Развилка

Взвод занял оборону. В потерях не менее пяти человек, трех завалило в соседнем блиндаже, а остальных посекло осколками. Нас и так-то не особо много после выхода из окружения, человек пятнадцать во взводе, а у немцев танки с мотопехотой.

— Гранаты разбирайте!

По окопам с открытым вещмешком пробежал старшина Захаров, всучил мне две противотанковые гранаты и хлопнул по плечу:

— Держись, Андрий!

— Ага, — отозвался я и выглянул за бруствер.

Немцы шли в атаку. Семь танков, это только в пределах моей видимости, больше десяти бронетранспортеров, полтора десятка мотоциклов с пулеметами и, конечно же, пехота. Такого я даже под Смоленском не видел. Противник решил взломать оборону именно на участке нашего батальона и удержаться будет сложно.

Заговорили сорокопятки из приданного противотанкового дивизиона. Рано. Артиллеристы обнаружили себя раньше времени и немцы ответили. Танки открыли огонь. Они били по позициям дивизиона и сорокопятки замолчали. Видать, накрыло их или отходят. Неважно. Главное — делать, что должен. Карабин при мне. Шесть снаряженных обойм и сотня патронов в вещмешке. Гранат три, одна осколочная и две противотанковые. Могло быть и хуже. Например, дали бы вместо гранат бутылки с горючей жидкостью и воюй, как знаешь. А помимо того при мне еще трофейный немецкий штык-нож.

Над головой прошла пулеметная очередь, и я пригнулся. Но практически сразу услышал команду лейтенанта:

— Вз-во-од!!! Ого-нь!!!

Немцы в ста пятидесяти метрах, а мой карабин бьет на тысячу. Промазать сложно, если не лупить в белый свет, как в копеечку, и я открыл огонь.

Первая обойма закончилась быстро. Попал или нет? Разбираться нет времени и желания. Перезарядил оружие и снова начал стрелять. На этот раз более-менее прицельно.

Враги уже ближе. Они тоже стреляют, и кажется, все пули именно в меня. Вот-вот они вонзятся в тело и порвут его на куски. Но я уже знал, что это самовнушение. СВОЮ ПУЛЮ ПОЧУЕШЬ. Так говорил старшина, и я ему почему-то верил. Может быть по той причине, что хотел верить.

Выстрел! Есть! Достал немца! Раскинув руки, он выронил винтовку и свалился.

Выстрел! Мимо!

Выстрел! Немец успел уйти с траектории.

Выстрел! Снова попал! Не убил гада, но задел!

Выстрел в пулеметчика на бронетранспортере! Промазал!

— Берегись! — окрикнули меня.

Я опустился на дно окопа и увидел, что прямо на меня идет танк. Громадная железная махина казалась несокрушимой, и захотелось убежать. Страх попытался овладеть мной, но я остался на месте и схватился за гранату. Не потому, что такой храбрый, а потому что действовал так, как меня учили.

Сминая не укрепленные деревом окопы, танк перевалился через них. Он прошел рядом, засыпал грунтом двух бойцов и стал разворачиваться.

'Если пойдет по окопам, — промелькнула мысль, — всем плохо будет, и первым под гусеницами окажусь я'.

Как поднялся и метнул гранату, сам не понимаю. Тело скованно, а руки, словно деревянные, и меня не слушались. Но я не промазал. Тяжелая болванка упала на корму боевой машины, и я рухнул на дно окопа раньше, чем она взорвалась.

Взрыв был не сильным или у меня проблемы со слухом. Кругом стрельба и крики. Но я смотрел только на танк, который стоял на месте и чадил.

'Получил, сука! — со злорадством подумал я и в этот момент люк танка распахнулся. — Оружие! Где мой карабин?! Стрелять! Стрелять!'

Карабин был рядом. Но перезарядить оружие я не успевал. На башне танка показался немец. В правой руке у него был автомат. За ним вылезал второй. Чтобы спастись, я должен был уйти дальше по траншее. Иначе никак. Убьют. Однако меня выручил старшина. Захаров оказался неподалеку и двумя очередями срезал немецких танкистов. А потом он ловко взобрался на башню и разрядил остатки магазина внутрь.

— Молодец, Андрий! — старшина спрыгнул вниз и оказался рядом.

Я промолчал. Подрагивающими руками загнал в карабин новую обойму и увидел лейтенанта, который выскочил на бруствер, героически вскинул ТТ, слегка обернулся и закричал:

— В ата-ку-у!!!

Нужно было встать, но я не успел. Взводный получил в грудь пулеметную очередь и рухнул обратно в траншею. Не жилец. Это было ясно сразу. Контратака закончилась, не успев начаться.

— Уходим! — старшина дернул меня за плечо и по узким траншейным переходам мы стали отходить в тыл.

2.

Хаммельбург, Офлаг XIII. 15.08.1941.

