в голосе ответил Люк. Разумно ли?.. Блайт неопределённо мотнул головой в сторону — не возражает. Невада вздохнула.

— Хорошо. Только не кричите, если что-то найдёте — здесь ещё может быть охрана.

— Разумеется. — Брита развернулась и чеканным, неестественным шагом направилась к лестнице; Люк двинулся следом.

— Ну что, пойдём?

Блайт хмуро посмотрел на Неваду, опустил глаза, зашагал вперёд. Невада в растерянности оглянулась. Что это я?..

Они давно уже ушли дальше, по своему пути, а их звуки потонули в звуке шагов Ксэ. Она сняла неудобные сапоги и шла босиком, чувствуя текстуру металла, бетона, цементной пыли под ногами. Это было приятно. Как и всё вокруг — знакомое и незнакомое, источающее цвет, запах, вкус, всегда неожиданное и волнующее на ощупь. Ксэ было всё равно, куда идти. И она пошла туда, где слышала голоса. От решётки до развилки с лестницей по прямой было всего несколько метров, но Ксэ долго блуждала по залам и коридорам, прежде чем пришла на место. В нём не было ничего примечательного — особенно сейчас, когда все ушли, и стало так тихо. Но Ксэ всё равно радовалась, что дошла. Она чувствовала себя новорожденным ребёнком с телом и навыками взрослого — и как же это было восхитительно, воздушно, невероятно. Она вышла на середину коридора, развела руки в сторону, покружилась на месте, будто в танце, запрокинула голову, втянула носом воздух...

И сложилась пополам от боли. Коридор пах жестокостью. Чьей-то ещё не пролитой кровью. Ползучим страхом смерти. И тут же воспоминания последних часов рванулись вперёд, заполняя чистый прежде взгляд: зубы, когти, солдаты, переломанные кости, горошины автоматных очередей, кровь на одежде, кровь на руках, кровь на языке, кровь, кровь, кровь. Ксэ опустилась на корточки и закрыла лицо руками. Но засохшие пятна крови были и на руках, и Ксэ упала на пол, дёргая головой то вправо, то влево, оскалившись, защищаясь от своей собственной памяти. Теперь вся память вернулась, вплоть до вот этого последнего обожженного кусочка, он-то и раздирал Ксэ изнутри. Я сражалась. Двадцать ударов, тридцать, пятьдесят — тело вышло из-под контроля, дрожало, корчилось, неспособное принять хлынувшей в него людоедской тьмы. Но всё же не так, как раньше. Что-то глубоко внутри не паниковало, не менялось с каждым порывом ветра. Ксэ лежала и ждала, пока всё успокоится. Пока оно, безымянное, не вернёт всё на место. Всё обязательно вернётся на место.

— Подожди.

Блайт шёл быстрее и быстрее, будто взвихряя всё вокруг — стены, пол, редкие лампы на потолке смазывались в одно пёстрое месиво, горячим воском перетекали одни в другие. Это, должно быть, происходило на самом деле. Неправильный, травмированный мир, столько раз менявшийся за последнее время, наконец разваливался на куски. Но Неваду это впервые не волновало. Блайт не просто шёл вперёд, он спасался бегством.

— Стой, говорю!..

Он остановился. Рябивший в глазах фон не замер вместе с ним, но замедлился, стекая вниз, как подтаявшее мороженое. Шаг за шагом, как будто робея, Невада подошла ближе.

— Что с тобой? Ты и двух слов не сказал, как... как всё случилось.

"А чё? Хочу и молчу, и помолчать нельзя. Вечно ты, Неви..."

Но он молчал.

— Я беспокоюсь. Ответь что-нибудь.

"Да ладно тебе, раскудахталась. Всё норм."

Он молчал. Невада тоже замолкла, опустила голову, зажмурилась, будто пытаясь сдержать слёзы. Выкрашенные в тёмно-синий короткие ногти впились в ладони. Через несколько секунд тишины Блайт медленно поднял взгляд — и тут же отступил назад от тяжёлого удара в челюсть. Невада тоже попятилась от отдачи, тряся ушибленной кистью.

— Вот, это больше на тебя похоже, — процедил Блайт, утирая с губ несуществующую кровь. — А то "бу-бу-бу", "бя-бя-бя", "что случилось", "что с тобой"...

Рот Блайта скривился в гримасе, и на нижней губе всё же проступила капелька крови. Невада выдохнула и улыбнулась.

— А это — на тебя.

Блайт хмыкнул, потом нахмурился, снова отвёл взгляд. Но уже не убегал.

— Они живы. Здесь. Я вообще не въезжаю, как это получилось, но они живы, и она здесь, в городе, и вообще...

— Да кто, кто?

Невада подошла и встала ближе. Калейдоскоп красок вокруг вздымался и падал, как морской прибой.

— Карри... и Рури. Они... они были со мной в Испании, я рассказывал, и я...

— Да, да, я знаю, что случилось, я всё видела.

— В-всё?.. Значит, совсем всё?..

Блайт в каком-то замешательстве смотрел на Неваду. И что-то в этом взгляде было не то.

— Ну... да, я думаю, всё... Когда ты вырубился на входе в подъезд, я видела...

Как будто он что-то скрывает, боится, что я могу узнать. Что-то неизвестное в этой лохматой наглой голове.

— Эта Карри, девушка Рури, — вы вместе гнались за лагаром, и её убили у тебя на глазах...

— Нет, блин, всё не так, всё было не так... это я их убил. Обоих. Мечом, представляешь? Не сразу, по очереди, но всё равно.

Невада сделала ещё шаг вперёд. Блайт выглядел таким беспомощным, таким несчастным, хотелось подойти и погладить, и подержать его голову у себя на груди, как всегда. Но он что-то скрывал.

— Ну что ты такое говоришь. Рури я сама застрелила, виновна, с поличным. А девушка... Тебе руку отрубили, придурок, как бы ты стал её спасать? Что ты мог сделать, скажи мне, а?

Последний шаг — и руки Невады легли Блайту на плечи.

— Ты...

Он почему-то снова был без рубашки — сквозь плащ чувствовалось тепло кожи.

— Ты ничего не видела.

Его губы криво усмехались, глаза чёрными блёстками горели исподлобья.

— Ты не видела, что там на самом деле было. Как я на неё смотрел. "Отбивать девчонок у друзей — нехорошо"? А какой мне Рури, к чёртовой матери, друг? Мне просто хотелось поиметь её, и поскорей, а этот негритос мешался. Вот и все дела.

Невада растерянно убрала руки с его плеч.

— И пошёл вместе с ней поэтому. Лагар должен был спуститься вниз через квартал, а там его напарники, и подмога, и вся музыка. И тогда бы только Рури сдох, а мы с Карри остались. А вышло... вот как вышло.

Невада стояла, с приоткрытым ртом, с застывшими стеклянными глазами.

— Ну, что не отвечаешь? Не ожидала, а? Думала, я там в войнушку играл?..

Блайт замолчал и стоял напротив, тяжело дыша. Невада подняла взгляд.

— Я знаю, что ты скрываешь.

— Ч-что?..

— Ты всё врёшь. Ты впервые в жизни мне врёшь. "Поиметь", говоришь? "Мешался"? Почему ты тогда не подкатил к Карри при первой возможности, а ждал "удобного случая"? Почему так колебался, когда отправлял Рури в ловушку? Почему вошёл в клуб вперёд Карри? Но главное... если всё так просто, то что ты так переживаешь? Не находишь себе покоя, убегаешь? А?

Блайт больше не улыбался — скалился, как загнанный в угол зверь.

— Ты любил её. По-настоящему. И его тоже, как лучшего друга. И ничего никогда не подстраивал. Просто так вышло, а ты и напридумывал себе не пойми чего. А когда сбежал, обчистив сейф и оружейную "флэри", Рури тоже поверил, что ты во всём виноват. Вот и все дела.

