Опьяненные свободой

— Вы — тот, кто отвечает за оборону Асторы, — наконец сказал гигант. — Вы сами мне это сказали при первой встрече! Мой вопрос касается сферы ваших интересов.

— Так вы Санго Риот! — радостно воскликнул доктор Бэра, — Командир пограничников, да?

Гигант недоуменно кивнул. Он же только что представлялся!

— У вас в распоряжении десять орбитальных заградотрядов! — обвинил пограничника доктор. — Еще корпус перехвата вторжений! У вас служба внешней разведки, никто не знает, сколько там агентов — но много, если судить по количеству курсантов разведцентра! Еще что? Еще служба контрразведки, корпус внепланетных наблюдателей, еще не помню что! У вас под рукой все ресурсы Границы, намного превосходящие аналогичные Асторы! Неужели существует что-то, чего не можете все вы, но могу один я?!

— Да! — твердо заявил командир пограничников.

— О! Говорите.

— Холм Прощаний! — выпалил Санго Риот и в затруднении надолго умолк.

— Ну? — поощрил дружелюбно доктор Бэра.

— Холм Прощаний — самый прозрачный узел связи миров! И он до сих пор никак не защищен! По статусу это просто холм в Границе! На нем в догоняшки играют! Хотя, стоит врагу шагнуть на Холм Прощаний, следующий шаг будет уже в Астору, в самое ее сердце, на побережье южных морей! Поэтому — разрешите поставить на Холм охрану.

— Всего лишь? — задумчиво проговорил доктор Бэра. — Холм и тропинка к садам кажутся вам настолько беззащитными? И необходимо поставить охрану? Вы поставите — а завтра прекрасная Рона-сан отправится на полевые исследования в вашу Границу, и что? И уткнется в вашу тупую, да еще и вооруженную, и даже неподкупную охрану?! Или вообще в минные поля? А ведь мы, асторяне, в отличие от пограничников, тюрем не признаем! Особенно — для себя. Мы желаем жить свободно. И ходить туда, куда пожелаем, беспрепятственно. Поэтому — не разрешаю! Нравится охранять — охраняйте вашу Границу! Но чтоб статус Холма Прощаний остался таким же, каким был последние пять тысячелетий!

— Но Холм нужен мне для работы! — возмутился Санго Риот, забыв про почтительность. — Как поддерживать связь с разведчиками в дальних мирах? Как соблюдать режим секретности, если во время сеанса связи за спиной запросто может торчать какая-нибудь компания и комментировать мои распоряжения?!

— Пользуйтесь особым, жутко секретным языком — или отгородитесь ширмой! — посоветовал доктор Бэра и отключился.

=/=

Санго Риот злобно глянул в потухший экран. Ширму использовать?! Давно уже поставили, и самую современную — но не в этом же дело! Тут принципы нарушаются! Основы основ! Самое ценное должно принадлежать государству — и никому более!

Санго Риот сердито включил обзор. Он находился на Холме Прощаний, в секторе разведцентра, замаскированном под группу скал забором-иллюзией. А по другую сторону забора играла в догоняшки странная пара. Мужчина в потрепанной одежде, не асторянин и даже не пограничник, и очаровательная асторянская девочка. Ее Санго Риот знал — не так уж много асторянских детей бродило по Границе без присмотра. Дочь Роны-сан, врача-инспектора Асторы в Границе. Большое начальство. Любой асторянин для пограничника — большое начальство. Потому ни арестовать, ни просто прогнать парочку не представлялось возможным. А то бы... профессионального пограничника Санго Риота игры у забора секретного разведцентра бесили до багрового тумана в глазах! Догоняшки на пограничной полосе — кощунство! Вот превратить бы здесь все в неприступную крепость, типа орбитальных заградотрядов... Конечно, все только для того, чтоб защитить прекрасную Астору! Хотя... есть же нерушимый барьер Асторы.

