Опьяненные свободой

Опьяненный свободой

Шаг первый

За окном ночь и дождь. Здесь часто по ночам дождь. Наверно, это удобно для огромного мегаполиса, который угадывается сквозь густую листву: промыть улицы, очистить воздух от пыли... Но вряд ли ночной дождь приятен местным бродягам. Если они здесь есть, конечно. Вопрос, для меня очень важный. Кто я, если не бродяга?

Я стою у окна в помещении, которую определил для себя как больничную палату. Те же стерильность и обезличенность. Правда, по закрытости помещение больше походит на тюрьму. Но бывают же и тюремные больницы.

Дверь за спиной с шорохом открывается — а может, откатывается или еще что делает. Я пока что не смог этого увидеть. Резкие движения мне недоступны. Я знаю, кто вошел. Сюда заходит всего один человек: здоровенный парень с самоуверенной ухмылкой, которого я определил как нянечку. Но такой нянечка горшки не выносит, у такого горшки сами вылетают. Вместе с пациентами. Так что все же — тюрьма.

— You must to be in bed! — заявляет он на ужасном мировом языке.

У меня с мировым языком взаимная ненависть. Чтоб на нем хоть как-то говорить, мне приходится так выдвинуть — или задвинуть? — челюсть, что лицо становится похожим на лошадиное.

— Я понял, — говорю я задумчиво здоровяку. — Дверь не открывается и закрывается. Она расширяется-заращивается.

Охранник угрожающе надвигается.

— All right! — говорю я совсем не то, что хочется. — I go in bed уже.

И быстро, насколько это возможно в полуразваленном состоянии, ложусь. Что бывает за неподчинение, я уже выяснил.

Охранник еще подумал, а не треснуть ли лежачего, и ушел. Он вообще-то прав насчет постельного режима. Эта кровать — она еще меня как-то и лечит.

Но я снова у окна. Оно странное, это окно. Пропускает ночную свежесть и запахи сада — но не пропускает ветер и дождь. Я стою долго, пока не начинают дрожать от усталости ноги — стою и вглядываюсь в бессонный мегаполис за больничным садом. Мне нужна любая информация об этом месте, что-то, над чем можно подумать. Я думаю всегда — и этого у меня не отнять никакой тюрьме.

Во сне я снова увидел синее-синее небо, бескрайнюю степь, горы вдали, горячую асфальтовую ленту дороги — и двух мальчишек на ней. Мне снилось детство. Это значило, что я выздоравливаю. И меня снова тянет в неизведанные дали. Что ж, здесь те самые дали, о которых в детстве даже и не мечталось. Я — очень и очень далеко от дома, от родины и даже от Земли. Это я понимаю, даже всего лишь понаблюдав за мегаполисом сквозь листву больничного (тюремного?) сада.

Я действительно выздоравливаю. В этой странной тюрьме не то чтобы заботятся об обитателях, а... вроде как некие процедуры прописаны в уставе: больной, которому полегчало, должен гулять в саду. И меня ежедневно выгоняют гулять в больничный сад. Я хожу по тропинкам до одурения, потом прячусь где-нибудь за кустами и потихоньку разминаюсь, растягиваюсь и координируюсь. Может быть, меня не станут держать здесь всю жизнь. А к будущему лучше быть хоть как-то подготовленным — хотя бы физически, если материально не получается. Мне никто не мешает. В саду гуляют и другие больные, но они как-то общаются между собой, а меня сторонятся. Наверно, чувствуют чужака. Что ж, и на Земле было так же. Одиночество со мной всю жизнь. И я знаю, как с ним бороться. Надо просто идти к людям. Конечно, меня так и будут сторониться. Но ведь есть же и дети.

Анико — она тоже здесь одна. Кто ее мама? Видимо, очень занятая особа, если у нее нет времени для дочери — и даже для того, чтоб нанять воспитательницу. Я эту даму иногда вижу вдалеке: высоченное хрупкое существо, диковинной красоты лицо и характерный отсутствующий взгляд ученого-теоретика.

У Анико неправильная осанка: плечики высоко подняты, отчего шеи совсем не видно (хотя и не глядя понятно, что цыплячья), и при этом она еще сутулится, приволакивает ноги и кривит талию. И все же она — очаровательный подросток. Вот как у нее это получается?

Мне не с кем общаться, и я ее всячески подманиваю к себе. С ней можно даже разговаривать: она немного знает мировой. Правда, я знаю его значительно хуже. Но это же вовсе не препятствие, чтоб рассказывать ребенку сказки? Так как общего языка нет, я пользуюсь в основном пантомимой. Анико веселит моя неумелость, и она покатывается со смеху. Меня это немного задевает. Я-то считал, что именно пантомимой владею очень неплохо, была возможность в свое время позаниматься в любительском театре. Причем то, что любительский, вовсе не означало низкого уровня. У нас такая загадочная страна, что любители зачастую гораздо сильнее профессионалов.

— You are no skilful! — заявляет она, отсмеявшись. — It's no beauty?

И показывает сама: скользит-струится-летит по траве, поет-звенит-сияет...

— Fine! — вынужден признать я.

Я стараюсь не выдать своего изумления. В бурной юности я был не столько артистом, сколько ... скажем так, организатором для артистов, так что в искусстве немного разбираюсь. На любительском, разумеется, уровне, который в нашей загадочной стране намного выше профессионального. И моей подготовки хватает понять, что то, что делает она, гораздо выше нашего мирового уровня. Выше настолько, что начинает оказывать гипнотическое воздействие.

— You are the witch! — говорю я ей серьезно.

Она отчего-то поражена.

В свою очередь она тоже вынуждена признать, что я знаю намного больше, чем другие до меня. Меня это страшно заинтересовывает. Кто другие? Уж не с ними ли она выучила мировой? Анико не торопится отвечать, ей интересно, кто я такой.

— Воспитатель детского сада, — бормочу я на родном языке. — Для мужчины это просто подвиг, да кто бы оценил...

То же я могу сказать и на мировом — но не объяснить. Не хватает знания языка.

А вот чиновники здесь такие же, как у нас! Неистребимое племя! Но, правда, я пока что не слышал, чтоб их где-то пробовали истреблять. Может, в этом секрет их неуязвимости? Я побывал у одного из них, здесь же, в больнице. При том, что здесь всюду отличная система оздоровления воздуха, пришлось долго ждать в душном коридоре, пока начальство освободится неизвестно от чего, чтоб соизволить что-нибудь сказать мне. Брезгливо морщась, начальство делало мне выговор за то, что нарушаю режим лечения, а также правила общения с персоналом, которые я неизвестно откуда должен был знать. В разговоре начальство, кажется, намекнуло, что упрямые типы, подобные мне, долго и бесполезно унижаются по инстанциям, чтоб получить индивидуальную карту личности. Я ушел на середине монолога. Лучше б он объяснил, куда я попал.

И была у меня еще одна встреча с местными властями.

Этот, очевидно, представлял нечто аналогичное нашим правоохранительным органам. Невзрачный мужчина тщетно пытался выяснить, как я попал туда, куда я попал. Он единственный здесь владел моим родным языком.

— Повторим маршрут снова, — терпеливо говорил он. — Итак, ты ехал. А куда?

Ну как ему объяснить, что не было у меня работы, а та, что была, не могла даже прокормить; и были отчаяние, безнадежность и потеря всего, что связывало меня с реальным миром — и ехал я в поезде неизвестно куда на последние деньги по принципу "хуже нигде не будет"?

— Видите ли, — в результате замечаю я. — Важно не то, куда ехал, а откуда. И от чего.

Он не хочет понимать. Он уже знает, откуда я ехал. И теперь желает узнать, куда. Тогда я говорю ему все, как было.

— Ты, значит, бродяга, — делает он дикий, но абсолютно логичный для него вывод.

И мы беседуем дальше — хотя правильнее это назвать допросом. Итак, что же было дальше? А дальше — поезд горел. Что это было? Крушение? Нападение сепаратистов? Откуда мне это знать, вылетевшему через стекло, разбитому, оглушенному? Но чиновник мне не верит. Ведь я же там был? Был — и не знаю?

— Вот именно мне забыли доложиться, — бормочу я.

Чиновник недовольно качает головой, но ответ принимает. Да, так бывает, что забывают доложиться, и это возмутительно.

— Затем ты напал на нашего представителя, — напоминает чиновник.

Да, его я помню. Такая сытая, откормленная рожа, и охрана вокруг. Я до него еле добрался. Но, опять же, как объяснить человеку, очень далекому от наших проблем, зачем я пробивался к этой важной личности, зачем ударил в горло? Какими словами передать мою ненависть к миру, разрушившему мою жизнь и на ее обломках устроившему рай для жирующей элиты? И я молчу. Но чиновника на этот раз не интересует "почему", его очень беспокоит "как". Он напоминает, что я прошел охрану. Хорошую, по его представлениям, охрану, раз так беспокоится. Но я прошел — и ударил главного. И упал вместе с ним в красный туман.

Чиновник волнуется. Как я прошел охрану? У него есть мои данные. Я же воспитатель детского сада? Не коммандос, нет? Не секретная служба, не спортсмен, наконец? Конечно, нет. Тогда — как? Полуживой, изломанный?

— У нас очень странная жизнь! — вдохновенно говорю я. — Воспитателю детсада подготовка получше, чем у коммандос, иногда нужна! Вот когда с родителями общаешься, например, или пьянь из детских беседок гоняешь...

Чиновник выслушал меня в огромной задумчивости, что-то отметил в личном деле и убыл, глубоко усомнившись в знании моего родного языка. Как мог, я рассказал ему о житье-бытье детсадовского воспитателя. Теперь он наверняка считает детсад филиалом школы диверсантов, полигоном по выживанию.

Представитель правоохранительных органов тоже не соизволил объяснить, где это я очутился, где двери заращиваются, девочки гипнотизируют танцами, а кровати лечат и калечат.

— Я тебе не информационный центр! — ответил он настолько по-нашему, что мне сразу вспомнились родные больницы.

Объяснила ли Анико, куда я угодил? Ну... да. Только ее еще понять надо. Я ее спросил, она раскинула руки, поплыла над землей-запела-заискрилась:

— Родина моя, Астора, звездочка зеленоглазая во мгле ночей, в лучах рассветов; заря лесов, заря степей... ты — пенье ветерка над белыми песками, прибой бурунный, южные моря, ты — песня моря! Астора — родина моя, мой смех и горе...

Она остановилась, опустила руки и вздохнула:

— А это не Астора. Это Граница. Место, где живут подобные тебе и даже хуже.

Мне кажется, я ее понял правильно. Граница. Уже не Земля. Иная техника, одежда, язык. Но бесчеловечностью своей, равнодушием — все как у нас. Зарубежье. Только очень дальнее. Ну и что? За билет я не платил, попал по случайности. Что ж, буду жить здесь, хуже все равно не будет. А вот Анико здесь чахла. Астора... это что-то вроде рая для Анико. Если, конечно, можно доверять в таких вопросах одинокой, страдающей в чуждой обстановке девочке.

Что-то все же оборвалось во мне, когда я вылетел из горящего поезда и разбился о землю. То ли благоразумие. То ли малодушие. Не знаю, их зачастую так трудно различить. Я выздоровел, и следовало получать индивидуальную карту личности. Я опять попал к чиновникам, опять потянулась череда мелких унижений... а потом я вдруг спросил сам себя, ради чего все это надо терпеть. Получилось, что нет у меня больше ничего, чем стоило бы дорожить. И тогда я от души врезал ближайшему чиновнику в глаз. Внес посильный вклад в истребление их пиявочного племени.

Вечером ко мне ввалился мой самоуверенный нянька. А я как раз делал лечебную гимнастику. Так что он постоял в растопыренной позе, понаблюдал, потерял уверенность и удалился. Видимо, решил, что чиновник тоже в чем-то как-то сам напросился. А может, он за помощью отправился.

Пришлось на всякий случай спать под кроватью. Неизвестно, чего она теперь во мне залечит. Прощай, индивидуальная карта личности, а вместе с ней и возможность устроиться на работу, и многое другое. И что? И ничего. На родине у меня была аналогичная ситуация. И ничего, живу.

Как-то все же мои проблемы проявились. Может, в хмурости и молчаливости. Анико — чуткое существо, под чужим несчастьем сразу сникла и съежилась. Пришлось уговорить ее поиграть в догоняшки. Она еле согласилась.

— Только не здесь, — поморщилась девочка, оглядев больничный сад. — Здесь уныло. Скорей бы домой!

Она вдруг оживилась.

— Мы будем играть на Холме Прощаний! — заявила она. — И я покажу тебе Астору!

Ну, почему нет? Лишь бы выпустили в город. Но нас выпускают. Перед Анико все двери открыты. Видимо, ее мама — очень большое начальство.

Я гляжу жадно во все стороны, но город всего лишь непривычен, не более того. Под ногами не асфальт, но что-то, выполняющее ту же функцию. Высотные здания не устремляются вверх свечками, а тянутся закругленными лентами, и на стенах непонятные выступы — но все же это высотки. Транспорт более чуден и разнообразен, но точно как на Земле возит людей. Вывески и надписи не висят над входами, а светятся прямо в воздухе, бегут, подмигивают — и раздражают так же, как любая навязчивая реклама. Действительно — Граница. И люди — просто люди. Так же спешат по своим делам, не глядя по сторонам и не интересуясь окружающим, как в любом земном мегаполисе. И я успокаиваюсь. Бродяге и здесь найдется место.

Анико сказала, город занимает всю планету. Мне не верится, но без индивидуальной карты как узнаешь? В транспорте надо платить. Здесь хороший общественный транспорт, полупустой. Наверно, не все платить могут? Мы-то идем пешком. Холм Прощаний — он близко, оказывается. Это обычный пологий холм в парке, с группой скал на плоской вершине. Широкая тропа вела вниз — и там не было мегаполиса. Тропа утопала в разливе садов, за которыми угадывалось теплое море. Никаких высоток и скоростных шоссе.

— Астора! — благоговейно прошептала девочка.

Прекрасная Астора — просто название дачного поселка? Как легко быть раем для маленькой девочки.

Так что мы играли в догоняшки на Холме Прощаний. Чрезвычайно трудное занятие, если учесть, что я мог догнать ее в три шага — а она могла из-за этого смертельно обидеться.

— Вниз по тропе не бегай! — серьезно предупредила девочка. — Путь на Астору заколдован! Барьер жжется, и будет больно.

Значит, заколдован. Хорошо, не будем туда бегать. Десять лет — чудный возраст, полный детских фантазий и взрослого скептицизма. Анико поглядела на меня и рассмеялась. И тут небо над садами вспыхнуло изумрудным огнем. Фантастическое зрелище, явно принадлежащее не этому миру... а как это может быть? И еще барьер. Который жжется.

-\—

Доктор Бэра ничего не делал. Как любой арт, он нуждался в ежедневном длительном отдыхе — и отдыхал с наслаждением. Он сидел в оконном проеме, болтал босыми ногами и глазел на людную улицу, то есть на девушек.

Неуверенно заморгал экран связи. Серое лицо командира пограничной стражи Асторы было напряженным. Доктор Бэра давно заметил, что пограничник всегда терялся при разговоре с коренным асторянином.

— Командир пограничников Асторы Санго Риот! — зачем-то представился серокожий гигант, словно они не были знакомы несколько лет.

— А почему ко мне? — с любопытством спросил доктор Бэра.

Пограничник смутился. Видимо, он ожидал какой-то другой реакции. Босоногий юноша, сидевший на подоконнике, все же был одним из руководителей Асторы. По крайней мере, так считалось в Границе. Так где же его официальность? Или хотя бы серьезность?

— Вы — тот, кто отвечает за оборону Асторы, — наконец сказал гигант. — Вы сами мне это сказали при первой встрече! Мой вопрос касается сферы ваших интересов.

— Так вы Санго Риот! — радостно воскликнул доктор Бэра, — Командир пограничников, да?

Гигант недоуменно кивнул. Он же только что представлялся!

— У вас в распоряжении десять орбитальных заградотрядов! — обвинил пограничника доктор. — Еще корпус перехвата вторжений! У вас служба внешней разведки, никто не знает, сколько там агентов — но много, если судить по количеству курсантов разведцентра! Еще что? Еще служба контрразведки, корпус внепланетных наблюдателей, еще не помню что! У вас под рукой все ресурсы Границы, намного превосходящие аналогичные Асторы! Неужели существует что-то, чего не можете все вы, но могу один я?!

— Да! — твердо заявил командир пограничников.

— О! Говорите.

— Холм Прощаний! — выпалил Санго Риот и в затруднении надолго умолк.

— Ну? — поощрил дружелюбно доктор Бэра.

— Холм Прощаний — самый прозрачный узел связи миров! И он до сих пор никак не защищен! По статусу это просто холм в Границе! На нем в догоняшки играют! Хотя, стоит врагу шагнуть на Холм Прощаний, следующий шаг будет уже в Астору, в самое ее сердце, на побережье южных морей! Поэтому — разрешите поставить на Холм охрану.

— Всего лишь? — задумчиво проговорил доктор Бэра. — Холм и тропинка к садам кажутся вам настолько беззащитными? И необходимо поставить охрану? Вы поставите — а завтра прекрасная Рона-сан отправится на полевые исследования в вашу Границу, и что? И уткнется в вашу тупую, да еще и вооруженную, и даже неподкупную охрану?! Или вообще в минные поля? А ведь мы, асторяне, в отличие от пограничников, тюрем не признаем! Особенно — для себя. Мы желаем жить свободно. И ходить туда, куда пожелаем, беспрепятственно. Поэтому — не разрешаю! Нравится охранять — охраняйте вашу Границу! Но чтоб статус Холма Прощаний остался таким же, каким был последние пять тысячелетий!

— Но Холм нужен мне для работы! — возмутился Санго Риот, забыв про почтительность. — Как поддерживать связь с разведчиками в дальних мирах? Как соблюдать режим секретности, если во время сеанса связи за спиной запросто может торчать какая-нибудь компания и комментировать мои распоряжения?!

— Пользуйтесь особым, жутко секретным языком — или отгородитесь ширмой! — посоветовал доктор Бэра и отключился.

=/=

Санго Риот злобно глянул в потухший экран. Ширму использовать?! Давно уже поставили, и самую современную — но не в этом же дело! Тут принципы нарушаются! Основы основ! Самое ценное должно принадлежать государству — и никому более!

Санго Риот сердито включил обзор. Он находился на Холме Прощаний, в секторе разведцентра, замаскированном под группу скал забором-иллюзией. А по другую сторону забора играла в догоняшки странная пара. Мужчина в потрепанной одежде, не асторянин и даже не пограничник, и очаровательная асторянская девочка. Ее Санго Риот знал — не так уж много асторянских детей бродило по Границе без присмотра. Дочь Роны-сан, врача-инспектора Асторы в Границе. Большое начальство. Любой асторянин для пограничника — большое начальство. Потому ни арестовать, ни просто прогнать парочку не представлялось возможным. А то бы... профессионального пограничника Санго Риота игры у забора секретного разведцентра бесили до багрового тумана в глазах! Догоняшки на пограничной полосе — кощунство! Вот превратить бы здесь все в неприступную крепость, типа орбитальных заградотрядов... Конечно, все только для того, чтоб защитить прекрасную Астору! Хотя... есть же нерушимый барьер Асторы.

Санго Риот поморщился. Астора — сверхцивизизация, это несомненно. Сверхцивилизация по определению непознаваема. Но... она как-то по-дурацки непознаваема! И техника ее — дурацкая! Ну что это за защита?! Просто тропинка в иной мир — и стенка теплого воздуха поперек. А не пройти. Вот он, барьер, дрожит струями теплого воздуха — как издевательство над здравым смыслом. Последний год Санго Риот по-всякому пытался его преодолеть — конечно же, исключительно в целях проверки надежности! Вот только планетарной бомбой не взрывал, а так все перепробовал. И — никак! Зато Анико по тропинке может легко на одной ножке упрыгать в Астору — что и проделывает ежедневно вместе с мамой. А Санго Риоту — никак. Даже с лазером. Если не асторянин — никак. И что там, на Асторе, что это такое вообще — никто не знает доподлинно. Так, древние легенды. Охрана того, сам не знаешь чего.

Или все же поставить охрану? Ну что ему сделает этот барьер? Или та же Рона-сан? Никто никогда не видел войск Асторы. Сверхцивилизацию охраняют наемники. Как раз Санго Риот и охраняет! Поставить охрану — тогда и асторяне станут более покладистыми. С ними торговаться можно будет. Охрана... она может и не выпустить — так, по недоразумению. Тут доктор Бэра прав, конечно. Значит, уже было нечто подобное в истории Асторы! И как-то они проблему разрешили...

Санго Риот поежился. Страшно хотелось прижать сверхцивилизацию. Это было так легко проделать! Легко — но страшно. Все же — сверхцивилизация! Наверно. Или рискнуть...?

==

Приближалось время заката — фантастический, безумный праздник всех красок неба, но, увы, длящийся лишь мгновения. Доктор Бэра схватился за инструменты художника. Повторимыми средствами передать неповторимость красоты, передать и усилить — это ли не увлекательно?! Видел бы Санго Риот! Он и так уже начинает подвергать сомнению авторитет работодателей. И их разумность. Пускай. У каждого своя работа. У Санго Риота относительно простая: махать кулаками, стрелять, защищать границу Асторы от себе подобных. А у доктора Бэры работа сложная: как-то избежать неизбежной ситуации, когда вооруженная защита начинает помыкать безоружными защищаемыми. Ясно уже, что не послушается Санго Риот, наложит могучую серую руку с бластером на Холм Прощаний, чтоб прижать маленько свободных асторян. Что ж, данная ситуация пока что не критична: что делать, асторяне узнали еще пять тысячелетий назад.

Поэтому доктор Бэра сидел на подоконнике и азартно запечатлевал неповторимый закат Асторы, сравнимый по красоте только с неповторимым рассветом Асторы, выкинув из головы и Санго Риота, и варвара, играющего с Анико-сан на Холме Прощаний в догоняшки.

-\—

— Today is, perhaps, the last day for us, — сказал я Анико на языке, который, я надеялся, походил на мировой.

— Why? — искренне изумилась она.

С ее точки зрения, у нас все было замечательно: мы встречались, когда хотели, и занимались чем хотели и где угодно. Мы бродили по городу, бегали в общедоступных парках, купались на диких пляжах и вообще совали любопытные носы во все углы. Мы даже изучали местный язык — Анико его не знала так же, как и я. Анико приобрела верного спутника и защиту в авантюрах, я же... у меня дела обстояли более печально.

Анико требовательно ждала ответа. Но как объяснить при моих скудных возможностях существу чужой культуры подозрительность больничной службы, их тупое недоумение, их возмущение нашей странной разновозрастной дружбой, их рвение угодить асторянской благодетельнице — начальнице больничного комплекса и каким-то боком матери Анико? Они долго решались — и наконец за меня взялись всерьез. Припомнили мне избиение чиновного племени. Но что сделаешь человеку, у которого ничего нет? Можно, правда, отобрать свободу. Ну, я вычеркнул из жизни пару дней, записал их в опыт познания Границы. Тюрьма как тюрьма, на родине свобода была похуже. Потом выяснилось, что и для тюрьмы необходима индивидуальная карта личности, без нее на меня средств не предусмотрено. Так что выпустили. Правда, только для того, чтоб запереть в больнице в палате для принудительного лечения. Судя по впечатлениям, лечение заключалось в отсутствии еды. Ослабевший от голода человек не способен на сопротивление по чисто техническим причинам, вот на что был расчет. Таким образом на жизни при больнице был поставлен крест. Осталось выйти и уйти. Это случилось, когда санитар посчитал меня достаточно ослабевшим от голода и вошел в палату один. Санитар был гораздо сильнее меня, но я вышел, а он — остался. Оказывается, когда терять нечего, появляются и хладнокровие, и решимость — и особенно холодная ярость, удваивающая силы. А еще у меня был опыт жизни на родине, где случалось всякое.

И вот теперь я иду с Анико к Холму Прощаний, и мне становится понятным его название. Всегда наступает момент, когда асторянской подружке пора идти домой, а мне — в Границу, на поиски еды и ночлега.

— Как ты догадался, что я колдунья? — требовательно спрашивает Анико. — Скажи, и я обещаю, что познакомлю тебя с мамой! Все хотят с ней познакомиться, потому что это почетно! Она же арт!

— Арт — это богиня? — бормочу я равнодушно. — И что? Я безбожник.

— Я точно познакомлю тебя с мамой! — решает пораженная Анико.

Она так забавно гордится своим особым статусом. Своим — и мамы. Она ее любит — где-то очень глубоко под чувством обиды и покинутости. Мать Анико — арт. Может, это значит, что она из гениальных ученых. Может, местная аристократия или просто большое начальство. Но для Анико она — богиня. И я не говорю ей, что мать Анико и так уже знает про меня все. Даже то, чего не было. Сплетни, слухи, интриги — они процветают во всех мирах. И так же неистребимы, как чиновное племя!

Она встретила нас на Холме Прощаний, напряженно-звонкая и горящая гневом. Что меня крайне удивило — одна, без охраны и сопровождения. Для начальства это крайне необычно. Даже — невероятно. Анико, чуткий тюльпан, сразу сникла.

— Не бойся, — говорю я ей. — Никого не бойся. Я всегда с тобой. Даже когда меня нет рядом.

— Барьер Асторы нерушим, — обреченно пробормотала девочка. — Он не пускает чужих. А меня не пустят сюда.

И только сейчас я остро почувствовал, что Анико — единственное близкое мне существо в этом чужом мире. Близкое — и родное. Как, оказывается, мало надо для появления настоящих чувств — просто остаться одному в чужом мире.

Наши взгляды скрестились, и мой сказал начальнице много, очень много нелицеприятного. А чтоб было понятней, я добавил на родном языке:

— Ну ты и дрянь. Обидишь Анико, я твою Астору переверну.

— Анико-сан, — тихо поправила девочка.

Они отправились по тропинке вниз, в свой мир. Запросто, без кабин нуль-переходов и звездолетов, просто по тропинке на ту сторону холма. В этой простоте скрывалось такое могущество, которое даже трудно было представить.

Они ушли, а я остался стоять. Всегда тяжело переносил расставания. А в Границу следовало возвращаться, успокоившись. Не то место, где прощают расстроенность чувств.

К моему удивлению, женщина вернулась. Одна.

— Рона-сан, — представилась она сумрачно.

— Землянин, — подумав, представился и я.

А почему нет? Я действительно землянин. Пусть и нехарактерный для Земли — но с такого расстояния это уже ... незаметно. Женщина насмешливо указала рукой на тропинку — проходите, мол, будьте гостем! Очень мило. Вот только тропа заколдована, и барьер жжется. Женщина смотрела на меня с улыбкой превосходства, и я понял, что это — урок для Анико, что девочка сейчас наблюдает за мной из темноты садов внизу, переживает и мучается. А мать наглядно объясняет дочке, кто такие они — и кто я.

— Ну ты и дрянь, — пробормотал я и пошел вниз.

Я услышал тихое "ах", когда нерушимый барьер Асторы пощекотал мне лицо теплым ветром. Пожалуй, техника лучше хозяев разбиралась, кто здесь свой, а кто чужой!

Женщина совсем по-девчоночьи забежала вперед меня и уставилась изумленно и пристально. Поведение барьера и для нее оказалось полной неожиданностью.

— Я не дрянь, — сказала она вдруг виновато на моем родном языке. — Я просто очень, очень занята. Я погружена в работу вся! Я же арт! Такой трудный выбор: или решение проблемы, волнующей многих, или дружба с дочкой, которая все равно скоро вырастет, и ее унесут от меня на руках... И все это так неожиданно и непонятно.

А я смотрел вперед. Там, среди зелени деревьев, кружилась в счастливом танце Анико.

— Ты дал моей дочери радость первой победы, — ревниво отметила женщина, проследив за моим взглядом. — Естественно, она желает, чтоб ты и дальше сопровождал ее по жизненному пути! Сначала это казалось мне дикой идеей... но теперь, пожалуй, и я этого хочу. Будь моим гостем, воин.

— Я не способен служить нянькой в богатой семье, — хмуро сообщил я.

— Я не богатая, я арт, — легко сказала женщина. — Это несколько иное. И ты будешь не нянькой, а гостем. Это совершенно иное.

Она пристально глянула, понимаю ли я суть предложения.

— У меня уже есть подруга, — неловко хмыкнул я, кивнув на Анико. — Вот она.

Рона-сан буйно захохотала и махнула рукой — мол, что с вами поделаешь с обоими?! М-да, это еще вопрос, кто из них более девчонка — мама или дочка.

Анико встретила нас внизу, гордая до невозможности. Я взял ее чуткую, хрупкую ладошку, и Астора приняла нас в теплую тишину своих садов.

Шаг второй

Астора. Я прожил в ней больше года. В результате стал еще больше уважать Ивана Ефремова за мужество. Ефремов — один из немногих фантастов, кто пробовал изобразить счастливое будущее человечества. Хотя он наверняка понимал, как это невероятно сложно, невозможно даже! Вот изобразить мрачное будущее — всегда пожалуйста, нет ничего легче. Берешь окружающую нас поганую действительность, переносишь в мир с иными технологиями — готово. А чтоб изобразить коммунизм светлого послезавтра, брать нечего. Выдумывать надо. С нуля. Создать силой воображения совершенно новый мир, попутно решив массу проблем, которые человечество даже еще не осознало. Труд, достойный титана, не человека. А еще надо представить, какой будет жизнь в этом мире совершенно нового, неизвестного никому типа людей. Да, еще же надо понять, что это за тип людей. И это тоже — труд, достойный титана. Ефремов, конечно, не справился. Но попытка была мужественной.

Да, еще были Стругацкие. И известно их признание, что людей светлого послезавтра они находили прямо вот тут, в гнусном сегодня. Ну да, это заметно. Их герои — наши люди! Мы их понимаем, мы — иногда — такие же, как они! И всё это не имеет ничего общего со светлым послезавтра. Кого, извините, взяли, того и получили.

Это я к тому, что Астора, может быть, и есть один из вариантов светлого послезавтра. Развитый коммунизм. Рай. Как-то еще, наверно, можно назвать. Но, чтоб назвать, надо понять, что перед тобой. Хотя бы. А вот с этим сложно. Так турист, гуляющий по Елисейским Полям с солидной банковской картой в кармане, вовсе не понимает, что такое Франция. Потому что жизнь в банльё — это совсем, совсем не то же самое, что на Елисейских Полях. А в грязных шахтерских городках — своя жизнь. И есть еще целый пласт жизни, называемый рураль... Конечно, всё это можно объять. Если прожить во Франции всю жизнь, если любить эту страну и изучать каждодневно — то можно. Но тут — Астора. Совершенно чуждый мир. И какой-то жалкий год жизни, практически на одном месте. Да еще и язык, на первый взгляд так принципиально непознаваемый. Дело в том, что язык на Асторе — один, и образовался он в результате слияния многих древних языков. Слияния, не уничтожения, вот в чем сложность невероятная. То же самое, что считать языки Европы одним обширным языком. С чисто научной точки зрения это, конечно, так и есть — но выучить невозможно. Свой лексикон для каждого раздела науки, свой — для поэзии, быта, еще десятки для вовсе непонятных ситуаций, и при каждой лексике своя фонетика, грамматика, диалекты, историзмы и архаизмы... В общем, асторяне, как я понял, учат язык всю жизнь, и он заключает в себе все необходимые знания о мире. Почему бы и нет? Живут-то они, наверно, очень и очень долго.

Еще одно забавное наблюдение: коммунизм — это не когда всё есть, а когда ничего не надо. Если и преувеличено, то ненамного. Выяснилось, что на Асторе нет магистралей. Нет самолетов, поездов, стратопланов и прочей экзотики. На Асторе вообще транспорта нет. И магазинов. И кафе с ресторанами. Заводов тоже не замечено. И... и проще сказать, что на Асторе есть. Есть Дома. У каждого асторянина есть свой Дом. Да, так будет правильно: на Асторе есть асторяне со своими Домами. И всё. А как же остальное? А никак. Асторянам ничего не нужно. Наверно. Они просто живут в своих Домах, Дома эти иногда перемещаются, летают, но без особой спешки, собираются в соты и образуют временные, а то и постоянные как бы города, особенно во время Фестивалей... в общем, тихая сонная жизнь без забот.

А под сонным покрывалом жизни — бушующий океан.

Любовь и измена, предательства и бессмысленная верность, поиски, открытия и разочарования, и еще множество того, чему и названия нет в земных языках. Накал страстей обжигающий. Взять хотя бы наши с Роной-сан такие непростые взаимоотношения, которым тоже не подберешь названия. Не дружба, не любовь и не взаимоуважение, хотя это тоже... Но если мы с Роной-сан люди огрубевшие, устойчивые, которых пронять считай что и нечем, то по Анико жизнь хлестала с размахом. И она часто с прогулок прибегала в слезах. Что там происходило, в их детском, таком непростом сообществе? Она не рассказывала. И стеснялась, и наверняка не знала, как. Бытовой язык, который я учил, непригоден для описания психологии отношений в группах сверхлюдей. Пусть даже сверхдетей — не пригоден всё равно.

Сначала я думал — по земным аналогиям — мою девочку просто кто-то травит. Ну, пошел и дал по шее тем, кто, на мой взгляд, напрашивался. Угадал или нет, так и не узнал, но Анико жутко смеялась и вежливо попросила больше не лупить ее лучших друзей. Так что потом я в минуты кризисов просто утешал ее, носил на руках, как лялечку, и уверял, что для меня-то она самая лучшая, самая прекрасная асторянская девочка из всех, кого я знаю. Это, кстати, была чистая правда. И это помогало ненадолго. Но в целом... моя прекрасная танцовщица всё больше отдалялась от своих ровесников и всё чаще проводила свободное время со мной. Мне-то хорошо — я благодаря этому узнавал про Астору такое, чего сроду не раскопал бы сам. Например, то, что на якобы перенаселенной Асторе есть совершенно безлюдные степи. И заповедные горные озёра, рядом с которыми тоже никто не живет. И еще есть целый континент, на котором бывают только Дома. То есть перенаселенность Асторы — это что-то, не связанное напрямую с количеством жителей... Мы побывали с ней кое-где — докуда ноги могли дошагать или Дом долететь. Лишь бы к вечеру были у Холма Прощаний, чтобы встретить Рону-сан после работы в Границе. И каждый вечер в моей душе царила эта необыкновенная, страстная, порывистая, загадочная женщина. И я всё так же безуспешно пытался её понять. А она — меня.

Что ж, и через год я мог сказать про Астору всё то же: что она благословенна, как сон, чудесный и прекрасный. И я провел здесь свои лучшие, такие беззаботные дни. Но ничто не вечно, и это правильно. Не вечно, потому что развивается и меняется, то есть попросту живет. Ну вот и наши отношения с Роной-сан развивались... и доразвивались. Оказывается, это очень больно — когда обожаемая женщина увлекается очередной загадкой и забывает про тебя. Ее могучему интеллекту оказалось невозможно долго заниматься таким простым объектом, как я — стало неинтересно. Ощущение лишнего — нестерпимое. Однажды ночью мне приснилась бескрайняя степь, лента дороги в мягком асфальте и две маленькие фигурки, увлеченно шагающие к горизонту. Что значило — я выздоровел. И я ушел.

-\—

Я стою перед патрульными Границы, а те самодовольно улыбаются. Еще бы! Им же удалось меня найти! И даже, как им кажется, поймать!

— Follow me! — небрежно приказывает старший.

Значит, следовать за ними. Добровольно. Ну что ж... Вообще-то общение с силами правопорядка подобно движению поезда: если встал на рельсы, то в сторону уже не свернешь. Только вперед или назад — что, в сущности, равнозначно. Всё равно же остаешься на рельсах. Вперед — это на допрос. Оттуда — на тюремный рыбозавод. И даже без суда. На какой суд может рассчитывать существо без идентификационной карты? Для таких срока наказания не бывает, потому что суд не положен. То есть если садят, то навсегда.

А есть движение назад. Не идти добровольно. Но у патрульных — дубинки-шокеры, у патрульных шнуры-самозатяжки. И их много, патрульных. Так что в результате всё равно попадешь на допрос, то есть вперед. Это при условии, что после дубинок останешься жив, что вовсе не гарантируется.

Можно, конечно, рискнуть и свернуть с рельсов. Это — крушение, это драка с патрулем и повальная облава на преступника по всей Границе. Граница очень велика, но всё же не настолько, чтобы в ней спрятаться. Сопротивление бесперспективно.

Вот так и рождается рабство!

Они были здоровенными ребятами, так что я отвесил им со всех сил. Прошлый раз пожалел одного, а он встал и достал меня шокером. То-то ощущения были!

По логике, вдвоем они гарантированно должны были меня уделать. У них и подготовка, и спецсредства. Но у меня — решимость и чувство собственной правоты, что дает иногда эффект просто необыкновенный. И еще они не ожидали сопротивления от такой невзрачной личности. По мне же не было заметно, что я провел последний год на силовых батутах — очень популярном развлечении на побережье Южных морей.

Но, скорее всего, особая подготовка полицейских — просто миф. Один из тех, что растут на страхе.

Старший хрипел в собственном шнуре-самозатяжке.

— Бери переговорник, — ласково сказал я. — Начальство вызывай. Пусть оно прямо тут решит, виноват ли я в чем.

Был крохотный шанс, что начальство окажется хоть сколько-нибудь человечным. Или хотя бы справедливым. Прошлые разы, впрочем, не везло.

— Дурак! — прохрипел старший. — Какое начальство? За нападение на патруль — в камере подохнешь! Лично забью!

Он был уверен, что мы скоро поменяемся местами. А как иначе? В Границе с полицией не связываются. А то в камере забьют. Вот в этом и есть главная сила полиции — что с ней не связываются. А вовсе не многочисленность или какая-то там подготовка. Но меня перспектива быть забитым не устраивает, и шнур затягивается сразу невесть на сколько делений. Ничего, откачают, медицина в Границе отличная, сама Рона-сан приглядывает!

— Бери переговорник! — приказываю я младшему. — Вызывай босса, понятно? Того, кто решения принимает, а не старшего смены, такого же долдона, как и ты!

Он решил, что я беру заложника, и что-то бешено забормотал в прибор. М-да. Смелый, значит? Голову в плечи втягивает, но вызывает не начальство, а антитеррористическую группу. При таком раскладе здесь не босс появится, а снайпера. Ну и зачем мне дожидаться? Так что я ушел. Прощай, моя несытая жизнь в Границе. Не много-то я и потерял: работу за кормежку да ночевки в подсобке магазина.

Конечно, с идентификационной картой личности все обстояло бы по-другому. Да только ее выслужить надо было, а у меня после крушения поезда что-то поломалось внутри — и больше я кланяться не могу. И чиновное племя не могу терпеть тоже. Совсем больной, по любым меркам. Зато на душе легко и светло, как никогда в жизни, и ночевки в подсобке магазина кажутся вполне приемлемой платой за свободу. И все чаще появляется странная гордость: я — землянин!

А сейчас требовалось хорошенько укрыться от всевидящего ока полиции и подумать, как, где и за счет чего мне жить в Границе дальше. Что ж, идеальное укрытие у меня было: прекрасная Астора. Барьер по-прежнему меня признавал. Правда, Рона-сан больше не ждет. И в гости не приглашает. М-да. А вот с Анико получше. Да только она как-то быстро выросла. Выросла — и стала оглядываться вокруг в поисках рыцаря-на-белом-коне, как это бывает в определенном возрасте. А вместо него уставилась на меня, ведь я же и болтался все время около. Так что пришлось набрать дистанцию. Она сейчас в поисках объекта воздыхания, а мой затертый вид эти самые объекты однозначно отпугивает.

Ну, хотя бы искупаюсь в море. А подумаю на пляже. Пляжи у них бесплатные. Да у них все бесплатное — только не дают. Вот такой странный на Асторе коммунизм. Для своих.

Трава на Холме Прощаний пожухла. Осень. Снова осень. Снова серое небо, бесконечные дожди и потоки угрюмых людей по улицам, залитым светом реклам. После сегодняшнего это, правда, временно не для меня. Тоже не жалко.

Нерушимый барьер приветствовал меня упругой стеной теплого ветра. Прекрасная Астора, здравствуй.

Но, сколько ни купайся, кушать захочется все равно. А на Асторе не подают, да и я не беру. Я — землянин! Так что пришлось возвращаться в Границу.

Странно, но полиция никогда ранее не пыталась перехватить меня на Холме Прощаний. Как будто им кто-то запретил бесчинствовать около границы Асторы. Всегда ждали, когда я отойду подальше в мегаполис, чем я и пользовался. Но на этот раз встретили прямо за барьером. Серокожий гигант в боевой форме пограничника насмешливо разглядывал меня алыми глазами. Кое-что про него даже я знал. Командир отряда коммандос с Гоэмы, извечного врага Границы, добровольно перешедший на сторону последней. Ныне — командующий всеми силами безопасности Границы, щит и меч прекрасной Асторы, Санго Риот. Вербовочные щиты с его изображением можно увидеть в любом месте Границы.

Я хотел увидеть начальство? Ну так вот оно, главнее некуда. На мгновение я даже поверил, что существует справедливость и на Границе. А как еще понимать появление очень высокого начальства без охраны, и всего лишь для того, чтоб закрыть вопрос с одним из бесчисленного множества бесправных людей? Только как желание лично разобраться и восстановить справедливость!

— Это ты — любитель асторянских девочек? — с усмешкой поинтересовался Санго Риот, и я понял, что зря поверил в справедливость.

Год назад я бы кинулся на гиганта с кулаками — и нарвался бы... да на что угодно. Это простым людям оружие запрещено, а начиная с какого-то уровня власти уже нет. Но год, проведенный в размышлениях, здорово меня подготовил к неприятностям.

— А это ты — цепной пес Асторы, продавшийся за похлебку? — вернул я ему усмешку.

Правда бьет больней всего — и уже гигант кинулся на меня с кулаками. Его тоже обманул мой внешний вид. Бродягу, который ниже тебя на голову, так и тянет ткнуть в зубы, разве нет? Так что он обманулся — и получил по полной программе. Ну, я тоже обманулся. Таких, как Санго Риот, кулаками не успокоить. Он только головой тряхнул, утер кровь с разбитого лица — а потом просто двинул рукой. И наступила тьма.

Так мы и познакомились. Санго Риот оказался очень странным начальством — способным кинуться в драку, когда у него в распоряжении все силы Границы.

Уже в госпитале, возвращая своему носу привычную форму, гигант проворчал:

— Не обзывай меня цепным псом, хоть я он и есть! Астора — наша праматерь! И твоя тоже, психопат! Служить ей — потребность сердца!

Я не ответил ему, может, отчасти потому, что мне тоже приводили в порядок лицо. Почему-то мужчины, когда злятся, норовят заехать в глаз, хотя правильней звездануть по коленке. Может быть, у него действительно была такая потребность — служить чужой стране. Или планете? Неважно. Он все равно ощущал себя предателем, и упоминание о предательстве его задевало. Я хорошо его понимал, потому что сам испытал нечто подобное, когда покинул родину. Много позже я понял, что главное — не то, где находишься, а то, что защищаешь. И назвался Землянином. По праву.

У Санго Риота хватило мужества извиниться за свои слова. Странным он все же был начальником!

— Про вас с Анико такие доклады лежат! — оправдывался он. — Как я мог не верить своей разведке? Кому тогда верить вообще?!

Что я мог ему ответить? Что все, доложенное про нас, правда, и к тому же не вся правда? Мои отношения и с Роной-сан, и с Анико — они были... очень сложными. А разведка, она ведь фиксировала только одну сторону: ту, что видна. Ну и трактовала поведение сверхлюдей в меру своего понимания мира, как любовные взаимоотношения, например.

— Не ваше дело, — только и сказал я в результате.

Как ни странно, он с этим согласился. Не так уж был груб и нечуток глава силовых ведомств, если сумел почувствовать, что странная дружба асторянской красавицы с бродягой из Границы — действительно не его дело.

— Санго Риот, можешь звать меня так! — с забавной торжественностью представился он. — Как называть тебя, воин?

В Границе боготворили воинов — хотя, как и везде, командовали торгаши, бандиты, воры.

Я подумал. Мое прежнее имя сгорело, исчезло в чаду того поезда, что пылал когда-то в ином мире, в иные времена. Он умер, тот прежний тихоня и неудачник, нынешний жесткий и безжалостный я совсем на него не похож.

Санго Риот правильно понял мое молчание.

— Я буду звать тебя Землянин! — решил он. — Если сама Рона-сан признала это имя, значит, оно достаточно правильно отражает твою суть!

Я не возражал. На языке Границы землянин не обозначало ничего и вполне могло служить именем.

Мы прошли в один из его кабинетов. Санго Риот явно бахвалился роскошной обстановкой, и глубокими креслами, и подобострастными помощниками от чиновного племени. А во мне все росло и крепло недоумение. И вот этот ребенок — боевой кулак Асторы? Да ну!

— Жалуются на тебя! — недовольно сказал Санго Риот, развалясь в кресле. — С патрульными чего дерешься? Служба безопасности Границы выполняет свою работу! Они обязаны знать, как ты проходишь нерушимый барьер Асторы! Тебя просто спрашивали! Не били, не пытали?

— Просто спрашивали, — согласился я. — Не били. Разве что слегка — когда заставляли давать показания. Сначала в патрульной машине. Потом в участке. Потом у дежурного по мегаполису. Еще в тюрьме. Еще представителю разведки. Задерживали — для выяснения личности. Хотя прекрасно знали, кто я — иначе б не задерживали! Наказывали за отсутствие документов — хотя сами же их не выдали. Это, конечно, не пытки. Это обычная работа службы безопасности — или кто у вас занимается такими, как я?

Я уже достаточно прожил в Границе, чтоб немного разбираться в местной межрасовой каше. Санго Риот очевидно принадлежал к серокожим аборигенам Гоэмы. Так вот этот гигант явно начал закипать гневом — вспыльчивость являлась расовой чертой и важнейшей частью их культуры.

— Спишь на складе! — загрохотал он. — Подбираешь объедки! А какой гордый, да?! В тюрьме тебе плохо, да?!

— Гордость — это всё, что у меня осталось, — предупредил я и поискал предмет потяжелее.

Санго Риот яростно подышал — и укротил себя. Ну, этого следовало ожидать. Такой вспыльчивости обязательно должен соответствовать какой-то противовес, иначе раса не смогла бы выжить в соседстве с другими.

— Как проходишь на Астору? — резко бросил он, не глядя на меня. — Что видел? Зачем видел? Рассказывай, и закроем это дело! Эти чиновники из любой ерунды проблему раздувают...

Я помолчал. Значит, рассказать? А как? Не то чтобы я не помнил, просто... стоит прикрыть глаза, и вот он, рассвет Асторы, горит в полнеба, и радуга пляшет в прозрачных водах заповедного озера, и крутится в самозабвенном танце хрупкая фигурка моей ненаглядной танцовщицы; и теплый аромат аллеи светящихся деревьев накатывает... "Отнеси меня во взрослую жизнь!" — шепчет Анико, и ее руки невесомо опускаются мне на плечи; и бьет в берег прибой Южных морей, взлетают в небо ловкие прыгуны, легкая фигурка раскрывается в воздухе и стремительно несется к сверкающей глади, пронзает прозрачную толщу воды, и вот уже смеющимися огромными глазищами сияет мне девочка-арт, хрупкий цветок асторянских степей... Каждый шаг на Асторе связан неразрывно с очень личными воспоминаниями. Ну и как это рассказать? Как передать странное и восторженное ощущение великой цивилизации, если для меня она воплотилась в единственной знакомой мне девочке? Арт — это значит богиня, не так ли?

— Знаешь что! — говорю я в результате. — А почему бы тебе не спросить у Роны-сан? Или у доктора Бэры? Из всех асторян эти хотя бы помнят, что в Границе тоже люди живут. Иногда помнят.

— Они не говорят! — вырывается обиженное у руководителя вооруженных сил всей Границы.

А я смотрю в недоумении. Он не должен так признаваться! Так дети говорят! Неужели он настолько молод? Тогда понятен его боевой комбинезон с кучей оружия в захватах. Это в Границе, под защитой огромной армии полицейских, когда над головой висит всевидящая база заградотряда. Понятен и его кулачный порыв. Ребенок? Благородный рыцарь-романтик? А я назвал его предателем.

— А ты ли командуешь силами Границы? — не сдержавшись, замечаю я. — Как ты вообще попал на свой пост? Тебя же должны были съесть на нижних подступах! Подумай об этом. И чьей пешкой являешься.

На самом-то деле я его еще обиднее назвал. В одной из местных игр существует класс разменных фигур, чья роль исключительно в подставах и заключается...

Санго Риот угрюмо промолчал. Видимо, и сам задавался этим вопросом.

— Пойдем, — решаю внезапно для самого себя я. — Покажу тебе кое-что. И ты перестанешь спрашивать.

=====\=

Мы не спеша бредем к Холму Прощаний.

— Нерушимый барьер Асторы — что он есть такое? — размышляю я вслух. — Сложная система защиты? Скорее всего. Может, он анализирует пульс, походку, состав крови, может, даже мысли. Откуда нам знать? Барьер может изучать нас по миллионам параметров! А потом миллионы элементов сливаются в одно решение. Думаю, это симпатия. Барьер пропускает тех, кто ему симпатичен.

— Так просто? — не верит Санго Риот.

— Так сложно! — поправляю я.

Я не говорю гиганту, что, по моим наблюдениям, в числе прочих барьеру требуется один обязательный элемент — поручительство гражданина Асторы. И поручительство это — вовсе не из тех, какие даются, например, банку. Это поручительство с жизнью связано.

Теплый поток воздуха ударяет в лицо. Здравствуй, прекрасная Астора.

Идущий следом Санго Риот шипит от боли.

— Терпи, — советую я.

— Зачем? — хрипит Санго Риот.

— Ну, может такое быть, что барьер оценит твое мужество и пропустит?

Санго Риот не верит. Но терпит.

Снизу, от подножия холма, за нами с детским любопытством наблюдает Рона-сан.

А потом барьер пропускает гиганта.

— Иди! — подталкиваю я его. — Смотри, чего тебе надо.

Ничего он не насмотрит. Сейчас перед ним встанет Рона-сан и закроет собой всю Астору.

А я возвращаюсь в Границу. Кушать чего-то всё равно надо, никто за меня этой проблемы не решит. Я уже знаю, куда пойду, у меня осталось не так много вариантов. Жить в Границе мне всё равно не дадут. Санго Риот высоко, а полиция — вот она, рядом. Остается работа вне Границы. Причем такая, за которую местные безработные берутся в крайнем случае. Ну, у меня как раз крайний случай. И что? И ничего. Работал на Земле, работал и вне Земли. А вот теперь буду работать вне Границы. Правда, недолго. Крайний случай — это ... скажем так, торговля собственной жизнью. Долго на такой работе не живут.

Полицейский патруль смотрит на меня в затруднении. И не решается преградить путь. А потом полицейские и вовсе отворачиваются, как будто меня нет. Ну, с их точки зрения наверняка это так и выглядит.

-=-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Ночь. Аллея светящихся деревьев мерцает розовым светом, и серое лицо Санго Риота кажется от этого диковато черным. Это Астора, та самая, куда воин рвался так неукротимо. Здесь всё — неразгаданная тайна. Но тайны Санго Риота больше не интересуют. Он смотрит и не может насмотреться на Рону-сан. Этой ночью женщина задумчива и грустна — и оттого еще более притягательна.

— Давно хотела Вас спросить, — говорит Рона-сан. — Тот человек ... Вы звали его Землянин. Что с ним?

— Ушел! — пожимает огромными плечами Санго Риот.

— Ушел? — слабо переспрашивает женщина. — Как странно ... Это же он провел Вас через барьер Асторы? Кто прошел барьер Асторы, считается нашим гражданином. Вы гражданин Асторы благодаря Землянину — и никак не позаботились о его судьбе?

— Он был и вашим гостем! — ревниво замечает Санго Риот. — Он был другом вашей дочери! Вы могли сделать для него гораздо больше!

— Что я могла? — тихо возражает женщина. — Я не могла предложить ему кров. Больше не могла. А дочери он сказал, что не нахлебник — и ушел. И она хочет знать, куда.

— Отказался — значит, дурачок! — с облегчением сказал Санго Риот. — А почему — нахлебник?

— Вы, конечно, гражданин Асторы — но нашу жизнь не понимаете, — по возможности мягко замечает женщина. — Пока не понимаете. Поначалу это ... трудно. У нас огромное значение имеет Дом. Дом есть у каждого взрослого асторянина. Он заменяет нам всё то многое, что существует в Границе: гостиницы, рестораны, магазины ... транспорт, кстати. Землянин жил у нас. Таков выбор: или ты чей-то гость, или ночуешь под кустом. Такое исключительно неудобно, несмотря на добрый климат Асторы.

— Но хотя бы какой-то транспорт у вас есть? — озабоченно спрашивает Санго Риот. — Я впервые забрался так далеко от Холма Прощаний, а уже ночь.

— Есть, — виновато отвечает женщина. — Я говорила уже. Это Дома. Они заменяют нам действительно всё.

— Но не у всех, — понятливо кивает Санго Риот. — Учту на будущее. Что касается Землянина: я интересовался его судьбой. Он вернулся в Границу, сразу же вступил в корпус Внепланетных Наблюдателей. Служил. Недавно корпус полным составом был отправлен в район Желтых Планет, это на периферии. На подлете его транспорт местными военными был случайно обнаружен и сбит. Хоронить нечего, почести не положены, из списков корпуса исключен.

— Корпус Наблюдателей? — растерянно спрашивает женщина. — Служил? Зачем?!

— Чтобы поесть? — предположил Санго Риот. — В Границе законы простые, запросто можно помереть с голоду. А там его хотя бы кормили.

Рона-сан, пораженная до глубины души, обдумывает новую информацию. То, что кто-то может помереть с голоду, явно оказывается для нее открытием.

— Вашу помощь он не принял тоже? — наконец спрашивает она.

— Он не просил! — снова пожимает плечами гигант. — Я не навязывался.

Женщина печально усмехается. Она много лет работает в Границе, и всё равно ей так трудно иногда понять этих людей.

— Он был странным, этот Землянин, — бормочет Санго Риот. — Но иногда говорил удивительно метко — видимо, случайно ... Помню, он удивился, как это я попал на столь высокую должность. Теперь и я удивляюсь. Как? Я не политик, не экономист, не дипломат. Я даже не полководец. Просто хороший воин. Как? И — за что?

И Санго Риот впервые смотрит требовательно на существо высшего порядка.

— Мы приказали, — просто отвечает женщина. — На главном посту нам нужен честный воин. А чиновники — они ... набегут сами. Они всегда откуда-то появляются.

— Значит, предстоит война? — подбирается Санго Риот. — Приказывайте, моя госпожа!

Женщина снова печально усмехается. Как понять этих людей? Война, смерть ... а он радуется!

— Это связано с Желтыми Планетами, — поясняет она. — Впрочем, это долгий разговор. Пройдемте ко мне. Доктор Бэра ждет нас. Рабочих офисов, как вы догадываетесь, у нас тоже нет, есть Дома. Я предлагаю Вам быть моим гостем, воин. Мой Дом сейчас на побережье, это близко, вы не устанете.

У берега моря они остановились. Вечный прибой пел вечные песни, и каждый их понимал по-своему. Рона-сан услышала в его шуме горе одинокой асторянской девочки и вздохнула.

Шаг третий

Он сух и жарок, мой новый мир. Жгучие камни, ветер-суховей, бешеное солнце. И как здесь люди живут? Как растения. Ночью, у воды. Конечно, это не Астора. Это даже и не Граница, хотя попал я сюда одинаково: дым, огонь, удар, боль — провал. Вот больницы не было, зажило и так. Зато не было и проблем с памятью, что хорошо, так же как и проблем с документами. В этом мире жизнь устроена просто: если не знаешь языка, не имеешь документов и денег, то ты однозначно раб. Вот тебе миска простой еды и много работы. Сбежишь — хозяева обидятся и убьют. Я не сбегал. Зачем?! Нужно было оглядеться, подучить язык. В корпусе наблюдателей не предполагалось хорошего знания языка страны наблюдения. Да там вообще ничего не предполагалось. Не то чтобы не хватало средств на обучение курсантов — просто считалось, что любое обучение накладывает отпечаток. Ну и зачем нужен разведчик с отпечатком чужой цивилизации? Потому действовали просто, то есть количеством. Забрасывали в ареал наблюдения огромное количество ненужных Границе людей — и пусть приспосабливаются, как могут. Отсев огромный — зато естественный процесс не привлекает внимания спецслужб. Ну кому интересны бродяги — или рабы, как в данном случае? А такой раб обвыкнется, оглядится — авось и сообщит кучу нужной информации. Если доберется до информации — сообщит обязательно! За это светило гражданство Границы и идентификационная карточка личности, то есть безбедная жизнь. Передатчик — единственное, что не забывали вручить Наблюдателю.

Вот я и оглядывался. Ну, а пока я оглядывался, меня сдали в армию вместо хозяйского сына и под его именем и данными. Так что теперь я какой-то там Саат Боат, двадцати лет от роду, житель Второй Желтой, абориген долин. И ерунда, что белый и вдвое старше записанного. Никого вокруг это не смущало, с чего бы беспокоиться мне? Тем более что теперь я с местными документами, не раб, а вовсе полноправный гражданин, даже достоин отдать жизнь за новую родину.

И вот ведь странность какая: здесь даже в рабстве жить оказалось в каком-то смысле проще и ... получается, что свободней. Свободней, чем в Границе. И уж тем более свободней, чем на моей несчастной далекой родине. Может, это потому, что здесь распоследний раб может ходить везде, не опасаясь, что его унизят или оскорбят. За своего раба хозяева готовы драться — и дерутся — насмерть со всем миром. И хозяйки тоже. И все их дети, способные держать оружие. Хотя в общем это мирный, незлобливый народ. Ну, если их не трогать.

Я помню, что я — наблюдатель Границы. Я обязан собрать сведения о наблюдаемой зоне, составить рапорт по заданному вопроснику и отправить по инстанции. Сбор сведений — в любом мире очень опасное занятие. Но гражданство Границы — лакомый кусок, любой бродяга рискнет за него жизнью. Любых, правда, не осталось. Транспорт развалился высоко над горами, и сообразить, что единственное средство спасения — модуль пилотов, да еще и добраться до него, удалось только мне. И выжить при крушении модуля тоже повезло только мне. Наверно.

Ну, рапорт составить несложно. Войска Второй Желтой усиленно готовятся к войне. Хватают всех годных к службе и небогатых, наряжают в боевые халаты, утертые до дыр и масляного блеска — и в лагеря подготовки. Подготовка в основном состоит из бессмысленных горных маршей — хотя воевать будем в городах и нигде больше. Это до боли напоминает мне родной мир. Разве что теперь на плече вместо учебного автомата болтается увесистое полено, имитирующее местное громобойное оружие. Скоро наша толпа пойдет в бой. Скоро — это через месяц. Военных секретов здесь не одобряют, решения штабов обсуждаются на каждом углу. Мы воюем против Первой Желтой, которая в данный момент является агрессором, захватив приморские столицы планеты. Но это неважно: недавно Первая Желтая с треском вышибала из своих жилых массивов агрессоров Второй Желтой. Причина войны по меркам моей родины смехотворна. Планеты не поделили недавно открытый астероид с какими-то, может быть, даже ценными свойствами. Но никто не собирался воевать из-за астероида. Вот еще! Бизнес есть бизнес, всегда можно как-то договориться. Однако на переговорах офицер охраны одной стороны намеренно слегка наступил на ногу солдату охраны другой стороны, который стоял непочтительно близко. Солдат, истинный сын своей родины, засветил офицеру в глаз — и поехало! Давно уже нет в живых ни того солдата, ни офицера — погибли в драке делегаций. А война длится и длится. Вот и сейчас: столицы захвачены! Ну как их не освободить?! И вломить агрессору в его собственном поганом логове, чтоб неповадно было!

Так что составить доклад не проблема. А вот отправить его нечем. Разведчики сыплются на связи? Ну так меня никогда не разоблачат, потому что у меня связи с Границей нет! Обломки транспорта корпуса Наблюдателей разбросаны по горам Второй Желтой. Когда я очнулся, передатчика при мне не было. Не потерял — просто не успел получить перед десантом. Выходит, я застрял здесь навсегда. И что? В Границе я был в таком же положении, и ничего. Люди живут везде.

Ребята моей группы — действительно ребята. Кое-кто — не более пятнадцати лет, совсем дети, хотя по документам такие мужики, что ого-го! Как все местные, они знают и умеют немногое — зато хорошо. Они здорово скачут на уродинах, функционально аналогам наших ишаков. Они могут десятки часов азартно, с глупыми шутками рыхлить землю, таскать воду, месить глину. Что-то еще подобное они знают и умеют. И все. Лишним себя они не загружают. Зато из-за примитивности и понятности жизненных задач они невероятно целеустремленны, настойчивы и всегда абсолютно уверены в правильности своих поступков. Я отлупил их всех, чтоб в их правоте нашлось место и для меня. Теперь, сталкиваясь со мной, они шипят нечто вроде "год ир зёгэн!" — и уступают. А что еще делать с сопляками, которые хватаются за ножи, если им показалось, что их место в солдатской столовой не соответствует их месту в жизни — это в столовой-то, где все места равны, в смысле равно противны!

Поначалу меня удивляло, как в цивилизации, давно вышедшей в космос, могли сохраниться реликты вроде мотыжного земледелия. Пониманию сильно мешали прочитанные в юности фантастические романы. Ну как же! Космические технологии невозможны без всеобщего очень высокого образования! Космическая цивилизация невозможна без проникновения высоких технологий в жизнь каждого! Потом дошло. Еще как возможно. Космической цивилизации всё население планеты не требуется. Не надо ей столько для существования. Есть мегаполисы, производственные конгломераты, космические верфи, оружейные центры, там занято невообразимое количество народа. А остальное, тоже невообразимое количество народу, по-прежнему живет на землях, этой космической цивилизации даром не нужных. И там, как и в древности, мотыжат землю, месят глину, воду таскают — короче, просто живут. И прекрасно сосуществуют с техническим миром. Дети местных важных лиц учатся, уезжают в мегаполисы, остаются там ... или возвращаются. Ну а рабы — так им, кроме еды, особо ничего и не нужно, разве не так? Забавно: ситуация на моей несчастной далекой родине такая же, и в глухих деревнях дыхание цивилизации почти не коснулось жизни — но как-то это не замечалось, не понималось. И казалось, что космическое будущее — оно для всех и сразу. И надо было оказаться в чужом мире, чтоб понять, что это вовсе не так.

Как самого старшего и потому, возможно, самого умного меня назначили командиром компании. Это пока ничего не значит. Просто, если компанию ставят чистить навоз в личном хозяйстве офицера, работаем мы все наравне, но за плохую работу накажут прежде всего меня, а уж я — виновных. Если, конечно, сил хватит. Верно и другое: если заранее, до работы, надавать кому следует пинков, то за блестящие сараи получу поощрение я и только я. Опять же, если хватит сил защитить полученное. Мне приходится делать и то, и другое. В своей компании я не самый рослый, зато самый старший, и специфического опыта по раздаче пинков хватает. Кто служил в армии — поймет.

Сараи офицерам мы чистим регулярно, регулярно же получаем поощрения. В отличие от других командиров я делю премию на всех. Ребята меня не понимают, а потому сторонятся и норовят уйти в другую компанию. Я не против. От меня ушли все местные жилистые ребята, а прибились всякие слабаки, выходцы городских окраин, слабо приспособленные к солдатской жизни. С такими поощрения не дождаться. Командир соседней компании не понимает:

— Зачем они тебе?!

И действительно — зачем? Может, затем, что я им нужен. А следовательно, они нужны мне. Но простому уму как объяснить, что такое одиночество? Он и слов таких не понимает.

Вечером, когда уходит жара, когда под черным небом и яркими звездами приходит способность думать и вспоминать, один из моих слабаков рыдает. То ли маму вспомнил, то ли девчонку. То ли умирать не хочется, потому что вспомнил девчонку или маму. Ну и что мне до него?

— Ха, не мы первые! — говорю я ему. — Миров множество, а жизнь везде примерно одинакова. Вот в одном из миров городской, между прочим, парень попал в жуткую ситуацию. Вот как было: он рос, как положено, полным балбесом — точно, как вы! — и что умел? Гонять по небу на ракетном ишаке, играть на бренчалке, не знаю, как она там у вас называется ...

— Кымм — мэзз... — нестройно подсказывают слабаки и подтягиваются поближе.

— ... на кымм-мэззе, — продолжаю я. — И работу себе нашел такую же ...

Слабаки мои постепенно подбирают сопли, слушают, штопают боевые халаты ... А я рассказываю. Это не так просто при моем слабом знании местного языка — но помогает опыт общения с Анико, и я справляюсь. Я так жутко перевираю, извращаю и упрощаю некогда читанную вполне романтическую сентиментальную вещь, что авторы наверняка переворачиваются в гробах.

— А драться почти как он я вас научу! — обещаю я. — И бегать. И стрелять. Но в первую очередь бегать! Потому что вы молодые, у вас всё только начинается, и мне хочется посмотреть на вас живых.

Мои слабаки не верят. От других компаний им достается достаточно часто, чтоб осознать свою никчемность.

— Вы сможете! — уверенно говорю я. — Сила — не главное. Сила вообще почти ничего не решает!

Конечно, за месяц мало чему научишься. Трудно так быстро что-нибудь поменять в мышцах. Разве что в головах. Разве что в сердцах. Разве что в душах. И то совсем немножко. Но это немножко как раз и есть то самое, что делает из слабака воина. Сила, умение метко стрелять — вовсе не основное для бойца. А вот хладнокровие, сообразительность, решимость и сплоченность...

Через месяц нас бросили в бой.

У меня не было сомнений, воевать или нет. И не потому, что Наблюдатель не должен выделяться. Вторая Желтая ... приняла меня, как сына. Дикое утверждение для бывшего раба. А мне плевать, что дикое! Я помню, как хозяин, ощерившись, кидался с кинжалом на толпу, посмевшую затронуть его подданного — и его малолетний сын тоже. Как он говорил потом мне, перевязывая руку своему младшему сыну:

— Ничего не бойся! Ты — наш! Мы за тебя любому сердце вырвем!

А потом уже я говорил своим слабакам то же самое. И подтверждал делом сказанное. Так что — нет, не было у меня сомнений. Я за своих слабаков любому сердце вырву — вот то правило, которое я осознал и принял на Второй Желтой. Мне так его не хватало на Земле.

Война в городе — жуткое, кровавое, грязное — но пугающее и величественное представление. Мгновенные стычки в коридорах — вот я вас, вот вы меня! Взрывы гранат, пыль и боевые газы в глаза, и грозные фигуры вражеских десантников-смертников, и дикие рукопашные в комнатах, уставленных мебелью. Режущая боль в животе от грязной воды. Снайпера на крышах и в окнах. Кумулятивные снаряды — сквозь бетонные стены! Летающие роботы-убийцы, зрячие ракеты и планирующие бомбы. Путаница улиц, бои без тыла и флангов...

Мальчики мои, слабаки, маменькины сынки, слушавшие сказки о космических разведчиках — нет их уже. Что мне поощрение, с кем его делить? Да, лучше всех, отбили, удержали, не побежали. Главное — не побежали, хотя уже умели. Не побежали, как все остальные. Может, потому, что слушали сказки о рыцарях неба. Потому, что что-то немного изменилось в сердцах и умах. Вражеский десант смертников — волки против моих котят. Что с того, что лежат и они, как и должно смертникам, глазами в небо? Ведь лежу и я. Прекрасная Астора, душа моя летит к твоим рассветам, туда, где плачет, где смеется черноглазая девчонка, нежный цветок горных степей ...

Смотрит на меня военный врач, бормочет:

— Командир компании, спецучет. Герой войны. Годен. В лабораторию!

Понимаю, что дошел-таки я до военных секретов, есть они здесь, как не быть! Вот она, лаборатория войны, одна из целей, ради которых был брошен десант Наблюдателей на смерть под огонь космической обороны планеты. Пора бы действовать, наблюдать. Но летит уже душа моя, и звучит в ушах чарующий голос Роны-сан:

— Прекрасная Астора приветствует тебя!..

=\===\=

Следующее мое четкое воспоминание — я выбил дверь. Нечаянно. Военврач озабоченно смотрит на меня.

— Ты знаешь, что такое "год ир зёгэн"? — спрашивает он не то, чего ожидал я.

Я уже знаю, что это самое грязное местное ругательство и, конечно же, самое ходовое. У него масса смыслов, все неприличные.

— "Зёгэн" в научном языке обозначает помесь животного и человека, — усмехается военврач. — Это высмеивается в народных шутках, но возможно. У нас — возможно. Так вот ты — зёгэн. Только немного сложнее. Помесь человека, животного и машины. Сила и чутье животного. Точность машины. Универсальность человека. Ты — грозное оружие. Но спящее. Собой надо уметь пользоваться. Видел пушастиков домашних? Ты — на треть пушастик. Пока спишь — мягкий, вялый, слабый. Проснулся — сталь! Но не просыпайся зря! Зачем тебе дверь?

— Я нечаянно.

Военврач тычет в пояс, что на мне:

— Энергия. Берешь много энергии. Без пояса сожжешь себя. Хватит на два раза. С поясом больше, но нужна постоянная подзарядка. Ты грозный воин, но очень дорогой, понимаешь? Ничего ты не понимаешь, сельский болван, год ир ... в того самого! Чтоб не трогал дверь!

Но я понимаю, я понятливый. Военврач хмурится, затем заявляет проницательно:

— Слишком умен! Ты не сельский. Ты, наверно, шпион? А, неважно. Теперь ты стал очень преданным нашим. Машина-матка, понятно? Без энергии помрешь. Отключим твою ячейку, и — пух! Сгоришь. Не отключим — будешь отличным воином. Десантный легион "Непобедимых". Операции в космосе и на планетах врага. Воюй, как воевал до этого, только лучше! Воюй, зёгэн!

В палате я долго осматриваю себя. Обычное тело. Почти без шрамов. И все же я зёгэн. Киборг, что ли? Да еще и с толикой животного. Пушастик домашний. Вот он, на картинке в моей палате, теперь понятно, почему ее здесь повесили. Ближайший мне родственник, если вдуматься. По виду — самый настоящий тигр, иссиня-черный, только туловище несколько короче привычных земных пропорций. Что означает, что он больше бегает, чем лазит. И что теперь? И ничего.

