-Я почту за великую честь скрестить с вами рапиру. Но я считаю своим долгом напомнить вам, что я фехтовал каждый день по нескольку часов. А вы, как вы сами изволили заметить, уже давно не брали в руки шпагу. Поэтому, господин Рауль, соберитесь, у вас какой-то рассеянный вид. А я... Я поддаваться не буду по трем причинам: во-первых, вас это оскорбило бы, во-вторых, потому что арабы тоже вам не будут поддаваться, в-третьих, потому что вы, по-моему, затеваете какое-то опасное дело. И вам, быть может, потребуются сверхчеловеческие усилия.

-Очень тронут, — улыбнулся виконт, — Ты предупреждаешь меня, что не будешь поддаваться — мне?

-Да, вам, господин Рауль! — храбро сказал Оливен.

Бой виконта и его слуги был тренировочным, на лицах противников были маски, а острия рапир защищены. Оливен, не раз бывший свидетелем подобных развлечений своего хозяина с друзьями, ответил ему салютом, поклонился, стараясь все делать по-дворянски. Но каким-то шестым чувством наш "оруженосец" понял по приветствию Бражелона, что де Гишу, де Невилю, Маникану, юному Лонгвилю и прочим своим друзьям его хозяин не так кланяется. Его приветствие Оливену было шуткой, игрой, и Рауль предлагал слуге принять правила игры. Но Оливен отнесся к тренировочному бою серьезно, мысленно припоминая уроки гасконца.... "Атака ответная... выполненная на противника, отступающего после неудачной атаки... Атака с финтами — выполняемая с угрожающими действиями оружием и уколом.... Батман — удар оружием по клинку противника с целью его поколебать или вывести за пределы поражаемой поверхности..."*

.....................................................................................................................

* За фехтовальные термины спасибо участнику форума "Арамисомания" Арамису.

.....................................................................................................................

Первые взмахи рапиры виконта, небрежные, ленивые, как бы предупреждали, что это шутка, и он, шутя, выиграет бой.

Оливен стиснул рукоятку своей рапиры — клинки зазвенели.

-Ого! — после нескольких удачно отбитых своих атак, в том числе и основной, открывшей схватку господина и его слуги, сказал виконт, — Я и не ожидал от тебя такой прыти, дружище!

-Ах, мой господин, — сказал Оливен, переходя в контратаку, — Ваша шпага — дама прекрасная, но ревнивая. Она не прощает, если ею пренебрегают!

-О! Да ты поэт, Оливен!

-Осторожнее, господин Рауль, вы открылись!

-Черт возьми! Ты мне еще подсказывать будешь?

-Видите? Моя рапира на что-то наткнулась,... Если бы у меня была боевая шпага, не будь этого предмета, вы были бы убиты! В лучшем случае тяжело ранены! Этот талисман спас вашу жизнь, мой господин!

Талисманом, на который наткнулась рапира Оливена, был медальон с портретом Анжелики де Бофор, которой Рауль повесил на шею. Бражелон отбросил свою обычную сдержанность и решил взять реванш. Он стал вести наступательный бой. Ему удалось слегка зацепить Оливена, но "оруженосец" ловко увернулся от повторной атаки и, перейдя в контратаку, снова уколол своего хозяина.

-К черту! — вспылил Рауль, срывая маску и бросая рапиру, — Я действительно никуда не годное ничтожество!

Оливен, в свою очередь, сорвав маску, упал на колени перед хозяином.

-Простите, мой господин! — закричал Оливен, — Простите! Лучше избейте меня как собаку, но не отчаивайтесь!

-Разве я хоть раз в жизни ударил тебя, Оливен? — с печальным упреком спросил Рауль, — Вот уже второй раз за сегодняшний день ты валяешься у меня в ногах, а мне это, честно говоря, неприятно. Ты дрался честно, я оценил твои великолепные батманы и атаки — сразу чувствуется школа гасконца. Тебе не в чем себя упрекнуть.

