Если кратко, то чувствовал я себя просто погано. А если уж вдаваться в животрепещущие подробности, то мог бы без труда перечислить огромное количество синонимов, которые более или менее соответствовали моему состоянию. Чтобы понять, то попробуйте представить себе, что просыпаетесь вы от того, что нечто мягкое и склизкое пытается проникнуть под ваши веки, лежа в вонючей луже, кишащей головастиками и мелкими улитками, немалое количество которых беззастенчиво ползало по вашей коже, покрытой помимо всего прочего грязной слизью, вкупе с обрывками водорослей, тины, грязи и другого, кхм... других продуктов жизнедеятельности болота, с ноющей раной на спине. Представили? Ну и добавьте к этому еще и то, что вас не слушаются ваши ноги, тупая боль давит на вашу голову, а уши забивает черт знает что, а также позывы к рвоте, которая не осуществлялась не потому, что я был таким крепким, а потому, что вырывать было банально нечем. И это только цветочки. Ягоды были впереди. И назывались эти ягоды вовсе не черникой или ежевикой.
Воспоминания! Словно нечто огромное, годами лежавшее на дне, удерживаемое невидимым якорем, тщательно укрытое илом, водорослями и обитателями той фауны, словно сорвавшись с проржавевшей цепи, стремительно поднялось на поверхность, пустив по гладкой водной поверхности огромные волны, смешивая чистую доселе воду со всей той грязью, с которой оно пребывало все эти годы. Мои воспоминания, память безмятежной жизни в райском уголке, меня, молодого хилого пацаненка, опекаемого соседями и могучим дядей, проломленные огромным инородным телом, которое вырвавшись из глубины, тут же смешало их с целым облаком, грязным облаком, чужих эмоций, ощущений, желаний, знаний, воспоминаний. Это нечто, вырвавшееся из глубин моего подсознания, было чужой сущностью, со своей памятью, своими взглядами на мир, своими привычками и сущностью.
Отдача была сильной. Тихую гладь моей личности накрыло огромными волнами, мои чистые воспоминания заволокло облаком чужого 'мусора' и 'грязи', которые смешивались в некий своеобразный болотный бульон. От одного аромата, которого меня начало мутить.
Я не был в состоянии противостоять этому смешению. Честно говоря, от моей личности мало что оставалось с каждой секундой. Память, большую часть которой засорило чужими воспоминаниями и эмоциями, столь быстрыми и мимолетными, что мне банально не хватало времени осознать и как-то сориентироваться в них. Меня просто заволокло, размыло под этим напором, я утратил полный контроль над собой, совершенно не волнуясь за то, в каком состоянии и где вообще я находился.
Все что я делал — полз. Полз упорно, захлебываясь в болотистой воде, временами заглатывая эту муть вместе со всей мелкой живностью, что ее заселяли, отчаянно борясь с топями, которые норовили утянуть вглубь своих бездонных пучин. Полз, лишь потому, что лежать и умирать в болоте считал недостойным. Ноги все еще не слушались меня, рана на спине ныла, иногда заставляя коченеть правую руку, которой удерживал кусок деревянного шеста, бывшего единственным моим спасением в борьбе с топью. Заткнутое за пояс грязных штанин лезвие, извлеченное после отчаянных трудов со спины, во время движения иногда кололо в бок, отвлекая и уберегая от отчаяния и желания сдаться.
Как же я был слаб! Порою меня просто вырубало прямо над топью, когда мое тело держалось лишь на шесте, лежащим поперек подо мной. Спазмы желудка, вызванные отсутствием еды и хорошей воды, заставляли порой часами отлеживаться в клочках твердой земли, стараться заменить все необходимое для поддержания сил травой, которую жевал, чтобы пересилить чувство голода, от которой меня постоянно рвало.