Но это оказалось не так. Что-то не заладилось у военных ученых. "Зёгэны" получились очень неустойчивыми. Я перепугался до слепой паники. Никто не в силах отнять у меня способность мыслить, так я считал. Зря считал. Приступы слепого бешенства, бешенства дикого зверя в путах, сменялись потерей мышления. Я узнал, что творится в головах животных. Ничего там не творится, вот что самое страшное. Так, картинки, мгновенные желания, расслабленная нега — и ни одной мысли. "Зёгэны" выходили из строя один за другим. При мне застрелили соседа — он перестал различать речь. Не потому что утратил такую способность — просто лень. Я его очень хорошо понимал — сладостная безмятежность животного затягивала и манила. У животного, в отличие от человека, просто все: если идет, то именно идет, и ничего более, а если дерется, то изо всех сил, пока не дорвется до горла врага — чтоб лежать потом в неге и спокойствии. Но в отличие от своих соседей по лаборатории я понимал опасность животного состояния и сопротивлялся. В конце концов мы с пушастиком поладили, и иссиня-черный тигр заснул. Разбудить его могла только опасность для жизни — или моя ярость. Пришлось учиться быть спокойным. Что ж, я еще раз убедился, что лишних знаний — не бывает. Когда-то в юности увлекался йогой — вот и пригодилось. Только врачей стало сбивать с толку мое расслабленное безразличие. Как они заволновались! Как взялись мучить всякими проверками и испытаниями! Но я оставался спокоен: любым испытаниям приходит конец, как приходит конец вообще всему. Спокойствие оказалось условием выживания моего — и врачей. Хорошо, что они об этом не догадывались.

Ужиться с машиной оказалось намного труднее. Реальная многозадачность мозга поначалу пугала и сбивала с толку. Идешь себе спокойно на тренировку — а машина обсчитывает одновременно десяток целей. Чертит оптимальную траекторию движения. Просчитывает возможность перехватить горло сопровождающему врачу. Воссоздает по обрывкам звуков и запахов картину происходящего снаружи. Прогнозирует цель полета десантного крыла, которое прочертило инверсионным следом полнеба... Если б задачи считались действительно одновременно, я бы не выдержал — да никто бы, наверно, не выдержал. Но оказалось, что машина считает фрагментарно: мгновенный расчет кусочка задачи — перепрыгивание на следующую — потом другой кусочек — а потом воссоздание общей картины из кусочков расчетов, словно мозаика в голове складывается. И в определенный момент щелк — решение готово. И я знаю, как перехватить горло рядом идущему и куда летит десантное крыло.

А еще меня страшно раздражал эфир. Я стал улавливать радиоволны, причем во всех диапазонах сразу. А машина — расшифровывать. В голове тут же воцарился постоянный шум и гул. Днем и ночью, во сне и на тренировках. Пока не научился выделять усилием воли какой-то один канал, путался в движениях и сбивался в ответах. Врачи, естественно, переполошились. Я к тому времени остался единственным вменяемым зёгэном, и меня начали очень ценить и беречь. Но постепенно и с этой проблемой справился, и шумы отошли на задний план, вечное бормотание эфира стало даже приятным и успокаивающим. Всегда быть в курсе радионовостей — плохо ли? Другое дело, что интересное передавали редко, обычно всякую чушь. А я от чудовищного наплыва информации стал быстро уставать, и ложился отдыхать совсем как пушастик — в любое свободное мгновение. Похоже, привычка спать в любое время со мной теперь навсегда. И что? Ну, переполошились врачи в очередной раз, так им не привыкать. Служение науке вообще беспокойное занятие.

Зёгэны погибли, а я выжил. И всерьез задумался, почему. Скорее всего, помогло образование. Все же по сравнению с ребятами из городских окраин я оказался гораздо более подготовленным к восприятию принципиально нового. И еще меня поддержала Анико. Черноглазая девочка-танцовщица навечно воцарилась в моей душе, никаким пушастиком не убрать, никакой машиной не заглушить. И я сопротивлялся, в память об Анико оставался человеком. Это оказалось неожиданно трудно. Знаете, когда убийство ощущается как простое и надежное решение проблем, трудно воспринимать окружающих людьми. Не себя — их, вот в чем, оказывается, заключалась человечность. Для пушастика люди казались легкой добычей, которую следовало давить и пугать. А машина, прописанная во мне где-то на субклеточном уровне, мгновенно просчитывала, как это сделать быстро и легко, чтоб потом дремать в неге.

И только Анико пела в душе и не давала мне забыться. И я остался человеком. По крайней мере, военные врачи пришли к такому заключению. Они и сами не поверили, что получилось. А я в результате задался неожиданным вопросом: а люди ли профессиональные убийцы? Мой личный опыт, к примеру, утверждал обратное.

Меня отправили на прохождение практики. Страшно не хотели — но как иначе проверить боевые качества зёгэна, как не в бою? А если что — и других можно наделать. Итак, практика войны. Учебная часть спецназа, легион "Непобедимых", операции в космосе.

Где-то там же, в космосе, наверняка незримо присутствует Санго Риот во главе корпуса перехвата вторжений. Есть здесь какие-то интересы Асторы, иначе к чему Наблюдатели? Если здесь пограничник Санго Риот, значит, здесь в каком-то смысле граница самой Асторы.

Вот теперь у меня очень непростое положение. Операции в космосе? А что, если придется сойтись в бою со знаменитыми пограничниками Санго Риота? Говорят, эти ренегаты и отщепенцы сражаются отчаянно, выслуживая милость своей покровительницы Асторы. А ведь я не забыл, что еще и наблюдатель Границы, то есть, в каком-то смысле, и Асторы. Правда, я не понимаю, какое дело сверхцивилизации до простых житейских разборок между двумя родственными планетами. Зато знаю, что Второй Желтой до Асторы точно дела нет. Ей бы с Первой Желтой разобраться за давнюю обиду.

У меня много времени для размышлений. Практика войны — сложное и длительное мероприятие, есть возможность подумать без спешки. Подумать и решить для себя один давний, еще из детства, вопрос. Всегда, когда приходилось смотреть фильмы про наших разведчиков, у меня возникала одна и та же мысль. Разведчик, чтоб заслужить доверие врага, исполняет свои обязанности с рвением. И движется вверх по служебной лестнице. То есть, получается, служит врагу лучше, чем сам враг? И вот вопрос: а стоят ли того добытые сведения? А ведь разведчику, по логике, и зверствами надо заниматься, если этим занимаются остальные — чтоб не выделяться из окружения, чтоб подозрений не вызвать...

И я нахожу ответ — для себя. Жить по совести. Это — важней любых сведений. Я — землянин! Некому, кроме меня, представлять в иных мирах человечество.

— Санго, слышишь ли меня? — бормочу я без надежды. — Добрался я до секретов. Ты неглупый воин, Санго, значит, для чего-то они тебе нужны? Для чего-то же тебе вообще нужны Желтые планеты? Ну так слушай, мне не жалко. Здесь производят для войны киборгов, неотличимых от людей...

-=-====-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

— Во все времена своей истории Астора придерживалась традиционного нейтралитета, — медленно говорит Санго Риот. — Тогда зачем нам Желтые планеты? Где они, за какими безднами пространства? Они ничтожны со своими конфликтами. Ядерные дикари. Космическая шпана. Зачем они нам?

Рона-сан улыбается одними глазами его наивному "нам". Стены ее Дома растворяются, и огромное небо с мириадами звезд накрывает их.

— Прекрасна Астора, — звучит голос женщины. — Высоко в горах мчит свои воды река, стоит на ее пути силовая плотина; дети приходят любоваться подводным царством горных вод, и дрожит, прогибается незримая ткань сил; живут на планете колонии мудрых Домов, берегут, защищают хозяев; мерцают защитные экраны заградотрядов, хранят от хищных взглядов соседей хрупкую красоту Асторы; летят звездолеты и трудятся машины, собирают информацию разумные травы Информатория; наводят через бесконечность свои мосты-переходы отважные разведчики ... А глубоко в космосе, в черной бездне плывут две искусственные планеты, как два полюса того, что является обитаемой вселенной. Это — тайна тайн Асторы, богатство богатств: ее мозг, ее память, ее единый вычислитель, ее хранитель всей информации. Одно из имен этой тайны — Хранилище. Весь мир пронизывают нити Хранилища, и на этих нитях записаны все знания мира. И еще: абсолютно всем на Асторе управляет Хранилище. Оно — единый и единственный мозг всех технических систем Асторы, от робота-газонокосилки до защитных экранов заградотрядов. Без Хранилища рухнет все!

— Желтые планеты — на окраине мира! — бормочет Санго Риот. — Понимаю...

— Да, — кивает Рона-сан. — В своей дерзости и агрессивности они достигли Хранилища — но посчитали его астероидом! Пока что они не смогли проникнуть внутрь. Но это пока. Хранилище необходимо защитить. Защитить, а затем увести в глубь космоса. Дальше от людей.

— Хранилище, — бормочет Санго Риот. — Надо же! Какое заурядное имя у вашей великой тайны.

— И опять ты прав в своем сомнении! — улыбается женщина. — Мы зовем его иначе. Это не просто мозг всех интеллект-машин. Это еще и наша родовая память, мудрость наших предков. Матрицы всех живших когда-то людей записаны там. И не просто записаны. Они ... действуют. В каком-то смысле это бессмертие. Вы, пограничники, в невежестве зовете это информационным полем, либо астралом, даже Брахмой ...

— А! Вот что это такое! — вскидывается Санго Риот. — Сказки южных морей! Это — сказки! Я слышал их в детстве, и уже тогда не верил! Да уж, Великая Тайна!

— А настоящая великая тайна всегда на виду, — серьезно замечает женщина. — Великое спрятать невозможно. По определению.

— Санго Риот встал и выпрямился во весь свой гигантский рост.

— Ну а я понимаю так, — угрюмо буркнул он. — Просто Желтые планеты уничтожили нашего общего знакомого, любимую игрушку вашей несравненной дочурки. И сейчас вы бросаете в бой весь корпус перехвата вторжений, чтоб посчитаться за женские обиды. Все очень просто.

Женщина покачала головой:

— Я ничего не могу бросить в бой. Я ничем не распоряжаюсь в вашей Границе. Что я могу? Только попросить своего мужчину ... и защитника. Я могу отправить в бой только вас.

Гигант встретился со взглядом своей женщины — печально усмехнулся и качнул головой.

— Я готов! — сказал он просто.

— Пусть будет так! — прозвенел голос женщины. — Сберегите Хранилище! Идите смело, но опасайтесь за своих бойцов! Там может действовать сила, еще не познанная вами!

— Какая Сила?! — махнул рукой Санго Риот, и глаза его на мгновение из пронзительно-красных превратились в пронзительно-желтые. — Я там все в прах развею!

И церемонно опустился на одно колено.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

— Ты вправду зёгэн? — в который уже раз интересуется Непобедимый.

Ему кое-что во мне непонятно. Он в спаррингах побивает меня во всем: и на шок-ножах, и в рукопашной, и в огневом контакте. Естественно, его поставили командиром компании. Непобедимый быстро прибрал власть себе. Он помыкает молодыми бойцами и покрикивает с презрением на меня. Покрикивает, но опасается, потому что я — зёгэн. Я не возмущаюсь. Вот это ему и непонятно. Он бы на моем месте возмущался.

А я считаю — зачем? Скоро в бой. А бой все расставит по местам.

У меня хороший напарник. Я подозреваю, что он и есть настоящий зёгэн, по праву рождения — настолько сильна в нем животная составляющая. Он невероятно силен и проворен, и его ясный взгляд не затуманивают никакие мысли. В самой жестокой заварушке он лишь с легким любопытством рассматривает противников, в то время как его руки умело и добросовестно выбивают из них дух. В спецназе, к сожалению, между собой дерутся гораздо чаще, чем с врагом. Я вижу в этом прямое влияние спаррингов и прочих кровавых методов обучения искусству убивать. Потому и числюсь на занятиях самым упрямым лодырем — и проигрываю Непобедимому. Непобедимый злится на мое спокойствие, не понимает, что оно — единственная гарантия его жизни. Машина вообще-то уже сотни раз просчитала, как ему перехватить горло.

Мы лежим на глинобитной крыше сарая-казармы нашего горного учебного центра. Над нами — черное небо и мириады звезд. Здесь они бешено яркие. Я молчу и гляжу вверх. С недавних пор меня тянет в небо. С того самого момента, когда я падал из космоса на землю в аварийном модуле-крыльчатке и чувствовал себя в воздухе ... безопасно, что ли? Да, это одна из граней того странного чувства родственности с воздушной стихией. Чем выше, тем безопасней, даже если ты без парашюта. Все неприятности поджидают внизу, на земле, не так ли? А пока не упал, ты в воздухе — бог.

— Правда, что ты можешь слышать радиопередачи? — интересуется мой напарник. — Ловко устроился, тебе и приемника не надо, слушай музыкальную волну и балдей. И никакой инструктор не засечет!

Я действительно могу слушать радиодиапазон, и, чем больше тренируюсь, тем лучше получается. Я могу слышать практически все волны. Но отчетливо — только ту, которую слушаю. Иногда, невесть за счет каких чудес пространства, до меня доносятся голоса моей несчастной родины. Там всё, как и прежде: в почете воры, бандиты и торговцы, что суть одно и то же, но не я.

Внизу, под нами, очередное отвратительное действо. Моя лихая компания поймала молодого бойца. Это называется "воспитывать бдительность". Сейчас его собьют шок-ножом, а потом, оглушенного, станут с наслаждением мордовать. Интерес здесь в том, чтобы дождаться вспышки отчаяния, когда молодой озвереет и схватится за оружие. Самый смак для лихого спецназа — бить вооруженного, но заторможенного. Страшновато и не опасно.

Я оказываюсь внизу, даже не думая, зачем. Гулкие барабаны гремят в голове и оглушают. Ревет иссиня-черный тигр — ВРАГ! Шок-нож? Ногой его, и вдогонку свой! И веером запасные лезвия, и винтом по кругу! Тигр в глубине моей души хрипит и рвется наружу — ВРАГ!..

Компания лежит. Лежит циничный Непобедимый со своими дружками, лежат бывалые тренированные спецназовцы.

— Ну и что из того, что слышу радиоволны? — говорю я напарнику. — Какой от этого прок, если передают всякую дрянь? Я не могу найти передачу по своему вкусу, потому что ее просто нет! Всякую дрянь передают! Только голова болит ...

Напарник ничего не говорит. Он озадаченно прикидывает высоту сарая, на который я машинально запрыгнул, возвращаясь на свое место. Мда, отвлекся и выдал себя. Мне еще очень сильно недостает самоконтроля. А уже скоро в бой. Слышал я пару приказов штаба. Они, конечно, шифрованные, но я как-то понимаю. Зёгэн.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

— Я выдвинул корпус перехвата вторжений на боевые исходные, — угрюмо доложил Санго Риот. — Я развернул его и против Первой Желтой, и против Второй — сил хватает. Транспорт для астероида-Хранилища находится в постоянной готовности. Ученые моего Центра разработали для захвата астероида силовой невод, он испытан и годится для транспортировки. Инструктора разведцентра отмобилизованы в две штурмовые группы для захвата центров управления ядерным оружием аборигенов. Служба разведки отслеживает все действия противника.

— И что? — с легким недоумением спросил доктор Бэра.

— Я могу начинать боевые действия?

— А вы можете их начать? — внезапно заинтересовался доктор Бэра и даже слез с подоконника.

На этот раз его Дом находился на сороковом этаже жилых сотов, упасть вниз от удивления было нежелательно.

— Могу!

— Ну вот! — облегченно вздохнул доктор Бэра. — Сами спросили, сами ответили! Всегда бы вопросы решались так просто, так нет же...

И он отправился на подоконник. Командир пограничников упрямо не выключал экран. Доктор Бэра с жалостью глянул на него.

— Ну почему, чтоб убрать жалкий астероид, необходимо устроить драку? — подумал доктор Бэра. — Вот стоящий вопрос! Задать бы его, да нельзя. Какой смысл спрашивать у газонокосилки, зачем она уничтожает траву? Санго Риот — воин, он по-другому не умеет. Все они на Границе — воины. Драчуны. Хулиганы. Бандиты. Командир пограничников, по крайней мере, хороший воин, следовательно, обойдется наименьшими жертвами.

— Что докладывает ваш корпус внепланетных наблюдений? — вежливо поинтересовался доктор Бэра.

Игру следовало доводить до конца, даже если она надоела.

Санго Риот дрогнул — странное движение в исполнении гиганта! — и доктор Бэра с запозданием припомнил, что корпус наблюдателей, кажется, не совсем удачно десантировался ...

— Наблюдатель сообщает, — бесстрастно сказал пограничник, — что на Второй Желтой действуют лаборатории войны, их координаты уточняются. Продукция лабораторий — боевые машины десанта. Созданные на базе людей. Это новые для нас враги, предположительно очень опасные. Меры их нейтрализации уже разрабатываются. Мы называем их киборгами. На Второй Желтой их называют ...

Санго Риот осекся. С юного лица члена Совета Асторы на пограничника глянули древние усталые глаза старика.

— Я догадываюсь, как их называют, — вздохнул он. — Извините, но я вынужден открыть вам Великую Тайну.

— Про Брахму, что ли? — не сдержался Санго Риот.

— Что вы! — отмахнулся доктор Бэра. — Это вообще не тайна, это читают детям! Но вот вам действительно Великая Тайна: Астора не боится людей. Любых людей. В любом количестве. В частности, поэтому ваш десятислойный кордон у Холма Прощаний не имеет практической ценности. Кого Астора действительно боится, так это киборгов. Не опасается, не сторонится — именно боится. Панически. Такой путь развития людей — это процветание человечества, в примитивном, разумеется, смысле — и смерть Асторы. Добавлю: отсветы первой войны с киборгами до сих пор озаряют небеса Асторы изумрудным сиянием!

— Не понял, — признался пограничник.

— Что неудивительно — ведь это наша другая Великая Тайна! Вы так желаете приказов? Вот вам мой приказ: чтоб ни один киборг не проник на священные земли! Ни один! А наблюдателя, передавшего ценнейшую информацию, наградить! Щедро! И, разумеется, он должен получить статус Пограничника. Ведь в корпус наблюдателей, если я правильно помню, вы вербуете всякое отребье, приманивая сказкой о гражданстве? Или я не прав?

— Вы правы, — признал Санго Риот. — Но ... мы не знаем, кто этот наблюдатель. Он использует неизвестный нам передатчик и не использует известные нам коды. Передает открытым текстом, на мое имя. Но это не фальшивка, мы проверили. Аборигены не догадываются о нашем присутствии.

— Не фальшивка, — пробормотал доктор Бэра. — Проверили... но кто проверит вас? Да, вот еще что: ваш силовой невод не поможет. Вы сможете убрать астероид, но не Хранилище. Вообще, какая дикая мысль — ловить неводом Брахму!

— Не понял, — сказал гигант привычную фразу.

— Хранилище управляется изнутри. Есть два пути, чтоб туда попасть. Можно умереть. Матрицы всех людей попадают в Хранилище. Но, правда, не факт, что ваша матрица сможет убедить Хранилище в необходимости покинуть данный сектор космоса. Путь второй — слияние с Брахмой. Но я не понимаю, какой смысл вкладывают ваши верующие в это выражение. И, опять же, послушает ли Хранилище слившуюся с ним душу? Уж очень разные весовые категории, если говорить понятным вам языком. В общем, успехов вам, пограничник!

И доктор Бэра выключил экран.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-==-=-=-=-=-=-=—

— Так, значит, ты — зёгэн? — цедит Непобедимый.

Он уже очухался. Он уже отмылся. Он поднялся к нам на крышу казармы и теперь цедит.

— А почему считается, что ты — зёгэн? — размышляет он. — В спаррингах, например, я тебя бью.

Мой напарник жизнерадостно ржет, уставившись на деформированное лицо Непобедимого. Тем самым он подписывает себе смертный приговор, но ничуть этого не боится. Не боятся же быки неизбежной смерти на бойне.

— А это — случайность! — объясняет Непобедимый. — Никто не ожидал от старика прыти. Теперь ожидают. Побить всех возможно — но только один раз. Так в чем ты зёгэн? Слышишь радио? Но это ты так говоришь. Может, у тебя есть маленький приемник в кармане? Пояс? У тебя есть пояс. И у меня есть пояс. У всех есть пояс! Но твой — светится. Значит, хороший пояс, с лампочкой. Снайперу будет удобнее целиться тебе в живот. Так в чем ты зёгэн? В словах. Назвался сам, чтоб все боялись. Но я — не все! Понял?

Он легко спрыгивает вниз. Напарник заинтересованно швыряет ему в спину комочек глины. Прыжок! Непобедимый взлетает обратно — почти как я. Хлесткий удар — и напарник надежно уплыл в аут.

— Вам бы подружиться, — бормочу я.

— Нет, не получится, — с сожалением отзывается Непобедимый, присаживаясь рядом. — Он к тебе привязался, животное... Такие, как он, признают одного хозяина.

И благожелательно смотрит на бесчувственного силача.

— Зачем ты служишь Второй Желтой? — внезапно спрашивает он.

Он очень непрост, этот Непобедимый. Ну, по крайней мере, он так считает. Он думает, что задал сложный вопрос. Но вопрос простой на самом деле. А вот ответ на него сложный. Нет, даже не так. И ответ простой. Ответ простой, поэтому понять его — сложно. И потому я пытаюсь уклониться от серьезного разговора.

— Думаю, главное значение имеет паек, — отвечаю я.

— У Первой Желтой паек лучше.

Это аргумент. Я долго его исследую. О правых и виноватых в этой войне говорить бессмысленно — они веками дерутся. Еще с тех пор, как жили вместе на планете под названием, как я предполагаю, Третья Желтая. И паек у Первой Желтой действительно лучше. И я не абориген, я не связан родней, родиной, детьми, традицией, наконец. Тогда почему? Непобедимый терпеливо ждет ответа. Он для него почему-то очень важен.

— Где-то там, далеко, — бормочу я, — живет чудесная девочка. Анико очень огорчится, если я предам, неважно кого. Она съежится и увянет — а я этого не хочу.

Непобедимый морщится и плюет.

— Что-то такое я слышал в храме! — бросает он как ругательство и уходит.

И вот первый мой рейд в легионе Непобедимых. Цель — Первая Желтая, центр военных технологий, гигантский научно-промышленный комплекс. Ну совершенно никаких военных секретов нет у планет-противниц. Два родственных народа и треплются одинаково. Вчера на Первую Желтую прибыл отряд каких-то жутко профессиональных наемников, и вот наш десант невидимой саранчой валится с ночного неба проверить наемников на прочность. При такой секретности горячий прием нам гарантирован еще на подходе. Но нам везет. На Первой Желтой какой-то религиозный праздник, им воевать некогда. Вторая Желтая тоже его отмечает, но на неделю позже — разные календари, видите ли ...

Снова бесконечная высота и чувство слияния с миром — до встречи с поверхностью. Привет, мы уже здесь! В этот раз я не сомневаюсь в праве стрелять. Наемники сами расписались в смерти в собственных контрактах! Лупит со всех стволов охрана, мечутся тени. Оружие дергается в моих руках, я бью из всего наличного арсенала — и пока не промахиваюсь. Вялый пушастик проснулся — сталь и бархат! Нет со мной сладу! Все вижу, всех бью! Пояс полыхает, перекачивая энергию. Спасай, матка, машина-мать, своего новоприобретенного сына!

Непобедимый оценивает мою эффективность и пристраивается рядом.

— Думал продаться за паек! — откровенно поясняет он. — Но лучше в следующий раз. Шумно, стреляют все, будущие работодатели могут и не понять, чего я хочу!

И мы рвемся вперед втроем: друг-напарник слева, враг-напарник справа.

Непобедимые проиграли. Неведомые наемники Первой Желтой оказались более квалифицированными убийцами, и десант растаял.

Мы втроем пробились слишком далеко, в какие-то помещения непонятного назначения. Шли по сопротивлению: что защищалось, туда и ломились. Ведь не было б ценного, тогда б не защищали? По ходу громили, что могли.

— Отходим! — хрипит Непобедимый. — К эвакуаторам, год-ир-зёгэн!

Но я-то вижу, что у нас один путь отхода — вперед. Мы проломились почти сквозь весь комплекс, и теперь эвакуаторы впереди нас. Непобедимый не понимает этого и бьется в коридорах до последнего. Мой напарник бросается ему на помощь. А я зачарованно смотрю сквозь стену — оказывается, я теперь и так умею. Переход. Нуль-переход, техническое чудо Границы. Плоскость вспыхивает искорками — видно, что-то случилось в глубинах Вселенной... И в это сверкание идут и идут черные воины, тащат ящики и устройства. Хотелось бы знать, откуда у ядерных дикарей нуль-переход? Трофей? Но в таком случае у них не должно быть ни одного кода выхода. За одним исключением. Есть одно место, куда сработает нуль-переход без кодов выхода. Холм Прощаний, перекресток миров, где ткань мироздания удивительно тонка и прозрачна. Наш с Анико холм, где мы играли в догоняшки так давно, в прошлой жизни...

Мы дошли до перехода. Непобедимый упал у самой плоскости, прикрывая моего напарника. Ноги его судорожно дергались, он все еще рвался в бой, но душа его, свободная от забот, уже летела к вечным небесам Асторы рядом с незамысловатой сутью моего напарника.

И тогда мне пришлось шагнуть за грань возможного.

Гулко ударили барабаны, и взревели боевые трубы — ВРАГ! У перехода осталась груда тел. Бросок в переход! Догнать, уничтожить! Но за плоскостью меня не встретил осенней жухлой травой Холм Прощаний. Хвост вереницы черных воинов втягивался в изгиб бесконечного коридора. Туман-дыхание у ног. Миллионы переговаривающихся голосов. И что же это? Или даже — кто?

Существо взглянуло на меня мудрыми глазами доктора Бэры. Вопросительный импульс-обращение. Оно не было уверено, что человек сможет его понять — и не погибнуть при этом.

— Можно и без разговоров, — бурчу я. — И так понятно, что толпа убийц со взрывчаткой в нутре разумного существа недопустима. По определению. Война — это же крайний способ защитить мирных, а вовсе не уничтожить их, разве не так?

Снова легкий импульс. Существо полагало, что меня убьют, если я попытаюсь освободить его от проникшей внутрь заразы. Правильно, в общем-то, полагало. Где я и где машина-матка? Нет больше ревущего водопада энергии в моем поясе, и против тренированных убийц встанет обычный, очень даже смертный человек. Существо недоумевало и требовало объяснений. Но это очень сложно — объяснять очевидное. В итоге я пробурчал свое привычное оправдание, к тому же бывшее частью правды:

— Анико обидится, если я отступлюсь. Не хотелось бы огорчить такую славную девочку.

И тут черные воины обратили на меня свое внимание...

-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

А в разведцентре на Холме Прощаний — суета. Кто-то перехватывает — уже перехватил! — управление гнездом нуль-перехода и теперь ориентирует его в непонятных координатах! Санго Риот с группой смертников замер у плоскости перехода в полной беспомощности. Переход остался в режиме экрана и лишь показывал что-то непонятное, находящееся невесть где, в неведомых координатах. Какие-то коридоры и туман. И колонна бойцов, уходящая за поворот.

А потом Санго Риот увидел, как у плоскости экрана встал знакомый ему человек и спокойно произнес клятву пограничников:

— Здесь я еще стою. И здесь вам не пройти.

В плоскость экрана ударил шок-нож, брошенный со страшной силой. Началось! И тогда командир пограничников понял, что он видит.

— Джан! — заорал Санго Риот, вскидывая в ярости руки. — Джан!..

Его глаза вспыхнули пронзительно-желтым огнем, а в следующий миг вспыхнуло все ...

Шаг четвертый

— Джун-гари-гари-джан, джан-гари-гари-джун! — тихо пели рослые бойцы, уходящие в переход

— Джан?

— Джан — это по-нашему брат, — сказал какой-то серолицый юноша. — Мы здесь все — братья.

— Здесь?

— На Границе, — пояснил юноша. — Тебя выбросило на Границу, брат. Мне выпала честь охранять сон и покой спасителя Хранилища и защитника Асторы. Спи в мире, герой.

— Джан — гора-гира-джан! — тихо пели пограничники, уходя в переход на дежурство в заградотряды...

— ===-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Доктор Бэра и Санго Риот шли по аллее махровых пальм. Они впервые разговаривали как друзья.

— Как просто оказалось попасть в Хранилище! — рассуждал доктор Бэра. — Взять любой переход. Ориентировать на возврат к исходной. То есть к Хранилищу. Так просто! А мы это уже забыли. Что-то можно ведь забыть за пять тысяч лет? А варвары в невежестве своем решили, что исходная — это Астора.

— Но это не так? — уточнил Санго Риот.

— Не так, конечно! Астора — сон, чудесный и прекрасный. Всего лишь. Разве может сон быть исходной для такого множества миров?

И он легко засмеялся. Санго Риот угрюмо подумал, что вполне может быть, что доктор Бэра просто так шутит. И что он вообще никогда всерьез не говорит. По крайней мере с ним. Складывалось почему-то именно такое впечатление...

— Учтите эти сведения в своей дальнейшей службе, — отметил доктор Бэра. — Хотя ...Хранилище погрузилось в себя, и боюсь, что это надолго. Больше в него нет переходов. Порвалась великая связь, и мир потускнел ...

— Учту! — торжественно пообещал Санго Риот. — И надеюсь на вашу дальнейшую помощь ... ну, по части сведений.

— Не надейтесь! — снова засмеялся юноша. — Я покидаю свой пост! Он теперь ваш! Кстати, поздравляю.

— А... а как же я теперь?... А вы?

— Ну, вам в чем-то поможет Рона-сан. А я... Вы никогда не задумывались, почему в пространстве Асторы мало мужчин? Задумайтесь. И — удачи вам, защитник Асторы! На прощание я отвечу на любой ваш вопрос, таков мой подарок. Вы же всегда хотели меня о чем-нибудь спросить!

Санго Риот обиженно глянул на него.

— У меня действительно много вопросов, — признал он. — Но теперь, после ваших слов... Лучше я разберусь сам. Вы все равно ничего не объясните, только запутаете еще больше. И всегда надо мной смеетесь!

Доктор Бэра тепло улыбнулся:

— Тогда прощайте, мой друг!

И он ушел, оставив пограничника с чудовищным грузом забот.

Пограничник сердито посмотрел ему вслед. Рона-сан, значит, поможет? А как она может помочь, если ее не найти? На прекрасной Асторе не было ничего похожего на общественные службы связи. Сами асторяне как-то между собой сообщались, но Санго Риот даже о встрече с любимой женщиной договориться не мог. Все, что он мог, это приходить сюда, на аллею розовых пальм, и бродить в ожидании. И иногда Рона-сан появлялась. Такая ситуация гиганта раздражала, и он неоднократно пытался принять привычные меры. Что может быть проще, чем обронить маленький жучок в Доме несравненной Роны-сан? Ну, обронить действительно оказалось несложно, сложно было дождаться сигнала. Еще лаборатории Границы предлагали своему военному лидеру богатый выбор следящих и связующих средств — компактных, малозаметных и абсолютно надежных. Санго Риот занес их на Астору немерено. Проблема та же — нет сигнала.

У берега моря двое подростков ожесточенно спорили, не обращая внимания на то, что уже ночь, то есть недетское время вообще-то. Санго Риот привычно дернулся вызвать полицейский патруль, чтоб те разогнали молодежь по домам, но вовремя спохватился. Здесь не Граница, здесь Астора. Спорят? Ничего не значит. Может, они вообще научную проблему так обсуждают. Без знания языка не понять, а язык выучить невозможно. Кричат и размахивают руками? Тем более ничего не значит. Асторяне в разговорах и не пытаются скрыть или пригасить эмоции, приходилось неоднократно наблюдать и не такое. В любом случае здесь Астора, и подросткам ничего не грозит. К ним никто не подойдет с недобрыми намерениями, как не подходили к Санго Риоту, хотя он чужак и наверняка не раз нарушил какие-нибудь местные традиции.

Подойти к подросткам и спросить с дебильной улыбочкой, не знают ли они, как связаться с Роной-сан? Так подходил уже и спрашивал, причем неоднократно. В ответ — удивленные лица и совет обратиться к своему Дому. Только кто бы подсказал, где его взять, этот Дом?! Подойти спросить у подростков? Спасибо, спрашивал, больше не хочется. Только жалостливые взгляды в ответ и молчание.

— Рона-сан! — наконец рассерженно позвал он.

Было у пограничника подозрение, что каждый его шаг контролируется кем надо. Санго Риот, к примеру, знал почти обо всем, что творится в Границе, почему на Асторе должно быть иначе?

Рона-сан вышла из розовых теней, когда он уже отчаялся ждать. Пограничник довольно улыбнулся — верна оказалась его догадка о тотальном контроле! — но перехватил растерянный и виноватый взгляд женщины и понял, что поспешил с выводом. Не к нему шла на свидание восхитительная арт. У гиганта непривычно защемило сердце.

Они медленно шли по аллее махровых пальм.

— Я ... сочувствую вам, — тихо сказала Рона-сан. — Доктор Бэра покинул нас так внезапно. Теперь на вас огромный груз. Груз решений.

— Он сказал, что вы будете помогать мне, — напомнил Санго Риот.

Женщина печально улыбнулась:

— О да! Я готова сделать все, что могу. Но что я могу? Я всего лишь арт. Это очень много ... но не в вопросах войны. Хотя кое-что полезное для вас я действительно могу сделать!

Санго Риот внезапно почувствовал холод в груди и слабость в ногах. Нет, конечно же, нет, это был не страх! Но что-то очень похожее.

— О мой бронированный рыцарь! — засмеялась женщина. — А вы, оказывается, умеете предчувствовать? Я вас недооценивала! Да, вы правильно догадались — я тоже вас покидаю! Отныне вы — единовластный и единственный Защитник Асторы! Удачи вам на трудном посту!

— Не бросайте меня! — в отчаянии сказал гигант. — Прошу вас.

— Мир меняется, — серьезно сказала женщина. — И на Асторе тоже все меняется, хотя это и не так заметно постороннему. Жизнь неповторима. Неповторима, понимаете? И движется дальше. Касательно вас это обозначает...

— Я не смогу без вас, — пробормотал Санго Риот упрямо.

— Я не смогу с вами, — тихим эхом откликнулась женщина.

— Но мы могли бы иногда встречаться по делам безопасности Асторы!

— А вот ваш друг не унизился до просьб о подачке, — отметила женщина отстраненно. — Он предпочел корпус наблюдателей за чашку еды.

Санго Риот опустил голову.

— И еще... — нерешительно сказала женщина, — на прощанье: иногда у вас другие глаза. И другой вы. Я думаю, это очень, очень опасно. Ваше иное Я на Второй Желтой...

— Нет ее больше, — смущенно буркнул Санго Риот. — В пыль.

Женщина кивнула:

— Это подтверждает мою догадку. Разберитесь с ним. Неподконтрольная тяга к разрушению — вовсе не то качество, которое допустимо проявлять Защитнику Асторы. Обещаете?

— Да, — не поднимая головы, отозвался Санго Риот.

И женщина ушла, оставив его с чудовищным грузом забот и непривычной болью в сердце.

Там мы и встретились, на аллее махровых пальм. Санго Риот был прав в своих подозрениях: на Асторе действительно ничего не проходило мимо внимания кого надо. Я же в последнее время все лучше слышал тихие переклички и разговоры Домов — так почему бы не подойти к тому, кого я считал своим другом, в трудный для него час?

Так что — аллея махровых пальм. Многоцветное небо. Тишина звенящая. Ночь. Боевому лидеру Границы давно пора спать — но Санго Риоту теперь не до сна! И мы просто ходим и разговариваем.

— Эти варвары, — бормочет он, — лезут на Астору с диким, совершенно необъяснимым упорством! Изо всех щелей. Что им здесь надо? Мы, пограничники, конечно, на посту. Взять, к примеру, те же Желтые Планеты...хотя там и брать нечего, так, пыль всякая по орбите... Но они лезут по-прежнему, теперь вот другие! А это значит — изобретают другие, неожиданные уловки, к которым мы не всегда готовы! Ресурсы Границы не бесконечны! Мы гибнем и гибнем. А количество жадных до Асторы миров не уменьшается! Что делать?

Пограничник поворачивает ко мне яростное лицо:

— Вот ты! Ты же обычный человек? Не силач, не гений единоборств, нет? Как ты смог пройти в Хранилище?! Защитить его? Уничтожить черных бойцов, таких же варваров, как и ты? Как ты смог? Кто ты?!

— Землянин? — предполагаю я.

Санго Риоту вовсе не обязательно знать, что я уже не совсем человек. С него станется загнать друга в лабораторию на предмет разборки для тщательного исследования.

— Землянин, — успокаивается гигант. — Это объясняет, да! Отсюда идея: я найду землян, подобных тебе, для защиты Границы от варваров, подобных тебе же! Ты будешь моим представителем в вашем мире. Вербовщиком.

Я не задумываюсь ни на секунду:

— Нет. И еще раз нет. Я не вербовщик. И не бандит. Не вор и не торговец.

— Надо же, кто бы мог подумать! А кто ты?

— Бывший воспитатель детского сада.

— Тогда ваши детсады — это что-то чудовищное! — заключает Санго Риот. — Получается, все меня бросили?

На высокий ответственный пост, — вставляю я.

— Угу. А вы куда теперь, бывший воспитатель детского сада? — ехидно интересуется Санго Риот.

Ну, у меня запланирован длинный отпуск, — улыбаюсь я.

Вообще-то добрая Анико предполагала, что это будет для меня сюрпризом. Но я слышал переговоры Домов и знал, что одно из этих чудных существ по просьбе юной арт согласилось из любопытства стать моим жилищем. И прямо сейчас заходит неподалеку на посадку.

Вот и он. В конце аллеи свернулось стальной улиткой удивительное существо. Мой новый Дом. При нашем появлении он зажигает габаритные огни, откидывает входной люк и приподнимается над дорожкой.

— Здравствуй, Дом, — говорю я. — Я твой новый жилец, верно? Надеюсь, мы станем друзьями?

— Мы уже друзья, — откликается Дом, удивленный моей осведомленностью. — Привет, хозяин! Куда направимся?

— Ну, перед нами весь мир, — улыбаюсь я.

— Весь мир? Любопытный маршрут... Поехали.

Дом принимает меня в заботливые объятья, и мы убываем, оставив на аллее Санго Риота с чудовищным грузом забот, щемящей болью в сердце и черной завистью ко мне в страстной гоэмской душе.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-== — =—

Только когда обзавелся собственным жилищем, я понял, какого высокого мнения обо мне Анико. Она подарила мне Дом не задумываясь, абсолютно убежденная в том, что я справлюсь с его управлением. А я без аналитической мощи зёгэна шагу в нем ступить не смог бы! Причем в прямом смысле. Заходишь в тамбур — и упираешься в глухую стену. Помещений — нет. Их, оказывается, надо проектировать. А чтобы спроектировать, сначала понять, чего тебе, собственно, хочется. И это оказалось гораздо труднее, чем обнаружить виртуальный экран проектировщика и перечень общепринятых модулей. Кто не верит, может попробовать сам. Вот вам виртуальный экран, кстати, заменяемый простым ватманом — и? Каким вы представляете себе Дом, если учесть, что это не только место отдыха, но и средство передвижения, и место работы, и узел связи, и собственный ресторан, и бальный зал, и спорткомплекс — короче, все, что требуется для полноценной жизни? Вот то-то же. Задача на месяцы работы проектного бюро на моей несчастной родине.

Но я — зёгэн, и пытаюсь справиться.

Дом благожелательно наблюдает. Нет, он не против помочь — но для этого я должен задать конкретный вопрос или поставить конкретную задачу. Он же не знает, чего я хочу! А чтоб задать правильный вопрос, надо для начала самому понять, чего тебе хочется...

Или вот еще проблема — движение. Дом — транспортное средство, помимо прочего. Как им пользоваться? Сидеть за рулем? Как бы не так. Элементов управления у движителей Дома побольше, чем у самолета — а экипаж поменьше, то есть один я. Можно, конечно, отдать распоряжение Дому голосом — но мир хотел смотреть я, не Дом, значит, мне и рулить. Это я в том смысле, что цели обычно во время движения и появляются. Едешь, видишь что-то интересное и поворачиваешь...

И информационные системы в Доме оказались структурированы так, что не сразу поймешь. И не сразу — тоже не поймешь...

Но я — зёгэн, и я в конце концов понял. Понял, что асторяне сознательно отказались от упрощения. Сначала я тихо злился на пижонство сверхлюдей, потом задался вопросом: а зачем все в жизни упрощать? Зачем все упрощают на моей несчастной родине, например? Чтоб бытовой техникой мог пользоваться даже дебил, вот зачем. Чтоб за руль мощной машины мог сесть тип с полным отсутствием интеллекта. Чтоб было легче. То есть — подстраивают под самый низкий уровень. Отучают людей думать, напрягаться, понимать. Растренировывают. Тянут всех к сообществу дебилов. Вот такой неожиданный вывод.

Далеко не сразу мне стали видны плюсы такого сложного устройства жизни. Даже до зёгэна далеко не сразу дошло, что сложность управления прежде всего дает понимание того, чем РУояяешь. Своего рода обучение. Долгое обучение, тяжелое — но, как я заметил, асторяне живут не долго, а очень долго — и потому никуда не торопятся. Языку, к примеру, они учатся всю жизнь — и по уровню владения могут довольно точно оценить друг друга.

В общем, Дом меня сильно удивил. Живя в гостях у Роны-сан, я как-то не задумывался, откуда, к примеру, берется в Доме еда, вода, или зачем Дому целый парк роботов. И как решается вопрос с детскими садами, школами, больницами, если кроме Домов других сооружений на Асторе нет...

Что меня не удивило, так это одиночество. Я и раньше подозревал, что наличие Дома с коренными асторянами не сближает, теперь получил подтверждение догадки. Жизнь в собственном Доме — воплощенное одиночество. Чтоб оно кончилось, необходимо только одно — интерес асторян к твоей персоне. Собственно, и на моей родине было так же: наличие дома от одиночества не спасало, а усугубляло. Нет, между собой асторяне дружили, и очень даже бурно, разнообразные объединения Домов возникали и распадались, Дома перемещались по всему континенту только для того, чтоб кто-то встретился с кем-то. Но меня это не касалось. Кому я мог быть интересен? Я даже не понимал, чем асторяне занимаются. Наверно, кто-то занимался и такими, как я — варварами. Но для этого исследователи уходили в Границу, как Рона-сан. Изучали нас, так сказать, в естественных условиях.

Пожалуй, последнее утверждение не совсем верно. Мной все же интересовались. Я постоянно слышал легкие шепотки Домов. Они болтали обо всем, и я без стеснения слушал. То, что не было предназначено для чужих ушей, передавалось по особым каналам и шифровалось. Особые каналы я тоже мог слышать — но зачем? А в общей сети обо мне говорили часто — в форме одного и того же вопроса моему Дому. Мол, а чем занимается твой хозяин? Как ничем?!..

Пространства Асторы не приветствовали тунеядцев, это я осознал сразу.

Дом решился на вопрос, когда я уже был готов к ответу. Как чем я буду заниматься? Тем же, чем и на своей несчастной родине. Я же — бывший воспитатель детсада, существо экзотическое не только здесь, но и у себя дома.

Дом не понял. Как это — исследовать воспитание на Асторе применительно к варварам? Разве это не опасно, не жестоко, наконец? В любом случае — необдуманно. Никто на Асторе не позволит ставить такой эксперимент на человеке.

— А на себе? — спрашиваю я.

Дом озадаченно замолкает, и остальные Дома тоже.

И я работаю, работаю до желтых кругов в глазах. Информация обрушивается на меня лавиной — море, океан информации! И постепенно раскрывается история становления сверхцивилизации — пока что только самый краешек, самые интересные кусочки. Если б я не был зёгэном, я бы сошел с ума от напряжения. Но машина внутри меня безошибочна, и я продолжаю работать.

Дом сам перемещается куда-то — я не вмешиваюсь, не до того. Только благодарю его, когда вдруг обнаруживаю снаружи чудесное заповедное озеро в горах, или цветущую степь, или задумчивую тишину садов. Дому приятно делать мне маленькие сюрпризы.

Несколько раз в информационных течениях мелькает символ Роны-сан. Я не делаю попыток напомнить о себе — великая арт поглощена работой. Теперь, когда я работаю сам, я понимаю, насколько она занята. И Анико занята не меньше ее.

И только через несколько месяцев я сдаюсь. Не то чтобы у меня ничего не получилось — наоборот. Но мои труды бесполезны Асторе. Зачем ей приемы обучения и воспитания варваров, если ни одного варвара нет в пространствах Асторы? Даже я не в счет, потому что я не варвар, а зёгэн. А Астора не приветствует тунеядцев.

Дом вместе со мной остро переживает неудачу. Мы крепко сроднились с ним за эти месяцы. Он меня зауважал. А я — его.

— Куда ты теперь? — спрашивает Дом.

Я напоминаю ему, что в Границе есть такое формирование, как корпус Наблюдателей. Там постоянная нехватка кадров.

— Корпус Наблюдателей? — прикидывает Дом. — Арктур или Голубая Вега?

— Арктур, — легко решаю я.

Почему нет? Где бы я ни находился, мне не изменить своей сути, и я по-прежнему останусь землянином. Ну а одиночество — оно всегда со мной, в любом из миров.

И мы берем курс к Холму Прощаний.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Санго Риот во власти, оказывается, не очень приятный тип. И попасть к нему непросто — бюрократия стеной. Но у меня веская причина для встречи, и я прошел.

— А, явился, бывший воспитатель детского сада! — язвительно поприветствовал он меня. — Тот, который не вор и не бандит! Хотя чем ты отличался от них на Второй Желтой, кто бы мне объяснил, э? А, ладно, не до разговоров, извини уж вора и бандита. Некогда мне, приходи позже, э?

— Я слышал, сигнал тревоги был? — поинтересовался я вместо спора.

— Не мог ты слышать сигнала, он по внутренней сети прошел!

— А по какому поводу общая тревога? Просто так, чтоб не расслаблялись, или есть причина?

— Твои черные воины захватили базу седьмого заградотряда! — заявил Санго Риот гневно. — И сейчас мы будем их вышибать! Кстати, как ты прошел в разведцентр? И что тут делаешь?!

Его глаза горели восхитительным красным огнем.

— У меня подготовка для ближнего боя, — сообщил я. — Дай оружие и место в группе.

— Как ты прошел в разведцентр?!

Но оружие и место в группе я получил. С ним можно было ладить, с Санго Риотом во гневе, и это вызывало сомнения в искренности его гнева.

План боя был прост до неприличия. Нас выбрасывают на базу в случайных местах — и вперед, в смертельную игру! Центр управления гнездами нуль-переходов находился под контролем врага, поэтому выброска имела всякие ...варианты. Один из неприятных — попасть под огонь своей же автоматической системы защиты. Самый хороший — попасть в центр управления и все там поломать. Правда, хороший вариант предполагал несомненное наличие и плохого — автоматическая система защиты, собственно, этот самый центр и защищала.

— Я-то пограничник! — заявил мой напарник. — Защищать Астору — мой долг и моя работа. А тебе здесь нечего делать, варвар. Иди отсюда. Здесь тебе не дадут лишнюю тарелку еды, здесь убивают.

Себя он, конечно, полагал бессмертным. Он закрыл мне переход. Накачанная фигура, высокий, естественно, рост, самоуверенная улыбочка на откормленном лице. Даже в смертельно опасной операции он не желал делиться теплым местом с чужаком. Цепной пес Асторы.

— Да, ты пограничник, — покладисто согласился я. — Вот и иди первым. А я — вторым, потому что лучше тебя в ближнем бою. Будешь беречь меня для ближнего боя, прикрывать собой. Вопросы есть?

Вопросы и активные возражения, конечно, были, но тут началась заброска, и мы попали под огонь автоматической системы защиты. Что же она не сработала против десанта черных воинов? Прав Санго Риот: идут иные и изобретают новые уловки, их не остановить.

Мой напарник упал, прикрывая меня. Тактильную взрывчатку вперед — подавитесь! Дверь центра управления — вдребезги! Здравствуйте, я пришел!

Оружие дергалось в моих руках, а мир поплыл куда-то, закачался. Как тогда, в крушении поезда, на далеком юге моей несчастной родины. Может, я там и есть? Может, все, что было, есть сон и бред за миг до смерти? Как и тогда, я сумел подняться с колен. Оставшихся в живых врагов это почему-то испугало.

-Здесь я еще стою...

Слова давались тяжело, но мне казалось важным сказать их врагам перед смертью. Сказать, чтоб объявить себе и врагам: есть кое-что гораздо более важное, чем смерть. Мне кажется, они поняли меня — за миг до того, как взорвались остатки тактильной взрывчатки...

— Зачастил ты в госпиталь, дружок! — странно усмехаясь, заявил мне Санго Риот. — Надо бы тебя вылечить. Окончательно.

— Неважно, где я — все равно сын своей планеты, — пробормотал я невпопад. — И всегда был им...

Видимо, разум мой все еще бился в коридорах базы заградотряда.

— Конечно, а как же, — пряча глаза, согласился Санго Риот. — Ты ... выздоравливай. Тобой сейчас доктора займутся. Очень хорошие в своем деле...

Забавный он, Санго Риот. Совсем не умеющий врать. Я даже в полумертвом состоянии понимаю, что мой прорыв в центр управления не мог не вызвать недоуменных вопросов у профессионалов. И профессионалы сейчас меня не лечить будут, а получать ответы на свои вопросы.

Они изучали меня, просвечивая приборами, словно не понимая, какую причиняют боль. Или, наоборот, очень хорошо понимая? Зёгэн, в этом все дело. Тело прежнее, но лишь внешне. Может, его вообще нельзя лечить? Кто скажет? Погибла Вторая Желтая вместе с Первой, сгорела в пламени гнева Санго Риота, и нет в живых тех врачей, которые стали для меня Создателями. А больше никто, наверно, в зёгэнах не разбирался.

Боль же была нескончаемой. Доктора-то могли подменивать друг друга, в отличие от меня. И тогда я сделал то, что мог. Забрал остатки энергии из пояса, вынес дверь-диафрагму, и очень скоро нерушимый барьер Асторы встретил меня теплым ветром. А куда мне еще было идти?

Астора моя, светлая песня, факел прекрасный во мгле мироздания — здравствуй! Ухожу от тебя окрыленный, без сил — к тебе припадаю. Как мне без тебя? Ты — нить моей жизни, пока ты сияешь, не гаснут надежды...

Я поднялся с колен. Над скалами, над темными заповедными лесами пылали небеса Асторы. Изумрудный пожар охватил небосвод, и в нем, не теряясь, поразительно ясные, горели золотые звезды. Миг — вся цветовая симфония неба хлынула вниз, отразилась в зеркальной глади горного озера — и темные скалы заиграли бликами зеленого, синего, желтого цвета ...

Воспетая в веках, заря Асторы была прекрасна, но быстротечна. Всего несколько мгновений, и темно-изумрудные небеса пронзительно засияли, просветлели почти до невидимости — и взошло светило. Я посмотрел вниз и не смог сдержать улыбку. На чистейшем золотом песке запретного пляжа черной улиткой умостился Дом и, деловито выкинув хобот, засасывал из заповедного озера хрустально чистую воду — вместе с рыбешками.

— Дом? — окликнул я его по радиосвязи.

Дом встрепенулся, узнал — и с радостным гулом помчался ко мне. Вблизи он преобразился в знакомое мне строение — я сам недавно проектировал его таким. Только прибавилась небольшая дорожка — красивая и гарантированно очищающая обувь от грязи. Дом был ненормально чистоплотным.

Дверь Дома несколько изменилась со времени нашего расставания, а именно — приобрела несокрушимость.

— Меняешься, — кивнул я на дверь. — Броней зарос. Это вы так стареете, что ли?

— Класс повысили, — откликнулся Дом, как всегда, умолчав, кто именно принимает решения по Домам. — За удачное сотрудничество с одним удивительным варваром. Моему классу многое позволено. Для нас, Домов, это просто — на один день в мастерские, и порядок.

Дом замялся.

— А... э... а в каких же мастерских вас угораздило? — осторожно поинтересовался он.

Дом выглядел огорченным, насколько это можно было заметить, сидя в горячей воде в туалетном модуле.

— В каком смысле?

— Хозяин, вы связались со мной, не используя устройств.

Я молчу. Я действительно сделал это. Дом — не Санго Риот, с ним можно быть откровенным. По крайней мере, я так считал. Но вот столкнулся с необычной реакцией Дома и теперь не знал, что и думать.

В молчании я поел странной асторянской еды, посмотрел новости по версии народов южных морей. Самая главная новость для меня оказалась — на побережье Золотых Песков начинается фестиваль. Межпланетный. А я и не знал, что Астора принимает гостей из иных миров.

— На Асторе нет законов, как вы уже догадались, — наконец заговорил Дом. — Но есть... традиции. Они надежней законов, потому что впитаны каждым ... с песней? ... с молоком матери? Их знают — и свято соблюдают. Соблюдают все. И дети. И несогласные.

— Ну и?

— На Асторе нет машин, как вы наверняка заметили. Мы, Дома, выполняем все их функции — но мы живые полноразумные особи, а иных нет. На Асторе попытка стать киборгом — кощунство. И смертельная опасность для всех. Их существование в пространствах Асторы недопустимо.

— Почему?

— Традиции, — виновато вздохнул Дом. — Наша цивилизация уже знает, что такое бунт тварей от машин — год ир зёгэн, если вы понимаете. Киборги — угроза самому существованию Асторы.

— Но на Асторе нет наказаний в принципе, — сказал я после долгого молчания.

— Нет, — печально согласился Дом. — В последний раз киборгов просто уничтожили. Это были, кажется, туристы с Гоэмы. Встроенные блоки памяти, ночные глаза и еще кое-что по мелочи. Кстати, война с Гоэмой началась как раз из-за этого.

— Что-то я не припоминаю, чтоб встречал на Асторе службу безопасности. Или я ошибоюсь?

— Не ошибаетесь. Грязными делами занимаются ваши коллеги-пограничники, что следует из самого их названия.

Я пограничником не был, но что это меняло? Дом вежливо молчал.

— Что ж, — вздохнул я. — Отдых не состоялся. Пойду я отсюда?

— Мы окружены отрядом погранслужбы, — лаконично сообщил Дом.

Я взлетел в боевую стойку, не успев осознать его слов. Дом деликатно загладил вмятину от толчка моих ног. Воистину, идут иные со своими уловками! Как погранцы проникли на Астору? Дыряв несокрушимый барьер, оказывается...

— На крыльце ваш друг, командир погранслужбы, защитник Асторы Санго Риот, — доложил Дом. — Один и без оружия. Впустить?

— Послушай, Дом, — опомнился я. — А ты-то за кого? Ведь ты же плоть от плоти Асторы!

— Мы, Дома, живем сами по себе, — сухо ответил Дом. — Традиции нам не указ. Мы подчиняемся только нашему родичу Хранилищу.

— Родичу? Хранилище — твой родич? Ну надо же, как сложно у вас с родственными связями... Ну, раз так, впускай!

Санго Риот перекрыл весь дверной проем — черный гигант с кровавыми глазами. С кровавыми...

— От кого броней закрылся? — рявкнул он на Дом. — Воров опасаешься?

— Опасаюсь! — тут же склочно ответствовал Дом. — Ходят тут всякие с излучателями...

— С двадцатью пятью излучателями, — поддакнул я.

— А ты бы помолчал, зёгэн! — оскалился на меня Санго Риот. — Не проявляй сущность!

— Присаживайтесь, посланник людей, — предложил Дом и странно пояснил:

— Фактически вы пришли на переговоры ко мне.

— Сначала убери броню, улитка! — буркнул Санго Риот, но сел.

Мне было его немного жалко. Он гремел, неистовствовал, чтоб скрыть растерянность и нежелание расправляться со мной. Но что он мог поделать, раб должности? Вражда — это те же рельсы. Раз ступишь на них — и поедешь в указанном направлении, неважно, вперед или назад, все равно на рельсах. От вражды к дружбе дороги нет. Разве что через крушение?

— Эй! — забеспокоился Дом в радиодиапазоне. — Хозяин, без рукоприкладства! А то у вас глаза какие-то нехорошие...

Что ж, глаза можно и прикрыть. Временно.

— Объясняйтесь, — сухо предложил Дом пограничнику.

— Это существо, — подавив гнев, заговорил Санго Риот, — работало нелегально на Второй Желтой. Видимо, там оно и подцепило машинные функции. Я начал подозревать его после боя на базе седьмого заградотряда. Оно прошло там, где смертным ходу нет. А затем оно защитило себя от всех видов дистанционного изучения, разнесло защитные системы госпиталя и убыло на Астору. И нерушимый барьер почему-то пропустил его!

— Хозяин, вы действительно все это сделали? — уважительно поинтересовался Дом.

— Я хотел успеть к рассвету Асторы, — признался я.

— Тогда претензии пограничников справедливы, — признал Дом. — М-да. С другой стороны, барьер Асторы никогда не ошибается. Никогда!

— А погранцы с излучателями?

— Никогда, — твердо повторил Дом. — Пограничники имеют право здесь быть. Иногда. Кто-то должен выполнять для Асторы грязную работу.

Санго Риот, допущенный к нашему разговору, страшно посинел. Я увидел пакет шифрованного сигнала, посланного им оцеплению. Багровые точки излучателей медленно стянулись в группу и удалились во тьму. Дом довольно хмыкнул, я тоже.

— Я вынужден проконсультироваться по столь сложному вопросу с компетентными сущностями, — заявил Дом. — Решение Домов будет готово к утру. А сейчас от своего имени я предлагаю вам быть гостем Асторы.

— Я не гость, я гражданин! — возмутился Санго Риот.

— У вас нет своего Дома, — резонно возразил Дом. — А без него ваше звание — не более чем похвала способному ребенку, некий аванс и обещание на будущее. Да, вы несомненно гражданин Асторы! Но не станете же вы ночевать под кустом?

— Я подожду ответа Домов в разведцентре, — благоразумно решил Санго Риот.

Он гордо удалился под наши с Домом усмешки.

Глубокая ночь. Дом с кем-то беседует по каналу дальней связи, пакеты символов фиолетовой лентой мелькают перед мысленным взором. Собеседник Дома обладает всесокрушающим интеллектом и бессовестно давит объемом информации. Дом изнемогает, но из самолюбия не просит пощады. Я пытаюсь понять диалог, но могучий собеседник управляется слишком быстро и исчезает без традиционных наилучших пожеланий.

— Кто этот хам? — любопытствую я.

— Давай спать? — вяло предлагает Дом. — Что-то я устал...

— А я нет, — упорствую я. — Дай адрес твоего партнера, хочу потренироваться в обмене.

— Хранилище само выбирает партнера.

Так это было Хранилище?!

— Да.

И Дом выключается, заблокировав каналы связи символом "я сплю". Ему сегодня досталось. Оказаться в кольце недружественных излучателей — тяжелое испытание для бессмертного существа. А он еще и до Хранилища сумел докричаться.

Стих шум в эфире. В долине у моря заснул гигантский Город Фонтанов, слетевшийся на межпланетный фестиваль, и эхо бесчисленных переговоров перестало будоражить пространство. Я долго слушаю тишину в надежде уйти за барьер сна... Нет. Боль от незаживших ран вспыхнула в груди. Из темноты с топотом прибегают служки, что-то кладут на грудь, суетятся. Боль медленно отступает. Дом сквозь сон бормочет служкам что-то нелестное насчет ротозейства и отключается. Засыпаю и я. Ко мне приходит сон — или я прихожу к нему? ... Над торговым центром подземного города висят легкие облака. Приезжие наивно считают их оптической иллюзией. Жители Города иллюзией их не считают, потому что точно знают, что они настоящие. Но и не обращают на них внимания. А смысл? Все равно в подземном городе не может быть дождя. Поэтому ливень обрушивается внезапно, прямо на красочную гигантскую толпу. Толпа проворно всасывается в магазины, кафе и зубоврачебную клинику. На спирали лоджий, опоясывающих все тридцать этажей торгового центра, высыпают люди и энергично машут руками — и кулаками — в сторону башни управления погодой. Лишь электрики-верхолазы скромно помалкивают — именно они ночью таскали дождевальные установки с товарной станции под купол торгового центра. Громкая связь прокашливается и елейным голоском дежурного сообщает, что дождь устроен по просьбе атмосфериков, не справляющихся с запыленностью воздуха, и что дождевое предупреждение все же было — на последней странице местной газеты, в самом низу и очень мелким шрифтом. И кто виноват, что местную прессу не жалуют вниманием? А виновница невнимания к местной прессе бодро шагает по лужам и солнечно улыбается знакомым, то есть всем встречным, потому что ее знают все. Она — ведущая местного телевидения, да такая, что никаких газет не требовалось. Зачем читать газету, если Наташа все нужное расскажет и так, да еще весело, с непередаваемой иронией и изяществом?

Мы встречаемся с ней в центре площади.

— Учитель? О, учитель, здравствуй! Давно не заглядывал к нам, а у нас столько нового! Механики наконец отладили волновые эскалаторы! Это просто чудо какое-то — возносящая волна! А с грузовыми лифтами у них, конечно, ничего не получается, мэр Города в ярости и грозится сам перейти в испытатели! А в центральном парке декоративная камнеломка заползла на мозаичные полы, биологи в экстазе и не позволяют ее трогать — и инженер автоуборщиков собрался натравить на биологов опять же мэра ... А на пляже готовят новый групп-танец ... Учитель? Ты вернешься, учитель? Твой Город живет и ждет тебя, помни об этом!

— Вряд ли, красавица, — вздыхаю я. — У нас тут война.

— Война? Но она же кончится?

— Как? — хмуро бормочу я.

Она печально опускает глаза, и мне становится неловко. Я не должен задавать такие вопросы своим ученикам, я должен на них отвечать.

— Прощай, арт, — говорю я.

— Арт? Не понимаю.

— Арты понимают все.

Я еще успеваю увидеть ее удивительную светлую улыбку, и Город исчезает...

Потолок Дома открыт. Я лежу и смотрю в ночное небо Асторы, все в звездах — далеких голубых и близких желтых. Кажется, протянешь руку — и на ладонь опустится теплый огонек...

— Что это было? — тихо спрашивает Дом.

Сейчас, когда правда открылась, он не стесняется заглядывать в мои мысли. Почему нет, он же обменивается с другими Домами информацией? Чем я хуже Дома?

— Сказка, — бормочу я неохотно. — Была у меня одна задумка насчет подземного города. Города, в котором мне хотелось бы жить. Я выдумал его полностью. А здесь, на Асторе, открыл, как привести в этот город своих учеников. Он обрел жизнь — но только в моих мечтах. Так что... сказка.

— Мне было б любопытно пожить в твоем городе, — признается Дом. — Но... сказка. Жаль.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-==-=-=-=—

— Прогуляемся? — предлагаю я Санго Риоту.

Он угрюмо соглашается. Похоже, аллеи розовых пальм стали вызывать у него неприязнь? С чего бы это?

— Я встречался с Роной-сан, — сообщает он. — Так вот, она заявила, что по оценке Хранилища ты — человек!

— А разве нет? — изумляюсь я.

— А умение слышать радиоволны?

— Ерунда! Приемник в кармане. Бывают же маленькие приемники?

— А блокировка диагностеров в госпитале?

— Аппаратура дрянная, сломалась вся сразу, я тут ни при чем.

-Да наша аппаратура, чтоб ты знал!.. А сломанные диафрагмы? А чудеса в бою на базе седьмого заградотряда?!

— Ну... чего не сделаешь со злости?

Он бешено захрипел — и успокоился. Все же удивительное торможение у выходцев с Гоэмы.

— Вот как это понимаю я, — сообщил он почти что буднично. — Есть на Асторе чудесная женщина, Рона-сан. А у нее — любимица дочь. Никто ведь не может слышать Хранилище, верно? Никто, кроме артов. И что мешает артам самим придумывать, о чем там вещает Хранилище? Рона-сан сказала, что ты человек. А ей сказала дочь. А я, дурак, слушаю.

— Пусть так, — мягко соглашаюсь я. — От этого что-то изменится?

— Нет, — с трудом признает Санго Риот. — Я не смогу пойти против воли Роны-сан, потому что... Но знай — я тебе не верю!

— А кому ты веришь?

Разговор становится мне неприятен. Но это игра, а игру положено доводить до конца. Или не положено? Опять рельсы...

— Я верю себе! — загремел Санго Риот. — Я верю своим глазам! Я ...

— Каким своим глазам? Желтым или красным?

Санго Риот цепенеет в замешательстве, и я добавляю:

— Желтым глазам и я верю. Но у тебя сейчас — красные. Так не пора ли уточнить, кто именно из нас киборг?

— Меня пропускает барьер Асторы!

Я с иронией смотрю на него, и он синеет от стыда. Лучше отвернуться, такое зрелище не по моим нервам. Гигант долго мнется, но все же решается объяснить кое-что объяснить.

— Страшна великая Гоэма! — торжественно вещает он. — Не военной техникой, ибо нерушимый барьер Асторы сильнее ее и выше понимания гоэмских инженеров; не числом бойцов — армии Голубой Веги, Арктура и Бугаса гораздо многочисленней; и уж тем более не ядерным оружием — ядерная бочка Желтых планет была куда как мощнее, светлая им память! Великая Гоэма страшна духом своих бойцов. Они — воины! Они исполнены ярости, они не ведают страха! Все мирные планеты дрожат при виде черного десанта Гоэмы, потому что все они — его лакомая и законная добыча! А еще... еще из века в век идут предания о том, что воины Гоэмы, величайшие духом, могут вызывать из неведомого мира энергетических симбиотов. Эти создания могучи сами по себе, а объединенная мощь гоэмского воина и симбиота имеет поистине космические масштабы! Именно так были сметены Желтые планеты... Симбиот, вызванный из иного мира, без слияния с носителем быстро угасает, но слияние грозит опасностью уже гоэмцу — тот рискует потерять контроль над силой и стать безумным демоном разрушения...

— Уголовники, — подвожу я итог. — Паразиты на теле мирных планет. А симбиоты ваши — просто дурь, которую вы на себя нагоняете перед боем. Думаю, жрете дешевые наркотики. И вся ваша великая Гоэма наверняка паразитирует на каком-нибудь беззащитном обществе.

— Мы давно отделились от Асторы и существуем самостоятельно!

— А, так вот почему именно Гоэма с идиотским упрямством атакует рубежи Асторы! Кушать хочется?

— Санго Риот застывает.

— Я поклялся, — глухо говорит он, — никогда больше... не вызывать симбиота. Моей совести хватит груза Желтых планет... и твоей ненависти. Там погибли твои друзья? Желтоглазого Санго Риота больше не увидишь. И только поэтому останешься жив. Уж я бы ответил тебе! В прах-х-х-х!

И Санго Риот убывает. Опять тревога, опять бой в секторе седьмого заградотряда, опять Гоэма атакует рубежи Асторы.

Санго Риот отправился крушить своих земляков, мне тоже пора на работу, но перед уходом назначена еще одна встреча — и ее пропустить я никак не могу.

Степное плато, горный заповедник Асторы. Над алым полыханием маков, над изумрудными волнами трав летит вместе с теплым ветром моя любовь, моя душа, моя Астора — глазищи в пол-лица, прозрачные крылья юности дрожат за спиной... Анико-сан, здравствуй!

Шаг шестой

Плоскость перехода мерцает. Значит, опять что-то случилось в глубинах Вселенной, и чуткая аппаратура нервничает. За переходом в вечном безмолвии застыли серые стволы. Полынные джунгли Голубой Веги — суровый мир, пропитанный ядовитыми испарениями деревьев. Я невольно проверяю, на месте ли защитный фильтр. Жители побережий считают, что запах полынных джунглей смертелен, но это не так. Будет сильно болеть голова — пока не притерпишься. Человека непросто вытравить! И здесь тоже живут люди. Горные охотничьи племена спускаются сюда для охраны своих дальних рубежей. Полынные джунгли — спасительный барьер между двумя смертельно враждующими расами планеты.

Я оглядываю себя в последний раз, проверяю, все ли в порядке. Конечно, все в порядке. Я уже профессионал войны.

Эк! Пружинистый ковер серой хвои беззвучно принимает меня. Горький запах джунглей прорывается даже сквозь фильтры, напоминая о детстве: глинистый обрыв реки, жара и заросли полыни, в которых мы строили тайные убежища...

Фиолетовые небеса Голубой Веги пронзительно сияют сквозь узорные кроны полынных деревьев. Чистое небо — это хорошо. На Арктуре, так сказать, предыдущем месте работы, чистые небеса были редкостью. Планета-город, этим все объясняется.

Я не люблю вспоминать Арктур. Арктур — моя неудача, боль и горечь потерь. Удирать оттуда пришлось так быстро, что не успел сказать друзьям "пока". И причина не в том, что там я опять столкнулся с черными наемниками, скорее наоборот. Орден динго — боевые псы справедливости вообще-то. В исконном своем, доныне сохранившемся виде. Правда, основная масса — просто наемники. Наемники уже много веков. Но на Арктуре я столкнулся с древней, незамутненной ветвью учения — хотя бы в этом повезло. И поэтому сейчас на мне черный боевой костюм воина ордена динго. Он прост на вид, как и все в ордене. На самом деле костюм — это скафандр с непонятным принципом действия, но подозреваю, что он живой. Костюм защитит меня даже в космосе. И еще — костюм как-то сумел подружиться с поясом зёгэна, что наводит на определенные размышления об их общей природе. В каждом изгибе костюма — оружие. Оно тоже простое на вид, и это тоже иллюзия. И мой вид городского бродяги в чем-то потрепанном, в меховых сапогах — это по жаре-то! — тоже обман. Я — пограничник Асторы, я разведчик, хотя теперь я прежде всего — воин ордена динго, воин справедливости. Но — хватит об этом. Как и любое вероучение, религия ордена — глубоко личное дело, посторонним туда ходу нет, да простит меня Санго Риот в своей нынешней ипостаси.

Тот, привычный мне Санго Риот закончил свою буйную жизнь единственно достойным для него способом — погиб в одном из боев, защищая рубежи Асторы. Но перед смертью он сделал очень рискованный и необычный поступок — вызвал симбиота и уступил ему свое тело! К убийцам пограничника жизнь после этого повернулась весьма неприятной стороной, если, конечно, так можно говорить о пыли, рассеянной по орбите... Я встречался с ним, желтоглазым Санго Риотом. Мы оба безмолвно решили, что тайна его происхождения должна оставаться тайной. Может, Асторе был нужен в новой жизни именно такой — жесткий, решительный, рациональный — Защитник. И Астора обрела такого Защитника, даже не подозревая об этом. Хотя Рона-сан, наверно, о чем-то догадывалась...