Санго Риот поморщился. Астора — сверхцивизизация, это несомненно. Сверхцивилизация по определению непознаваема. Но... она как-то по-дурацки непознаваема! И техника ее — дурацкая! Ну что это за защита?! Просто тропинка в иной мир — и стенка теплого воздуха поперек. А не пройти. Вот он, барьер, дрожит струями теплого воздуха — как издевательство над здравым смыслом. Последний год Санго Риот по-всякому пытался его преодолеть — конечно же, исключительно в целях проверки надежности! Вот только планетарной бомбой не взрывал, а так все перепробовал. И — никак! Зато Анико по тропинке может легко на одной ножке упрыгать в Астору — что и проделывает ежедневно вместе с мамой. А Санго Риоту — никак. Даже с лазером. Если не асторянин — никак. И что там, на Асторе, что это такое вообще — никто не знает доподлинно. Так, древние легенды. Охрана того, сам не знаешь чего.

Или все же поставить охрану? Ну что ему сделает этот барьер? Или та же Рона-сан? Никто никогда не видел войск Асторы. Сверхцивилизацию охраняют наемники. Как раз Санго Риот и охраняет! Поставить охрану — тогда и асторяне станут более покладистыми. С ними торговаться можно будет. Охрана... она может и не выпустить — так, по недоразумению. Тут доктор Бэра прав, конечно. Значит, уже было нечто подобное в истории Асторы! И как-то они проблему разрешили...

Санго Риот поежился. Страшно хотелось прижать сверхцивилизацию. Это было так легко проделать! Легко — но страшно. Все же — сверхцивилизация! Наверно. Или рискнуть...?

==

Приближалось время заката — фантастический, безумный праздник всех красок неба, но, увы, длящийся лишь мгновения. Доктор Бэра схватился за инструменты художника. Повторимыми средствами передать неповторимость красоты, передать и усилить — это ли не увлекательно?! Видел бы Санго Риот! Он и так уже начинает подвергать сомнению авторитет работодателей. И их разумность. Пускай. У каждого своя работа. У Санго Риота относительно простая: махать кулаками, стрелять, защищать границу Асторы от себе подобных. А у доктора Бэры работа сложная: как-то избежать неизбежной ситуации, когда вооруженная защита начинает помыкать безоружными защищаемыми. Ясно уже, что не послушается Санго Риот, наложит могучую серую руку с бластером на Холм Прощаний, чтоб прижать маленько свободных асторян. Что ж, данная ситуация пока что не критична: что делать, асторяне узнали еще пять тысячелетий назад.

Поэтому доктор Бэра сидел на подоконнике и азартно запечатлевал неповторимый закат Асторы, сравнимый по красоте только с неповторимым рассветом Асторы, выкинув из головы и Санго Риота, и варвара, играющего с Анико-сан на Холме Прощаний в догоняшки.

-\—

— Today is, perhaps, the last day for us, — сказал я Анико на языке, который, я надеялся, походил на мировой.

— Why? — искренне изумилась она.

С ее точки зрения, у нас все было замечательно: мы встречались, когда хотели, и занимались чем хотели и где угодно. Мы бродили по городу, бегали в общедоступных парках, купались на диких пляжах и вообще совали любопытные носы во все углы. Мы даже изучали местный язык — Анико его не знала так же, как и я. Анико приобрела верного спутника и защиту в авантюрах, я же... у меня дела обстояли более печально.

Анико требовательно ждала ответа. Но как объяснить при моих скудных возможностях существу чужой культуры подозрительность больничной службы, их тупое недоумение, их возмущение нашей странной разновозрастной дружбой, их рвение угодить асторянской благодетельнице — начальнице больничного комплекса и каким-то боком матери Анико? Они долго решались — и наконец за меня взялись всерьез. Припомнили мне избиение чиновного племени. Но что сделаешь человеку, у которого ничего нет? Можно, правда, отобрать свободу. Ну, я вычеркнул из жизни пару дней, записал их в опыт познания Границы. Тюрьма как тюрьма, на родине свобода была похуже. Потом выяснилось, что и для тюрьмы необходима индивидуальная карта личности, без нее на меня средств не предусмотрено. Так что выпустили. Правда, только для того, чтоб запереть в больнице в палате для принудительного лечения. Судя по впечатлениям, лечение заключалось в отсутствии еды. Ослабевший от голода человек не способен на сопротивление по чисто техническим причинам, вот на что был расчет. Таким образом на жизни при больнице был поставлен крест. Осталось выйти и уйти. Это случилось, когда санитар посчитал меня достаточно ослабевшим от голода и вошел в палату один. Санитар был гораздо сильнее меня, но я вышел, а он — остался. Оказывается, когда терять нечего, появляются и хладнокровие, и решимость — и особенно холодная ярость, удваивающая силы. А еще у меня был опыт жизни на родине, где случалось всякое.