Коридор с бешеной скоростью вращался вокруг. Кружилась голова.

— Это правда.

Невада снова с надеждой подняла глаза. Не было больше этой глупой радости — всегда быть правой, всегда быть умней. Всё к чертям, только бы...

— Но тогда... при чём тут ты, Неви?

Снова этот его взгляд. Невада вздрогнула всем телом и отступила на шаг назад.

— Кто ты вообще такая? Есть я, есть дохлый Рури, есть Карри... живая Карри. А кто ты такая? Что ты делаешь в моём мире?

Копф размахивал руками вокруг, заходясь в фанатичном восторге.

— Представьте на миг, что есть вещи важнее ваших личных проблем. Нет, беспокойтесь о них, сколько хотите, просто... есть ваши заботы, раздутые, вечно меняющиеся по прихоти случая, эфемерные... А есть... Совершенство.

— Здесь ответвление.

Брита повернула голову и искоса поглядела назад.

— Я проверила. Опечатанная дверь.

Когда?.. Я, кажется, всё это время шёл прямо за ней?.. — подумал Люк, но промолчал. Почти полная темнота вокруг подсознательно заставляла ступать тише, говорить вполголоса или не говорить совсем. Оплетённые трубами, уставленные баллонами и канистрами подвальные помещения одно за другим оставались позади.

— Это странно.

Где-то на полпути к "Объекту S-1" Брита оторвала кружевную оборку с платья, и теперь при каждом шаге были видны ноги в стёртых от долгой ходьбы мягких балетных тапочках.

— Вы утверждаете, что много раз здесь были. Что построили этот комплекс. Но не знаете, куда нам свернуть на развилке.

Что за подозрения? У меня самого никакого желания не было отправляться в этот тёмный подвал. Я просто не помню, я...

— Всё вокруг меняется, вы сами видели... И я по дороге уже объяснил, почему...

У нас не было времени, а у неё — возможно — желания слушать. Она могла ничего не понять. Плохо. Она мне не доверяет.

— Предположим.

Но я же сам сказал, что чем ближе к Сфере, чем меньше меняется реальность. Почему я не могу найти дорогу?.. Если она спросит...

Но Брита молча шла вперёд, шаркая негнущимися ногами. За всю дорогу она ни разу не обнажала своё оружие, неся его пустым грузом на слабых плечах.

— Вы говорили, что проводили эксперименты над Сферой. И над нами.

Она двигалась в полутьме, заглядывал за каждый угол, огибая ящики и баллоны, как будто размешивая ложкой тягучую тьму.

— Я... я совсем не об этом говорил... То есть — да, я экспериментировал, чтобы выяснить причины феномена Сферы... и выяснил! Иначе я бы так и не понял, что происходит. И вы тоже... Я ни о чём не жалею.

Брита в очередной раз остановилась у прохода между рядами контейнеров.

— Значит, это вы спланировали нашу встречу? "Эталонов"?

Она говорила тихо, безразлично, как будто отрешённо.

— Я считаю, что вы... мы всё равно однажды бы встретились. Но да, я слегка поторопил события. Я выпустил Сферу во "внешний мир", а потом организовал её продажу, в которой я на самом деле был и продавцом, и покупателем. После этого всё долго развивалось без моей помощи. Но...

— Телепередача.

— Да... да. Я должен был как-то "разбудить" девятую... Ио. Показать ей вас. Заставить её действовать.

Брита вновь повернула голову, и Люка хлестнуло её холодным взглядом. Они и в самом деле были близки? И чем всё закончилось... она ненавидит меня. Она думает, это я всё сделал.

— Предположим, — повторила Брита и снова отвернулась. Плывущая картинка вокруг как будто одна двигалась вперёд, а Брита просто переступала на месте. Но Люк не обращал внимания, переводя взгляд с Бриты на свои теребящие набалдашник трости беспокойные пальцы, а с них — обратно на Бриту.

— Но не я устроил весь этот Хаос. Это Копф — он украл Сферу, не зная даже, как с ней обращаться...

— Эксперименты. Вы построили две лаборатории. А потом сделали так, чтобы мы все встретились.

Её голос переполняет ненависть.

— Бар "Рэмси". На 32-й. Это тоже вы?

— Ч-что?..

— Вы привели туда меня и Лито? В многомилионном городе. В один и тот же день. В один и тот же крохотный бар.

Я же объяснял... "эталоны"... притяжение... Она не поняла, она думает...

— И потом дальше и дальше сталкивали нас, заставляя страдать. Ведь Сфера питается нашими чувствами, и чем сильнее, тем лучше, так? Это вы нам забыли сообщить, так?

Она по-прежнему говорила монотонно, на одном дыхании, но её голос срывался от возбуждения. У Люка внутри всё сжалось. Не странно ли? Она сразу же выбрала меня, и теперь мы с ней одни в темноте. Где некому услышать, некому прийти на помощь.

— А потом следили, ждали, пока мы не перегрызёмся, как пауки в банке. Думали, что сами не попадёте под удар.

Удар...

— Удар можно нанести в разное время. Наотмашь на бегу или колющий в контратаке. Можно изучить стиль боя противника и нанести удар по его слабому месту — или серией выпадов заставить его потерять бдительность.

Тёмные коридоры фабрики растаяли в кругах на воде. Перед Люком стоял мсье Мерло. Прямой и гибкий, как розга, подтянутый, в лёгком, застёгнутом на все крючки камзоле и белом трико, грозно застыл посреди зала, огромный, на две, три головы выше маленького Люка.

— Но ничто из этого не даёт вам победы. Противник может быть быстрее и сильнее, он может видеть каждое ваше движение. Вас прочитают, загонят в угол и уничтожат.

Переодеваясь в костюм фехтовальщика, этот молчаливый человек с бугристым лицом и колючими глазами превращался в громогласного тирана. Люк крепче сжал рукоять деревянной рапиры.

— Если вам, мсье, неизвестна сила вашего противника, или известна, но внушает опасения, — есть только один способ победить. Идеальный момент для нападения. За секунду до того...

Мощный удар отшвырнул Люка назад. Ноги больше не держали, и мальчик рухнул на пол.

— ...как противник поймёт, что происходит. Ни сила, ни скорость не помогут, если ты не готов к бою.

— А-а-а-а-а!!..

Из глаз хлынули слёзы. Грудную клетку точно прижгли калёным железом. Сквозь туман воды и боли Люк увидел фигуру мсье Мерло, приближающуюся, заслоняющую собой всё. Люк зашарил по полу в поисках рапиры, но она откатилась куда-то далеко, и он поднял руки перед собой, защищаясь от следующего удара.

— Этому бесполезно учить, мсье. Можно только запомнить — дать телу запомнить — что от этого зависит его жизнь. Бейте первым.

— И ключ от этого Совершенства — в вас, во всех вас! И никому не понять, потому что оно расколото, разбросано по мирам и плоскостям восприятия. А если нельзя найти все составные части в одной реальности — нужно разыскать их по разным! Свести вместе. Заставить вновь соединиться в единую структуру. Потому что в глубине души вы хотите соединиться. Вам только нужно немного помочь... совсем немного, чтобы не нарушить этот тонкий процесс. Не загрязнить.

Люк огляделся по сторонам. Вокруг по-прежнему не было ни души, только Брита в нескольких шагах дальше по коридору, у арки, ведущей в следующий зал.

— Здесь тоже тупик.

Она всё ещё стояла в дверном проёме. Люк переложил трость в левую руку и шагнул вперёд.

Бейте первым.

Брита замолкла, изучая что-то по ту сторону арки. Шаг, ещё два, и последние два. Вблизи она выглядела ещё более измученной, истрёпанной — и в то же время угрожающей, стоящей у черты безумия. Играется со мной, как раньше — с другими своими жертвами. А я-то думал, что смогу держать их под контролем. Притяжение Сферы слишком сильно. Она уничтожает всех у себя на пути — из алчности, из мести, из удовольствия, из всего этого сразу. Пальцы взмокли и скользили по лакированному дереву. Люк нащупал под бронзовой головой рыси бесшумный рычажок. Бейте первым, мсье.

