Новое начало первой книги Н.Ф.С.

— Духи потомков, ответьте мне... Духи потомков, что ждет нас и нашу бедную Империю... Духи потомков...

Слуховые галлюцинации добавились к визуальным и чтобы делать хоть что-то я вдруг заявил:

— Духи потомков на связи!

Голос в моих ушах вдруг смолк, а затем зазвучал вновь полный изумления:

— Кто это говорит?

Вдруг я засмеялся. Весело так, заливисто.

Мой собеседник явно нахмурился, поскольку изумление исчезло, а в голосе прорезалась властность.

— Извольте отвечать, милостивый государь!

И тут меня накрыло. Именно услышав "милостивый государь" я понял, что это не техники дурачатся, и что говорим мы по-русски. И говорю я...

— О, Господи! — вырвалось у меня.

— Отвечайте!

В принципе поставленную задачу я выполнил и мог бы тему сворачивать, но, блин, это же мой прадед! Это же 1917 год! Это же моя страна там сейчас умоется кровью, это мои предки там сейчас! И те предки, которые цари, и те, которые всех других сословий, как я могу упустить шанс? И я заговорил. Да так заговорил, перечисляя цифры и сообщая факты, что Беррингтон сумел вставить свои пять копеек лишь спустя некоторое время.

Сначала он пытался меня убедить прекратить сообщать в прошлое опасную информацию, потом дал команду на отключение. И уже понимая, что больше никогда не получу возможность изменить мир к лучшему, я буквально потянулся туда, где по моим ощущениям был тот самый 1917 год и тут что-то сверкнуло и я отключился.

ГЛАВА 2. ИНОГДА МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ

ГАТЧИНА. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

— Ваше Императорское Высочество! Что с вами?

Вот, видимо не мне одному так хреново, что аж огненные круги перед глазами и мутит так, словно с крепкого перепоя. И видно хреново не мне одному, но и какому-то еще Высочеству. И где я так умудрился попасть в историю, чтобы вляпаться перед принцем каким-то...

Наконец перед глазами кое-как прояснилось, и я увидел склонившегося надо мной человека.

— Как вы себя чувствуете, Ваше Императорское Высочество? — спросил он у меня.

Я икнул, как самое настоящее Высочество. Затем прохрипел:

— Воды...

Тут же появился услужливо поданный стакан, из которого я, стуча зубами о стекло, кое-как напился. В голове продолжало шуметь, но уже как-то потише и я смог оглядеться. Абсолютно незнакомое мне помещение довольно старой архитектуры, словно замок какой-то. Старинная мебель. На письменном столе стоит большой перекидной календарь. А на календаре напечатана дата:

"27 февраля 1917 г. от Р.Х."

Прелестно. Или прекрасно?

— Сегодня какое число? — спрашиваю у человека.

Тот явно удивляется, но выучка не дала ему удивляться долго и явно, поэтому он с готовностью ответил.

— 27 февраля, Ваше Императорское Высочество!

Отлично. Значит 27 февраля и Высочество — это я. Действительно, что такого, только что было 12 марта, а уже 27 февраля. И был я в Лондоне, а теперь где? И был я кто? А теперь — Высочество! Притом Императорское. Капец.

И тут меня качнуло. Крепко так. Человек рядом успел меня подхватить и попытался препроводить к дивану.

— Прилягте, Ваше Императорское Высочество! Я сейчас доктора приглашу.

— Стоять. — произнес я спокойным голосом. — Никаких докторов без команды.

Подействовало. Стоит и ждет у дверей. А я прошелся по кабинету, размышляя на ходу.

Так, то, что налицо явное попадалово, сомнений не вызывает. Дата на календаре, обстановка, одежда на человеке старинного покроя, да и на мне генеральский мундир образца начала двадцатого века, точнее времен Первой Мировой. С чего бы и кто меня бы так вырядил. Но не это главное. Главное руки и тело. Лица я пока не видел, но руки явно не мои, да и тело чужое. Нет, не в плане того, что не слушается, а просто выглядит чужеродно. И опять-таки, вот это самое "Высочество". А единственное Высочество, которое подходит под все описанные параметры — это Высочество моего дражайшего прадеда.

Я уселся в кресло и крепко задумался.

Нет, то, что я чистейший попаданец, сомнений у меня лично нет никаких. И пусть я всегда с огромной долей скепсиса читал подобную литературу, но с азами и признаками попаданства был вполне знаком. Другое дело, что мне и в голову не могло придти, что я сам куда-то там в реальности попаду.

Одно дело читать литературу про всяких там попаданцев, спорить на форумах, доказывая друг другу какие-то идеи и сценарии, и совсем другое дело, когда тебя вырывают не только из привычного тебе мира, но и из твоего собственного тела, вырывают вдруг, нагло и совершенно не интересуясь ни твоими планами на завтра, ни твоим мнением вообще. Вот при таком раскладе, я уверен, желающих попаданить будет трудно сыскать. Разве что готовы бы были пуститься во все тяжкие те, кому все наскучило и кто готов влезть в любую авантюру, только чтобы изменить свою жизнь. Но почему-то, по закону какой-то немыслимой подлости или, быть может, по иронии небес, такие приключения выпадают на долю тех, кто, как раз, не хотел, не соглашался и не был готов. От слова совсем.