-Не будьте тряпкой, — сказал Оливен, так и не поднимаясь, — Хоть убейте меня за мои слова, если вам будет легче. Но будьте же мужчиной, черт вас возьми! Вы всех достали своим нытьем! Довольно! Попробуем еще раз — и красиво!

Рауль при этих словах возмущенно тряхнул кудрями, то ли хотел возразить, то ли что-то выяснить, но сдержался и взял себя в руки. Оливену не пришлось повторять просьбу возобновить бой. Если первая схватка окончилась победой Оливена, вторую можно было считать ничьей. Силы противников сровнялись. Рауль, задетый словами Оливена, завладел инициативой. Теперь он чаще атаковал, Оливен отступал, применяя довольно ловко, не давая Раулю задеть себя, все известные ему защиты. Оливен прервал бой, положил рапиру и захлопал в ладоши:

-Браво, браво, вы быстро наверстываете упущенное!

-Еще раз — и красиво! — приказал Рауль. Его ничья не удовлетворяла. Ему нужна была победа.

-Но вы устали, — заметил Оливен, — Вы тяжело дышите. Я, похоже, загонял вас. Отдохните.

-Нет! Арабы дадут отдохнуть?! Размечтался! Начали!

Теперь наш герой думал о предстоящей ему схватке с похитителями герцогини де Бофор, об обещании, данном герцогу, а его хитроумный слуга, подхватив модную манеру подразнивать противника, ведя бой с хозяином, шутливо комментировал ход их поединка. Но шуточки эти не задевали, а веселили Рауля. Его печаль и тревога отступили. На какие-то минуты Рауль снова почувствовал себя сильным, молодым и способным на все. Его атаки стали стремительными, удары точными, и, когда рапира коснулась груди Оливена, тот в восторге закричал:

-Ура! Вы меня убили, сударь! Великолепный удар!

Он хотел было свалиться к ногам хозяина, но Бражелон сделал запрещающий жест.

-А ты мог бы давать уроки фехтования новичкам. Я серьезно.

-Ох, господин Рауль! — вздохнул Оливен, — Сама жизнь заставила мирного Оливена учиться драться не хуже заядлого дуэлянта. Не так давно я выгнал отсюда каких-то проходимцев.

-Это были воры?

-Это были не воры. Это были, скорее всего, переодетые полицейские короля, замаскированные под воров.

-Времена Ришелье возвращаются, — прошептал виконт, — Почему ты так решил?

-Вскоре после них появился человек от короля. Он предложил мне стать королевским шпионом!

-Тебя хотели подкупить?

-Да, господин Рауль. Мне предложили доносить на вас.

-Неужели король все еще....

-Ревнует вас к мадемуазель де Лавальер? Выходит, так. Но я отказался.

-Что ты сказал королевскому посланцу?

-Вот что, сударь: лучше быть слугой виконта, чем лакеем короля.

-Похоже на стихи, — улыбнулся виконт, взъерошив волосы Оливена.

Этот дружеский жест так обрадовал доброго малого, что он воскликнул:

-О, мой господин! Я сто раз готов умереть за вас!

-И одного раза не нужно. Ты хороший парень, Оливен. За меня умирать не нужно. Живи и будь счастлив.

-Вы говорите так, будто прощаетесь, а ведь я надеюсь, что вы передумаете и разрешите мне ехать с вами.

-Нет.

-Но ведь я уже фехтовать научился!

-Молодец.

-Я так горжусь вашим доверием! Вы об этом мне не говорили, но я помню — вы писали де Гишу из Кале, он сам мне прочел: "Оливен воплощение верности". С тех пор де Гиш так меня иногда называет... Ах! Я совсем ума решился! Вам ведь от него письмо!

-Но я вчера его видел...

-А он пришел к вам днем и долго ждал. А потом оставил письмо. Вы почитайте, что он пишет, а я пока пойду, поищу что-нибудь съестное. Я потому и задержался — пока мы с де Гишем вас ждали, да потом к графу де Фуа отправился, потому и не успел с обедом. Чем вас кормить, сударь?

-Манной кашей, — сказал Рауль.

-Чего?

-"Кормят" младенцев. Я в состоянии держать в руке столовый прибор. Не оправдывайся, неси что есть, мне некогда.