Новый Санго Риот взялся за Границу весьма жестко. Для меня он сделал то, что не догадался — или не захотел — сделать Санго Риот прежний. Он зачислил меня в Высшую разведшколу Границы, прежде очень закрытое, очень элитарное учебное заведение. Для этого пришлось изменить правила приема, программу обучения, сменить руководство и практически всех преподавателей. Симбиот это проделал в один день, даже не задумавшись. Зато сейчас школа готовит настоящих разведчиков, способных пролезть в любую дыру, а не прежнюю изнеженную элиту, обретавшуюся при дипмиссиях и свалившую всю грязную работу на корпус наблюдателей. Я — выпускник новой разведшколы. Профессионал. Сейчас я могу позволить себе жить в Границе, а на Голубую Вегу ходить как на обычную работу — вроде как в командировки. Для этого у меня имеется личный нуль-переход. Я могу иметь в Границе все, что полагается высокооплачиваемому профессионалу. Собственно, остальные разведчики все это имеют, и на работу ходят, как банковские служащие — каждое утро, через личный нуль-переход. Да и работают они в комфорте звездных цивилизаций, а не на дикой, в общем-то, Голубой Веге. И я бы мог так же. Мне даже предлагали перед выпуском. Почему отказался? Может, потому, что помню, что такое чашка еды в корпусе наблюдателей. И что такое жизнь на моей несчастной, голодной родине. Может, потому, что считаю, что это и моя жизнь тоже. Или, может, потому, что я — воин ордена динго? Скорее всего все вместе и последнее в особенности. Но это — очень личная, неоглашаемая часть моей жизни, и мой наставник, древний Болдуин, пусть так и остается для всех миров сказочной личностью.

В поселке охотников синие сумерки. Мальчишки бесшумно носятся между костров, воруют запеченные плоды сладкого дерева, дарующие ночную зоркость и спокойное сердце. Посвистывают стрелы — идет игра в войну с карабинерами. Девчонки играют в свое, но поглядывают с интересом. И все вместе они удирают от Буби, молодой жены вождя. Сумерки прячут их. Отчаявшись поймать сорванцов, Буби взывает к авторитетам. Вождь выходит из хижины, озирает темноту и рявкает. В поселке почтительное оцепенение.

— Кто победил? — вопрошает вождь.

Робкие фигурки воплощаются из темноты и докладывают.

— Молодцы! — царственно оценивает вождь. — Разрешаю горный поход. Достойны.

Собираются стрелы, поспешно доедается уворованное. Мыть ноги — и спать. Горный поход не шутка, если не выспишься — поплачешь кровавыми слезами. Вождь страшно занят, но мальчишек поведет сам, и будет играть с ними — за карабинеров. Он не так прост, как выглядит, этот вождь.

А я думаю, как же счастлив мир, где вожди с мальчишками. Они вырастают в отважных воинов, неспособных обидеть беззащитного или предать. Вождь среди детей — начало и суть воспитания в охотничьих племенах Голубой Веги. И это удивительным образом совпадает с тем, что открылось мне на Асторе.

— Что драгоценность? — неспешно говорит мне вождь. — Моя земля. Тропы, которые мы пробили в горах. Мосты, наведенные нашими предками. Дети, идущие нашими тропами по мостам наших предков. Что драгоценность? Тайный родник в сухом лесу, отрытый руками разведчиков...

Поэтому я — с охотниками. И соответственно против зверских режимов карабинеров в приморских государствах-городах. Они нас норовят убить и земли захватить, а мы не даемся. Вождь — его имя ни на бумаге, ни моим языком не воспроизвести, и я зову его Банту — не удивлен моим участием в судьбе его племен. Может, ему знаком облик воинов ордена динго. В сказках Голубой Веги орден динго считается защитником справедливости. Вождь, правда, отпирается, да так натурально, что я прикидываю, а не есть ли и он тоже любимый сын Болдуина? Хотя любимый сын Болдуина — личность еще более сказочная, чем сам Болдуин.

Вождь, якобы никогда не покидавший своих гор, неплохо разбирается в жизни приморских государств. Он лично учит меня языкам приморья. По его мнению, воин ордена динго нужнее в качестве шпиона где-нибудь поближе к руководителям карательного корпуса карабинеров, а не в составе групп перехвата вторжений, где я пропадаю сейчас. Желтоглазый Санго Риот считает так же. Они с Банту словно сговорились. Поэтому я сейчас учу языки приморья, а с карабинерами дерусь в свободное от учебы время.

-=-===-=-=-=-=-=-=-=-===-=-=-=-=-=-=-=-==-=-=-=-=-=-=—

Эфемер — город, которого нет. Это его огни горят у бухты, его музыка гремит в теплой ночи; это его кафе, дансинги, клубы, людские водовороты, потоки и толчея; это он поет и танцует всю ночь. Но утром — где же он? Его нет. Вот хмурые размонтеры грузят на платформы модули, вот шумят столетние деревья-свечи в безлюдных парках; вот солидно белеют сквозь зелень садов виллы и дворцы района Белых Рук. А города нет. Он рождается вечером, живет ночь, а под утро разноцветные купола складных зданий увозятся на бесчисленные базы в подземный район Серых Рук. А люди? Богатым — отсыпаться на своих виллах до следующей ночи. Остальным — на работу, в районе Серых Рук. Там много работы, хватит на всех. Даже на изгоев из горных охотников, дико озирающихся на каждый грузовик. И я — среди них. Моя цель — карательный корпус карабинеров. Состоит он из сынков состоятельных родителей, изнеженных, субтильных, зачастую наркоманов. Между собой они практически не дерутся, мстят исподтишка и желательно в спину. Скандальные, занудные, наглые юноши заканчивают обязательную для лентяев высшую войсковую школу и комплектуют собой офицерскую часть корпуса карабинеров. Подходить следует к ним, ибо рядовой состав корпуса неинтересен — бандиты предгорий, бывшие охотники и золотоискатели мало что знают.

Я уже знаю, где отдыхают и развлекаются офицеры. В офицерском клубе, естественно. И в тире при нем. Неспособные к драке, эти выродки находят иные способы тонкого мучительства. Они все — отличные стрелки. Мишенями в их тире, поговаривают, служат животные. И частенько — люди. Санго Риот недвусмысленно намекает, что нет мне равных в стрельбе. Для него все просто: я должен как-то затесаться в офицерский клуб, а уж в тире я за счет своей стрельбы быстро стану для этих подонков своим. Потом — поступлю в корпус. Стану офицером — мне же это нетрудно после разведшколы? Ну, а уж потом информация потечет рекой. И Санго Риот вовсе не думает учитывать, сколько же зла я принесу, пробиваясь в офицеры. Ведь богатеньких родителей-покровителей у меня нет, и придется мне в офицеры выслуживаться. То есть очень хорошо служить. Хорошо — с точки зрения руководства карательного корпуса. Ходить в рейды против моих охотничьих племен. Брать пленных. Пытать их. Убивать бастующих, жечь их семьи. В стороне не отсидишься, в корпусе за чужаком будут очень пристально следить. Санго Риот считает, что разведчик не должен думать о цене. Вроде как начальство берет ответственность на себя. Но вот вопрос — перед кем ответственность? Вождь охотников помалкивает, но тоже явно нуждается в информации о противнике и тоже готов взять ответственность на себя. Печально.

И я иду. Но не в офицерский клуб. Ноги сами приводят меня к нужному месту, я его приметил заранее. Каменная белая ограда. Просторный двор с причудливой грудой валунов в центре. Шум, смех, крики. Что-то вроде местной школы, она же детдом, она же тюрьма для детей, она же больница...

Здравствуйте, дети. Извилистым путем шел я сюда. Теперь я знаю, чему вас учить. Знаю, как. И самое главное: знаю, что научить — можно. Вот моя рука. Вместе мы зашагаем к светлому будущему по дороге жизни. Столько, на сколько хватит моих сил. И самой жизни.

Но я не говорю этих поистине прекрасных слов. И дети носятся мимо меня, словно я — просто еще один камень-валун, черный, угрюмый и неподвижный.

-=-==-=-===-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Пляжи Голубой Веги — самостоятельный, особый мир. На них живут, назначают любовные свидания звездными ночами, едят и спят, играют в буйные безрассудные игры, танцуют в тысячных хороводах по белым пескам, проводят свои деловые встречи личности из старой знати (новая — чужаки на этой планете и пока не выносят пронзительности местных небес); кстати, на них еще и загорают.

Эти двое юношей были знатоками в деле пляжного загара. Только самые сведущие в мастерстве торчания на пляже знали, что лучший "золотой" загар получается от фиолетового сияния предрассветного неба, когда эфемер уже погасил свои сумасшедшие огни, а солнце еще не поднялось над кряжами Великих гор.

Они лениво раскинули свои атлетические тела на прохладном песке. По канонам мастерства следовало регулярно переворачиваться для равномерного золочения. Они так и делали: медленно катились к воде по "тропе загара". Полсотни оборотов — и воды теплого моря лизнут их тела, встанет солнце, тогда можно будет просто плавать и отдыхать. До полуденной "тропы загара", где кувыркания приобретали экзотические и сложные формы — в основном из-за присутствия многочисленной восхищенной публики. Между поворотами юноши обсуждали дела, за которые режим карабинеров сулил позорную смерть в тире офицерского клуба.

— Ребята требуют начинать войну, босс, — заметил младший. — Я тоже считаю, что наши боевые отряды накопили достаточно сил, чтобы бить карабинеров.

— Дури они накопили достаточно! — отрезал старший. — Уже в спортзалах открыто тренируют бои с карателями! При зрителях! А среди них наверняка есть пауки режима — потому что они есть везде! Кто этот сторож из школы, где вы скачете с музейным оружием? Говорят, он почему-то играет с детьми в спортзале. Может, для того, чтобы увидеть наши боевые пятерки? Он не похож на сторожа.

— Он ни на кого не похож! — буркнул младший. — Прихоть природы. Мы проверяли его — он ниоткуда. Бродяга пляжей. Я думаю — на режим он не работает. Он видел наши пятерки при оружии — и все спокойно, никаких шевелений вокруг школы. Из моей пятерки кое-кто имеет братьев в карабинерах — они тоже бы сообщили, будь какая опасность.

— В главном ты прав, — неожиданно согласился старший. — Пора начинать. У ребят слишком много энергии. Как бы не начали драться между собой, тем более что поводов достаточно, старая знать всегда грызлась друг с другом и помнит обиды веками.

— Традиции, — вздохнул младший с пониманием. — В них наша слабость — но и наша сила тоже!

— Не сила! Лорды предгорий никогда не встанут в бою рядом с лордами побережий — ну в чем здесь сила? А в войне против карабинеров единство — обязательное условие. Нас перережут поодиночке.

— Начнем войну поодиночке. А там найдется лидер, способный объединить. Война ему поможет.

— Дурак. Сначала — объединить. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы война закончилась за один день. Или хочешь? У тебя родня в карабинерах...

— У всех родня! — огрызнулся младший. — Что поделать, если мы — ветви одного дерева? Но здесь — наша земля! Мы слились с ней душой, стали одним целым — и не позволим даже родне перекраивать этот мир по-своему!

— Золотые слова! — одобрил старший. — Ты бы еще поступал, как говоришь, тебе бы цены не было...

— Я стараюсь изо всех сил, босс! — обиделся младший.

— А Эстер? Эта пляжная красотка забрала слишком много власти. Все лорды предгорий с ней. А ты до сих пор ничего с ней не сделал.

— Босс, но ведь объединяться — это хорошо? Она же объединяет...

— Дурак. Ослепленный красотой дурак. У нее половина отрядов. И у нас — половина. При равенстве сил мы никогда не объединимся, только перебьем друг друга во взаимной грызне. Кто-то должен уступить. Но не мы. Понятно? Путь к победе справедливости ведет через резню соратников — это не мной придумано, это так учит история.

— Да, но... ее личный отряд за ее смерть глотку любому перегрызет.

— Хорошие ребята, — обронил старший. — Жаль их терять. А придется. С отрядом-то... это просто. У тебя, говоришь, родня в карабинерах? Ее отряд — из предгорий. Я слышал, у них какой-то забавный обычай, молиться ходят в горные храмы, что ли... Если они попадут в засаду карателей где-нибудь в ущелье...

Они надолго замолчали.

— Я сделаю это, брат, — наконец решился младший. — Сделаю. Если это единственный путь к победе справедливости...

— Решено, — заключил старший. — Кстати, они действительно ходят молиться? Они верующие? Ты тоже с предгорий, должен знать.

— Есть легенды, — неохотно сказал младший. — Когда-то в горах скрывалась ... Сила. Сила гор. Еще говорят — Стражи гор. То, что защищает справедливость. Мы ходим в горные храмы петь им гимны. Считается, что Страж придет, если миру будет грозить беда. И... это правда. В это мы верим. Знаешь, когда идет враг — горы кричат от гнева...

— А, слышал в детстве, — кивнул старший. — Кто-то еще верит сказкам, удивительно даже...

— Мы верим. С отрядом Эстер... действительно все просто. Я тоже хожу с ними в горные храмы. Ну... пройдусь в последний раз. Смерти я не боюсь. Зато совесть моя перед Стражем гор будет чиста.

— Чистым хочешь остаться? Ну-ну...

И они опять надолго замолчали.

— Я вот думаю сейчас... Как здорово бы мы жили после победы справедливости? Не судьба.

— Не судьба, — согласился старший. — Только думаешь ты не об этом. А думаешь ты, что я зверь, не лучше карабинеров. А зря. Лично мне эта власть не нужна — только ради победы справедливости! А как докажешь всем?! Но я не хочу остаться зверем в памяти потомков моего рода! Так что — я иду с тобой. Давно хотел посмотреть на эти таинственные моления, да все некогда было... Возьмешь с собой?

— Спасибо, брат, — пробормотал младший. — Смерти я не боюсь, но вместе... не так страшно.

— Только я ваших гимнов не знаю, — деловито сказал старший. — Неудобно в храм невеждой заваливаться. Учи, пока не поздно!

Они уходили с пляжа и во всю глотку орали боевой гимн. И воздух дрожал от мощи их юных голосов.

=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

— Что ты делаешь в школе? — спросил Санго Риот.

Его лицо по ту сторону экрана не выражало гнева, лишь недовольство. Недовольство начальника, уже подписавшего приказ об увольнении неугодного подчиненного. Это я уже проходил — у себя на родине. Можно было б не продолжать разговора — зачем, собственно, если начальством уже все решено? Но — нельзя. Санго Риот все же мне друг... или начальство? Я подумал и решил, что все равно выключить сейчас экран — это уже слишком. Ну, тогда буду отвечать на поставленный вопрос. Тоже неплохой способ уйти от ответа — ведь спрашивал он меня не о школе, конечно.

— В школе я учу детей правильно играть, — честно ответил я. — Понимаешь, им почему-то вдолбили, что игра — это подготовка к взрослой жизни. Опасное заблуждение, между прочим... Оттого их игры такие жестокие и агрессивные. Ну, я по возможности исправляю ошибку. Вот этим я и занимаюсь — помимо выполнения служебных обязанностей, естественно.

— Ты решил стать воспитателем? — уточнил Санго Риот. — Воспитателем в государстве карабинеров?

Он ожидал четкого ответа на ясно поставленный вопрос. А я не мог сказать ему "да". Государству карабинеров не требовались воспитатели, особенно такие, как я, и мое увольнение было очень близким и неизбежным событием. Не мог я сказать и "нет", потому что моя вторая профессия, в понимании Санго Риота, — разведчик. Разведчик Границы. Получивший образование и материальное поощрение, которые следовало бы отрабатывать.

— Ты профессиональный разведчик, — напомнил Санго Риот то, о чем я и сам помнил. — Обучение и зарплату положено отрабатывать, это правило одинаково во всех мирах. Почему ты до сих пор не в офицерском клубе?

Мое лицо невольно выразило все мои мысли об офицерском клубе и личностях, его посещающих. Пронзительные желтые глаза собеседника мгновенно вспыхнули — и погасли. Новый Санго Риот неплохо владел собой.

— Вот, значит, как! — сказал он почти ласково. — А на Желтых планетах ты маскировался вполне профессионально — служил, выслуживался, убивал кого ни попадя, проникал куда положено и выяснял что требуется — и даже больше. И на Арктуре ты был безупречен, твои сменщики считают твою работу образцом для подражания — и никто до сих пор не смог выяснить, куда ты запрятал спасенную принцессу, даже я... Да никто из сменщиков даже в императорскую гвардию не смог пробиться! И лишь на Веге ты хочешь остаться чистеньким. Карабинеры тебе сейчас противны, а легион Непобедимых, гораздо более мерзкие убийцы, кстати — как братья родные? Почему? Я думаю, это потому, что после работы ты всегда можешь шагнуть в нуль-переход прямо в сытую жизнь Границы. Принять хвойную ванну, прогуляться по улицам в офицерской форме при всех наградах — под восхищенными взглядами девочек... Тогда, конечно, тебе уже противно пачкать руки в крови несчастных, кого ты определил в противники. Ведь ты разведчик, элита и гордость войск Границы! Пора, пора восстанавливать корпус наблюдателей, разведчикам не к лицу разгребать грязь! Но вот о чем я хочу тебя предупредить: у границы есть свой ответ на твое поведение! Достойный ответ, тебе не понравится! Поинтересуйся, что тебя ожидает, прежде чем делать следующий шаг!

И он отключился. И получилось, что последнее слово осталось за ним. Как будто прав — он. И хотя я давно решил в подобных случаях жить исключительно по совести, мне стало неуютно. Может, я действительно зазнался и просто брезгую выполнять обычную работу разведчика? Может, орден динго незаметно изменил меня?

— Дом! — безмолвно воззвал я. — Дом! Что делать мне, друг?!

И Дом откликнулся. Из-за бесконечных пространств пришло и объяло меня... не чувство, не голос, конечно, вообще не звук, не мысль даже. Присутствие. Он словно был рядом — могучий, бронированный, невозмутимый, мой ехидный ворчливый Дом. Мы долго молчали вместе, и я набирался сил для решения. Потом он включился и рассказал мне новости и сплетни Асторы. Потом решил, что я достаточно восстановился, и собрался уходить.

— Почему ты стал Домом? — спросил я. — Я ведь тебя знал раньше. Ты — доктор Бэра?

— Я — Дом, — неохотно отозвался он. — Доктор Бэра... он умер. Когда-то приходит время умирать и бессмертным. Потому что кто-то должен нести пламя красоты в своих крепких ладонях. По-моему, это дело как раз для мужчин.

— И поэтому так мало мужчин на Асторе, — пробормотал я. — И поэтому на Асторе такие надежные, верные Дома. Прощай, Дом. Ты был мне верным другом.

— Прощай, — откликнулся Дом. — Неси пламя красоты в своих ладонях.

Я вышел в школьный двор. Солнце Веги палило вовсю, над камнями дрожал горячий воздух. Вокруг меня носились младшие жители этой планеты. Но стоило поднять глаза — и надо мной раскинулось ночное небо Асторы, все в звездах, далеких голубых и близких желтых; протянешь руку — и на ладонь опустится теплый огонек...

-=-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Говорят, тебя выгоняют из школы, Черный? — деловито интересуется моя подружка. — С тебя отходной подарок! Сводишь меня в ночной город?

Я не возражаю. Вообще-то уход с дежурства считается тяжким проступком. Только в последнее дежурство никакие наказания не страшны. И еще мне надо кое-что сказать на прощание ее взрослым городским друзьям. Она хорошая девочка, моя подружка. Внутри нее горит пламя, и крылья юности дрожат за спиной. Только вот — на сколько ее хватит в этом жестоком мире?

Она моментально собирается: подводит глаза и губки люминофором, цепляет на уши, шею и руки-ноги массу подвесок, затягивается в эласт, впархивает в туфли-попрыгунчики, застегивает на щиколотках и запястьях браслеты-колокольчики — все, готова к приключениям! А уж сколько подруг она разбудила, занимая все это!

Школа по ночам запирается основательно, совсем как тюрьма. Да она, по сути, тюрьма и есть. Но я пока что дежурный воспитатель, сторож и охранник, и допуск не утратил. Замки щелкают послушно — выходи! Подружка прищурилась, запоминая коды. Вообще-то ее любой дежурный отпустит — и отпускает — если она хорошенько, очень хорошенько попросит, но знание кодов лишним не бывает.

Моя дама гордо вышагивает впереди, браслеты торжествующе звенят. Я незаметно улыбаюсь — подружка ростом мне до подмышки.

Эфемер сияет огнями. На прозрачных стенах ночных дансингов качаются причудливые тени.

— Сюда мы не пойдем, — соображает моя подружка. — Здесь чужие собираются, забьют.

— Даже тебя?

Она не понимает насмешки, отвечает озабоченно:

— Меня, может, и нет. Но браслеты снимут, подвески, а мне отдавать надо.

Поэтому сюда мы не пошли, а забрались в центр города. По всему городу валяется мусор под ногами — местная особенность жизни. В эфемере не принято соблюдать чистоту, потому что утром, при съеме модулей, машины вычистят и вымоют все, и дневная элита будет нежиться в сияющей чистоте. Из этого следовало, во-первых, что ночью развлекается самая нищета, для которых чистота не обязательна, а во-вторых, самые посещаемые места оказывались и самыми замусоренными. Мы с подругой забрались в самую настоящую помойку, что несомненно означало высокий рейтинг заведения. Стены модулей здесь горели розовым, в уши била музыка — и всюду толпы народа. Мы пробились ко входу, и тут обнаружилась причина популярности дансинга — бесплатный вход. Что также означало: нет бара, нет внутренней охраны, нет профессиональных лидер-танцоров и всего прочего, чем действительно хороши дансинги эфемера.

— Мы здесь не танцуем, — мило поясняет моя подружка. — Нас тут встречают и увозят — в настоящие дансинги!

Увозят — это ничего бы не значило на Желтых планетах или в Границе. В эфемере же по его квазиживым тротуарам имели право ездить лишь две категории лиц: патрули в мобилях карательных войск и золотая молодежь, готовая платить бешеные штрафы за порчу имущества корпораций эфемера.

— Тебе лучше отойти, — заботливо советует она. — Здесь бывают лорды предгорий, ну и сынки их тоже. Меня-то здесь знают, а тебя рядом со мной могут и убить. Убьют, а от патруля откупятся. Они тренируются здесь по дракам. Дадут раз — и отлипнешь мертвым. При твоих размерах тебе больше и не потребуется.

Я понимаю, что она имеет в виду. Стены модулей не были твердыми в обычном смысле. Они поддавались усилию, а затем восстанавливались, получалось нечто вроде замедленной упругости. Но почему-то порядок возвращения был таков, что бьющий предмет слегка защемлялся в стене, "прилипал", а затем отталкивался. Однако требовалось небывалое усилие, чтобы стена защемила человеческое тело. На моей далекой родине в таких случаях говорили — размазать по стене. Примерно та же степень вероятности. Но я пришел сюда не затем, чтоб стоять в стороне, и ломлюсь следом. Подружка смотрит недоуменно и пожимает хрупкими плечиками. Мол, кто она такая, чтоб отговаривать взрослого мужчину? Очень умная и здравомыслящая девочка.

Вот на эти хрупкие плечи и опускает ладони самоуверенный здоровяк. Подружка охотно сияет улыбками. Так вот он какой, ее друг.

— Чем недоволен? — тут же интересуется атлет.

— Ты же лорд, то есть неприлично богатый. А она школьница, — поясняю я. — Покупаешь детей? Гнида.

Школьница на Голубой Веге, при повсеместной нелюбви к родительским обязанностям, являлась самым бедным и бесправным существом. И мне очень не нравилась вероятная причина дружбы столь разных по достатку людей. То есть — дружба ли?

Юноша разворачивает плечи атлета. Молодой бог. Геракл. И такой же вспыльчивый. Народ скромно убирается из зоны поражения.

— Это кто? — на всякий случай уточняет он у подружки.

Та прикидывает варианты, решает, что ей здесь делать нечего, мило нам улыбается — и отправляется танцевать. Ее неистребимый практицизм меня иногда умиляет.

— Я тебя вспомнил, — сообщаю я молодому богу. — Ты из тех, кто платит бешеные деньги за аренду школьного спортзала. Вы там тренируетесь, чтобы якобы защищать справедливость.

— Якобы?! — рычит атлет и принимает боевую стойку.

— На самом деле вы там для того, чтоб задешево покупать симпатичных девочек для развлечений. А тренируетесь, чтоб вам за это морду не набили. Гниды.

Про гниду я говорю на родном языке, но он как-то понимает. Видимо, неспокойная совесть подсказывает перевод. В следующее мгновение он совершает два красивейших переворота назад, сворачивается и разворачивается веером. Получается просто здорово, зрители из темноты бурно выражают соответствующий восторг. Молодой бог сорвал заслуженные аплодисменты и заодно разогрел перед боем мышцы. Ну, эта практика не нова: курсанты разведшколы тоже практиковали драки в ночных дансингах Границы. Только они не были защищены богатством, потому и не крутили сальто вместо боя. Так что на третьем прыжке он получил, что ему там причиталось, и влип в стену.

— Нет, ты не Геракл, — с сожалением говорю я. — Так себе... гераклит.

— Кто такой гераклит? — угрюмо спрашивает молодой бог из стены.

Забавляясь необычностью ситуации, я прислоняюсь рядом с ним и в доступной форме объясняю разницу между героем и его беспутными детьми. Потом он выпадает из стены, озадаченный и без желания продолжать драку. Мы идем к морю, подальше от толп людей.

— Ты все же не прав, — неуступчиво замечает он. — Школьницам самим нравится с нами дружить. Что плохого в том, что мы их катаем на машинах и учим настоящим танцам?

Ах какие вы добрые! — отзываюсь я. — Сначала допустили создание тюрем-школ, где воспитанников содержат в нищете. И как просто сейчас чувствовать себя щедрыми и добрыми, подманивая несчастных девочек в общем-то просто нормальной жизнью — но она для них как сказка, а вы идете за принцев! И любить их не надо, и даже уважать, они и так от вас без ума, да?

— Мы не виноваты! — возмутился атлет. — Ты откуда свалился в эфемер, что не знаешь простых истин?

— С Арктура, — говорю я правду. — Из охраны императора. Бывшей, конечно.

— Конечно, — недоверчиво глядит юноша. — Может, ты еще и сын Болдуина?

В чем-то он прав. В императорскую гвардию принимали исключительно двухметровых ребят. Я там был единственным исключением — но кто об этом знает? Императорская гвардия неохотно выпускала наружу сведения о себе.

Мы гуляли по ночному пляжу, и гераклит рассказывал мне, как здорово жили на Веге, когда были только лорды, справедливые, строгие и мудрые, и аборигены, жизнелюбивые, работящие, неунывающие; как наука первых и философия, обряды и быт вторых слились и явили миру уникальную культуру городов-эфемеров, полную песен, танцев и великой любви ко всему живому. А потом явились иные лорды, с планеты-матери, и принялись методично уничтожать самый дух народа. Где сейчас те песни и танцы, где единство нации?! Эфемеры стали бездушными — и безумными. Дети — в школах-тюрьмах, аборигены — в подземных поселках-тюрьмах, старые лорды — в гордом одиночестве на своих пляжах, в своих гротах и подгорных храмах, в бессмысленном культивировании искусства для самого искусства...

— У нас, старых лордов, есть шанс возродить нацию, — заключил гераклит. — Пока жив дух народа — шанс есть. Вырезать режимы карабинеров, вернуть прежние традиции — и эфемеры вновь распустятся цветками любви по побережьям ночных бухт. И мы заживем как прежде.

Наивные, они планировали победить режимы карабинеров лишь мощью своих мышц да ритуальным оружием старых лордов — боевыми браслетами да метательными иглами. Но — они мне понравились, и мы расстались друзьями. Я вернулся на свое последнее дежурство, гераклит же отправился позаботиться о моей подружке, что, по моему мнению, было вовсе ненужным — эта проныра прекрасно заботилась о себе сама.

Санго Риот возник неожиданно: дрогнули крылья птицы-ночи, блеснули пронзительно-желтые глаза-звезды, массивное тело опустилось рядом со мной на ступеньки школьного крыльца. Он вообще-то был моим непосредственным и очень большим начальством, и мне следовало бы встать и доложить о проделанной работе... Только не было никакой проделанной работы. Кончился я как разведчик. Так что мы просто сидели и молчали, без взаимных обвинений, он — в память о бое на базе Седьмого заградотряда, где я принял на себя клятву пограничника-смертника, я — в память о другом бое на той же проклятой базе, где желтоглазый зверь ревел в буйной ярости над телом сраженного Санго...

— Красивый город, — заметил наконец симбиот.

— Не город, — уточнил я. — Эфемер. Система энергонапряженных сложносочлененных модулей. Почти живое существо.

— Я чувствую, — согласился симбиот.

И мы сидели, молчали и смотрели на сияние огней эфемера.

— Значит, решил отойти? — спросил он с несвойственной симбиотам грустью.

Я кивнул. Затем счел нужным рассказать о планете-матери расы лордов. Ее агрессивные замашки скоро могли создать проблемы защитникам Асторы.

— У них разве есть установки нуль-переходов? — скептически осведомился Санго Риот.

Вообще-то его скептицизм был обоснованным. Нуль-переходы — крайне сложные и нестабильные образования, и толком в них не разбирался никто, в том числе и сами создатели. А создателей были считанные единицы. Слишком сложно, слишком энергоемко.

— У них, и это абсолютно точно, нет на Веге звездного порта, — сообщил я. — Хотя лорды посещают планету-мать достаточно регулярно. Говорят, что это безумно дорого. В частности, учатся они именно там.

С маски симбиота мигом сполз электроразряд, только что означавший усмешку.

— Пусть идут! — прошелестел он. — Если они так жаждут встречи с защитниками...!

Остальные шелесты и скрипы, видимо, означали варианты угроз "в прах!" и "по орбите размажу!".

Смена состояния духа у него, как всегда, произошла моментально. Хоп — и любуйтесь формой N1, "симбиот невозмутимый". Словно реле щелкнуло.

— Любопытно, что ты на стороне охотников, — заметил он как ни в чем не бывало. — Ведь они кто? Националисты, застрявшие в родоплеменном строе. Те, кого ты презирал на своей родине. Допустим, они победят. И что, вы всех заставите жить в шалашах? Охотиться на оленей? Так оленей на всех не хватит. Выступать против медицины, самолетов, нуль-переходов, против литературы — охотники ведь неграмотны? — короче, против самого прогресса? Да, это выбор! Обоснованный, мудрый!

И что отвечать? Я занял не его позицию, тем самым, не сказав ни слова, я и обвинил его, и оболгал, и подвел — самим фактом принадлежности к иному лагерю. И симбиот отбивался от воображаемого нападения. Потом так же неожиданно — щелк! — успокоился и замолчал. Качнулись крылья ночи, блеснули звезды, и черная фигура исчезла. А перед крыльцом объявилась моя неверная подружка, неуверенно спрашивающая, чего это я тут (делаю? говорю? существую?).

— Я зёгэн, в этом суть, — пробормотал я. — Мне, чтоб увидеть, достаточно захотеть и вообразить...

— А... — в сомнении соображала подружка. — Так это твоя галлюцинация, увиденная мной? Мне не понравилась твоя галлюцинация! По-моему, она очень опасна — и ты тоже!

— Не думаю, что и ты понравилась ему! — огрызнулся я насмешливо. — Вон как быстро сбежал. Посмотри на себя! Люминофор на ушах, как он туда попал? Эласт в пятнах — опять винной ягодой швырялись там, куда тебя увезли и откуда ты только что явилась?

— А! — махнула она рукой, и браслеты серебряно вспыхнули в звездном свете. — Это офицер-каратель... дурак! У него такая манера... ну, в общем, уши-то я отмою!

— Вчера ты была с лордом, сегодня с карабинером, ты что, совсем их не различаешь?

— Оба зануды! — призналась девочка и вдруг хихикнула:

— Представляешь, один все уговаривал сходить с ним на гимнопения в подгорный храм! Будто мне это интересно!.. Так и второй — вот умора! — уговаривал сходить туда же, в засаду на первого! На гимнопевцев, в смысле!

— Ты отказалась?

— Да я бы сходила, — призналась девочка. — Войну я еще не смотрела. Только я обещала тебе вернуться к утру, а у них засада вот-вот! Даже на спецмобиле не успела бы, хотя он предлагал... Э, а ты чего это, а?

А я преображался. Грубое нарушение законов разведки — преображение при посторонних. Но я больше не разведчик. А у ордена динго даже и законов на такой случай не сохранилось — так давно случилось последнее преображение Стража гор. Литания на языке невообразимо древнего и далекого мира звенела в ночи, и на мраморе крыльца поднималась, расправлялась жуткая с любой точки зрения фигура. Черный провал под капюшоном вместо головы, сияние энергопояса и злобный блеск оружия — именно это, скорее всего, виделось моей подружке. Резко усилилась видимость — удобная особенность гермошлемов воинов динго. Бусы тактильной взрывчатки — на грудь. Шок-ножи — в обоймы. Метательные иглы — в плечевые тяги. То, что отдаленно напоминает пистолеты — в набедренные секции. Еще с десяток весьма специфических устройств — по всему телу. Ну, а полевые конструкции — основное оружие воинов динго — обычным зрением и вовсе неразличимы. Еще я стал повыше ростом — это активизировались стабилизаторы хода. Устройства сами по себе не придавали ногам дополнительной силы, но помогали эффективно использовать имеющуюся — и надежно защищали ступни. А это немаловажно, когда попадаешь стопой в бронежилет карабинера, например. Над правым плечом у меня торчала рукоятка энергобича, над левым захват снайперского пульсара.

Земля дрогнула и стремительно понеслась за спину. Когда очень нужно, воины ордена динго могут перемещаться достаточно быстро.

— Так где, ты говоришь, будет засада?

Мы стояли на дороге, ведущей к горным храмам. Девочка отвечать не торопилась. В школе очень быстро приучаются не болтать того, за что впоследствии могут оторвать голову. В буквальном смысле. То, что я прихватил ее на операцию без уговоров, тоже к доверительности не располагало. Трястись на плече воина динго — то еще удовольствие.

— А говорили, вас нет, — осторожно заметила она. — Стражи гор — это же было очень давно, да еще и в сказках?

В общем-то она была права. Орден динго давно покинул этот мир. Вместе с гибелью последнего Стража...

— Я пришлый, — коротко пояснил я. — Но это ничего не меняет, не так ли? Я все равно Страж гор.

— Ну да, ну да... Ты еще скажи, что сын Болдуина...

Далеко впереди рявкнуло, да так, что со склонов покатились камни. Я несусь на звуки боя — но поздно! Поздно!

Мы все же нашли их — тени, светлые тени на черных обгорелых камнях. Каратели не стали утруждаться стрельбой и просто сожгли отряд объемно-зажигательной бомбой. Что же вы так, гераклиты, наивное племя, знатоки старинных ритуалов боя?..

Дальнее эхо скорбно гремело по ущельям. И сквозь него доносились еще какие-то неясные звуки. Храм! Кто-то мог остаться в храме!

— Жди меня здесь! — сказал я девочке строго. — Жди и смотри. Вот это — война.

Она не дождалась, встретила меня на полпути и стала помогать тащить оставшегося в живых. Помощи с нее — ногу придержать, но важен сам факт.

Мы затащили его на седловину горы.

— Привет, юный бог! — сказал я юноше. — Ну и как самочувствие?

— Ребра, — сообщил он искаженным от боли голосом. — Мне поломали ребра...

— Заживет, — буркнул я равнодушно. — Вы, кажется, знакомы? Ну вот и пообщайтесь пока.

У меня самого времени на общение не было — как и желания. Где-то внизу не спеша двигался к городу отряд карателей. Скоро они заметят, что оставшиеся позабавиться с пленным гераклитом не догнали их. И начнутся вопросы по переговорникам. А мне это надо? Пусть мое появление будет для них сюрпризом. Тогда у меня останется шанс вернуться из предгорий, а у карателей — нет.

Потом был трудный и медленный путь к эфемеру. Энергопояс по ходу встречи с карателями угас, и юношу попросту пришлось тащить на подручных средствах.

— Ты уходил, чтоб догнать карателей, — прошептал юноша утвердительно. — Среди них мой родственник. Он?..

Я промолчал. Сталь обнажают для боя. То, что там было, просто станет еще одним из моих снов-кошмаров: каменистый склон, лента дороги внизу, бешеные глаза карабинеров в опасной близости, дрожь пулемета у одного из них в руках...

Мы оставили его перед городом. Тащиться по городу с раненым лордом — безумие. Да и зачем? Юноша был достаточно богат, чтоб лучшие медики эфемера примчались прямо сюда.

— Значит, вы все же есть, — задумчиво пробормотал заговорщик. — Мы, конечно, верили, но воинов справедливости не видели так давно...

— Нас нет! — сказал я внушительно. — Нас настолько нет, что не стоит даже и говорить, кто и как доставил тебя к городу.

— Я ничего и не видела! — сразу откликнулась моя сообразительная подружка. — Всю ночь в спальне с подружками проболтала, они подтвердят!

Парень тоже подумал. Наконец и до него сквозь боль дошло, что один воин — не та сила, которой можно выступать явно. На прощанье он сказал:

— Стражи гор — сказка, кто же спорит... но такого воина хотелось бы видеть в наших рядах, а не в корпусе карабинеров. Так уж устроен наш мир — либо мы, либо наш противник. В гражданской войне нейтральных сил не бывает, ты должен это понимать. Запомни, мы встречаемся на пляжах Белых Песков. Нашу компанию узнать легко, ведь у нас сама Эстер, первая красавица побережья!

— Дело вкуса, — возразил я. — Вот видишь эту кнопку? Для меня первая красавица — она.

Моя дама стерла с ушей остатки люминофора, подала мне грязную ладошку, и мы удалились под недоуменные взгляды избитого бога.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Белые пески пляжей Веги — не единственная достопримечательность приморья. Приморские обрывы из известняка скрывают в себе множество пещер. Каждая из них — чья-то собственность. В городе-призраке, где нет почти ничего постоянного, материальное и земное ценятся очень высоко. Владение самым захудалым гротом — свидетельство немалого богатства. Хозяйка же этого подземного зала, вероятно, вытирала об деньги ноги после прогулок.

В многоцветном зале шлифованного камня гремело знаменитое многоголосие пляжей Белых Песков. Обремененные обилием свободного времени местные лорды из обычного хорового пения создали впечатляющий, сложнейший вид искусства. Сотни голосов гремели симфонической мощью. И над ревущими водопадами звуков повелевающей радугой звенел, царил женский голос. Она стояла в центре цветка-толпы, раскинув руки, красуясь безупречностью и чувственностью тела. Переливы необычайно глубокого голоса прихотливо украшали основную, тоже не из простых, мелодию. Она сразу понравилась мне, дерзкое юное создание, очаровательное дитя фиолетовых небес Веги.

— Впечатляет? — самодовольно хмыкнул юный бог, мой опекун и проводник в мир богатых.

— Вот это голос! — искренне ответил я. — Переорать такую толпу!

Выздоровевший юный бог разочарованно махнул на меня рукой.

— Она ведет их! — все же не выдержал и взялся объяснять он. — Это очень трудно — управлять сотнями певцов только властью своего голоса. Говорят, это свойство из класса гипнотических. И крайне редко встречается. А выраженное с такой силой — не встречалось ранее никогда. Ну, ты так не сможешь. И я не смогу. И никто здесь, кроме нее.

Он бы еще по плечу меня снисходительно похлопал, как ребенка!

Рука гераклита поднялась, видимо, чтоб похлопать снисходительно по плечу — и наткнулась на жесткий блок. А это, я скажу, не очень приятно по ощущениям. Но вроде кость у него осталась цела.

— Ты чего? — зашипел он от боли. — Я же твой друг!

— А я воин, — пояснил я неохотно. — Мне неприятно подпускать к себе чужую руку. Любую руку. Сожалею, но... любое высокое умение уродует человека.

Гераклит побаюкал ушибленную конечность — и внезапно задумался. Видимо, начал соображать, в чем же изуродовали лордов их высокие умения. Мне понравилась его сообразительность.

После гимнопений в гроте, видимо, остались только свои. Пришла пора заговоров и жутких тайн.

— Рекомендую, вот новичок в твой будущий новый отряд, — представил меня мой покровитель и друг.

В его словах отдаленным эхом прогремела неявная угроза: уже всем известно, что она осталась одна, без поддержки отряда, в окружении властных, честолюбивых лордов, изуродованных высоким умением боя. Она ответила ему таким уверенным взглядом, что гераклит смутился.

— Эстер, — представилась она сама, потому что представлять ее пока что было некому. — Командир боевого отряда.

— Эстер, новичок, — подумав, сообщил и я.

Она недоверчиво усмехнулась. На Веге одинаково принято называть близнецов, а так повторяющиеся имена не встречались. У лордов была достаточно развитая, музыкально тренированная фантазия, чтоб давать своим отпрыскам уникальные имена.

— А похожи! — заявил кто-то насмешливо за спиной.

Дитя сытой, праздной элиты, она, конечно, выросла гораздо выше меня, и уж тем более никак не вязался с ее изысканной красотой мой прозаический облик и потрепанный костюм.

— Стрелять умеешь?

— Да, я служил в охране императора, — не совсем к месту сообщил я.

Здесь хорошо были осведомлены о жизни на Арктуре и знали, что в императорскую гвардию выбирали исключительно гигантов.

— Будешь моим телохранителем, — решила она. — И постарайся, чтоб твою сестру не пристрелили, как императора... брат.

На мгновение наши взгляды встретились. За высоченной стеной превосходства лордов пряталась беззащитность. Я был единственным бойцом ее отряда — если еще соглашусь. Больше ей некого было назначать телохранителем. Я извлек клинок — тонкий звон распрямившейся стали растаял во внезапно наступившей тишине. Наши глаза встретились — и она приняла безмолвно мою присягу.

— Какая хорошая подделка под меч Стражей гор! — заметил тот же насмешливый голос.

— Сказочный богатырь был бы кстати, — вынуждена была признаться она. — Может, здесь и сын Болдуина найдется? Поднимись с колен, воин. Сопровождаешь меня сегодня на совещание командиров.

Я убрал клинок, и она задумчиво проводила его взглядом. А я посмотрел на шутника — и хорошенько его запомнил.

Ее попытались убить в эту же ночь. И в несколько последующих. Гераклиты, так я их стал называть, были утонченными эстетами, но это не помешало им устроить междоусобную резню — да и когда это мешало? Я решил бить их всех, пока они не придут естественным путем к мысли о мире. Ну, те, кто останется в живых.

Ее и сейчас вели: мы шли после ночного карнавала вдоль спящего моря, а со скал за ней следил хищный зрачок ночного прицела. Я остановился и положил руку на плечо. О, они уже знали, что это такое! Прицел погас, тени метнулись в разные стороны, одна в грот, другая — горной кошкой по утесу.

— Опять?! — охнула Эстер.

Энергобич хлестнул раз и другой. Сделано.

— Кто в этот раз? — прошептала девушка.

Я промолчал. Энергобич — примитивное оружие. Им не разглядывают, не опознают — им режут пополам.

— Ты хоть понимаешь, что они все — мои друзья?! — потерянно сказала Эстер. — Мы с детства росли вместе!

Друзья в толкотне за власть простодушно норовили ее пристрелить, но что с того? Зато они ах какие танцоры, ох какие певцы, ух какие пловцы, а уж умницы такие, что и междометий не подберешь.

— Откуда ты свалился к нам? — горько сказала она. — Тебе хорошо, ты бездушный, и убийства — суть твоей жизни... а я? Как мне с этим жить дальше?!

Откуда я? Я смотрел в небо. Высоко над нами горели звезды. Здесь они были такими яркими, что скалы в их свете отбрасывали тень. Откуда же я? С Желтых планет, где воздух сух, где звенят над полями голоса беспечных аборигенов, готовых равно рыхлить землю и махать кинжалами? Но я — не они, да и нет их больше, Желтых планет. Но я и не Пограничник. Нет во мне того рвения, что помогает добиться теплой конуры и вкусной еды пограничника Асторы, и маяк нуль-перехода давно спрятан за ненужностью в кустарнике Белых Змей у пограничной реки... Уж конечно, я не асторянин, это даже предполагать несерьезно. Но кто тогда? Неужто сын той далекой, холодной моей родины, которой я и не нужен? Да и где та родина, за какими далями? Хороводом закружились видения: горящий поезд, кровавый туман, и лучистые глаза Анико — "отнеси меня во взрослую жизнь"... падающий Санго Риот и крик его "брат, помоги!"... и воины мои, мои мальчишки, да будут им пухом руины городов; и где-то совсем далеко мудрые, печальные глаза Болдуина и тихое его покаяние — "сын мой, страшную ношу даю я тебе — бессмертие"...

— Кто я? — спросил я в багровый туман. — Где я? Зачем? Куда иду я в одиночестве?

Я требовательно ждал ответа. Так должно было случиться: до какого-то момента меня несло, я бился за жизнь и за честь, и бой был смыслом жизни. Но вот меня вынесло на берег — пришло время вопросов и ответов. Отец мой, ответь!

Но я ничего не слышал. Мой мудрый учитель был далеко, за далями бесконечных пространств...или, может, в глубинах моей памяти... Я всматривался и вслушивался в напряжении всех чувств. Туман... только туман...

...Пришло ощущение теплого камня под щекой. Я перевернулся. Над головой, качаясь, плыл и звенел звездный хоровод, и высокая тоненькая девушка трясла мой пояс и разъяренно шипела на Эстер:

— Не стой скалой, год ир зёгэн! Не видишь, у него кончается энергия?

В глазах девушки блестели злые слезы. Не плачь, моя ветреная подружка из школы. Не в энергии дело. Просто я как-то сбился с пути. Санго Риот может мной гордиться: я внутри сил, определяющих политику Веги, я сам ее тоже определяю, информация идет рекой... Но я собой не горжусь.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-= — =—

В сердце эфемера, самой древней, коренной части города-призрака, царил полдень. Здесь, среди белокаменных особняков, жара почти не ощущалась. Могучие деревья укрывали аллеи и дорожки трепещущей тенью. В каменных ложах журчала прозрачная вода горных ручьев: проделав весь путь в подземных водоводах, она оставалась по-прежнему ледяной и чистой — и заметно охлаждала воздух.

По каменным плитам, испытавшим на себе поступь десятков поколений лордов, не спеша прогуливались двое. Они беседовали, и нежный голос девушки поражал редких встречных богатейшими переливами тембра. И только ее спутнику было не до восхищения.

— Я позвала тебя, Второй, ради информации, — сообщила ему Эстер.

Юный гераклит понимающе склонился перед ней — под прозрачным сиреневым костюмом прокатились волнами могучие мышцы. Он владел сложным искусством танца мышц, когда тело играет при каждой смене положения, и Эстер на мгновение даже залюбовалась им — но не более.

— Ты примкнул ко мне одним из первых и не прогадал, — заметила девушка. — Сейчас ты мой заместитель в ордене Гераклитов, и я во всем полагаюсь на твою верность.

— Да, — скромно согласился юноша. — Только отметь: я примкнул не одним из первых, а первым.

— Вовсе нет. Первым был тот, кого вы считали моим телохранителем.

— Ах да! Верный бойцовый пес! Но это я привел его!

— Да. Я помню. Расскажи о нем все, что знаешь. Ведь это ты привел его.

Гераклит нервозно глянул на юную красавицу. В последнее время Заря Побережий стала носить непрозрачную одежду, переняв гнусную привычку своего охранника. Но и под плотными рукавами на предплечьях девушки угадывались очертания того, что издревле называлось обручнями — стальные наручные доспехи, усеянные трехгранными шипами. Удар наотмашь такой рукой не оставлял на лице живого места. К сожалению, Эстер быстро переняла и другую привычку верного пса — бить при малейшем неповиновении и со всей дури.

— Почему я? — осторожно сказал гераклит. — Больше всего он общался именно с тобой. Кстати, где он?

— Мой юный друг! — раздраженно заметила Эстер. — Мне не нужны вопросы на вопрос, мне нужен твой ответ! Если, конечно, ты верен мне по-прежнему.

— Э... я не отвечаю вопросом на вопрос, я просто уточняю наши позиции в разговоре: будешь ли ты сдержанна, если мой ответ тебя случайно — и независимо от меня! — не удовлетворит?

— Мой юный друг... мы сделали невозможное, объединив все отряды и создав боевой орден гераклитов, обладающий достаточной мощью для войны против режима метрополии. Но нам предстоит большее — война. Так что я не собираюсь — одним махом, по крайней мере — избавляться от ближайших соратников. Итак?

— Я полагаю, он извне, — обреченно, ожидая насмешки, сказал гераклит, забыв даже покрасоваться волной мышц. — Я полагаю, он из Стражей гор. Воин справедливости. Они, конечно, сказка, но... я видел его в истинном облике!

Юноша вспомнил, как карабинеры кидали его по кругу ударами сапог, как на волне ветра ворвалась в круг жуткая черная фигура, как мучители умерли страшной смертью — и содрогнулся. Главное было сказано, а дальше слова полились так стремительно, что гераклит не успевал договаривать их. Эстер слушала, задумчиво опустив голову и поигрывая рукавом одежды. Наконец она взглянула на него, и юноша очарованно умолк. Она была невозможно красива!

— Оставим мертвых земле, — вздохнула она. — Пусть будет пухом камень гор для моих ребят, которых ты предал. Ведь это ты их предал? У меня тоже есть родня в карателях, так что я знаю!

Серебро боевых браслетов сверкнуло перед его глазами — и опустилось.

— Мы все в крови, и я не выделяю тебя, — жестко сказала Эстер. — Междоусобица позади, мы достигли единства страшной ценой — и оставим это в прошлом!

Юный силач помялся и признал:

— Я примкнул к тебе, веря в Стража. А больше — страшась его.

— А я пришла к себе, следуя за ним! — невольно вырвалось у Эстер. — Но вот сейчас его нет с нами, и я не знаю, как жить дальше. Не знаю и боюсь.

— Ну и зачем нам твой телохранитель? — недоуменно спросил юноша. — Он, конечно,... может быть... из Стражей, но сейчас-то у нас есть орден, и есть глава ордена — Эстер, Заря Побережий! Мы победим!

Девушка опомнилась и сдержала очередное признание. Да, она глава ордена. Пусть так все и считают.

— Куда он ушел? — резковато спросила она. — И почему?

Гераклит недоуменно пожал тяжелыми плечами.

— Я давно с ним не встречался, — признал он. — В последний раз мы с ним обсуждали особенности боя в горах с применением оружия массового поражения. Ты же знаешь, у меня брат был в карателях, и они собирались что-то подобное сделать с горными племенами, что-то там опять не поделили, только всерьез на этот раз... Ну, вот это и обсуждали.

— И?

— И все! — пожал плечами гераклит. — Решили, что каратели не решатся заразить истоки рек. Нам тогда в приморье достанется больше, чем охотникам. Они-то могут в ущельях и пещерах скрыться, в отличие от нас.

— Действительно, бессмыслица...Разумнее выжечь полынные джунгли фронтовым оружием и добить охотников в обычном бою... Тогда другое: говорят, ты путаешься с девочками из низов?

— И что? — насторожился он. — Среди них встречаются неплохие подружки.

— Ну не знаю... но мне нужна одна их них. Она была дружна со Стражем. Даже слишком дружна.

— Ах эта! — заулыбался гераклит. — Хотел бы я знать, с кем она не была дружна? Хотя... неплохая подружка. Ее можно найти у моря, в компании у Розовой скалы. Она зовет себя Анни-ко. Древнее имя, между прочим!

— Ну надо же, какое открытие! — язвительно ответила Эстер. — Оказывается, они себя даже как-то называют!

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

В угольно-черной ночи мерцало пламя костра, и скала отсвечивала розовым сиянием. Неясные фигуры угадывались у огня. Они пели под какой-то противно дребезжащий инструмент.

Песня уязвила Эстер жуткой примитивностью. В ней не было обязательной родной полифонии, не было искусства переливов тембра, не было... да ничего в ней не было. Не было ничего, несущего вечное пламя красоты. Был унылый мотив, была чужеродная созвучность слов — и все. Монотонность песни делала смысл с непривычки почти непонятным, словно пелось на чужом языке. На чужом языке...

— Анни-ко! — позвала-приказала Эстер, и ее тренированный голос подавил и песню, и аккомпанемент, и шорохи моря.

Темная фигурка, спотыкаясь, двинулась к ней. Девушка в обтягивающем дешевом эласте, короткие волосы копной, двигалась словно в наркотическом трансе. Огромные, в пол-лица глаза смотрели холодно.

— Мне нужен...

— Явилась! — хрипловато констатировала девушка. — Что, пес потерялся? Так кормить надо было. Не знаешь, что другим, не-лордам, тоже есть требуется? Теперь знай. И убирайся — здесь наше место. У тебя есть многоцветные гроты? Ну вот туда и убирайся.

Не стоило говорить с Силой таким тоном! Боевые браслеты сверкнули в звездном свете. Эстер не боялась — она в одиночку способна была справиться со всей компанией беспризорников. Девушка отступила, подняла руку, и широкий пояс соскользнул в ее ладонь. Эстер остановилась в последний момент. Потому что вовремя осознала, что девушка вовсе не пьяна. Где-то она уже видела такие будто спотыкающиеся шаги. Да это же боевая раскачка!

Резкий звук трепещущей от ненависти стали прозвучал в ночи. В руке у девушки качнулся и замер, готовый к бою, удивительный клинок, так похожий на воспетый в легендах меч Стражей. Гибкая сталь! Совсем недавно Эстер видела это оружие в других руках! Меч пока был в ножнах, но Анни-ко бестрепетно изучала фигуру противницы, готовая отхватить любую конечность.

— Похоже, мы дети одного учителя, — обронила Эстер. — Мир.

Она шагнула в зону поражения и опустилась на каменную плиту. Анни-ко посомневалась, но все же сочла за лучшее застегнуть пояс на талии и опуститься напротив

— Откуда песня? — миролюбиво поинтересовалась Эстер.

— Сами сочиняем.

— Кто научил так?

— Сказала же — сами! Не нравится?

— Нет, — призналась Эстер.

— Ну и ладно. Мы поем для себя. И о себе. О том, что нас не устраивает в жизни. Тебе не понять.

— Вообще-то жизнь именно вас должна бы устраивать, — заметила Эстер. — Вы обуты, одеты, накормлены — вас даже работать заставляют, чтоб не свихнулись со скуки. И чего вам еще нужно?

— Настоящей жизни, — тоскливо сказала девушка.

— Так берите.

— У нас нет сил. Мы все вялые почему-то.

— Вы — может быть, да. Но только не ты! — усмехнулась Эстер. — Ты вот даже слишком энергичная, на мой взгляд. Страж обучает? Я, собственно, из-за него пришла. Я его ищу.

— Вряд ли я захочу помочь тебе, — сразу предупредила Анни-ко.

— Почему?

— Ты не понимаешь, что значит "кончается энергия", — бросила Анни-ко. — Ты же по рождению лорд! Живешь в праздности, в свободное от ничегонеделанья время играешь в войну с режимом, чтоб не свихнуться от скуки. Ты никогда не задумывалась, на какие средства живет твой телохранитель? А ведь он вынужден был защищать тебя в одиночку, без сна и выходных. У него не было времени даже на отдых, не то что на работу! Ты ему хоть что-то платила?

— Орден гераклитов — добровольное объединение! — холодно заметила Эстер. — У нас сражаются за идею, не за деньги. Наемникам у нас делать нечего. Таким режим карабинеров в самый раз будет, не мы.

— Ну и наняла бы телохранителя из лордов! Богатому что б и не поработать за идею! Чтоб со скуки не свихнуться.

— Так он был просто голоден? — протянула Эстер. — Просто голодный обморок... И что же он ничего не попросил у меня?

— Ну не настолько же ты тупая! — крикнула девушка яростно. — Ты понимала! Но тебе нужно было, чтобы он попросил! Чтобы поклонился! Вот за это я тебя ненавижу. И вот что я тебе еще скажу — и не надейся, что сможешь это забыть! Ему было плохо, очень плохо, и он пришел ко мне. Ко мне, но не к тебе! Хотя мы обе его ученицы! Ясно?!

— Ясно.

Эстер поднялась и шагнула в темноту.

— Эй! Заря Побережий! Не трясись, он вернется. Он никогда не бросает своих учеников.

— Где он сейчас? — через силу выговорила Эстер. — У тебя?

— В горах, где же еще.

— В горах? Но...зачем?!

— Ты не знаешь? — недоверчиво спросила девушка. — Там же каратели хотят устроить бойню!

— И при чем тут Страж?

Девушка дернула плечом и повернулась, чтобы уходить. С Эстер ей явно больше не хотелось продолжать разговор.

— Может, потому что он — Страж, — пробормотала она скорее для себя. — Может, потому, что в горных племенах тоже есть его ученики...

— Когда он вернется, передай, что мы его ждем! — громко сказала Эстер.

— Вряд ли он вернется, — дрогнувшим голосом ответила девушка. — В полынных джунглях будет настоящий ад! Но если он выживет, то вернется к нам, нищим и вялым детям эфемера! Так почему-то получилось, что ему больше некуда возвращаться. Не к лордам ведь в услужение, просить подачку!

— Мы не лорды, мы гераклиты, — возразила Эстер.

Ночь ответила ей молчанием.

-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Ну и как там в горах? — поинтересовалась Анни-ко.

— В горах сейчас хорошо! — вздохнул я. — Ручьи по-прежнему прозрачны и полноводны, зелень пышна, лани пугливы, и вечно цветущий митраль дарит девочкам свои венки.

Я сказал ей правду — но не всю. В горах действительно было хорошо, и каменные ладони скал надежно укрыли детей охотничьих племен. Но она ведь не про горы спрашивала. А в полынных джунглях был бой.

— А в полынных джунглях?

Огромные, недетски серьезные глаза — от них нелегко скрыть боль.

— Что тебе до охотников? У эфемеров свой путь.

Мне был важен ее ответ. Но еще важнее — ей самой.

— Ну... ты много про них рассказывал. Они мне как родные. Они... плохо, если с ними что-нибудь случилось. Что там было?

А в джунглях был бой. Охотники свои земли не отдают никому, но в этот раз против них встала Сила. Падали гигантские деревья, и падали в огне взрывов воины. Фронтовое оружие — не шутка. Это не карабинеры с пулеметами. В этот раз карателей и видно не было. Только "небесные призраки" и ракеты.

— Уводи людей в горы, вождь.

— Отступление — смерть! Ты ведь понимаешь меня, воин? Шаг за шагом мы потеряем свои земли. Полынные джунгли — наша граница, нам и защищать ее. Лучше погибнуть в бою, чем отдать то, что отстояли наши предки.

— Здесь не будет боя. Ты знаешь, что такое фронтовое оружие?

Вождь знал, и потому молчаливые бойцы ушли скорбными колоннами вверх по склонам. Их повела высокая суровая женщина, боевой комбез увешан запасными кассетами для ручного пулемета. В ней трудно было узнать жизнерадостную молоденькую жену вождя.

— Я остаюсь, — сказал вождь. — Здесь моя земля — куда мне уходить? Моя гвардия остается тоже. Пусть покажут, какие они Неукротимые да Бессмертные. Мы наведаемся в гости к карателям, которые прячутся от нас за расстояниями — и взорвем там все!

— В прах! — поддержал я его. — По орбите размажем.

— Я надеюсь, Страж гор верен клятве совести? — спросил вождь.

Я понял недосказанное. Без поддержки воина динго у отряда диверсантов не было шанса даже приблизиться к карателям. Но и с моим участием акция была самоубийственной. В изначальном смысле этого слова...

Узкая крепкая ладошка девочки успокаивающе скользнула по моей щеке.

— Я боюсь, когда ты теряешь сознание, — предупредила она. — Не уходи.

— Теперь не уйду, — вздохнул я. — Я хотел уйти, на Астору, отдышаться после боя — так не дали. Не так это легко, как раньше.

— Почему? Не понимаю, — сказала девочка беспомощно.

— Ну, это просто. Представь, что ты дружишь с одним парнем, даже живешь у него — но на танцульки бегаешь с другим.

— Да сколько раз уже! — развеселилась девочка. — Бывает очень интересно — хотя их, конечно, это бесит!

— Здесь то же самое.

— Да? Ну... тогда твоя Астора — очень ревнивая дама! Или не вся Астора? Это твоя несравненная Анико-сан, верно?

-Это Граница, — вздохнул я. — А Анико я унес во взрослую жизнь, я же рассказывал.

— Да догадалась я, что прячется за невинными словами! — ухмыльнулась моя подружка. — Как это романтично, ах! Отнеси меня во взрослую жизнь... Слушай, а что, если я тоже так хочу?

Она развлекалась от души. Пока я не рассказал ей о ритуале подробно. Она сразу осеклась и надолго замолчала.

— Ты был ей вместо отца? — спросила наконец она.

— Больше, чем отец, — поправил я.

Такова особенность ритуалов Асторы — объясненные, они вовсе не становятся более понятными. К ним надо приходить всей своей жизнью. Анни-ко сейчас стояла в самом начале пути. Я ей сочувствовал.

Море шумело, переливалось в предрассветных сумерках.

— Почему-то, когда мне плохо, я всегда иду к морю, — сказала девочка. — Здесь мир кажется великим. А жизнь — таинственной и прекрасной.

Я хорошо представлял жизнь Анни-ко. Это верно — прекрасной она вовсе не бывала. А была она страшной, жестокой и безжалостной. Просто чудо, что в угаре эфемера смог вырасти такой удивительный цветок.

— Отнеси меня во взрослую жизнь, — внезапно сказала она.

Она старательно отводила глаза и вообще не знала, как себя держать.

Тонкие руки обхватили мою шею. Как незаметно — и быстро — взрослеют дети...

Он встретил нас за поворотом тропы. Невысокий мужчина, худое вытянутое лицо, внимательный взгляд и спокойные манеры сильного мира сего. Анни-ко соскользнула с моих рук и подбежала к нему.

Он назвал свое имя, вычурное и труднопроизносимое. Властный голос с трудом выразил слабое подобие дружелюбности.

— Я генерал семи звезд, военно-воздушные силы Веги, — продолжил он. — В мирное время являюсь наместником этой области, в военное — неограниченным диктатором. Ну, а для вас я просто муж вашей несравненной дочки.

Анни-ко требовательно потянула меня к нему.

— Я ушла во взрослую жизнь, но ты не вздумай меня бросить! — предупредила она. — Астора от тебя отказалась, так что у тебя теперь тоже никого, кроме меня, нет!

— В свою очередь, — любезно сказал наместник, — выражаю и свое личное желание видеть вас гостем в нашем доме. Анни-ко рассказывала о вас столько ... интересного. И давайте не откладывать знакомство? Мы с Анни-ко направляемся сейчас домой. Как вам идея присоединиться?

— Никак, — спокойно ответил я. — Мы не сможем дружить. Вы ездите, а я хожу пешком.

На Веге наличие личного транспорта означало очень, очень многое. В частности — непреодолимую пропасть между мирами, в которых мы существовали. К чести наместника, он принял это сразу. Хотя от язвительного замечания не смог удержаться.

— А так ли нужен вам транспорт? — бросил он, уже уходя. — В джунглях за вами не смогли угнаться на броневиках, к примеру...

— ==-==-=-=-=-=-=-=-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Вот и пришел в свой черед сезон дождей. Дожди на Веге — символ очищения. Они приносят в приморье прохладу, тишину и спокойствие. А мне — долгие неспешные размышления. Мне нравится гулять в дождь. Костюму воина динго влага нипочем, в нем и нырять можно, если потребуется. Обычно я гуляю в Древнем городе, чьи каменные мостовые помнят сотни поколений лордов, где деревья, посаженные в честь первенцев на Веге, до сих пор омывают свои гигантские кроны теплой водой, где все дышит древностью и покоем — от разноцветных плит водоводов до вросших в землю мраморных оград особняков.

Я размышляю — если этот процесс еще можно называть размышлениями. Я брожу по умытым потоками воды аллеям, стою под кронами гигантских деревьев, где сухо даже в сезон дождей, спускаюсь и поднимаюсь по бесчисленным каменным ступеням лестниц, вросших за давностью лет в тело холма, на котором стоит Древний город — и постепенно проявляется мысль-утверждение о том, что меня занимает. Еще километры прогулок — и следующая мысль всплывает, проясняется, ложится на свое место в памяти, чтобы когда-нибудь излиться мгновенным решением-действием. Главное — не мешать процессу. Работа с детьми требует постоянных размышлений.

— Не помешаю?

Из прозрачных вечерних сумерек выступила стройная фигура, окруженная мерцающим потоком. Эстер. Она вообще-то была крепкой, сильной девицей, но сейчас, в коротеньком прозрачном наряде, выглядела беззащитной и хрупкой. При взгляде на ее обнаженные ноги меня пробрала холодная дрожь. По такой грязи, под дождем и ветром?! Вместе с тем умом я понимал, что жемчужный невесомый колокол, ниспадающий от обруча на голове до земли, вполне способен и защитить, и обогреть. Под этой воздушно-легкой защитой и орхидеи могут цвести на снегу. Ее изящные ступни были заключены в нечто вроде сапожек из почти невидимых нитей, того же качества, что и плащ.

Под моим долгим взглядом Эстер начала стремительно краснеть, ни прозрачная рубашка, ни прозрачный плащ вовсе этого не скрывали. Детская беззащитность — грозное, хорошо выверенное оружие женщин. Постоянная практика на мужчинах значительно увеличивает его поражающие способности. Попадая в руки таких, как Эстер, оно действует ошеломляюще. Беззащитность и хрупкость в сочетании со способностью убить голыми руками — такое не всякий разум вынесет. К моему счастью, я уже переболел ее красотой.

Я вздохнул и протянул ей руку. Теплая ладошка девушки доверчиво скользнула сквозь мерцающий плащ в мою ладонь, и мы отправились гулять по ночным паркам, я — опустив голову в раздумьях, она — опустив голову, чтоб не так явно возвышаться надо мной. Да, великим талантом надо обладать, чтобы с фактурой гладиатора выглядеть милой крошкой.

— Мы сделали все, что ты сказал, — робко произнесла та, которая железной рукой объединила самолюбивых лордов (перебив упрямцев).

— Печально, — оценил я.

Она одарила меня изумленным взглядом редкостной красоты.

— Это значит, что дети выросли, — пояснил я. — Орден гераклитов вступает во взрослую жизнь.

— И почему мне это не нравится? — пробормотала Эстер. — Значит, мы выросли. Но что делать дальше?

— Живите! — рассмеялся я, вспомнив кое-что.

Эстер не поняла причин буйного веселья. Тогда я рассказал, что произошло, когда повзрослел Санго Риот, и каким обескураженным он был после бесед на аллее розовых пальм.

— Опять сказки об Асторе! — пробормотала девушка слегка раздраженно. — Не смешно.

— Этот пост теперь твой! — прямо сказал я. — Храни мир, пограничница Веги, и прими тяжкую ношу решений.

— А я надеялась, что ты останешься с нами! — обвинила она.

— В час боя... в самый страшный час — я буду с тобой, — пообещал я.

Вряд ли она это услышала. А если услышала — вряд ли ее это успокоило. Я ушел, оставив ее в непростых раздумьях: лишить меня жизни за отступничество или же возвеличить до святого — предварительно вознеся на небо путем лишения жизни? Эстер могла благополучно решить эту задачу и без моего присутствия. Меня же ждали мои личные проблемы, которые никто, кроме меня, решить не мог.

Проблемы эти, в образе тоненькой девушки, сидящей на камнях у моря, бесцеремонно преграждали мне путь в будущее.

-Так, ну и почему ты к нам не приходишь? — спросила проблема склочным голосом Анни-ко.

-=-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Я стоял перед ней молча, и оттого моя ветреная подружка распалилась не на шутку.

— Ты! — сказала она с восхитительным отвращением. — Я верила тебе, как дура! Ах какой ты бедный и одинокий! Никому не нужен на родине! Чужой на Границе! Брошенный на Веге! Я не забыла твои сказки, и не надейся! Я все помню! Ну и чего тебе еще надо, прямо сейчас, когда мой муж предложил тебе любое содействие — и даже не в долг?! Мой муж — честный и справедливый человек, хоть ты и говорил, что так не бывает, но я точно знаю, что он такой и есть! Он все решит — тебе осталось только прийти! И он действительно хочет тебе помочь, за то, что ты мой друг! Ну, выдумай быстренько, отчего и сейчас-то нос воротишь?

Я рассеянно молчал. Она не дождалась ответа и, конечно же, продолжила нападки:

— Слабак! А мой супруг сказал, что на Веге каждый живет так, как заслуживает сам, и я ему верю! Он ведь стал наместником, начав с рядового пилота. Я стала его женой, придя сам знаешь откуда — с диких пляжей! Твоя обожаемая Эстер — тринадцатая дочка безвестного лорда, а стала вождем, Зарей Побережий! Продолжить? А ты лишь вздыхаешь и разводишь руками! Приходи к нам и будь! Хочешь — командиром отряда коммандос, защитой мира и покоя эфемеров. Хочешь — управляющим домов заботы о детстве, тем более что это и есть твоя настоящая профессия. Будь, кем хочешь: торговцем, поэтом, инженером, ученым — только будь, а не ной!

Я вообще-то не ныл. И не разводил руками. Но она имела в виду нечто другое.

— Я так хотела тебе помочь! — голос девушки дрогнул. — Я надеялась, ты найдешь здесь свое место. Жаль, ты оказался слабым, а я-то, как дура, считала тебя образцом... ну что ты молчишь?! Скажи хоть что-нибудь!

— Ничего он тебе не скажет, — раздался спокойный мужской голос. — Потому что любит и не хочет обидеть.

На обрыве складывала прозрачные крылья диковинная птица, упавшая с небес. "Небесный призрак", секретный чудо-самолет военно-воздушных сил Веги.

Превращение завершилось, упругие структуры существа опали, сложились, сияние погасло, и по тропе к нам уверенно спустился наместник. Кончики несложившихся крыльев развевались плащом за спиной.

— Ты умная девочка, — сказал он жене.

Та правильно перевела его — полная дура! — и, естественно, обиделась.

— Умная, однако не понимаешь, — продолжил он с непонятной усмешкой. — Он не слабак, даже наоборот, и очень наоборот! Но с режимом карабинеров он сотрудничать не будет никогда.

— Старые лорды лучше?! — взвилась Анни-ко, тут же забыв обиду на мужа. — Да они....!

— Думаю, он и с ними не хочет сотрудничать, — улыбнулся мужчина.

— Ну, если он хочет жить, как горные племена, тогда сам дурак!

Похоже, это не первый их разговор обо мне.

— Я как раз собираюсь выяснить, как он хочет жить — и хочет ли вообще, — заметил мужчина. — Как наместник и главнокомандующий вооруженными силами в этом регионе. Понятно? Ага, непонятно... Объясняю: гражданским лицам присутствовать при разговоре необязательно.

Он жилистой рукой отвесил Анни-ко легкого шлепка, и та моментально убралась подальше. Похоже, из нее получилась чудесная жена.

Мы неторопливо пошли вверх.

— Я подтверждаю приглашение моей жены, — дружелюбно сказал наместник. — В сущности, это мое приглашение. Присоединяйтесь к режиму, и вашим необыкновенным дарованиям найдется достойное применение.

— Я не предаю своих.

— У вас нет своих, мы это выяснили в первую очередь, — улыбнулся мужчина. — Вы ведь расстались со службой на лордов? И правильно поступили. И вы не шпионите на охотничьи племена, это легко доказывается тем, что там, где вы сейчас обитаете, нет никаких секретов. Какие секреты могут быть на помойке, верно? Остается ваше участие в последней операции в полынных джунглях — против нас. Мне кажется, там были личные мотивы. Ведь это были личные мотивы? А личные мотивы я уважаю. И забудем про это.

