Неоконченное продолжение

Председательствующий поднялся на трибуну. Зазвонил колокольчик.

— Товарищи! Начинаем.

Публика потянулась в зал, и мило протекающее выяснение отношений пришлось отложить, по крайней мере, до перерыва.

Устраиваясь в кресле и потом, внешне внимательно слушая докладчиков, Джордано исподтишка разглядывал Хана. Тот был невозмутим и, казалось, весь сосредоточен на выступлениях. Только на шее под тонкой кожей нервно билась жилка.

"Знает подлец, что за это любопытство я его шлепнуть могу! А я ему живой нужен. Интересно получается. Чем он подстраховался?"

За прошедшие полгода размышлений Джордано так и не решил, стоит ли кого-то посвящать в свое открытие. Вообще-то среди этих "кто-то" был только Хан, а Хан мог понять все, кроме не сдержанного обещания. Больше десяти лет прошло, как они договорились о честном обмене информацией.

"Я ему честно передаю все основные результаты".

"А зачем ему те результаты, что ты передаешь. Пройдет пятьдесят лет, об этих результатах в школах детям рассказывать будут. Он и подождать может. Да и структурка, где он сейчас обретается, получает больше, чем ты можешь дать. Он то на анализ работает, а ты на удовлетворение собственных амбиций".

"Но главного он не знает!"

"Вот свалятся ваши результаты на головы, все и узнают!"

"Кто выживет, тот узнает".

"Тогда можно будет честно выяснить, кто останется последним!"

"Интересно оказаться хозяином мертвой планеты?".

"Да не будет хозяина!"...

Перед концом утреннего заседания Джордано протянул Хану записку с домашним адресом.

— Приходи часам к шести. Меня не будет здесь после обеда.

— Я знаю, где ты живешь. — Хан смотрел прямо в глаза Джордано, — И я знаю, что ты после испытаний две недели пробыл в госпитале со странным диагнозом — аритмия.

— Ну и отлично! — Джордано ни на мгновенье не отвел глаз, и в них не мелькнуло даже тени страха или неуверенности.

Часть 2

Ровно в шесть Хан позвонил в дверь квартиры Джордано. Ему открыла изящная женщина с густой светло-русой косой свернутой в тугой узел на затылке. Зеленые славянские глаза смотрели чуть насторожено, но засветились восторгом в ответ на протянутые Ханом розы.

— Боже мой! Какая прелесть!

Хан изобразил смущение и отметил саркастическую усмешку стоявшего в конце коридора хозяина.

— Знакомься, Аня! Это Рашад Нуриевич.

— Можно просто Рашад.

Хан пожал протянутую ему маленькую руку.

— Ну, что же Вы стоите! Идемте ужинать! Вы ведь наверняка не успели поесть после заседания.

— Действительно не успел. — Хан оценивающе потянул носом запах свежезажаренного мяса.

— Еще бы! Ему было некогда. Он обносил розарий нашего ботанического сада.

— Женя! — Анна укоряюще взглянула на Джордано.

— Да ладно. — Джордано улыбнулся. — Раздевайся быстрее, а то она сейчас припомнит, что я не проявлял галантности последние N лет, и мясо окончательно остынет.

В довольно просторной гостиной стоял уже накрытый стол. Навстречу Хану поднялся подросток лет двенадцати.

— Это наш Толик, — представил Джордано сына.

По-взрослому протягивая руку, мальчишка спросил:

— А Вы офицер?

Хан вопросительно взглянул на Джордано.

— Он еще не встречался с теоретиками в погонах.

— Кто-то же должен контролировать деятельность таких яйцеголовых интеллигентов как твой отец.

— А Вы не считаетесь — яйцеголовым? — нахальство подростка явно шло от приемного родителя.

— Наверное, теперь тоже считаюсь, — Хан засмеялся.

— Мальчики! К столу! — Анна вынесла блюдо с мясом.

За ужином непринужденно болтали о строительстве в научном городке. Вспоминали Ленинград, и годы учебы в Политехе. Анна тоже его окончила, только факультет математики.