Но что теперь-то? Что изменят вздохи, ахи и прочие причитания? Ровным счетом ничего. Только все станет значительно хуже. А потому, все рефлексии строим в затылок и колонной отводим за амбар, где благополучно и с особым цинизмом расстреливаем. А с оставшимися в живых мыслями думаем, как жить дальше, предупредив предварительно мысли о чести, долге и нашей исторической миссии о том, что они следующие на экскурсию за амбар, если станут мешать здравому размышлению.

Итак, что имеем в сухом остатке?

27 февраля 1917 года. Гатчина. В Петрограде мятеж, который через день-два превратится в февральскую революцию. Несколько группировок борются за власть и влияние, попутно собираясь устранить Николая Второго от власти. А сам царь-батюшка, который теперь по совместительству еще и мой братец, профукал все, все что только мог, и теперь готовится занять свое законное место на кладбище истории. И мое место в этой самой исторической перспективе где-то рядом с царем, в соседней исторической могилке со своей законной исторической пулей в голове.

Что делать? Бежать за границу? Вздор. Даже если допустить, что я успею добежать до шведской или хотя бы финской границы, то с каким багажом и каким имиджем я там окажусь? Да и на какие средства буду жить? Даже если и утащу из гатчинского дворца какие-нибудь бриллианты, то все равно это все пыль несерьезная. Я что, открою табачную лавку в Стокгольме? Или заведу себе ранчо в Аргентине? Ха-ха три раза. Не мое это, не мое.

К тому же, зная свой чудесный характер, я обязательно начну совать свои пять копеек в происходящее в России и в мире. Обязательно начну. Непременно. Мою всегдашнюю страсть сделать мир лучше никому еще побороть не удавалось. Даже мне. Тогда к чему все эти рассуждения о бегстве? Какой из меня барон-изгнанник? Что я там буду делать? Объявлю себя Императором в изгнании? Зачем? Я и тут вполне могу устроить веселую жизнь. Причем всем. Если выживу.

Ведь что у нас в личном пассиве? Ситуация, которая на первый взгляд не оставляет сомнений в окончательном исходе дела где-то в лесу под Пермью не позднее чем через год-полтора. К пассиву так же следует отнести никуда не годный характер прадеда, которого могли убедить в чем угодно кто угодно, начиная от драгоценной женушки графини Брасовой, заканчивая всеми политическими группировками. Так что имидж моего тела в местных кругах крайне легкомысленный. Ну и что, что в теле теперь другой человек, ведь при разговоре с каждым за мной будет тянуться этот негативный шлейф, и меня никто не будет воспринимать всерьез.

Тем более что расклад политической мозаики этой эпохи был таков, что сам черт ногу сломит. Одна часть большого заговора, в которую входили группа заговорщиков во главе с генералами Алексеевым и Рузским с одной стороны и группа заговорщиков во главе с думцами Милюковым и Львовым с другой, пыталась принудить Николая к отречению и привести к власти Великого Князя Николая Николаевича младшего, сделав его Регентом при малолетнем Императоре Алексее. Другая группировка во главе с Родзянко и Гучковым, пыталась провернуть тот же финт ушами, но в качестве Регента им виделся Великий Князь Михаил Александрович, то бишь в данном случае лично я. Естественно, каждая из группировок рассчитывала через своего Регента получить и реальную власть и самые вкусные оборонные заказы, к которым большинство из них доступа не имело при Николае Втором, при котором они распространялись среди ближнего круга нужных людей, близких к некоторым членам Императорской Фамилии.

Следует к общему раскладу добавить активную работу британских и французских спецслужб, действовавших под прикрытием своих посольств в Петрограде, не менее активную работу американских финансовых групп в России, подпольную деятельность германской разведки, не менее скрытую от глаз работу различных групп масонов, а так же деятельность всякого рода социалистов, эсеров, большевиков, националистов со всех окраин, представителей коих было предостаточно в столице. Вот, все это разнообразие следовало бы перемешать, посолить и поставить на огонь, для того чтобы понять, какую гремучую смесь представляла из себя так называемая общественная жизнь России этих дней. Так что как-то так.

Ладно, пассив понятен. А что в активе у меня? В актив можно с натяжкой отнести положение брата Императора, возможного Регента и даже лица, на плечи которого 2 марта Николай Второй сбросит императорскую власть. То есть нельзя сказать, что положение мне не дает совсем уж никаких рычагов влияния на происходящее. Но второе марта у нас тут через четыре дня, на минуточку, так что никакой стратегической игры провести невозможно даже физически, а за мной еще к тому же тянется все тот же несерьезный шлейф, что значительно ухудшает мои переговорные позиции. К тому же ситуация станет катастрофической уже завтра, 28 февраля, а 2 марта брат-Коля лишь признает уже произошедшее. Так что для меня ситуация малоперспективная и это очень мягко говоря, поскольку с победой Февральской революции мои шансы уцелеть стремительно стремятся к нулю.