— Ваш режим бесчеловечен.

— Все режимы бесчеловечны! — отмахнулся наместник. — Зато у нас нет сословных различий. У нас любой может дойти до вершин власти, даже противники это признают. У нас рабочие гарантированно защищены от нищеты, а технологии эфемера дают им эмоциональную наполненность жизни. Пусть не лучшим образом, но мы заботимся о детях. Во всяком случае, лучше, чем, например, на Арктуре! Да вы сами это видели в бытность вашу...кем вы там были?

— И ваши каратели так замечательно поддерживают порядок...

Наместник зло дернул щекой:

— Не режим их породил! Они все — дети этого мира! Если лорды придут к власти, им тоже придется решать, куда деть своих садистов. Ленивые, слабые, ущербные были всегда, и будут всегда. Они все — дети этого мира, их некуда деть! Ну не перестрелять же!

— Почему нет? Примерно так вы и решаете проблему с охотничьими племенами.

— О, а вот это интересный случай! — оживился наместник. — Дело в том, что эфемер не может жить без гор. В частности, там располагаются жизненно важные месторождения руд. Опустим это, вам ведь неинтересна экономика, вам подавай духовность и человечность? Так вот о человечности: эфемер сейчас кормит и снабжает работой все приморье. Технологии энергонапряженных структур очень экономичны, они избавили население Веги от голода. Но — эфемера уже не хватает. Нужны иные города, чтобы принять обездоленных бродяг из предгорий, тех же охотников — изгоев, естественно, но их очень, очень много! Только вот некие малочисленные племена не идут ни на какие контакты в вопросах освоения недр. Они дошли до того, что перебили безоружных строителей дорог. Ваши горные охотники по горло в крови невинных людей. Сейчас они не пускают в горы никого. Нам просто не оставлено другого решения. Только воевать.

— Это их земля.

— Это наша земля! — возразил мужчина твердо. — Мы все пришли в этот мир извне. И, вы должны были это заметить, эфемер никогда не отказывался от жителей гор. Мы и сейчас принимаем всех, хотя район Серых Рук переполнен. И мы готовы принять вас. Несмотря на прошлое.

— Память о прошлом непросто откинуть, — заметил я. — Вождь охотников был моим другом.

— Он погиб?

— Сгорел. Попал под объемно-зажигательный заряд.

— Мне это тоже нелегко, — хмуро признал мужчина. — Я потерял эскадрилью "небесных призраков", а они все были моими учениками и отличными людьми — хотя последнее для вас и неважно. И все же я повторяю приглашение: присоединяйтесь к нам, лучшего не найти. Любое правительство жестоко, любое общество полно уродства и несправедливости. Режим карабинеров — не худший вариант, уж поверьте мне и моему образованию, полученному в лучших учебных заведениях материнской планеты. Или вы воспринимаете всерьез программу гераклитов?

Я покачал головой. Нет, всерьез я их не воспринимал.

— Я могу дать вам время для размышлений и принятия решения, — предложил наместник понимающе.

Я снова покачал головой.

— То есть... у вас уже готово решение?

— Да, — вздохнул я. — Хотя оно мне и самому не нравится. Я был и остаюсь Защитником Асторы, помимо прочего. И ей я буду верен всегда.

— А! — хмыкнул наместник. — Сказки об Асторе! Нет, я верю, я в очень многое верю! В частности, техника нуль-переходов существует на материнской планете, и нечто подобное Домам тоже, правда, без всякого налета мистицизма... да и Хранилище, если вдуматься, имеет аналоги в обитаемых мирах... но согласитесь — это внешнее, необязательное. Главное в ваших сказках — райская чистота человечества. А вот это — действительно сказки. Вы собираетесь защищать выдумку?

— Это не выдумка, — вздохнул я. — Совсем недавно я наблюдал эту... райскую чистоту человечества прямо здесь. Вы и Анни-ко.

Мужчина помрачнел.

— Я люблю ее, — проворчал он. — Это не пример.

— Вы и я. Вы и ваши ученики...

— Достаточно. Я понял вас. Это есть, согласен. Но это не Астора. И это не пример!

— А что же это? — полюбопытствовал я.

— Болезнь! — с тоской ответил он.

Сейчас он уже не походил на наместника.

— Это — редкая драгоценность в мире грубых, грязных камней. Никогда человечеству не стать таким! Так что ваша Астора — всего лишь сон! Пусть удивительный и прекрасный — но сон...

— Вы погибнете, — заключил он с грустью. — Или сойдете с ума. Воевать против всего мира невозможно. Уж я-то знаю, что говорю, поверьте хотя бы моему образованию.... У меня, по крайней мере, есть любимая жена, дом и мирные заботы по управлению эфемером. Но даже меня частое общение со смертью... разрушает.

— Как же вы защищаетесь?

— Когда мне плохо, я ухожу в небо, — просто сказал он.

Он медленно поднялся на холм и поднял голову. Что увидел он там, за пеленой дождя?

Призрачная птица развернула крылья и рванулась к тучам. Прощай, мой мимолетный друг.

-=-=-==-=-=-==-=-=-=-=-=-=-==-=-=-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=—

Эстер и ее молодой телохранитель без сил опустились на теплую скалу. Под ними осталась покоренная тропа — сотни метров вертикального лаза в сплошном камне. А до тропы были долгие переходы через горы. Очередной отряд гераклитов проводил горные учения, сейчас они без сил валялись на траве где-то далеко внизу, за прозрачной воздушной бездной. Эстер почему-то считала необходимым участвовать в каждом походе, и телохранителю приходилось тяжко — чудовищные мышцы пляжного бойца в горах больше мешали, чем помогали.

— Знаешь, я вот что хотел спросить... — задыхаясь, начал юноша.

— Знаю! — обидно усмехнулась Эстер. — Зачем нам горные учения, если воевать будем в эфемере? Не ты один, все спрашивают, когда немножко устают.

— Я готов уставать! — взвился гераклит. — Если это для пользы дела!

— А это для пользы дела, не сомневайся. Я хочу посмотреть, как будет держаться каждый гераклит на грани возможного, когда уже ни сил, ни дыхания — вот как сейчас. Так я хотя бы приблизительно проверяю вашу готовность к настоящим боям. Понятно? Тогда вставай, нам еще спускаться и идти через долину, а затем обратно, и чтоб успеть до темноты, а то в отряде забеспокоятся.

Телохранитель угрюмо полез за ней.

— Она просто хочет посмотреть! — бормотал он. — Две недели по горам! Посмотреть, это ж надо придумать...

Долина внизу неожиданно оказалась ухоженным садом.

— Здесь кто-то живет? — бесстрастно поинтересовался телохранитель, хотя лучше было б начинать трястись от страха, если это — сокрытые долины горного народа, место обитания их семей.

— Живет, — подтвердила Эстер. — Но не охотники, можешь не трястись. Вон, видишь на скале человека? Это хозяин, мы к нему с визитом.

— Дурак какой-то, сидит открыто, снять его можно в момент! — процедил гераклит.

Эстер вздохнула:

— Видно, ты хорошо выучил военные учебники? Ну вот теперь знай: они ничего не стоят. Настоящий бой ведут не по уставу карательного корпуса карабинеров — ты ведь по нему учился?

— Ну и что? — обиделся гераклит. — Профессиональный труд, у меня родня в карабинерах, лучший учебник порекомендовали!

— Вон там сидит человек, который сам по себе устав! — отрезала Эстер. — Ты прав в том, что гостей лучше бы поджидать в засаде — вдруг они не совсем гости? Так вот это и есть перед тобой лучшая засада — сидеть на виду. Как только ты начнешь действовать, он сразу это заметит. И примет меры. Очень убедительные меры. Понятно?

— А как же! — буркнул гераклит. — Лучшая засада — это сидеть на виду. Чего ж тут непонятного?

— Учитель прав, оказывается! — проворчала Эстер. — Ну не дано всем видеть истину — хотя факты открыты! Вот это и есть настоящее неравенство, а вовсе не социальное положение!

— Это ты о ком?

Да о нем же! Вон он сидит на скале!

Юноша выразил презрение, как только мог — и голосом, и позой, и тем, что глубже. Эстер вздохнула и по-матерински погладила силача по голове:

— Какие вы у меня еще молодые все! Взрослейте скорей, время не ждет! Он, конечно, садовник! Но только помимо прочего. Мог бы его и узнать уже, даже и с такого расстояния. Когда узнаешь — держи язык за зубами, даже со своей родней в карабинерах. Его местонахождение не всякому положено знать.

— =-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

— Покажи, что нового у тебя наросло, — предложила девушка по привычке приказным тоном.

— Незачем. Ты не интересуешься культурой гор. Лучше я накормлю тебя ягодой, прямо с гряды. Так вкуснее.

Я с удовольствием наблюдал, как Заря Побережий недоуменно пыталась приладиться у гряды, не роняя собственного достоинства, не теряя изящества и не прикасаясь к земле. Получалось у нее плохо, мешал вид грязных пальцев, которыми еще предстояло как-то пихать немытую ягоду в рот. Она с тоской оглянулась на телохранителя, который плюхался в бассейне, и попыталась улизнуть. Не получилось.

— Ешь! — строго сказал я.

Она покосилась на ягоды и отодвинулась.

— Ты нашел свое место? — решилась сказать она.

Все ясно, предстояло очередное выяснение отношений, не нужное мне, но необходимое ей.

— Да, — ответил я кратко.

— Но ты же боец, непревзойденный мастер в своем деле! И что, теперь будешь до конца жизни копаться в земле?

— А что? — удивился я. — Может, я и мастер, только моим ремеслом нельзя заниматься долго. Оно, знаешь ли, уродует. Не зря среди офицеров-карателей так много психопатов. Человек не может оставаться нормальным на должности убийцы.

Да, но — садовником? Да еще в горах, в отрыве от людей, от цивилизации, наконец! Есть же работа внизу, в том же эфемере.

— Есть, — согласился я. — Работа есть, а места для меня нет.

— Как нет? — возмутилась девушка. — Тебе предлагал наместник, тебе предлагали мы!

— А эти места слишком дорого стоят. Столько я не могу заплатить.

Под моим насмешливым взглядом Эстер мило покраснела, надеюсь, искренне, а не в виде уловки красивой девочки.

— Может, ты и прав, — с трудом признала она. — Да, в нашем кругу даром ничто не дается. Но и нигде не дается! Разве горные охотники пустили тебя в свои владения без условий?

— Их цена меня устраивает.

— Вот как? — обиделась Эстер. — Что за цена такая — если это не коммерческая тайна?

— Защищать эту землю, — просто сказал я. — За право жить свободно это вовсе не большая плата. Да и плата ли это?

— Да уж... биться против всего корпуса карабинеров...

Эстер настолько растерялась, что стала обрывать и есть ягоды, не задумываясь о чистоте рук. Ей требовалось время для размышлений.

— Допустим, в горы война может и не прийти, — нашла она наконец приемлемое объяснение. — Получается, тебя устраивает безвестное прозябание в горах. Без общения, без друзей, без благ цивилизации, наконец...

— Ну не такое уж безвестное! — улыбнулся я. — Ты ко мне приходишь, например. Но в целом — да, устраивает. Это мой мир. Я здесь живу.

Резкий крик раздался вверху. Из небесной синевы камнем упала сказочная птица, прозрачные крылья вспыхнули на солнце радугой и сложились. Эстер тенью скользнула за куст. Из бассейна, разметав воду, вырвался телохранитель и буквально материализовался в своей амуниции, затем кубарем укатился под тот же куст — то ли прикрывать Эстер, то ли прятаться самому.

— И хотелось бы пожить садовником, так разве дадут? — с тоской сказал я.

Что бы там ни утверждала Эстер, мое местонахождение не являлось тайной. Просто обо мне знали немногие. Ну кого интересует жизнь простого садовника? Первое лицо государства в число посвященных ранее не входил. Сообщить обо мне ему могла только его супруга, только отвечая на прямой вопрос и только по действительно серьезной причине. Вывод: что-то в мире случилось. И пожить спокойно мне не дадут.

— Кто это? — прошипела из-под куста Эстер. — И что это?!

Она явно никогда ранее не сталкивалась с "небесным призраком". Ну, хоть что-то на Веге сумели сохранить в тайне, невзирая на всепроникающую родню.

— Вылазь, познакомлю, — вздохнул я. — Это наместник эфемера и твой злейший враг собственной персоной.

— А каким ветром его сюда занесло? — осведомилась девушка угрюмо.

Этого я не знал, но подозревал, что ветер должен быть просто чудовищным и что надул он неприятности не только для наместника.

Наместник стоял, укутанный в прозрачную мантию "небесного призрака", как истинный король, надменный и суровый.

— Без глупостей, я не один, — предупредил он.

Тотчас же за его спиной с грохотом приземлились два "призрака". Телохранители наместника позорно отстали от шефа, потому теперь старались выглядеть злобно и устрашающе. Телохранитель Эстер решительно заслонил начальницу, и обе группы вытаращились друг на друга, как бродячие коты перед дракой за лучшую помойку. Меня никто в расчет не принимал: наместник знал, что я никогда не приму его сторону, а Эстер по молодости заподозрила предательство и больше на меня не рассчитывала.

Боевые браслеты Эстер потихоньку переместились в ударную позицию. Наместник поглядел на них и угрюмо сообщил:

— Нам с тобой, детка, больше не за что драться. Планета только что продана третьим лицам, скоро прибудут войска наводить нужный новым владельцам порядок.

— Почему продана?

Эстер уже настроилась на смертный бой, и до нее еще не дошел полностью смысл сказанного.

— Потому что кое-кто мешал эфемеру развиваться! — рявкнул наместник. — Устраивали беспорядки, стычки с карабинерами, подбивали рабочих на неповиновение — кому, как не тебе, это знать?! Вот материнская планета и решила, что лучше продать убыточную провинцию и избавиться от головной боли. Что и сделали.

— Наместник бросил на меня злой взгляд.

— Горные охотники мне тоже нужны! — предупредил он. — Если б не их животное упрямство, мы бы ушли от кризиса! Вляпались все вместе, вместе и надо выбираться!

— Прибудут, — пообещал я. — Они не любят, когда над их горами летает кто-то, не относящийся к птицам.

Еще один "небесный призрак" завис над скалой, изящно приземлился, сложился, и к нам направилась высокая смуглая женщина. Потертый боевой комбез, увешанный оружием, похоже, был для нее более привычен, чем платье.

— Чего ты еще хочешь от охотничьих племен, кроме войны? — холодно осведомилась Буби.

Наместник набычился. Он-то хотел именно войны, и ничего больше — да не та сложилась ситуация.

— Планета только что продана... — начал объяснять он снова.

— Знаем! — перебила Буби. — Страж сообщил. Дальше!

Наместник недоуменно глянул на меня — я же не пользовался передатчиком. Эстер недоуменно уставилась на меня — по той же причине. Наконец и Буби недоуменно уставилась на меня — мол, что произошло-то, чего я не знаю? К счастью, им некогда было разбираться еще и со мной.

— Покупатель неизвестен, — сообщил наместник. — Да и не важен по большому счету. Думаю, это какой-то высокотехнологичный мир, потому что ни система правления лордов, ни принцип эфемеров новым владельцам не подходят. Администрация карабинеров уже уволена, и мы все остались не у дел.

— Почему не у дел? — возразила Эстер. — В крайнем случае, можно вернуться на материнскую планету. Учились-то все мы именно там...

-Целой планетой? — удивился наместник.

— Не вижу, чем смена власти может грозить охотникам, — заметила Буби.

— Вас просто не станет! — уверил ее наместник. — Технологические миры предпочитают искусственные ландшафты. Остальному там не место.

— Наши джунгли — тоже искусственные ландшафты! — возмутилась Буби. — Чему вас там учили на материнской планете?! Вы думаете, мы действительно живем охотой? Наши леса и горы — наиболее рационально организованная система поддержания жизни в сложных рельефах! Здесь все посажено нашими руками!

— Делать нечего материнской планете, кроме как изучать охотничьи племена на какой-то там Веге... — пробурчал наместник. — Ладно, вы меня удивили. Дикий лес как высшая форма организации промышленного природопользования — это как-то... сложно. Но не важно! А важно то, что вы вряд ли сумеете убедить новых хозяев в необходимости своего существования. Они предпочитают миры наподобие Арктура — вы, конечно, понимаете, о чем я говорю?

Буби мрачно кивнула. Арктур, планета-город, действительно был ей известен, хотя она никогда не покидала своих джунглей. По ее словам.

— Нам остается лишь сражаться за этот мир! — непреклонно сказал наместник. — Уходить нам некуда. Если ваши силы остаются в стороне — мы сейчас расстанемся без лишних слов и обвинений. Если нет — я приму любую поддержку от кого угодно, забыв про разногласия... до победы.

Женщины помолчали, словно и впрямь раздумывали.

— Об этом стоит поговорить, — обронила наконец Эстер. — Лордам тоже некуда уходить. Поместья-то наши здесь...

Буби слишком хорошо помнила недавнюю войну, потери охотников — но она не зря заменила вождя. Ради выживания племен она была готова переступить через свои чувства.

Договаривающиеся стороны уселись на бортик бассейна и стали яростно торговаться. А я отправился собирать ягоду вместе с телохранителями, и скоро к нам присоединились два здоровенных горных охотника — личный эскорт Буби, отставший от начальницы, ибо охотников много, а "призрак" всего один, и тот дареный.

Но вот вершители судеб добрались и до меня.

— Подведем итоги, — сказал наместник устало. — Горные охотники как единственно способные управлять системой "лес-горы" получают в пользование занятые по факту земли с условной границей по оконечностям охранных посадок полынных джунглей. За эфемером остаются уже проложенные к горам дороги и право ведения в горах добычи руд полностью закрытым способом. Лорды-гераклиты замещают мою администрацию и пытаются на деле доказать, что их принципы правления эффективней, в условиях открытого мирного соревнования с движением карабинеров. Я лично готов идти заместителем к Заре Побережий. У нас подняться легко.

— Роскошный подарок! — отметила Эстер. — Вы отдали почти все.

— Удержите сначала! — усмехнулся наместник, теперь уже бывший. — Надеетесь на военную мощь корпуса карабинеров? Не надейтесь. Командование решило отказаться от борьбы за планету. Военные будут искать свое место в новом мире сами. Со мной — немногие единомышленники.

Наместник получил угрюмые взгляды от обеих женщин. Похоже, именно на это они и надеялись.

— Военное взаимодействие обсудим сегодня на совете трех? — напористо продолжил советник. — Принято. Ну, и раз уж мы отныне союзники, я сразу требую объяснения! Откуда у охотников "призрак"? Я должен знать, где у меня идет утечка секретных технологий.

— Я подарил, — подал я голос от гряды. — Это тот, который мне подарила Анни-ко.

Наместник придавил меня чугунным взглядом.

— По законам карабинеров надо бы тебя расстрелять, — буркнул он. — Но подготовленные пилоты сейчас нужны живыми, а ты пилот, хотя и без лицензии. Считай себя приписанным к первой эскадрилье!

— Значит, и Анни-ко здесь бывает? — обиделась Эстер. — Интересное затворничество!

Ее грызла ревность на пустом месте, но — долг превыше всего.

— Страж — мой телохранитель, — заявила она, переборов чувства. — И я его пока что не освобождала от присяги! Так что он будет служить в отряде гераклитов, тем, кем он и служил всегда!

Буби улыбнулась. Ситуация ее начала забавлять.

— Но Страж был направлен в эфемер горными племенами! — сообщила она гордо. — И мы довольны его службой! Земля этой долины — лишь малая, материальная составляющая нашей благодарности великому воину! Но я не зову его в отряд горных охотников — у него своя работа. Он — Страж. Он тот, кто защитит горы и примет колонны наших близких, если мы проиграем. Мы-то готовы погибнуть, но наши дети должны жить.

И втроем они свирепо уставились на меня. Но я уже принял решение. Повторять ошибку, допущенную с Эстер, я не собирался.

— А с чего вы решили, что я хочу и, главное, буду воевать? — осведомился я. — Я тут подумал, что технологичный мир меня вполне устраивает. В бытность мою на Арктуре...

— В императорской гвардии! — язвительно вставила Эстер.

— ...меня очень впечатлили сады Вечной резиденции императоров, — продолжил я невозмутимо. — Думаю, этот мой сад вполне вписывается в их стиль. Да и удобства цивилизации, опять же...

Они, конечно, разом накинулись на меня. Я успешно огрызался. Телохранители у грядки со снежной ягодой наслаждались спектаклем.

— Мои войны закончились! — сказал я наконец так, что они кое-что поняли и замолчали. — Это мой мир — так дайте мне покой в этом мире! Я просто хочу жить, понятно? Воюйте за власть сами, мне она не нужна, а нужно мне вот это небо над головой, вот эти вечные скалы и мой тихий сад, и дети, которые я здесь учу! Убирайтесь!

— Ладно, живи в мире, отшельник, — после молчания пробормотал наместник. — Раз так... у нас нет больше к тебе претензий. Но есть вопрос. Моя разведка на материнской планете случайно засекла тех, кто прибудет сюда от покупателей наводить новый порядок. Они все одинаково и забавно одеты: плотные черные костюмы и меховые сапоги в любую жару. Широкие воротники на куртках, бусы на груди вроде узора... короче, они одеты, как ты. Это что-нибудь может значить?

Буби отчаянно глянула на меня. Она-то все поняла сразу. В отличие от жителей эфемера ее народ сохранил сказания о Стражах гор в полном объеме.

— Это значит, что вам не выиграть, — сказал я.

Губы не очень хорошо слушались меня, но они поняли — и потребовали объяснений.

— Наемники, — неохотно сообщил я очень нежелательную правду. — Лучшие в своем ремесле. Когда-то они назывались орденом воинов динго.

— Стражи гор? — удивился наместник. — Разве они не из сказки?

— А если не из сказки, то они все же смертные? — вставила Эстер. — В смысле, любого можно убить.

— Это ваши бойцы — смертные! — зло сказал я. — Год ир зёгэн, если вы понимаете, что это такое! А не понимаете, так быстро поймете! При первой же — и последней для вас — встрече!

Упругая сила выкинула меня на гребень горы. Дальним зрением я исследовал горизонт. Рядом, хлопнув крыльями, опустились "призраки". Один из телохранителей принес в своих когтях Эстер.

— Если вам сказали, что орден прибудет завтра, значит, он прибыл вчера, — сообщил я прописную истину. — И молитесь всем богам Южных морей, чтоб ваша разведка ошиблась!

— Все равно не понимаю, в чем опасность, — проворчал наместник. — Ну наемники. Ну лучшие. Эстер права: любого можно убить...

Я прервал его движением руки. Над энергоконденсатом эфемера поднимался призрачный дым вторжения.

В гробовом молчании они наблюдали, как я активировал костюм. С непривычки это ... впечатляло.

— Они здесь, — сообщил я. — Теперь это и мое дело. Отступники от учения — на совести Стражей. Я вызову помощь. Может быть, она даже придет... должны же остаться хоть где-то Стражи гор! Это лишнее! — усмехнулся наместник. — Скажи лучше, как их надежнее бить. Раз уж вы так похожи...

Они все еще не понимали, с чем — и с кем — столкнулись.

— Не стоять в отдалении, — посоветовал я. — У них очень хорошее снайперское оружие. Не сближаться. Они специально обучены и вооружены для ближнего боя, вот как я. Не прятаться в укреплениях, потому что у них на вооружении фронтовые нуль-переходы, тут же забросятся внутрь и начнут резню... Ну и, конечно же, не создавать фронтов, против мобильных войск это просто бессмысленно...

— Но как-то их можно бить? — поинтересовалась Эстер.

До нее первой начало что-то доходить. Все же она видела в действии одного воина динго — и наконец догадалась умножить мою огневую мощь на какое-то число. Полученный результат ее поразил.

— Бить всех можно, — неуверенно сказал я. — Им можно противопоставить десанты "призраков". Наверно. Ударить — и уйти. Если, конечно, будет кому уходить. Еще они гибнут сами. Ренегаты широко применяют искусственные усилители реакции, а это разрушает организм. Они мало живут, когда воюют. Еще они не любят бои в горах, нуль-переходы почему-то работают в горах неточно, а выброситься в скальный массив вредно для здоровья... Но горы — это крайний, самый крайний случай.

— Я отдам всех "призраков"! — твердо сказал наместник.

— Никто из нас не умеет летать, — напомнила Эстер нерешительно.

— Научитесь! И охотники — тоже! В бою учатся быстро! "Призраков" хватит на всех, есть у меня запасец на случай войны, неподконтрольный материнской планете. Но если они прыгают так, как наш эксперт по ордену динго, то "призраки" их не остановят!

— "Призраки" — нет, — согласился я. — Остановить можем только мы. К бою, и да пребудет с нами справедливость — и воинская удача!

Четыре "призрака" сорвались с горы и невидимыми, неслышимыми тенями скользнули в фиолетовую бездну неба.

Шаг седьмой

День первый. Отряд стоял в готовности: несложенные крылья шелестели за спинами, боезапас грозно сверкал на солнце. Гераклиты и офицеры-каратели держались обособленными группами, а где-то впереди и далеко внизу среди чудес эфемера скользили охотники.

— Они проводят полицейскую акцию, — сказал я. — Значит, в первую очередь захватили штаб карабинеров и резиденцию наместника. Туда — наш первый удар. Предупреждаю неразумных: освободив штаб, в кабинетах не засиживаться, военную связь не проверять! Ударить — и уйти, пока ноги не оторвали! Наместника это тоже касается! Возвращаться рассредоточенно, чтоб не определили вектор и не перехватили нуль-переходом. Следующий удар — по энергостанциям эфемера. Кстати об энергии: бич воинов динго способен подрывать энергозаряды. Всем оставить энергооружие — иначе кишки по стенам размажет! Все ясно? Вперед!

Энергооружие никто не выложил. Тяжело расставаться с любимыми игрушками, тяжело поверить незнакомцу. Легче с жизнью расстаться.

Прозрачные птицы упали на крышу резиденции, вломились с разгону в верхние окна, замелькали в саду — началось! Черная фигура в окне — удар! — пополам! — внутрь! Черные за поворотом в коридоре — гранату! Удар! Граната — расстрелять на подлете! Черные близко — последний аргумент! Меч Стража гор взвизгнул, распрямился и засверкал мясорубкой. Удар в грудь, скафандр взревел от боли, но выдержал! Удар! — все! Тридцать секунд.

По коридору подбежала Эстер с телохранителем. С новым телохранителем. Перехватила мой взгляд, скривилась:

— Пополам. Еще на подлете.

— Слушаю здание, — сообщил я. — Черных нет. Уходим.

— А мне понравилась резиденция, — задумчиво сказала Эстер. — По договору она ведь уже моя? Что-то не хочется ее оставлять. Черные вообще-то слабее, чем ты расписал. Думаю, резиденцию мы сможем удержать, особенно если вызвать резерв...

Пятьдесят секунд!

— Уходим! — рявкнул я ей, как когда-то своим ребятам на Второй Желтой.

Эстер осеклась и бросилась следом за мной на крышу. Разбег — прыжок — удар развернувшихся крыльев! Защити меня, небо, унеси от врага, ветер!

Прозрачные птицы пропали в ослепительном сиянии небес.

Мы стояли в точке встречи, и голос наместника насмешливо рокотал в переговорнике:

— Милая союзница! Штаб в наших руках, и это оказалось настолько легко, что мои планы несколько изменились. В условиях войны глупо оставлять штаб с его системами связи врагу, не так ли? Мы остаемся здесь! Думаю, мы сумеем себя защитить, особенно если вызвать резерв! Привет нашему паникеру и фантазеру, так называемому Стражу гор!

— Что, узнал численность полицейских войск? — вклинился я в разговор. — Тысяча двухсот не боится? Ты сопливый ребенок, наместник, смерть твоих офицеров будет на тебе! Если осталось хоть чуть-чуть разума — уводи людей! Наше время подлета — пять минут! Попробуем расчистить вам отход в горы.

— Страж, у нас погоня, — прорвался голос Буби. — Теряем бойцов, оторваться не можем. Помоги с воздуха! Дай нам хоть несколько минут!

Эстер пересчитала бойцов, кивнула, мы разделились на две группы, и призрачные птицы бросились со скалы в небо. Как быстро это стало привычным!

Мы вытащили немногих. "Призраки" наместника с воем вырывались из окон горящего штаба, огненные бичи хлестали им вслед, и они падали и падали...

— Всем живым! — хрипел наместник в переговорнике. — Уходим в небо! В небо!

Горы приняли уцелевших. Наместник пересчитал бойцов и мучительно скривился. Плакать, похоже, он не умел.

— Мы не успеем научиться новому способу боя, — пробормотал он. — Нас перебьют раньше.

— Это тебе не мирных людей в джунглях жечь! — сказали ему горящие глаза Буби.

Вслух она ничего не произнесла, может, потому, что не хватило сил. Охотников крепко прижали при отходе, никто не был готов к фокусам, которые преподнесли фронтовые нуль-переходы черных воинов.

— Утром у нас была эскадра, — подвел горький итог наместник. — Половину мы уже потеряли. Пол-эскадры, и то при условии, что охотники все перейдут на крылья.

— Перейдут! — пообещала Буби. — "Призраки" — единственное, что спасло нас. Никто не откажется, хотя все боятся высоты.

Костры догорали. Эстер сидела рядом, и я услышал, как она прошептала:

— Карабинеры погибли почти все. Тем проще будет прийти новой власти. Так, Страж?

Это, конечно, было не так. Кончалась ночь, и приближался день, который не каждому дано пережить...

День второй. Отряд стоял в готовности. Охотники мрачно поглядывали вниз, за край утеса. Один тренировочный полет перед боевым вылетом не прибавил им уверенности, скорее наоборот.

— Черные воины заняли энергостанции эфемера, — сказал я. — Наш удар — по охране станций! Бьем и сразу уходим. Оборудование не трогать — от него зависит жизнь в городе! И — энергооружие всем на землю!

Никто не двинулся с места. Все самовольщики остались вчера на месте боя, изуродованные до неузнаваемости.

— Вперед!

Призрачные птицы кинулись с утеса в небо.

Полчаса спустя отряд вернулся.

— Вдребезги! — сообщила Эстер, скидывая боезапас.

Наместник радостно скалился — обошлось без потерь! Охотники тряслись от запоздалого страха. Драться они почему-то не боялись, но вот прыгать в пропасть с хрупкими крыльями за спиной...

Отдохнули. Отмылись, поели. Снарядили боезапас. Выстроились на утесе.

— Черные воины заняли склады вооружений. Следующий удар — туда!

Призрачные птицы кинулись в небо...

На пятом вылете черные вычислили точку встреч. Охотники, неопытные в воздухе, возвращались группой, по прямой, по ним несложно было установить координаты. Нуль-переход открылся ночью, и началась дикая рукопашная...

Утро встретили немногие. Эстер лежала на камнях, рядом валялись черные, у каждого размозжено лицо ударом боевого браслета. Музейный панцирь гераклитов, над которым посмеивались карабинеры, спас ей жизнь. Оружие черных воинов не смогло пробить древнюю сталь. Бронежилеты карабинеров пробивало, а панцирь — нет. Остался жив наместник. Фанат неба, он даже спал, не снимая снаряжения, при первых звуках боя ушел вверх и продержался до конца невидимой летучей смертью. Остался кое-кто из охотников, сумевших укрыться среди камней. Спустилась с соседней скалы Буби со снайперской винтовкой в руках. Ее убийственный огонь позволил мне добраться до нуль-перехода и запустить туда связку бусин-гранат. Было б здорово, если б удалось разнести центр управления нуль-переходами, но — маловероятно. Потом вернулись верующие гераклиты, ходившие на ночные моления в подгорный храм. Кое-кто все же остался жив.

Похоронили убитых, сменили точку встречи. Отдохнули. Снарядили боезапас. Наместник тоскливо пересчитал бойцов. Одна эскадрилья. А было — десять. Наместник взялся за переговорник.

— Последний резерв, — усмехнулся он. — Берег, чтоб было кому впоследствии умерить притязания нашей милой союзницы. Но сейчас не до политики.

Эстер была с ним полностью согласна и тоже взялась за переговорник. И у нее имелся резерв на "впоследствии".

Вскоре небольшая группа "призраков" упала в лагерь. Бойцы все, как на подбор, худые, жилистые, с обветренными лицами, в бронеобтекателях с драконами на груди. Личная гвардия наместника, "драконы Веги". Среди них ростом и сложением выделялась единственная в отряде девушка. Без удивления я подошел к ней и вернул меч Стражей.

— Приветствую в рядах защитников Веги.

Анни-ко усмехнулась и отдала какой-то замысловатый салют. Гибкая сталь защелкнулась на талии — меч вернулся к хозяйке. Много позже подошел отряд гераклитов, и гигант-командир церемонно опустился перед Эстер на колено.

— Приветствую в рядах защитников Веги, Первый, — сказала ему Эстер.

Новичков-гераклитов разобрали по группам, наспех обучили, и грозная стая призрачных птиц понеслась к эфемеру...

День седьмой. Выжили самые умелые, злобные, удачливые. Очень быстро все признали, что лучшая одежда — бронеобтекатели отряда "драконов". Теперь все выглядели одинаково: бронеобтекатель, боезапас для ближнего боя, плащ-"призрак" за спиной. Бойцы разбились на пятерки, действовавшие самостоятельно. Командир не требовался, потому что приказ был один — бить черных! А в скоротечном бою вообще не до приказов.

Эстер и наместник сидели на скале, свесив ноги в пропасть. Искоса поглядывали на меня, видимо, перемывали мне косточки.

— Что уставились, как на черного?

— А похож! — ухмыльнулся наместник. — Рука иногда так и тянется — пальнуть разок!

Война быстро смыла с наместника наработанные начальственнее маски, и сейчас он был самим собой — парнем с окраин, с простыми шуточками и житейской хитростью.

— А сам? — поинтересовался я. — Чем ты сейчас отличаешься от черных? Они в броне — и ты тоже. Они мастера точечного боя, и ты мастер... и деретесь вы за одно и то же — за власть на Веге. Скоро друг друга будете путать.

— Но мы здесь живем, — возразила Эстер осторожно. — Мы бьемся за наш мир, а они?

— Золотые слова! — оценил я. — Вот и не забывайте про это отличие, когда станете вести бой в эфемере. Мы бьемся за наш мир, а не против него, нам нельзя устилать улицы трупами тех, кого вызвались защищать. А то появилось у меня подозрение...

— Да они там танцуют на пляжах, когда мы за них бьемся насмерть! — прорвало наместника. — Пусть хоть раз попробуют на себе...!

— У каждого свои игры! — отрезал я. — У жителей эфемера танцульки, у вас война.

— А вот если б мы сожгли энергостанции эфемера, — мечтательно заметил наметник, — их нуль-переходы подохли бы. Не могут же они работать без энергии, верно? А без нуль-переходов мы возьмем их голыми руками.

— И убьем эфемер, — возразил я. — Еще бредовые идеи есть? Почему бы не накрыть планету вакуумными зарядами — тоже решение!

— Иногда хочется! — честно призналась Эстер. — Как гляну на них сверху! Веселятся, нахлебники, за счет нашей крови! Про энергостанции брат правильно предложил — надо жечь!

— Властью, данной мне, — хмуро сказал я, — здесь и сейчас приказываю: структуры эфемера оставить в сохранности, жителей в конфликт не втягивать, за их спинами не прятаться, под удар не подставлять!

Они с интересом уставились на меня, похожие в своих реакциях, как брат и сестра.

— Какой властью? — полюбопытствовал наместник. — Болдуина, что ли? Что-то он запаздывает со своей помощью, далеко живет, наверно?

— Болдуин здесь, — пробормотал я, не надеясь, что они поймут. — Что для него пространства? Его путь — внутри себя. Черными тропами надо пройти, чтоб встать против своих детей. Черные — тоже его ученики.

— Пусть поспешит! — язвительно посоветовал наместник. — А мы пока будем жечь эфемер, и начнем с энергостанций! Потому что иначе погибнем сами! И что сделает твоя власть?

— Власть моя в правде. Не потеряй крылья, дракон.

Я ушел готовиться к вылету. Наместник ухмылялся мне в спину, но Эстер задумалась. Ничего она не поняла, но уловила что-то чуткой артистической душой.

Они сожгли энергостанции, когда моя пятерка обрушилась на блок-пост черных в предгорьях. Судороги боли смяли наши крылья. Анни-ко с криком упала на землю, я едва успел подставить руки. "Призраки", лишенные невидимой подпитки эфемера, умирали, конвульсивно заворачивались в тугие бутоны... закукливались? Горным бойцам из нашей пятерки не повезло, их расстреляли на месте падения сразу, затем навалились на нас. Анни-ко, закусив губу, схватилась за меч Стражей. Взвизгнуло активированное лезвие — и закрутилась мясорубка! Она сумела лезвием отбить удары бичей, дорвалась до ближнего боя, а тут и мой костюм восстановился, пояс зёгэна засиял... Мы порубили их и ушли в горы, оставив за спиной жуткую картину из крови и смерти.

К вечеру пешком возвратились боевые пятерки, потрепанные, обескураженные. И без крыльев за спиной. Наместник встал передо мной, у него тряслись побелевшие губы.

— Я не знал, что "призраки" питаются от эфемера! — хрипел он мне в лицо. — Не знал! А ты почему не предупредил?!

— Я тем более не знал, это твои "призраки"! — холодно возразил я. — Потерять крылья — я иное имел в виду.

Наместник жег меня ненавидящим взглядом. Ему был нужен виновный!

— Зато ты знал, что убьешь эфемер, — добавил я. — И оставишь больных в лечебницах умирать без помощи, и детей в школах без тепла и еды, и рабочих в подземельях без света...а ведь их миллионы. Ты потерял крылья, дракон.

Эстер не вмешивалась в наши разборки, сидела в стороне от всех за камнями. У нее было свое горе: погиб ее Первый, заместитель, соратник по ордену гераклитов и просто ее лучший друг детства, ее верный щит и опора. Он разбился, потеряв крылья.

Наместник ушел переживать свое горе в одиночестве. Пошел и я — к Анни-ко. Ее трясло. Она сидела в глубине пещеры и с ужасом глядела на свой меч, а в глазах метались картины боя, кровь, отрубленные руки... Неверными движениями она отправляла в рот какие-то комочки.

Тихо подошла Буби.

— Она убьет себя наркотиками за неделю, — пробормотала Буби.

Она была права. Но мы оба понимали, что без наркотиков ужас убьет Анни-ко за сутки. В отличие от наместника и Эстер, для нее война не была игрой. Я качал ее на руках и баюкал, пока она не погрузилась в тяжелый сон.

День десятый.

— Вместе с крыльями мы потеряли фактор внезапности, — наконец признал наместник. — Остается воевать традиционными способами, а против них черные подготовлены. Тут нам и конец. Но у нас есть Страж. Ведь ты же один из них, только за нас, так? Вот и рассказывай, как нам можно победить — или хотя бы уцелеть.

Он так ничего и не понял. И все еще пытался командовать. Что ж, непонятливые бьются мордой об стенку.

Отряд кружком сидел вокруг меня на теплых камнях. Синела на склонах ягода, посаженная предками нынешних охотников. По хребту вилась неприметная тропа-рокада. В бездне неба над ней лениво кружила дозорная птица. Мирная, благостная тишина. Бойцы поглядывали на птицу тоскливыми взглядами.

— Неужели вы думаете, что я буду готовить к бою свору, уподобившуюся черным бойцам? — удивился я. — Что я передам знания тем, кто недрогнувшей рукой обрек на страдания тех, кого призван защищать?

Именно так они и думали. И очень разозлились, когда поняли, что я с ними не согласен.

— Возьмите его, ребята! — приказал наместник. — И заткните рот, по законам военного времени. "Ребята" двинулись на меня с удивительным единодушием, не различая, кто гераклит, а кто "дракон", и даже горные охотники ломились заодно со всеми. Осмелели! Решили, что я — просто воин ордена динго. Просто один из многих. За моей спиной неслышно, неуловимо быстро, как змея перед броском, возникла и закачалась фигурка Анни-ко. Она была без меча Стражей, и это было самым важным. Труды мои, значит, не пропали даром! Я отлупил всех, кто попался под руки, не жалея носов и зубов. Анни-ко отбила Эстер ее чудные стройные ноги, набросилась сверху и лупила на манер бешеной кошки. Но не увлекалась — когда я закончил, она прекратила драку тоже. Наместник вообще в драке участвовать не смог. Он лежал, вжавшись между камнями, а пули над его головой методично крошили гранит, не давая вздохнуть, не то что подняться.

— Буби, не трать боезапас! — крикнул я.

Буби спустилась со скалы, на плече снайперская винтовка, ослепительная улыбка до ушей. На какое-то время она снова стала молоденькой, жизнерадостной любимой женой вождя, проказливой не хуже своих детей.

Наместник поднялся из-за камней, впрочем, лишь для того, чтоб получить удар "тигриной лапой" и улечься обратно.

— Полный порядок! — отметила Буби. — Прямо как дети: такие хорошие, пока спят! Ну, или просто лежат...Они с Анни-ко соединили руки. Я положил свою ладонь сверху. Почему-то к Буби Анни-ко сразу прониклась доверчивым уважением, как к матери, что ли... Но Буби и была матерью, самой профессиональной в племенах — звание "любимая жена вождя" прежде всего означало должность главного воспитателя детей, после Банту, естественно...

Вот что меня всегда поражало: дурак дураком, а как получит по уху, так сразу все понимает! Вот и наместник понял, и даже признал свою неправоту официально. А уж рядовые бойцы... Так что вечером мы все мирно сидели у костра.

— Считай, что мы все поняли, учитель, — подала голос Эстер. — Только черных как-то надо бить. Есть у них слабые стороны?

Все насторожились — отвечу или нет? Ясно же, что ответом я и себя раскрою. То есть Эстер просила, чтобы я ей рассказал, как меня возможно убить.

— Есть и у них слабые стороны, — вздохнул я. — Они — киборги. Боевые машины.

Бойцы заерзали — нашел, мол, слабую сторону!

— Киборг — это сила, — пояснил я. — Но только когда есть энергия. Много энергии. С уничтожением энергостанций и гибелью эфемера можно не опасаться их бичей, и их локации, и полей защиты — короче, всего, что энергоемко. То есть почти всего, чем они страшны. Что же у них осталось? Конечно, индивидуальное мастерство ближнего боя. Оружие автономного типа. Тактильная взрывчатка, естественно... В общем, этого хватит, чтоб перебить вас в первом же бою. Но они еще и устали. Дело в том, что скафандры черных тянут энергию из носителя, если нет поступления извне. Они, конечно, могут их снять, но... киборги! Не мыслят себя без скафандров. Это для них гораздо хуже, чем голым и без оружия. Я думаю, сейчас черные больше лежат, чем двигаются. Бросятся они только в бой. Но! Десять минут боя — и человек сгорел. Сможем мы продержаться десять минут?

Бойцы воспряли духом. Десять минут! Это... реально!

— А если все же скинут одежду? — недоверчиво пробормотал наместник. — Они по-прежнему сильнее любого из нас. Стыд ведь им не помешает?

— Не помешает, — согласился я. — Но снять скафандр — это порвать связь с механизмом. Порвать связь легко, восстанавливать трудно. И долго. А они боятся потерять свое надчеловеческое могущество. Сила уродует...

Вот тут он меня хорошо понял — сам испытал что-то похожее, когда потерял крылья. А Эстер задумчиво прищурилась — соображала, а было ли такое, чтоб я снимал свой скафандр? И что из этого следует...

В ночь перед решающим боем следовало бы хорошенько выспаться, перед тем плотно покушав. Любой боец понимал, что так следует поступить. Но никто не спал. Десять минут — и войне конец! Даже "драконов" наместника, профессиональных вояк, бил легкий мандраж. Эстер в глубине пещеры любезничала с наместником. Ей тоже было не по себе, она даже взялась рассказывать наместнику о тонкостях хорового пения истинных лордов. А там и до самого пения дошло. Над отдыхающими бойцами поплыл, забился ритмами чарующий грудной голос Зари Побережий. Чарующий — в прямом смысле. Наместник, попавший в зону безусловного поражения, не сводил с девушки зачарованного взгляда. Потом стал подпевать. Бойцы дико на него оглядывались — поющий наместник! Он бы еще плясать начал! А мы с Анни-ко сидели у входа, поглядывали за подходами, и между делом я учил ее одной песенке из моего детства, из щемящих сердце. Переводить ее было — редкое наслаждение, потому что ни одной реалии не находилось соответствия в языках Голубой Веги. Но я, конечно, перевел! Правда, возмутились бойцы. Наш вой им, видите ли, спать мешает! Хоть бы один спал!

— Есть необходимость учить сейчас, — твердо заявил я. — Ибо это песня таких же, как мы, уходящих на защиту родины.

Все живо заинтересовались. Выслушали перевод, выслушали подстрочный перевод, выслушали комментарии к подстрочному переводу, попробовали петь сами... В общем, ночь прошла весело.

Остатки отряда грозным строем вытянулись передо мной. И наместник, и Эстер стояли вместе со всеми, никак себя не выделяя.

— Властью, данной мне, здесь и сейчас приказываю: бить черных, щадя население, так как бьемся за них! И потому же — горным охотникам покинуть отряд. Кто-то должен остаться живым — кто-то, способный защитить наше будущее — детей. Чтоб было за кого биться.

В тяжелом молчании уходили горные охотники — но никто из них не возразил. И вообще никто не возразил. Видно, труды мои были все-таки не напрасны.

А Буби осталась. Она бледно улыбнулась мне:

— Ну какая из меня любимая жена вождя? Если вождь погиб...

Искорка затаенной тоски мелькнула в ее глазах. Он был немолодым, ее вождь — только она его действительно любила. Потому это была ее война. Стройная, как тростинка, серьезная девочка увела бойцов в горы. Так было принято в горных племенах: если погибал вождь, бойцами командовала воспитательница детей. Наверно, эта девочка была настоящей воспитательницей — бойцы ей подчинились беспрекословно.

Колонна пошла в последний бой.

Он оказался изнуряющим, этот бой, и действительно последним для большинства из нас. Где-то в эфемере, на дальних подступах к казарме черных, попала в засаду и погибла Буби вместе со своей пятеркой. Кто будет теперь светить озорными улыбками детишкам племени?... В тяжелой рукопашной сбили наместника, "драконы" выносили его, прикрывая собой, и, естественно, погибли. Остался жив один. Так они и брели вместе, наместник и последний "дракон", и непонятно было, кто кого поддерживает. Эстер уцелела чудом, хотя не раз попадала в свалку. Древняя броня оказалась очень непростой, если сумела сохранить жизнь славной дочери Веги. А вот Анни-ко единственная пошла в бой не в броне, а в своем данс-костюме из эласта, вся в подвесках и браслетах. Ее хранила только гибкая сталь — и хранила безукоризненно. Все схватки она провела чисто и прошла со мной до конца без единой царапины. Сейчас она брела в трансе, шатаясь по дороге, натыкаясь на камни и вызывая усмешки гераклитов. Зря они усмехались. Пока они выбивались из сил, возвращаясь в горы, она в трансе восстанавливала форму. Ну, а я в последней схватке остался с Анни-ко против всех черных и, видимо, слишком много зачерпнул из запретных сил, пытаясь уберечь ее, себя и всех остальных от мгновенной смерти. Понятно, что после боя организм взбунтовался, и внезапно отказали ноги. Гераклиты тащили меня, сами еле передвигаясь. Жалкое зрелище являли остатки нашего победоносного отряда, и брать нас можно было буквально при помощи столового ножа и вилки, было б кому. Но мы перебили всех, лично проверил. А в горы сейчас ползли, ведомые инстинктом, а не разумом. Возвращались туда, откуда ушли в последний бой — как голуби возвращаются на голубятню.

Черные неуловимо быстро выступили из теней и зафиксировали всех на прицел. Конец. Мгновение потянулось и зазвенело, как струна. Все боялись вздохнуть, чтоб не спровоцировать начало бойни. А черные смотрели на Анни-ко. В момент фиксации она единственная качнулась с линии огня и теперь стояла ничья, совсем не похожая на бойца, хрупкая девчонка в эласте, талия перехвачена блестящим поясом, на запястьях бликующие браслеты — и дерзкий взгляд из-под челки.

Анни-ко задрала нос. Повела недовольно плечом. Глянула на черных вызывающе — и пошла чеканными шажками, каблучки-колокольчики хрустально зазвучали в мертвой тишине. Глянула снова, недовольно топнула ногой. Браслеты, качаясь, плели сложную сеть защиты — но это же не оружие, это безобидное серебро? Черные смотрели на нее во все глаза, словно не понимая, что на поясе у нее меч Стражей, не замечая, что танец ее — причудливая разновидность боевого, когда явные, обозначенные движения сопровождаются вязью незаметных перемещений контроля и прицела. Анни-ко все время держала их в поле боя браслетов — но ведь и они понимали, что это лишь серебро?

Танцем оказались зачарованы все, кроме Эстер. Заря Побережий, используя наместника вместо щита, хладнокровно начала огневой контакт, кинулся прикрывать ее телохранитель — завертелось!

Черные ответили достойно! Лишь Анни-ко стояла неподвижно, и напротив нее — черный воин. Шел бой, а они стояли и смотрели друг на друга. Но вот он перетек в движение. И тогда она отрубила ему руки. Браслетами. Безобидное серебро оказалось со смертельным секретом. Он еще стоял, когда пуля Эстер завершила дело.

— Зачем она начала стрелять? — выкрикнула Анни-ко. — Я же держала их, учитель! У меня получилось!

А я мечтал лишь о том, чтоб она не поняла того, что увидел я: черный воин двинулся прикрыть ее от пуль. Он хотел ее защитить.

Наместник в бесполезной надежде пытался поднять своего последнего "дракона", закрывшего грудью командира. Кажется, он плакал.

— Что ж ты не стрелял, Страж?! — зло закричал он. — За девчонку прятался?!

— Черными тропами надо пройти, чтобы поднять оружие на детей, — пробормотал я, но он как-то услышал — и осекся.

Только сейчас все разглядели, что против нас бились совсем молодые воины, действительно дети. Возвращались, наверно, из тренировочного похода. Они даже не имели боевых костюмов.

— Что же вы наделали! — пробормотал я, не совсем понимая, что говорю вслух. — Проклятая жизнь!..

Все постарались незаметно уйти, только Анни-ко опустилась рядом, беззвучно читая "Славу павшим воинам".

Время шло, и продолжалась жизнь. Надо было вставать, что-то делать.

— Пойдем, учитель? — предложила Анни-ко. — Есть еще горы, и дети, и ваш сад ждет вас.

— Пойдем, — согласился я.

Наместник бежал мне навстречу.

Крылья вернулись! — вопил он, и нотки безумия прорезались сквозь радость.

За его спиной призрачно трепетали, оживали системы самолета-птицы.

Наместник круто ушел в небо, перевернулся немыслимой спиралью и захохотал. Сумасшедший. Нет, он просто еще не понял, что это значит — для всех нас, но особенно для меня. А значило это в первую очередь, что на планету вступила поистине гигантская Сила, если даже "призрак" сумел насытиться крохами мощи с ее стола. И сила эта была сродни эфемеру.

Я поднял голову. Над горами трепетал призрачный, не видимый прочим дым вторжения. Не дает сильным мира покоя чья-то свобода...Где-то далеко, в фиолетовых далях неба, тихо начали петь серебряные трубы.

-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Наместник угрюмо брел в гору. Этот проклятый непонятный Страж, его же фактически волокли в горы хоронить! После боя с малолетними черными он как-то сразу ожил и теперь шел впереди всех, да так шел, что за ним не поспевали. Единственное, что он сказал:

— Слазь с неба, убьешься.

Эстер он уделил всего один мимолетный взгляд, но шла она теперь бледная и, похоже, мысленно прощалась с жизнью. Страж почему-то не переносил, когда убивают детей. В горячке войны об этом подзабыли, зато теперь вспомнили и мысленно уже копали для Зари Побережий скромную могилу.

Топать пешком было обидно. Крылья ведь ожили! А отчего они ожили? Наместник впал в черную задумчивость. Напрашивалось только одно объяснение: кто-то, затратив прорву энергии, перебросил на Вегу новую энергостанцию. "Призрак" запитался утечками с нее и ожил. А могут неведомые хозяева перекрыть утечки? Технически — вполне. Этого не делалось ранее, потому что не было нужды. Особняки лордов тоже ведь на дармовых утечках работали, зачем было пакостить самим себе? Но новые хозяева могут считать иначе. И тогда — падение, позорная смерть аварийщика. Интересно, что такого скрывает в себе Вега, что кто-то не пожалел средств на черных наемников, а когда черных перебили — в десятки раз больше на переброску энергостанции? А ее ведь явно не одну перебросили, а с достойным сопровождением в виде войск. Ну и кому оказалась нужна дикая, в сущности, планета? Во время своего правления наместник неустанно благодарил богов Южных морей за то, что Вега — в страшном отдалении от обитаемой вселенной. Богатые лорды, конечно, могли себе позволить поездки на материнскую планету — но не часто. Обычно ради учебы в университетах. Ясно, что чиновники метрополии при всем желании не могли досаждать частым контролем, и Вега давно жила сама по себе, что всех устраивало. До недавнего времени было так. Но что-то изменилось в мире, и планы наместника на собственное царство рухнули. Сначала, неизвестно из каких древних времен, явились черные воины. Тут же в придачу к ним Страж из сказок. Он, конечно, не Страж, а просто мистификатор, но — черных-то не стало! А теперь еще и таинственная энергостанция. А ведь она же что-то питает, и весьма мощное что-то! И думать даже страшно, что это оружие. А ничего другого в голову не приходит. Следовательно — оружие. И Страж явно что-то подозревает — или знает точно. Не зря же так целенаправленно бежит в горы. Вот что там, в горах, поджидает их в качестве сюрприза? Просто группа заблудившихся черных? Тогда всем конец. На еще один бой просто не хватит стволов.

Наместник содрогнулся и огляделся. Они пришли в горный сад, свободное владение Стража. Только сада больше не было. Чьи-то жестокие руки — и ноги, и оружие! — основательно прошлись по нему. Ничего не уцелело. Ничего. Наместник с неодобрением следил, как Страж потерянно бродит по долине. Разве можно так убиваться по обычным растениям? Здоровый мужчина... ну, пусть не такой уж и здоровый...но ведь руки по плечи в крови, да еще в десять слоев, и стоит на коленях перед поломанным кустиком, губы побелели, пальцы дрожат!

— Мы из-за этого так спешили? — осведомилась Эстер.

Мужчина обернулся, невидяще глянул сквозь нее, как-то странно скривился и опять уткнулся в свои грядки.

— Серебряные трубы! — озадаченно пробормотала Анни-ко. — Слышите? Где-то в вышине...

Наместник покрутил головой — какие еще там трубы? Нет же ничего. Что-то надо было делать. Страж впал в транс, сидел на своем дозорном камне, покачивался и иногда бормотал нечто угрожающее вроде "ну, ладно!", так что от него указаний было не дождаться. Жилая пещера была разгромлена, на охранной полосе кто-то подорвался — так тебе и надо, неважно кому! Наместник побродил по пещере, организовал остальных. Поглядывая с тревогой на Стража — как бы не сделал чего-нибудь! — сообразили костер, еду и минимальные удобства. Решили отдыхать, прежде всего отдыхать. Все буквально умирали от усталости. Отдохнуть, отоспаться, отойти от боевого безумия. И лишь затем идти на разведку в эфемер. И лишь после разведки решать, как жить дальше. Это были хорошие, продуманные, взвешенные планы.

Но ночка выдалась безумной. Сначала, далеко в горах, загремел бешеный бой — и повторялся еще несколько раз, постепенно отдаляясь. Было ясно, что горные охотники с кем-то схватились насмерть — и вынуждены отступать. Это в родных-то горах. Кто был их неведомый могучий противник? Некому было узнать. И переговорники по-прежнему молчали. И Страж покачивался на своем камне, не то мычал, не то стонал, в общем, на окружающее не реагировал. Потом Анни-ко охнула:

— Он же меня хотел защитить! А я его...

И большего от нее не удалось добиться. Она впала в какое-то беспокойное состояние, не находила себе места, а под утро вообще исчезла, и охранная полоса, заново установленная, даже не потревожилась. Никому нельзя доверять в этом мире, даже противопехотным минам! И уже неудивительно было, что так же беспрепятственно она и вернулась.

Так случилось в эту ночь, то ли из-за холода, то ли... но Эстер оказалась рядом с наместником.

— Пожалуй, причина наших разногласий исчезла, — констатировала девушка. — На власть в эфемере покусился кто-то действительно могучий, не чета нам. Нам в этой свалке свое не отстоять.

Наместник был согласен с ее выводами. Вместе они перебрали все значимые силы метрополии, способные отправить на Вегу энергостанцию и войска. Способные и заинтересованные. Таковых оказалось... немного. Собственно, сама материнская планета на это и была способна. Вывод устрашал. Мощь материнской планеты они представляли, и преувеличить ее было невозможно.

— Ну зачем им нужна наша Вега? — тоскливо вопросил наместник. — На всей планете единственный город и кучка племен в джунглях, цена всему — меньше затрат на переброску энергостанции! Грузовое сообщение невозможно, по крайней мере, регулярное — да и нечего отсюда возить, при таких затратах на транспортировку! Не понимаю...

— Не дает им покоя наша свобода! — угрюмо сказала Эстер. — Вот и вся причина. А затраты... что им затраты! У них мощи столько, что девать некуда. Э... это что?!

Эстер вздрогнула и вцепилась в наместника, таращась куда-то в ночь. На камне перед Стражем в лунном сиянии кружилась-текла-сияла-пела незнакомая девушка, черные волосы вразлет по плечам, глазищи в пол-лица. ...Какая-то сила властно закрутила волю наместника, и он застыл, очарованный видением, неизвестно на сколько времени. В себя он пришел от боли. Пальцы Эстер с такой судорожной силой сдавили плечо наместника, что наваждение отступило. А долговязая красавица, раскинув длинное платье, сидела рядом со Стражем и что-то страстно говорила: взлетали в стремительных жестах тонкие изящные руки, губы беззвучно шевелились — и ни одного слова не пробивалось сквозь мертвую тишину. Страж покачивался, сжав виски руками. Танцовщица вскочила, сердито дернула плечом и резко отвернулась. Взгляд ее отстраненно скользнул по наместнику, по Эстер, по притихшим бойцам — искра узнавания блеснула в глубине огромных глаз. Неуловимо качнулись тени. На камне остался только Страж, уронивший голову на колени.

— Я не знаю, что это такое, но оно мне не нравится! — дрожащим голосом заявила Эстер. — Ходят по нашей планете неизвестно кто, неизвестно как... ой!

На камне рядом со Стражем несокрушимым изваянием застыл серокожий гигант, только желтые глаза вспыхивали из-под прикрытых век. В свободно лежащей руке синевато поблескивало оружие. Поэтому первым движением наместника было закрыть Эстер собой. Вторым же — отодвинуться от нее подальше, потому что кстати вспомнилось, как хладнокровно она может стрелять из-за живого щита, не интересуясь планами последнего. Гигант равнодушно глянул на них и отвел взгляд. Они сидели рядом, два воина, не обменявшись ни словом.

— Галлюцинации его галлюцинаций! — припомнил наместник. — Вот про что рассказывала Анни-ко, оказывается... что-то мне все это тоже не нравится...

— А если пальнуть?

— Без приказа Стража не вздумай! — предостерег наместник. — Это, скорее всего, просто изображение...ну, очень хорошее изображение...но все равно ему ничего не грозит. Мы — иное дело. Я не знаю, как отреагирует Страж на стрельбу по его друзьям — и не хочу узнавать! За расстрел детей он тебя пощадил... думаю, в память о прошлом. Но больше дикостей он тебе не позволит. Я бы точно не позволил.

Эстер убрала с плеча наместника голову и закаменела. Наместник невесело усмехнулся

— Ты ведь начала стрелять из ревности, так? Как же, какая-то сопливая девчонка взяла гипнозом настоящих бойцов, Заре Побережий такого никогда не достичь! Женские слабости есть даже у таких необыкновенных девушек, как ты, я понимаю это... и прощаю.

— Если это комплимент, то очень сомнительный, — выдавила из себя Эстер.

— Это не комплимент, это гораздо большее, — серьезно сказал наместник.

— Да? А Анни-ко?

— Ну... мы вместе жили, — признал мужчина. — Но оказалось, что я ее и не знал. Я ее сейчас боюсь, если честно. Сверхъестественные умения откуда-то, еще этот меч Стражей... это не для меня. Я человек простой, мне нужна понятная женская красота, а не... даже и не знаю, что это.

После долгого томительного молчания наместник почувствовал, как голова Эстер снова опустилась на его плечо.

Серокожий гигант исчез, вместо него возникло странное создание, похожее на огромную стальную улитку, затем и оно исчезло. Около Стража всю ночь менялись, струились и мерцали призрачные фигуры. Уцелевшие бойцы махнули на все рукой и спали беспробудным сном, Анни-ко где-то затерялась в ближних скалах, а Заря Побережий и наместник больше не замечали ничего вокруг.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=

Звонкое, чистое утро наконец пришло в горы, и ночные наваждения отступили.

— Ну ладно! — вдруг ясным голосом произнес Страж, словно подвел итог каким-то долгим размышлениям.

Непонятная угроза слышалась в его "ну, ладно!", да некому было это прочувствовать. Отряда грозных птиц больше не существовало. Немногие оставшиеся в живых спали, не выставив охранения. Только наместник и Заря Побережий бодрствовали — но в стороне от лагеря. И занимались они чисто личными делами.

Наместник поднял голову на шум. Страж уходил из лагеря.

— Убегаешь? — сказал ему в спину наместник. — Ну, спасибо за сказки о Болдуине. Они нас здорово поддержали в трудный момент. Это и была твоя обещанная помощь?

— Сколько можно валить все беды на отца? — с непонятной горечью ответил Страж. — Выросли уже, самим пора разбираться! Он-то свое давно отвоевал — и оплатил каждую минуту вашего покоя кровью своей и своих детей. Но — вы все же получили помощь. Разве что не заметили ее...

Страж вышел из лагеря, и ни одна проклятая мина не запротестовала. Хромающей походкой, устало сутулясь, он отправился вниз по ущелью. Туда, откуда они с таким трудом вернулись.

Наместник недоуменно глянул на Эстер. Девушка задумчиво следила за уходящим. Наконец она приняла какое-то решение и легко поднялась, словно и не на камнях спала. Затрепетали, оживая, системы "призрака".

— Проводим?

А вот это было по-настоящему опасно. Энергию могли отрезать в любой момент, и тогда... Но когда это "дракон" уступал в храбрости женщине?

Горный ветер подхватил двух прозрачных птиц и забросил в бездонное сияние небес.

Они укрылись на скале. Наместник опустил забрало ясновидения и разглядывал фигурку, целеустремленно шагавшую вниз по ущелью. Только один раз Страж остановился, и то ненадолго. Постоял на том месте, где они приняли последний бой с малолетними черными, словно что-то разглядывая на камне — и отправился дальше.

— Подберемся ближе?

Они подобрались ближе. Страж стоял в изломе ущелья, и перед его лицом плыли легкие облака. Он что-то говорил, и наместник торопливо включил акустический прицел.

— Вот я перед тобой стою, — сказал Страж и надолго замолчал.

— Молится? — предположил наместник, но Эстер отрицательно покачала головой.

Заря Побережий явно что-то понимала в происходящем, но не спешила поделиться знаниями, а только впала в странное волнение.

— Я — непутевый сын, — признался вдруг Страж. — Не завел семью, не скопил на старость. И не сделал ничего для тебя. Странная у меня дорога получилась. Ну, может, так и неправильно жить — а по-другому не получается. Как я могу отказаться от себя?

Мир внезапно изменился. Ожил давно умерший переговорник, дрогнул "призрак", получив щедрую порцию энергии... Приближалась Сила. Это заметил и Страж.

— Идете? — угрюмо сказал он. — Нигде нет от вас покоя! Терра-мадре... Не можете вынести, когда кто-то свободен? Что ж... это мой мир. Я здесь еще стою. Идите, кто бы вы там ни были. Есть и у меня Сила... Отец! Для себя прошу, не для кого-то! Дай мне сил!

Замерший наместник недоверчиво наблюдал, как воин качнулся — и начал преображаться. Это было что-то новое! Синими сполохами высвечивались внутренние молнии проверочных систем, выдвигались и вновь прятались наплечные турели с хищными рыльцами пульсаров, вибрировали и звенели защитные поля, происходило еще что-то, чего наместник не понимал, но ощущал как темную угрозу.

— Ну, ладно! — угрожающе бормотал воин, включая все новые и новые системы уничтожения.

И наместнику, и Эстер стало ясно, что до сих пор Страж использовал лишь малую часть своей действительной мощи.

— Ах ты, гниль морская! — пробормотал наместник. — Экономил силу, когда гибли мои "драконы"?!

— Уймись! — отрезала Эстер. — Его сила — на один раз! Он же сжигает себя! Десять минут, понимаешь? Год ир зёгэн, если до тебя когда-нибудь дойдет, что это такое!

Лучевой удар разнес камень, на котором стоял — только что стоял — воин. Враги пришли. Что-то рявкнуло в ответ, внизу вспыхнуло, и обрушилась скала. Началось! Страж, вопреки здравому смыслу, не стал прятаться, менять позиции, как следовало бы одиночке. Целенаправленно он зашагал вниз, принимая удары на дрожащую ткань защитных полей и злобно огрызаясь на выпады невидимого врага. В его мерном стремлении вперед было что-то жуткое. Словно сама смерть шла. Иногда его сбивало ударом, но черная фигура неумолимо поднималась и продолжала идти. Наместник вдруг понял, что Страж идет в рукопашную. Чтоб вцепиться в горло. Поняла это и Эстер.

— Они же его задавят, — пробормотала она. — Затопчут массой.

Видимо, Страж отбивался эффективно, потому что снайперов с противной стороны поубавилось. А может, они тоже поняли, к чему стремится Страж, и не возражали? Серебристые фигуры в бронекостюмах, в сферических шлемах с опущенными забралами ясновидения стали выходить в ущелье — и было их очень, очень много!

— Материнская планета! — севшим голосом сказал наместник. — Правительственная гвардия, верные псы империи! Значит, все же они. Не дает им покоя наша свобода!

— Ну что, наместник, — отрешенно сказала вдруг девушка. — Пришло время выбора? А ведь гераклиты своих в беде не бросают! К плечу плечо, в жизни и смерти!

Старинные боевые браслеты скользнули на запястья. Страж, наверно, порадовался бы в этот миг, что его труды не пропали даром — только он был занят, а рядом стоял наместник.

— Куда?! — прошипел он. — Ты представляешь, на кого рвешься со своими железками? Это — Сила!

Девушка отчаянно глянула на уходящего Стража. Наместник крепко держал ее за руки. Не для того он ее нашел, чтоб вот так глупо потерять!

— Прости, любимый! — шепнула она и ударила его ногой в ухо.

Мгновение спустя она уже спешила вслед Стражу.

— В жизни и смерти! — бормотала она. — Гераклиты, к плечу плечо!..

В лагере тоненькая, напряженная Анни-ко стояла перед немногими бойцами и страстно говорила:

— Как вы могли отпустить Стража? Его одного задавят!

— Разве не видишь — люди за пределом сил? — устало оправдывался бывший офицер-каратель. — Мы спали все, даже охранения не выставляли!

— Властью, данной мне, здесь и сейчас приказываю: принять бой! — твердо сказала Анни-ко. — За наши горы и море, за джунгли и эфемер. За нашу свободу.

— Мы погибнем и ничего не добьемся, — возражал офицер. — Посмотри, сколько нас осталось! Бойцы измотаны. Разведку не проводили, и никто не знает, что там, внизу. И резервы не вызваны. И охотники ушли. И боезапас кончается. И, кстати, "призраками" пользоваться опасно, и... и как там говорят эти дурачки-гераклиты?

— В жизни и смерти — к плечу плечо, — буркнул ближайший гераклит.

— Ну, вот ты все и сказал, — тоскливо заключил бывший офицер. — Хотя ... умирать не хочется, самоубийцы у нас еще в первый день отсеялись... В общем, ребята, к бою.

Стая смертоносных птиц беззвучно понеслась вниз по ущелью — и было их очень мало.

Высоко в горах девочка-подросток отводила остатки отряда горных охотников после ночного боя. После гибели вождя и его жены именно ей предстояло защищать сердце горной страны, вцепившись в скалы намертво. Если погибнут бойцы — спасти народ, увести в подземные убежища. Если погибнет народ — спасти детей, спрятав их в многомиллионных толпах жителей эфемера. Если не останется никого — спасти память о людях, вкусивших свободы... Она колебалась лишь мгновение — ровно столько, сколько нужно, чтобы выбрать и назвать преемницу. Затем отчаянная прозрачная птица упала в бездну неба и стремительно понеслась вниз...

— Проклятые браслеты! — шипел наместник, потирая ухо.

Он уже никак не мог перехватить Эстер, но зачем-то шел следом. А вот это было уже по-настоящему опасно. Он и сам не понимал, какая сила вывела его из-за спасительных камней на открытое место, под прицелы гвардейцев. Он осознавал, что ему хватит одного выстрела — но почему-то шел. Задержался он только возле одинокого камня посреди ущелья — там, где они недавно приняли бой с малолетними черными. Чья-то твердая рука лучевым пистолетом выжгла в камне несколько черных строк. Он узнал почерк Анни-ко. Так вот, значит, куда она уходила ночью? Лихорадочно он вчитался в странные, без модуляционных значков, письмена — полуграмотная бродяжка, она всегда так и писала, заявляя, что порывы души значками не выразить.

Я видела — ты был бы мой!

Как я б тебя любила!

Но рвался скоротечный бой,

Ты заслонил меня собой —

А я тебя убила.

Наместник совершенно неожиданно ожесточился. Казалось бы, что ему до чувств этой странной, мрачноватой девочки? Он даже допускал, что она могла увлечься кем-нибудь достойным, Стражем, например, все же тайна женщин необъяснимо притягивает... Но вот так: одна мгновенная встреча, взгляд — и неистовый пожар чувств? И к кому? К какому-то подростку? К смазливой физиономии? Желание кого-нибудь задавить голыми руками стало непреодолимым.

— Значит, так? — многообещающе сказал наместник — и зашагал вслед за Эстер.

Он не видел, как стая призрачных птиц упала с неба, как Анни-ко и какая-то незнакомая девчонка из охотниц лихорадочно развернули огневую систему, как набежали, готовя оружие для ближнего боя, последние бойцы последнего отряда — потому что бой взорвался и поглотил всех. На месте Стража черный тигр бешено ревел, дорвавшись до крови. Ни Эстер, ни тем более наместник не успели прорваться к нему. Они наткнулись на сплошную стену щитов. Беспомощность была до слез обидной и унизительной. Гвардейцы молча, деловито теснили их к скале. У врага хватало мощи, чтобы взять двух бойцов в плен.