О том, кто я теперь и что со мной вообще произошло, старался не думать. Свои и чужие воспоминания перемещались в голове, создав такую муть, в которой было невозможно что-либо разобрать. Перед моими глазами стояла пелена, которая закрывала меня от того ужасного мира, препятствие которого я старался преодолеть. Мне было абсолютно все равно. Лишь какая-то внутренняя струна заставляла двигаться вперед, вместо того чтобы лечь прямо здесь и умереть....
С трудом выкарабкиваясь из очередной топи на кусок суши, образовавшегося из упавшего огромного сгнившего дерева, вокруг которого буйно рос камыш и собрались горы мелких ветвей, случайно уперся рукой о трухлявую ветвь, которая тут же разломилась подо мной. Рука в ту же секунду ушла вниз, в какой-то провал, а резко потерянное равновесие тут же стало причиной тяжелого удара лбом о столб дерева.
Прийти в себя я даже толком не успел, как ощутил, как в мою руку впилось нечто скользкое, сильное, с острыми зубами. Тело отреагировало на автомате. Мгновенно вырвав руку из провала, обнаружил обвившуюся вокруг нее змею, впившуюся своими клыками о мое запястье. Дернувшись от страха, схватил ее голову и с силой оторвал от своей руки, после чего опять же на автомате размозжил ее голову ударом о дерево, тут же теряя сознание от столь резких движений....
Я сидел на гнилом дереве, лежащим посреди болота и тупо смотрел на то, как по воде между водорослями стремительно плывет змея, а совсем неподалеку длинноногая птица охотится за лягушками. Время от времени я протягивал к своему рту руку с зажатой в ней тушей мертвой змеи и, не задумываясь, откусывал кусок сырого мяса, которое потом долго прожевывал. Вокруг летали самые настоящие облака всякой мошкары, на которую мог не обращать внимания благодаря слою грязи и засохшей тины, которая защищала от их укусов. Тяжелый застоявшийся воздух, страшная духота, крики птиц, кваканье лягушек где-то неподалеку.... Идиллия, на которую мне не было дела. Я думал.
То мутное облако грязи и мусора со дна моей сущности, поднятая с чужеродным объектом, наконец-то, немного рассеялась, дав мне невероятные откровения к моменту моего пробуждения после змеиного укуса, следом которой была огромная все темнеющая опухоль в руке. И большая часть тех воспоминаний, поток которых ударил мне в голову единым порывом, создав хаос в моем сознании, наконец-то стала мне доступна, правда, напрочь перемешавшись с моей собственной памятью. И до меня только сейчас стало доходить, что же в конечном счете произошло, и что стало причиной такого невероятного происшествия.
В первые моменты, когда мне лишь удалось слегка проанализировать свои новые воспоминания, осознать их масштаб и реалистичность, мою душу заволокло нечто неописуемое — какой-то вихрь, буря эмоций, причем спровоцированная донорской частью сущности — его знаниями. Незнакомое вроде для меня ранее слово 'попаданец', а вместе с ним 'перенос души', 'альтернативная реальность' пронеслись в голове настолько стремительно, что поднялся даже вопрос: неужели я стал попаданцем. Тем самым человеком, которому 'повезло' оказаться вне своего тела и своего времени в черт знает каком-то мире или, скажем, времени, и стать участником каких-то эпических событий. Причем, радости от такого поворота событий почему-то не чувствовал. Но потом, отбросив лишние эмоции и резко сконцентрировавшись на себе и своем состоянии, невольно отбросил эту теорию из головы. Какой попаданец? Какая альтернативная реальность и время. Какое переселение души.... Подождите, а ведь переселение души немного ближе к теме, только если смотреть с другого ракурса. Кто я? Больной мальчишка, опекаемый всю его сознательную жизнь дядей, жившего в горной долине или же молодой человек из двадцать первого века из страны под названием Россия, всю жизнь занимавшегося чтением книг и просмотром всевозможных фильмов помимо учебы и работы? А быть может, и то и другое, объединенное в единый коктейль под воздействием какого-то странного случая? Или же что-то третье?