-Да ведь хочется улакомить вас напоследок.

-Что принесешь, то и слава Богу,— сказал Рауль и стал читать длинное письмо графа де Гиша.

Глава 3. "Не проливайте кровь, господа!"

(Письмо графа де Гиша).

Рауль, мой друг, мой брат, мое второе "Я", если ты держишь в руках это письмо, значит, я все-таки тебя не дождался, хотя мне надо сказать тебе очень много! Мы не хорошо расстались с тобой сегодня в Люксембургском дворце. Я знаю, что сегодня не смогу заснуть.... После того, что ты сказал. Но я не могу отпустить своего лучшего друга на смерть, не пытаясь предотвратить трагедию. Ты ведь мне по-прежнему доверяешь, не так ли? Я слишком взволнован, чтобы связно

излагать свои мысли, перо дрожит в моих руках, бумага рвется, прости — я всегда был немного сумасшедший.... — прости! И поговорим откровенно.

Я, граф де Гиш, а не кто иной, на правах твоего лучшего друга имел право бросить перчатку от твоего имени этому хлыщу де Сент-Эньяну. Дуэль между вами, правда, не состоялась, но твой вызов был направлен королю. Двор так и расценил твой отчаянный шаг. Ты выбрал другого секунданта, милейшего Портоса, которого хитрец Сент-Эньян провел как ребенка. Будь я на месте Портоса, я не дал бы ему ускользнуть и сдать Людовику дуэлянтскую компанию. Мне, честно, говоря, было обидно. Понимаешь, мой дорогой Бражелон, я всегда немножко ревновал тебя к мушкетерам.

Правда, я не говорил тебе об этом. Может быть, ты и сам догадывался. Теперь пришло время расставить все точки над "И".

Возможно, ты считаешь, что теперь история с дуэлью не имеет смысла. Но король никогда ничего не забывает. И я просил бы тебя быть осторожным и не нарываться на конфликты, если бы надеялся, что ты хоть немного дорожишь своей жизнью. Но, если я все-таки пишу эти слова — Бражелон, пожалуйста, будь острожен! — ты, быть может, и не расхохочешься мне в лицо, но улыбнешься этак печально, что, на мой взгляд, еще хуже...

Но дуэль состоялась. Я расскажу тебе все. Ты помнишь, конечно, Анжа де Монваллана из Роты Д'Артаньяна по прозвищу Гугенот.

Гугенот дрался с Сент-Эньяном, Гугенот защищал твою честь, и вот как это произошло. Запасись терпением и читай.

...После твоего внезапного отъезда меня не переставала мучить совесть. События, которые разыгрались после того, как мы с тобой расстались, события, в которых я, твой друг, не принимал участия, но которые тем не менее стали известны всему Двору, побуждали к действиям.

С тобой тогда были граф де Ла Фер и Д'Артаньян, а я — я остался в стороне! Я считал себя чуть ли не предателем, и даже любовь уже не могла дать мне прежнего счастья, потому что совесть не давала покоя. Когда я почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы появиться в Лувре, его величество принял меня более чем любезно, даже, можно сказать, обласкал. "Прошу, мой храбрый Гиш, впредь быть остороженее на "охоте", — сказал король. Ты же знаешь, Рауль,

версия "охоты" была принята королем. По милостивой улыбке Людовика я понял, что поединок с де Вардом последствий иметь не будет. А то как-то тревожно было — мало ли что королю в голову взбередет. Ну и времена, черт побери! Чтобы защитить честь любимых женщин, мы должны драться тайно, прячась как воры. А потом выкручиваться, как напроказившие школяры! Но это крик души, можно сказать, я слишком увлекся.

Итак, я продолжаю. Подле короля, как всегда, вертелся де Сент-Эньян. "Мы скучали без вас, граф, — добавил король,— Вы вполне поправились? Что-то у вас не очень веселый вид". Тут я расплылся в улыбке. "Сир, я вполне здоров и счастлив служить вашему величеству". Король переглянулся с фаворитом. "И все ваши друзья рады за вас, — все так же любезно сказал Людовик, — Я ваш друг, Гиш".