Стена сияющих щитов прижала их к камням. Командир группы — виден был лишь тонкогубый рот под забралом — холодно, но вежливо произнес:

— Господин, госпожа, прекратите сопротивление. Вам предъявлено обвинение в сепаратизме. Суд будет проходить на материнской планете.

Им предлагали возможность уцелеть. Подумаешь, сепаратизм! С кем не бывает. Суд на такие грешки смотрел снисходительно. Если нанять хороших защитников и подкупить кое-кого, как это обычно и делалось... Все же они были лордами, своими — а своих не убивают.

— А остальных — в распыл, — закончил офицер.

Обездвиженный, наместник мог лишь бессильно наблюдать, как сплошная стена энергетических щитов столкнулась с редкой цепочкой набегающих бойцов. Измотанные боями, за пределом сил — что они могли противопоставить? Бешено заговорила огневая система в руках девчонки-охотницы. Это было серьезное оружие! Гвардейцы начали падать — но завизжали, наполняясь энергией, защитные поля...где-то под грудой тел скрылся Страж, и уже Анни-ко, прикусив губу, вскинула свой непростой меч...

Ближний бой скоротечен. Миг — и сквозь изломанные фигуры гвардейцев размытой тенью вырвался Страж, взревел, беснуясь, иссиня-черный тигр, захлопали тактильные гранаты, расчищая путь. Миг — захрипела Эстер, выворачиваясь из хватки щитов. Миг...

— Сейчас, — пообещал наместник — и ударил развернутым крылом "призрака", ломая стену щитов, ломая и опрокидывая тела...

Они сумели прорваться друг к другу! Они встали плечо к плечу! Теперь можно было и умирать!..

Их задавили массой. Упала Анни-ко, упала Эстер, захлебнулась в разрыве гранаты огневая система, и девчонка-охотница скорчилась на камнях. Жуткая фигура неистово металась, оберегая павших, и на груди у нее медленно разгоралось красное сияние... но набежал новый строй — Страж исчез под грудой тел...И в этот миг в мир вступила великая Сила. Гвардейцев, как нечто несущественное, просто снесло ударной волной. Ошеломленный наместник увидел гигантское кузнечикообразное существо, застывшее над телом Стража — только пронзительные желтые глаза ненавидяще оглядывали новый мир. Кто-то из гвардейцев поднял оружие — монстр даже не уделил ему внимания, а гвардейца не стало. Заревел, сгорая под ненавидящим взглядом, воздух.

— Конец, — отрешенно подумал наместник. — Этот сожжет все.

— Отец! — всхлипнула Анни-ко, пытаясь подняться.

Непонятно было, какого отца звала она, дитя приюта.

— В прах! — ревел, сгорая, сам воздух.

Силовые щиты гвардейцев таяли. Ощетинившись оружием, бойцы стремительно откатывались от чудовища — и гибли один за другим.

Начали дрожать скалы.

— Отец! — закричала Анни-ко отчаянно.

И все стихло. Перед чудовищем стоял старик, такой ветхий и древний, что ни возраст, ни нация уже не угадывались.

— Не смей губить людей, — донеслись еле слышные слова. — Ты — защитник.

Наместник едва понял его: старик говорил на старом полузабытом наречии материнской планеты, и к тому же слабо и невнятно. Да сколько же ему лет?!

— Их не за что щадить! — упрямо заявило чудовище. — Раса самовлюбленных идиотов! Ограничили рождаемость, детей бросают в приютах, чтоб те не мешали танцевать да орать песни! Такие недостойны жизни!

— Они люди, — заметил старец очевидное.

— Да?! Они допустили гибель Стража!

Страж защищал этот мир. Умерь гнев, защитник Асторы. Иначе Страж встанет — и будешь отвечать перед ним...за все совершенное в гневе.

Чудное существо явно стушевалось. Что-то имелось на его совести не очень благовидное, за что отвечать перед Стражем не хотелось.

— Он умирает, — проворчало существо, все же согласно опуская голову.

Последующее тут же показало, насколько он ошибался. Кто-то из гвардейцев посчитал бой незаконченным. Было, видимо, у них в резерве что-то очень серьезное. Удар слепящего огня отбросил защитника Асторы к скале. В ответ грохнуло так, что заложило уши, а среди гвардейцев расцвел букет сиреневых молний. Серьезное оружие сгорело, не успев по-настоящему показать себя — вместе с оператором. Страж, покачиваясь, поднялся на ноги, и на его груди медленно угасло малиновое сияние. В этом бою он отдал все.

Чудовище поднялось и многообещающе уставилось на гвардейцев. Но его опередил старик. Обернувшись к гвардейцам, он еле слышно предупредил:

— Бойтесь гнева детей Болдуина!

Его услышали и поняли. Более того — ему безоговорочно поверили. Может, на материнской планете не забыли древних легенд. Может, впечатлила ярость монстра.

— Позвольте нам уйти, — сказал командир гвардейцев. — С легендами мы воевать не уполномочены. Моей компетентности здесь недостаточно. Я обязан доложить о случившемся — чтоб был материал для принятия правильного решения.

Сильно поредевшая цепочка гвардейцев ушла в зеркальные блики нуль-перехода. Отступавший последним командир обернулся и отдал честь. Закончился последний бой.

-=-===-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Чудо, но Эстер осталась живой. Анни-ко, естественно, тоже. В последнее время эту девочку, похоже, пули не брали. Она даже поднялась самостоятельно — и помогла встать охотнице. Монстр на перипетии боя просто не обратил внимания, скорее всего, считал себя неуничтожимым. Как и старик, об которого смерть обломала свою косу. Может, был еще жив и Страж — но с ним никогда не получалось полной ясности. То, что он лежал, уставившись застывшим взглядом в фиолетовые небеса, ничего не значило. Жизнь показала, что он из такого состояния вполне мог подняться в бой против всего мира.

Пять человек остались живы из нескольких сотен. Наместник мучительно скривился. Перед глазами, как наяву, шли и шли веселые "драконы", дети его, его ученики, любимцы неба; церемонно опускались на колено наивно-серьезные юные гераклиты; молчаливые охотники вскидывали вверх оружие... Хотелось выть и рычать. Страшен и неоплатен оказался долг перед павшими. Они отвоевали свободу — и как теперь распорядиться ею, чтоб голоса погибших не взывали к нему с укором? А ведь есть еще и живые...Узкая ладонь тепло опустилась на его руку:

— Я скорблю вместе с тобой, наместник.

Именно так — наместник. Одной фразой Эстер вернула ему обещание уступить власть после победы. Она признала его главенство. Ну, а раз он по-прежнему наместник, то никто не выполнит за него его труды. Мужчина тяжело встал.

Серокожий гигант в камуфляже бережно поддерживал Стража, помогая тому сесть. Так! Чудеса, значит? Неестественные превращения, значит? А, все равно.

— Отец, у него кончились силы! — хмуро сообщил серокожий гигант.

Страж медленно поднимался. Взгляд его скользил по окружающим, но что он видел?

— Упрямый...! — буркнул Санго Риот. — У них говорят — биться до последней капли крови. Как-то я это не понимаю... Отец, я отправлю его домой? Если ему суждено умереть — пусть это случится на родной земле. Мне кажется, он все же любил свою родину, хотя это я понимаю еще меньше...

Перед Стражем клубился багровый туман. Мужчина сделал шаг, выпрямился, поднял голову — и пошел. И больше беды этого мира не касались его; он видел, но не замечал, как Санго Риот вскинул оружие в прощальном салюте, как Заря Побережий сняла боевые браслеты и прижалась к наместнику; как Анни-ко трясет девчонку-охотницу за плечи и гневно кричит:

— Не смей уходить!

Он даже не видел, как девчонка смотрит вслед ему, а в глазах ее светится смертная тоска — дочери охотничьих племен верны своим избранным в жизни и смерти... Багровый туман поглотил его, и открылся бесконечный путь, полный тайн — но его ждала земля родины, бестолковый, несчастный, слепой мир...

Санго Риот опустил оружие, поколебался — и опустился сам.

— Хорошо Болдуину! — пожаловался он. — Он старый, легкий, его между мирами ветром носит. А я Стража отправил — и ноги подкашиваются... Отдохну-ка я, пожалуй, а то сил нет себе путь открыть... Так что пользуйтесь моментом, задавайте вопросы! Может, больше не встретимся!

— А... а где Болдуин? — опомнилась Эстер.

Старик исчез, не привлекая внимания. Гигант ухмыльнулся и промолчал. Эстер смутилась — действительно, глупый вопрос. Болдуин — сказка, это знает любой ребенок.

— Если вы защитник Асторы, — хмуро сказал наместник, — хотя Астора, вроде бы, сон... в общем, я не смогу защитить мир от притязаний материнской планеты. И никто из нас не сможет. Вот я и подумал...

— Сказки читал? — поинтересовался Санго Риот. — Там все подробно: в самый трудный час, Стражи гор, воины справедливости, дети Болдуина — ну и все такое прочее...

-Что-то не дождались мы воинов справедливости! Весь отряд полег — а какие люди были!..

Гигант нехорошо прищурил глаза.

— А здесь кто, по-твоему был? Не понимаю, зачем он с вами возился, с червями неблагодарными? Эти его дурацкие принципы, не бросать своих учеников, сражаться за справедливость... Вот бы и поглядел сейчас, кого не бросал и защищал до последней капли крови! Они даже не заметили, что рядом с ними — и фактически вместо них! — все время бился Страж гор! Уроды...

— Мы заметили, Санго, — вдруг сказала Анико. — Наместник просто слегка трусит — из-за ответственности. Это пройдет.

— А, — скривился гигант. — Знакомо... Вот еще что: обрати внимание, у кого меч Стражей. Или снова сказок не читал? Ну, а на крайний случай — есть еще дети Болдуина. А их гнев страшен! Надеюсь, на материнской планете поняли...

Санго Риот легко поднялся.

— Один личный вопрос, — колеблясь, сказал наместник. — Страж... в чем его Сила?

Санго Риот внимательно глянул на него.

-Ты не об огневых возможностях, я правильно понял? — спросил он. — Что ж, ответ прост — я не знаю! По мне, так это не сила, а дурость. Он считает, что мир можно сделать...хорошим. И плевать ему при этом на социологию, на экономику, на здравый смысл — и на всех, кто возражает. И вот ведь что странно — у него получается! Ну, пусть ему помогает Хранилище... пусть он даже киборг, эка невидаль, били и не таких... не знаю. Я вот подгоню корпус вторжений, и получится мощь — куда там до нее любому Стражу! Но все равно не смогу сделать так, чтоб какая-то кучка сопливых гераклитов и не менее сопливых карабинеров насмерть встала за свою свободу. Тем более что вам всем лично от этой свободы ничего не обломится! Вы же все и так — лорды! Всего лишь свобода... нет, не понимаю. Чем-то он заражает людей вокруг себя, болезнь, что ли, какая?

Гигант пожал плечами и шагнул в зеркальную гладь нуль-перехода.

— Что ж, — вздохнул наместник. — Нас тоже ждет наш мир.

Мужчина обернулся к девочке-охотнице:

— Эфемер всегда открыт для детей охотничьих племен.

— Нас ждут горы, — ответила за нее Анни-ко.

Эстер и наместник молча наблюдали, как две юных воительницы уходят от них по тропе в ущелье.

— Между прочим! — вдруг бросила им в спину Эстер. — От одной из вас зависело, на какую родину вернуться Стражу! Потому что для мужчины главнее всего то место, где его любят и ждут! Одна из вас забыла сказать ему главные слова — уж поверьте мне, как арту!

Девочки остановились и застыли. Но уже ничего, совсем ничего нельзя было изменить! Потому что жизнь продолжалась, и начиналась новая история...

...Поезд горел. В дыму работали какие-то люди в защитных костюмах, слышались команды, доносился рев двигателя... петля времени? Возврат в ту же точку? Или все, что произошло, не происходило никогда, а пронеслось в бреду?

По телу разливалась боль в отбитых мышцах. Здоровенный мордастый боец легко перевернул меня на носилки. От него по-родному несло перегаром.

— Какой сейчас год? — выдавил я.

— А ты как считаешь? — заинтересовался боец.

Я ответил, имея в виду тот далекий день, когда взрыв выкинул меня из вагона.

— Промахнулся на десяток лет! — хохотнул боец. — Мозги отбило? Это бывает! Значит, всем направо, а тебе — налево. В дурку, брат!

Я кивнул и спокойно закрыл глаза. Значит, этот жизненный этап пройден. И начинается новый.

Опьяненные свободой

Пенсионер, застывший в газетном киоске, был болезненно костляв — и с орденскими планками. Он с грустью констатировал, что в стране ничего не изменилось — герой и защитник родины зарабатывал на еду.

— Чего смотришь? — неприязненно осведомился старик.

— Знакомого увидел, — честно сказал он. — Вон портрет на всю страницу. Большим человеком стал.

— Забудь, и не спорь, уж я знаю! К такому не подойдешь! Или не узнает, или охрана не пустит.

У старика были свои счеты со знакомыми юности. И еще он был не прочь поговорить. В старости одиночество болезненно. И он решился на просьбу:

— Дадите прочитать?

— Денег нет на газету, что ли? — проворчал старик. — А на водку, поди, есть? Чтоб немятой вернул!

Восторженная корреспондентка неумело расписывала, как в глухой тайге под руководством большого человека, депутата и политика Гробова Н.А. построили экспериментальный город будущего, прообраз внеземных сооружений, как живут в этом городе вместе с рабочими рудника уникальные специалисты, энтузиасты своего дела, люди, увлеченные идеей; как близок к завершению не имеющий аналогов в западном мире эксперимент по созданию Единого Коллектива Города, единицы гуманистического общества далекого послезавтра.

— Интересно живут, — пробормотал он задумчиво.

— Богато они живут! — отозвался старик. — Знаю я, какой там рудник рядом. Попал по молодости — но вот жив остался. Меня радиация не берет.

— Атомная пехота? — предположил он.

— У психиатра давно не отмечался? — спросил ветеран и забрал газету.

— Считаете, надо? Я сбежал от них.

Он действительно сбежал, не стал дожидаться госпитализации. С детства осталось в памяти, что психушка хуже тюрьмы — потому что в тюрьме срок кончается, в психушке нет. Да и чем ему могли там помочь? На родине киборгов не лечат. Чем руководствовался Санго Риот, отправляя его на родину? Нечеловеческой логикой, вот чем.

— Если сбежал, то найдут, — донесся до него голос старика.

Он еще раз глянул на газету, кивнул киоскеру и отошел. Найдут, конечно. Если стоять на месте. Но он стоять на месте не собирался.

Гробов Николай Александрович. А в юности — попросту Колька Могила. Талантливый студент, одаренный боксер, потом спивающийся аспирант... а ныне, получается, большой человек. К нему действительно лучше не подходить. Потому что не пройти. Пояс зёгэна потух, энергии нет, и спит иссиня-черный тигр. А без качеств киборга не найти на родине большого человека, и сквозь охрану не пройти тем более.

Зато можно попробовать добраться до экспериментального города. Прообраз внеземных сооружений вполне мог послужить местом проживания бывшему киборгу, ныне психически нездоровому человеку средних лет без документов. Даже идентификационной карточки нет. Ну, это знакомо, не привыкать. Жил раньше без документов, и ничего.

Он развернулся и пошел искать вокзал — неприметный человек в потасканной черной одежде. Начался новый этап жизни.

-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Поезд качался, стучал и скрипел, в окно дуло, и чем восточнее, тем пронзительней. Вдоль полотна дороги тянулись хмурые ельники, под деревьями лежал снег. Начало мая.

Он неотрывно смотрел в окно. Нелюбимая родина, серый и нищий край. Богатая Сибирь — это для очень немногих. А для остальных — пустой лес, тощие земли и постоянный, выматывающий холод.

За спиной шумели демобилизованные. Они желали поделиться своей радостью со всеми, особенно с юными девицами. Девиц не наблюдалось, и солдаты бродили раздраженные. И их было достаточно много для того, чтоб начать делиться радостью силой. Но пока что молодцы лихо орали в отдалении:

— Под столом сидит пьяный ефрейтор,

Водку пьет и тихонько поет:

— Отслужил, слава тебе господи,

Отслужил, слава тебе господи!..

Потом к нему заглянули, проверили, не нужно ли здесь с кем поделиться радостью. Соседка, грубая неприветливая тетка, так глянула, что солдатиков разом вымело. Но они не огорчились, нашли приключение где-то рядом, заговорили возбужденно и громко. Он прислушался и поморщился. Куда деться от мира людей, если он — везде? И не оставляет в покое, гнет и гнет под себя. И что делать? Поддаться и присоединиться? Или согнуть мир? Так второе невозможно по техническим причинам.

Он вздохнул и встал. Именно с таких размышлений и начинается рабство.

Солдатики нежно объясняли что-то девочке у окна, видимо, расписывали превратности службы. Она отстранялась как могла, но отстраняться было некуда. Парню, что сидел напротив нее, объясняли тоже, поводя кулаками возле лица. Кулаки внушали уважение.

— Не трогайте гражданских, — посоветовал он хмуро. — Спать идите. Или с милицией познакомитесь.

Солдаты перенесли внимание на него — и ничего особенного не обнаружили. Так, просто дядька. Черный тигр дремал, восстанавливаясь от ран, и в боевом скафандре не было энергии.

— Мы и есть милиция! — сообщил солдатик и встал. — Бывший командир отделения оперативной группы войск "Барс", будущий командир отделения батальона сил специального назначения МВД, титр бронепехота, сержант Настащук! Ну и кого ты посылаешь, архар?

Сержант производил впечатление. Здоровый, крепко сбитый. И очевидно хорошо тренированный.

— Не позорь честь, разгони своих придурков по лавкам. Милиция призвана защищать.

Солдаты аккуратно вывели его из купе. Потом тот, кто расположился сзади-сбоку, решил похвастаться боевыми умениями, пока друзья придерживают строптивца под локотки. И раненый тигр проснулся...

— Я не просила вмешиваться! — заявила потом девушка, поправляя рубашку. — Я их всех держала под контролем.

Она была маленькая, светлая, и нос задорно вздернут. И надо же, что-то там контролировала. Видимо, каратэ занималась.

Ее парень задумчиво тер скулу — успел получить от защитничков.

Заглянул кто-то из солдатиков, пошарил свинцовым взглядом и ткнул в парня — выйди, мол, на беседу. Строптивого дядьку солдатик как бы не заметил, но остальных считал своей законной добычей. Почему нет, когда столько друзей за спиной?

— Я сказал спать! — рявкнул он.

Потом понял, что слов недостаточно, и ненадолго вышел. И в вагоне воцарилась долгожданная тишина.

— Вы их там поубивали, что ли? — пробормотал парень.

— Сами успокоились, — неохотно пояснил он. — Они же понимали, что делают не то. И достаточно было возмутиться Силе, чтоб у них проснулась совесть. Это... просто.

— Успокоить вагон дембелей — просто? — не поверила девушка.

— Просто, — пробормотал он и прикрыл глаза. — Вообще это работа офицера — выйти и приказать. Звание — тоже Сила. Но офицер не возмутился почему-то. Наверно, сам такой же. Я на всякий случай посижу здесь, ладно?..

И он провалился в забытье — тигр в короткой схватке отдал все, что накопил за время исцеления. А машина и вовсе не включилась: как включиться, если нет энергии?

Ему снилась Астора, Большой Фестиваль в долине Фонтанов. По черно-зеленому небу двигались подсвеченные облака, слабо сияли соты Домов, покачивались листья розовых пальм — и качалась диковинная разноцветная толпа. Он бродил бесцельно, пока на камне в кустах Белого Огня не увидел невзрачную, совсем земную девчонку — долговязую, неловкую и подавленную. Совсем земную — только за спиной у нее дрожали радужные крылья. Она страшно удивилась, увидев его — как будто разглядела его необычность. А уж как удивился он! До сих пор считал — и обоснованно — что крылатых людей не бывает. И центр тяжести не там, и мускулатура не позволяет, и... и вот они крылья. Ему стоило огромных трудов говорить с ней. Ее язык был даже хуже бытового. Так что в основном они бесились, гонялись друг за дружкой по кустам. Крылатую девчонку оказалось непросто поймать.

— Ты школьница? — осторожно спросил он.

— Ты школьник! — рассмеялась она. — Я работаю!

И произнесла незнакомое слово. Он, естественно, не понял, и тогда, подбирая слова из школьного диалекта, девочка пояснила:

— Учу. Объясняю. Исследую. Учитель, вот как.

Вот такая оказалась девчонка. Иаллованна, принцесса правящего Дома планеты Крылатых Властителей. Он тогда и не знал, что странный свет в летящих волосах девчонки — знак королевской власти. В следующий раз они встретились только на Арктуре — в горький час гибели ее Дома...

Он проснулся — девушка смотрела на него с непонятным вниманием.

— Вы разговаривали во сне, — пробормотала она. — А вокруг такие странные тени... с крыльями... и девочка.

— Зёгэн, в этом дело, — вздохнул он. — Не бойся, это просто тень моих снов.

— Кто она?

— Иаллованна. Моя очень далекая подружка. Принцесса Парящей Расы. Мы встретились на фестивале. Ночь нечаянного знакомства, трепетное прикосновение родственных душ, кусты Белого Огня и шум моря...

А утром проводница привела в вагон патруль. Патруль — это было по-настоящему плохо. У него даже идентификационной карточки не имелось.

— Дрались, весь пол кровью забрызгали, вот! — указала проводница.

Но подошел сержант Настащук с аккуратным фингалом, следом подтянулись недовольные бойцы.

— Ну моя это кровь, — угрюмо сказал он. — Носом пошла. Сосуды у меня в носу. Я вытру.

Патрульные поглядывали на фингал, на кровь и мялись.

— Вам не жаловались? — сказал сержант. — И не пожалуются. Все живы, остальное наше внутреннее дело, вам без надобности.

Патрульные решили, что действительно им без надобности, и ушли.

— В расчете, — хмуро сказал сержант. — И не думай, что мы тебя испугались ночью. Со спины любого можно завалить, есть опыт. Просто ты был прав, и мы это признали. Заходи, поговорим.

Он зашел, и они действительно поговорили. Ребята возвращались с гор, им было чего рассказать. Он же был из тех немногих, кто мог понять рассказанное. В обмен он им немного рассказал про свою службу.

— Голубая Вега, значит? — подивился сержант. — Дела... Инопланетянин по Сибири ездит, и всем по фигу. К чему идем, хотелось бы знать...

За разговорами чуть не пропустили станцию девушки.

— Меня зовут Ева, — торопливо сказала она перед уходом. — Вот мой адрес, не теряйтесь. Я на психолога учусь, мне такие, как вы, очень интересны.

Он только уважительно покачал головой — ну надо же, на психолога учится! И аккуратно убрал листочек с адресом в отделение скафандра, предназначенное для информационных носителей. Машина спала, и абсолютная память спала вместе с ней. Ничего, жил без машинной памяти, и дальше проживет. Хотя неудобно.

Заглянул сержант Настащук. Подхватил сумку Евы — и твердо отдал честь.

— Удачи! — пожелал он. — Может, еще встретимся, мир круглый и тесный.

Они ушли — и вагон без них сразу опустел, хотя и был полон. Что ж, одиночество — привычное для него состояние.

И он снова застыл у окна. Мелькали станции, огни, столбы и деревья. Поезд катился на восток, туда, где поднялись над тайгой белоснежные бастионы города-эксперимента. Прототип внеземных поселений далекого будущего, надо же. Вот во что преобразились их юные мечты о городе, где изничтожен мелочный быт и открыта дорога к совершенствованию человека. Как удачно пересеклись в юности фанатики студенческого КБ и актеры студенческого театра! Они шутили и спорили о будущем, которое казалось им таким светлым, а талантливый ученый Гробов Н.А. запомнил и воплотил. Невероятно. Откуда могли прийти такие гигантские средства? Кто поддержал могучим плечом начинание, не сулящее скорых выгод?

Как изменилась родина за десять лет. Не было десять лет назад в тайге белостенного города далекого послезавтра. И бронепехоты, кстати, не было тоже. Десять лет — большой срок. За десять лет можно воздвигнуть империю и обрушить ее в прах, и еще останется время засеять руины травой. Только вот не было раньше такой скорости перемен на родине, а были циклические тягучие изменения. Столетние. Не та кровь у сограждан для быстрых перемен. Может, занесло в другой мир?

Он закрыл глаза. Его мир, не его... какая разница? Везде надо жить. Обратной дороги на Астору нет. Да ее и не было, по большому счету.

И наконец по вагону разнеслось, что они прибыли в Орлиное Гнездо, что следует поспешить с высадкой. Ну, поспешить — это нетрудно. У него даже сумки не было.

-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Его все звали Дедом, и это был его Город. Именно так, с большой буквы.

Город еще спал, потому что часы показывали пять утра. Город спал, а он нет. Дежурство.

Тихо чмокнула дверь, коридор-аллея встретил прохладой, шелестом листвы и легким ветром. Стен не видно, сплошная ползучая зелень. Дай волю профессору Нецветаеву, и от коридоров останутся тропки, остальное вспашет и засадит, невзирая на камень. Городу безумно повезло на главного растениевода. Профессор — светлая голова, гений, фанатик царства растений. Но, как любой гений, очень тяжелого характера человек, и работать с ним было непросто.

Встал не только Дед. Командирский корпус уже был в деле — он в деле круглосуточно. Пробежали мимо в тренировочных костюмах здоровенные ребята, коллеги-командиры из боевых пятерок. Отдельно — пятерка Кузьмина. Это особая пятерка, их капитан Кин брал на сложные захваты, с перестрелками и поножовщиной.

Саша Кузьмин, белокурое воплощение скандинавского божества, дружелюбно помахал рукой. Дед уважительно кивнул в ответ. Саша Кузьмин — настоящий командир, могучий, невозмутимый и корректный, способный решить любую проблему. Не то что некий Дед.

Дед грустно усмехнулся. Да, не молод. Под морщинами лица не видать. Низкорослый, слабый, суставы разбиты за десятилетия бессмысленной работы. Да, слабеют ноги при сильных нагрузках, и теряется концентрация в критических ситуациях. Да, опасается наглецов и не уверен в себе. И за что его взяли в командирский корпус?

Он подумал и решил, что, наверно, за то, что если его убрать из Города, он умрет от тоски в тот же день. Его Город. Его командирский корпус. Это больше, чем жизнь. Это последняя любовь.

По коридору можно было пройти прямо и попасть в башню зимнего сада. А можно было свернуть на пандус спуска и отправиться в спортзал, на тренировку своей пятерки. Он пошел прямо. Башня зимнего сада — его зона ответственности.

В этой башне — влажный режим. Вода везде, листья блестят. Сумерки. Но скоро включатся светильники, и все изменится.

Он привычно провел контрольные замеры — их было очень много, как в любом научном эксперименте. Но для профессора, естественно, мало. Ему подавай непрерывный поток информации к осмыслению. Контрольные замеры вообще-то не были командирской обязанностью, но профессор Нецветаев любил, когда кто-то еще кроме него участвовал в бескорыстном служении науке. И когда замечал рвение командиров, немного смягчался и меньше орал на бедных стажерок.

Коммерческий сектор — разумеется, огурцы. Дед поморщился. Кто-то недавно вопил о надежности автоматических систем возделывания. Вспомнить кто и натравить на виновника профессора? Профессор его загрызет. А пока автоматическая система не отлажена. Значит, исправлять вручную. Ничего, команда Деда сегодня проиграет в футбол и без него.

Конечно, замеры должны проводить лаборанты профессора. А исправлять брак в работе автоматических систем операторы зимних садов. Только их приходилось заставлять, а потом контролировать, чтоб не делали абы как. Командиры, конечно, заставляли и контролировали, но косная человеческая природа сопротивлялась изо всех сил, и Деду иногда казалось, что командирские потуги теряются в привычной лени и разгильдяйстве, как вода в песках пустыни. Потому что действенных средств вроде безработицы, голода или просто кнута у командиров не было. Орлиное Гнездо — город будущего, далекого гуманистического послезавтра, в этом проблема. Бесплатные кафе на каждом уровне, огромные зарплаты, роскошные квартиры, автоматика везде — и никаких стимулов для работы, кроме увлеченности делом. Во всем мире только подбирались к теоретическому решению вопроса, а командирам приходилось как-то справляться уже сейчас.

Дед привычно и быстро работал — и хмуро размышлял, что по сути Город не нужен никому, кроме командиров. Конечно, командирский корпус выглядел незыблемым и вечным, но Дед прожил достаточно, чтоб понимать — вечного не бывает. И особенно верно это было по отношению к человеческим сообществам. Цивилизации — и те рушились.

Потом он заспешил по пологому пандусу к башням Золотых Ворот. Там — общественный исполком, и там командирское кафе — очень забавное явление. Постоянно кипящий котел юмора, сарказма, насмешек, сочувствия... но там же можно было просто отдохнуть, посидеть в молчании или поговорить с друзьями.

Командирское кафе ничем не отличалось от прочих кафе-автоматов: те же столики-розетки, автоматы выдачи блюд, неисправная уборочная машина в углу и ноги ремонтника, торчащие из ее недр, потолок в витражах, пол в сияющих пятнах света... Но здесь собирались командиры, и сюда же подтягивались все, ими обиженные, и это делало место уникальным. Одни оры профессора Нецветаева чего стоили...

Дед нахмурился: мысль про обиженных кое о чем напомнила. В основном жители Города были учеными, его создававшими и настраивающими. То есть — заинтересованными людьми. С ними в целом командирам не так уж трудно было сработаться. Но с учеными приехали, заселились их жены, тещи, дети. Дети — вообще особая тема, чума светлого послезавтра, куча неразрешимых проблем и головная боль командирского корпуса. Но не они являлись главной бедой. Главной бедой, по мнению Деда, были жены ученых. Они тоже рвались работать, потому что зарплаты в Городе превышали все мыслимые пределы. И работали, принося свою манеру в четкие ритмы жизни Города. На Сортировочную б их всех... Последнее технически было выполнимо: все, живущие в Городе, прежней жилплощади не теряли, а прав на городскую не имели, потому что Город существовал как эксперимент. Но Гробов запретил трогать членов семей. Других-то, вроде рабочих рудника, командиры выселяли на Сортировочную со свистом...

И как раз сейчас одна такая, член семьи, сидела на работе, и не где-то, а на регистрации прибывающих, то есть представляла лицо Города. Вялая, но злобная, тупая, но упрямая, ленивая и хитрая — но в первую очередь наглая. Мадам Немоляева. А утром — поезд с Большой земли. Значит — отставить командирское кафе, взять чего-нибудь съедобного в автомате и бегом к залу регистрации. Даже не бегом, а быстрее.

Кнопки шифрозамка пискнули, люк технических коммуникаций признал своего и отвалился. Дед ужом скользнул внутрь.

Вообще-то официальными дорогами в Городе являлись лестницы и пандусы, серпантином оплетающие оба кольца Города. Удобные, красивые, но медленные пути. Командиры же ходили напрямую. В шахту коммуникаций, потом закрепиться страховкой за крюк скоростного подъемника — и фьють! Так Дед и сделал. И через пару минут вывалился из люка в зале регистрации. На замке виднелись свежие отметины. Местная шпана — то есть детишки научных работников — ковыряла эти люки постоянно. Очень им хотелось понять, как закрывается замок. И как открывается. Дед усмехнулся: ковырять можно было сколько угодно. После того как в системе коммуникаций пошалили некие детишки с парой серьезных исходов, замки заменили. И какие кнопки сейчас жать, совершенно неважно. Люк открывала система опознания "свой-чужой", скопированная с защищенных помещений лабораторий биологического оружия.

В зал регистрации пошли прибывшие. Рабочие рудника, вернувшиеся с Сортировочной — что они там делали, интересно? — ученые после отпусков, очередная группа стажеров. Все как обычно.

Щелкнула командирская связь, и голос дежурного оператора паука в ухе Деда прошелестел:

— Кто из наших на регистрации, внимание на мужчину в черном. Он как-то засек луч сканера и ушел от досмотра. Кто докажет, что это фантастика, лично пожму руку. Дежурной пятерке на выход.

Дед хмыкнул: дежурный оператор славился стальной хваткой и любил хвастаться рукопожатиями, от которых слипались пальцы. Значит, клиент замечает луч сканера. А как? Что у него за оборудование и как оно может выглядеть? И Немоляева некстати на регистрации. Хотя она всегда некстати.

Все же о Городе Дед знал — и догадывался — побольше оператора просто в силу жизненного опыта. Знал такое, что вполне допускало появление у Города сомнительных личностей с необычной аппаратурой. Да только не зря стены из ажур-бетона. Не зря окна из бронированного стекла. Не случайно пропускной пункт оснащен двумя защитными контурами и еще одним скрытым, для непредвиденных ситуаций, о котором работники пункта не в курсе. Немоляевой бы еще не было... ну да ладно. Предупреждение прошло вовремя, и скоро появится дежурная пятерка. А дежурная пятерка — сила, слабакам вроде Деда можно спокойно идти завтракать.

Он вошел последним — невзрачный мужчина в черном. Огляделся, встретился с Дедом взглядом — и еле заметно кивнул. Как будто поздоровался. Дед подобрался и приготовился к перехвату. Ну, здравствуй, нежеланный гость.

— =-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Поезд укатил. Он огляделся. Над хмурой тайгой в лучах солнца сияла белоснежная крепость. Стены белые, и зеркальные окна. Все наглухо закрытые и высоко над землей, как в настоящих замках. И искусственная речка в гранитных берегах между станцией и Городом. Речка узкая, но на первый взгляд глубокая. А берег со стороны крепости — высокий. Древняя защитная система? Откуда бы ей взяться в тайге? Да и зачем она экспериментальному поселению, прообразу внеземных баз?

Немногочисленные прибывшие уверенно отправились по ажурному мостику через речку-ров прямо к единственному входу в крепость, над которым явственно виделось предупреждение насчет пропускного пункта. Плохо. У него пропуска не было.

Что-то шевельнулось, блеснуло вверху, он непроизвольно зашагнул с разворотом за спины впереди идущих. И вздрогнул, когда мертвый луч следящего устройства прошелся по толпе. Вздрогнул одновременно от беспокойства и радости. Выходит, не так уж и спит машина внутри, если почувствовал сканирующий луч? Выходит, и защитники крепости не спят — и готовы к приходу таких, как он. Настолько готовы, что обзавелись сканерами, которых десять лет назад и в помине не было на родине.

Он поднял голову: на краю крыши раскинуло суставчатые лапы странное механическое существо. Монтажный кран-паук, безмозглое железо. И можно бы успокоиться, но внутри прозрачной капли-кабины сидел настороженный наблюдатель, и невидимые радиоволны уже несли сигнал тревоги. Ему даже показалось, что он понял, какой именно. Так что прятаться уже не имело смысла. Он махнул рукой наблюдателю и отправился к пропускному пункту.

В небольшом зале внутри никто не стал задерживаться. Весело гомоня, люди двинулись к лопастям пропускной системы, которой управляла толстая веселая тетенька. На пропуска она только бросала беглый взгляд, явно знала большинство прибывших в лицо.

Он печально огляделся. Ну и где взять этот пропуск? Выписать, что ли? Неприметный мужчина у стены тотчас насторожился и даже сделал шаг навстречу. Он машинально кивнул ему — привет, пограничник, сторожевой пес Асторы. Пусть не Асторы, но сторожевой пес точно.

За стойкой регистрации невзрачная болезненная женщина что-то упорно искала в бумагах.

— Мне бы пропуск выписать, — вежливо сказал он.

Женщина не подняла головы. Он вспомнил Границу, все понял, вздохнул и приготовился ждать.

— Немоляева? — раздался бесстрастный голос.

Женщина упрямо поджала губы и замерла. Высокий юноша, прилизанностью прически напомнивший манекенных красавцев из индийского кино, не стал ждать, когда она зашевелится, встал сбоку и бесцеремонно положил ладони на пульт компьютера.

— Ваш документ.

Рука, протянутая в окошко, была безупречно чиста и ухожена, не хватало только маникюра.

— Я без документов, — честно признался он.

Если юноша удивился, то это никак не отразилось.

— Назовитесь.

Он подумал. В иных мирах его все звали Землянином, и этого было достаточно там. Но здесь — нет. Он поколебался и назвал свои настоящие данные. Земля не Арктур, не могло здесь еще быть системы мгновенного распространения служебной информации. Если же он ошибся, то сейчас набегут санитары — или кто тут представляет психушки?

— Проверка выполнена, — красивым грудным голосом сообщил компьютер. — Город такого человека не запрашивал. Но он проходит по белому списку.

Вот теперь юноша точно удивился. Темные глаза индийского красавца уставились на него не мигая.

— Командир Гафаров, — представился юноша наконец. — Что привело вас к нам?

Но беседе помешали. Ротор пропускного турникета вознамерилась пройти развеселая компания. Тетенька не возражала, но командир оценил ситуацию и в несколько шагов перекрыл проход. В отличие от вахтерши он работал по-настоящему.

— Со спиртным на Сортировочную, у нас сухой закон.

— Слышь, командир, сгинь! — посоветовали ему.

Мускулы у ребят так и выпирали — и их было много. Как тут не пройти?

Командир сработал мгновенно и не задумываясь о последствиях. Лидер компании осел на пол, его сумка со спиртным ушла к юноше, а за его спиной из люка выступила девушка в такой же форме защитного цвета, светлые волосы по плечам вразлет. Из заплечной кобуры она плавным движением достала диковинное прозрачное, словно стеклянное, оружие.

— Опаньки... — правильно оценили ситуацию в компании.

— Пора разбираться с командирской шоблой, — буркнул лидер с пола. — Считайте, что напросились, понял?

— Считай, что уже на Сортировочной, — откликнулся юноша и утратил к происходящему интерес.

Турникет захлопнулся, развеселая компания отправилась вслед за тетенькой оформлять протокол и платить штраф. Лидер компании поглядел на турникет, понял, что никто его внутрь города не пропустит, и предпочел сразу уйти на станцию.

— Я хочу жить в вашем городе, командир, — сказал он.

— Вакансий нет, — рассеянно сообщил юноша, думая о чем-то своем. — Нам не нужны грузчики, дворники, сторожа и им подобные. Город автоматизирован.

— А кто нужен?

Что-то дрогнуло в манекенном лице юноши.

— Знать бы, кто нам нужен, — усмехнулся он, обращаясь скорее к девушке. — Ученые нужны — но ученым и в столице неплохо.

— По странным, необъяснимым законам, — сказал он неожиданно сам для себя, вспомнив далекое прошлое, — люди иногда начинают стремиться друг к другу, как маленькие упорные магнитики. Они находят друг друга по мельчайшим приметам среди тысяч людей. И рождается братство. Оно забирает в себя их сердца и чаяния, сливается с их жизнью, и кажется, что невозможно иначе. А потом братство взрослеет. И становится страшно от мысли, что оно может умереть. У вас так же?

Командиры, к плечу плечо, смотрели на него внимательно и настороженно.

— Может быть, Лена, он из наших, — решил юноша. — Что-то же должен значить белый список, кроме легенды. Я лидер-два боевой пятерки командирского корпуса. Кто вы?

Он озадачился. А действительно, кто он? Киборг? Так спит машина, и ранен иссиня-черный тигр, и вообще все случившееся могло быть бредом умирающего человека. Где Астора, за какими далями? И Голубая Вега вполне могла оказаться не более чем жестоким сном, и Санго Риот — воплощением кошмаров...

— Я — воин, — наконец сказал он.

Он действительно был воином. Пусть ранен тигр, но своей сути не изменить. Воин ордена динго, защитник справедливости — это навсегда.

— Нам нужны воины, — еле заметно улыбнулся командир Гафаров. — Прошу в наш Город.

Широкие коридоры-проспекты плавно изгибались вверх, по стенам вились лианы. В глаза внезапно било солнце сквозь зелень зимних садов. Свет и зелень везде. Дети на роликах. Он понял, что создатели Города явно жили на севере. У них могли и апельсиновые сады обнаружиться.

— А в следующей башне у нас апельсиновый сад, — с гордостью сообщил командир Гафаров. — Вам понравится.

— Мое сердце навсегда отдано эфемеру, командир.

Юноша кивнул, признавая за ним право на собственную любовь — но внутренне обиделся.

— Что вы можете сказать о белом списке, Иван Александрович? — поинтересовался юноша задумчиво.

Он пожал плечами: ничего он не мог сказать, и предположений не имел.

— С нашей точки зрения, белый список является перечнем почетных гостей, принцип отбора в который неизвестен, — бесстрастно сообщил юноша. — Вы не участвовали в создании Города на ранних этапах?

— Меня не было на родине последние десять лет.

Юноша подумал и тоже пожал плечами.

— Вот ваши... апартаменты, — наконец сказал командир. — Дверь открывается на ваш облик. Там есть все. Кафе-автоматы у нас бесплатные, ближайшие вы видели по пути сюда. Если возникнут вопросы — а они возникнут обязательно — это ко мне. Я командир блока. Вы почетный гость и можете пользоваться благами Города. С работой сложнее: город экспериментальный, все автоматизировано, и автоматика нового типа, старые знания не помогут. У нас и новые не очень-то помогут, если честно.

— С работой у меня проблем не будет! — заверил он.

Сложилось у него почему-то убеждение, что и в городе далекого послезавтра дети не особо кому нужны.

— И совет на прощание: поменяйте одежду. Хотя бы на чистую. Но вообще-то у нас очень тепло, и постоянные жители, как вы могли заметить, одеваются крайне легко, на грани приличий. Удачи.

И командир Гафаров ушел.

А он подумал — и пошел обратно, вниз.

Он нашел ее безошибочно. Школа, даже упрятанная во внутреннем производственном кольце, даже без привычной спортивной площадки, без клумб у входа все равно оставалась школой, как ее не опознать?

У крыльца шумели дети. Пыталась командовать молодая учительница.

Здравствуйте, дети. Я вернулся к вам. Теперь я знаю, чему вас учить. Знаю, как. Вы нужны мне, а я вам. Вместе, шаг за шагом, мы пойдем в ваше светлое будущее...

Конечно, он не сказал этих слов. Шумели, вопили, носились дети, огибая замершую на камне черную фигуру, словно это был еще один валун.

— ==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-==-=-=-==—

— Д-е-ед! Вставай! Сбегай на горшок — и на дежурство!

Дед поморщился. Никакое светлое будущее не способно защитить от хама-сопляка. Даже наоборот. Вот, система радиосвязи "Дальний прыжок", не экранируется, не ломается. Технологии далекого послезавтра — и сопляк-диспетчер, вот проблема.

Однако следовало действительно бежать. На горшок, который в светлом послезавтра такой, что лучше не рассказывать, чтоб не возбуждать в мире жгучую зависть к Городу — и далее. Душ, бассейн, тренажерный зал, снова душ и командирское кафе — и на работу. Его работа сегодня была в комнате Дураков. Командиры комнату тихо ненавидели. А кому понравится отвечать на одни и те же вопросы день за днем, чтоб слышать их снова и снова?

А все потому, что некие молодые нахалы построили светлое будущее в отдельно взятом городе. И между делом решили проблему нехватки жилья. Но решить проблемы, возникшие из-за обилия жилья, так же просто не получилось. И каждый день приходилось кому-то из командиров сидеть в комнате Дураков, выслушивать по телефону домогающихся городского жилья и отговаривать, отговаривать, поначалу даже вежливо:

— Да, Город. Да, Орлиное Гнездо. Странно, но не более, чем ваш Архангельск... нет, не требуются. Почему не выслушал? Наоборот, очень внимательно. Вы медсестра, здесь таких нет и не нужно. У нас система общей медицинской практики от института космической медицины, и специалисты оттуда же, и командирский корпус у них же проходил первичную подготовку. Нет, вы не сможете. Обычные болезни лечим сами, в остальных даже спецы из института не могут разобраться. Муж-шофер? Вот именно: нет и не нужно. Автотранспорт запрещен. Про экологию хотя бы слышали? Нет, я и в мыслях не держу смеяться над вашей очевидной необразованностью, что вы... всего хорошего.

— Да, Город. Да, неестественно. Но не более, чем ваш Вышний Волочек. Квартиры не обмениваются, это собственность Города. Пожалуйста, хоть в ЮНЕСКО. И не продаются. Нет, не слухи. Роботизация, вы правильно произнесли это слово. Что вы, я не смеюсь над вашей неграмотностью. Нет, не требуются. Шашлыки у нас делают в автоматических круглосуточных кафе. Верю охотно, что у вас вкуснее, но там — бесплатно. Нет, вы не сможете, еда у нас готовится без поваров, а с другими проблемами у нас профессора из института космического жизнеобеспечения разбираются. Может, им специалисты по шашлыкам и требуются, обратитесь, они интересно ответят, всего хорошего.

— Да, Город. Конечно, Орлиногнездск правильнее, но мы референдумом решили не ломать языки. Вот именно, все по закону. Нет, юристы нам не нужны. Пусть звучит так: нужны везде, кроме здесь. Таких нет и не нужно.... А на этот случай есть командирский корпус. Мы и следим за порядком. Мы же и судим... нет, не садим — высылаем на Сортировочную. Да, закон есть. Корпус командиров — спецподразделение космических войск. А как же, и звания, и год за три, как на войне... а спецназовскую подготовку пройдете? Что вы, я даже слова такого не знаю — "издевательство"! По телефону не видно, какой у вас излишний вес...

Дед работал быстро и привычно — а мысли текли себе, нехорошие мысли. С автоматизацией, роботизацией инфраструктуры отпала потребность в большинстве привычных профессий — то есть, получается, в людях. Строители, водители, повара и доктора, технички и многие другие больше не требовались. А те, без кого Город задыхался, неплохо чувствовали себя в университетских научных городках, поближе к столицам. Жилье есть, да некому жить. Кто бы мог подумать, что светлому будущему надо еще соответствовать?

Все же работа с глупыми упрямыми людьми утомляла необычайно, и к концу смены самые вежливые ответы у Деда начинались с "какого черта?!", и он был готов бить все, издающее звуки телефонного вызова. Так что сигнал тревоги он воспринял даже с неким воодушевлением. Тревога! Тот самый момент истины, когда вот оно, Зло, и командиры против него, к плечу плечо! Тревога!

Может, Город и выглядел странным с обычной точки зрения. Но для командиров он очень удобен и обкатан, как надежная боевая машина. Он не что иное, как огромная крепостная стена, проникнуть куда без согласия командиров возможно разве что на тяжелом танке. Но и то, что происходило в непосредственной близости от Города, находилось под пристальным командирским вниманием...

Тревога! Закрыты Золотые Ворота, служебные люки и грузовой порт. Город герметично закупорен и готов ко всему. Но на этот раз заварушка снаружи.

Дед прыжком влетел в боевую сбрую, спецсредства проверил уже на бегу. Открыл кодом люк, зацепился за подъемник — рывок! — и вылетел на крышу ногами вперед.

Дед успел первым и тут же поспешил к монтажному крану-пауку. Вниз, наружу — это только с его помощью. Дежурный оператор быстро развернул стрелу, подвел стропы — и земля рванулась навстречу.

На этот раз случилась настоящая заварушка. Десятка два свирепых ребят старательно и жестоко били друг друга. Кое-кто лежал, но их пинали все равно. Деда не испугались. Он же при виде звериной злобы, как всегда, растерялся, обозлился на себя и попер в рукопашную на всех сразу.

Он успел уложить ближайшего сдвоенной командирской дубинкой, сковал и принялся за следующего, когда подоспела подмога. Из неприметного люка воздухозаборника стремительно выкатилась вся боевая пятерка Кузьмина. Снайпер группы Лена Елисеева шагом — шагом! — поднялась на дорогу, вынула из заплечной кобуры шок-ружье и методично и быстро отстреляла бойцов. На нее обратили внимание, но дойти не смогли. Боевая пятерка — грозная сила!

Бойцов сковали. На Деда накатило запоздалое возбуждение, и затряслись руки. Он даже огляделся, не видит ли кто. Но Саша Кузьмин сосредоточенно чистил о траву протекторы, Гафаров, неестественно бледный, менял Елене ленту в шок-ружье. Меланхоличный Володя Чученов вызывал с Сортировочной по переговорнику эвакуационную машину. Александра обходила скованных, определяла на глазок, кому требовалась серьезная помощь.

Бойцы оказались с Сортировочной. Зачем-то приехали на разборки под стены Города, ближе места не нашли.

— Знаете, на кого дернулись? — хмуро поинтересовался один из них. — Вам жить теперь — до первого шага на Сортировочную. Перестреляем.

Кузьмин выслушал, надел протекторы и выдал предсказателю так, что тот упал, обливаясь кровью.

Деду стало неуютно. Ребята явно были из банды. Банд на Сортировочной хватало: там руда, драгметаллы, а значит, большие деньги. Ну а где большие деньги, там обязательно и бандиты. И они действительно могли пострелять. Командиры ездили на Сортировочную каждую неделю...

— Скованного не стоило б бить, — неловко сказал Дед. — Есть же законы.

Кузьмин развернулся всем телом, уставился маленькими заплывшими глазками — по виду тот же бандит, только еще страшнее.

— Я ему в рамках закона, — вежливо пояснил он. — Есть в их кругах такой закон. Не бойтесь. Мы их сами постреляем.

Похлопал Деда по плечу и ушел помогать своей жене ставить обезболивающее.

Дед с надеждой посмотрел ему вслед. Кузьмину хотелось верить. Кузьмин был очень умным, несмотря на зверский вид.

Коллеги с Сортировочной посчитали скованных, посчитали командиров, привычно изумились — и сунулись к Лене за ружьем. Дед подобрался, но там встал скалой Кузьмин и посоветовал навести справки о статусе командиров в местном отделении госбезопасности. А лучше — в центральном. Стражи правопорядка посмотрели на его широкое маловыразительное лицо, увяли, сгребли скованных и убыли. Отбой тревоги.

Возвращаться решили не торопясь, системой воздухозабора под кольцом и далее по зеленой зоне к башням Золотых Ворот, к сердцу командирской власти. После плотного контакта всем было приятно прогуляться, успокоить дыхание, порадоваться, что остались живы...

Все молчали. Женя Гафаров испугался за свою ненаглядную Лену — ее почти достали, беззащитную в снайперском трансе, и Гафаров закрывал ее буквально своим телом. Дед тайно ему посочувствовал: их взаимная симпатия была видна всем, кроме них самих. Сейчас у железного командира подрагивали руки, и говорить он опасался, чтоб не выдать себя дрожащим голосом. Зато Володя Чученов, едва закончился бой, мысленно унесся к делам своего завода дельтапланов, где он командирил. Дед ему желчно завидовал. Счастливый! Быть командиром у думающих, азартных, увлеченных инженеров завода — что может быть лучше? У самого Деда блок был заселен рабочими с рудника, а они хуже раковой опухоли. Но Город был велик, кем-то его приходилось заселять, чтоб обкатывать в реальном режиме системы жизнеобеспечения. Вот и заселяли кем попало.

А Кузьмин с женой по обыкновению молчали. По наблюдениям Деда, они всегда молчали. И были довольно странными супругами. Деду было бы интересно узнать, откуда они пришли в командирский корпус. Как — это было понятным. Как и все: нашел на какой-нибудь помойке капитан Кин и вытащил в Город...

Башни Золотых Ворот уже виднелись сквозь листву зеленой зоны, когда они увидели его. Мужчина в черном лежал на траве под кустом. Деду показалось, что вздрогнули и дернулись все без исключения. У любого командира вызывал инстинктивное раздражение человек, валяющийся на траве в разгар рабочего дня. Может, потому, что сами командиры работали круглосуточно.

Кузьмин вопросительно посмотрел на супругу — та еле заметно качнула головой. И они прошли мимо. Дед хорошо их понимал: в городе светлого послезавтра людей было нечем занять. В смысле — простых людей. Рабочих рудника, например. И оставалось только проходить мимо. Ну чем занять карьерного тракториста? Ему бы с пивком в зеленую зону — но пиво запрещено условиями эксперимента. Не у каждого же есть данные для игры в волейбол, например. А над дельтапланами чародействовать карьерный тракторист не станет, склад ума не тот, ему бы пивка...

Мужчина открыл глаза, и Дед невольно удивился. Так мог смотреть командир, отработавший две смены подряд. Только мужчина не был командиром, своих Дед знал всех в лицо.

А рафинированно-холодный Гафаров повернулся к незнакомцу и уважительно кивнул. Это было почти что чудом. Не-командиров Женя обычно не замечал. Так что Дед решил остановиться и разобраться в ситуации подробнее. С одной стороны, не должно быть в Городе необъяснимого. С другой — ну не тащиться же вслед за Александрой в общественный исполком. Хотя очень хотелось. Ему всегда хотелось быть рядом с Александрой. И то, что она замужем, ничего не меняло...

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-===-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

На этот раз слабость накатила внезапно. Он подумал и лег под ближайший куст, потому что находился в этот момент в зеленой зоне. Конечно, можно было на силе воли дотащиться до, как выразился командир Гафаров, апартаментов — но тигру виднее, когда отдыхать, а ему было все равно, где лежать. Скафандр зёгэна даже без энергии обеспечивал абсолютную теплоизоляцию. Главное, чтоб местным стражам порядка тоже было все равно, кто и где валяется.

Но им оказалось не все равно.

Тут же мимо прошли группой командиры. Покосились едва заметно, красавец индийского кино Гафаров отвлекся от своей светловолосой подруги и кивнул. Потом все ушли, а один остался, аккуратно присел на корточки рядом, чтоб не запачкать формы. Пограничник. Верный пес Асторы, оберегающий свое место и сытную косточку. Может, и не Асторы пес, но оберегающий свое место — наверняка.

— Не следует здесь лежать, — заметил командир.

Иван кивнул и прикрыл глаза. Он понимал, что с точки зрения командиров следовало не лежать, а работать. Его показное безделье наверняка их раздражало. Но тигру требовались солнце и свежий воздух, он ясно это чувствовал. А еще...

— У меня идентификационной карты нет, — пробормотал он.

— Документов? — неуверенно уточнил командир.

Иван кивнул. Да, именно документов. Хоть что-то не изменилось на родине за десять лет: все так же требуются документы, а не умения.

По дорожке прошли мимо школьники. Обычные, нагловатые, громкоголосые, без всяких примет города светлого послезавтра. Поделились вскользь мнением, что, мол, вот командир алкаша поймал, постояли в стороне, ожидая продолжения спектакля, не дождались и ушли.

— Ваши документы Женя запросил, — сообщил командир. — Придут ли — зависит от других служб, мы свою работу сделали. А лежать здесь не следует. Земля сырая.

— И порядок нарушаю.

— Да, — спокойно согласился командир. — Есть нормы поведения. У нас выбор небольшой: или командиры требуют выполнения всех норм, или наступит анархия. Командирский корпус не поддерживает идею самоорганизации общества. Поэтому, Иван Алексеевич, вам лучше лежать в апартаментах. Или сидеть — на скамейке.

Иван вздохнул. Сторожевой пес-пограничник вцепился и не отступит. И что делать? Подчиниться разумным требованиям? И забыть, с чего начинается рабство?

— У вас есть научные коллективы? — спросил он без надежды на понимание.

— Город — целиком научный эксперимент. У нас ученых больше, чем в ядерных военных городках...

— Загляните в хороший научный коллектив, — посоветовал Иван. — Убедитесь, что нормами поведения там пользуются... весьма странно. Играют в настольный теннис вместо работы. Кидают дротики и спорят о музыке...

— Рубятся на игрушечных мечах, — хмыкнул командир. — Это вы про инженеров завода дельтапланов?

— Это я про всех. Человек не может творить без свободы.

— Ну да, свобода. Лежать на пляже в Вудстоке и курить марихуану, а как же. Валяться в зеленой зоне с пивком в руке, не работать, бить экраны в видеозалах и гирлянды освещения по аллеям — ну да, понятно! Это, пожалуйста, не к нам, это на Сортировочную!

Черный тигр проснулся и приоткрыл глаза. Иван давно заметил, что в моменты физической слабости и упадка духа зверь внутри него пытался стать хозяином. Всегда пытался. Попытался и на этот раз. А командир сидел рядом, не подозревая об опасности, и эмоционально излагал свое отношение к свободе масс.

— Как насчет себя? — осведомился Иван.

— Я командир, — сказал мужчина — и замолчал.

Иван с удивлением понял, что попал куда надо. И командиру, и себе попал, кстати. Самому тоже следовало вести себя более честно. Но тигр проснулся и помешал — он всегда мешал в моменты слабости.

— Я болею, — сказал Иван то, что следовало бы сообщить сразу. — Мне на солнце надо лежать.

А командир-то оказался не из молодых. Странно. С закрытыми глазами он воспринимался как юноша. На морщинистом лице смущение выглядело необычно.

— Проводить к медикам? — предложил он, сразу поверив. — У нас хорошие специалисты, из института космической медицины.

Иван непроизвольно содрогнулся. Командир понимающе хмыкнул — видимо, относился к медикам точно так же. Особенно к стоматологам. И наконец установилось взаимопонимание — как когда-то с Санго Риотом.

Слабость прошла так же внезапно, как и накатила. Они гуляли по аллеям зеленой зоны и разговаривали. Он оказался забавным мужичком, этот Дед. Иван с удивлением понял, что Дед похож на него, и не только внешне. Он сам мог бы стать таким же — если б не Астора.

Дед рассказал ему, чем занимаются командиры — про проблемы командирского корпуса он вообще мог говорить бесконечно. Иван слушал и грустно улыбался — командиры до щемящей боли в сердце напоминали его самого в юности. И вопросы ставили те же — только были увлечены не детьми и не театром, как по молодости, а Городом. Его инфраструктурой, его технической жизнью. И это им не давало понять кое-что важное в людях. Особенно в детях. Он и сам бы до конца не понял, если б не Астора.

— А местная шпана — извините, дети научных работников! — вообще чума и головная боль! — сердито заявил Дед.

— Да, — кивнул Иван. — Я ими занимаюсь.

Так уж выходило во всех мирах, что дети никому не были нужны, даже в городе светлого послезавтра. В нем особенно.

— Без документов в школу работать не возьмут, — предупредил Дед. — Без документов вообще никуда не возьмут.

Иван пожал плечами. Жил раньше без документов, и ничего. Проживет и здесь — тем более что кафе бесплатные. А дети — вон они, зачем идти в школу? Это он и попытался объяснить Деду, но тот, похоже, не понял.

— Иван Алексеевич, что такое белый список? — спросил Дед под конец встречи.

— А как считают командиры?

Дед усмехнулся и ответил явно переделанной цитатой:

— Солнце, небо и белый список здесь издревле были.

Иван не знал, так честно и сказал Деду, как прежде Гафарову. Он достаточно хорошо помнил Кольку Могилу по юности, чтоб понимать: никакого списка соавторов Города тот создавать не стал бы. Ни при каких обстоятельствах.

— А кто у вас решает главные вопросы? — на всякий случай поинтересовался Иван. — Гробов? А когда его нет в Городе?

— Капитан Кин, — тут же ответил Дед. — Но его сейчас нет с нами. И еще кто-то — я не знаю кто. В Городе много тайн.

Это Иван уже и сам заметил. Машина внутри него начала оживать. Это значило, что в Городе есть структуры, родственные машине-матке Желтых планет, или хотя бы эфемеру Голубой Веги. Есть структуры, которых не было десять лет назад — и не должно быть еще сотни лет, если верить школьному курсу физики.

-=-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-===-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Дежурство кончилось. Значит, остался только волейбол. Кто-то должен был следить за порядком в спортзале, создавать атмосферу, вдохновлять слабых и мотивировать сильных, являться центром, связующим звеном и заводилой. О волейболе Гафарову даже думать не хотелось — намотался за дежурство, от злых взглядов больно спине.

— Керек, — пробормотал он тихонько сам себе. — Что значит — надо.

А по мнению Гробова, командирам надо было еще следить за дисциплиной отдыха — кто бы еще объяснил, что это такое? — дежурить на производствах, контролировать жилые блоки, патрулировать зеленую зону... Задавил Гробов командиров своим контролем. Насел с идеей Единого Коллектива Города — не продохнуть. Командиры изнывали под нагрузками, на горожан глядели с плохо скрываемой усталостью, друг на друга с жалостью. Один Володя Чученов благодушествовал: ему было хорошо на заводе дельтапланов, в среде одержимых буйных интеллектуалов. Инженеры завода — то же, что командиры, разве что боевой подготовки не хватает. Да и то — ходили слухи про занятия боевыми искусствами прямо на рабочих местах...

А вот Гафарову приходилось тяжко. Полегче, чем Деду с его блоком рудничных рабочих, но все же... командированные, студенты-практиканты и прочий сброд — явно не инженеры завода дельтапланов! И уж тем более не командиры. Идею Единого Коллектива Города им не вбить — просто по причине их временности. Им бы с пивком в зеленую зону, или на Сортировочную на то же пивко, или в холл к видеоканалам.

Загудела связь. Гробов. Гафаров ему еще утром отправил запрос на разговор.

— Что у тебя? — брюзгливо осведомился Гробов.

— Гость по белому списку, — бесстрастно доложил Гафаров. — В списке под первым номером.

Гафаров надеялся, что получит наконец разъяснения по загадочному белому списку, но всесильный диктатор Города молчал. Вообще-то для элитных гостей существовала в заповеднике специальная база отдыха, с охотой, рыбалкой и нужным уровнем сервиса. В Город же элитных гостей старались не пускать. А тут — полный допуск к помещениям, и защищенным в том числе.

— Будут специальные указания? — осторожно спросил Гафаров.

— Ну-ну, — непонятно пробормотал Гробов.

И опять надолго замолчал. Видимо, оперировал какими-то высшими соображениями. Потом спросил, будут ли проводиться по блоку ночные работы. Работы, естественно, должны были проводиться — они каждую ночь проводились.

— Примешь участие! — распорядился Гробов. — Ночные смены волынят, накрутишь им хвоста.

— У ремонтников есть начальство, — рискнул напомнить Гафаров. — Пусть и они поработают. А то командиры везде как подгонялы.

— Детский лепет! — отрезал Гробов. — Не будь подгонялой! Мы строим Е.К.Г. Вот иди в ночную смену и строй. Вдохновляй на ответственный и самоотверженный труд, начальство это за тебя не сделает, и никто не сделает. Ясно?

Гафарову сразу стало ясно, что именно в ночную смену правильней всего заниматься созданием Единого Коллектива, и Гробов удовлетворенно отключился.

Ремонтники его появлению не обрадовались, бросили карты и побрели за инструментом. Гафаров неохотно признал, что Гробов, может, и прав. Постоянное вмешательство командиров в рабочие дела начало давать результаты. Слабые, не совсем те, какие хотелось бы, но все же. Поначалу-то бывало всякое, и открытое противостояние тоже. Но убрали пару недовольных на Сортировочную, и кое-что изменилось.

В этот раз Гафаров решил последовать совету руководителя Города и не быть подгонялой. Зато взял с собой старый график хронометража работ и устроился в первой контрольной точке. Оставалось самое трудное — не заснуть...

Он появился, когда рабочие переходили через жилой сектор в коммуникационный коридор. Открылась дверь, из нее выскользнула темная фигура — и рабочий в серебристом комбинезоне улетел к стене, сверкая катафотами. Потом следующий. И все это молча. Гафаров не успел ничего сообразить — шагнул вперед, подсел и поймал агрессора в короткий захват. Попался, голубчик. Из короткого захвата вырваться невозможно. Но оказалось, что все возможно. "Голубчик" мгновенно провернулся, и Гафаров понял, что сейчас получит по глазам. Быстро наклонил голову, понимая, что не успевает — и почувствовал, как расслабилось и осело напружиненное тело в его руках. Нападающий или потерял сознание — или, наоборот, обрел...

— Держи его! — заорали от стены.

Наконец-то среагировали. Не командиры. Гафаров снял захват и посмотрел, кого это удалось поймать. Ого.

Подбежали ремонтники, кто-то прицелился пнуть сидящего под ребра. Естественно, попал в поставленный Гафаровым блок и запрыгал на одной ноге, шипя от боли. Остальные на всякий случай отступили.

— Иван Алексеевич, — недоуменно сказал Гафаров. — Как это понимать? Зачем вы напали на ремонтную бригаду?

Сидящий скривился и провел рукой по поясу, в котором угасали мелкие искорки.

— Машина просыпается, — пробормотал он непонятно. — Как некстати... я не могу ее контролировать во сне.

— Твое счастье, что все целые! — зло сказали от стены. — А то бы в пол замонолитили!

Мужчина пробормотал что-то непонятное, неловко пожал плечами и счел за лучшее уйти в апартаменты.

— На каком языке вы сейчас говорили? — спросил его в спину Гафаров.

— Язык Асторы, сниженный извод школьного, — пробормотал мужчина. — Я извинился.

Гафаров кивнул и отвернулся, чтоб скрыть заинтересованность. Что такое извод, он знал. Но сам язык опознать не смог, и это было необъяснимо. В среде командиров, особенно в боевых пятерках, языки были в почете, и Гафаров на слух мог определить с десяток. Но не в этот раз. Значит, нужно предупредить Володю Чученова. Так подсказывал здравый смысл — и четкие секретные инструкции.

— Отмечай, командир, не закончили цикл по объективным причинам! — заявил бригадир. — Как вы вообще пустили психа в жилой блок? Вот так и доложи, что не умеешь работать!

— Кому доложить?

— А кто следить отправил, тому и доложи! — нагло посоветовал бригадир.

— Гробову, значит.

— Значит, ему! И от нас добавь: пусть он за своей женой следит, не за рабочими! Устроились, на одного раба три прораба!

— Работу по графику выполните всю, — бесстрастно решил Гафаров. — Задержитесь, если не успеете до конца смены. Гробову доложу, что у тебя плохая организация труда — не соответствующая бригадирской категории и зарплате.

— Например?! — взъерепенился бригадир.

— Например, нет предварительной раскладки сменных деталей, а должна быть. План контрольных замеров забыли в цехе — значит, научного руководителя оставили без данных. Молодежь не умеет работать в звене. Продолжить?

Ночная смена у Гафарова была далеко не первой, и в работе ремонтников он разбирался. Бригада недовольно зашумела.

— Я, что ли, виноват? — заорал бригадир. — Их из армии сразу ко мне! На, Чертко, работай, ты у нас бригадир!

— Оставь на полигоне, потренируйтесь.

— Да?! За полигон не платят!

— Инструкторские ты получил, — напомнил Гафаров. — А они — ученические. Ничему их не научил, в карты на полигоне играли. И брак на вашей бригаде есть. Так что действительно ничего не заработаете.

Ремонтники остановились и угрюмо замолчали. Разговор получался каким-то нехорошим.

— Выполните работы по графику — и на полигон, — добил Гафаров. — Днем тренируйтесь, ночью зарабатывайте привычные огромные денежки — но только добросовестным трудом. А я проверю, чтоб работы были выполнены качественно, полностью и в срок. Вот так.

— Вы откуда выродились такие? — зло сказал бригадир. — Звери. Ребята в ночную загибаются под трубами, перекурить некогда...

— Не ври, — устало посоветовал Гафаров. — Мы командирским составом хронометрировали все ваши работы. Отсюда и взялись ваши нормы и графики. Так что должны укладываться.

— Нашли с кем хронометрировать! Вы же все спортсмены!

— Именно на вашем месте работали девочки из роты снайперов! — отрезал Гафаров. — Загибаетесь вы. Ни одной стальной детали нет, все легкое, только пластик. Так что вперед... работяги.

Гафаров не сомневался, что заставит рабочих двигаться с должной скоростью. Но как же это противно — заставлять. Не любят ребята Город, и работать не любят, а командиров вовсе тихо ненавидят. И работать станут, только чувствуя жесткую руку на шее. Хотя можно же совсем по-другому! Помнится, во время хронометража здесь такое веселье царило! Снайпера и сантехнические работы поначалу не очень совмещались...

Противно ему было еще и оттого, что бригадир вообще-то был прав. Командирский корпус — элита. Отобранные из тысяч людей. Командиры и движутся, и дышат, и думают по-другому. Командиры тренированы на мгновенные действия, на иные ритмы. Обычные люди рядом с ними — сонные мухи. И устанавливать нормативы ремонтникам даже по девочкам из роты снайперов — нечестно. Зато устанавливать нормативы по самим ремонтникам — смешно! И что делать? Тренировать всех по командирским стандартам? Всех не получится. В командиры мало кто годится, требования серьезные и по здоровью, и по уровню интеллекта. И еще огромную роль играет личный интерес.

Ну, кого-то можно отобрать. А остальных? Всю вялую, огромную, вечно недовольную толпу — их куда? Всех рабочих рудника, всех "членов семей", временных рабочих по направлению от институтов... то есть, получается, всех, кроме командиров? Ах как замечательно. Город построен, функционирует, заканчиваются последние отладочные работы, осталось запустить автономный комплекс энергообеспечения — и все, можно жить. А жить некому. Позволить жить тем, кто есть? Так они угробят Город за год, как угробили свою жизнь там, на Большой земле.

В глубокой задумчивости Гафаров включил связь. Где-то в кольце обслуживания трудился в ночной смене Володя Чученов, строил Единый Коллектив светлого послезавтра.

— Володя! — неожиданно сам для себя сказал Гафаров. — Я вот что подумал: найдется ли командирскому корпусу место под солнцем?

— Невидимый Чученов вздохнул:

— Удивил, Женя. Давай и я тебя удивлю. А я думаю, найдется ли Городу место под солнцем. Уж очень мы другие. Вот так. А, командир?

— Встретимся — поговорим, — хмуро ответил Гафаров. — И кстати о других: у меня новичок по белому списку. Он говорит на языке, который я не смог опознать. Вот так. Послушаешь?

=-=-=-=-==-=-=-=-=-===-===-=-==-=-===-==-=-=-=-=-=-=—

Они встретились в командирском кафе. Они всегда встречались там — идущие на смену и покидающие поле боя. Это место полюбилось всем командирам. Вроде все как обычно: стандартные пищевые автоматы, цветы, потоки света. Но отчего такая атмосфера уюта и тепла? Конечно, по Городу шипели:

— Особое кафе, коньячок в кофе...

Шипели, но доказательств не было — потому что пищевые автоматы и несгибаемые правдолюбы вроде Жени Гафарова исключали начисто и первое, и второе, и не только в командирском кафе, но и по всему Городу.

Командиры после ночной выглядели неважно. Их учили когда-то восстанавливать силы кратким сном и расслаблением, их неплохо натренировали, но есть предел и у тренированных людей. Если они — люди.

Володя Чученов задремал в кресле. И железный Гафаров едва заметно, но сник. Дед озадаченно покачал головой: что-то случилось с боевой пятеркой Кузьмина! Их физическими нагрузками не пронять. Верная примета: если пятерка Кузьмина в сборе, значит, что-то случилось. Все знали их манеру мгновенно сбиваться в команду, к плечу плечо, едва замаячит серьезная опасность. Профессионалы.