И вот теперь я иду с Анико к Холму Прощаний, и мне становится понятным его название. Всегда наступает момент, когда асторянской подружке пора идти домой, а мне — в Границу, на поиски еды и ночлега.

— Как ты догадался, что я колдунья? — требовательно спрашивает Анико. — Скажи, и я обещаю, что познакомлю тебя с мамой! Все хотят с ней познакомиться, потому что это почетно! Она же арт!

— Арт — это богиня? — бормочу я равнодушно. — И что? Я безбожник.

— Я точно познакомлю тебя с мамой! — решает пораженная Анико.

Она так забавно гордится своим особым статусом. Своим — и мамы. Она ее любит — где-то очень глубоко под чувством обиды и покинутости. Мать Анико — арт. Может, это значит, что она из гениальных ученых. Может, местная аристократия или просто большое начальство. Но для Анико она — богиня. И я не говорю ей, что мать Анико и так уже знает про меня все. Даже то, чего не было. Сплетни, слухи, интриги — они процветают во всех мирах. И так же неистребимы, как чиновное племя!

Она встретила нас на Холме Прощаний, напряженно-звонкая и горящая гневом. Что меня крайне удивило — одна, без охраны и сопровождения. Для начальства это крайне необычно. Даже — невероятно. Анико, чуткий тюльпан, сразу сникла.

— Не бойся, — говорю я ей. — Никого не бойся. Я всегда с тобой. Даже когда меня нет рядом.

— Барьер Асторы нерушим, — обреченно пробормотала девочка. — Он не пускает чужих. А меня не пустят сюда.

И только сейчас я остро почувствовал, что Анико — единственное близкое мне существо в этом чужом мире. Близкое — и родное. Как, оказывается, мало надо для появления настоящих чувств — просто остаться одному в чужом мире.

Наши взгляды скрестились, и мой сказал начальнице много, очень много нелицеприятного. А чтоб было понятней, я добавил на родном языке:

— Ну ты и дрянь. Обидишь Анико, я твою Астору переверну.

— Анико-сан, — тихо поправила девочка.

Они отправились по тропинке вниз, в свой мир. Запросто, без кабин нуль-переходов и звездолетов, просто по тропинке на ту сторону холма. В этой простоте скрывалось такое могущество, которое даже трудно было представить.

Они ушли, а я остался стоять. Всегда тяжело переносил расставания. А в Границу следовало возвращаться, успокоившись. Не то место, где прощают расстроенность чувств.

К моему удивлению, женщина вернулась. Одна.

— Рона-сан, — представилась она сумрачно.

— Землянин, — подумав, представился и я.

А почему нет? Я действительно землянин. Пусть и нехарактерный для Земли — но с такого расстояния это уже ... незаметно. Женщина насмешливо указала рукой на тропинку — проходите, мол, будьте гостем! Очень мило. Вот только тропа заколдована, и барьер жжется. Женщина смотрела на меня с улыбкой превосходства, и я понял, что это — урок для Анико, что девочка сейчас наблюдает за мной из темноты садов внизу, переживает и мучается. А мать наглядно объясняет дочке, кто такие они — и кто я.

— Ну ты и дрянь, — пробормотал я и пошел вниз.

Я услышал тихое "ах", когда нерушимый барьер Асторы пощекотал мне лицо теплым ветром. Пожалуй, техника лучше хозяев разбиралась, кто здесь свой, а кто чужой!

Женщина совсем по-девчоночьи забежала вперед меня и уставилась изумленно и пристально. Поведение барьера и для нее оказалось полной неожиданностью.

— Я не дрянь, — сказала она вдруг виновато на моем родном языке. — Я просто очень, очень занята. Я погружена в работу вся! Я же арт! Такой трудный выбор: или решение проблемы, волнующей многих, или дружба с дочкой, которая все равно скоро вырастет, и ее унесут от меня на руках... И все это так неожиданно и непонятно.