— Я ничего не вижу дальше. Здесь тупик, нужно...

Лязг клинка об ножны донёсся на секунду позже. Брита рывком обернулась и дёрнулась влево. Пылающее жало по рукоять вошло в плечо. Люк, не ожидавший, что промахнётся, застыл, с остервенением сжимая рукоять трости-шпаги.

— Воз... вращаться...

Брита ухватила руками пустоту. И в воздух из-за её плеч взмыли блестящие молнии. Люка развернуло сначала в одну сторону, потом, от второго удара, в другую, потом тело сотряслось снова — третья, четвёртая увенчанная стальным шипом прядь вонзилась в плоть. Люк на миг повис в воздухе и упал на пол, когда Брита со стоном осела вниз. Лезвие выпало из раны, тяжело стукнув по полу рукоятью-набалдашником. Кровь брызнула вперёд тонким фонтанчиком, а затем потекла каплями вниз, окрашивая запылённую ткань платья.

Стон Бриты перешёл во всхлипывание; она опустилась на одно колено, но тут же, помогая себе двумя секциями, поднялась обратно на ноги. Сделала несколько шагов по направлению к выходу. Глаза застилала кровавая пелена. Секции 8, 11 и 13 волочились следом, как будто пронзённые вместе с мечом. Не было сил думать, что-то осознавать, что-то решать, и Брита просто переставляла ноги, а за ней шлейфом тянулись испачканные в чужой крови волосы. За спиной, над лежащим навзничь телом Люка, начало подниматься голубое сияние, постепенно сгущаясь в тёмно-синий, тонкими струйками уползая вверх и вбок.

Всё вмиг потеряло смысл. Ио, которая не хотела жить, Лито, которой не было никакой нужды умирать, Люк, так внезапно решивший... Ничто не имело значения. Боль пока ещё не овладела разумом, не смешала последние мысли с агонией и паникой, но защита слабела, с каждым шагом. И, кажется, Брите сейчас хотелось только этого. По капле растерять разум и погрузиться в сон, единственное спасение, со Сферой неподалёку. Ненавидеть её, любить — тоже станет неважно. Успокоиться и исчезнуть.

— Э-эйее-ей!..

От громкого звука Невада вздрогнула и очнулась. Голос донёсся справа, из коридора, откуда они пришли.

— Б-блай... или как тебя... Что мы творим?

Блайт тоже застыл, не понимая, что происходит. Он стоял прямо над распластанной на полу Невадой, вытянув обломок складного меча перед собой.

— Э-э-э-эйе-е-э-э-эй!..

Второй был ещё громче и ещё ближе, чистый и мощный, как будто из динамика. Какая женщина может так кричать?

— Я... я... Неви... — Блайт опустил меч и растерянно опустил глаза; по обросшим вискам, нахмуренному лбу, вымазанной сажей шее стекал пот.

— Я... ч-что за блин... я не...

— Всё хорошо. Всё хорошо, мой милый. — Невада села и обняла Блайта за ноги, уткнувшись носом ему в живот. Машинально, по привычке — но сразу стало теплее. Оружие глухо звякнуло об пол, а в следующей миг больше, тяжёлые ладони Блайта гладили Неваду по волосам. Да, пускай он когда-то подвёл друзей и не может себя простить за это. Пускай он любил её. Или даже до сих пор немножко любит. Пускай мы зависли с этими своими проблемами из разных вселенных в каком-то непонятном чистилище, мире из множества миров. Какое мне дело. Если его руки на моей голове, пальцы нежно проводят за ушами и разглаживают прядку за прядкой. Зачем тогда беспокоиться.

— Что это вообще был за голос? Кто кричал?

— Неважно, — глухо ответила снизу Невада. — Не отвлекайся. Продолжай.

И он продолжал. Когда Невада почти уже забылась от усталости и неги, оттуда же, справа, послышались шаги.

— Кто там?

Невада тут же отстранилась от Блайта, тот присел на корточки и потянулся за мечом.

— Тихо! — зашипела Невада, пытаясь нащупать на груди ремень автомата. Автомат исчез. Шаги приближались, и через несколько секунд из-за поворота, слегка покачиваясь из стороны в сторону, показалась Брита. Она прихрамывала на левую ногу и даже издали казалась ещё более измождённой, чем раньше. Часть волос с правой стороны грязно-рыжей вуалью волочилась по полу.

— Брита!

Она не подала виду, что услышала.

— Брита, что с тобой? Тебя ранили? Где Люк?

Брита прошла ещё несколько шагов и остановилась, глядя на Неваду.

— Люк не придёт.

— То есть, как это...

Невада прервалась на полуслове.

— Это ты была?

— Что? Крик? Нет, не я.

Брита подняла голову. Её глазные яблоки окрасились кровью. Зелёные радужки потемнели, а белки блестели кровавым стеклом.

— Я использовала "чёрный шприц".

Невада переглянулась с Блайтом. Тот задумчиво посмотрел в потолок и пожал плечами.

— Что использовала?..

— Последнее средство. У меня мало времени. Нам нужно всё закончить.

Когда Невада повернулась обратно, Брита уже шагала дальше по коридору, живые пряди подхватили отмершие и бережно сложили в чехол.

— Всё закончить?.. — вполголоса повторила Невада.

— Совершенство — не что-то, что можно увидеть или потрогать. Оно окутывает, проникает внутрь, благословляет и освящает всё, к чему прикасается. Ни у кого из вас нет даже начальных навыков, чтобы ощутить его — даже у меня их нет, но Он... он всё поймёт. Он не заслуживает меньшего, и даже...

— Э-э-э-эйе-е-э-э-эй!..

Копф настороженно поднял голову, будто принюхиваясь.

— Опять?.. Странно. Так громко. Сквозь столько стен, сквозь купол. Что там творится?..

Сергеев мрачно улыбнулся.

— А что, если ваш план не сработал? Что, если они сейчас идут сюда?

Копф, казалось, не расслышал. Он отвернулся к пульту управления, скользящим движением ладони открыл ещё одну виртуальную панель, похожую на клавиатуру телефона, и забегал пальцами по кнопкам. Из-под потолка донёсся короткий тонкий писк; на далёких стенах вспыхнули прожекторы. Копф с остервенением бил по клавишам, переводя взгляд с экрана на панель и обратно.

— Что будет, когда они все придут? А, Копф?

Вновь он не отреагировал. На дальнем мостике показались две фигуры: уже знакомый Сергееву безликий служащий в чёрном костюме и другой, тоже в деловой одежде, но более энергичный, растрёпанный, с бегающими глазами и недовольным видом. На плече второй мужчина нёс круглый чёрный чехол, похожий на сумку с клюшками для гольфа. Сергеев с досадой поглядел на Копфа.

— Да отз-зывайся же ты, а!..

Удар снова прошёл мимо. В последний момент в глазах потемнело, и кулак загрёб воздух. Копф так и не отреагировал, продолжая работать.

— Что такое, босс? — Недовольный мужчина вошёл внутрь прозрачного купола и тут же сбросил очевидно тяжёлую сумку на пол. — Мы делали последние замеры на минус четвёртом...

— Они внутри.

— Что-о?..

— Они преодолели порог искажения. Они могут добраться до комплекса.

"Безликий" выступил вперёд.

— Вы видели кого-то? Как?.. Камеры здесь не работают, а...

— Не видел. Но слышал, одну из них. Вы — нет?

— М-м... Мне показалось, что...

— Да, мы слышали, — закончил за другого "недовольный". — Почему вы думаете, что...

— Включите мозги, Моро! Вы слышали всё с минус четвёртого этажа. Что ещё это могло быть? Они каким-то образом прошли порог, теперь воздействие искажения на них будет только падать.