Лидер-один, Саша Кузьмин, негромко что-то предложил, и пятерка дружно куда-то отправилась. Их провожали взглядами, но вопросов не задавали — понимали, что боевая пятерка вся в секретах.

Александра Кузьмина с высоты своего немалого роста оглядела кафе, тронула мужа и что-то тихо посоветовала...

— Дед, ты с нами! — тут же обернулся Кузьмин. — Всем заинтересованным — сбор через полчаса в главном зале Информатория. Не раньше — нам надо подумать.

Дед поспешил следом, не зная, радоваться ли тому, что признали равным. Дела боевой пятерки — они такие... им надо соответствовать, иначе пропадешь. До этого момента Дед справедливо считал, что они не по его уму, росту и весу. А сейчас просто не знал, что думать.

Главный зал Информатория подходил для собраний командиров как нельзя лучше: защищенное помещение, места достаточно, хоть весь корпус рассаживай, а экраны во всю стену позволяют не терять контроля над происходящим, потому что на них вся жизнь Города в подробностях и разрезах. Не так давно зал был заполнен учеными, потому что следящие системы давали уникальный материал для исследований. В главном зале не одну докторскую написали. Но где те ученые? В столицах, в лоне цивилизации. Хорошо, командиры успели от ученых многое перенять.

Кузьмин огляделся — и кивнул Чученову. Так повелось с самого первого дня существования командирского корпуса: самый умный и рассудительный занимал в пятерке место аналитика. В пятерке Кузьмина им по праву был Володя Чученов.

— Назрела необходимость выработать рекомендации для общего собрания командиров, — негромко заговорил он. — Тема собрания — возможность существования командирского корпуса в ближайшем будущем.

Дед сжался в своем кресле. Что-то такое он и ожидал в последнее время. Витало нечто в воздухе нехорошее, все командиры чувствовали.

— Город мы успешно построили, — продолжил Чученов. — Ученые наработали горы материала и убыли в столицы счастливыми. Рабочие рудника как не соответствующие высоким требованиям эксперимента большей частью перемещены на Сортировочную, за исключением подопечных Деда, он за них заступается. Но даже если выселить весь блок Деда, ситуация не изменится: командиров мало, остальных много. Мы пока что твердо держим власть в руках. Но по условиям эксперимента диктатура командирского корпуса заканчивается с окончанием строительства. Нам не позволят отбросить и заменить государственную систему управления, затоптать конституцию, присвоить функции всех федеральных органов — то есть то, что мы делаем сейчас. Впереди у Города привычные всей стране выборы и назначения. Скоро здесь появятся чиновники со своими бандитами, коррупцией и кумовством. В системе государства не предусмотрена такая структура, как командирский корпус. Надо решать, что делать. И если уходить — то решать куда.

— Нам обещали поддержку! — угрюмо напомнил Дед.

— Да, — кивнул Чученов. — Обещали и поддерживали. Город — гигантский научный проект, требующий огромных финансовых затрат, а еще политических и военных решений. До недавнего времени наши друзья в правительстве находились у руля. Но неизменного в природе нет. Расклад сил в столице изменился, к сожалению, не в нашу пользу. Мы... немного не успели. Не успели сделать Город финансово независимым. Не успели обеспечить себе приход к власти обычным путем, через выборы и назначения. Так что на сегодня ситуация такова: Город должен перейти в административное подчинение даже не Сортировочной, а руднику. Там у них есть городок, при нем администрация...а рудничным боссам командирские порядки не нужны. Честно говоря, мы им так насолили, что они нас сожрут, даже если подчиняться будем не им, а Сортировочной.

— Подавятся! — убежденно сказал Дед.

— За ними армия, финансы, топливо, энергия и транспорт, — подал голос Гафаров. — Не подавятся, Дед. Ты просто не знаешь всех наших дел. Объект космических войск под боком руднику сильно мешает. Мы враги. Жизнь такова, что если они не съедят нас, то мы загрызем их. Боевым пятеркам все труднее отбиваться от разных... структур. В Городе много лакомых кусочков, к примеру, наукоемкие производства. Один завод дельтапланов чего стоит, а у нас еще универсальные "жуки" обкатываются. А Городу нужны ресурсы рудника. Рудник был ближайшей целью командирского корпуса — тайной целью. Мы немного не успели и сейчас под ударом сами. И надо решать, что делать. Держаться за Город — или уходить.

Все смотрели на Деда, как будто ждали от него ответа.

— Главные вопросы всегда решались в столице, — по возможности уверенно заметил он.

— Гробов вылетел туда, — сообщил Кузьмин. — Мы ему не советовали. Но он настроен биться за Город до последнего. Там очень непросто, в столице своя политика.

— Капитан Кин? — припомнил Дед с надеждой.

— Капитана отозвали. Он едва успел сообщить печальные новости. Решать нам, Дед.

Они сидели и подавленно молчали. Дед вспоминал далекие времена, когда на месте Города был кусочек ковыльной степи среди таежного моря. Как тогда все казалось просто! Стоял на холме в экип-форме сборной страны по боксу Гробов, страстно говорил, размахивая рукой. Как было не поверить такому здоровяку? Построить город светлого послезавтра? Да запросто! А оказалось, что построить действительно запросто, непросто начинается потом.

— Если остаемся в Городе, тогда главный вопрос: а то ли мы делаем? — неожиданно сказала Лена.

Не только Дед, но и все остальные уставились на нее с огромным удивлением. Голосом Лена была одарена сверх всякой меры. В Городе давно сложилось твердое мнение, что ей бы не оружейные системы разрабатывать, а собирать награды на певческих конкурсах. Только никто не слышал, чтоб Лена пела. Она и говорила крайне редко, и вовсе не потому, что смущалась.

— Мы действуем, как каратели, — слегка порозовев, пояснила она. — Стреляем, выселяем, заставляем. Но нельзя в светлое будущее загонять силой! В истории не раз такое было, и давно известно, что силой — не получится! А как по-другому, я не знаю. И не знаю, кого спросить. Наши ученые, кстати, тоже ничего вразумительного сказать не смогли...

Дед поморщился — и заметил, что остальные поморщились тоже. Ученых самих пришлось организовывать и приобщать к стремительным и ярким командирским ритмам. И еще не забылось, как тяжело это было.

— Если остаемся — это главный вопрос, — кивнул Кузьмин. — Поддерживаю.

Похоже, боевая пятерка согласилась с лидером-один, и Деда это возмутило.

— А капитан Кин? Как-то же он создал командирский корпус? Ну и распространить его опыт на весь Город! Я вообще не понимаю, почему капитан в последнее время отдалился от наших дел!

Командиры в сомнении уставились на Деда, и он понял, что никто не решается озвучить расхожую фразу о связи ума и возраста. Ну, по крайней мере ему так показалось.

Мы — элита, — наконец взялся объяснить Чученов. — Тайный орден с очень строгим уставом. Нас сплачивает наша избранность. Точно такие же группы есть в любой силовой структуре, просто мы еще и друзья, но это получилось случайно. Кстати, твое предложение частично реализовано в роте курсантов. В нее отобраны практически все подходящие по сетке требований, остальных можно уверенно выселять на Сортировочную. Если не веришь, вспомни, как отбирали нас — а потом еще отсеивали в процессе тренировок.

— Дмитрий Евгеньевич в чем-то прав, — вдруг тихо сказала Александра. — Есть же еще Гробов. Единый коллектив — его идея.

Она, в отличие от всего командирского корпуса, никогда не использовала клички, и Дед ей признательно улыбнулся, получив легкую улыбку в ответ.

— Стрелять, выселять, крутить хвоста, — буркнул Кузьмин. — Ничего он больше не может предложить. Я думал, все давно догадались, что Город вовсе не его идея. Так, подслушал где-то, нахватался по верхам. А создателя оттолкнул или не сумел привлечь — хотя вернее первое...

Деду стало неловко. Кузьмин крайне редко возражал своей жене. Но в этот раз он был безусловно прав: командиры работали с учеными и знали, сколько дыр пришлось затыкать в черновом проекте. Сотни ученых вложили в Город собственные, зачастую гениальные до безумия идеи. Но считалось, что Гробов — создатель. Так было удобно. Гробов мог решать дела в верхах, потому что депутатствовал и заседал в комитетах. Именно Гробов обеспечивал финансовую и политическую поддержку — значит, создатель. Но думающим командирам было ясно, что Город — вовсе не его детище. Не по его масштабу идея. Должна была понимать это и Александра. Дед подозревал, что она хотела донести до собравшихся какую-то иную мысль, но не смогла. Или не решилась.

Чученов обвел взглядом друзей. Больше реплик не последовало.

— Итог, — сказал он бесстрастно. — Город придется покинуть. Так и поставим вопрос на собрании. Но у нас еще есть немного времени, чтоб подумать — и поискать иные варианты.

У Деда болезненно заныло сердце. Ощущение безнадежности — самое поганое из ощущений. Одно утешало: командиры в радости и беде всегда вместе, к плечу плечо. А вместе и помирать не так страшно, не то что уходить.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

— Дед, вторым пойдешь?

Дед неохотно, но кивнул. Предложение Гафарова не относилось к выпивке — командиры вообще не употребляли спиртное. Просто с человеческим фактором в Городе правильнее было работать не в одиночку — психологически правильнее. Одно дело, когда одинокий командир что-то пытается доказать компании наглых трактористов с рудника, и совсем другое дело, когда с теми же претензиями подходит командирская пятерка. Со штатным снайпером наготове.

— У меня новенький непонятно себя держит, — пояснил Гафаров на ходу. — Валяется днями в зеленой зоне, ничего не делает. Надо его наставить на путь истинный...

Дед понял, о ком идет речь, и почувствовал себя неуютно. Он глубоко уважал Гафарова за честность и принципиальность, но... но в своей принципиальности Женя предпочитал от окружающих не-командиров получать простые, даже очень простые ответы, буквально да-нет. Применительно к данному случаю: валяешься днями в зеленой зоне — на Сортировочную! И никакой белый список не защитит. Дед же, в отличие от Гафарова, понимал, что случай с его новым знакомым не вписывается в простую схему. Понимал, но как объяснить боевому командиру — не представлял. А тот целеустремленно шагал к цели.

Ну, там он и валялся по-прежнему, как будто не уходил. Невзрачный мужчина в потертом черном костюме непонятного кроя лежал прямо на траве, приспособив под голову камень, и любовался небом. Или спал с открытыми глазами, как иногда случалось у командиров после ночной смены.

— Поднимитесь с травы, — приказал Гафаров. — Здесь достаточно скамеек.

Дед знал, что от такого тона обычного человека подбрасывало — не раз бывал свидетелем. Мужчина же только повернул голову. Слегка.

— Солнце полезно моему здоровью — и моему костюму тоже, — сообщил он меланхолично. — И, относительно ваших претензий: командир Гафаров, здесь тюрьма? Ах нет. Тогда я рискну полежать. Хотя для города светлого послезавтра у вас маловато свобод. Если будете убирать меня силой, заранее сообщите основания, мне любопытны границы вашей фантазии.

Дед за спиной Гафарова постарался стать незаметным. Ему почему-то было стыдно за поведение коллеги. Но Гафаров не зря считался оплотом справедливости командирского корпуса — он действительно попробовал найти основание. Другой бы на его месте уже вызывал эвакуатор с дежурной пятеркой на подхвате, а Женя стоял и размышлял.

— Где собираетесь работать? — наконец осведомился он.

— А это необходимо? Кафе у вас бесплатные, постельное белье какая-то танкетка сегодня привезла, напугала. Вылезла из стены глазастая дрянь с манипулятором, и думай что хочешь. Информосеть открытая, заходи и пользуйся — как при коммунизме...

— У нас не коммунизм, — холодно сообщил Гафаров. — Город бесплатно ничего не предоставляет, за все услуги идут вычеты с зарплаты — а ее у вас нет. Вы гость Города по белому списку, но живете в долг, не бесплатно. Учтите, долго это не продлится.

— Понятно, — вздохнул мужчина. — Нигде бесплатно не кормят, даже на Асторе. Что посоветуете?

— В башнях Золотых ворот находится общественный исполком. Это... гражданское название командирского корпуса. Дежурный командир побеседует с вами и что-нибудь предложит. Но учтите, Городу не требуются низкоквалифицированные рабочие.

Гафаров замялся и с сомнением оглядел лежащего мужчину.

— Возможно, вы пройдете по сетке требований в роту курсантов...— все же счел справедливым сообщить он.

— Э нет. Учебки уже в печенках сидят. Моя война кончилась далеко отсюда. На родине я предпочитаю растить детей.

— Для работы педагогом вам необходимо сменить одежду, — сухо заметил Гафаров. — И предъявить документы, подтверждающие квалификацию. Но вас не примут все равно: свободных мест в школах нет.

— Это верно, — усмехнулся мужчина. — К школе меня не подпустят на пушечный выстрел, сразу увидят, что чужеродный элемент, не из их стаи. Но... это не важно. Я умею работать вне официальных структур.

— Лежа на траве? — холодно кивнул Гафаров. — Понимаю. Все же поднимитесь и займитесь поисками действительно работы. Или обратите внимание на Сортировочную — там тоже растет неплохая трава, вполне можно лежать.

И тут мужчина наконец проявил свою сущность. Совсем чуть-чуть, на мгновение — но Деду показалось, что вместо человека на них внимательно глянул из травы уверенный в своей силе тигр.

— Командиры много работают и тренируются, — сказал он с еле заметной насмешкой. — Но это бессмысленно при решении настоящих проблем. Например, что дать детям взамен видеозала? От тренировок по рукопашному бою не прибавится знаний по теме, чем заменить запреты. Или как преодолеть ненависть всех к командирскому корпусу. Вот так-то.

После чего он поднялся, кивнул на прощание и ушел к башне Золотых ворот.

-=-=-=-=-=-=-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Очередная дверь, поиски работы.

Хорошенькая девочка-командир в общественном исполкоме только головой покачала, недоумевая, как это его пропустили в Город без документов, да еще и с полным допуском. Впрочем, что такое полный допуск, она не стала объяснять, хотя он интересовался. Вместо ответа неуверенно посоветовала обратиться в танцкласс. Вроде бы там кто-то требовался.

Дверь тихо чпокнула — входите.

— Кто там вошел? — раздался резкий голос. — Опять автоматика сломалась! Здесь танцкласс, не пивнушка, покиньте помещение!

Перед ним встала тяжелая, крепко сбитая женщина. Резкие черты лица из тех, что ближе к мужским. Лилия Сагитова, если верить табличке на двери. Мрачная, категоричная, грубая. А он смотрел и вспоминал стремительную, искрящуюся весельем девчонку-танцовщицу, лауреатку международных конкурсов, знаменитую, блистательную Лилю Сагитову. Так вот куда падают звезды. И вот какими становятся.

— С дверями — это, наверно, потому что у меня полный допуск, — предположил он. — Но вообще-то я к вам.

— Зачем?

Он, как мог, объяснил, что ему нужна работа.

— Воспитатель детсада? — недоуменно переспросила она. — Первый раз вижу мужчину-воспитателя... ну так и идите в детсад!

Он пожал плечами. Таких, как он, к детскому саду не подпускали даже в светлом будущем.

А здесь вы кем готовы работать? — язвительно осведомилась она. — Хореографом на треть ставки? Я на хореографа заявку подавала!

— А включать-выключать что-нибудь? — на всякий случай спросил он.

— С кнопками девочки сами справятся.

— Девочки пусть танцуют. А я — с кнопками.

Женщина явно хотела отказать, но потом неуловимо дрогнула — и отступилась. Что-то неладное у нее происходило в танцклассе, если внутренне махнула на все рукой. И он пошел нажимать кнопки.

На занятия, как выяснилось, приходили десятка два разновеликих девиц. И если что у них и танцевало, так это языки.

— А этот пень чего пришел? — донесся до него чей-то удивленный голос. — Тоже танцевать, что ли?!

Он мысленно согласился с хамкой, что в их компании он явно чужой — но потом подумал и нашел в ее предположении зерно здравого смысла. Почему бы и не танцевать? Все равно как-то надо восстанавливать координацию и контроль над телом, чтоб не вышибать по ночам двери и не ломать ремонтникам руки. Боевые комплексы воинов динго можно проводить и под музыку, а по сложности они явно превосходили все увиденное им в танцклассе. Как раз из девиц танцовщицы были никакие. Может, потому у Сагитовой и опустились руки? Да и девицы что-то подозревали насчет собственной одаренности, потому что не слишком старались. И вроде бы такой коллектив должен был разбежаться сразу, но... отставной знаменитости тоже нужно было на что-то жить, а девицам просто некуда было идти. Кому они нужны, не очень красивые, уже не юные, не одаренные ничем, кроме обыденного злословия? А от танцев, как они полагали, уменьшался вес.

Он начал разминаться, когда закончились основные занятия — но случилась накладка. Девицы еще не ушли — и Сагитова тоже. А он разошелся и увлекся. И когда отгремела музыка, в дверях танцкласса обнаружилась вся девичья компания. А он-то полагал, что они уже в ближайшем кафе, восстанавливают привычный излишек веса... А за их спинами чернела фигура руководительницы. И какие соображения возникли в ее голове, он не решался предсказать.

Но Сагитова промолчала — и не пришла на очередное занятие. Видимо, это было привычным явлением, потому что девицы не удивились. А он только вздохнул. Как всегда, дети этого мира никому не были нужны. Ну и что, что взрослые? Все равно дети.

Так что занятие пришлось проводить ему. Девицы вообще-то не хотели, но он пообещал, что приведет им в норму вес — и даже поспорил на свою месячную зарплату. Как они, наивные, обрадовались! Это потому что не поняли, на что согласились — пока он не остановил их на выходе из танцкласса. А они что думали? Что он позволит им бежать в кафе забивать голод пирожными? Как бы не так. Так что все сели, подвывая от разочарования, в кружок на маты и занялись релаксацией и растяжками. А он, чтоб не скучно было, рассказывал им всякие небылицы. И как-то оказалось, что никто никуда уже и не спешит. Муки голода перетерпелись и прошли, что и требовалось — а любопытство проснулось, потому что рассказывал он им и про Астору тоже. Правда, девицы были достаточно биты жизнью, чтоб слушать с недоверием.

— Это, конечно, красиво и все такое, только где она, ваша Астора? — прозвучало всеобщее мнение.

— Астора — в сердце моем, — вздохнул он.

Воспоминания и на него подействовали, да так, что пришлось поднять лицо к потолку, чтоб окружающие не заметили лишнего.

— Астора — боль моя, моя печаль! — прошептал он. — Мерцанье струй, журчание ручья... и песня звонко льется вдаль... дыханье знойное степей, молчанье строгое озер, ты — блики дальние огней, ты — тени исполинских гор...

И он не поверил своим чувствам, когда присутствие великой Силы нахлынуло теплым дружеским потоком. Хранилище?! Из каких далей дотянулось оно, услышало призыв?

А потом по темному танцклассу, взвихрив невесомые шелка, закружилась-полетела-запела-засверкала худенькая девочка-асторянка, черные глазищи в пол-лица. Анико-сан, здравствуй!

Он и не мечтал явить чудо — оно пришло само и оказалось так кстати!

Девицы были потрясены. А он знал: любое изменение начинается с потрясения — и без него невозможно. А с потрясением — возможно все. И еще понял: здесь, в темном танцклассе, сидят его ученицы, вот только что вверившие ему свои судьбы.

— =-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-= — =-=-=—

Гафаров, как всегда, занял столик у окна. Вообще-то столов хватало, и были они абсолютно одинаковы, как и все в автомат-кафе, но все равно за каждой пятеркой закрепилось потихоньку свое место. Ростки индивидуализма упрямо пробивались сквозь ажур-бетон светлого послезавтра, и это почему-то было приятно.

Чученов устало опустился рядом.

— Мясо ешь! — заботливо посоветовал Женя. — Иначе силы не восстановятся. Помрешь на своих салатиках.

— Мне не сила, мне ясная голова нужна, — серьезно отозвался Чученов. — И слух. Проверил я твоего новичка. Он наш, и не просто наш, а из Центральной Сибири. Хотя там намешано еще много чего... И в ходе проверки интересное прояснилось по белому списку. Я сейчас позову кое-кого, ладно? Тебе будет нелишне послушать.

Гафаров бесстрастно изучил подошедшую женщину. Не командир — сразу огромный неисправимый минус. А внешне... при очень немалом росте еще и избыток веса. Впечатляющая дама! Не пожилая еще, скорее наоборот, но под наслоениями жира точно не определить. Вполне могло оказаться, что под складками и наплывами лишнего веса спрятана синеглазая белокурая красавица. Куда-то же уходят хризантемы юности?

— Маша, инженер рудника, — трепетно представил Володя. — Моя подруга. Терпеть не может командиров.

Гафаров недоуменно приподнял бровь.

— А за что вас любить? — резковато откликнулась она.

— Не за что, — спокойно согласился Гафаров. — И нас это беспокоит, поверьте.

— А меня — нет.

— Машенька, подеремся в следующий раз? — примирительно улыбнулся Чученов. — Сейчас мы нуждаемся в квалифицированном мнении. Ты же в Городе с самого начала?

— Я вообще с самого начала! — гордо сказала Маша. — Тогда еще и чертежей не было. И командиров тем более.

— Вот! Что такое белый список? Он есть, сколько существует Город, а фамилии все незнакомые...

Мария резко помрачнела.

— Белый список составляла я, — сказала она неохотно. — Там — создатели Города. Ребята из студенческого КБ, еще кое-кто. Наша команда. Могли бы и догадаться. Ну не Гробов же придумал такое великолепие! Только это не для любых ушей сведения, болтать не стоит.

Гафаров сразу зауважал женщину. Славой Гробов не делился ни с кем. И никогда. Командиры поддерживали его позицию из удобства и политических соображений. Так что для обнародования списка истинных создателей Города требовалось немалое мужество.

Чученов вопросительно глянул на друга. Получил молчаливое согласие и сообщил:

— Маша, недавно в Город прошел некто по белому списку. Овсянников Иван Алексеевич. Он из создателей? Истинный создатель нам бы сейчас не помешал...

Женщина неверяще смотрела на командиров. Потом по ее лицу потекли слезы, которых она, похоже, не заметила. Гафаров деликатно отвернулся к окну. Ну надо женщине срочно выплакаться, что поделаешь. А захочет что-то сказать — Володя ее друг, пусть обращается к нему.

— Иван не из создателей, — наконец сказала она. — Он учитель создателей. Наша команда на нем держалась, на его идеях. А Гробова он тогда вообще поил-кормил, потому что Колька в юности после ухода из большого бокса крепко запивал... Только мы Ивана давно похоронили и оплакали.

Она вдруг порывисто встала и вышла из кафе. Гафаров проследил, как она двигалась. Она точно была когда-то красавицей! Несчастный Чученов проводил ее нежным взглядом, и Женя посочувствовал другу. Со стороны было хорошо видно, что Мария его внимания не замечает.

— И где сейчас эта легендарная личность? — поинтересовался Чученов, с трудом вернувшись к реальности.

— В танцклассе у Сагитовой. Кнопки там нажимает, пыль протирает, еще что-то... да в зеленой зоне валяется. Ты его видел, он в черном, потертый такой...

Они переглянулись — и пришли к одному и тому же выводу.

— Этому создателю самому нужна помощь, — мрачно сказал Чученов. — Психиатрическая.

Они еще поговорили, прежде чем идти заниматься бесконечными командирскими делами. И оба признались, что чувствуют в Городе какие-то непонятные изменения. Витало что-то неуловимое в кольцах жилой зоны, скользило по пандусам, накапливалось во внутреннем заповеднике аурой перемен. А внешне — вроде ничего нет. Ну зачастили девицы в танцкласс к пяти утра, совсем как командиры на работу. Ну, перестали бить камеры наблюдения во внутреннем заповеднике. Меньше молодежных драк стало в электричке с Сортировочной. Но это же и не изменения даже, а так, меньше чем пустяки.

-=-=-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

— Не заходите в танцкласс в верхней одежде! — не выдержала к третьему занятию Сагитова.

Всю молодость проведшая на сцене, она безошибочно чувствовала, когда власть уплывает из рук. А она как бы уже не уплыла. Хотя внешне придраться было не к чему — кроме одежды. Девочки занимались рьяно, у них у всех наконец стало что-то получаться, чему они сами искренне удивлялись — а руководительница хмурилась. Хотя он исправно давил на кнопки, направлял свет и протирал пыль, ни во что не вмешивался. Видимо, все дело было в том, что после очередной маленькой победы девочки бежали с радостными визгами к нему, а не к Сагитовой — а победы стали случаться все чаще. Потрясение от встречи с Анико и огромные волевые усилия прорвали наконец какую-то плотину внутри них — и лица танцовщиц засветились. Поэт сказал бы, что это духовное преображение — и был бы неправ. Не преображение это было пока что, а так, первые неуверенные росточки новых личностей. До преображения было очень далеко. Он знал, что если прямо сейчас девочек не поддержать, из них выйдут не воины духа, как хотелось бы, а психически больные люди. Ну, поддержать он мог, создание коллективов было его настоящей работой в юности, он даже диссертацию подумывал написать по наивности — докторскую, естественно. Так что девочкам повезло, именно он был способен провести их через духовное преображение — если б не стоящая за спиной Сагитова.

Танцовщицы наблюдали за стычкой исподтишка, но очень внимательно. Им жизненно важно было знать, что победит — человечность или то, что называется бюрократией в тех случаях, когда нельзя материться. И проигрыш человечности ставил жирный крест на их преображении и их судьбах — вот такие в жизни ставки.

— Это не верхняя одежда, — сказал он без надежды на понимание. — Это просто одежда. Костюм, скафандр и мой друг. И он меня лечит потихоньку, как я понимаю...

— Или скинешь свою вонючую куртку в гардеробе, или больше не войдешь в танцкласс! — потемнев, заявила женщина.

Он покривился — непрошибаемая личность! И расстегнул костюм.

— Тебя из кусков, что ли, клеили? — только и пробормотала она.

— Я не могу снять защитную оболочку, — терпеливо повторил он. — Она лечебная.

— В аварию попал?

— На войне, — сказал он правду. — Голубая Вега. Гвардия материнской планеты постаралась.

— Свои, значит, — странным образом поняла она. — Догадаться нетрудно, где эта Голубая Вега. Значит, ты воин? А что в танцклассе забыл? Работал бы по специальности.

— Воевать любой дурак сумеет. А я учитель.

— На моих девочек не заглядывайся! — ревниво предупредила она. — Их я сама научу, без всяких учителей!

Он вздохнул и выдал ей все, что думал о ее способности учить. Выдал в память о чудесной девчонке-танцовщице из своей юности. Она попробовала возмутиться, но он смог сделать это громче. Сцена вышла впечатляющая. Девицы убрались на всякий случай подальше.

— Учи! — сказал он ей на прощание. — Хорошенько учи! Учи так, чтоб твоих девочек на руках носили! А я сделаю все, чтоб у них хватило сил.

На следующее утро, как обычно, они отправились развеселой толпой в танцкласс. Слухи об успехах заурядных девочек уже расползлись по Городу, и в группе появились новички. Среди них он сразу отметил маленькую изящную женщину. Рита Гафарова. Вот она как раз была прирожденной танцовщицей! Но, видимо, жизнь повернулась так, что не попала на сцену — и все, талант увял...

Как ни странно, танцкласс был уже освещен. Гремела музыка, и в зеркальных стенах отражалось и множилось чудо из чудес: Лилия Сагитова танцевала свою знаменитую "Каравеллу". Над паркетом вновь, как в юности, летала беззаботная девочка, вся сияющая обаянием и весельем...

-=-====-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-===-=-=-=-=-=-=-=—

Он все-таки сумел поймать Деда. Для этого профессор Нецветаев должен был подслушать разговоры командиров по закрытой связи, как минимум.

Бородка долговязого ученого истерически подрагивала. Это он так настраивался на содержательную беседу, понял Дед.

— Что творят ваши командиры? — обвиняющее возопил профессор. — Овощи не отгружены! Зеленные стоят в накопителях! Вы понимаете, что это такое? Не понимаете? Так я вам скажу — это сознательное разрушение биоструктур Города!

Дед хмуро изучал профессора и молчал. Может, когда-то, в прошлой и изрядно подзабытой жизни он и попытался бы оправдаться, но работа в Городе быстро выбила из него неуверенность в собственной правоте. А зверское обучение у капитана Кина вбило каменное самообладание.

Профессор осекся. Он не был готов обвинять в таком гнетущем молчании.

— Командирский корпус раньше не опускался до подобной халатности, — совсем другим тоном тихо закончил он.

— Командиры как раз сейчас заняты этим вопросом, — наконец сообщил Дед. — Может быть, все еще наладится.

— А чего налаживать? — тут же оживился профессор. — Чего там налаживать?! Загрузить в вагоны и немедленно отправить на Сортировочную! Миллионный город поглотит нашу зелень, не заметив, это и кретину должно быть понятно!..

Дед встал из-за монитора, переместил профессора за дверь, выслушал злобное "руки уберите!" и защелкнул мембрану своего кабинета.

— Идите и отправьте, — посоветовал он. — В вагоны и на Сортировочную. Вы же у нас не кретин?

— И отправлю!

— Дерзайте. Но по старой дружбе делюсь сведениями: не берет больше Сортировочная ваши огурцы. Надоели они им хуже горькой редьки. Редьку, кстати, тоже не берет — по той же причине.

Профессор оскорбился и чуть ли не матами оценил умение командиров работать. И тут случилось то, чего профессор не ожидал и даже представить себе не мог: Дед вдруг разозлился и выдал на весь блок все, что накопилось за командирскую службу по поводу депрессивных горожан, которым разве что слюни не приходилось подтирать. Ни в эпитетах, ни в громкости Дед себя не ограничивал. Это было настолько непривычно, что профессор растерялся и сник.

— Да, я обязан сам отрабатывать зеленый конвейер. — пробормотал он. — Я же не спорю. Я понимаю, командиры помогают мне из преданности делу Города. А как тогда мне ставить опыты? Как вести научную работу? Я же не могу все сразу, ну не железный же я...

— Ведите свою работу! — отрезал еще не остывший Дед. — Но правильно ведите! Чтоб продукцию ваших зимних садов можно было реализовать везде и без проблем! Чтоб на нее спрос был! Вернется пятерка Смирнова из Сортировочной, скажу, чтоб отдал вам вашу редьку, все шестьдесят тонн. Где хотите, там и продавайте!

— Молодой человек! — прошептал Нецветаев и страшно побледнел. — Сады растут десятки лет! Вы...

— Про промышленное садоводство не слышали? — язвительно напомнил Дед. — Про однолетние плодовые культуры ничего не знаете?

Губы у Нецветаева задрожали.

— Я же как лучше! — сказал он, и глаза за мощными линзами очков подозрительно заблестели. — Чтоб Город в цветущих аллеях! Урожайность — разве это главное? А красота? А вечная жизнь и сила земли? Я надеялся, хоть вы меня понимаете и поддерживаете...

И профессор ушел, держась за стены. Дед, мучительно сморщившись, смотрел ему вслед. Вот и победил он профессора, больше не станет валить на командиров свою работу. Но почему так тошно на душе? Хоть бы Смирнов нашел, кому переадресовать зеленый конвейер!

Рудник нанес первый удар, и у них сразу возникли проблемы. Перестала брать Сортировочная зеленую продукцию, хотя раньше все шло нарасхват. А зелень — продукт нежный. В Городе хранить ее негде. Хранение в Городе вообще не предусмотрено, если на то пошло. И если Смирнов вернется без договоров, урожай придется выкинуть на свалку. Которой, кстати, тоже нет — в Городе безотходные производства...

В тяжких раздумьях он вышел в зеленую зону — и вдруг его окликнули. Да не как обычно, а по имени-отчеству. А так его называла только Саша Кузьмина, для остальных он был Дедом.

Вот она и стояла на гранитном валуне и смотрела на него внимательно. Прятала за серьезностью смешинки в глазах. Александра. Саша. В чем-то розово-белом, полупрозрачном. В изящных туфельках на высоченном каблуке. В ушах причудливые огромные серьги. Ослепительное, волшебное существо.

— Сегодня праздник? — только и пробормотал он.

— Весь в работе, — с непонятной интонацией констатировала она. — Нет, не праздник. Вот... захотелось вас увидеть.

Туфельки легко коснулись травы. Саша оказалась рядом с ним, глядя все с тем же непонятным чувством. Он вопросительно уставился на нее. А она молча смотрела на него и улыбалась. И как-то незаметно получилось, что ее ладошка оказалась в его руке. И пошли они непонятно куда, без цели, впервые с того дня, как Дед надел командирскую форму.

— Саша, а где твоя форма? — спохватился он.

— Отдыхает. У меня сегодня выходной. А у вас?

Он не нашелся, что ответить. Выходной? Теоретически выходные у командиров были, практически же... м-да. Выходной. И не в форме.

Так они и шли молча неведомо куда. И это неожиданно оказалось очень волнующе. Искоса он поглядывал на свою спутницу — и отводил глаза. Полупрозрачная одежда на Саше — к этому надо было привыкнуть. Так же как к ее туфелькам на высоком каблуке. А она и без каблуков была выше него — но вот шла рядом и, похоже, нисколько не комплексовала из-за своего роста. А ему она именно такой и нравилась, высокой.

Саша еле заметно вздохнула, как будто решаясь что-то сказать — но тут пришел вызов по командирской связи.

— Дед! — заорал знакомый хамло-дежурный. — Ты же специалист по Нецветаеву? Подхватывай свою старую задницу и дуй в грузовой порт! Там без тебя профессор со Смирновым подерется! И хорош обнимать чужую жену, я все вижу!

Дед поднял голову. На огромной высоте монтажный кран-паук взгромоздился на парапет, поблескивая наблюдательной оптикой.

— Спусти крюк, — сказал Дед. — И разблокируй люк. Я к тебе на минутку.

Дежурный, юный самоуверенный дурак, так и сделал. Ему повезло, что Дед, пока поднимался, немного остыл и просто избил его, а не покалечил, как собирался поначалу. Намеренно — не покалечил, а как оно вышло на самом деле, приглядываться не стал. Потом Дед спустился в грузовой порт, выслушал измотанного Смирнова, издерганного Нецветаева, отправил командира отсыпаться, профессора ставить опыты, переадресовал зеленый конвейер по новым адресам, и все это со звенящей пустотой в голове. Потом отыскал Кузьмина.

— Прими отставку, лидер-один, — сказал Дед. — Пункт о применении специальных навыков внутри командирского корпуса, безусловное отчисление.

Кузьмин внимательно глянул на него своими маленькими, похожими на свиные, глазками. Потом связался с Гафаровым:

— Женя, я выиграл, тебе щелбан. Дмитрий Евгеньевич поставил диспетчера на место. Точнее, положил. А я знаю, как? Так что бесконечного терпения не бывает, даже у Дмитрия Евгеньевича.

Огромный Кузьмин уставился на него.

— Вот чего я не пойму, — сообщил Кузьмин. — Как вы его положили? Диспетчер — он же слон. Каждый день в качалке пропадает, железная хватка, всему Городу хвастается. Как?

Дед пожал плечами. На размер он как-то не обратил внимания. Действительно, вроде диспетчер покрупней Кузьмина... хотя это неважно. Прощание с корпусом — страшнее смерти, тут не до диспетчера.

— Продолжайте службу, Дмитрий Евгеньевич, — мягко сказал Кузьмин. — А диспетчеру повезло. Мы собирались исключить его из корпуса — за недопустимое поведение. Но вы объяснили ему пагубность хамства сами. Возможно, он сделает правильный вывод. И уйдет сам, без позора. И забудем о нем. Теперь о деле: с этого момента вы — лидер-один боевой пятерки. Подбирайте команду. Единственное условие — чтоб смогли выдержать специальную боевую подготовку.

— Александра, — сказал Дед, сам не понимая, о чем он.

Кузьмин даже глазом не моргнул.

— Александра — лидер-два, — утвердил он. — Но остальных подберете, не ломая старых пятерок.

— Да я про другое... — растерялся Дед.

— Вы поймете, — неопределенно выразился Кузьмин и убыл, весь в командирских заботах.

На плечи Деду опустились легкие руки. Александра.

— Поздравляю, лидер-один, — серьезно сказала Саша. — Ну, кто будет в нашей команде? Раздавайте должности!

В глубине ее темных глаз по-прежнему светились смешинки.

— Рита Гафарова — снайпер, — не задумываясь, сообщил Дед. — Корсак — врач. Аналитик — Овсянников. Если ты не знаешь, он...

Саша чуть заметно дрогнула.

— Иван Алексеевич не подходит, — грустно сказала она. — У него свой груз. Неподъемный. И мало времени.

Он согласно кивнул. Время. Он тоже чувствовал, что черные для Города дни стремительно приближаются.

— Знаешь, — признался Дед, — а я ведь сейчас ничего не боюсь — потому что ты со мной.

— Что бы ни случилось, мы будем вместе, — тихо сказала она. — Всю нашу жизнь — вместе. Обещаю.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Гафаров бесшумно скинул боекомплект. Поглядел, соображая, как он вообще оказался на плечах. Не вспомнил. Видимо, подсознание отметило неявную угрозу, и сработал рефлекс.

Последние смены рефлекс срабатывал регулярно. И Чученов в полной загрузке. И Кузьмин... хотя он сам по себе опасней пулемета. Что-то копошилось. Копилось в сумерках незнания за сияющими стенами Города. Что? Комиссия какая-то наглая лезла через пропускной — Дед вовремя случился поблизости и тормознул ее. Режимный объект. Допуск есть? Допуска нет. Чао. Какой-то санэпиднадзор, претензии к зеленому конвейеру профессора Нецветаева. Только в Городе своя санэпидслужба, не чета тем, что на Сортировочной. Была. Потянулись специалисты в столицу. Отзывают их в массовом порядке. Столичные интриганы почуяли неприятности для Города, и кончается Орлиное Гнездо как великий космический эксперимент. Будет скоро у СЭС допуск, и у остальных тоже. Как только затопчут Гробова в столице, так сразу все заявятся. Никого в столице не интересует общество светлого послезавтра. И что тогда будет? Город страшно терять. Хотя командиры, скорее всего, не пропадут. Это братство только смерть может разлучить. Хотя без Города не то, совсем не то. И Риту жалко, у нее все только начинается...

Риту он встретил совершенно случайно в прошлой, подзабытой уже жизни. Просто поднял голову и увидел в кабине башенного крана веселое, волшебно жизнерадостное существо. Миниатюрная женщина, совсем подросток по виду, она поразила его своей неисчерпаемой энергией. Мать двоих детей, мать-одиночка, она успевала и работать, и воспитывать своих сыновей, и держать порядок в комнате в общежитии, где они ютились лет десять без всякой надежды на лучшее. И она при этом не разучилась ни улыбаться, ни шутить, ни петь. Гафаров с первой встречи предложил ей шагнуть в неизвестное. Она согласилась сразу — отчаянная женщина. Тогда он записал ее на свою фамилию и увез в Город — членов семей разрешено было брать с собой. Увез — и ни разу об этом не пожалел. Неуемная жизнелюбивая Рита идеально включилась в командирские ритмы Города и уже заканчивала учебу в роте курсантов. Впереди выпуск — но вместо яркой командирской жизни неявная угроза у стен...

Черноволосая маленькая женщина заснула прямо в кресле, так и не выпустив из рук какие-то бумажки. Он осторожно отнял их, посмотрел. На плотных листиках теснились схематические фигурки танцовщицы: хрупкая, ломкая фигурка, султан летящих в кружении волос. Явственно угадывалась сама Рита.

Она открыла затуманенные глаза.

— Отдыхай, — сказал он. — Только переберись на кровать. Устала?

Еще как, — слабо улыбнулась она. — Тренировки, стрельбы, учеба, а еще танцкласс, дежурства в Информатории и работа... но я все равно счастлива, Женя!

— Мало забот, что в танцкласс пошла? — буркнул он.

— А это, Женечка, между прочим, самое главное занятие сейчас и для меня, и для всего командирского корпуса, — серьезно сказала она.

— Танцы? — поднял бровь он. — Разве для женщины главное не дети?

— А дети выросли, Женя, — заметила она. — Старший работает техником в автомат-кафе. Когда успел выучиться? А младший — младший где-то на скалах во внутреннем заповеднике. Тоже взялся за ум: он главный скалолаз в спасательной команде, представляешь? Дети выросли и разлетелись. И... Женя, пора бы и тебе своими обзаводиться.

— Я вроде не против, — осторожно сказал он.

Разговор свернул в какую-то непонятную сторону. И Рита уже не казалась сонной. Собранной она выглядела и внимательной, как перед зачетом по скоростной стрельбе.

— Я благодарна тебе за новую жизнь, — решительно сказала она. — Мои дети выросли здесь, а я — я живу так, как и не мечталось! И все потому, что ты когда-то взял меня с собой. Знаешь, Женя, я за тебя готова жизнь отдать. Ты мой лучший друг. Но вот я живу как в мечте, а у тебя даже семьи нет. Это нечестно.

— У меня есть семья, — недоуменно возразил он. — Или... тебя смущает, что мы оба командиры? Но Кузьмины тоже командиры...

— Не понимаешь, — вздохнула Рита. — Я молю бога, что когда-нибудь поймешь... и простишь. Мне так уютно было за твоей спиной — но так нельзя. Я... я сейчас пойду в спальню. И ты — иди. Ладно? Где-то же есть и твоя жизнь? Ты сильный, ты найдешь. Иди, Женя, ладно?

Он молча проследил, как она порывисто вскочила и скрылась в спальне. Потом развернулся и ушел. Не споря, не доказывая, не выясняя. Командир Гафаров не мог позволить себе опуститься до мелочности.

Тихо щелкали ночные лампы в коридорах-аллеях, провожая светом одиного путника. Тихо и пусто. К середине ночи даже Город засыпал.

У пандуса Гафаров остановился. Обнаружил в руках сбрую с боекомплектом. Надо же, подцепил и не заметил. Накинул ее на плечи привычным движением. Проверил индикатор шок-дубинки — норма.

Куда идти, даже не представлялось. И не в жилье было дело — в его блоке хватало резервных квартир, хоть сейчас заселяйся. Но... одному? Раньше он и не подозревал, что Рита, незнакомая в сущности женщина, занимала так много места в его жизни. Пронзительно ярко вспомнилось, как Рита с визгом прыгала ему на шею, встречая с работы. Это было в первый год их совместной жизни...

По аллее кто-то шел ему навстречу. Даже издали фигурка казалась ему знакомой.

Лена Елисеева остановилась прямо перед ним.

— Я к тебе, — ответила она просто на его вопросительный взгляд.

Такая простота потребовала всей ее немалой смелости. От железного командира Гафарова можно было ожидать самой суровой отповеди.

— Зачем? — сумрачно спросил он.

И тогда она сказала четко и ясно, как делала все в своей жизни: била ли по мишени, разрабатывала ли новые системы вооружений:

— Чтоб быть с тобой.

И добавила непонятно:

— Если уж Саша Кузьмина решилась, то я тем более не отступлю!

Гафаров поразмышлял в неловкой тишине. Думалось трудно.

— А что с Сашей? — наконец спросил он. — Что вообще со всеми вами?

Лена улыбнулась.

— Про Сашу объясню, так и быть! — пообещала она. — Остальное — сам догадывайся. Ты вообще куда сейчас?

— В Информаторий, — решил Гафаров. — Если не спится, значит, не наработался, как говорит капитан Кин.

— Тогда и я в Информаторий.

— Командиры, к плечу плечо? — слабо улыбнулся Гафаров.

И они пошли в Информаторий. Засветились ночные лампы, уловившие присутствие людей. Строчка ярких огоньков повела их в светлое завтра, совсем как огни взлетной полосы.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Ночная электричка плавно катилась между черных сопок из Сортировочной на рудник. Мягкое сиденье убаюкивало. Рудник расщедрился и купил для себя не просто вагоны, а шедевр новейших технологий. Новейших для этого мира, разумеется. Поездка в этом сияющем чуде была для работников рудника бесплатной, в отличие от остальных. А с остальных, естественно, драли за билет столько, чтоб не появлялось желания прокатиться лишний раз. И без билета в вагон не попасть — новейшая техника начеку. Все это до тоски напоминало бесчеловечную Границу.

Сиденье, по технологии должное быть несокрушимым, заметно прогнулось. Он открыл глаза — и уткнулся взглядом в серое лицо.

— Чего уставился? — недовольно осведомился Санго Риот.

— Испугался, — честно сказал он.

Санго Риот почему-то обиделся. Сверкнул желтыми глазами, прикрыл веки — и успокоился. Самоконтроль на должном уровне.

— Я тебя на родину умирать отправил, — заметил Санго Риот. — А ты жив. Почему?

— Потому что лично я умирать не собирался.

Гоэмец поразмышлял над сказанным. Оглядел критически, даже примерился просканировать, но вовремя одумался.

— И скафандр выжил, — продолжил он. — Без энергоподпитки Хранилища. Тоже умирать не хотел?

Санго Риот не понимал, что друзей не бросают умирать. И не знал, что симбиота можно поддержать своей собственной энергией. Иван так и делал — и заработал постоянную сонливость и слабость. Ну и что? Сон — не катастрофа, во сне легче решаются проблемы, требующие интуиции, к примеру.

— Значит, объяснять, почему вы живы, никто не собирается, — вздохнул Санго Риот. — Тогда расскажи, как вы тут живете. Я об этом мире почти ничего не знаю, мне интересно.

Конечно, гоэмец лукавил. Не варварская планета его интересовала, а проблема киборгов. Все тщился понять, почему Хранилище признало Ивана человеком.

Из любопытства он действительно рассказал Санго Риоту кое-что о местной жизни.

— Мятежный город! — проворчал пограничник. — Сопливые мальчишки, опьяненные свободой. Понятно. Повтори, как называется твоя должность?

— Помощник балетмейстера.

— Понятно. То же самое, что садик в горах, — буркнул Санго Риот. — Снова взваливаешь на себя все беды окружающих? Но в целом я тебя понял. Не скажу, что согласен с твоей манерой жить, но... я чего явился-то? Аннико просила передать: материнская планета не вняла остережениям. Там война, Землянин. Эфемер горит. Что сказать ей, брат?

Иван тоскливо смотрел на пограничника. Что он мог сделать? Хранилище за неизмеримыми далями, не дозваться, не дождаться доброй мощи с холодных северных небес. У скафандра не было сил. И тигр в болезненной спячке.

— Укажи путь Хранилищу, — попросил он. — Мне нужны силы.

Санго Риот покачал головой. Понятно, Хранилище не в его власти. Оно вообще ни в чьей власти, древняя сказка давно сгинувших народов.

— Передай Стражу: учитель своих учеников не бросит в беде. И... помоги им, Санго.

Качнулся вагон — Санго Риот встал.

— Мы поставили тебе ячейку нуль-перехода, — сообщил пограничник. — На стене в твоем жилище, ты увидишь. Больше ничем помочь не могу.

— Убирайся со своим нейтралитетом, — устало откликнулся он.

Блеснули желтые глаза, качнулась и исчезла серая тень.

— =-===-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

В столице было душно, жарко. И недобро.

Гробов застыл в своем лимузине, забыв выйти. Шофер терпеливо ждал. А охрана не подошла. Узнали, что Большой Иван теперь никто? Наверняка узнали. Вот и отстраняются, чтоб не подхватить заразу, чтоб не впасть в немилость у тех, кого будут охранять впоследствии.

А как хорошо все шло! Технические чудеса Города уже начали работать на отдачу — он оказался прав, сделав ставку на высокие технологии. Один завод дельтапланов чего стоит. Бриллиант в короне Города. И то, что он выпускает для военных, очень далеко от дельтаплана... и вообще от современных летательных аппаратов. А экспериментальные мастерские? Универсальные "жуки", безотказные работяги городских инфраструктур, должны были в ближайшем будущем заполнить просторы мегаполисов, ими даже за океаном заинтересовались. А Информаторий? А сады Нецветаева? Все уже работает — и как работает! Потом и кровью, круглосуточной бешеной работой поставили производства на поток. И вот Город увели из-под носа. Аккуратно и равнодушно. Заседание в комитете при правительстве, голосование, решение... и остался Гробов не у дел. Не на ту группу поставил.

Он вспомнил, что представляет из себя "та" группа, и содрогнулся. Шакалы. С ними Город не то что построить — даже начать не получилось бы. Им бы куски рвать — себе и своей банде. Так бы все на куски и порвали

Зашевелилась охрана. Надо же, соизволили приблизиться. Тоже шакалы.

Он стремительно вышел из машины. Да, он выбит из игры, но никто не порадуется его отчаянию. Не дождутся!

Ковровые коридоры привычно успокоили. Все-таки это — коридоры власти. И он пока что здесь. Значит, жизнь продолжается. Старая команда осталась на местах, пусть и на второстепенных ролях. Найдется и ему место. Есть силы начать с нуля? Есть.

Силы есть, желания нет, неожиданно понял он.

Город вспыхнул в тайге белоснежными башнями, и защемило сердце. Вспомнился ироничный, деловитый гул командирского кафе, и стало совсем плохо. Как жить без Города, совсем не представлялось.

Гробов мучительно скривился, отодвинул начальника охраны с дороги и вошел в свой кабинет. А там его ждали. Ковер рванулся из-под ног, и пол тяжко ударил по затылку. Щелкнули наручники — арест. Сквозь туман боли Гробов видел, как незнакомые люди бесцеремонно бродят по кабинету, роются в документах.

Над ним нависло жирное щекастое лицо.

— Депутатский иммунитет! — прохрипел Гробов.

— А как же! — согласился щекастый. — Но попозже. Как вы думаете, командирский корпус будет возражать против перехода Города в наши руки? А мы думаем, что будет. Не считайте нас идиотами, уже пробовали и дальше проходной не прошли. А потому: схему доступа в Город, пароли информационной сети, схему систем защиты, доступ в командирскую связь — или хотя бы объяснение, как ее заглушить! В общем, обеспечьте переход Города под наш контроль. И тогда вам все будет. И иммунитет в том числе. Боссы от Города отказались, им бы сейчас самим выжить. Ну как, сотрудничаем?

— Я всего лишь председатель общественного исполкома, — прошептал Гробов. — А систем защиты там нет. Подходите к бабе Маше на проходной...

— Подходили, — хмыкнул щекастый. — Там тройной контур защиты, и баба Маша о нем не в курсе. Еле ноги унесли. Так что не прикидывайся дебилом. Чтоб создатель Города да не знал всех его тайн? Не тяни время, оно против тебя работает. В Город мы все равно войдем, прямо по твоим командирам. А ты о своей голове заботься!

Гробов прикрыл глаза. Сквозь злобные миражи столицы засиял в серой тайге его Город, вспыхнули в синем небе яркокрылые дельтапланы... не зря его назвали Орлиным Гнездом, не зря!

— Мать моя! — прохрипел он. — Прости беспутного сына, дай сил!

Щекастый недоуменно уставился. Он не мог понять, какую мать зовет выпускник специнтерната.

Захрустело. Шкафоподобные охранники неверяще смотрели, как вытягиваются, лопаются несокрушимые наручники. Мелькнуло что-то. С оглушительным треском улетел в мебель щекастый, чтоб больше никогда не встать...

Крайне редко, но случается у человека такое состояние, когда невозможного нет. И сейчас охранники наблюдали его явление.

Поднялась и закачалась в боксерской стойке полная смертельной угрозы фигура. В безвестности, один против всего мира, Гробов первым принял бой за свой Город.

Охранники схватились за оружие...

-=-=-==-==-===-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

За стенами Города повисла злобная туча, невидимая, но хорошо ощущаемая теми, кто умеет чувствовать. Командиры — умели. И потому подобрались, посуровели и все чаще стали собираться вместе, как в начале строительства Города. Командиры — к плечу плечо! В главном зале Информатория не прекращался тихий гул голосов. Но Дед не прислушивался. Он был весь в работе. Городские системы наконец-то стали действительно автоматическими, без привычных кувалд и газовых ключей, и появилось время заняться наболевшим, например, внутренним заповедником. Там на скалах пристроилась кучковаться молодежь, после того как выяснила, что Город просматривается командирами до самого темного угла. Ни напакостить, ни побандитствовать. А во внутреннем заповеднике — скальный массив, кусок нетронутой природы.

Дед усмехнулся. Наивные недоросли так и не поняли, что у командиров везде глаза. И в заповеднике. И далеко за периметром Города. У Города и охранные системы имелись, только о них мало кто знал, потому что среди командиров болтливых не водилось. И потому дурные подростки били муляжи видеокамер, а настоящие "глаза" все видели и запоминали. И внутренняя жизнь молодежных банд была аккуратно записана и уложена в архив до первого требования. И вот наконец дошли руки и до них.

Дед недоверчиво покачал головой. Ивану Алексеевичу расклад бандитской юности был нужен позарез, потому что он как раз собирался дать ребяткам цель в жизни, но Деду просто не верилось, что из конченых уродов могла получиться школа юнг. Разве что знания, вынесенные Иваном из других миров, могли помочь? Хоть бы удалось. И тогда у командиров убавится карательных акций, и станет больше времени для работы на простых людей, как и планировалось изначально.

Дед довольно быстро нашел нужные записи и увлекся анализом так, что не заметил, как пришел Кузьмин. А лидер-один командирского корпуса сел рядом и уставился на него своими свиными невыразительными глазками.

— Не нравится мне это, — заметил Кузьмин.

— Что — это? — опомнился Дед.

Кузьмин неопределенно повел рукой:

— Да вот это. Командиры вроде здесь, трудятся на благо Города, следят и наказывают, подгоняют и следят. Ну, еще обслуживают инфраструктуру, но это само собой разумеется. А народ, конечно, нас за это ненавидит, потому что никто не хочет работать больше необходимого, но все хотят хлеба и зрелищ. Все это противно, но как-то понятно и привычно: ну не хватает у многих жизненной силы, вялые они, словно обкуренные на всю жизнь, а все сильные давно в командирском корпусе. Но вот что я сейчас наблюдаю на экранах? Что за массовое гуляние? По какому поводу? Данс-группы какие-то объявились загадочные, школа юнг организуется непонятно кем и для чего... а? Или кто-то открыл секрет работы с... просто людьми, скажем так? Открыл, но с командирами делиться не желает?

Деду стало неуютно. У Саши Кузьмина, оказывается, вовсе и не свиные глазки. Он их, оказывается, всегда прикрывает веками, вообще всегда. И вот впервые глянул, и кажется, что видит насквозь. Огромные у него, оказывается, глаза. Проникающие. Суровые.

— Никаких секретов, — пробормотал Дед. — Все давно известно. Понять, что нужно людям. Не вообще людям, а конкретно этим. Жить вместе с ними. Заразить их стремлением к невероятной, но реально достижимой цели... Саша, любой настоящий учитель в школе это делает! Ну и все. Далее — просто жить! Интересно, азартно — но все-таки просто жить. Стремиться к невероятной цели. И никаких секретов.

— А почему у нас не получилось? — спросил Кузьмин рассеянно.

— Наверно, потому что много факторов надо учитывать, — предположил Дед. — Слишком много. Все, что можно вместить в понятие любовь — а туда вселенную вместить можно. Работа с людьми — искусство, в нем способности требуются, гениальность, душа особого склада... Ну, командиры же не претендуют на мировую славу в области балета? Вот и здесь лучше не претендовать. Тут требуются арты, которых у нас пока что нет.

— Ага, — удовлетворенно сказал Кузьмин. — Арты. Это я слышал. Это из сказок Ивана Алексеевича, верно? Он их в танцклассе рассказывает, а девочки по всему Городу разносят. Но это — сказки.

— Это у вас — сказки! — не выдержал Дед. — Вы чем людей собрались увлечь? Пятичасовым сном своим, работой своей бесконечной, да? У вас нет времени даже друг на друга посмотреть!

— У нас? — поднял бровь Кузьмин. — То есть у Жени Гафарова, у Володи Чученова, у всего командирского корпуса — но не у командира боевой пятерки Деда?

— Да что вам нужно?! — озверел Дед. — Не можете помочь, так хотя бы не мешайте! Предупреждал Иван, что командиры упрутся, но я, дурак наивный, не верил! Теперь поверил!

На них стали недоуменно оборачиваться. Крики и обвинения в Информатории не были приняты — для этого существовало командирское кафе.

— Прогуляемся по зеленой зоне? — миролюбиво предложил Кузьмин. — Поговорим, разберемся, кому и что нужно.

Дед молча направился к выходу. За спиной Кузьмина тут же возникли Чученов и Гафаров. Как всегда — командиры к плечу плечо. Только девушек на этот раз недоставало.

— Кое-что мы определили, — мягко сказал Володя. — Все эти гуляния, танцы и шоу служат одной цели — создать в Городе традицию, основанную на древнейших инстинктах, назовем это так. Гордость за своих женщин. Стремление защитить их от всего мира. Любование женской красотой. Опьянение ею. Нам это не глянулось.

— Почему? — удивился Дед.

— Если б мою любимую, как это принято сейчас, стали передавать с рук на руки вокруг Города всем мужским составом, я б те руки поотрывал, — серьезно сказал Чученов. — Знаю я, какие там руки. А на гуляниях не только катают на руках.

— Не понимаете! — сказал Дед безнадежно. — Это же первый шаг! А на чем еще можно создать дух общности?! Это командирам дурная работа в сладость, а прочих мужиков ничем, кроме женской красоты, не проймешь!

— А женщин? — недоверчиво спросил Гафаров.

— А женщины ради своей красоты душу отдадут! — усмехнулся Дед. — В танцклассе у Сагитовой и не такие чудеса происходят. Все знают, потому и поддерживают... новые веяния, назовем это так.

— Мы — не знаем, — обронил Кузьмин.

— Ребята! — безнадежно сказал Дед. — Ну от вас же никто не прячется! Ну зайдите в танцкласс, посмотрите, что там происходит! Или у девочек спросите. Вот Лена в танцкласс пришла сама — и осталась. Потому что ей надоело выселять на Сортировочную! И Саша пришла! И Рита! И... кстати, Риту можете прямо сейчас посмотреть, она должна танцевать у фонтанов. Может, дойдет, кто такие арты!

Они молча смотрели, как на камне у фонтана кружится маленькая отчаянная женщина: вскинутые руки, султан черных волос, ломкие жесты...

Дед понял, что Рита смогла их ошеломить. Сильнее могло подействовать только явление Анико-сан. Гафаров неотрывно смотрел на танцовщицу и мучительно морщился. Ему было больно.

— Вы думаете, ее кто-то посмеет оскорбить? — спросил Дед. — Да за нее любому голову оторвут. Вы смотрите, смотрите. Вот это — арт. Она делает первый шаг к объединению людей.

— Предполагается и второй? — задумчиво спросил Кузьмин.

Дед неожиданно смутился.

— Ну... да. Только его должны сделать мужчины. Командиры.

— Не танцую! — отрезал Кузьмин.

— И никто не заставит, — серьезно добавил Чученов. — Нам не глянулось.

— Иван сказал, чтоб вас не трогали, — признался Дед. — Он сказал, вам не перебороть себя. Он сказал, для вас есть другая задача.

Командиры переглянулись.

— Может, он еще что-то сказал? — иронично спросил Кузьмин.

— Да! Он сказал, что придет в Информаторий, чтоб поставить вам задачу!

Командиров в Информатории убавилось — кто не дежурил, ушли на гуляние, что было забавным показателем эффективности подготовки девочек. Кузьмин оглядел полупустой зал и покачал головой. Он тоже понял, что это значит.

В кресле перед мониторами, устало прикрыв глаза, лежал Иван. Дед внутренне сжался. Он хорошо понимал Ивана, потому что сам после занятий с юнгами еле приползал в апартаменты — но у боевых командиров вид вечно сонного вялого мужчины мог вызвать только раздражение.

— Вы поняли, что делают девочки? — просил Иван, глянув на Кузьмина.

— Обольщают мужчин, — пожал плечами Кузьмин. — Провоцируют. Допускают слишком близко к себе. В результате в Городе уже отмечен массовый мордобой из-за женщин. Охрана у девочек неплохая. Но когда-то недоглядит, девочек покалечат, и кому-то придется за это ответить.

Дед с сожалением признал правоту Ивана. Тот изначально утверждал, что дружбы с командирами у него не выйдет. Не могли командиры, спаянные накрепко боевыми делами, пойти в подчинение новому лидеру. Двум медведям в одной берлоге не ужиться, даже если оба медведя выше всяческих похвал.

— У них нет охраны, — пробормотал Иван. — Как раз хотел попросить, чтоб к артам приставили личных телохранителей на первое время, пока не закрепится новый стереотип поведения... но раз так, эту проблему решу сам.

Иван устало потер лоб, и Дед невольно его пожалел. Еще одна проблема. И очень мало времени.

— Так, — сказал Иван. — О девочках. Они не обольщают. Они доказывают всей своей жизнью, что самая простая, заурядная женщина может достичь всего, о чем мечтает. Что невозможного нет. Девочки демонстрируют реальные, измеримые, повторяемые чудеса. Вера, возникшая на такой мощной базе, способна творить с человеком все. Девочки сделали первый шаг. Чтоб не предать их, вы должны сделать следующий. Докажите, что простой, обыкновенный мужчина может все, о чем мечтает любой мужчина. Совершите чудо, и за вами пойдут до конца. Все очень просто.

— Не танцуем, — вежливо сказал Чученов.

Иван прикрыл глаза. Деду на мгновение показалось, что он собирается встать и дать кому-то в глаз. Но обошлось.

— А вы, собственно, зачем тогда пытаетесь создать единый коллектив? — отстраненно пробормотал Иван. — От скуки? С целью поиздеваться над окружающими? Подумайте об этом. Подумайте, для вас важнее гонор или судьба Города, в который вы вложили свои души.

Он тяжело поднялся, кивнул на прощание Деду... и ушел. И остался Дед один против разозленных боевых командиров.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Командиры недовольно молчали. Дед безнадежно размышлял о неизменности пороков человеческой психологии и задавался вопросом, как Иван умудряется получать удовольствие от работы с людьми.

— Специалист по тому, чего в мире еще не было, — наконец выразил свое отношение к произошедшему Гафаров.

Обычно Дед не вмешивался в подобные разговоры, а давал возможность излить недовольство в пространство, так сказать. Но что-то он в последнее время подустал от людей — и не сдержался.

— Иван — из создателей Города, — напомнил Дед. — Он и есть специалист.

— Это мы — создатели! — крикнул Гафаров. — Мы построили Город, мы в него души вложили! Где он был, когда мы здесь лили ажур-бетон? Когда решали миллионы чертовых проблем? Мы — специалисты!

Гафаров разозлился, впервые в жизни на глазах у посторонних. Дед наконец-то узнал, что индийский красавец умеет кричать. Но Дед разозлился тоже.

— Вот странно, — прошептал он. — Немоляева — она ведь тоже здесь с самого начала! Но не создательница, и тем более не специалист. И в принципе не может им стать. Вы, ребята, прекрасно льете ажур-бетон. Замечательно управляетесь с инфраструктурой. Но тоже не создатели. Далеко не создатели. И в принципе не можете...

В нехорошей тишине они ждали завершения фразы. Но Дед потух так же быстро, как воспламенился.

— Мы, конечно, не творцы, — вежливо сказал Володя Чученов. — Но дело вот в чем: как построить гуманистическое общество в отдельно взятом городе, не знает никто на Земле. Не доросла еще наука. У нас работали лучшие специалисты страны, и командиры целеустремленно перенимали их знания. Так вот: знаний об обществе гуманистического послезавтра и тем более о способах его создания у ученых нет. Это — квалифицированное заключение.

Дед рассеянно покивал. Он видел Ивана в работе и знал, что хороший учитель способен на многое, иначе не получится руководить детьми. А командиры по сути, по очень глубинной сути ничем от детей не отличались, как и все остальные взрослые. Так что — Иван мог.

— А при чем здесь земная наука? — спросил Дед.

Командиры его вопросу почему-то не удивились. Более того — ответили вполне серьезно!

— Иван — землянин, — уверенно заявил Чученов. — Я бы даже предположил, что родом из этих мест. Знаете, очень характерный сдвиг в назальность, перенятый поздними переселенцами от местных... в общем, инопланетное происхождение нашего знакомого исключается. Это — официальное заключение.

— Допустим, Иван прав, — внезапно сказал Кузьмин. — Думаю, реальные чудеса — это да, это может привлечь и увлечь. Народ любит, когда без труда и даром... а о чем, кстати, мечтает любой мужчина? А, командиры?

Чученов пожал плечами. Он не считал себя любым. И командиры, не сговариваясь, уставились на Деда — мол, выскажись, среднестатистическая посредственность.

— Сильным он мечтает быть, — буркнул Дед. — Чтоб всех разогнать. И чтоб девки табунами следом ходили.

— Всего лишь? — удивился Кузьмин. — Так разогнать несложно, любой командир в силу своей подготовки...

— Вот именно. Все знают, как дается командирская подготовка! Вставать в пять утра на тренировки желающих мало, и все они давно в командирах.

— А какое чудо предлагает твой Иван? — поинтересовался наконец Кузьмин.

Дед вздохнул, как перед прыжком в ледяную воду.

— В Городе тренируется волейбольная команда рудника, — сказал он, решившись. — У нас прекрасные спортзалы, вот они и пользуются. Ну и надо их обыграть. Вызвать на бой и разбить. В их родной волейбол. Честно, по правилам, на глазах у всего Города.

Кузьмин непроизвольно хрюкнул — или подавился смешком.

— Нет, мне вообще-то нравится! Гниды они, как будто специально подбирали! Натыкать носом в лужицу — самое то, уж очень у нас их не любят... но как?! Они же — профессионалы! Все в курсе, в какой лиге они играют! Мальчики за два метра ростом, мячом дадут раз — и вынесут нас с площадки вперед ногами!

— То есть победить их невозможно? — уточнил Дед.

— Почему невозможно? — удивился Кузьмин. — Возможно. Если играть в футбол без правил. Мы им тогда ноги переломаем без проблем. Мы специалисты по силовому противодействию, они — мастера мяча. На своем поле они сделают с нами все, что захотят.

— Иван потому и выбрал волейбол, — сообщил Дед. — И если вы разобьете команду рудника, станете легендой и знаменем Города. Знаменем, которое не отдают даже в смерти. Ну, так Иван сказал. У нас вообще кто хорошо играет?

— Ну я хорошо играю, — хмыкнул Кузьмин. — Для любителя хорошо. Подавать, например, умею. У Жени хлест неплохой. У Володи крюк поставлен, короткие вертикально в пол вколачивает. Без блока, разумеется. Только ерунда все это! У Володи рост метр семьдесят. А там на блоке двухметровые дяди, им даже прыгать не надо. Да нас один Клячин уделает в одиночку. Мы его удары не то что не возьмем — и не увидим даже. Пока в лоб не прилетит.

— Чисто теоретически, — пробормотал Чученов, — если играть, то это именно к нам. В волейболе мы никто, но командиры все никто, зато у боевой пятерки есть...

Он замолчал. Командиры переглянулись и не стали пояснять. Значит, не для чужих ушей информация. В командирском корпусе хватало секретов.

Неизвестно, чем бы закончился разговор, но в Информатории объявилась Саша. Подарила Деду улыбку, а командиров спросила строго:

— Вы почему здесь? Иван Алексеевич с тренером ждут вас в спортзале.

Кузьмин крякнул и встал.

— Командиры, на выход, — буркнул он. — Дед, ты в команде. Покажешь нам, как надо совершать чудеса.

И глянул невыразительными свиными глазками. Дед внутренне содрогнулся. Месть Кузьмина оказалась неожиданной — и сокрушительной. Ну как, командир Дед, старик, слабак и неудачник? Покажешь, как надо совершать чудеса?

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Зеленый пояс Города — волшебная страна. Между двумя крепостными стенами-домами нашли теплое убежище самые разные, зачастую откровенно южного вида деревья. Альпийские горки, ручейки и мостики, цветники и лужайки гранитные глыбы, образующие лабиринты, песчаные дорожки — и все это в постоянном потоке ароматов цветущих трав. Какой-то безвестный гений создал это чудо, вложил свою душу — и уехал. Как он мог бросить свое творение?!

Командиры появились на дорожке из теней и бликов заходящего солнца. Судя по измотанному виду, у них закончилась очередная бесплодная тренировка. И они искали его для объяснений. Нашли, конечно — командиры в Городе найдут любого. В их распоряжении Информаторий. Иван подозревал, что это создание разумно. Очередное то, чего не может быть на Земле.

Он смотрел на подходящих командиров со щемящей болью в сердце. Ведь это его юность сейчас шла ему навстречу. Он мог бы встать среди них. Если б по протекции родителей попал в закрытое военное училище, как Кузьмин. Если б родители Ивана были профессорами-лингвистами, обожающими единственного талантливого сына, как у Чученова. Если б... но жизнь никогда не пользовалась этим союзом.

Ребятам было плохо. У них не получалось ничего. Естественно, тут же всплыло неверие в собственные возможности — и дело встало наглухо. И как укрепить их дух? Девочек поставить в пример? Так... девочки-то красивые, вот и все объяснение. Ну, улыбается им сейчас весь Город. Ну, смотрят с обожанием вслед. Так красивые же. И руководит ими не тетка из культпросвета, а сама Лилия Сагитова, звезда и чудо прошлых лет, коронованная богиня танца.

— Мы попробовали, — сообщил Кузьмин. — Мы честно попробовали. И вот наше общее мнение: у нас нет шансов. То, что вы предложили, основано на вере в мистические силы духа, а не на чем-то реальном. Это не для нас.

— Мы не страдаем нервными расстройствами, слепой верой нас не увлечь, — честно добавил Чученов.

Иван усмехнулся. Слышали б иерархи церкви, как командиры описывают их паству. И можно было б поспорить насчет мистических сил — но у него не было времени. Где-то там, бесконечно далеко, его ждала Аннико — с верой, что он придет. И он не мог не прийти. Учитель своих учеников в беде не бросает.

— Пойдемте.

В молчании они поднялись по светящимся пандусам в жилую зону, к апартаментам Ивана. Дверь легко скользнула в сторону — проходите. Еще бы ей не открыться, когда столько обладателей неограниченного допуска.

Вековечные колонны полынных деревьев молча приветствовали их.

Плоскость перехода раскинулась во всю стену, казалось, сделай шаг — и ноги ступят на серую почву лесов далекой планеты. Собственно, так оно и было.

Командиры замерли в настороженном внимании. Учуяли боевые псы-пограничники чужеродность!

Она вышла из-за деревьев внезапно. В привычном данс-костюме, звон колец-сережек-браслетов при каждом движении. Прежняя Аннико, как будто расстались только вчера. Только не было ослепительной улыбки на лице, не сияли любопытством глаза ушлой девчушки из данс-клубов эфемера. И еще сквозь движения танцовщицы прорывалась истинная мощь Стража, видная любому опытному воину. Командиры — видели.

Они стояли друг против друга, каждый со своей стороны перехода. Рядом — и бесконечно далеко. Это вообще было характерно для их отношений — бесконечно далеко, бесконечно рядом.