Но реально, можно ли предотвратить Февральскую революцию? А фиг его знает, честно говоря. Исторический опыт и мои знания говорят что нет. Хотя, ради объективности, следует отметить, что сегодня ситуация в Петрограде такова, что налицо скорее безвластие и общая растерянность, но никак не решительная революция. И будь сегодня во главе власти в столице решительный человек, саму революцию можно было бы хотя бы отсрочить на более позднее время.

Время. Да, именно время. Нужно хотя бы немного времени, для того, чтобы я мог тут на что-то повлиять и укрепить свои позиции. Надо хотя бы несколько недель. Но как выиграть это самое время?

Единственный вариант, который приходит в мою опухшую голову, это вариант как-то повлиять на своего новоиспеченного братца-царя в вопросе удержания контроля над ситуацией и принятия каких-то срочных мер. Ведь немаловажным фактором в победе Февральской революции как раз и было то, что Император буквально забил на происходящее и вместо принятия хоть каких-то решений преспокойно занял место в своем личном поезде и отбыл навстречу революции.

Так что если, как минимум, уговорить Николая не покидать Ставку, не выезжать из Могилева, да еще и сменить командование в столице, то шансы на то, что революцию удастся отстрочить, резко увеличиваются. А там уж я постараюсь повлиять на принимаемые решения в плане снижения революционной напряженности в стране. Ну, по крайней мере, я надеюсь на это. А что мне еще остается?

Значит, решено!

Осталась сущая безделица — уговорить Николая. А с этим реальный затык, поскольку царь-батюшка-мой-братец отличался феноменальным упрямством и просто-таки эпическим нежеланием признавать очевидное. Уговорить по телеграфу мне, а равно кому бы то ни было вообще, не удастся. Единственный шанс — повлиять на Николая в личной беседе, пустив в ход все мои таланты и знания. Но тут тоже маленькая загвоздка — он в Могилеве, я в Гатчине, а между нами более шестисот километров. И мне нужно на Высочайшую аудиенцию к брату Коле попасть именно сегодня. М-да, ситуация!

— Коньяка! — велю я. Джонсон (а это был он) подает мне бокал.

Делаю глоток. Второй, третий. Затем встаю и подхожу к ростовому зеркалу. И долго вдумчиво смотрю в глаза своего прадеда.

— Что ж ты, твое высочество, натворил? — шепчу я ему. — Или это я?

И наступила темнота...

* * *

ГАТЧИНА. 27 февраля (12 марта) 1917 года.

В себя я пришел все так же глядя в зеркало, но уже в совершенно другом помещении. Твою же мать! Я в вагоне!

События последнего часа стремительно закружились у меня в голове. Испуг. Шок. Спешное прощание с семьей. Спешное бегство. Да, именно бегство!

Каким-то образом я помнил события, но явственно понимал, что вижу происходящее как бы отстраненно, как сторонний наблюдатель, хотя ходил и действовал явно я сам. Точнее, действовало как-бы мое тело, но управлял им не я. И решения принимал не я. И вообще думал... Да, именно так — думал мой прадед, который каким-то образом вернул себе контроль над своим телом!

Но, простите, а как же я? И как я вернулся в сознание? Ведь сейчас я не ощущаю никакого стороннего контроля или даже присутствия в своем сознании!

Сажусь в кресло и массирую лицо. Внезапно раздается стук и в мое роскошное купе входит Джонсон.

— Ваше Императорское Высочество! Состав отправится через пять минут. Не угодно ли чаю?

И тут меня словно кипятком ошпарили. Поезд! Я еду в Петроград! Багаж погружен, места заняты и секретарь предлагает чаю на дорожку. Блин! Какой нафиг чай, какой Петроград, какой поезд! Мне ж в Могилев нужно. Твою же мать...

Не теряя времени на дальнейшие размышления, я распоряжаюсь.

— Планы изменились, срочно выходим из поезда!

Сказать что Джонсон удивлен, это ничего не сказать. Он буквально замирает с открытым ртом.

— Выходим! — гаркнул я, и этот эмоциональный пинок выводит его из ступора. Не отдавая себе отчет в своих действиях, и не тратя драгоценное время на размышления, Джонсон проявил чудеса оперативности и бросился отменять отправку поезда.

И вот, не прошло и десяти минут, как мы уже отъезжали от состава, благо мой личный шофер решил не уезжать до момента отправки поезда. Я поглядел в окно автомобиля на ничего не понимающего полковника Знамеровского и помахал начальнику железнодорожной станции рукой.

Так, из поезда я выбрался. И что дальше? Ясно одно, что на вокзале делать нечего, железнодорожный транспорт мне никак не поможет, да и бардак сейчас на дорогах усиливается. И вообще, насколько подсказывает мне память прадеда, вариант у меня лишь один — лететь воздухом, благо под боком офицерская летная школа, которая имеет в своем составе и аэропланы "Илья Муромец" — стратегические бомбардировщики этой эпохи. И вроде как радиус их действия позволяет долететь до Могилева. Или почти позволяет. Ладно, разберемся на месте.

— Гони на летное поле к генералу Кованько! — даю я распоряжение шоферу.