Чем больше я сравнивал обе составляющие своей новой сущности и все больше приходил к выводу, что все-таки третье. Мы оба мыслили приблизительно одинаково (если судить по памяти), у нас у обоих был похожий образ жизни, похожие взгляды на жизнь и практически идентичная реакция на ситуацию, различающаяся лишь разницей в опыте и знаниях. И говоря о двоих разных людях, мне было бы впору сказать об одном единственном человеке. Я не придумал ничего другого как осознать, что не было никого чужого, вторгшегося в мой разум, не было чужих воспоминаний и эмоций. Не было двух разных людей, объединенных в одном теле, слившихся в новую личность. Был один человек, переродившийся в другом теле, и просто вспомнивший свою прошлую жизнь! Попаданец то не попаданец, но вот попал конкретно. Такая вот логика....
После памятного змеиного укуса и озарения, ставшего следствием затихания хаоса в моей голове, мои ноги вернули свою подвижность. И хотя в этих условиях топкого болота, где не было места и шага ступить, не рискуя угораздить в ловушку бездонной трясины, толку от них было не столь много, ибо все равно пришлось бы передвигаться в большей степени по уже привычному методу, все же такое улучшение самочувствия вызвало сильное облегчение. Ну, хоть не инвалид!
Сильных изменений в своем сознании я не отметил. Да, мне стали доступны хоть и не все, но многие воспоминания своей прошлой жизни, а немалая доля памяти жизни в долине оказалась сильно повреждена, превратившись в какой-то черный туман. Я начал мыслить несколько иначе, возникли некоторые сложности с самоидентификацией, вызванные большей частью смещением личности в сторону восстановившихся воспоминаний о прошлой жизни. То есть сущность того человека, жившего в мире двадцать первого века, стала вроде бы преобладающей, а личность мальчишки стала по большей части пассивной и стала постепенно вытесняться. Но этому способствовало не то, что происходила борьба между двумя враждующими сущностями, а скорее, просто в замещении относительно слабого детского (ну как детского, подросткового) разума более сильным, успевшим повидать пару десятилетий жизни, повзрослеть, научиться мыслить конкретно, выйти на более серьезный уровень восприятия и обработки информации. Что вызвало доминирование воспоминаний той жизни над этой.
Забавным фактом была фрагментарность памяти. Пробудившаяся сторона помнила лишь часть себя: большую часть второго десятилетия своей жизни, некоторые моменты из детского периода, опять же незначительные моменты с периода 'за двадцать'. И эти воспоминания как бы обрывались на конкретном периоде, причем обрывались так, словно существовало еще немалая доля, но она не 'оказалась в частном доступе'. Доказательством этому служили несколько коротких отрывочных воспоминаний периода жизни 'за тридцать', 'за сорок' и так далее, в которых я вроде бы узнавал себя, но этого попросту не помнил. Частичная амнезия о событиях прошлой жизни, после пробуждения воспоминаний об оной. Звучит как сцена из какого-то голливудского фильма. Фрагментарной была и память о моей жизни до 'пробуждения'. Исчезли некоторые обрывки памяти, я забыл немало уроков дяди, имена некоторых соседей, утратил часть своего 'языка'. То есть, в моем знании местного говора обнаружились серьезные пробелы, что было мной обнаружено буквально сразу же, как только я начал думать про себя и подловил себя на том, что безобразнейшим образом смешиваю два совершенно разных языка в своей речи. Попытки говорить исключительно на одном из отдельно взятых языков плодов не принесли. Русский язык упорно игнорировал роль соло, предпочитая дуэт. В итоге, сейчас я мыслил, излагал свои мысли на страшном гибридном языке, чем-то среднем между русским и кажется японским. Если не ошибаюсь. Жаль, курс языкознания, оставшийся в памяти, был поверхностным и не предполагал конкретных знаний о каждом языке.