— Тяжело? — спросил он взглядом.

— Держимся, — безмолвно ответила она.

Сейчас им не требовалось слов.

Шевельнулся кто-то из командиров. Ну силен парень. Наверняка Гафаров. Первая встреча со Стражем вообще-то обездвиживает надолго.

Звенящая струна безмолвного общения истаяла.

— Мои ученики, Аннико, — сказал он. — Хорошие ребята. Может так случиться, им некуда будет отступать. Примешь?

Девушка остро глянула — и вздохнула.

— Если они уйдут, — пробормотала она. — Опьяненные свободой. Голубая Вега всегда открыта для них. А ты?

— Меня ждет материнская планета. Пора напомнить кое-кому о гневе детей Болдуина.

Ну вот и все. То, ради чего встретились, произошло. Аннико узнала, что у него здесь не завершены дела, и готова продержаться. Готова принять ребят, если им некуда будет отступить. Но самое главное: он убедился, что она жива, а она узнала, что жив он. Это так много! А большего им и не требовалось.

Аннико бледно улыбнулась. Сняла пояс-меч Стражей. Запела, распрямляясь, вечная сталь.

— Преемнице, — шепнула она.

Узкая крепкая ладошка коснулась его руки, передавая ценнейшее сокровище мира.

— Ты останешься без защиты, — предупредил он.

— Моя защита — это ты, и ярким солнцем в вечной тьме сияет память о тебе!

Она наконец-то просияла ему знакомой улыбкой прежней Аннико — и исчезла. Она так и не научилась правильному стихосложению.

Кузьмин прочистил горло. Иван привычно застегнул пояс Стражей и обернулся. Командиры поглядывали на плоскость перехода, на пояс Стражей — и почему-то на Чученова. И молчали. А Гафаров вообще превратился в камень.

— Это переход к Голубой Веге, — сообщил Иван. — Может так случиться, что вам некуда будет отступать. Так вот: Страж мира дала согласие на ваш проход. Я оставлю аппаратуру включенной. Это все, что я могу для вас сделать.

Командиры переглянулись.

— Спасибо, — серьезно сказал Кузьмин.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Чученов остановился перед сплошной стеной.

— Здравствуй, Информаторий, — негромко сказал он. — Я твой друг и соратник. Заступаю на вахту. Впустишь?

Бесшумно проявилась и откатилась в сторону дверь. Информаторий признал своего.

Пост наблюдателей встретил его тишиной, что было неудивительно. Это в главном зале всегда командирская толчея, а сюда доступ только у боевых пятерок. Служебные пятерки об этом помещении даже не знали. Это нормально. У Города много тайн. Вне командирского корпуса и об Информатории мало кто осведомлен.

Чученов бросил взгляд на регистрацию смен. Предыдущий наблюдатель его не дождался, увидел на мониторе, что сменщик идет, и убежал по делам. Женька Бодров, пришел в корпус из "Горных орлов", испытателей завода дельтапланов. Хороший парень. Испытатели — все хорошие парни, близкие командирам по духу. Потому что главный конструктов Шестаков других не держал. Шестаков и сам как настоящий командир, только он отдал душу небу, а командиры — Городу. Но по большому счету это неважно.

"Горный орел" оставил экраны в своем режиме. Чученов привычно перестроил их под себя. У каждого командира индивидуальные навыки, не совместимые с чужими. Панораму центрального входа он оставил в режиме реального времени, насчет этого существовала специальная инструкция. Чученов знал почему, и Кузьмин знал, и еще кое-кто — а остальным знать было ни к чему. Многое в Городе хранила только тайна.

У Золотых ворот ночное безлюдье и тишина, только статуи марсианских ракопауков подмигивают сиреневыми огоньками. Статуи у входа поражали всех какой-то непонятной красотой и потому давно стали символом Города. На каждой второй открытке с видом Города — они.

Командирское кафе — тоже в режим реального времени. Все приказы по корпусу обязательно оглашаются там, и свежие анекдоты там же, и слухи-сплетни, и вообще родные все лица, не соскучишься. А если профессор Нецветаев вломится с претензиями, можно и на цирк полюбоваться. Прилепилась к ученому кличка, уже и сам на нее откликается, хотя вовсе не Нецветаев, а... сразу и не вспомнить.

Центральный монитор Чученов по привычке поделил пополам и запустил программу просмотра, слева текущие события, справа архив. Город смотрел тысячами глаз и все запоминал. Это — пучина информации, чаще всего бесполезной. В Городе всегда что-то происходило, даже ночью. Задачей же вахты было выделить специальными программами подозрительные "что-то", проанализировать и принять необходимые меры силами дежурных пятерок, а если потребуется, то и всего командирского корпуса — такое тоже бывало. Раньше бывало часто, но постепенно до всех заинтересованных сторон дошло, что командирский корпус — сокрушительная сила.

Одна из специальных программ ловила агрессивные звуки и картинки с места событий передавала на пост. И было их очень много. Чученов работал привычно быстро и все равно не успевал. Да и никто не успевал, кроме Жени Гафарова. Тому, с какой скоростью информацию не подавай, все медленно. Уникальная реакция у командира Гафарова.

Большая часть картинок шла от школ и пришкольных кустов. Орало подрастающее поколение только агрессивно, вот программа и дергалась. И стоило б отсечь школы от анализа — только большинство попыток изнасилований случалось тоже в пришкольных кустах. Школа — скопление беззащитных невинных девиц. Которые сами провокаторши те еще. Вот в жилых блоках никто не кидался на семейных матрон почему-то. А если кто случайно и кидался, тут же горько начинал об этом жалеть, еще до прибытия командиров.

Чученову все же пришлось отправить к школе пятерку. Невинные и беззащитные детки обожали устраивать в школе танцы до ночи с последующими разборками в пришкольных кустах. В кустах — это чтоб командиры не видели, как одни невинные издеваются над другими такими же. Чученов за свою жизнь так и не понял, зачем невинные и беззащитные лезут на ночные танцульки, и уже не надеялся понять. Просто вызывал дежурную пятерку, и все. А беззащитные не только на школьные танцы норовили, но и на Сортировочную ездили погулять. Зачем?! Ведь получали же на Сортировочной так, что по больницам развозили! И в электричке творилось такое, что поездная бригада не рисковала высунуться в пассажирские вагоны. Командирам электричка не подвластна, порядок не навести.

Зато подвластна вся территория вокруг Города, о чем мало кто знал. И что на крыше у сторожевых "пауков" всегда наготове пятерка в полной полетной экипировке, тоже мало кто знал.

Чученов припомнил, что недавно кто-то с такой жестокостью расправился в электричке с бандитами, что все отморозки на время притихли. Но — только на время. На то они и отморозки, что долго бояться не способны. Так что выходящих из электрички следовало сопроводить... оп. А это что такое?

Чученов с недоумением уставился на картинку. Рябиновая роща во внутренней зеленой зоне. С чего на нее-то сработал датчик угроз? Темно... а если в инфракрасном?

Таких рослых типов Чученов в Городе не знал. Волейболисты рудника? Вряд ли. Тем давно объяснили, кто в Городе хозяин...

— Иван Алексеевич, погуляли, пора в больничку! — с наглой издевкой сообщил рослый тип кому-то. — Надо вас подлечить! И еще раз подлечить. И так — пока не вылечитесь. Прошу вашу ручку!

Чученов дернулся вызвать боевую пятерку — и прошипел родное ругательство. Справа — архив. То, что уже случилось. Пропустил "горный орел", раззява!

А в ночной роще что-то происходило. Словно тигр метался во тьме. И такой характерный рык и хрипы...

— Мои труды здесь не закончены! — с угрозой сказал знакомый голос. — Не мешать!

— Ваша личность вызывает множество вопросов у любого нормального работника служб, — неожиданно интеллигентно отозвался кто-то.

Чученов облегченно вздохнул — если говорит, значит, остался жив.

— В вашей конторе есть нормальные люди?!

— Нету, — согласился интеллигентный, выбираясь из кустов.

Чученов только головой покачал. Чтоб туда попасть, надо было лететь по воздуху.

— Вопросы есть у меня. Лично у меня. Понятно?

— Нет. Не высовывайся.

— А я верен присяге, — серьезно сообщил интеллигентный. — И не позволю бродить по Городу предателю и убийце. А на ваше каратэ хватит одной точной пули. Зачем вы рассказывали сказки? Молчали б, и все бы обошлось. А так... горы, горные кланы, война — характерный набор, не так ли? Вам придется объясниться, Иван Алексеевич, и объясниться сейчас. Другого шанса не будет. И без вас работы полно.

Невидимый Иван Алексеевич помолчал.

— Долдон ты пограничный, — наконец сказал он. — Как вы некстати. Или кстати? Ладно, будет тебе правда, и даже с комментариями, и делай с ней, что хочешь. Вряд ли ты ей обрадуешься вообще-то. Если действительно верен присяге. Но мне взамен нужна помощь.

— Какого рода помощь?..

Дверь тихо поехала в сторону, и в операторскую просочился Эдик Цветков. Местный информационный бог, начальник местного телевидения. Очень важная личность. К командирам он вроде не имел отношения, но Информаторий пропускал его везде. Из чего следовало, что у Цветкова имелся допуск не ниже, чем у боевых командиров. Но все равно не-командиру кое-чего видеть не следовало, и Чученов переключил мониторы. Опа. Снова школа. Этого следовало ожидать, каждый второй кадр — от пришкольных систем наблюдения.

Эдик сверкнул массивными очками и хозяйски уселся на аварийный пульт.

— Почему на дежурстве? — поинтересовался Эдик, словно именно для этого притащился ночью в операторскую. — У вас же завтра судьбоносная игра?

Звуки с монитора привлекли его внимание. Ночная беседка. Двое. Не муж и жена.

— Вы и такое отслеживаете? — удивился Эдик. — А зачем?

— Программа фильтрует звуки агрессии, — неохотно пояснил Чученов и сменил картинку. — На тестовых испытаниях все было нормально, но на практике... индивидуальные особенности речи сбивают программу довольно часто. Эмоционально насыщенная речь сбивает всегда. Ничего страшного. Дальше командирского корпуса эти сведения не уйдут. Мы не из болтливых.

— И все же — почему не отдыхаете?

Чученов пожал плечами. Отдыхать — не в командирских традициях, но не-командиру это не объяснить.

Вместе они понаблюдали за попыткой малолеток вскрыть коммуникационный люк. Бесполезная затея, но малолетки этого не знали и пыхтели изо всех сил.

— Лично твое мнение: вы что, всерьез считаете, что победите?

— Да, — кивнул Чученов.

— А все думают, что с площадки вас понесут! — хохотнул Эдик. — Вперед ногами! Но признаю — рекламный ход просто блестящий! Город гудит, народ в экстазе! Победите — станете безоговорочно мифическими героями!

Эдик одобрительно покивал — и мгновенно стал серьезным.

— Я поднял интригу до недопустимого предела, — сообщил он. — Зажег и возбудил народ. Пожалуйста, выиграйте, ладно? Потому что если проиграете — я вам не завидую. Опозоритесь на всю оставшуюся жизнь. Это вам будет крест на надгробие. Вот такие дела.

Чученов кивнул и подумал, что Эдик, хоть и не командир, а тоже прикипел душой к Городу. И понимает, что без командиров Городу не жить. Сам же Чученов боялся совсем другого. Подумаешь, проигрыш. Работали без любви горожан раньше, и ничего. А вот победа обозначала первый шаг по совершенно незнакомому пути. Шаг в неизвестность.

Просмотр архива закончился, и Чученов с облегчением развернулся к Эдику. Теперь можно было и поговорить.

— Мы выиграем, Эдик, — сказал Чученов твердо. — Потому что с нами наша воля, и вера в собственную правоту, и дружба...

— Кабы так было, дворовые команды олимпиады бы выигрывали! — резонно возразил Эдик.

И он был, конечно, прав в своем скепсисе. Только он не встречался у перехода на Вегу со Стражем мира. Если уж та девочка смогла взять на плечи тяжесть ответственности за целый мир... а там и плеч не видно, хрупкость и нежность — то командиры были готовы команду рудника под землю загнать!

— Ты слышал о воинах духа? — спросил Чученов.

— Слышал. И даже видел. И что? То воины, а то волейбол. В бою насмерть сила духа много значит. А в волейболе — техника игры. А вы играть не умеете. Вы у них даже подачи не возьмете.

— Подачи как раз берем, — возразил Чученов. — Иван поставил нового игрока, настоящего профи, тот руки нам поотшибал, но как брать их подачи, объяснил...

Чученов осекся. Так. Уж не этого ли профи совсем недавно показывал монитор на фоне рябиновой рощи? Кажется, проходил недавно в Город такой. Вроде как врач. Военный. Лаборатория вообще-то уже свернулась, но врач приехал на практику. Интересный врач, оказывается, прибыл. Спортсмен-профи. Здоровый такой — и с двумя высшими образованиями... Ну и как его пропустили в Город?!

— Ну, удачи вам, — пожелал Эдик и собрался уходить.

Но остановился. Его привлекла картинка на одном из мониторов. Явление электрички с Сортировочной, ночные безобразия молодежи, заключительная часть.

Чученов вместе с Эдиком посмотрел, как молодежь прошла через центральный вход, как кое-кто сделал на ракопауках похабные надписи. На ракопауках писали непотребное регулярно — и регулярно смывали потом собственными руками.

Как раз в этот момент и сработала система внегородского слежения. Чученов мгновенно перегнал картинку дежурной пятерке на крыше блока "Б".

— Какого черта ее понесло в лес, да еще с такими сопляками? — прошипел Эдик. — Неинтересно по дороге, что ли? Так сейчас будет ей полный интерес! Дура!

Кусты энергично шевелились, оттуда доносились азартные вопли и идиотский смех.

— Разжимайте ей пальцы! — советовал со стороны чернявый парень.

Чученов прищурился, запоминая лицо. Красив, донской казак! Красив и предусмотрителен. В стороне стоит, вроде и непричастен получается, что командовал, сроду не доказать. Только командиры такие дела в суд не передавали.

Чученов включил динамики громкого оповещения:

— Говорит командир Чученов! Вы совершаете преступление, за которое ответите по всей строгости закона! Ваши действия фиксируются аппаратурой видеонаблюдения! Немедленно выйти к Золотым воротам и сдаться силам правопорядка!

Мощь у динамика что надо, и малолетки струхнули. Полезли из кустов, заозирались, начали приводить в порядок штаны. Но тут невидимая жертва сделала неверный жест. Раздался смачный удар, и из кустов кого-то вынесло спиной вперед. Детки возбудились и полезли обратно. Чученов похолодел — покалечат дуру!

И тут у кустов рухнула черная тень. И другая! И еще одна! Сюрприз, детки! Дельтапланы с изменяемой геометрией крыла, с многоразовыми ускорителями! Познакомьтесь с дежурной пятеркой, придурки!

Малолеткам не повезло — дежурная пятерка оказалась сплошь из новичков. Свои силы соразмерять они еще не научились — и выдали всем, кто под руку попался. Чернявый предводитель принял просто замечательную боксерскую стойку — его сбили ударом развернутого крыла и хорошенько добавили.

— Покалечите, — заметил Эдик.

— Или убьем, — кивнул Чученов хладнокровно.

— Самосуд? Решаете, что справедливо, по собственному усмотрению? Ну и чем вы тогда отличаетесь от бандитов?

— Я вырос в кланах, Эдуард, — спокойно сообщил Чученов. — У нас там очень строгие законы...

— Здесь не ваши кланы!

— Очень строгие, Эдуард. Но есть кланы богатые — и не очень. Очень уважаемые, за богатство, естественно — и так себе... Тогда я мечтал об одной девушке. Она была умницей и скромницей, лучше и не представить. Но она была красавицей и приглянулась одному... из очень уважаемого клана. Он изнасиловал ее вместе со своими друзьями. Так у нас принято. Я и сейчас слышу, как она кричит... хотя она вовсе не кричала. Так что — да, я беру на себя право вершить суд. И... не повторяй общих глупостей, Эдуард. Мы отличаемся от бандитов. Они насилуют. А мы их за это убиваем. Это очень легко различить.

Эдик кашлянул.

— Твоя девушка погибла?

— Она не была моей девушкой. Она даже не знала о моих чувствах. И она не погибла. Зачем? Она вышла замуж за того джигита. Так у нас принято.

— Жуть! — высказался Эдик. — Как ее заставили?!

Зачем? Ее не заставляли. Обычное в наших краях дело. Она была довольна своей судьбой... наверно. И ее клан тоже. Всем было хорошо, плохо только мне. Я ушел. Теперь я Володя Чученов, хотя это не мое имя, не моя фамилия и не моя жизнь...

— Занятно живут в ваших национальных общинах, — протянул Эдик. — Как в бандах.

— В ваших тоже, господин Кветковский, — спокойно отозвался Чученов. — Все национальные общины связаны с бандами.

— Откуда узнал про меня? — помолчав, спросил Эдик.

Ему почему-то не понравилась такая осведомленность. Хотя какой секрет может представлять его национальная принадлежность, Чученов не понимал. Ну, поляк, и что?

— По манере говорить, Эдик.

— Я правильно говорю.

— Это тоже. Поляки с двумя высшими образованиями говорят очень правильно. Но фонетика особая, хотя различия тонкие, заметны только специалисту.

— Все акценты различаешь, да?

Чученов промолчал. Он действительно различал все акценты, и не только. Но как раз это было из тем, не подлежащих обсуждению.

Малолеток утащили к Золотым воротам. Их предводителя, скорее всего, в реанимацию на Сортировочную. Удар развернутым крылом — страшная вещь. А из кустов выбралась несостоявшаяся жертва. Крепенькая девочка с копешкой соломенных волос. Кнопки-пуговицы ей успели оборвать, но и только. А разбитые губы — мелочь. Повезло, могли бы искалечить.

— Ого! — озадаченно сказал Эдик. — А что это она не испугана? И не из Города, что-то не припомню такую... Володя, вы куда ее сейчас?

— В Город, — пожал плечами Чученов. — К врачу на предмет ушибов-переломов, потом к Золотым воротам на дознание, потом... наверно, переночует у Гафарова в гостевом блоке. А что?

Цветков хмыкнул.

— Да так. Просто увидел способ нелегального проникновения в Город.

Он внезапно нахмурился и ушел без объяснений, как и пришел. А Чученов подумал, что Эдик вообще-то очень подходит под определение командира. Предан Городу, и подготовлен соответственно. Встречался он Чученову и в спортзале, и на командирских маршрутах. И тем не менее — не командир. Странно.

Но насчет нелегального проникновения в Город Эдик был неправ, Чученов это знал точно. Про дежурную пятерку в летной экипировке мало кто был осведомлен даже в Городе. И девчушку вполне могли в лесу покалечить. Или, в другое время суток, отправить назад на Сортировочную без захода в Город. Так что — нет, она не могла быть нелегалкой. Но на всякий случай он все же поискал ее по системе слежения. И нашел.

Это следовало обдумать. Потому что золотоволосая девочка висела на шее у некоего мужчины и радостно дрыгала ногами. И мужчина этот был Иваном Алексеевичем.

Чученов поглядел пристально — и переключил картинку. Обдумать следовало — но послезавтра. Потому что завтра — Игра.

-=-=-=-=-=-= — =-=-=-=-=-=-=-==-=-=-=-=-=-==-=-=-=-=-=-=—

Дед сидел у площадки, смотрел на разминающихся игроков и ежился. Сам он разминаться не мог, потому что от страха перед игрой мышцы свело в комок. Если б он начал двигаться прямо сейчас — перегорел бы до игры.

А волейболисты рудника небрежно работали с мячами. Небрежно, но безошибочно. Вот Клячин хлестко ударил — партнер спокойно принял и вернул мяч под следующий удар. И еще раз. И еще. Никто из волейболистов даже шага в сторону не делал, чтоб достать мяч. Зачем, с такими-то длинными руками? Да и мяч у них летел только туда, куда надо. У командиров при всем старании так не получалось, и вряд ли когда могло получиться. Рудничные в сторону командиров даже не смотрели — презирали. На игру демонстративно вышли в тренировочных костюмах, вроде как на легкую пробежку. С их точки зрения, так оно и было. И почему они вообще согласились на игру, Дед не понимал. Разве что от великой злобы? В свое время спортсмены сталкивались с командирами очень жестко, познали сокрушительность атак Кузьмина и железный кулак Гафарова в полной мере.

Играть предстояло на открытой площадке в зеленой зоне. Дед огляделся — народу было не протолкнуться. На комментаторской вышке сидел Эдик Цветков, вещал, нагнетал эмоции.

— Сегодня — непростая игра, — разносились по всему Городу его рассуждения. — И не в том дело, что волейболисты и командиры ненавидят друг друга. Ненавидят — это как раз понятно. Спортсмены любят гульнуть после тяжелых матчей, а легких у них не бывает. Командиры их за нарушение порядка успешно бьют, потому что командиры обучены драться. Зато сейчас командиры на чужом поле. Сейчас должны бить их. У Клячина мяч летит с такой скоростью, что если попадет в голову, сотрясение мозга обеспечено. И он, конечно же, будет целить в голову, и не промахнется, потому что профессионал. Волейболисты рудника — все профессионалы высочайшего уровня. В команду при помощи огромных денег собраны со всей страны самые одаренные, мощные, тренированные с детства ребята. Рост, прыгучесть, скоростная сила, реакция, координация, выносливость, стрессоустойчивость — выше всяческих похвал! Волейболисты — эволюционно новый вид человечества! Но командиры бросили им вызов. И это непонятно, это вызывает недоумение. Нет, в определенных областях командиры очень неплохи, вот у Володи Чученова первый разряд по шахматам, к примеру. Но в волейболе наши командиры — самые обычные люди. Как я и вы, как все нормальные люди, которых природа не одарила выдающимися способностями. Следовательно, они проиграют с позором. И это понятно. Но вот... если командиры выиграют? Тогда мы получим бесспорное доказательство того, что простой, самый заурядный человек, как вы да я, может достичь всего. Понимаете? Что невозможного — нет. Вот в этом уникальность сегодняшней игры. И хотя я понимаю — и все понимают! — что командиров унесут отсюда на носилках, я безумно надеюсь, что они победят и тем самым докажут безграничность сил обычного человека! Так пусть же начнется матч, чтоб мы наконец узнали правду о командирском корпусе и о себе!

И матч начался. По правилам — с приветствия соперников. Как назло, шум толпы затих, и все хорошо услышали, как Кузьмин недобро обронил:

— Ну, привет спортивному резерву госбезопасности.

Тишина наступила просто оглушительная. Все почувствовали, что запахло чем-то очень серьезным, не только взаимными счетами командиров и волейболистов рудника. Одно дело знать, что ребята, разъезжающие по всему миру, вполне могут быть связаны с определенными службами, и совсем другое дело услышать подтверждение при огромном стечении народа.

— Привет черно-синим, — непонятно откликнулся Клячин. — Недобитки.

Подача. Мяч размазался в воздухе — аут. Дед облегченно вздохнул. Такой мяч он не смог бы принять. Хорошо, что Иван предупредил о том, что мяч часто будет улетать мимо площадки — и научил правильно и быстро определять такой вариант. Все дело в том, что на открытой площадке, да еще между двумя огромными стенами — своя аэродинамика. При сильной подаче мяч мог запланировать в аут.

А у противника были ОЧЕНЬ сильные подачи.

И понеслось! Наверно, зрители орали — Дед не слышал ничего. Как и остальные командиры, он находился в игровом трансе. Свобода в концентрации, так сказал Иван. Он же научил специальной психотехнике. Командирам она далась легко, потому что на тренировках по коллективному бою капитан Кин применял что-то похожее...

Мяч! Руки у Деда онемели от удара. Он спиной почувствовал Ивана и попытался переправить мяч ему. Как бы не так, подкрученная подача. Мяч сорвался и улетел вбок. И где-то там его все равно перехватил Иван. Пас-удар-есть! Сюрприз, господа спортсмены! Готовы к таким скоростям? Нет? Ну и получайте прострельный пас и левый крюк от Володи Чученова без блока под сетку.

У командиров был единственный шанс — опережать в скорости. А транс на время мог дать им безошибочность движений. И они опережали. Прием-пас-удар-есть! На этот раз атаковал Женя, и тоже без блока. Блокировщик просто не успел, ведь командиры были значительно легче соперников и двигались стремительно.

Удар! Дед сам не понял, как принял мяч. Еще удар — и снова в него...

Они выиграли первую партию моментально, на одном дыхании. Профессионалы явно не были готовы к тому, что командиры сумеют атаковать на таких огромных скоростях — и атаковать безошибочно. Но пасы Ивана были безупречны, а атаки командиров стремительны и точны. И еще командиры брали их жуткие силовые подачи — с трудом, но брали. И потому мяч все чаще улетал в аут. А еще рудничным никак не удавалось закрыть нападающих блоком. С их ростом игрокам и прыгать было необязательно — только Иван всегда давал пас туда, где не было игроков. А командиры в игровом трансе чувствовали, куда будет направлен пас — и перехватывали мяч стремительной атакой. Пока что перехватывали.

Но волейболисты рудника не зря считались профессионалами. Они сумели перестроиться — и командирам пришлось худо. Гигант Клячин раз за разом заколачивал жуткие мячи, командиры не всегда даже успевали увидеть. Дед пару раз сумел взять, так руки онемели до локтя. Потом Женя выпал на миг из транса — и мяч тут же попал ему в лицо. Он упал, но сразу поднялся. Во все лицо — кровь. И, видимо, как-то это подействовало на играющего тренера командиров. Он и до этого держался наравне с рудничными, но теперь у сетки наглухо закрыл самого Клячина. Одиночным блоком-ловушкой. Рудничные хмуро поглядывали на него и соображали, откуда у командиров объявился игрок экстра-класса.

Командиры же... то ли озверели, то ли наоборот поднялись к вершинам человеческого духа? Или просто установили внечувственный контакт с противником? Как бы там ни было, но командиры начали принимать атакующие удары. Все. Дед наконец прочувствовал до конца, что такое свобода в полной концентрации. Это когда летишь за мячом свободно, но руки подводишь абсолютно точно, в предельной концентрации. А потом шмяк об площадку — но это же потом, когда мяч принят...

Командиры играли нетрадиционно. Вынуждены были так играть. Без блоков — потому что некому было их ставить, разве что играющему тренеру. Ну а раз без блоков — значит, требовалось принимать все атаки.

И командиры принимали все атаки. Может, наконец-то сказалась боевая подготовка. Командиры обнаружили, что чувствуют, куда будет направлен удар. Это оказалось даже проще, чем предугадать движения пьяного боксера — а на Сортировочной приходилось предугадывать и не такое.

Командиры по-прежнему нападали сами, хотя давалось это все труднее. Потому что если рудничный успевал выставить руки — все, бить некуда. Преимущество в росте все же было у рудничных огромным. Особенно это сказывалось при атаке. Выпрыгивает этакий нехилый мальчик повыше, замахивается и не спеша смотрит, в какое из пустых мест заколотить мяч. И потом бьет, вкладывая в удар всю мощь опускающейся двухметровой туши... А что б им не бить, им в вышине только играющий тренер командиров мог помешать, но его одного на всю сетку не намазать, даже если тонким слоем... И поэтому командирам приходилось брать все атаки. Ну и что, что теоретически невозможно?

Потом Саша Кузьмин порвал плечо. Попал под блок, пытался в последний момент сменить направление удара, обмануть — но тяжелая рука уже набрала скорость... Деду показалось, что треск рвущихся мышц был слышен каждому болельщику. Кузьмину поставили обезболивающее, и он снова вышел на площадку — потому что заменить его было некем. Кузьмин даже снова атаковал, и успешно, потому что был обоеруким. Но все понимали, что командирам конец. Игрок с одной рукой — не игрок. Рудничные это тоже поняли, и следующий мяч полетел целенаправленно в Кузьмина. Кузьмин невероятным образом принял мяч одной рукой, и Иван даже смог догнать мяч и выдать пас — длинный, на среднюю линию.

Играющий тренер вылетел в высоченном прыжке. Раздался оглушительный треск, словно рядом ударила молния — это он попал по мячу. Легионер больше не улыбался, только побледнел да взглядом размечал площадку противника на зоны поражения. Рудничные обеспокоились и выставили против него тройной блок. Ничего это не изменило. Есть такой удар — от блока в аут. В очень далекий аут. Гром небесный раздался еще несколько раз, и командиры выиграли вторую партию.

А в третьей навалилась усталость. И то один, то другой командир стал выпадать из транса. На ненадолго, но выпадать — и совершать глупые ошибки. Рудничные победно заухмылялись. Только зря они обрадовались — командиры не собирались сдаваться. Играл Кузьмин с разбитой рукой, и Женя Гафаров, наверняка получивший сотрясение мозга, тоже держался. Раз за разом вылетал над сеткой играющий тренер, успевая и на блоки, и на атаки. Только — он один в атаке остался. Рудничные наконец разобрались с особенностями игры и закрыли низкорослых игроков наглухо. Дед с обреченной яростью метался по площадке, брал все немыслимые мячи — но и только.

И тогда начал атаковать Иван. С любой позиции, лишь бы только мяч поднялся выше сетки. Бил Иван очень необычно, в высоченном прыжке и во вращении. Как понял Дед, вращение значительно усиливало удар — и обескураживало противника. А мяч еще и летел по непонятной траектории — и попадал каждый раз в пустое место.

Рудничные переключили внимание на новую опасность — и тогда, ушедшие из-под опеки блокирующих, снова начали атаковать Володя и Женя...

Конец третьей партии для Деда прошел как в тумане. Запомнилось только, что рудничные все время норовили пробить именно его зону. Он вроде бы брал мячи в падении, чего сроду не умел раньше. На поднятый им мяч неизменно точно вылетал Иван. Каменно бесстрастный Гафаров бежал вдоль сетки, чтоб выпрыгнуть в свободном от блока месте и заколотить чугунным левым крюком мяч вертикально вниз. А потом, разом — звенящая тишина, покачивание земли под ногами и легионер, с профессиональным вниманием врача заглядывающий в глаза...

Очнулся он в Информатории. Вокруг — чуть ли не весь командирский корпус, гул и смех до потолка, на руках бинты. Не выдержали руки жестких приземлений. А пальцы опухли так, что неделю ложку в руки не взять. Рядом — Александра.

— Саша, будешь кормить с ложечки, — попытался пошутить он и с удивлением понял, что и язык ворочается с трудом, хотя языком точно не играл.

Глаза у Александры неожиданно заблестели. Самое время погладить девочку по голове, да кто бы помог руку поднять.

Дед поискал глазами играющего тренера, чтоб поблагодарить за доставку, и не нашел. Игра игрой, а Информаторий чужих все равно не впускал. Александра поняла причину его беспокойства и коротко изложила ситуацию. Играющему тренеру попало на блоке по рукам, доигрывал он с поломанными пальцами и после игры отправился к врачам. Женя ушел туда же, править разбитый нос. И Кузьмин, естественно, у врачей. И Володя Чученов тоже там, пытался прыгнуть выше себя и теперь не может ходить. Вот такая получилась грустная победа.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-===-=-=—

Как спали остальные, Дед не знал, но лично он — как бревно. Чугунное. И не поднялся бы ни за что, если б не жгучее любопытство. Очень ему хотелось поглядеть со стороны, что же они сотворили на площадке. Так что он выполз из своих апартаментов, как обычно, в пять утра и поковылял в Информаторий. Город спал, командиры уже нет. Дед, пока доковылял до цели, двадцать шесть раз приветственно махнул забинтованной рукой — специально посчитал.

Он бы ни за что не открыл двери, если б были обычные ручки-замки. Но дверная мембрана сама приветственно отодвинулась в сторону — дорогу командиру!

Вся волейбольная дружина расположилась у мониторов, словно и не уходила никуда. На огромном экране специальная программа отображала анализ записи игры. Вообще-то программа предназначалась для анализа рукопашных боев, но игра выдалась такой, что не всякой рукопашке сравниться. Александра тут же подкатила ему кресло — и осталась рядом сама.

Дед смотрел на игру с приятным чувством новизны. В трансе все воспринималось иначе. И только в записи, пущенной с небольшим замедлением, стало четко видно, что волейболисты рудника словно плавали по площадке, командиры ходили — а связующий командиров мелькал. Совершенно немыслимая оказалась у Ивана скорость перемещений.

— А зачем звук отключили? — поинтересовался Дед.

И тут же увидел сам, что звук не отключен. Просто зрители молчали всю игру, как будто боялись помешать шумом.

Дед неловко смотрел на себя, прыгающего по площадке. Смотрел — и не верил колонке цифр, мерцающих сбоку. Программа исправно анализировала скорость движений, высоту прыжка, силу удара, и цифры получались какие-то немыслимые. И остальные командиры смотрели недоверчиво, как на результаты Деда, так и на свои.

Потом Дед обратил внимание на результаты, продемонстрированные профессиональными игроками — и озадаченно нахмурился. Ерунда какая-то получалась: кроме скорости перемещений, рудничные превосходили командиров во всем остальном. Объективно рудничные были сильнее. Причем намного сильнее. Только выиграли командиры, а рудничные — проиграли.

Видимо, Дед сказал это вслух, потому что все к нему развернулись с очень странными выражениями на лицах.

— Дмитрий Евгеньевич, а вы обратили внимание на то, что взяли все мячи в своей зоне? — задумчиво поинтересовался Кузьмин. — Это при том, что они атаковали без блока? Такое вообще-то невозможно.

— Получается, благодаря мне выиграли? — растерялся Дед.

Кузьмин одарил его очередным задумчивым взглядом и снова включил запись игры. И снова заметался по площадке стремительный, чудовищно точный Иван.

— Мы все молодцы! — наконец заключил Кузьмин.

После чего они выключили программу и отправились работать. А что им еще оставалось делать?

На этот раз они шли к командирскому кафе через жилые зоны — не в их разбитом состоянии шнырять по коммуникациям. Дед привычно цепко оглядывался. Город уже просыпался. Шлепали в кафе рудничные рабочие, инженеры завода дельтапланов заметили Чученова и утащили на решение своих бесконечных проблем, девицы шли в униформе центра бытовых услуг. Дед невольно проводил их взглядом. Униформа на них была такая, что не сразу и заметишь. Детки толпой куда-то повалили, по времени вроде в школу, а по направлению — точно нет. Значит, к видеозалам. И в целом утро было бы обычным — если б не приветствия, обращенные к командирам со всех сторон. Если б не уважение во взглядах. Если б не восхищение на лицах девиц из центра бытовых услуг.

— Вот мы и кумиры! — озадаченно пробормотал Кузьмин. — Кто б сказал, что с этим делать и как воспользоваться ? Неучи мы с вами, ребятки... что делать-то, а?

— По башкам надавать! — внезапно включился в разговор невидимый дежурный по блоку.

Видимо, он искал Кузьмина и услышал конец фразы. Ну и среагировал по-командирски.

— Я вам скажу, что делать! — деловито продолжил дежурный. — В пандусе слева от вас детки, трах-тебедох, льют какую-то гадость, покатушки хотят устроить! Вот, можете заглянуть и навести порядок, все равно же рядом. А я тогда дежурную пятерку туда гонять не буду. Да, и лидера-один желают видеть в командирском кафе заинтересованные лица. Командир Смирнов. До связи.

Юные балбесы появлению командиров не обрадовались. Сплошные бегающие глазки и трусливые улыбочки. И масло по всему пандусу.

— Здравствуйте, Дмитрий Евгеньевич, — вдруг робко сказало амебообразное существо в бесформенной одежде.

Дед пригляделся и с трудом опознал свою соседку по жилой зоне. Кажется, Нюра. По последней молодежной моде она была выряжена в необъятные штаны до подмышек, и стрижена так, что девочку от парня не отличить. Как утверждали малолетки, это для того, чтоб мужики не пялились.

— Беспорядки нарушаем? — хмуро поинтересовался Кузьмин.

Нарушители сникли. Вид хмурого Кузьмина любого мог загнать в неуютное состояние. Но Деду показалось, что в голосе Кузьмина скользнула... не растерянность, конечно же, нет! Но тень от нее. Даже Кузьмин не мог бесстрастно карать тех, кто смотрит на него с восторженным уважением.

— Мы тут... скользяшку делаем, — осторожно признался один из юных бандитов.

— Зачем?

— А где нам кататься? Со скал спасатели выгнали, из зеленой зоны командиры.

— Тетенькам из вашего блока тоже предложишь покататься? — рассеянно спросил Кузьмин. — Им же здесь на работу идти. Опоздания и травмы сами оплатите — или все же родители?

Злодеи понятливо заткнулись, только из-за спин кто-то пробубнил, что покатались бы, таким коровам полезно. Но все понимали, что платить придется, потому что командиры ничего не забывали — и не прощали.

И тогда Дед, сам не понимая, что делает, открыл ремонтный ход, вытащил мягкий шлагбаум и перекрыл пандус. В конце концов, есть и еще спуски!

— Кататься вам — только до ночи! — предупредил Дед. — В ноль-нуль полотер все уберет, ради вас программу менять не стану!

Юные балбесы удовлетворенно кивнули и отправились кататься, даже спасибо никто не сказал.

Александра мягко подтолкнула Кузьмина, и командиры вынужденно отправились куда и шли, то есть к командирскому кафе.

— И как это понимать? — поинтересовался Кузьмин. — Как поощрение вандализма? Как зарабатывание дешевого авторитета? Или как что?

— Дети наши никому не нужны, — невольно ответил Дед.

Потом развернулся и пошел обратно. Как наяву он услышал усталый голос Ивана:

— Быть с детьми. Понять их. Принять их. Жить с ними. Отдать за них жизнь...

Вроде бы все так просто. Но так трудно!

Внезапно Деду припомнилось, что недавно кто-то жестоко расправился с железнодорожными бандами, не разбираясь, чья там сфера влияния и чем это грозит. Теперь Дед понимал, чья это работа. И не был уверен, что сможет так же — рискнуть ради детей свободой. Дед даже не был уверен, что их стоит защищать. Все они — выкормыши дикого общества, те еще звереныши и бандиты. На миг ему показалось, что он выбрал неподъемный груз. Но потом он пожал плечами. Ну, неподъемная работа — ну и что? Делать-то надо.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Круговерть дел оборвалась внезапно. Пришел сменщик, командир из робототехников Жора Крафт, хлопнул по плечу — смену сдал, смену принял, проваливай отдыхать! Жора Крафт был хорошим парнем, и Гафаров ответно ему кивнул. Впрочем, командиры все были хорошими парнями, в отличие от остальных.

Покинув Информаторий, Гафаров привычно заглянул в круглосуточную парикмахерскую, привел в идеальный порядок прическу. Девочки привычно пожаловались ему на скуку в ночные смены. Он пообещал намекнуть Цветкову, чтоб озаботился рекламой. В Городе многие работали ночью, почему бы им не заглянуть в салон после работы? Цветков мог сделать такую рекламу, что в парикмахерские именно ночью и станут ходить. Хороший он парень, Эдик Цветков, хоть и не командир. Кстати, а почему он не командир? Соответствует же... Гафаров немного поразмышлял и с неохотой признал, что Цветков точно соответствует званию командира, а вот некий Гафаров — нет. Ведь знает же, кто разломал оборону рудничной команды в великой игре. Кто продумал и воплотил единственно возможную победную тактику. Кто спасал все грязно принятые мячи. Кто выкладывал сверхъестественно точные, скрытые, неожиданные для противника пасы. Кто, наконец, в самый критический момент своими невероятными атаками пробил глухие блоки профессионалов — и все время выводил низкорослых бойцов на чистую сетку для победных ударов. И кто не получил ни капли великой славы — исчез скромно и незаметно. Потому что никто про него не вспомнил! А ведь беспристрастный командир Гафаров должен был восстановить справедливость, как восстанавливал везде и всегда! Должен был, да. Но не захотел. Сначала не хотел, потому что противно было смотреть на вечно вялого, вечно дремлющего мужчину. Но вот Иван встал, проснулся... и сейчас видеть его не хотелось тем более. Потому что теперь рядом с ним Гафаров чувствовал себя очень неуютно. Как рядом с тигром.

Ему вдруг пришел в голову вопрос: а как же чувствуют себя простые люди рядом, к примеру, с командиром Гафаровым? Так же неуютно, так же уязвленно? Да ну, не может быть. Он же хороший парень, командир Гафаров! А вот Иван, он как раз...

Пандусы между тем привели его в блок "Б", к апартаментам Ивана. Осталось войти и признать решающую роль Ивана в великой победе — не для него признать, для себя. Неужели трудно? Гафаров постоял перед дверью и признал, что да, трудно. Но необходимо. Ведь он, Гафаров — мерило справедливости в командирском корпусе. Значит, надо соответствовать.

Дверь тихо разошлась, напуганная командирским допуском. Гафаров поправил прическу и шагнул внутрь. И замер. Не всем, оказывается, проснувшийся Иван напоминал тигра, ох не всем... Иван лежал в кресле, а перед ним стояла на коленях Лилия Сагитова, блистательная подруга самого Гробова, и гладила лицо мужчины длинными изящными пальцами. И при каждом движении нежных рук вспыхивали на ее запястьях серебряные браслеты...

Однако.

Она догнала его на выходе из блока. Надо же, заметила! Никогда и нигде не ослабляет внимания, совсем как командиры.

— Евгений Гафаров на страже нравственности? — поинтересовалась она, нервно кривясь и подрагивая.

— Нет, — бесстрастно отозвался он. — Но все же вам лучше бы разобраться в своих отношениях с мужчинами. Для вас лучше.

— Кто бы говорил! Сам разберись сначала с Ритой, Леной и Ниной! — вспыхнула женщина и стремительно удалилась, только платье взметнулось вихрем.

Гафаров озадаченно посмотрел вслед. Эффектная женщина! Говорила бы еще понятно. Потому что если Рита и Лена как-то идентифицировались, то с некой Ниной была полная неясность. Выходит, что-то он пропустил в окружающем мире. Догнать и спросить? Э, нет.

В который раз Гафаров позавидовал своему другу Володе, который был совершенно счастлив среди инженеров и таких простых забот по созданию того, что еще не придумала наука. Энергонапряженные структуры — кто бы объяснил, что это такое? Никто не понимает, но уже испытывают. И в работе у Володи полный порядок, и в любви — потому что влюблен он тайно и абсолютно безответно в Марию Остапчук, а сами женщины на Володю внимания не обращают и потому проблем не создают.

Смятение чувств оказалось для Гафарова непривычным и довольно неприятным состоянием. К счастью, он знал, как с ним справиться. Выйти в зеленую зону. Присесть на скамью в рябиновой роще. Расслабиться. Часа медитации вполне хватит для обретения душевного спокойствия.

Так он и сделал.

Из транса его вывел легкий шелест листвы. Ровно час, как и запланировал. В душе — безмятежность и ясность, как и запланировал.

Листва тихонько шелестела, и не хотелось уходить. Гафаров вспомнил, как долго пришлось бороться с ветрами, что гудели меж стен города-крепости. Решение, естественно, нашли инженеры завода дельтапланов. Они там через одного умные и лысые, им и решать сложные задачи. К тому же — с ветром дело имеют по работе. И вот — шелестят листвой легкие приятные ветерки.

— Разве я виновата, что стала такой? — вдруг бурно разрыдалась невдалеке женщина. — У меня обмен веществ нарушен! Я все перепробовала, а вес растет! Мне самой на себя противно смотреть! Вот соври еще, что в женщине главное — душа!

Бурные рыдания сменились жалобным хлюпаньем. Гафаров осторожно развернулся. Сквозь невесомые тени рощи было все прекрасно видно. Огромных размеров женщина рыдала перед мужчиной, выряженным в знакомый противный черный костюм. Гафарову стало неловко. Действительно, кому нужны вот такие заплывшие, бесформенные существа? Кто подарит им ласку и нежность? А ведь они тоже, наверно, женщины — в смысле, чувствуют что-то, мечтают, страдают даже?

А потом мутной волной нахлынул гнев. Ведь перед Иваном сотрясалась в рыданиях Мария Остапчук, неземная любовь маленького Володи Чученова. Очень некрасиво поступала боготворимая Володей женщина! Гафаров вспомнил, как однажды на танцульках в зеленой зоне — в Городе поначалу бывали танцульки — Чученов подошел к буйствующему Клячину и посоветовал удалиться спать, ежели нетрезв. Клячин тогда взял Чученова за ремень и куртку и выкинул с площадки, прямо через двухметровое ограждение. Хохоту тогда было много. Правда, было и продолжение. Именно тогда появилось выражение "железный кулак Гафарова". Володя маленький, его все норовили обидеть, особенно крупные личности. В том числе и крупные женщины — совместно с неким типом в противном черном костюме.

— Не надейся свалить на болезнь! — вдруг безжалостно сказал мужчина. — Ты здорова, как... как Мария Остапчук! Сил у тебя немерено, вот что я скажу. А не тратишь. Ленишься, да?

— Я бегала!

— При чем тут бег? — вздохнул мужчина. — Я же о душе... Хотя и бегала ты наверняка мало, а потом ела много.

— Значит, сама виновата? — ожесточенно спросила женщина.

— Как не вовремя-то, — пробормотал мужчина. — С другой стороны, дети всегда не вовремя... Ладно. Это действительно важно. Костюм ожил, значит, вес мы уберем. А вот душу избавить от лени... Мария! Ау! В тайгу со мной пойдешь на недельку? Гарантирую, что уберу вес. Даже растяжек не останется. Но с тебя — старание. Огромное старание!

Женщина замолчала.

— Как в юности? — наконец спросила она неуверенно.

— Машка, ты все обидеть норовишь. Лучше, чем в юности!

— А... когда?

— Сейчас. Времени у меня не очень-то. Чтоб через полчаса у Золотых ворот в спортивной форме.

— Ночь же!

— Нет у меня времени, Мария. Совсем нет.

— И правда как в юности! — вдруг хихикнула она. — Ладно, я согласная! Жди, я мигом!

"Мигом" применительно к этакой слонихе звучало дико, но удалилась она действительно очень быстро. Могучая женщина!

Гафаров не спеша подошел к Ивану. Слегка качнулся, распределяя вес. И хлестко вскинул руку. Рукав куртки сухо щелкнул по воздуху — чистый нокаутирующий удар. В смысле, был бы. Иван ломко качнулся в опережении — и обидно легко ушел от атаки. Гафаров побледнел и попер вперед. Иван закачался, заходил по песчаной дорожке, закрестил ногами, нарушая принципы боевых перемещений — и тем не менее успешно уклоняясь. Хлопала куртка, шуршал взрезаемый ударами воздух, и как будто в танце качалась неуловимая черная фигура. Гафаров наконец понял, что же он видит. "Сахарная тростинка" Риты, вот что это было. Только намного быстрее, только отчетливей боевое предназначение танца.

Потом до Гафарова дошло, что Иван давно мог бы уложить его в кусты, если б ответил хоть раз. Он опустил руки. Иван внимательно, но до обидного равнодушно следил за ним. И надо было ему сказать что-то — но что? Сволочь, подонок, гнида? Легкие, необидные слова. Ударить? А как? Но не благодарить же за игру, как намеревался поначалу!

Так что Гафаров молча развернулся и ушел.

Ноги сами повели его в Информаторий. Пост наблюдателей встретил его прохладой, тишиной и темнотой. Все верно, сменщик Жора Крафт был не из боевой пятерки, работал из общего зала и доступа в особо защищенное помещение не имел. И вполне могло быть, что и не знал о нем.

Гафаров опустился в кресло и закрыл глаза. Тишина. Безлюдность. То, что нужно...

Наверно, он пробыл в оцепенении очень долго, потому что пришел обеспокоенный Володя Чученов, и следом за ним Лена Елисеева. Лена пристроилась рядом молчаливой верной поддержкой. Гафаров рассказал им кратко о случившемся. Чученов подумал, легко хлопнул его по плечу, мол, не переживай. Потом включил поиск, долго ждал — и наконец строго уставился на невзрачного паренька. Тот выглядел озадаченным. Еще бы! Мало кто знал, что экраны игровых устройств способны изображать суровые физиономии командиров!

— Вова Остапчук? — уточнил Чученов.

Получил в ответ утвердительный кивок и недовольную гримасу на "Вову".

— Слушай задание! — деловито сказал Чученов. — Твоя тетка сорвалась в тайгу неизвестно с кем. Ей крайне нужен свидетель и помощник. А командиры там не к месту. Сам знаешь, не любит она командирский корпус. Получается, кроме тебя некому. Они сейчас в начале командирского маршрута. Я дам команду к Золотым воротам, тебя пропустят. Догони и сопровождай. Понял?

— Нет, — мгновенно отозвался паренек. — Тетя Маша вообще-то взрослая, если кто не заметил.

— А ее муж? — хмуро поинтересовался Чученов.

Как ни странно, недоросль подумал, неохотно кивнул и снялся с места. Чученов выключил поиск и устало потер лоб.

— А что я еще мог сделать? — пробормотал он. — Разве что прибить ее идиота мужа? Так хоть видимость приличий будет. Лишь бы племянник их нашел. И прошел. На командирском маршруте и не такие помирали...

-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Кабинет Гробова резко отличался от остальных помещений Города официальностью и показным бюрократизмом. Ковры, безразмерный стол для совещаний при руководителе, портреты первых лиц страны на стене. Кузьмин в круговерти командирских забот стал их забывать за ненужностью, кстати.

Но кабинет обладал одним несомненным достоинством: сказанное отсюда в сеть автоматически становилось приказом по Городу и автоматически же доводилось до всех заинтересованных лиц. Кузьмину это могло облегчить работу. Так что он открыл дверь командирским допуском и принял хозяйство. Сомнений в правомерности действий у него не возникло. Гробов сгинул в столице, это было очевидно — потому что замолчал его комплект дальней связи. Командирская дальняя связь не глушилась никакими средствами — и не давалась в руки чужим. И вот она молчит. И никто не расскажет, погиб ли Гробов бесславно или принял с честью последний бой. Но что не сдался — это точно. Связь-то молчит.

Кузьмин потер левый бок и замер в раздумьях. Сердце ныло — нехороший признак. Для всех нехороший. Каким бы неоднозначным человеком ни был Гробов, делу Города он был предан всецело — и сделал свой выбор. И вот его нет. И скоро придется делать свой выбор командирам.

На Сортировочной с грузами Города творился беспредел, совсем как в дикие годы передела страны. Пришлось командирам вспомнить славное бандитское прошлое и заставить вспомнить об этом остальных участников процесса. Боевые пятерки только что вернулись с Сортировочной. Грузы ушли по назначению. А грузы — это жизнь. Это военная продукция завода дельтапланов, расписанная на годы вперед. Это универсальные коммунальные "жуки", тоже расписанные на годы вперед. Это привычно необъятные потребности профессора Нецветаева. Это непрерывный поток материалов и товаров в обе стороны.

А память о славном бандитском прошлом цинично подсказывает, что за разборки на Сортировочной последует ответ. Асимметричный. Где-то по Городу ударят обязательно — но где? Грузы — это жизнь. Встанут составы на другой станции? Там, где не достать? То есть достать-то можно, но убьют сразу, потому что чужие сферы влияния... Или ударят по самому Городу? Кузьмин обдумал вариант и отмел. Вряд ли. Командиры на посту.

Грузы — жизнь. Но энергия — тоже жизнь! Город светлого послезавтра пожирал электричество за троих. До сих пор с электросетями были дружба и мир, потому что воевали в одной команде, но в столице передел власти, и где та команда, неизвестно. И Гробов сгинул...

Кузьмин соединился с главным инженером экспериментальных мастерских. Вообще-то мастерские занимались "жуками", к энергетикам непосредственного отношения не имели — зато инженеры мастерских душой болели за Город.

— Сеня, вопросы есть? — сразу спросил Кузьмин. — А то я вас сейчас так загружу, все вопросы забудутся — потому что появится сотня других.

Сеня, а для подчиненных Семен Адамович Дроздов, протестующе вскинул руку:

— Нет времени, командир! После работы запускаем автономное питание для Города.

— Ага, — озадаченно отозвался Кузьмин. — Ну занимайтесь. А то...

— А то что?

— А то обрубят нам кабель. И будете свои уникальные станки от свечек запитывать.

— Пусть только попробуют!

Лицо главного инженера закаменело, и Кузьмин вспомнил, что инженеры мастерских давно чем-то там поголовно увлечены, то ли деревянными мечами, то ли боевыми посохами. Тоже чувствуют приближение суровых времен?

— Сколько дней требуется для запуска системы автономного питания?

Дроздов призадумался.

— Да мы давно занимаемся, — наконец сообщил он. — Так, по вечерам, от нечего делать. В общем и начерно все сделали. Осталось немного, но самое противное, сам понимаешь, всякую грязь напоследок оставляешь... Ну, если все дружно, да с робототехниками Крафта, да в три смены... то за пару суток управимся. Только кто ж нам даст робототехников? А если в прежнем режиме...

— Вот что, — хмуро сказал Кузьмин. — Властью командирского корпуса забирай всех, кого считаешь нужным. Прямо сейчас.

— Ого.

И тут погас свет. Печально замигали мониторы.

— Информаторий, резерв! — заорал Кузьмин и ударил по аварийной клавише.

Освещение медленно восстановилось, непривычно слабо замигали значки вызовов. Город желал знать, что произошло. А произошла катастрофа. Аварийный резерв — это освещение коридоров, питание защищенных помещений, это бесценный Информаторий, это пожарные и аварийные службы — это очень много! Но далеко не все. И ненадолго.

— Командир, нам резерва на монтаж не хватит! — сообщил вновь появившийся на экране Дроздов. — И... что случилось?

— Кабель обрезали! — буркнул Кузьмин. — Это... черт! Слушай, у вас непрерывные циклы есть? Нет? Это хорошо. А где есть? Я сейчас думаю по сотне векторов, что-то не соображу...

— У Нецветаева, естественно, непрерывный цикл, — подумав, сообщил Дроздов. — В биоцехе аналогично. У Шестакова сейчас крутится установка по выращиванию структур крыла, кто б еще понимал, что это такое... черт! Саша, если есть возможность, кидай им линию! У них Шестаков с ребятами на луче летает!

— Сейчас летает? — похолодев, спросил Кузьмин.

— Да кто его знает! Он всегда летает!

— Нет у меня линии, — пробормотал Кузьмин. — И связи на заповедник нет. И командиров рядом — никого...

И он бросился из кабинета наружу, хотя понимал, что смысла бежать куда-то не было. Что могло случиться — уже случилось, а запрет на полеты могла передать любая свободная пятерка. Но если ничего не делать — сгорят мышцы и остановится сердце.

В зеленой зоне ослепительно сияло солнце, возбужденно переговаривались люди. Мелькнула стремительная Александра с пятеркой Деда — во внутренний заповедник. Кузьмин рванул следом.

Что могло случиться — все-таки случилось. По гранитным зубьям скального массива осторожно ползали скалолазы из горноспасательного отряда, снимали тело. Трепетало на ветру разорванное прозрачное крыло. Кузьмин мучительно скривился. Ударило болью сердце. Не спасло "горного орла" высокое небо!

Подошел один из "горных орлов".

— Саша, мы ничего не могли сделать! — неловко сказал он. — Мы его до последнего сопровождали, всей пятеркой. Аппаратуру контроля тащили, а он на "призраке"...

— Почему он разбился? — резко спросил Кузьмин. — Это же дельтаплан? Он в режиме парашюта может, вы сами говорили!

— Это не дельтаплан, — неуверенно сказал "горный орел". — Это "призрак", уникальная вещь, даже не близкого будущего, а очень неблизкого... как объяснить-то? Это энергонапряженные структуры. Шеф в луче летал. В широком, но луче. А "призрак"... есть энергия — есть структура. Нет энергии — он схлопывается. А режим аварийной посадки мы пока что не того... в общем, так летали. Когда энергию отсекли, у шефа крылья не зафиксировались, хотя должны были. Ребята его хотели подхватить, побились маленько...

Шестакова наконец опустили вниз. Кузьмин заглянул в худощавое, иссеченное ветрами лицо создателя завода дельтапланов. Не спасло орла высокое небо...

Александра убрала в медицинскую сумку тестеры, еле заметно качнула головой.

— Командирскому корпусу — работать по аварийной схеме! — глухо приказал Кузьмин по системе связи. — Боевым пятеркам — полная готовность.

Дед, стоявший рядом, кивнул, и его пятерка сорвалась с места. Должно быть, за оружием, потому что его пятерка была боевой.

— Саша, ты... иди, — сказал "горный орел". — Мы сами здесь. А на тебе весь Город.

Потом он отвернулся и заорал водителю "жука", который пытался провести машину сквозь скальную россыпь. "Горные орлы" хотели проститься со своим лидером без свидетелей.

Кузьмин вернулся на рабочее место. В кабинете Гробова с экрана терпеливо смотрел какой-то незнакомый мужчина.

— Биоцех встал, — сообщил он. — Энергия где?

— Отключили на подстанциях.

— Понятно. А резерв? У нас непрерывный цикл.

— У вас какое образование, что не понимаете? — рявкнул Кузьмин. — Энергии — нет!

— У меня тысячи голов на кормлении! — рявкнул ответно мужчина. — Вот это я и понимаю! Кормоцех стоит! Вы думаете, мы там руками все делаем?

— Энергии нет, — холодно повторил Кузьмин. — Предлагайте варианты.

Все же он оказался неплохим человеком, этот незнакомый начальник биоцеха. Потому что откинул обиды и действительно подумал.

— Если по упрощенной схеме — можно вручную, — сообщил он. — Но у меня столько народу нет.

— Я передам вам всех операторов зеленой зоны, — решил Кузьмин. — Справляйтесь.

— Только мы долго все равно не протянем! — предупредил мужчина. — Так что побыстрее там.

— Что побыстрее? — завелся с порога профессор Нецветаев. — Резерв отдаете?! А сады пусть так растут, да?

Кузьмин поморщился и приготовился слушать. По неизвестной причине Информаторий пропускал скандалиста в защищенные помещения командирского корпуса.

Нецветаев орал долго, отвратительно и бессвязно. Он обвинял всех в разных гнусностях, он вел себя гнусно сам, ябедничал, оговаривал невинных и шантажировал... а Кузьмин вдруг подумал, что профессор никогда не требовал ничего лично себе. Он просто не мог жить без своих садов.

Наконец Нецветаев выдохся.

— Вы, командиры, поманили меня обещаниями, — тихо сказал старик. — Я вам поверил. Я бросил институт, исследования, я все отдал Городу! Так выполняйте же свои обещания! Иначе я...

Профессор стыдливо отвернулся и заплакал.

— Будет энергия, профессор, — мягко сказал Кузьмин. — Командиры понимают, что такое долг.

— Помните, вы обещали, — сказал Нецветаев и ушел, хватаясь за стены.

Кузьмин включил связь. Помолчал, еще раз проверяя решение. Нанести удар? Последует удар ответный. Война. Конец Города. Не наносить удара? Без энергии — смерть Города.

— Боевым пятеркам Давыдова и Бодрова — к бою. Задание получите в кабинете Гробова. И договоритесь с "горными орлами" — нам нужны их "призраки".

Призрачные птицы сорвались с крыши Города и канули в синеву, чтоб оттуда внезапно рухнуть на охрану подстанций. Оставив лежащие тела, закованные в серебристую броню обтекателей командиры прошагали в операционный зал. Дежурные недоуменно смотрели на фантастические фигуры с плащами-крыльями за спиной.

— Командирский корпус! — представился Дед. — Включите питание на Город, пожалуйста.

Никто не двинулся с места. Тогда один из бойцов прошелся по залу и все включил сам — среди командиров хватало специалистов.

— Работайте, не отвлекайтесь, — напомнил Дед. — А мы вас поохраняем. До конца смены, не более.

Чученов тихо тронул его за руку.

— Дмитрий Евгеньевич, я вас покину. Произошло кое-что, полностью меняющее ситуацию.

— Это как-то повлияет на нашу миссию? — осведомился Дед.

— Думаю, пока что нет, — неуверенно сказал Чученов. — Просто один из охранников успел спросить, кто мы такие.

Призрачная птица устремилась в небо. Сюрприз, враги! Теперь "горные орлы" могли мгновенно уйти с места посадки. Невидимый луч Города властно тянул их домой. Так что совсем скоро Чученов встал на пороге кабинета Гробова.

— Есть, командир! — возбужденно доложил он. — Они здесь!

— Они здесь, — медленно повторил Кузьмин, словно пробуя каждое слово на вкус. — Они все же здесь. А у нас никого нет. Что будем делать, пограничник?

-=-==-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-= —

Володя Остапчук уныло морщился. Голодный поход — вот попал-то. А все потому, что догнал тетю Машу. Хотя ее сложно было не догнать. Во-первых, с ее весом только и бегать. Во-вторых, она никуда и не бежала, сидела себе возле Ингулинки, у начала маршрута, и трепалась о чем-то с незнакомым мужиком в черном. Хотя ночью все мужики черные. Вот так он ее и застукал.

Тетя Маша сначала жутко удивилась его появлению, но когда услышала, что его направил Чученов, понимающе кивнула и успокоилась. Настолько, получается, она доверяла верному Чученову. Правда, Остапчук-младший его тоже уважал, иначе бы не пошел в тайгу на ночь глядя.

— Иван, бег не поможет! — заявила тетка, продолжая прерванный разговор. — Уж сколько я бегала, не каждый легкоатлет осилит! Вот Володя подтвердит.

Володя действительно мог подтвердить: что тетя Маша ни делает, только здоровеет.

— Это не бег, — хмыкнул мужик. — А бег — это... побежали!

И они действительно побежали. В гору, ночью, по камушкам скок-поскок! И Володя Остапчук, как дурак, следом. А жрачки в карманах — на день, не больше. Как тут не морщиться?!

Он бы сдох на маршруте в первый же день, если б Иван не заговорил. Он говорил как-то по-особому, так что Володя даже не заметил, как улетел в транс. Он про такое только слышал от командиров — это когда ноги невесомые, а за спиной словно крылья. И лететь по сопкам получается без усилий. Ну он и летел, следом за тетей Машей и Иваном. Весь день летел, а к ночи бряк — и ноги словно каменные, мозоли горят, кости воют, легкие разрываются — в общем, романтика! А тетя Маша со своим другом еще в ручей полезла, смыть легкий пот, потом растяжкой занималась, потом на палках махалась, словно ниндзя. Хотя тетя Маша с палкой не смотрелась, ей бы танковое орудие под мышкой подошло больше. Видимо, она и сама о том же подумала, потому что разрыдалась, и мужик успокаивал ее полночи. И еще делал ей какой-то особый массаж. Но за массаж Володя уже не мог точно ручаться, где-то на рыданиях выключился. Не считал себя дураком, понимал, что Чученов отправил его к тетке свидетелем, чтоб ничего не было — но вот выключился.

Пару раз за ночь он все же просыпался, потому что сон на ветках — удовольствие не из великих. Ничего такого не заметил — подозреваемые не спали, просто говорили. Он даже понял, о чем. Мужик пытался втолковать тетке, что она толстая оттого, что сил немерено, а ноша по жизни легкая. И что по ее габаритам ноша Стража мира — самое то. И станет тогда она стройной, как в юности — правда, ненадолго, потому что убьют. Стражей мира всегда стараются убить. Тетка еще ему сказала спасибо очень странным голосом.

А утром Иван обратил внимание и на него. Отозвал в сторонку и попросил заниматься вместе с тетей Машей — потому что ей одной слишком тяжело будет. Володя дураком себя не считал и потому согласился. В компании на самом деле легче заниматься, давно убедился, так почему бы не помочь уважаемой тетке? Так что днем он делал все вместе с теткой, вечером даже на палках немного махался и растягивался, а потом бац — и бетон, и фигня какая-то в башке, сны называется...

А утром, естественно, побежали. Как объяснил Иван — для того, чтоб дурные шлаки из тети Маши выбить. А утро, между прочим, очень ранним было, потому что у костра на ветках много не поспишь — и даже когда спишь, каждые полчаса надо поворачиваться застывшим боком к огню.

А вечером — опять палки. Интересно, но Володя не понимал, для чего. В век техники — с деревяшками на автоматы, что ли?!

А у тети Маши — черные круги под глазами, как после ночи любви. Володя ее искренне пожалел. Дался ей этот вес. Стройная фигура для такого супер-специалиста вовсе не обязательна! Володя жил с ней в одних апартаментах и потому знал то, что вообще-то не должен был: программы Информаторию ставила именно тетя Маша.

А Иван, вместо того чтоб утешить страдающую женщину, еще взялся ее отчитывать:

— Марианна, махать мечом — не суть Стража, а всего лишь один из боевых навыков! А суть Стража — в имени его! Быть настороже! Всегда! А ты не настороже.

— Я настороже! — заорала тетка. — Как дура, в тайге...

А Иван вдруг оказался рядом с ней — и хрясь по щеке! Тетю Машу. Володя Остапчук даже застыл от изумления. А то бы, наверно, убил Ивана на месте. Камнем.

— Силуэт угрозы не заметила! — прошипел Иван яростно. — Срубят в первом контакте! А мне на тебя Город оставлять, не на кого больше, ты самая сильная!

Тетка, как ни странно, не разоралась, а виновато сникла.

— Анни! — задушевно сказал Иван. — Постарайся, а? Я тебя очень прошу! Времени нет. А я за тебя боюсь.

Так что до ночи он сотни раз показывал ей силуэты угрозы, с оружием и без, со зверьем, природой и камнями и даже просто так. Тетка вроде прониклась. Даже Володя начал кое-что понимать. Но все равно она словила раз десять плюху в ухо. В один из моментов у Володи отказали нервы, и он подхватил камень. Иван тут же повернулся, хотя спиной стоял и не мог видеть, и тихо заметил, что он как раз не Страж мира, а воин, то есть может прибить на чистых рефлексах и лишь потом извиниться. После чего Володе прилетело в ухо. Не заметил силуэта угрозы.

Он пропускал угрозу еще не раз — и со смущением отметил, что тетя Маша, в отличие от него, простейшие удары успевает блокировать. Просто знает, что атаки в первую очередь идут, когда отвлекаешься, и потому готова. У него так не получалось. Как быть готовым, если приходится прыгать по камням? Внимание же действительно отвлекается! А в этот момент бац по уху!

Так что сто первое объяснение Ивана, что такое свобода в концентрации, он выслушал очень внимательно.

На следующий день у Володи кончились бутерброды. А тетя Маша начала "сгорать": круги под глазами стали еще чернее, кожа обвисла. Теперь он понимал почему: вечное внимание Стража — это не штангу в спортзале таскать, это потяжелее. Штанга что! Два часа тренировок, и свободен. А Страж — это на всю жизнь. Всегда настороже.

И еще у тети Маши заледенел взгляд. А на поясе появился меч.

О мечах Иван разъяснил мимоходом. Мол, не в оружии суть. Человек с человеком бьется, и чтоб целиться и на курок жать, тоже время требуется, и немалое. Вот за это время и успей ответить. Остапчук все равно не понял: одно дело стволом автомата повести, и совсем другое — переместиться самому и махнуть мечом. Иван только усмехнулся и пробормотал, что мечи бывают разные. В чем-то он был прав — меча тети Маши Володя боялся даже в ножнах.

Они бежали. Тетка выгоняла вредные шлаки, Иван вообще не знал, что такое усталость, а Володя... иногда ему казалось, что он стал прозрачным. Но тетке все же приходилось гораздо труднее. Бег, растяжки, фехтование, учеба Стража, да еще и сбрасывание веса, и какие-то загадочные процедуры на пару с Иваном, от которых свежела и подтягивалась кожа — и все это без еды. Она запросто и умереть могла, при такой запредельной нагрузке. Но вот не умерла. Оказывается, она в юности была спортсменкой, да не из последних. Потом бросила спорт, вот ее и разнесло. Для Володи это оказалось открытием, он ее с младенчества помнил как "тетю-слониху".

Ну, в результате они добегались. Тетя Маша — по паспорту вообще-то Марианна — свалилась без чувств, когда до Города осталось всего ничего, с обрыва спуститься да Ингулинку вброд перейти. А у Володи Остапчука начались видения. Потому что то, что он видел, случиться в реальности никак не могло. Сначала ушел Иван. Просто закрутил головой, встал — и исчез. Не ушел, не спрятался, а именно исчез. Потом вывалился откуда-то со здоровенным негром на руках. Негр, кажется, был серым — но если ночью все кошки серые, то и негры, наверное, тоже. Ага, с желтыми глазами. Как Володя понял, он умирал. Володя попытался сесть, чтоб потом встать, но не получилось даже в видениях, настолько устал. Что-то этот негр бормотал, но Володя не понял что, он же не Чученыч, в самом деле, чтоб все языки понимать. Потом... потом Иван сказал, что Страж погиб. И вид у него при этом стал такой, что Володя потерял сознание. Очнулся от того, что Иван тронул его за плечо — силуэт угрозы пробился даже сквозь обморок. Он попробовал снова встать — куда там. Ноги категорически отказались держать. А Иван еще и говорил что-то, и требовал все запомнить и кому-то передать, потому что сам Иван должен куда-то уйти, как он сказал, "до срока". Ну да, запомнить и передать. Это при том, что Володя и свое-то имя вспомнил с трудом.

— Все запомнил? — спросил напоследок Иван. — Все передашь командирам, все в нужное время?

Остапчук кивнул: и запомнил, и передам, только бы поспать.

— Марианну не оставляй! — приказал Иван. — Она Страж юный, посвящение не прошла, ей без помощи будет трудно!

Это Володя как раз и сам понимал, что трудно. Тетка в состоянии Стража смотрелась... дико. Кто-то должен будет переводить ее жесты широкой публике, речи ее странные адаптировать...

— Пятерке Кузьмина скажи: они уже здесь! — буркнул еще Иван и взялся за пояс. — Их это почему-то интересует... Дымы вторжения, малыш, вот какое дело. А Страж не прошел посвящения! Бейтесь до упора, что еще остается! Даже если не вернусь — бейтесь! И помните: есть еще дети Болдуина!

А потом он начал изменяться, да так, что Володе стало жутко. Прибавил в росте, шлем зарастил, и оружия на нем появилось, как на выставочном стенде.

И тигр его ожил. Скафандр его, оказывается, вдобавок ко всему еще и живым мог быть.

Ну а то, что Иван потом ушел в переход, выглядело как-то даже банально — по сравнению с тем, что уже произошло. Подумаешь, нуль-переход.

Потом очнулась тетя Маша. И первый ее вопрос был — где Иван? И что Володя должен был отвечать? Разве что правду, что в нуль-переход ушел. Взгляд у тетки сделался совсем диким.

— Как же так? — сказала она. — Переход в Городе!

Володя внезапно вспомнил кое-что из сказанного Иваном и повторил, как смог, что, мол, переход в Городе, но шагнуть в него можно отовсюду, хоть с этой скалы, потому что... ну... нуль потому что, вот.

Потом Володя повернулся, и мелькнул силуэт угрозы. И он не успел опомниться, как оказался в стойке. И тетя Марианна — тоже.

Оказалось — ложная тревога.