Когда Анна поднялась за чаем, Джордано взглянул на часы.

— Ань, принесешь нам чай в кабинет? Нужно немного поработать.

Женщина пожала плечами:

— Как скажешь.

Помещение, громко названное кабинетом, похоже, было переделано из кладовки. Окон не было, зато стоял внушительный письменный стол, и стеллажи на стенах были по потолок завалены книгами и журналами.

— Ты что перетащил сюда свой кавказский тайник?

— Кое-что...

— По-моему твоя Анна не слишком поверила в то, что я просто твой новый знакомый, окончивший Политех.

— По-моему тоже. — Джордано протянул Хану стопку листов. — На. Не отвлекайся.

Хан уселся за стол, а хозяин примостился на краю столешницы, подпирая плечом какое-то дореволюционное издание. Хан взялся за листы, испытывая явное неудобство, под пристальным взглядом откровенно наблюдающего за ним Джордано. Но, прочитав несколько строк, он забыл обо всем и только периодически вопросительно вскидывал глаза на Джордано.

Он даже не обратил внимания на Анну, принесшую чай. Чашка так и осталась не тронутой до того, как он перевернул последнюю страницу. Четырехэтажная тирада, сопроводившая последние строчки, мастером которых по праву считался Хан, вызвала одобрительное хрюканье Джордано. Он протянул руку куда-то за книжки и извлек початую бутылку с двумя стаканами. Разлил содержимое. Хан, просматривая еще раз написанное, не глядя, выпил и, похоже, даже не почувствовав вкуса.

— Это, между прочим, настоящий французский коньяк был, — с укоризной произнес Джордано.

— Да пошел ты ...!

— Яйцеголовым тебя только могила сделает. — Джордано ловко извлек бумаги из рук Хана и засунул на верхнюю полку.

— Ты, конечно, не дашь мне копию!

— Не дам.

— А ты уверен, что все реакции восстановились полностью?

Джордано извлек из кармана скальпель и чистую хлопковую тряпку. Разорвал ее пополам:

— Давай руку, проверим.

Хан, ни слова не говоря, протянул раскрытую левую ладонь. Джордано сделал глубокий, через всю ладонь разрез и приложил тряпку к ране. Хан повторил разрез на левой руке Джордано. Тот вытер кровь, расстелил тряпку на столе и положил на нее раскрытую ладонь. Хан повторил действия. Когда кожа на руке Джордано совершенно восстановилась, у Хана только начал формироваться келоидный рубец.

— Ни черта себе! — Хан убрал руку и вытер кровавые пятна со стекла столешницы. — Сколько же по твоим оценкам ты хапнул.

— Не знаю, минимум как от десятка здоровых мужиков.

— А на сколько максимально падала скорость регенерации?

— Ну, ты же читал дневник!

— Там данные на третий день.

— А ты считаешь, что я был способен, что-то делать первые два дня? Скажи спасибо, что мне хватило сил подкорректировать воспоминания мальчишек, которые были со мной в бункере.

— Ты написал, что расстояние до эпицентра было двадцать километров... — Хан нервно побарабанил пальцами по столу. — Может, в эпицентре кто-то оставался?

Джордано насмешливо хмыкнул:

— Да уж, заповедник бессмертных в зоне отчуждения! И напомни, на каком расстоянии происходит нормальная передача?

— Не придирайся... — он помолчал, — И что теперь делать?

— Тебе отправляться в гостиницу, спать. А всем надеяться, что наши изделия все же не начнут сыпаться на головы.

Хан взглянул на часы:

— Черт! Действительно уже поздно.

Он порывисто поднялся.

— Правильно, что не отправил это по обычному каналу.

— Спасибо на добром слове. — Джордано усмехнулся.

Закрыв за Ханом дверь, Джордано повернулся к Анне, уже не сомневаясь, что вечер будет иметь продолжение. Радушную хозяйку она отыграла честно, теперь в ее взгляде была лишь холодность. Джордано не успел открыть рот, как она развернулась и хлопнула дверью ванной.