Несколько секунд тянулась тишина. Оба помощника Копфа смотрели вниз.

— Значит... значит, нам нужно уходить? И надеяться, что всё разрешится само собой? Шанс небольшой, да... но если мы ещё раз вмешаемся...

— Нет.

Все разом посмотрели на Копфа.

— Моро, доставайте ваш агрегат.

Снова секунда тишины. Затем "недовольный" нагнулся и поднял с пола чехол, а "безликий" ещё раз шагнул вперёд.

— Мне надоело, Эванс! — внезапно выкрикнул Копф. Эванс отступил назад. — Надоело, что мы так осторожничаем и раз за разом не получаем ничего. Нам надо всё закончить. Мне надо. Прямо сейчас. Давайте, Моро.

"Агрегат", который Моро извлёк из сумки, больше всего напоминал пластмассовый спасательный жилет или детский костюм для игры в "квазар". От тех мест, где должны были быть плечи, отходили тонкие трубки с подобием пластиковых кастетов на концах. По мере того, как Моро проверял и подключал контакты по краям, жилет опоясывали белые светящиеся полосы.

— Как и обещал — только местные технологии, — прокомментировал он, передавая жилет Копфу. — Я не участвовал в создании, даже не знал, что он существует — это всё Люк и его "поиск талантов".

— Прекрасно. — Копф через голову надел жилет и закрепил ремни под мышками. — Может, в этот раз получится. Окончательно. — Эванс отвёл глаза. Копф поправил "кастеты" на руках и в двух местах прикрепил трубки к рукавам костюма. — Но всё равно, не поймите меня неправильно, это последнее средство. Если получится отправить их в "буфер" по-другому, будет гораздо лучше.

— Этот ваш... главный вообще знает, что вы тут творите? Он...

— Поэтому проверьте ещё раз показатели искажения. — Говорящие окончательно забыли о существовании Сергеева. — Вполне вероятно, выживших всё же задела остаточная волна искажения. Не ходите больше на нижние уровни, это сейчас не приоритет. Произведите замеры здесь, плюс на нулевом и минус первых этажах. Я займусь стабилизацией "буфера" — там какое-то возмущение, я не успел проверить. Возможно, всё не так плохо, как мы думаем. Возвращайтесь к работе.

Моро и Эванс хором кивнули и заспешили по мостику обратно. Копф повернулся к своей панели.

— Да... Если у нас будет хотя бы полчаса...

Писк из-под потолка раздался снова. Копф вздрогнул и дёрнулся назад. Рука скользнула на пояс, где под полой пиджака прятался маленький чёрный пистолет.

— Что...

Теперь прожекторы освещали нижний ярус, и было видно, что он тоже состоял из мостиков, более широких, расположенных в просветах между верхними. На одном из них вдалеке виднелись три фигуры.

— А-а-а! — Копф в ярости топнул ногой. А потом на глазах у Сергеева раздвинул пластиковые створки жилета, одним движением разорвал пиджак и рубашку — на пол посыпался град пуговиц — и вонзил ногти в грудь. Лицо на миг исказилось в страшной гримасе, а затем его рука вновь показалась снаружи, вся в крови, с зажатым между указательным и средним пальцами крошечной чёрной коробочкой. Силуэт Копфа на секунду пошёл рябью, но тут же снова стал чётким. Нагрудник жилета с жужжанием вернулся на прежнее место.

— Не обессудь, Избранная. — Копф впервые за долгое время смотрел прямо на Сергеева. В руке чернел маленький пистолет. — Это крайние меры.

Брита шла впереди. Почти бежала. Хромая, теряя кровь, то и дело спотыкаясь, — но Неваде стоило усилий не отставать от неё и не давать отставать Блайту.

Зал, в котором они оказались, был огромен. Потолок терялся вверху даже в свете сияющих со стен прожекторов. По обеим сторонам широкого моста была широкая пропасть, а на верхнем ярусе, в крестовине таких же мостиков, зависла сверкающая голубым площадка.

— Смотрите... она там!..

Усмиряя заплетающиеся ноги, Невада ускорила шаг. В центре площадки действительно парила, накрытая стеклянным колпаком, лучезарная Сфера.

— Кто там ещё?..

На фоне Сферы и её ширмы стояли двое мужчин в чёрном.

— Тот, что большой... это Копф! Мы его нашли.

Две фигуры стояли неподвижно. Брита на ходу расправила свои волосы — все в крови и грязи, больше не блестящие на свету. Внезапно один из мужчин поднял руку. Хлопнул выстрел. Второй человек упал. Брита замерла на месте и ощетинилась прядями.

— Что?..

— Тш-ш!

Оставшаяся стоять фигура взмыла в воздух и на миг пропала из виду. Брита обвела взглядом купол.

— Осторожно!..

Движение пришло слева, из черноты за краем моста. Брита пошатнулась, отклонилась назад, изогнув спину — две первые пули прошли мимо, — и только потом оттолкнулась двумя секциями и плавно приземлилась в трёх шагах от прежнего места. Выстрелы свистели близко, следуя за её траекторией, но не успевали. Прежде ещё, чем Невада и Блайт успели среагировать и схватиться за оружие, перед ними на мостике уже стоял мужчина с мрачным взглядом исподлобья, в светящемся белом костюме-жилете и с пистолетом в правой руке. Не медля и ничего не говоря, он пошёл вперёд и на ходу снова выстрелил в Бриту два раза прямо, а потом, заметив её движение, один раз левее. В последний момент Брита ухватилась секцией за край мостика и с силой швырнула себя об землю, едва успев подстраховаться, но избежав всех трёх пуль. Блайт бросился вперёд. Брита откатилась вправо и вскочила на ноги. Невада выхватила свои короткие канцелярские ножи и стояла на месте, не зная, что делать дальше. Копф улыбнулся и, не замедляя шаг, вновь поднял пистолет.

— Вниз!

Кричать было поздно. Грохот множества почти одновременных выстрелов слился в один. Неваде показалось, что Копф просто сделал круговое движение стволом, и пули полетели в девяти направлениях разом. Одна свистнула над ухом Блайта, другая отскочила от выставленного вперёд широкого меча, третья навылет прошла сквозь икру ноги. Блайт пошатнулся и полетел дальше по инерции. В то же время Брита, взмывшая было вверх, почувствовала боль в левом боку. Металлический пол потемнел перед глазами и придвинулся ближе. Из последних сил она выставила вперёд сразу десять секций, в момент столкновения с полом спружинила и взлетела ещё выше в черноту.

Копф без малейшего усилия скользнул вбок, уходя с пути неуправляемо несущегося вперёд Блайта, но тот перехватил меч механической правой рукой и полоснул Копфа на ходу. Из-под распоротого рукава на предплечье густо потекла кровь. Копф взревел от боли, развернулся, вскинул раненую руку с пистолетом и трижды выстрелил в спину упавшему на четвереньки Блайту. Две пули попали в цель. Невада коротко вскрикнула. Не обращая на неё внимания, Копф поднял оружие выше, но Брита уже скрылась за кромкой верхней площадки — только мелькнул хвост вновь выбившихся из чехла "неживых" волос. Ещё один взмах руки — и Копф мгновенно вознёсся на десяток метров над землёй, как будто не принимая в расчёт законы притяжения, сопротивление воздуха — просто перемещаясь из одной точки в другую. Рана в плече обильно кровоточила, но Копфу, кажется, было всё равно. В следующий миг он рванулся вперёд, к центральной площадке. Невада проводила его глазами, а потом бросилась к Блайту, ничком лежащему на полу.