А я смотрел вперед. Там, среди зелени деревьев, кружилась в счастливом танце Анико.

— Ты дал моей дочери радость первой победы, — ревниво отметила женщина, проследив за моим взглядом. — Естественно, она желает, чтоб ты и дальше сопровождал ее по жизненному пути! Сначала это казалось мне дикой идеей... но теперь, пожалуй, и я этого хочу. Будь моим гостем, воин.

— Я не способен служить нянькой в богатой семье, — хмуро сообщил я.

— Я не богатая, я арт, — легко сказала женщина. — Это несколько иное. И ты будешь не нянькой, а гостем. Это совершенно иное.

Она пристально глянула, понимаю ли я суть предложения.

— У меня уже есть подруга, — неловко хмыкнул я, кивнув на Анико. — Вот она.

Рона-сан буйно захохотала и махнула рукой — мол, что с вами поделаешь с обоими?! М-да, это еще вопрос, кто из них более девчонка — мама или дочка.

Анико встретила нас внизу, гордая до невозможности. Я взял ее чуткую, хрупкую ладошку, и Астора приняла нас в теплую тишину своих садов.

Шаг второй

Астора. Я прожил в ней больше года. В результате стал еще больше уважать Ивана Ефремова за мужество. Ефремов — один из немногих фантастов, кто пробовал изобразить счастливое будущее человечества. Хотя он наверняка понимал, как это невероятно сложно, невозможно даже! Вот изобразить мрачное будущее — всегда пожалуйста, нет ничего легче. Берешь окружающую нас поганую действительность, переносишь в мир с иными технологиями — готово. А чтоб изобразить коммунизм светлого послезавтра, брать нечего. Выдумывать надо. С нуля. Создать силой воображения совершенно новый мир, попутно решив массу проблем, которые человечество даже еще не осознало. Труд, достойный титана, не человека. А еще надо представить, какой будет жизнь в этом мире совершенно нового, неизвестного никому типа людей. Да, еще же надо понять, что это за тип людей. И это тоже — труд, достойный титана. Ефремов, конечно, не справился. Но попытка была мужественной.

Да, еще были Стругацкие. И известно их признание, что людей светлого послезавтра они находили прямо вот тут, в гнусном сегодня. Ну да, это заметно. Их герои — наши люди! Мы их понимаем, мы — иногда — такие же, как они! И всё это не имеет ничего общего со светлым послезавтра. Кого, извините, взяли, того и получили.

Это я к тому, что Астора, может быть, и есть один из вариантов светлого послезавтра. Развитый коммунизм. Рай. Как-то еще, наверно, можно назвать. Но, чтоб назвать, надо понять, что перед тобой. Хотя бы. А вот с этим сложно. Так турист, гуляющий по Елисейским Полям с солидной банковской картой в кармане, вовсе не понимает, что такое Франция. Потому что жизнь в банльё — это совсем, совсем не то же самое, что на Елисейских Полях. А в грязных шахтерских городках — своя жизнь. И есть еще целый пласт жизни, называемый рураль... Конечно, всё это можно объять. Если прожить во Франции всю жизнь, если любить эту страну и изучать каждодневно — то можно. Но тут — Астора. Совершенно чуждый мир. И какой-то жалкий год жизни, практически на одном месте. Да еще и язык, на первый взгляд так принципиально непознаваемый. Дело в том, что язык на Асторе — один, и образовался он в результате слияния многих древних языков. Слияния, не уничтожения, вот в чем сложность невероятная. То же самое, что считать языки Европы одним обширным языком. С чисто научной точки зрения это, конечно, так и есть — но выучить невозможно. Свой лексикон для каждого раздела науки, свой — для поэзии, быта, еще десятки для вовсе непонятных ситуаций, и при каждой лексике своя фонетика, грамматика, диалекты, историзмы и архаизмы... В общем, асторяне, как я понял, учат язык всю жизнь, и он заключает в себе все необходимые знания о мире. Почему бы и нет? Живут-то они, наверно, очень и очень долго.