Размышляя о том, почему ему достаются только стервы, Джордано решил, что ждать развития событий лучше в кровати. Однако, когда шум воды прекратился, он услышал, как скрипнула дверь ванной комнаты, на кухне зажегся свет, и движение прекратилось.

Джордано прислушался. Анна явно не собиралась ложиться. С твердым намереньем выдержать характер Джордано развернулся к стенке:

"Черт с ней. Замерзнет — придет!" — отопление по случаю весны уже отключили, и в квартире было прохладно.

Его терпения хватило ненадолго. Минуты через три он выбрался из кровати, достал из мерзко скрипнувшего шифоньера шерстяной платок и отправился выяснять отношения.

Анна сидела, поджав ноги на табуретке, спиной к двери и читала книжку. Джордано набросил жене на плечи платок и сел напротив. Еще минут пять сидели молча. Женщина так ни разу и не перевернула страницу. Джордано забрал книжку.

— Отдай! — Анна подняла голову, в ее голосе была злость.

Несколько мгновений они смотрели в глаза друг друга. Потом она отвернулась, пытаясь скрыть предательские слезы, против воли наполнившие глаза.

— Ты догадалась?

— Ты обещал мне не врать!

— Ань, ну не мог же я сказать по телефону.

— А дома!?

— Но Толик уже был дома!

Она подняла глаза. Слезы текли по щекам.

— Ань! Ничего страшного нет. Рашад нормальный человек. Настолько — на сколько нормален я.

— Зачем он приехал? Зачем ты привел его домой?

— Аня, мы знакомы давным-давно. Он не причинит вреда ни тебе, ни Толику.

— А тебе?

— Ну, мы-то с ним не первый год знакомы, — Джордано улыбнулся, — Раз до сих пор не поубивали друг друга, то почему это должно случится теперь? — Джордано встал, подошел к Анне и попытался обнять жену.

Она отстранилась.

— Ты совсем не доверяешь мне?

— Я просто устала. От тебя, от себя, от мыслей о том, что с нами будет. Он ведь приехал из-за прошлогодних испытаний?

— Почему ты так решила?

— Ты опять будешь мне говорить, что тогда ничего не произошло? Что ты ему показывал?

— Просто кое-какие результаты экспериментов.

— Джордано! Ты понимаешь, что говоришь? — Анна редко, даже наедине называла его истинным именем.

Джордано молчал, смотрел в ее ставшие совсем холодными глаза. Потом развернулся и ушел в спальню.

Через несколько мгновений она прибежала следом:

— Женя! Прости меня! Прости, пожалуйста, — она трясла его за плечо, пытаясь заставить повернуться. — Жень! Ну, дура — я, ляпнула, бог знает что. Но ты же знаешь, где мы работаем. Как ты мог такое сказать?

Теперь она плакала, всхлипывая, как ребенок. Он развернулся, сел на постели и обнял жену.

— Не плачь. Все будет нормально, — он поднял ее лицо, — Ты мне совсем не доверяешь? — Джордано повторил вопрос.

Она перестала всхлипывать, глаза высохли:

— Ты считаешь, что с таким как ты можно жить и не верить? Как бы я доверила тебе ребенка?

— Меня ведь можно бояться.

Она задумалась, сосредоточилась на чем-то внутри себя. Отрицательно покачала головой:

— Нет, я тебя никогда не боялась, ни в тот вечер, — она неопределенно мотнула головой, — ни потом. А сейчас, мне кажется, ты сам чего-то боишься.

Джордано вновь прижал женщину к груди, гладил ее волосы и плечи.

— Не бойся ничего. Все будет нормально. И Рашада не бойся. Это к лучшему, что он теперь все знает.

Неизвестно в который раз Джордано проклинал тот ноябрьский вечер, когда она увидела все в полной своей неприглядности.

* * *

* * *

* * *

Он провожал Анну домой после театра. Посещение Мариинки привело его в состояние эйфории, казалось, что на полутемных улицах продолжает звучать музыка Адана, и кружат в танце виллисы. И он развлекал девчонку с рабочей окраины анекдотами конца прошлого века из жизни петербургского балетного бомонда.