Силы прыжка едва хватило, чтобы добраться до платформы. Секции 5, 8, 22, 25 оттолкнулись от края и позволили пролететь дальше, к середине. Впереди в ореоле света парила Сфера, заключённая в стеклянную ширму. Где-то на полпути Брита на миг отвела глаза — и внизу, на чёрных плитах площадки, увидела ещё одно тело. Мужчина в лёгком чёрном пальто, с растрёпанными волосами и аккуратным тёмным отверстием во лбу. Вокруг тела, словно выходя из него самого, клубился знакомый искрящийся туман. Густой, зернистый, с сероватым отливом — но в остальном ровно такой, как тот, что выскользнул между пальцев Бриты вместе с последним дыханием Лито. Туман уже собирался в тугие сгустки, тянулся, как к сквозняку, по направлению к Сфере. В следующий момент позади послышался неясный звук, и Брита, ухватившись 3 и 7 секциями за ближайшую опорную балку, нырнула за одну из перегородок поблизости от ширмы. Секундой позже — Брита слышала — Копф был уже на середине площадки. На пол — кап-кап — частым градом стекали капли крови. Брита прижалась спиной к перегородке и застыла, стараясь не так громко дышать. Сфера была так близко — и ничего не происходило. Буря, которая бушевала в коридорах фабрики, буквально сбивая с ног потоком эмоций и воспоминаний, утихла. Сейчас были всего лишь голоса, тихие голоса, говорящие каждый о своём. Девочка с площади Ула, и беспокойная Ио, и до смерти уставший Уинстон Бёрнс, и нежная, хрупкая, необыкновенная Лито, и даже Люк — все хором шептали внутри. Но разве они всегда не были рядом? С того самого дня, ещё в Ирландии, когда сладко засосало под ложечкой, и в мире появилось что-то волнующее и новое — разве с тех пор я действительно владела собой? Или мной на самом деле правил этот хор голосов, коллективный разум, который долго соблазнял меня, долго ко мне подбирался, и сейчас наконец заманил в ловушку, чтобы убить руками этого летающего стрелка в жилете и присоединить к хору? Не для того ли я так сюда стремилась, чтобы узнать это?..

Будто в молитве, Брита медленно подняла глаза к потолку. Сам купол был почти не освещён, только чернела паутин опорных конструкций в бликах от сияния Сферы. Выше они сходились в полной темноте, куда не доставал взгляд. А ещё выше, пристально разглядывая Бриту, неподвижно завис в воздухе Копф.

Как всегда, когда прыгать было слишком медленно, Брита упала. Мгновенно оттолкнулась передними секциями, пролетела три шага над полом и нырнула за край площадки. Две пули прошли мимо (сколько у него патронов?..), и Брита тотчас же вылетела обратно наверх, разогнавшись, как на качелях, неся с собой залп из трёх дротиков. Копф вовремя уклонился влево и несколько раз выстрелил в ответ, пытаясь попасть в закружившуюся на месте по инерции Бриту. Та быстро скомпенсировала движение, машинально скакнула на два шага в сторону и атаковала снова — два, потом ещё три дротика, последние. Прежде чем посмотреть, достиг ли хоть один цели, Брита совершила длинный прыжок и спряталась за ближайшую перегородку. Подтянула запоздавшие секции, приземлилась на ноги.

И он был уже там. Стоял, будто уже долго ждал. Брита бросилась в противоположную от него сторону вдоль стены, услышала выстрел, сквозь онемение "чёрного шприца" почувствовала жжение в боку. Прямо на линии огня. Выбора нет. Придётся прыгать.

Копф замер, перехватив пистолет двумя руками, но больше не стреляя. Он подождал, пока Брита сделает ещё один шаг вперёд, упрётся секциями в пол, готовясь к прыжку, оторвётся от земли, взлетит на несколько метров вверх, прижав секции к туловищу, полностью потеряв контроль над полётом. И тогда, мгновенно прицелившись, сделал три точных выстрела в корпус.

Падать было так долго. Когда тело достигло верхней точки, на миг остановилось и рухнуло вниз, в черноту между двумя рядами мостиков, вмиг потерявшие волшебную силу волосы обвили руки и ноги, как паутина или языки пламени. С Бритой раньше такого не случалось — по-настоящему не чувствовать их, как будто они были чем-то посторонним, одеждой, украшением — чем угодно, но не частью тела. Брита падала медленно, постепенно погружаясь в их мягкие объятия, а голоса становились всё громче. Кажется, к ним только что присоединился ещё один.

Две пули вошли в спину, почти посередине. Рёбра, внутренние органы — всё может быть, но позвоночник, похоже, не задело. Невада пыталась в меру своих почерпнутых из интернета знаний осмотреть Блайта, но из глаз катились слёзы, так часто, что не было видно собственных рук. Прижав одну ладонь к дрожащим губам, она второй гладила неподвижно лежащего Блайта по голове, как он недавно гладил её. И пусть кто-нибудь только попробует сказать, что мы чужие.

Позади раздался глухой звук приземления. Человек сделал два быстрых шага вперёд. Невада зажмурилась. Пальцы рук как будто сами легли на запястья, нащупывая под искусственной кожей рукоятки пластиковых ножей. Если он окажется достаточно глуп, если не пристрелит нас издали, если подойдёт ближе, если...

— Аваш'шэ!..

Невада обернулась. Между ней и Копфом, широко расставив ноги в боевой стойке, замерла Ксэ. Её огромные руки, длинная шея, прозрачные глаза, оскаленный крошечными зубами рот снова не казались чем-то из ряда вон выходящим, даже наоборот, приятным, со сладким замиранием, как встреча со старым знакомым. Но самое главное — Невада понимала, о чём говорила Ксэ. Это значит —

— Аваш'шэ!..

— Уходи!

С ней больше не было ни плаща, ни оружия; из-под изорванной одежды проглядывала покрытая царапинами и свежими шрамами бледно-голубая кожа.

— Шен'ке шеччи ?исна воррэ! Алла курэ наар, ашкри, аваш'шэй!

— Оставь нас в покое! Убирайся отсюда, уходи!..

Невада нащупала безжизненную ладонь Блайта и со всей силы сжала её.

— Соимэ а?ена куархэ ос?ей! С?уммрэ ше'экес найири! Шхоммэ, лэйас хэ!

— Позволь нам жить своей жизнью! В нашем мире! Найди себе свой!..

Копф на секунду замер в изумлении. Затем вздрогнул, поморщился и поднял пистолет.

— ДОВОЛЬНО!..

Резкий мужской голос потряс купол. Свет прожекторов мигнул. Копф, Ксэ, Невада — все разом оглянулись.

Эванс и Моро стояли у дальней лестницы наверх, позади Копфа. Один был серой фигуркой человека в костюме, другой — лучезарным ликом божества.

— Я сказал, хватит, — повторил Эванс. — Опусти оружие.

Копф открыл рот от удивления.

— С... Создатель?..

Эванс как будто остался прежним. Короткие каштановые волосы, чисто выбритое овальное лицо, чёрный костюм с повязанным простым узлом галстуком. Преображение свершилось где-то в другом месте: в глазах, в походке, в осанке — ничто не напоминало о том, кем он был раньше. Казалось, само пространство вокруг него расступалось в почтении, а властный взор его освещал самые тёмные уголки зала. Одно случайное движение его ладони — и Неваде в лицо подул свежий ветер.

— Создатель... Что вы... Почему вы здесь?

— Я наблюдал за всем, что происходит. Мне нельзя находиться в этом мире, не заразив его собой. Поэтому я смотрел глазами твоего помощника. Я был им, но не делал ничего, чтобы проявить себя. И мир не заметил.

Голос Создателя исходил как будто отовсюду, раскатываясь дрожью в наэлектризованном воздухе. Где-то выпала из паза и гулко полетела вниз металлическая заклёпка.

— С меня довольно этого. Мы уходим.

— Но...

— Ты что, не видишь?.. — Купол сотрясся ещё сильнее; пол под Невадой ходил ходуном. — Посмотри, как они цепляются за самих себя, друг за друга, за всё, что их окружает. Эта женщина живёт в созданном нами комбинированном мире, где несуразность на несуразности — и называет его своим. И просит разрешения жить в нём дальше. И кто из нас после этого большой, умный, справедливый? Кто из нас прав?..