Я поблагодарил короля за честь и поклонился. "У вас ведь много друзей, любезный граф", — все так же приветливо улыбаясь, продолжал король. Я вздохнул. Я вспомнил тебя! Король пристально смотрел на меня. По лицу Людовика пробежала тень. Он слегка нахмурил брови и произнес, понизив голос: "Дорогой граф, взамен покинувшего вас друга я вам даю нового. Обнимитесь с господином де Сент-Эньяном".

Фаворит короля протянул мне руку. Я не подал ему руки, Рауль. Сент-Эньян так и остался стоять с протянутой рукой. "Арман де Граммон, граф де Гиш не подает руки сводникам",— ответил я. Сент-Эньян вздрогнул от обиды. Людовик еще больше помрачнел. "Вы, видно, не совсем поправились, сударь, — сказал король, сдерживая гнев, — Вы больны, не иначе. Не повредили ли вы себе голову на охоте? Полечитесь!" — "Благодарю за совет, сир. Я отправляюсь к себе, и этот господин знает, где меня искать!" — с этими словами я откланялся. Я ждал вызова. Но вызова не было. Я удивлялся милосердию Людовика, я ждал либо ссылки, либо ареста...но... сказать ли тебе? Черт возьми, скажу! Довольно я был трусом!

Удар последовал бы непременно, но Луиза... отвела карающую руку. Ты, конечно, скажешь, что это похоже на нее. Здесь, в письмо вложена ее записка, которую я сохранил для тебя.

Прежде чем читать мое письмо дальше, разверни ее. Эту записку принес мне королевский паж, маленький озорник Ролан де Линьет,

на следующий день после моего неудачного визита в Лувр.

"Особа, которая многим обязана благородному графу де Гишу, спешит вас известить о том, что вам нечего опасаться последствий сегодняшнего утреннего приема. Но умоляю вас, господин граф, не выражать свое возмущение так открыто. Сегодня мне удалось убедить его величество сменить гнев на милость, а завтра... Кто знает, что будет завтра? И, если с вами опять случится несчастье, это еще больше опечалит нашего общего друга, а я ежедневно молю Всемогущего Бога послать ему утешение.

Луиза де Лавальер".

Я не знаю, что ты сделаешь с этой запиской, поцелуешь или разорвешь на мелкие клочки или спалишь, но посмотри на нее не глазами влюбленного, а глазами психолога, если сможешь.

Письмо выдавало ее волнение, начиналось вроде бы как анонимное,

Видно, сначала Луиза собиралась не подписывать его, но потом, очевидно, передумала и вывела свою подпись. Почему она подписала записку? Из принципа? Она всегда подписывала свои письма — ты говорил, м-ль де Лавальер презирала письма без подписи.... Или — чтобы намекнуть на "общего друга" — т.е. на тебя? Пажа могли поймать, записку отобрать, король не пришел бы от нее в восторг... и все-таки она ее подписала!

... Вскоре после этого меня вызвали в Лувр, и придворная жизнь потекла как обычно. Рутина, дружище, рутина! На Сент-Эньяна я старался не обращать внимания. Король казался таким как всегда...

Но в воздухе пахло грозой. Я втайне ждал вызова Сент-Эньяна, но граф не спешил. На господина де Сен-Эньяна кое-кто посматривал с усмешкой. Даже гнева короля не боялись. Отнюдь не близкие к нашему окружению дворяне, посторонние люди, холодно раскланивались с королевским фаворитом. Все тот же паж, малыш де Линьет, посвященный во многие тайны Двора, сообщил мне, что король запретил Сент-Эньяну отвечать на мои слова так, как подобает дворянину.

Луиза пыталась разрядить обстановку. Из нескольких фраз, которыми мы с ней обменялись, я понял, что она настраивает Людовика против дуэлянтов. Правда, м-ль считает, что действует с самыми добрыми намерениями. По словам Луизы де Лавальер, дуэль — дикий феодальный предрассудок, убийство. Человеческая жизнь — священна, и Господь завещал нам: " Не убий".