Ощущение зова на углу разбитого дома и звук взводимого курка вначале показались дурным сном, и он опоздал. В последнее мгновение, приводя себя в чувство, он успел лишь прикрыть Анну собой, а кинжал из-за голенища вытаскивал, когда жгучая боль уже обожгла левое подреберье. Время привычно замедлилось, он даже успел отстраненно подумать, что легкое задето и времени у него практически нет. Это разбудило злость: он не мог умереть сейчас, когда дело, о котором он столько мечтал, только начало превращаться в реальность, когда он вернулся в Петербург, когда с этой женщиной, что онемела от неожиданности у него за спиной, он провел всего одну ночь. Оберегая лишь правую руку, он практически кинулся под направленную на него саблю. Драка, наверное, длилась лишь секунды, и он всадил таки кинжал между вторым и третьим шейными позвонками противника. Чувствуя, как, пульсируя, вырывается кровь из простреленного легкого, он из последних сил развернул кинжал, разрывая шейные мышцы и связки врага. Поток силы вырвался и окончательно смял Джордано, но он продолжал цепляться на остатки сознания, понимая, что если Анна сейчас убежит звать на помощь — все кончено.

Он попытался подняться и глухо застонал. Это вывело из ступора женщину, она кинулась к Джордано. Ее руки, переворачивающие на спину его тело, оказались на удивление сильными и аккуратными. Он опять вынырнул из затягивающей темноты беспамятства и вцепился ей в руку:

— Не зови никого. Два часа!

Она попыталась освободить руку, оторвать от подола рубахи кусок ткани:

— Потерпи, миленький, — в ее голосе послышались привычные интонации фронтовой медсестры.

— Не надо, — он ощутил соленый вкус крови во рту, — Дай руку... Подожди два часа...

Остатками угасающего сознания он еще успел отметить ее изумление. Но она дождалась, преодолела ужас, испытанный при его воскрешении, молча смотрела, как он обыскивал труп, и даже помогала спрятать останки в развалинах. Потом она отвела его к себе домой, дала обмыться и заставила лечь в кровать. Сама до утра приводила в порядок то, что поддавалось ремонту из его одежды. Утром достала из шкафа белье, рубаху и пиджак своего, погибшего на фронте отца. Он благодарил ее как побитая собака.

— Кто ты такой? — холодно глядя на него своими огромными, широко открытыми подобно зеленым омутам глазами, спросила она.

Он попытался объяснить.

— Почему тот человек напал на нас?

— У бессмертных существует традиция охотиться друг на друга.

— Но он стрелял в меня.

— Чтобы сразу убрать свидетеля.

— Нужно же что-то делать!

— Что?

— Ты же член партии...

Этого Джордано не вынес, и его разобрал истерический смех.

— Аня! Ну, какой может быть партком. Ты не поняла, что я такой же преступник, как человек напавший на нас. Я живу по чужим документам, меня никто никогда не принимал в партию. Я сегодня безжалостно убил себе подобного. И я это делаю не в первый раз.

В глазах девушки был ужас и боль.

— Ты же воевал...

— В предыдущей реализации я был инженером, завод работал в эвакуации на Урале, а с осени 43-го я восстанавливал производство в Харькове. Тот человек умер от инфаркта год назад.

— Как умер?

— Как сегодня ночью. Только спектакль организовывал я сам.

— Зачем?

— Трудно имитировать возрастные изменения. Больше пятнадцати лет никто обычно не задерживается в одной реализации...

* * *

* * *

* * *

Почему он тогда пустился в объяснения. Можно ведь было просто ввести в легкий гипнотический транс, и у нее не было бы мучительных воспоминаний. В памяти остался бы вечер с чудесным балетным спектаклем и ночь проведенная вместе. Только Джордано знал — в этом случае не было бы прошедших десяти совместных лет. Он никогда не смог бы жить с человеком, в памяти которого копался.

Часть 3