Он отвернулся в сторону, по-прежнему сияя, но беспокойно, сжав губы в раздумье. Копф теперь стоял к нему лицом, опустив пистолет и смотря в пол.

— Создатель.

Тот не отреагировал.

— Я тоже устал от этого. От экспериментов, от поражений. Но я всегда помню, что на кону. Вы создали меня, как часть самого себя, и я чувствую всё не хуже вас. Такой, как Избранная, больше не найти. И то, что с ней случилось... Она нужна вам. А в этих людях я вижу её черты. Не напрасно же мы собирали эти миры, их миры воедино. Разве вы сами не чувствуете? Созданная вами комбинация, та, в которой мы сейчас — и есть Избранная, её только нужно привести в порядок, собрать, как мозаику...

Создатель пылал в огне. Оболочка Эванса сходила с него, как прозрачная змеиная кожа, а под ней проступало что-то ослепительное, золотое, на что трудно было смотреть.

— Я знаю, мы уже много раз пытались. И делать больно этим людям, зная, что вместе они образуют Избранную... Но она всё поймёт, обязательно, когда снова станет единым существом — иначе она не была бы такой особенной, ведь так?.. И кто сказал, что это неправильно — желать быть вместе с единственным равным Вам существом... мы обо всём этом уже говорили... кто?..

Копф потерял свой уверенный тон, он запинался, сбивался с одного предложения на другое, растерянно переступал с ноги на ногу, а золотой свет перед ним становился всё ярче.

— А эти "люди" — просто реплики, одна из вариаций бесконечного континуума... почему мне нужно объяснять это... Создателю? Вы же сами это выяснили, сами вычислили необходимые элементы для воссоздания Избранной... Сейчас у нас почти уже всё получилось. Я избавился от своего чипа, чтобы жить в плоскости этого мира, чтобы закончить всё раз и навсегда! Осталось совсем немного, такая малость... Семеро уже ждут у двери, остались эти трое, и она откроется, и...

От резкого движения Невада вздрогнула. Тело Копфа само собой взмыло в воздух, на огромной скорости врезалось в стену купола и полетело в пропасть. Создатель, весь в слепящих лучах, опустил руку. Теперь он выглядел властно, грозно, почти воинственно. Но когда он заговорил, в его голосе звучала только горечь.

— Идите. Он ваш.

Создатель оправил плащ, высоко вскинул голову и двинулся вперёд. Невада со смесью страха и благоговения смотрела, как он идёт прямо на неё по мосту. Его золотые волосы развевались, хотя в зале не было ни ветерка, глаза с пронзительной болью внутри смотрели поверх людей, куда-то вдаль. Позади него оставался как будто след от корабля на воде — две расходящиеся в разные стороны линии искр, за которыми всё начинало дрожать, осыпаться, разваливаться на части, опутанное ярким сиянием. Ксэ выпрямилась во весь рост и опасливо отошла с дороги, но Создатель прошёл в стороне от всех троих, как будто больше не замечая их. Искристая линия бури хлестнула Неваду по лицу, и тут же вокруг заревел ветер, заскрипели перекрытия, затрясся под ногами шаткий мостик. Создатель уходил всё дальше, взрезая мир подобно ножу, расшатывая его основы, разрывая последние швы, державшие многие реальности в одной. Ксэ и Невада впервые в жизни переглянулись. И поняли друг друга. С трудом ступая по дрожащему мостику, Ксэ подошла к Неваде и взяла её ладони в свои. Воздух всё больше наполнялся золотой пылью. Через плечо Ксэ Невада увидела, как оставшаяся на постаменте Сфера исчезает в эпицентре белого огненного шара. Глаза обожгло болью. В последний миг Невада почувствовала, как прохладные пальцы Ксэ сжимают её руки. Длинные, надёжные, свои пальцы. И сжала их в ответ.

Эпилог

Так хорошо. Открыты глаза, закрыты — одинаково: мягкий солнечный свет и плавная, тёплая подушка сна вокруг. Говорят, когда спишь, меняешь душу на другую. Не знаю точно, что они имеют в виду, но когда только проснёшься, ещё даже не чувствуешь своего тела — только это нежное, воздушное облако. Не выразить, как это прекрасно.

— Ксэ!

Ная проскользнула под шуршащей ширмой. Близился сезон красных побегов, двери давно сняли с петель, заменив тонкими полупрозрачными завесами от сквозняков.

— Ксэ, пора вставать, на'кси ждёт.

— Пусть шьи-Накси подождёт ещё немного... на'кси??..

Ксэ широко раскрыла глаза. Конечно же, на'кси. Сегодня тот день.

Ная подошла к скамье и положила руку на плечо лежащей лицом к стене Ксэ. Та только слегка вздрогнула, а потом повела плечами и сладко вздохнула. Это было непросто и небыстро, но теперь — наконец — она уже не шьен-Ная-киамэ, а просто Ная, и прикосновения вызывают не панику, как раньше, а лишь мягкие волны радости. У нас такое сближение — всегда непросто. Говорят, это само по себе важно и правильно. И тут я согласна.

— Ну что, просыпайся — сделаем из тебя настоящую суи-фа.

Ная провела рукой по подросшим за последний месяц волоскам на голове Ксэ. Ксэ сидела на крутящемся стуле перед переливающимся всеми цветами радуги перламутровым зеркалом.

— Я много видела суи-фа, и из тебя выйдет просто замечательная. Даже почти не нужно добавлять — только слегка подровнять вот тут, немного чи'и — оттенить скулы — и всё.

Ная действительно работала уверенно, как будто всю жизнь только и делала, что готовила суи-фа к на'кси.

— И имя у тебя подходящее, как будто специально для этого титула. Ни-шьен-Ксэ-суи-фа. Как вода бежит, честное слово. Правда?

— Правда.

Терраса из розового камня спускалась вниз по лесистому холму — дом Ксэ располагался выше всех в городке, и лишь далеко внизу, за многочисленными пролётами каменной лестницы, виднелись похожие на зазубренные короны крыши других домов.

— Ну вот, почти готово. — Ная отошла в сторону, с чувством на совесть сделанной работы согнула-разогнула шею и машинальным движением взъерошила свои волоски. Ная меня старше, а они короче и не такие яркие — удивительно.

— Правда, в таком сонном виде тебя никуда отпускать нельзя. На'кси — не просто церемония. Люди понимают, что скоро отдадут своё благополучие, свои жизни, в твои руки. А тебе это добавит уверенности.

Если бы.

— Нет, точно нельзя идти такой сонной. Я принесу ещё попить?

— Нет, не надо. Спасибо. — Ксэ сделала паузу и повторила ещё раз, на этот раз глядя прямо в хрустальные, такие родные глаза Наи: — Спасибо.

— Спасибо!

Все замерли внизу в ожидании. Они явно не ожидали этого "спасибо". Но что же тогда говорить.

Их сорок два — крепкие мужчины, высокие женщины, юркие, с бархатистой зеленоватой кожей, дети... И я над ними, на украшенной барельефом цветов и трав трибуне, не знаю, что сказать. Никогда не видела себя в роли ни-шьен-Ксэ-суи-фа. Звучит и вправду, как вода — холодно, расчётливо, безучастно. Ты же знаешь, я не такая, никогда не была такой, Ная. Но пора начинать, пора.

— Вы можете не верить мне на слово. Но только начните — и ваше представление об информационных системах изменится. Навсегда.

Зал застыл, будто загипнотизированный. Затем с задних рядов послышались растерянные одинокие хлопки, которые за пару секунд выросли, обрели объём и обернулись шквалом аплодисментов.

Вот ради каких моментов стоит жить. В том числе. Кому-то покажется мелочным, а для меня счастье — это когда по всему телу проходит электрический экстаз, искристый шарик, который можно поймать и покатать внутри.