Самым странным следствием этой аномалии с личностью стало то, что я не помнил своего имени. Ни того, ни другого. Я не мог назвать свое имя, которое было записано в моем паспорте, и не мог также назвать имя, которое всегда было на слуху моих соседей уже здесь, в этой реальности. Как же меня это потрясло, когда я впервые понял это. Гораздо больше, чем все остальное. Меня словно лишили чего-то очень важного, являвшегося такой же частью моего тела, моей сущности, как и скажем, сердце, голова, руки, ноги. И как бы ни старался вспомнить хотя бы одно из них, у меня ничего не получалось. Словно их попросту вырвали, навечно оторвав из памяти, из души.
На то, чтобы вырваться из болота я потратил немало времени. Понятное дело, что движение по топи — то еще удовольствие, а делать это человеку с очень слабым телом, с постоянно болящей раной на спине и тяжелыми спазмами желудка из-за постоянного потребления сырого мяса всевозможных мелких существ вроде лягушек (была съедена лишь одна, ставшая причиной целого дня, проведенного на земле с рвотными позывами), змей (кроме первой змеи, которую я съел после своего пробуждения, была еще одна, ополовиненная в неравной схватке с чем-то более крупным), слизняков, зеленых побегов, кореньев и всего прочего, ну и не считая болотной воды, выпитой за все это время в огромных количествах — скромно говоря, было катастрофически трудно.
Но я не сдавался. Ну как не сдавался. Бывало, что обессилено в сердцах бросал эти попытки выбраться из этого, казалось бы, бесконечного болота, особенно если едва не тонул до этого, потом лежал, тупо глядя на кроны деревьев, отфыркиваясь от насекомых, лезших в нос и глаза. А потом, снова, раз за разом, поднимался, хватал очередную гадость, совал себе в рот, жевал, давился и двигался вперед. Снова полз, снова тонул, снова выкарабкивался (опять же, казалось бы, невероятным везением), снова все бросал и выбрасывал белый флаг, чтобы снова его потом спрятать и бросить уже подальше от этого места.
В тот час, когда я понял, что могу идти, больше не опасаясь того, что могу резко уйти под грязную воду, населенную огромными массами всевозможных мелких тварей, что не нужно так часто хлебать ее со всей этой живностью, а заодно, можно вздохнуть полной грудью (то что и тут была мошкара не сильно беспокоило, по сравнению с той дырой здесь воздух был практически прозрачен), меня охватила самая настоящая радость. А то, что есть было по-прежнему нечего, что я оставался ранен, с опухолью в руке, гудящей головой и разбитым телом, так это было не столь катастрофично на фоне хоть какого-то комфорта.
Первая же река, которую я встретил спустя какие-то сутки после выхода из того ада, стала для меня каким-то магнитом, которой я потянулся изо всех сил. Подойдя к берегу, упал на колени и долго тупо сидел и смотрел на свое отражение в поверхности воды. Жажда, которая меня часто мучила и которую было бы сейчас самое время утолить, резко отступила. И вся та боль, все страдания, перенесенные мной физически, ощущались как-то вяло. Вперед вырвалось реакция моего сознания на свой внешний облик.
Меня не удивило то, что я выглядел как настоящий леший. Нет, даже несмотря на то, мне удалось отодрать от себя немалую долю тех водорослей, что покрыли большую часть моего тела за время марш-броска ползком по болоту, все равно, монстром казаться не перестал. Особенно на фоне грязной липкой кожи, покрытую огромным количеством царапин, осунувшегося лица, отросших висящих противными комками волосами. Да и тьфу на них. После пережитого, такие изменения можно было посчитать как сопутствующий ущерб, шрамы, которыми можно потом гордиться. Я был потрясен тем, что мое нынешнее лицо мало чем отличалось от того, к облику которого привык за годы своей жизни в том мире. Если бы мне дали бы мои детские фотографии и сравнить бы с этим лицом, этими глазами, то за исключением такого бедственного положения, можно было бы ставить полное соответствие, абсолютную идентичность. Очередной выворот судьбы?