Просто на полянке добавилось кое-что, чего вчера не было. Большой камень, вроде плиты. А на нем — оружие чужого мира, что-то вроде очень длинноствольного пистолета.

— Это что? — шепотом спросила тетя Маша.

Володя не знал, что сказать. Он-то понял сразу, потому что видел кое-что. Но как сказать? Мол, это могила Стража иного мира, полюбуйся, что и тебя поджидает в итоге — так, что ли?!

Но тетя Маша поняла и сама. И опустила голову.

— Давай выбраться в Город, — сказала потом она. — Неладно там. Видишь?

Он всмотрелся. Вставало солнце. Заканчивался безумный маршрут. Внизу под обрывом шумела Ингулинка. За ней на холме сиял белыми стенами Город, переливался изумрудной зеленью башен зимних садов. В небе скользили разноцветные крылья дельтапланов, внизу под ними блестела изогнутая лента железной дороги... Вроде все как обычно. Только там, куда убегала двойная стальная змея, поднимались к небу призрачные дымы. Вторжение.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Александру он нашел в промкольце, в цехе животноводства. Здесь он не бывал — и никто из командиров не рассказывал вроде. Видимо, здешний начальник решал проблемы сам, командиров не вмешивал. До этого дня. Аврал с энергией разом вырвал из командирских рядов всех, способных понять специфику непрерывных циклов в животноводстве, в основном бывших ветеринаров и зоотехников. А Александра — кинолог по прошлой профессии. Так что охрану подстанции валили без нее, Сашу на время подменил Чученов. Ну и хорошо, что без нее, грязное оказалось занятие. И рискованное. Хорошо, что инженеры Дроздова завершили свои непознаваемые дела, и электрическое сердце Города отныне работает в автономном режиме. Не потребуется больше стремительным "призракам" падать из поднебесья на охрану подстанций. Очень уж это опасно. Потому что в следующий раз могут и автоматным огнем встретить.

Противно светили какие-то специальные лампы. Александры не было видно. Можно было вызвать ее по связи, но гораздо приятней найти лично. И Дед ее, конечно, нашел без труда. Потому что их друг к другу словно магнитом тянуло.

Александра убирала следы командирского вмешательства в автоматизированную жизнь цеха. "Жук" утаскивал тележки с корытцами-лопатками-ведрами куда-то в недра промкольца.

-Как в юность вернулась! — сообщила счастливая Саша. — Представляешь, здесь ведут работы с интеллектом высших животных! Представляешь?!

Дед не представлял, но понимал, что это что-то из области научной фантастики, и потому тут же заинтересовался. Большинство ученых уже покинуло Город, и скоро это должно было сказаться. Город уже перестал "взрослеть", остановился на достигнутом. А цех животноводства, получается, избежал подобной участи и сохранил научные кадры. Очень интересно!

Дед так заинтересовался, что тут же отправился знакомиться с местным боссом. Тот оказался милым человеком, не прогнал посторонних, и они славно пообщались. В результате Дед твердо уяснил, что здесь командиры точно не требуются. Потому что здесь все сотрудники как командиры.

Потом Александра получила какое-то короткое сообщение, видимо, от Кузьмина. И сразу исчезла ее светлая улыбка, словно тучи набежали.

— Дмитрий Евгеньевич, — странным голосом сказала она. — Извините, что решила за вас...

У Деда появилось ощущение, что она готова заплакать. И не только у него, потому что местный босс тут же вытащил блок-контрольку и отправился проверять автоматику, словно простой слесарь. Решил, что у командиров личные проблемы.

— Дмитрий Евгеньевич, случилось нечто, полностью меняющее ситуацию, — твердо сказала Саша, когда справилась с чувствами. — Чтоб быть и далее рядом и вместе, необходима одна формальность. Вы должны дать присягу. Прямо сейчас. Властью, данной мне, спрашиваю: вы готовы отдать жизнь за родину? Отвечать да или нет.

Дед нерешительно смотрел на нее и не знал, что ответить. Под родиной многое можно подразумевать, и многие готовы патриотизмом воспользоваться в личных целях...

— Это присяга офицеров-пограничников космических войск, — тихо пояснила Саша. — Наша, внутренняя присяга. Ситуация с Городом сегодня вышла за пределы компетенции командирского корпуса. Начиная с этого момента Город будут защищать погранвойска. У меня есть право принимать в наши ряды необходимых специалистов.

Дед нахмурился. Он достаточно пробыл в командирах, чтоб понимать разницу. Командиры не убивали. Их оружие — шоковое. Иное дело любые войска. Это кровь и смерть. Так с кем предстояло Городу биться в глубинах сибирской тайги?

Его "да" далось ему нелегко, потому что он лучше многих понимал, на что присягнул.

— Мне очень жаль, что так получилось, — обронила Саша и отвернулась.

И он понял ее. Между ними все только началось, а война... разве война оставит место для любви? На самом деле это кровь и смерть, и потеря близких.

В молчании они покинули промкольцо и направились к башням Золотых ворот. Там, в кабинете пропавшего Гробова, сейчас собирались офицеры космических погранвойск. Как теперь понимал Дед — боевые пятерки Города. В круговерти дел их истинное предназначение не всегда было заметно, но не теперь.

Дед искоса глянул на свою спутницу. Александра Кузьмина — офицер? Теперь и он тоже? И как такое возможно? Он достаточно пожил на свете, чтоб понимать: не повеление любимой женщины делает мужчину офицером, что бы там ни пели поэты.

Щелкнули блокираторы на двери начальственного кабинета — проходите. Дед только удивленно дернул бровью. Он и не предполагал, что кабинет Гробова — командирское защищенное помещение. А должен был вообще-то, многое на то указывало.

В кабинете сидела пятерка Кузьмина. С прибытием Александры — полная. Дед озадаченно уставился на командиров. Пятерка Кузьмина — не единственная из боевых. А остальные где? Должны подойти позже?

Командиры же озадаченно уставились на него.

— Дмитрий Евгеньевич принял присягу, — тихо сказала Саша.

Кузьмин обдумал новость, переглянулся с Чученовым, как всегда делал в минуты затруднений — и предпочел промолчать.

— И кого мы видим перед собой? — поинтересовался Гафаров.

— Командира учебной части, — пожала плечами Александра. — Дмитрий Евгеньевич преподает и у курсантов, и в школе юнг. Кроме него, больше некому.

Может, командиры и не согласились с таким утверждением, но возражать почему-то не стали. Так что Дед уселся в сторонке и приготовился слушать.

— Значит, что произошло-то... — Чученов задумчиво постукал пальцами по дубовому столу, и дерево загудело. — При захвате подстанции один из охранников успел подать голос. Если коротко и без нюансов — он не с Земли. Русский язык знает плохо. Скорее всего, учил через английский, и недавно. Это — квалифицированное заключение специалиста, я под ним подписываюсь. А если сложить два и два и вспомнить, кому с недавнего времени принадлежат электросети, то давление на Город приобретает иной смысл. Среди наших противников тут — Чужие. Они маскируются в силовых структурах и направляют их на нас — в своих целях. У меня все.

— Возможность ошибки... — неуверенно начал Кузьмин.

— Командир! — твердо возразил Чученов. — Я в трех словах поймал три фонемы, не совпадающие ни с какой из известных языковых систем. Тебе что еще нужно? Десант на гравилетах?

— Техникой нас не пронять! — буркнул Кузьмин. — Мы сами кого угодно проймем. Косвенные свидетельства есть?

— Сколько угодно. Начиная с того, что охранник вообще не должен был издавать звуки. Пятерка Демидова вполне профессиональна как полицейские. Он сразу получил из шок-ружья, и потом Корсак еще добавил. Это — устойчивость к парализаторам, а они у нас многовекторные, если кто позабыл. Думаю... думаю, косвенные на Сортировочной можно мешками собирать.

Щелкнули блокираторы. Дед внимательно посмотрел, кто еще имеет право вламываться на совещание офицеров космических погранвойск.

В дверь, неловко улыбаясь, шагнул Эдик Цветков. Недоуменно уставился на Деда.

— Я, конечно, извиняюсь, что помешал, — пробормотал Эдик. — Я только спросить хотел: а что это за чудные ребята болтаются по Сортировочной? Так посмотришь — вроде бронепехота. А этак глянешь — вовсе не она. Кое-кто их них — точно не бронепехота! Это я вам как журналист заявляю! Ну и бронепехота у нас где дислоцирована? Правильно, за две тыщи кэмэ отсюда, это я вам как журналист... кто скажет, чего тут их целый полк ошивается, бандитов наших всех распугали?

— Вот вам и косвенные, — заметил Чученов.

— Эдуард, задержись, — попросила Александра. — Это дело тебя тоже касается.

— Ну что, ребята, делать-то будем? — тоскливо спросил Кузьмин. — Вот построили мы город-приманку, вот и сунулись Чужие, и нам бы день простоять да ночь продержаться, да только некому на помощь приходить! Где та Красная Армия? А?

Деду стало противно. В который раз снова все в курсе, чего-то решают, а он сиди в сторонке и не мешай. Такое ему еще в прошлой жизни обрыдло.

— Вот что, командиры! — резко сказал он. — У вас тут свои секреты, так я пошел. У меня дел хватает. А если я нужен здесь, так вводите в курс, а не играйте в посвященных!

— Не спеши, — спокойно отозвался Кузьмин. — Мы как раз и решаем, нужен ли ты — и вообще кто-либо из командирского корпуса. Нам для начала надо решить, что мы в принципе собираемся делать. Женя, твое мнение?

Гафаров пожал плечами. Кузьмин упорно ждал ответа.

— Что касается меня, то лично я принимал присягу, — неохотно сказал Гафаров. — С тех пор, конечно, многое изменилось. Нет тех, при ком присягал. Никого, собственно, нет.

— И? — поощрил Кузьмин.

— Но я-то есть. И я верен присяге. Даже если останусь один. Выведу своего "Гепарда"...

— С которого вооружение снято...

— А он и без пушек на многое способен. В любом случае, Город я не оставлю. Куда я без него?

Установилось неловкое молчание. Дед размышлял, почему так получается, что когда выскажется кто-то искренне, то всем неловко, словно что-то неприличное подглядели.

— Верен присяге, — неожиданно сказал Чученов.

— Верна присяге, — сказала Лена Елисеева своим чудесным голосом, и по кабинету словно музыка пронеслась.

И даже Эдик пробормотал что-то невнятное, вроде как тоже верен. Хотя он даже не был командиром.

— Ну что вы творите, ребята? — скривился Кузьмин. — Ребята! Ну вы же не сумасшедшие! Ну выйдем мы, такие пять могучих пограничников, встанем в Золотых воротах... с чем?! С полицейским вооружением? С наручниками и шокерами? Повяжем полк бронепехоты, да? Чужие за их спинами пойдут — и позже, когда нас не станет!

— Саша, это не в твоей компетенции! — неожиданно твердо сказала Александра. — И — Чужие пойдут первыми! Им нужно понять, что такое наш Город. Они войдут в него до того, как его разломает бронепехота.

— Да хоть бы и так! С шокерами против чужих десантников? А за ними — полк бронепехоты! За ними — БэТээРы огневой поддержки! Тяжелые танки, чтоб снести Золотые ворота! А за нами — никого!

— У нас есть командирский корпус, — сказала Александра.

— Вот мы и подошли к главному вопросу! — поднял ладони Чученов. — Ребята, спокойно! Все согласны, что он — главный? Значит, сначала решаем главный вопрос: вмешивать в боевые действия командирский корпус или действовать, полагаясь только на собственные силы?

— А что тут решать? — рявкнул вдруг Кузьмин. — Мы — воины! Мы имеем право убивать! А если Дед завалит бронника — он по десяти статьям преступник и убийца! В наши дела гражданских не вмешивать!

— Не тебе решать! — заорал взбеленившийся Дед. — Я за Город и без приказа любому глотку порву! И вся моя пятерка! И Смирнова! И "горные орлы"! И... и объясните наконец, что происходит!

И все замолчали — как будто испугались.

— Дмитрий Евгеньевич, мы просто спорим, — неуверенно сказал Чученов. — Отпустите, пожалуйста, стул. Вопрос очень сложный. Возможны столкновения, а командирам убивать запрещено, вы же не военные. Вас посадят — всех, кого не убьют. К тому же корпус не вооружен.

— Ну... если так, тогда конечно, — смутился Дед. — Вызывайте войска. А командиры будут держать Город, все равно этого, кроме командиров, никто не умеет. И объясните, что происходит!

Щелкнули блокираторы. Дед злобно развернулся. Не защищенное помещение, а проходной двор!

В открывшуюся дверь шагнула высокая женщина. Внимательно оглядела всех, озадаченно — Деда. Тот сразу ощерился.

На кого-то эта женщина была очень похожа. Короткие светлые волосы. Огромные синие глаза. Лицо пронзительной красоты. Стройная. На узкой талии пояс с замысловатой вытянутой пряжкой. Технический комбинезон, в каких ходят ребята Крафта...

Только не было у робототехников в штате двухметровых красавиц. Красавиц с мощью и настороженностью тигра.

— Маша? — неверяще спросил Чученов.

— Иван Алексеевич просил передать — Чужие здесь, — с холодной отстраненностью сообщила она.

Развернулась и плавно вышла. Вроде и не спеша, но раз — и ее не стало. Командиры озадаченно переглянулись. Они знали цену подобной неторопливости. Такая шагнет плавно — и полетишь куда попало, и полный рот земли...

Валькирия исчезла, и лишь тогда обнаружилось, что она не одна приходила. Какой-то бледный паренек все время держался за ней. В дверях он замялся, словно внезапно что-то вспомнил, и пробормотал:

— Он сказал биться до конца. Он сказал, что вернется, как только сможет. Он сказал, что есть еще дети Болдуина...

— Что Он сказал еще? — ядовито осведомился Кузьмин.

Паренек оскорбленно вскинулся.

— Он сказал — Город не только ваше творение! И включите видеоконференцию, когда решаете его судьбу! Вы сделали первые правильные шаги, вот и не сворачивайте!

И злобный паренек исчез.

— Ну включим, — пробурчал Кузьмин. — Ну обсудим, вече устроим, наоремся всласть — а толку? Пока сами не решим, нет смысла раскрываться.

— А разве мы еще не решили? — тихо спросила Александра.

Кузьмин посмотрел на нее с непривычной жалостью.

— Ну, если решили... — обреченно вздохнул он и включил видеоконференцию. — Всем, всем, всем. Всем командирским пятеркам, курсантам, бойцам школы юнг, отряду горноспасателей! Всем дежурным сменам! Всем гостям Города! В Городе с этого момента объявляется военное положение. Включить видеоконференцию на постоянную работу. Ожидать сообщений. Всем, имеющим командирский допуск, собраться в защищенном помещении Информатория! Отозвать группы с маршрутов, рабочих из-за периметра Города. Закрыть грузовой порт и Золотые ворота, закрыть Город вглухую! Ожидать сообщений! Шпионам всех принадлежностей — просьба убираться, не до вас.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Странное получилось собрание. Командиры сидели в центральном зале Информатория, Кузьмин мучительно потирал лоб, словно у него болела голова, и говорил — а весь командирский корпус слушал, затаив дыхание. Факты озвучивались — как в фантастических романах.

— Для чего построен Город? Прототип инопланетных поселений, это знают все, и это правда. Надо наработать опыт эксплуатации — это понятно всем...

О том, что наше общество вплотную подошло к расселению по космическому пространству, знают немногие — но знают. Теперь — что из этого следует.

А — мы не одни такие шустрые, скорее всего;

Б — мы лезем в чужие сферы влияния;

В — нам за это могут в мурло насовать, как на любой бандитской разборке за сферы влияния;

Г — и в первую очередь достанется тем, кто лезет первыми, то есть нам. Город все-таки инопланетное поселение, если кто забыл.

Поэтому в составе космических войск были созданы особые пограничные подразделения, призванные либо пресечь мордобитие, либо обратить в нашу пользу. Поэтому был построен Город — приманка для Чужих. Поэтому в Городе властвуют командиры, наделенные полномочиями сверх всяких мер — чрезвычайными полномочиями! Мы — пограничники. Наша функция понятна: принять первый удар и стоять до подхода основных сил насмерть.

Ну вот сегодня это и случилось. Чужие здесь. А у нас обстановка крайне осложнена внутренними разборками в нашем обществе. Те силы, что начинали проект, сейчас оттеснены от власти. На Городе пересеклись интересы разных влиятельных групп. А в Городе правят командиры, которые не собираются его никому отдавать. Так получилось, что... мы все прикипели к нему душой. Сроднились. Как он без нас? Как мы без него? Мы все здесь хлебнули свободы, ребятки — а она опьяняет...

Так что у стен Города вот-вот объявится бронепехота — последний аргумент в споре сторон. Наша бронепехота, родная. Но где-то среди них и за ними — Чужие. Которые, естественно, добиваются, чтоб таких городов у нас никогда не было. И технологии наши их очень интересуют. Такова ситуация. Вопросы есть?

Вопросы, конечно, были у всех. Но не каждый рискнул высунуться, очень уж вид у Кузьмина был озабоченный.

— Я не понял, в чем проблема, — сказал наконец осторожный Смирнов. — Это же не война? Значит, действовать по плану. Поднять пограничников, вызвать основные силы... мы в своей стране пока что, не в космосе!

А некого поднимать, — горько улыбнулся Кузьмин. — Некого вызывать, ребята. Задумка правильная была, только с тех пор все поменялось, и не один раз. Нет больше космических пограничников. Кто охраняет добро своих начальников, кто погиб, кто ушел... Группы обнаружения Чужих заказными убийствами живут! Маразм... Нам-то повезло, мы Город держали. Здесь финансирование шло и со стороны науки, и от космических войск. Потому и удалось сохранить боевую единицу.

— Ну хоть вы...

— А что — мы? — взорвался Кузьмин. — Вот мы все! Одна боевая пятерка! Нас же инструкторами сюда отправляли! Комплектовать заставу должны были из командиров! А потом власть переменилась, скидавай сапоги! Ни оружия, ни полномочий, ни самих войск. Отсебятиной занимаемся.

— Ну не может такого быть! — возмутился обычно спокойный как лапоть Жора Крафт. — У нас есть армия, та же бронепехота...неужели они против Чужих не встанут?

— Армии вообще-то приказ требуется, если кто не в курсе. А кто прикажет? Те, кто приказывает, денежными делами заняты, им не до нас.

— Но Чужие же!

Кузьмин вздохнул:

— А что Чужие? Ну, Чужие. Ну вот они и приперлись сюда вместе с нашей бронепехотой, если кто не заметил. Брать Город под свою власть. Или стирать с лица земли — в зависимости от того, как мы себя поведем. И спецназ там же. И армия. И Чужие. И всем им Город мешает — пока он под нашей властью. Конечно, есть дружественные силы. Все же это Чужие. А как их найти? Кому сообщить? Гробов мог бы через связи в правительстве. Но Гробова больше нет, такие вот дела. Капитан Раскин мог бы — но Раскина от нас давно отсекли. Он человек военный, получил приказ и убыл. А если я пойду кричать, что на нас Чужие наезжают, меня разве что в психушке выслушают — из профессионального любопытства.

— И что делать?

Вопрос прозвучал так жалобно, что автор даже не стал показываться из-за спин командиров.

— Я не знаю, — пожал плечами Кузьмин. — Кто знает, тот пусть и скажет.

— Не все безнадежно, — неуверенно сказала Александра. — Если мы будем сопротивляться, дружественные силы заинтересуются, что здесь за шум. Могут заинтересоваться. И тогда получится совсем другая ситуация. Все же это Чужие.

— Я не понял, сопротивляться — это как? — хмуро спросил Смирнов. — Чтоб услышали, надо сильный шум поднять. И Город тогда... что?

— Мирная демонстрация! — твердо сказала Александра. — Закроем подходы к Городу живой цепью. Не пустят же они тяжелые танки на людей? А без танков защиту Города пробить... непросто. И стоять до конца. Пограничники не отступают, Саша.

— Ура, — отозвался Кузьмин совсем не радостным голосом. — Приказ получен. Но сколько нас, пограничников? Одной пятеркой цепь не составить, разве что вокруг форточки. Так нет в Городе форточек.

— Привести к присяге командирский корпус, — тихо сказала Александра. — У нас это право никто не отнимал.

И установилась тишина. Кузьмин смотрел на Александру, мучительно кривился — и молчал.

— Все слышали, что девушка сказала? — наконец проговорил он. — Командирам на принятие решения времени — пока отсутствует командный состав погранзаставы. Командному составу погранзаставы особого назначения — переодеться в истинную парадную форму для приведения командиров к присяге. Пошли, ребята...

Мимоходом Кузьмин зацепил Деда:

— Дмитрий Евгеньевич, вы с нами. Начальник военного училища тоже должен быть при параде.

— А ты знаешь, какое у меня воинское звание? — воспротивился Дед, страшно не любивший церемоний. — Сержант!

— Не беспокойтесь за ерунду. У нас своя система званий. У нас вообще все свое.

К складам командиры шли молча, каждый погрузился в свои, очень непростые размышления. Только Кузьмины приотстали вдвоем.

— Саша, не бойся ты за нас, — обеспокоенно попросила Александра. — Ты же от страха совсем голову теряешь. Мы сделали свой выбор, и давным-давно. Помнишь?

Огромный Кузьмин печально посмотрел на свою красавицу-жену и кивнул. И Дед, который невольно подслушал, потому что был неподалеку — ну не мог он бросить свою Александру даже на миг! — наконец понял, что все эти рявканья, шум и споры — просто безуспешная попытка заглушить страх. Неукротимый Кузьмин дико боялся. Не за себя — за друзей. Как будто знал что-то жуткое о судьбе каждого — и пытался изменить.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-= — =-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Готовых к присяге набралось неожиданно много. Боевые пятерки — все. Технические пятерки — все. Рота курсантов. Школа юнг. Отряд горноспасателей... И всех их Информаторий почему-то пропустил в защищенное помещение. Кузьмин сразу двинулся убрать подростков, чтоб не игрались тут в войну, но Александра строго глянула, и он смирился, только стиснул зубы.

Принятие присяги у пограничников оказалось короткое — впрочем, как их служба сама. До первого боя. Пограничники не отступают! Готовы отдать жизнь за родину? Так отдайте!

Командиры отвечали коротко на главный вопрос, а сами нет-нет да и поглядывали на форму Кузьмина. Черно-фиолетовый эласт, оружейные тяги и крепления, кольцо коммуникатора на шее, громадный пистолет в нагрудной кобуре — и лихая черно-звездная пилотка набекрень. Впечатляющее зрение. Но — в том-то и дело, что пилотка. А должен быть шлем с нагрудными латами. Только где тот шлем? Сдан на вечное хранение вместе со всем навесным вооружением, с нашлемным лазером и плечевыми кассетными гранатометами. Осталось личное оружие, но из него даже скорлупу бронепехоты не сразу пробьешь.

— Ладно, ребята, давайте знакомиться по-настоящему, — вздохнул Кузьмин. — Нам воевать вместе — имеете право знать, под чье руководство попали.

Потом говорил он же, но за кадрами документальной съемки. Он сделал монтаж давно, на всякий случай, с надеждой, что не пригодится — но вот пригодилось.

Флаг-лейтенант Елена Елисеева. Та, кто создавала уникальное оружие космических пограничников. Кто испытывала его в боевых условиях. Та, кто носит боевые ордена по праву. Только где то оружие? Переплавлено на медь? Остались шок-ружья. Остались игольчатые парализаторы. Надежное оружие полицейских, бесполезное против бронепехоты...

Александр подошел к ней, положил руку на плечо, и вместе они смотрели на огромном экране Информатория кадры оперативных съемок: счастливая улыбающаяся девчушка, лицо в саже, оплавленный шлем-нагрудник валяется у ног, а на заднем плане догорают-дымятся обломки очень непонятной техники. Знали бы те дубовые генералы, которые вручали ей ордена, что за чудо она подбила на горных учениях. Лаборатория Елены из обломков немало уникального надергала, пока они не успели сгореть... взять те же материнские блоки для Информатория...

И тут его ударило, да так основательно, что слезы выступили на глазах. Больно, блин! Потом мучительно сдавило сердце. Он увидел как наяву крышу Города, пронзительную синеву неба... монтажный кран и тяги защитной сетки над зеленой зоной... и знакомую хрупкую фигурку, отброшенную к парапету страшным ударом. Темные волосы, бледное лицо в крови — и раструб световода в тонких, и в смерти прекрасных руках...

— Саша, Саша...

Лена Елисеева обеспокоенно заглядывала ему в лицо.

— Порядок, вернулся, — хрипло прошептал Кузьмин, но тяжело завалился на ее плечо.

Тут же рядом возник Гафаров, незаметно поддержал его железной рукой. Кузьмин отчаянно глянул на него. Как же так, Женя?!

— Лена, ты... блин, больно... ты что, продолжаешь работы по импульсному оружию?

Лена кивнула, не сводя с него внимательного взгляда.

— Понятно... у тебя Рита Гафарова в испытателях? Понятно, лучший снайпер... вы поосторожней там! Черт, знать бы... твой импульсник может стабильность потерять? Понятно, что новое... вы поосторожней там, я тебя прошу!

Лена кивнула, ожидая продолжения, но он замолчал. Что ей сказать, если самому ни фига не понятно?

Они остались стоять втроем, как будто так и было задумано. Что-то сообразив, к ним присоединился Володя, и сразу за ним Александра. А уверенный голос Кузьмина за кадром продолжал рассказывать...

Флаг-лейтенант Евгений Гафаров. Командир бронетанкового звена. Вот так-то. Было и такое вооружение у пограничников.

Вместе они смотрели на экране, как развеселые ребята картинно скалятся оператору с брони своих машин. Первое боевое применение звена "Диких кошек", совместные учения с интернациональными силами. Там, в этой чертовой скалистой пустыне, Женя потерял половину прайда. А мог бы всех — если б не его запредельное мастерство.

— Э, это ж наши ракопауки у Золотых ворот! — охнул кто-то.

Гафаров опустил голову. Именно что у Золотых ворот. Вооружение снято, двигатели на консервации, на блистерах малолетние придурки пишут непотребства. Знали бы они, что именно эти "кошки" носились по горам, поддерживали, прикрывали собой, вытаскивали тех, кого еще можно было вытащить из тех проклятых совместных учений! Чужие... ха! "Дикие кошки" пострашней любых Чужих!

Александра Кузьмина. Ксенопсихолог. Командир группы врачей. Без звания.

Аристократическая красавица Сашенька и в кадрах оперативных съемок не выглядела офицером, хотя носила форму. Хрупким видением она выглядела. Эфирным существом. А рядом свора кудлатых зверюг.

Со зверюгами печальная вышла история, впрочем, как и со всеми пограничниками. Звери эти были собаками. Наверно, собаками. По размерам они больше на медведей смахивали, особенно когда наткнешься ночью да внезапно. Добродушные улыбчивые громадины. Они охраняли периметр, когда спецназ валялся в лихорадке. Они нашли в горах всех раненых и вытащили под защиту "Диких кошек" Гафарова. Ребята их баловали, как детей. Беззаветно любящие людей зверюги. Они и гавкать-то не умели. Потому погибли все. Какая-то сволочь в смутные времена отправила их на очередные разборки за сферы влияния, где их и постреляли. Они ведь, даже погибая, никогда не нападали на людей. Симбиотичный разум, кто б еще понимал, что это такое... И больше Саша животных не брала. А потом вообще поменяла специализацию.

Флаг-лейтенант Владимир Чученов. Лингвист-аналитик. Единственный в своем деле специалист. А сначала не был офицером, даже рядовым бойцом не был. Просто случайно обнаруженный человек, обладающий уникальной способностью определять на слух все акценты. Вообще все. Один из тех, кто должен определять Чужих. От него не спрятаться ни за какой обучающей программой. С него начались боестолкновения на первых горных якобы учениях. Там они все и познакомились. Давно это было. С тех пор Володя прошел обязательную спецподготовку, получил военное образорвание, но так и остался неискоренимо штатским человеком, тихим мальчиком из интеллигентной семьи, из очень уважаемого научного клана.

Оперативные съемки закончились. Кузьмин не удержался от слабой улыбки. Сейчас что-то будет. И громко представил:

— Флаг-капитан Эдуард Кветковский, командир разведки и начальник службы собственной безопасности!

В Информаторий спокойно зашел Эдик Цветков, весь в форме, весь в орденах. Минута ошеломленного молчания.

— У-у, шпиен! — завопили наконец командиры.

— Не забывайтесь! — холодно заметил офицер. — Кто-то должен был прикрывать ваши спины на Сортировочной. И чистить Город от "уточек" — а их много было. И сейчас кто-то должен смотреть за бронепехотой.

И командиры опомнились. Нынешний Эдуард очень не походил на себя прежнего. Холодный, сильный, очень опасный.

— Саша, а ты кто? — спросил Смирнов, чтоб замять неловкую паузу.

И все затихли, ожидая ответа. Понятно кто, начальник погранзаставы, кто же еще? Но хотелось услышать официальное подтверждение.

Кузьмин спрятал глаза за тяжелыми веками.

— А я, ребята, телохранитель, — сообщил он буднично. — Адъютант начальника погранзаставы, его голос и полномочный представитель. Флаг-лейтенант Кузьмин, честь имею. А кто командует погранзаставой — извините, ребята, но фиг вам это скажут. Нашего командира бережет тайна. Знаете, сколько раз его пытались вычислить и убрать? Спросите у Эдуарда. Ну а приказы начальника оглашаю я.

И он же получал все пули, предназначенные лидеру. Это было очевидно и не нуждалось в озвучивании.

Командиры молчали, осмысливали сказанное. Пересчитывали офицеров. Пытались как-то принять, что это все, что осталось от космических погранвойск.

— Будем надеяться, что воевать не придется, — усмехнулся Кузьмин. — Приказ начальника погранзаставы особого назначения: Город перевести автономный режим, периметр взять под вооруженную охрану. Подготовить гражданское население к немедленной эвакуации. Чтоб через сутки лишних — никого! Пока нам дорогу не перекрыли. Текущие вопросы — к Володе, он у нас начальник штаба, потому что думать умеет. Свободны.

Командиры, теперь уже пограничники, зашумели, скучковались и двинули на выход. Сначала, естественно, в командирское кафе, обсудить с друзьями ситуацию, потом на эвакуацию. Им предстояла зверская в прямом смысле работа — потому что вряд ли гражданские возжелают уехать.

Володя остался, оседлал пункт управления. За него Кузьмин не беспокоился — умный, значит, справится. А вот Лена извинилась и исчезла. Ладно бы на оружейный полигон. На самом деле — в танцкласс. Иван куда-то пропал, а Сагитова вряд ли понимает, кто такие арты, хотя считается там главной. Получается, без Лены там не обойтись, потому что она и сама — арт. Так что Кузьмин ей только разрешающе махнул рукой.

Мимо озабоченно прошагал Гафаров. Не в кафе.

— Плохо выглядишь, Саша, — предупредил он. — Полежал бы.

Кузьмин подавленно глянул на друга. Видения не лгут. И бескровное лицо Жени за блистером "гепарда", и синий огонь на броне — это будет!

— Мы с тобой боевые офицеры, Женя, — сказал Кузьмин, решившись. — И ты не хуже меня понимаешь, что нас ждет. Подготовь "гепарда" к бою. Все, что только возможно. И будь готов сам. На самый крайний случай. Понял?

— В солдат я стрелять не смогу! — твердо предупредил Гафаров. — Мы для иного присягу принимали.

— Я сказал — на крайний случай. На самый крайний!

Гафаров тяжело помолчал.

— Я поставлю на "гепарда" импульсные пушки. У Лены есть опытная модель, совместимая с оружейными портами.

Кузьмин потер левый бок, поморщился и направился к командирскому кафе.

— Саша, ты ведь что-то видел? — спросил его в спину Гафаров. — Кто-то из наших?

Кузьмин остановился. И еле заметно кивнул. Гафаров помолчал. Потом отдал честь и ушел, прямой и железобетонно спокойный. Он не стал тратить время на расспросы. Зачем, если и так все ясно? Что может ожидать танкиста в бою? Бронебойный в бок, взрыв боеукладки — и даже некого хоронить. Знать бы еще, какая зараза способна остановить "гепарда". Уж в любом случае не носимое оружие.

Их всех отбирали в погранвойска за какие-то особые, редкие способности. Проклятый дар Кузьмина, проведший его через сито отбора — способность предвидеть будущее. Иногда. И очень отрывочно. Этого мало для дела — но неоценимо много, когда речь идет о спасении жизней. Именно Кузьмин когда-то понял, что совместные учения в скалистой пустыне — ловушка для только что созданных неопытных погранвойск. Пятерка Кузьмина вырвалась тогда сама и вытащила многих. Бесславными оказались те якобы учения, хотя обильными и на награды, и на трофеи. Именно с тех пор носят пограничники свою особую форму. Свою странную непробиваемую форму. К ней бы шлемы-нагрудники!

Только об одном не сказал Кузьмин, когда попал в особые войска. О том, что свои видения принимает сердцем. А оно — не железное.

У командирского кафе Кузьмина остановили. Здоровенный улыбчивый парень загородил дорогу и чего-то безмятежно от Кузьмина ожидал. Коллега-волейболист.

— Чего тебе, господин военврач?

Не был он, конечно, военврачом. Лаборатория после смены власти наверху подхватилась и убыла в столицу писать монографии. А этот рязанский Ванька, наоборот, прибыл. Кое-где глупо считают, что командиры ничего не видят в своем Городе. А, неважно. Не лезет в защищенные помещения, и хорошо.

— Где найти Ивана Алексеевича?

— Не знаю, самим нужен! — буркнул Кузьмин.

Иван вдруг оказался всем нужен. Что там произошло, на маршруте? А ведь что-то произошло. Маша изменилась, радикально и окончательно...

Врач непроницаемо улыбался и не уходил. Словно знал, что командиры способны определить местонахождение любого в Городе.

На периферии зрения объявился Эдик Цветков. В ответ на вопросительный взгляд равнодушно махнул рукой. Понятно. Служба собственной безопасности пока что не считает нужным вязать военврача. Но из виду не выпускает.

— Командирский корпус принял на себя все обязательства Овсянникова, — решил Кузьмин. — Что у вас?

Парень отозвался еще одной ничего не значащей улыбочкой. Кузьмин аккуратно обошел его и отправился в командирское кафе. Парень пристроился следом.

— Здесь вкусно кормят, — пояснил он, устраиваясь рядом.

— Вкусно, — согласился равнодушно Кузьмин. — Но пищевой цех один на весь Город, так что везде вкусно. Правда, последний день так. Для вас объявлена эвакуация.

— А что вы будете делать? — вдруг с искренним любопытством спросил военврач.

— У нас завтра бронепехота встанет под окнами, — честно сказал Кузьмин. — Если решим с ней вопрос — будем работать в прежнем режиме.

— А если не решите?

— Жизнь на Городе не заканчивается, — не очень уверенно отозвался Кузьмин.

Врач недоверчиво улыбнулся, и Кузьмин внутренне с ним согласился. Как командирам без Города, он не представлял. А тут еще и Чужие...

— Это ты Ивану вопросы ставил? — вспомнил наконец Кузьмин. — Насчет кланов и гор? Так... пока есть время, закроем тему, рассчитаемся с долгами. Пойдем, будут тебе ответы на вопросы.

И они отправились к апартаментам Ивана — обычным путем, разумеется. Получился приличный турпоход. Кузьмин с сожалением поглядывал на люки коммуникаций. Врач кивнул с подначкой:

— Боитесь свои ходы показывать?

Кузьмин не выдержал:

— Может, тебе еще пароли от Золотых ворот сказать да ключи от люков подарить? Я понимаю, ты шпион, у тебя работа — но мы же не мешаем, работай! Только незаметно работай, не лезь под ноги!

Так что остаток пути они прошли молча.

Тихо вздохнули мембраны двери — проходите, свои.

— Ваши претензии к Ивану нам близки и понятны, — сказал Кузьмин, остановившись перед величественной картиной полынных джунглей. — Потому что мы тоже в свое время ошиблись. А теперь и вы. Облажалась ваша служба. Те кланы, где был Иван — это не ваши кланы. Те горы, где он воевал — не ваши горы. Совсем не ваши.

Кузьмин получил в ответ улыбочку врача, вздохнул, крепко взял его под руку и вместе с ним шагнул в плоскость перехода.

— Вон они, горы, где воевал Иван. Видишь? Там еще дым поднимается.

Военврач глотнул терпкого воздуха и схватился за горло.

— Что это? — сдавленно спросил он.

— Бронепехота, — тоскливо отозвался Кузьмин. — Местная. Никому не дает покоя наша свобода.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

— Значит, Иван шагнул прямо с обрыва? — еще раз уточнил Кузьмин.

Паренек нервно вскинулся:

— Ну, с обрыва — и что? Что вас так удивляет? Там переход висел, понимаете?

— Понимаю. Не психуй. Просто очень символично: вход в другой мир через смерть в этом.

— Почему через смерть? Иван жив. Марианна считает, что жив. Она думает, что он вернется — потому что учитель своих учеников в беде не бросает!

Кузьмин тут же вспомнил собственного учителя, капитана Раскина. Его скромного, маленького корейского величества очень не хватало.

— О Марианне: на что она реально способна, как думаешь?

— Она Страж, — с огромным уважением сказал паренек. — Вот на это она и способна. Только она обучение не закончила. И посвящение не прошла. Ей помощь потребуется, когда...и если...

— Кто бы нам помог. Завтра бронепехота подойдет.

— Марианна на людей оружие не поднимет! — сразу предупредил паренек. — Иному служит!

— Еще одна чистоплюйка! — не выдержал Кузьмин. — Да люди пострашней любых Чужих! Ха! Что Чужие? Они договоры чтут! Им разок дашь по мусалам, как в пустыне, к примеру — и сразу чтут! Их теперь не видно и не слышно. Вот с бронепехотой так попоробуй! И лезут, и лезут... не дает им покоя наша свобода!..

И тут Кузьмина ударило, да так основательно, как будто с размаху стеной по физиономии! Наверно, он даже выключился на сколько-то, потому что пришел в себя от ощущения чужой руки на плече. Еле удержался, чтоб не сломать ее.

— Дядя Саша? Вам плохо?

— Порядок, Володя, уже вернулся... и не трогай командиров, когда те в отключке, опасно это!

Кузьмин отдышался. Привел мысли в порядок. Да что же завтра будет, в конце концов?! И паренек этот там же каким-то боком...

Запасной коммуникатор нашелся сразу. Кузьмин нацепил его на шею парнишке, показал основные функции. Сунул кулачище под нос — чтоб не вздумал снимать! Еще немножко отдышался.

— Ладно, сынок, иди, — буркнул он наконец. — И это... не отходи от Марианны, я тебя прошу. Прости, что вмешиваю тебя в наши разборки, но больше некому, понимаешь?

Паренек кивнул. Как ни странно, он действительно понимал. Вот и кончилось его детство.

— И не вздумай баловаться со взрывчаткой! — сказал Кузьмин ему в спину. — Иди-иди, не оглядывайся.

Потом он вызвал Александру — та почему-то нашлась в цехе животноводства — договорился с ней о встрече под жилым кольцом и покинул кабинет. Ага, не тут-то было. Включился Сеня Дроздов. Мол, эвакуационный состав загружен, но Сортировочная его отказывается принимать. Что делать? Кузьмин посоветовал предупредить Сортировочную, что путь занят, и угнать состав своим ходом — упряжку "жуков" подцепить и малым ходом вперед. Выслушал, что уже так и делают, пожал плечами и выключился. Но тут же включилась какая-то Нюра из школы юнг. Дежурная у Золотых ворот, ну надо же! Рабочая смена Рудника желает попасть в Город. Она их, видите ли, предупредила, что завтра тут будут стрелять, и отправила пешком на Сортировочную, потому что среди рабочих половина шпионов из бронепехоты — но правильно ли поступила? Кузьмин вздохнул и сказал, что правильно, только не надо было материться на взрослых. Выключился. Тут же прорвался доктор Нецветаев, вежливый и спокойной, что само по себе уже было чудом. Правда, начал требовать пятьдесят помощников взамен убывших лаборантов — и обязательно с опытом работы в башнях зеленых садов! Потом извинился, сказал, что решит проблему сам, и отключился. Зато включился Смирнов с заботами по пищевому цеху, после него еще кто-то, и до Кузьмина наконец дошло, что люди просто волнуются перед завтрашней дракой, вот и тянутся к спокойному, уверенному в себе лидеру, вместо того чтобы решать вопросы в рабочем порядке с умным Чученовым. Тогда он в нарушение собственного приказа отключил постоянную связь, встретил Александру, и они вышли за Город по вентиляционному ходу.

Проверка не обрадовала. Решетки воздухозаборника были завалены наглухо — но сам ход залегал слишком близко к поверхности. Отрыть, пробить, войти — полчаса спокойной работы.

Кузьмин включил связь:

— Дмитрий Евгеньевич, хватай всех юнг, кто не на дежурстве! Залить все подземные воздуховоды ажур-бетоном! Адская работа, понимаю, но больше некого. Переходим на верхний воздухозабор. Как его потом станем выковыривать, вот проблема. Это если отобьемся...

— Отобьемся! — откликнулась Александра. — У нас нет выбора.

— Уйти — чем не выбор? — буркнул Кузьмин. — Жизнь на Городе не кончается. Что, места себе не найдем? Потому что если уходить, то сейчас, пока нам все норы не заткнули. Уничтожить базы данных. Мы все известны здесь под псевдонимами. Даже если повяжут потом — командиры лично нигде не светились. На Сортировочной наводили порядок ребята Эдика, а их данных в ведомстве вообще нет. Охрану подстанций валили пятерки Деда и Бодрова, а они из нового призыва и не значатся...

— Саша, командиры не уйдут, — мягко возразила Александра. — И мы не уйдем. Мы же пограничники. А под стенами — Чужие.

— И что — Чужие? Чужие чтут договор!

— Странно звучит, но... согласна. Только нас Город держит. Как мы без него, как он без нас?

— А вот как дадут по Золотым воротам из тяжелых танков! Эдик сообщил, они уже на подходе!

— Саша... командиры не уйдут.

— А если ваши девчонки как-то воздействуют?..

— Арты — не дубинка в командирской руке! — возмутилась Александра. — Ты не понимаешь, что несешь!

— Не понимаю, верно. Зато понимаешь ты. Так объясни.

— Ну, рядом с нашими девчонками мужчины становятся... мужчинами же, разве не очевидно?

— Понял, — вздохнул Кузьмин. — Беречь, защищать, боготворить. Только это уже не танцы. Как дадут из крупнокалиберных по окнам!

Александра неуступчиво промолчала. Кузьмин сердито развернулся, и они зашагали обратно под жилое кольцо.

— Да, я паникую! — угрюмо сказал он. — Потому что боюсь за вас за всех! Так и причина — вон она, завтра под стены с автоматами встанет! Аревик! Ну я прошу тебя! Пусть девчонки уйдут. Пусть уходят все, кто может! Школа юнг — обязательно! Взвод снайперов последнего набора. Инженеры Дроздова. Все, кто может, кто еще не прикипел к Городу всей душой, как командиры! Танцкласс беречь любой ценой! Если с ними что-то случится, весь Город кинется на автоматы с голыми руками. Они — наше слабое место. И пусть с ними уходит Дмитрий Евгеньевич. Он один способен провести школу юнг по непроверенным маршрутам — туда, где по ним не начнут сразу стрелять хотя бы. А горноспасатели помогут остальным... господи, горноспасатели — из травы не видать, а туда же, герои!

Кузьмин покривился и осторожно потрогал грудь.

— Видение мне было, — признался он. — Как раз место похоже на это, я потому и проверить решил... Так что пусть уходят все! Я бы и тебя отправил, если б мог...

Тут-то оно и произошло. Из темноты хода проявились закованные в броню силуэты, и набалдашник пламегасителя ткнулся Кузьмину в бок:

— Ста-а-ять! И — не двигаться.

Голос за забралом шлема был издевающимся, наглым. Кузьмин похолодел. Как бы случайно пошатнулся, сместился, закрыл Александру. Минуту! Всего минуту! Если дежурные бдят, через минуту появится первая пятерка — и хоть бы она оказалась боевой! Только — как ей сюда попасть? Под дулами автоматов? Нет в канале воздухозаборника тайных ходов, он сам и есть тайный ход. Конец.

Рука Кузьмина мягко легла на пояс. Тяжела пряжка офицерского пояса! А Кузьмин ее еще утяжелил. Последний аргумент. А Александра?!

И тут же стволом в спину — не дергайся.

— Это что за чучела? — холодно поинтересовался Кузьмин.

Бронепехотинец с катафотами сержанта не глядя остановил приклад, которым Кузьмину прицелились по зубам.

— Спецназ МВД, титр бронепехота! — охотно представился он. — Командир звена по захвату лидеров террористических формирований сержант Настащук, честь имею. Ну, а вы?

Сержант, кривляясь, склонил голову и оглядел Александру.

— Аревик Сароян! — уверенно определил он. — Известная среди командиров как Александра Кузьмина, верно? Как быстро попалась!

Тянулись секунды.

— Топайте, куда шли, — посоветовал сержант. — А мы за вами. И не хватайся за пукалку, телохранитель. Нашу броню пульки не берут.

Секунды плелись.

— Открывайте люк! — скомандовал сержант. — А то зашифровались так, что фиг коды отгадаешь. Сэры, зачехлить стволы!

Последнее было непонятно. Но спецназовцы не удивились, молча покидали автоматы в кобуры.

Люк вздохнул и открылся — проходите.

— Приглашаете? — издевательски осведомился сержант.

Кузьмин еле удержался, чтоб не дать ему ногой по сфере. Смысла в том не было, потому что броню специально для таких случаев и создавали.

— Проходите, — вдруг сказала Александра и пронзительно глянула на бойцов. — Я прошу вас.

Даже под сферами было заметно, что бойцы заулыбались. И Кузьмин почувствовал, что Александра вышла из-под контроля. Шаг. Еще шажок. Ну же!

Бронепехота вошла в Город. Под жилое кольцо, в коммуникационные ходы, в его тайную транспортную систему.

— Ух ты, муравейник! — восхитился сержант.

Александра стояла рядом и улыбалась. И ее никто не отслеживал!

И тут прибыла помощь. Первым, проломившись сквозь мембрану, в коммуникацию свалился бешеной кошкой Дед. При виде Александры он совсем озверел и в одиночку кинулся на бронепехоту. Завертелось! Кузьмин мгновенно выхлестнул ремень и с разворота свалил первого среагировавшего на Деда — получай! И еще!

— Свои! — закричала Александра и прикрыла сержанта от Кузьмина.

Эхо от ее крика еще не стихло, а Дед уже положил двоих и моментально захватил третьего в удавку-наручники. Рывок — удавка с брони соскользнула под шлем, и боец захрипел. Кузьмин только тихо изумился — такому Деда никто не учил. Страшен в бою воин духа!

— Скинь удавку, а то помрет, — напомнил Кузьмин.

Сержант восхищенно качал головой — ну вы, мол, и даете! Удушенный боец кое-как прокашлялся и чего-то возбудился:

— Что, крутые рукопашники, да? Сейчас как дам из подствольника!

Но не дал. Из люка черным паучком выпала Рита Гафарова. Блеснуло диковинной прозрачностью шок-ружье. Чпок! Игла ударила в нашейную броню, срикошетила под шлем и, очевидно, попала там куда-то. Псих заткнулся и рухнул ничком.

— Не лапать стволы! — предупредил своих сержант.

Поглядел на выпрыгнувшую пятерку Деда, покрутил восторженно головой.

— Мы вообще-то к вам, — сообщил он наконец.

— В смысле?

— К нам они, Саша, — как бы пояснила Александра.

— А почему к нам? — хмуро полюбопытствовал Кузьмин. — Вы же, получается, нарушили присягу.

Видимо, он задел у сержанта больное место. Очень больное.

— Мы помним свою присягу! — заорал он. — Мы присягали беречь беззащитных! Мы присягали гражданских защищать! Вот так! В безоружных людей я стрелять не буду! И мое звено — как я! Кроме вон того психа. Он чужой, от разведки прислан.

Разведчика выкинули в вентиляцию. Помогли юнгам подтащить установки для заливки ажур-бетона — сразу стало жарко и душно, а юнгам в этом аду еще и работать. Потом привели в мобильное состояние битых и отправились к башне Золотых ворот — разбираться подробно.

Битых оказалось неожиданно много. Со страху Кузьмин приложил парочку даже сквозь броню, да еще Дед. Сержант оглядывался на него с уважением и бурчал, что таких гражданских не надо защищать, от таких гражданских дай бог самому отбиться.

— А мы не гражданские, — сообщил Кузьмин. — Перед тобой космические пограничники. Заместитель начальника погранзаставы особого назначения флаг-лейтенант Кузьмин, честь имею.

Смешливый сержант даже остановился:

— Даже так? Слышали мы про вас. Классно работаете, коллеги. Извините, не признал сразу, хамил. Лейтенант Настащук, честь имею! Своих ребят не представляю. Пусть хотя бы тайна их убережет.

Уже вполне дружеской компанией они прошли поворот — и замерли. Проход закрывала высоченная женщина. От нее ощутимо тянуло угрозой мгновенной смерти. В свободно опущенной руке холодно сияла сталь. Марианна.

— Покажите лица! — потребовала она.

Настащук переступил с ноги на ногу — и замер, поняв, что еще одно движение, и ему конец.

Из-за спины Марианны высунулся Володя Остапчук.

— Поднимите щитки! — поспешно сказал он. — Что вам, трудно? Страж определяет Чужих по лицам.

Настащук пожал плечами и откинул шлем. Он оказался конопатым и вихрастым, как мальчишка.

— Скинем каски, сэры! — приказал он звену. — Только, мадам, я своих ребят с прошлой войны знаю.

Марианна настороженно вгляделась в лица — и посторонилась. Звонко щелкнуло оружие, возвращаясь на талию женщины. Ремень, просто ремень.

— Можете следовать дальше.

Настащук не вытерпел и спросил:

— Слушай, коллега, а кого она фильтрует? Понял, не мое дело. Все равно впечатляет! Валькирия! И... опа! Уберите собак!

Но Кузьмин и сам с недоумением смотрел, как навстречу им несется кудлатая свора. Он видел таких раньше! За овчарками бежал худой мужчина с двумя псами на поводках. Выглядели собаки... страшно. Закованные в броню от морды до хвоста, огромные звери несли на шлемах странные толстые наконечники, в которых Кузьмин с содроганием опознал строительные пробойники. Стукнешь таким по стене — и готово отверстие в кулак шириной. И песики явно умели этим оружием пользоваться! Кузьмин пригляделся — индикаторы горели рубиновым огнем. Значит, заряжены под завязку.

Жуткие псы немедленно прикрыли Александру, а свора плотно осадила бронепехоту. И все это — молча.

— Свои! — торопливо сказала Александра. — Отзовите стаю!

— Подождите! — буркнул шеф цеха животноводства. — Они поняли. Но они должны вас запомнить. Иначе перехватят где-нибудь глотку. Я их выпустил на самостоятельную охрану подземного кольца.

— Что же вы так хрипите? — шепотом заметил ему Кузьмин. — Тренироваться надо, если за собаками бегаете!

— Не хамите, молодой человек, — так же тихо отозвался мужчина. — Вы разговариваете с мастером спорта, марафонцем.

— А что хрипите? Заболели?

— А ты попробуй своих детей на смерть отправить, — неохотно сказал мужчина. — Сердце — оно не железное.

И Кузьмин заткнулся. А потом накатило. И еще. И он закричал беззвучно: пожалуйста, не надо! Его за что? Он же великий ученый! Он...

Кузьмин мягко завалился на стену, и создатель разумных псов придержал его под руку. И заглянул понимающе в глаза.

Остаток пути прошли без трудностей — дежурные вникли в ситуацию и отвели боевые пятерки. Настащук тихо матерился, переживал встречу с собачками. Он, оказывается, знал, что такое строительные пробойники.

— Почему вы к нам пришли, в общем теперь понятно, — сказал Кузьмин, утвердившись в кабинете Гробова. — Непонятно, что вы нам хотите предложить. Вы же хотите?

Лейтенант спецназа почесал вихрастый затылок.

— Думали увести командиров из Города, — признался Настащук. — В оцеплении пока что есть дыры. Там, где Ингулинка. Там еще обрыв такой... впечатляющий. Если по нему подняться как-то, то... вот там. Но вы, оказывается, пограничники. Я так понимаю, у вас и боевая задача есть? Из чего следует, что отсюда вы не уйдете. Я знаю, пограничники не отступают. Ну, это заставляет пересмотреть наши планы. Мы, пожалуй, тоже никуда не уйдем. Будем с вами. Только... не сочтите за недоверие, но мы считали, что космических пограничников больше не существует. С этим у вас как?

Кузьмин поморщился.

— Верны присяге, — неохотно пояснил он. — Войск нет, верно. А задача осталась, и за нас ее никто не выполнит. Чужие здесь, лейтенант, такие вот дела. Им нужен Город. И бронепехоте нужен Город. Но командиры не могут его отдать — и все тут! Понимаешь?

— И почему я не удивлен? — пробормотал Настащук. — Ну, это оправдывает выбор! Наши автоматы против Чужих еще как пригодятся! Кстати, я тебя понимаю насчет Города. У меня невеста здесь, в роте курсантов. Она про Город много всего рассказывала.

— А теперь главный вопрос, — сказал Кузьмин. — Почему мы должны вам верить?

Настащук вздохнул.

— Не должны, — признал он. — Ну... у меня есть поручители. Невеста из роты курсантов. И наш учитель. Иван Алексеевич. Вы его наверняка должны знать, он еще в таком черном костюме по любой жаре...

— Ага. И здесь успел. Только, ребята, нет его. Ушел он. И не факт, что вернется.

Спецназовец пожал плечами:

— Вам решать. Мы выйдем, если не доверяете.

Александра, молчавшая все время разговора, вздохнула и тихо спросила:

— Готовы ли вы отдать жизнь за родину?

Бойцы, не сговариваясь, встали.

— Лейтенант Настащук! Верен присяге!

— Богдан, верен присяге!

— Кыча, верен присяге...

— Остап, верен присяге...

— Серго, верен присяге...

Кузьмин печально смотрел на них. Завтра бронепехота встанет под стенами Города. Им вместе защищать Золотые ворота. А они даже не успеют по-настоящему познакомиться.

— Только учтите, — предупредил он. — Вы у нас — на крайний случай. На самый крайний! В своих солдат мы стрелять не будем!

Настащук серьезно кивнул, но все же спросил:

— А они в вас?

Два лейтенанта посмотрели друг на друга и вздохнули. Им обоим не нравились возможные ответы.

-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=-=—

Последний день Города выдался на редкость тихим и благостным. Ковыль под стенами Города качался волнами белого золота.

Командиры сплошной цепью встали у Золотых ворот и перекрыли вход в Город. И ни шевеления, ни разговоров. Все пристально всматривались в противостоящую им стену щитов, зеркальные блики шлемов, броню и оружие. Изучали предполагаемого противника. Командиры все прошли специальную подготовку и знали, куда смотреть. Молчание и неподвижность производили на солдат впечатление. В рядах бронепехоты нервничали и суетились.

Офицеры-пограничники стояли отдельно, на небольшом пригорке, с которого было видно всю цепь. И с которого можно было моментально перекрыть мостик к Золотым воротам, единственный удобный проход к Городу. Не было только Александры — она прощалась с Дедом, который уводил через систему резервной канализации всех, кого удалось уговорить покинуть Город. И, конечно, не было Цветкова. Разведчики затаились где-то в тылах у бронепехоты. На крайний случай. На самый крайний, безнадежный случай.

— Ну зачем вышли безоружными? — проворчал Настащук. — Взяли б те же пробойники, все больше толку было б.

— С оружием у нас нет шансов, — угрюмо отозвался Кузьмин. — У нас все же не регулярная часть. Расстреляли б сразу. А так, может, переведем в относительно мирную драку. Они нас газами и дубинками, мы их дубинками в ответ и в Город. Продержимся сколько-то. А там и заинтересованные дружественные силы подтянуться глянуть, что за шум. Если они где-то есть, те силы...

— Сам-то веришь? Пока мы тут стоим, спецназ запросто в окна влезет и как пойдет шерстить! А у вас внутри только собачки. Как дадут по ним из подствольников!

— У нас окна бронированные, — рассеянно сообщил Кузьмин, вглядываясь в движение бронепехоты.

Давило сердце. Близилось что-то страшное. Но — что?

— ... и Информаторий все блоки отсек на автономное. Это вы везде ходите, потому что свои, а спецназу через каждую дверь со взрывчаткой разве что. А еще у нас на крыше наблюдатели, смотрят, чтоб никто в окна не полез. Если что — корпус сразу уйдет за стены. И тогда пусть лезут. Мы выдержим.

— Мы-то свои! — хмыкнул рыжий лейтенант. — А бронепехота, получается, чужая. А как нас различают? Мы же одинаковые в броне! Классные у вас системы, завидую. И вообще Город у вас — в нем бы жить да жить, девчонок любить...

— Щиток опусти, — напомнил Кузьмин. — Если начнется, тебя снайпер первым достанет, ты же вооружен.

— Да пофиг. Меня всяко достанут. Там новые винтари, такие крупнокалиберные, что нашу броню как яичную щелкают.

Кузьмин заботливо дал ему подзатыльника, и щиток опустился.

— Пошло движение! — прошептал Кузьмин. — Настащук, бронезвено на охрану! Какие-то крутые идут! Как бы нас вязать не начали сдуру.

Через ажурный мостик слитно двигалась группа высоких воинов в серебристой броне, незнакомое толстоствольное оружие уже наготове. А впереди всех уверенно шагал маленький пожилой человечек в обычной военной форме. Узкие глазки безмятежно посматривали по сторонам. Шел тот, кого Кузьмину так не хватало в последнее время. Капитан Раскин. И это было очень плохо.

Офицеры подтянулись и разом отдали честь своему учителю.

— Власть сменилась, — тихо сообщил капитан. — Сдайте полномочия. Немедленно. Во имя жизни людей, за которых отвечаете.

Повисло напряженное молчание. Кореец безмятежно ждал. Что ему! У него за спиной — полк бронепехоты! У него за спиной — тяжелые танки! У него за спиной — всеподавляющая мощь государства. Сложить оружие!

Чуть шевельнулась Лена Елисеева.

— Верна присяге! — полетел над ковылем ее удивительный голос.

И четко кинула ладонь к пилотке. И следом за ней — весь командирский строй. И Кузьмин отдал честь, глядя на учителя с жалостью и сочувствием. И суровый Гафаров вскинул железную ладонь — верен присяге!

— Уходите, учитель, — вежливо сказал Чученов. — Мы выбрали свой путь.

— Куда уходить? — прошипел кореец и сморщился, словно от зубной боли. — От своих учеников?!

Старик с тоской оглянулся. Он очень хотел жить.

— Я правильно понял, вы не собираетесь выполнять свою миссиию? — вдруг произнес один из бойцов сопровождения.

Воины в серебристой броне развернули стволы, и Кузьмин с ужасом решил. Что сейчас начнется бойня.

И тут вперед шагнул Чученов.

— Поднять щитки! — с незнакомыми режущими интонациями приказал он.

И все поняли — перед ними стояли Чужие.

Марианна мгновенно оказалась рядом и скинула пояс. Неуловимо качнулась. И резко взвизгнула, распрямляясь, древняя сталь. Старый кореец плавно развернулся к воинам сопровождения — и застыл, готовый к мгновенным действиям. Он наконец сделал свой выбор.

— Мир под защитой Стража! — с угрозой сказала Марианна.

Чужой осторожно откинул щиток, показав тонкогубое бледное лицо. Белесые глаза холодно уставились на женщину. Потом он что-то резко произнес.

— Говорите по-русски! — посоветовал Чученов. — Страж не прошла посвящения.

Офицер-Чужой бледно усмехнулся:

— Даже так? Мы можем легко смести вас с пути.

— Есть еще дети Болдуина.

Улыбка превосходства погасла на лице Чужого.

— Гвардия материнской планеты признает власть Стражей, — неохотно сообщил он. — Любимый Сын Болдуина только что преподал правительству впечатляющий урок, и оно отдало нам соответствующее распоряжение. Мы уходим, Анни-ко.

— Мари-анни, — тихо поправила женщина.

Офицер вслушался, запоминая. Воины, словно получив неслышимую команду, четко развернулись и ушли. Офицер же задержался.

— Если капитан гвардии материнской планеты стремится ближе узнать службу Стражей, — помявшись, спросил Чужой, — это... возможно?

— Если останемся живы, — еле заметно улыбнулась Марианна.

Офицер-Чужой с восхищением смотрел на Стража, и Кузьмин в который раз пожалел Чученова. Похоже, Марианна нежданно-негаданно нашла свою судьбу, и Володя теперь явно лишний. М-да, нашли, где влюбиться!

— Слушай, коллега! — брякнул Кузьмин. — Если мы решили вопрос — убери бронепехоту к чертовой матери, а? У меня безоружные за спиной!

Чужой сочувственно глянул на него:

— Невозможно, сожалею. Это ваша внутренняя война, и она уже началась. У вашего тайного хода к горам — засада. Они начнут стрелять, как только там кто-нибудь покажется. Впрочем... да, уже начали.

Небо начало рушиться на Кузьмина. Бронепехота и не собиралась вести переговоры! Их пришли убивать, и он вывел безоружных под пули! А у тайного хода Александра! И все девчонки! И школа юнг!..

Боль ударила так, что мир померк. А когда прояснился заново, все детали видений встали на свои места — и сложилась жуткая картина. И уже ничего нельзя было изменить!

— Ты слышал, Серега? — прошептал он онемевшими губами.

— Мы успеем! — лихорадочно сказал Настащук. — Мы обязательно успеем!

Бронированные фигуры стремительно бросились к Золотым воротам. Вырвался из строя кто-то из командиров — проводником в хитросплетениях Города. Но они не успевали. Там, за кольцом стен, среди каменных осыпей и в узких подземных коридорах уже сцепились насмерть с бронепехотой инженеры экспериментальных мастерских, и взвод девчонок-снайперов, и подростки из школы юнг... Кузьмин видел: крутился бешеной юлой Дед, отмахивался разряженным пробойником, врубался отчаянно в темные бронированные силуэты... мелькнуло в последний раз его искаженное яростью лицо — и ушло во тьму...

— Дмитрий Евгеньевич... — слабо прошептал Кузьмин.

Секунды плыли, как во сне. Как же так, ребята?..

— Саша? — тихо шепнула Александра. — Принимай заставу. Не убереглась...

Мелькнуло бледное утонченное лицо — и кануло во тьму...

А потом закричал по громкой связи Настащук:

— Командир! Мы удавили их, командир!

Ин хрипел и плакал от боли, и весь командирский корпус слышал его.

— Нет больше твоих снайперов, Сашка! — вдруг ясно сказал спецназовец. — И бронезвена нет. Лежат мои ребята — все лежат! И собаки... собак жалко...

Он пытался еще что-то сказать — мелькнуло и кануло во тьму конопатое лицо. Вечная слава тебе, Сережка...

А небо все падало и не могло упасть.

Кузьмин выпрямился, с трудом заглушая боль.

— Начальница погранзаставы Аревик Сароян погибла, — четко сказал он по общей связи. — Я, флаг-лейтенант Кузьмин, принимаю командование. Сейчас нас будут убивать, ребята. Приказ: войти в боевой контакт с бронепехотой, смешать ряды, под прикрытием их спин отходить в Город! Не дайте в себя стрелять!

Зеленая цепь командиров замерла на мгновение — потом слитно качнулась вперед и с ходу перемахнула ров. Не просто так у него один берег выше другого! Качнулись назад щиты под ударами тел — и замелькали шлемы, приклады и дубинки. Завертелось! Взвыла и заворочалась толпа, и торопливо побежали к мостику бронированные фигуры, наводя стволы, выискивая цели...

— Как бы не так! — прошептал Кузьмин. — Здесь мы еще стоим!

Он был вместе со всеми — и одновременно как будто над схваткой. Складывались кусочки мозаики его предвидений, и ничего нельзя было изменить. Вот вспыхнула паника в тылах бронепехоты. Вспыхнула, затрещала торопливыми выстрелами, забухала взрывами и стихла. И остались лежать у командных бронемашин тела в броне и в зеленой командирской форме. Командование бронепехоты жизнями заплатило за чудовищный приказ стрелять по безоружным. Разведчики Цветкова сделали все, что смогли. Внимательное строгое лицо Эдика мелькнуло — и кануло во тьму. Вечная слава безвестным героям...

Вот прилетела издалека тяжелая пуля снайпера — и капитан Раскин крутнулся и упал ничком в ковыль. Вечная слава тебе, капитан, не бросивший учеников и в смерти...

Вот запела, закружилась гибкая смерть в руках Марианны, вот офицер-Чужой прикрыл ее от пуль упругим сиянием... Вот Лена Елисеева припала на колено и повела свою знаменитую скоростную серию, только лента матносителей летела на траву! И у нее было вовсе не шок-ружье. Импульсное оружие! Сюрприз, бронепехота! Получайте!

Мелькнуло и исчезло лицо Володи Чученова. Тихий интеллигентный Володя ушел так же, как жил — незаметно. И достойно.

— Вечная слава! — шептал Кузьмин, сбрасывая с моста пехотинцев. — Вечная слава, ребята... больше ничего не могу для вас сделать!

Командиры, оставшиеся на ногах, наконец сбились к плечу плечо. И медленно двинулись к мостику, отступая под ударами. И падали, падали...

И тут, словно распахнутые могучим пинком, распахнулись Золотые ворота, и на дорогу вырвался "гепард" Жени Гафарова, грозная боевая машина далекого послезавтра. За блистером качалась в управляющей подвеске черная фигура — Гафаров повел машину в бой в одиночку.

— Женя, прикрой отход! — крикнул Кузьмин.

"Гепард" злобно рявкнул, выкинул манипуляторы и прыгнул через ров. Сюрприз, бронепехота! Открылись лобовые порты, сверкнуло сиреневым, и перед машиной задымились оплавленные щиты. Сюрприз! Импульсные пушки Лены Елисеевой мстили за порушенную судьбу своей создательницы.

— Уходим в Город! — скомандовал Кузьмин. — В Город, ребята! Круши их, Женя!

Пела сталь. Торопливо гикала винтовка Лены. Метался безумным зверем "гепард" Гафарова, сносил манипуляторами бронированных бойцов, прикрывал отход командиров...

Потом бронепехота раздалась. И на прямую наводку выползли тяжелые танки. "Гепард" взревел отчаянно и бросился в безнадежную атаку. Против танков не было у Жени оружия...

И тут Кузьмин увидел: далеко наверху, на крыше Города, встала тоненькая отчаянная женщина, положила раструб световода на плечо... рев и вой! И танков не стало. Сюрприз, бронепехота! Дорого стоит командирская свобода!

Последние командиры торопливо бежали к Золотым воротам. Перед мостиком, пытаясь прикрыть их, угрожающе качался, искрился вспышками активной брони "гепард", последняя боевая машина космических пограничников — и держал, держал бронепехоту! Потом над лесом беззвучно поднялись и зависли "серые акулы" — штурмовые вертолеты спецназа. Сорвались с креплений и пошли на цель ракеты.... И небо наконец опрокинулось на Кузьмина.

Он ничего не видел во мгле контузии, но знал: горит, застыв на мостике, даже в смерти не пропуская врага в Город, "гепард" Гафарова. А наверху, отброшенная взрывом, обвисла на тросах защитной сети Рита Гафарова, сахарная тростинка, танцовщица-арт, хрупкая, и в смерти невыразимо прекрасная женщина.

— Вечная слава вам, ребята, — прошептал Кузьмин и поднялся.

Все плыло и терялось, и качалась земля.

— Сожги вертолеты, Лена! — крикнул он в шумящую пустоту.

Потом повернулся и шагнул обратно на мостик.

— Здесь я еще стою, — упрямо заявил он. — И здесь вам — не пройти!

Он, кажется, успел услышать, как наверху заревело, как что-то ахнуло и взорвалось над лесом. Потом... потом здоровенный боец в броне тащил его к Городу и орал:

— Ключи от Города, командир! Как открыть люки?

Это был военврач, коллега-волейболист. Кузьмин даже не удивился.

— Мы и есть ключи, идиот, — сказал ему Кузьмин сквозь боль и шум в голове. — Информаторий знает нас всех и чужих не пустит!

Люк системы коммуникаций открылся перед ними — проходите, свои. И сразу наступила тишина.

— Зачем лезешь в нашли дела? — вяло поинтересовался Кузьмин.

Военврач скинул шлем. Под ним оказалась черно-звездная пилотка.

— Космические войска, дальняя разведка! — четко вскинул он ладонь.

И неловко добавил, гася безумную надежду:

— Все, что от нее осталось.

— Понятно, — тяжело вздохнул Кузьмин и тяжело поднялся.

Врач предусмотрительно поддержал его.

— Начальница погранзаставы погибла, — пробормотал Кузьмин. — Офицеры... погибли все... выходит, теперь это твое. Принимай заставу.Так... властью, данной мне... короче, давай к Золотым воротам, разведчик. Уведи людей, я тебя прошу. По коммуникациям в блок Б, а там — ну ты знаешь куда. И сам уходи. Кто-то должен остаться живым. И чтоб помнили о нас, понял?

Стены содрогнулись.

— Фиг вам! — пробормотал Кузьмин. — Не для того строили, душу отдавали.

Люк за спиной разлетелся осколками.

— Фиг вам! — прокомментировал Кузьмин, уводя разведчика через мембрану в основной коридор. — Ну, топай, разведка. А я этих шустряков упокою и догоню, если что. Командуй там. Ребята в курсе. У нас общая связь, кто жив, все слышат.

— Так связь глушат.

— Фиг им. "Дальний прыжок" не заглушить, ребята в него душу вложили. Удачи. Топай. И не смотри так, я уже не ходок. У меня каша под броней.

Кузьмин забрал у него гранаты и побрел обратно к переходнику. Шустряков следовало упокоить побыстрее, пока не нащупали основной коридор.

Стены содрогнулись. Кузьмин только усмехнулся. Город и не такое мог выдержать, все же инопланетное поселение.

Он остановился у мембраны. Послушал связь. Командиры тихо переговаривались, уходя коммуникациями в блок Б. Перекликались, считали уцелевших, торопили отстающих. Звали и его. Но Кузьмин уходить не собирался — да и не мог. Так уж переплелось — Город и его судьба.

И еще Кузьмин знал: не пройдет бронепехота в Золотые ворота. Потому что встанет на их пути невзрачный паренек и скажет тихо:

— Здесь я еще стою. И здесь вам не пройти.

И не пройдут.

И потому, когда мембрана брызнула ему навстречу осколками под ударом из гранатомета, он уронил гранаты под ноги набегающим бойцам — и горько усмехнулся. Не о себе, нет. О ребятах, которых не сумел уберечь.

Он бесконечно падал, и небо все падало и падало на него. А потом впереди вспыхнула яркая звезда. Астора приветствовала своего сына.

Конец