Последний слайд презентации на экране сменился логотипом компании. Аплодисменты медленно утихали, некоторые зрители потянулись к выходу. Не дури — это твой триумф. Триумф на твоей трибуне в твоём здании твоей компании. С телекоммуникационным проектом, равных которому ещё не было. Существует грань успеха, за которой самым отъявленным циникам приходится прикусить язычок. Теперь можно с уверенностью сказать: таким женщинам, как я, не отказывают. Да нет, дело даже не в успехе, не в славе, даже не в возможности показать нос мерзким критиканам, а в... ну, я уже говорила.

Грани стеклянного купола конференц-зала многократно отражали шум голосов, топот ног, шипение лифтов, отправляющих особо нетерпеливых вниз. Снаружи, за стеклом, было спокойное голубое небо, ни облачка. Умиротворяющий урбанистический пейзаж с крышами высотных домов напоминал вид изнутри большого хрустального шара. Некоторые голоса были ближе других — "мадам Гарнье... мадам Гарнье!" — парочка не очень тактичных журналистов в надежде на первое интервью. "Мадам Гарнье" — тупо звучит, но ничего не поделаешь. Есть разве что один человек, он называет меня просто Бри. Как сыр. Моя сырная госпожа. Ахахах.

И меня будто пронзило. Это когда долго пытаешься подобрать забытый пароль, и вдруг тебя осеняет, чувствуешь себя гениальным взломщиков. Ищу его взгляд в расползающейся туда-сюда толпе и быстро нахожу. Как такой не заметить, такой... проникающий. Йен. И вот я уже облизываю губы и глупо улыбаюсь, не в силах оторваться от его глаз. Боже ж ты мой, на кого я буду похожа на фотографиях в завтрашних газетах... К чёрту. Я уже вся в нём. Хочу его.

Скользящие вверх-вниз по наклонной кромке трибуны пальцы натыкаются на посторонний предмет. Неохотно опускаю глаза. Нож. Дешёвый пластиковый канцелярский нож, какие продаются по 50 центов в любом газетном киоске. Кто его сюда положил? Шутники. Я даже карандашами не пользуюсь. Во внезапном порыве беру нож, подхожу к краю купола за трибуной, открываю окно и вышвыриваю странный розыгрыш с 38 этажа. Какое хорошее сегодня небо.

Идеальное.

В такую погоду понимаешь, насколько все мы покорны воле Господа. Иногда от нас самих ничего не зависит, остаётся лишь принять с благодарностью то, что Он уготовал нам.

Например, этот прекрасный безоблачный день с самым лучшим из возможных — не надо и проверять, я кожей это чую — ветром.

— Сэр... Мне подавать ужин?

Люк открыл глаза.

— Нет, не надо, спасибо, Симмонс... И ещё. Я капитан, сэр.

— Капитан, сэр, — повторил Симмонс с улыбкой, одёргивая полы камзола.

— Выкладки за сегодня оставьте в каюте, я займусь ими ночью.

— Я могу сам ими заняться, я всё же...

— Оставьте их в каюте.

— Как пожелаете, капитан, сэр.

Люк снял с пояса ножны со шпагой и крутил их в руках, время от времени поглаживая бронзовое навершие в виде оскалившейся рыси.

— Корабль — не просто деревянный башмак с набившимися в него людьми. Корабль — одно целое.

"Да хоть два, кэп," — беззвучно ответил Симмонс.

— Поэтому каждый здесь должен делать своё дело. Я не из тех аристократишек, которые идут в капитаны, а потом только и делают, что пьют вино да жалуются на качку. Я не такой, я люблю свою работу, люблю... море.

— Я знаю, капитан. Сэр.

Люк, кажется, не заметил неожиданного приступа откровенности у своего помощника и продолжал разглагольствовать, вглядываясь в чистую линию между небом и морем. Матросы на вахте притихли, как будто тоже любовались неожиданным для весенней Атлантики затишьем. Фрегат Британского королевского флота "Орфей" заканчивал восьмой день плавания.

Люк вынырнул из своих размышлений и впервые, кажется, за весь день посмотрел прямо на Симмонса.

— Я знаю, я болтун и зануда. К этому привыкаешь, но нам ещё не один месяц ходить под парусом вместе.

— Вы хороший капитан... сэр.

Люк улыбнулся.

— Просто капитан. Что-то подмораживает к вечеру, бр-р. — Люк повесил шпагу обратно на пояс, расстегнул верхнюю пуговицу камзола и достал из нагрудного кармана бутылочку полупрозрачной желтоватой жидкости.

— Лауданум? — поинтересовался Симмонс.

— Помогает заснуть, — пояснил Люк, срывая бумагу с горлышка бутылки. — В конце концов, у каждого джентльмена должна быть хотя бы одна вредная привычка, не так ли?

Симмонс проследил глазами, как лёгкая бумажка спланировала за борт и опустилась на воду.

И Ула наступила прямо на неё. Запросто можно было перепрыгнуть лужу целиком, не пачкать зря кроссовки, но это всё старые детские привычки — не наступать на трещины на асфальте и красные плитки на мостовой, зато обязательно растоптать попавшийся на дороге хрустящий сухой лист или бумажку. Кажется, это был чек из старого пищевого автомата. Или листок блокнота... неважно. Я бегу. Я добежала.

Ула перешла с бега на шаг, подошла к узкой изрисованной баллончиком скамейке у спины и присела. Грязно, конечно, но костюм всё равно стирать. Да и вообще — всё равно.

Повсюду была молодёжь. Неформалы, отбросы общества, потерянное поколение. Как нас только не называют. Много секса и наркотиков, как полагается. Никакого рок-н-ролла. Но мне здесь просто хорошо дышится, а значит, получается, здесь вообще хорошо. Ну у меня и каша в голове.

Ула сидела, уперевшись локтями в колени, и разглядывала тусующиеся вокруг компании. Сквот всегда был полон интересных персонажей, особенно внутренний двор. Вроде сада камней с бетонными стенками и стеночками. Ула понятия не имела, как весь этот бродячий народ до сих пор не поумирал с голодухи — ей самой работа курьера досталась случайно, как по волшебству.

У дальней стены парень и девушка танцевали хип-хоп. Нескладная музыка (если это можно назвать музыкой), дурацкий прикид — а двигаются здорово. Я бы тоже так могла.

— Эй.

Рядом на скамейке развалился, расставив колени, парень в кожаных штанах и красном блестящем плаще на голое тело. Да нет, не парень, мужчина. Слегка небритый, с зачёсанными назад волосами. А глаза... ох, глаза.

— Как тебя зовут?

У него был странный акцент. Что-то восточноевропейское. Наверно. Я смотрела только на глаза.

— Ула.

Он поднял обе руки, как будто хотел сейчас же на расстоянии меня задушить. На одной руке на пальце татуировка — трилистник, на другой — шрам вдоль запястья. Но это неважно, глаза, глаза!

— Мне нравится имя Ана. Я буду звать тебя Ана.

— Хорошо. Ана.

Я бы и хотела оторваться, да никак. Получается, это что-то необычное, неземное, как оно там называется... И я теперь точно видела, что у него в глазах. Огонь. Дикие языки пламени.

Огонь распространился на верхний этаж, охватил перекрытия. Времени нет, совсем нет.

Джерри ушёл наверх. Не знал, что там никого. Сейчас всё к чёртовой матери обрушится.

— Жди здесь. — Под раковиной — последнее относительно безопасное место здесь. — Джерри!!!

Нет ответа. Огонь в гостиной ревел, как реактивная турбина. Уинстон выбежал из кухни в прихожую. Лестница на второй этаж выглядела нормально, но на самом деле её считай что и не было — подвешенный на сгоревших опорах кусок дерева. Значит, всё, Джерри. Времени нет.

Уинстон вернулся в кухню. Удушливый дым стелился по ногам, поднимался вверх, заслоняя обзор. Под раковиной тоже небезопасно. Уинстон открыл дверцу шкафчика. Пусто. Где она? Быстрый взгляд вокруг. Взорвалась — хлоп! — лампочка над головой. Где?.. Уинстон вытер рукавом закопчённый пот с лица.

Тоненький, тихий детский кашель. Слева. Незаметная дверь в кладовку. Да, она здесь, среди банок консервов и мешков крупы. Давай.

— Давай. Пойдём, я выведу.

Личико маленькое, курносое, с проходящими по саже двумя бороздками слёз. Уинстон сначала взял её ладонь, потом, не встречая сопротивления, подхватил на руки. Ей, наверное, уже лет шесть — тяжёлая.

Выход. Коридор. Лестницы уже нет, просто нет — дымящиеся ядовитым пластиковым туманом обломки. Пройти по коридору в прихожую — и наружу. Уинстон толкнул плечом дверь. Не поддаётся. Ещё раз — ничего. Уинстон разбежался и пинком высадил дверь. Сверху посыпались искры. Тлеющая балка, подпиравшая дверь, отлетела в сторону. Уинстон сделал два шага по коридору — и по-рыбьи ухватил ртом воздух. Упал на колени, потом ничком на пол, чудом не придавив ребёнка. Тяжёлая доска лежала рядом, прямо перед глазами. Вот что случилось. Затылок будто кувалдой размозжили. Но я в сознании, я здесь. Давай.

Уинстон рывком поднялся на четвереньки и, не отпуская девочку, отполз обратно в прихожую. Девочка всхлипнула и снова замолчала.

— Туда нам нельзя, не пройдём, — прошептал Уинстон не то ей, не то самому себе. Словно в подтверждение, в коридоре обрушился на пол целый кусок потолка. — Остаётся...

Он медленно обернулся. Воющее жерло гостиной даже отсюда дышало жаром.

— Слушай. Я честно-честно не буду смотреть. Просто возьми подол майки и натяни на лицо. Вот так. Совсем недолго. Я не смотрю.

Мне тоже не нужно смотреть. Шлем остался на кухне, или в детской... Капюшон на глаза, варежки, "Отче наш".

Уинстон подхватил девочку и бросился в пекло.

Запах гари. Горелой плоти. Неприятный, но привычный. Тлеющая под пальцами ткань. Стекло. Трава. Воздух. Свежий, чистый воздух.

Уинстон не помнил, как оказался снаружи. Локти слегка саднило, ладони пахли мясом. Рукава комбинезона, неспособные гореть, обуглились по краям.

Уинстон стоял на коленях на лужайке перед домом, который уже переставал быть домом, проваливался внутрь, как замок злой колдуньи. Девочка в его объятиях не шевелилась — стояла прямо и смотрела на догорающий дом. Родители уже знали — спешили сюда с работы из центра города, проклиная вечные пробки. Няня, сама ещё девочка лет шестнадцати, стояла рядом заплаканная, испуганная не меньше других. В двух шагах от неё на раскладном стуле сидел Джерри, помятый, но целый. Даже шлем не потерял. Остальная бригада бросила тушить и обходила пожарище, оценивая масштаб произошедшего и смотря, чтобы не перекинулось на соседние здания. Один отошёл в сторону и цинично курил самокрутку.

А Уинстон всё стоял, сжимая терпеливую девочку в медвежьих объятьях. Голова с короткими седеющими волосами склонилась, как будто в молитве. Слёзы катились по щекам, слова дрожащим полушёпотом лились одно за другим.

— Кристина... Сара... Сара. Что же вы, что... нет. — Няня всхлипнула и закрыла лицо платком. Джерри отвёл глаза. — Нет, всё в порядке. Видишь. Мы выбрались наружу, я выбрался наружу из всего этого. Теперь всё в порядке. У меня всё в порядке. Я... счастлив.

— Я тоже.

Брита снова взяла лисс, бережно растянула порожки, разгладила радужную мембрану.

— Ну всё, не отвлекаемся, с начала отрывка.

Иво взялась за смычок.

— ...Нет, подожди. Что ты имеешь в виду?

— Что за вопрос. — Ио улыбнулась. — Нам и вправду нужно сейчас об этом говорить?

По её глазам никогда ничего нельзя было понять. Брита отстранилась и повернулась к Ио лицом.

— Давай играть.

Зелёное поле быстро взошедшей в этом году пшеницы заволновалось на ветру. Посреди него, шагах в трёхстах от деревни, сидели две девушки с распущенными волосами — как два широких савана, медно-рыжий и желтовато-белый, то и дело подрагивающих от случайной мысли, ощущения, рефлекса. Тонкая мембрана лисса переливалась всеми цветами радуги между ладонями Бриты, и та лёгким дуновением разбудила первую ноту. Глубокую, густую, не заглушающую звуки окружающего мира, но как будто вплетающую в них ещё один прекрасный отголосок. Постепенно, на полмгновения быстрее, на неуловимую долю резче, мелодия ускорилась, создавая плотный музыкальный фон, на который начала бросать светлые, проникновенные смычковые штрихи Ио. Мелодия скользила во все стороны, изгибаясь; к ней присоединялись всё новые голоса. "Наконец-то я поняла, что это значит", — пела ни-шьен-Ксэ, подняв глаза на прозрачное небо, одинаковое всегда и для всех. "Наконец-то велика и свободна", — пела Бригитта Гарнье. "Наконец-то ветер", — пел Александр Люк. "Наконец-то... нет, лучше не буду загадывать, мало ли что..." — пела Ула Кахуна. "Наконец-то я могу плакать. Теперь всё хорошо", — пел Уинстон Бёрнс.

Внезапно звук кига замолк. Брита сложила лисс и почувствовала, как мягкие волны волос ложатся ей на плечи. Одна прядь скользнула в рукав — одинарный волосок, двойной, одинарный, двойной... откуда она об этом знает?..

— Слушай. Никогда не задавай таких глупых вопросов.

Ио смотрела весело, почти заговорщицки.

— Мне так хорошо здесь. С тобой.

— А... а, а, правда??..

Сергеев, кажется, ожидал всего, только не этого. Вилка с ломтиком малинового пирога застыла на полпути ко рту.

— Ну... да... вечно я так: скажу, а потом... не буду.

Лито с остервенением схватила лежащую на столике руку Сергеева. Чтобы ты начал мямлить, как я... возмутительно! Завтракавший за дальним столиком полупустого кафе мужчина обернулся на резкое движение и снова вернул взгляд в чашку кофе.

— Нет, говори... говори! О чём угодно, как угодно, говори. Теперь, когда всё... всё... — она, кажется, задыхалась.

— Ты чудесная. Прости.

Он улыбнулся. И сжал её руку ещё крепче. Теперь между ними были только они — сцепленные в замок руки на кофейном столике.

— О... что это?

— А, — Сергеев вслед за Лито посмотрел на свою ладонь, по тыльной стороне которой тянулся белый шрам. — Ничего особенного, старая травма.

— Травма?..

Но Сергеев уже наклонился к ней через стол, заменяя слова поцелуем. Вилка зависла на краю стола и упала. Кто-то должен был прийти.

Человек в глубине зала отвёл глаза и вынул руку из кармана. Маленький, не больше яблока размером, стеклянный шар светился молочным сиянием; по поверхности то и дело пробегала нежно-лазурная искра.

— Нет, я не могу. Прости, милая. Не могу. — Человек говорил тихо, спрятав шар в ладонях и приблизив его к лицу. — Посмотри на них. Всё закончилось. Ты знаешь, я готов на всё, но они — посмотри, они — нет. Теперь всё наладилось, всё хорошо, даже у тебя, наверное, тоже. Да... хорошо.

Человек спрятал шар обратно и устало закрыл глаза.

Всё хорошо.

190