В небольшом помещении без окон стоял стол, за которым сидели два человека, русский и немец. Первый — бывший генерал-майор Красной армии Федор Иванович Трухин. Второй — руководитель главного управления политики в Имперском министерстве оккупированных восточных территорий Георг Лейббрандт. Русский, высокий худощавый мужчина с волевым лицом, одет в гимнастерку защитного цвета. Немец, средних лет круглолицый мужчина в сером костюме.

Генерал Трухин был потомственным русским дворянином Костромского уезда, предки которого на протяжении нескольких веков верно служили России. После окончания Костромской гимназии он учился на юридическом факультете Московского университета. Но шла Первая Мировая война, а молодой Федор Трухин был патриотом и все бросив, он окончил школу прапорщиков и отправился воевать. Потом произошла революция и прапорщик Трухин, поверив в ее идеалы, был избран командиром батальона 181-го Остроленского полка.

Карьера Федора Трухина пошла в гору. Он воевал против Деникина, против украинских националистов и поляков, доказал свою верность большевикам и после окончания Гражданской войны отправился на учебу в Военную Академию РККА. В 1925 году он уже командир полка. В 1926 году начальник штаба дивизии. В 1931 году начальник штаба корпуса. Далее преподаватель Военной академии имени Фрунзе и начальник кафедры методики боевой подготовки в этой же академии. В 1935 году Трухин получил звание полковника и учился в Военной академии Генерального штаба. В 1937 году старший руководитель курса Военной академии Генерального штаба. А в 1939 году старший преподаватель кафедры оперативного искусства в этой же академии. Что характерно, он никогда не состоял в ВКП(б). Но был награждён орденом Красного Знамени и медалью 'ХХ лет РККА'.

Тем временем СССР готовился к большой войне. В 1939 году Трухин стал комбригом, а в 1940 году генерал-майором и заместителем начальника 2-го отдела Управления боевой подготовки РККА. Немного позже он уже заместитель начальника штаба Прибалтийского военного округа. А когда началась война с Германией заместитель начальника штаба Северо-Западного фронта.

Генерал Трухин перешел на сторону немцев на пятый день войны, 27 июня в Литве, и передал германскому командованию штабные документы фронта. Естественно, такого ценного для себя человека немцы сразу взяли на особый учет и отправили его в Хаммельбург, Офлаг XIII, где генерал вступил в созданную антисоветски настроенными военнопленными 'Русскую трудовую народную партию'. После чего он стал работать и составлять проекты, согласно которым, созданные из военнопленных части и соединения, помогут Германии одержать победу над СССР.

Что же касательно Георга Лейббрандта, для него Россия тоже не была чужой страной. Он родился в немецкой колонии Хоффнунгсфельд под Одессой в многодетной крестьянской семье колонистов из Швабии. Когда во время Гражданской войны немецкие и австрийские войска заняли часть Украины, он стал переводчиком при местной оккупационной администрации и бойцом немецкой самообороны.

Германия потерпела поражение, и Георг эмигрировал на историческую родину. Жил в Тюбингене, изучал теологию, историю, философию и экономику в Марбурге и Лейпциге. В 1923 году создал и возглавил ассоциацию черноморских немцев. Со временем получил степень доктора философии и специализировался по России. Много раз посещал Советский Союз и пару лет провел на стажировке в США. Еще находясь в Вашингтоне, Лейббрандт стал связным НСДАП, а в 1933 году вступил в партию. Вышел из нее в 1934 году и вторично вступил в 1938 году. Числился в СА. С 1933 года — заседатель Народной судебной палаты, а позже занял пост руководителя восточного отделения управления внешней политики нацистской партии.

После нападения Германии на СССР, Георг Лейббранд был приглашен Альфредом Розенбергом в Имперское министерство оккупированных восточных территорий, стал начальником главного управления политики этого министерства и погрузился в работу, которой было очень много. Территории, люди, заводы и фабрики, жизнь крупных городов и мелких поселков, коммуникации и установление власти на оккупированных землях. Все это требовало самого пристального внимания. А помимо того на плечи Лейббрандта легло создание меморандума о националистических организациях СССР и вооруженных инонациональных формированиях...

Трухин и Лейббрандт беседовали уже целый час. Разговор шел на русском, и они прощупывали один другого. Но, наконец, подошли к самому главному.

— Господин генерал, — сказал Лейббрандт, — ответьте мне честно на один вопрос. Без обиняков. Как есть. Сможете?

— Конечно, — Трухин кивнул. — Что именно вас интересует?

— Почему вы перешли на сторону Германии?

— Меня об этом уже спрашивали.

— Да-да, я читал протоколы ваших допросов. Ненависть к коммунистам и желание видеть Россию свободной — это хорошие доводы. Однако, неужели вы, в самом деле, ждете освобождения своей родины? Вы не боитесь, что захватив Россию, мы никуда не уйдем?

Трухин усмехнулся, и в его усмешке была горечь:

— Господин Лейббранд, раз уж пошел такой разговор, давайте говорить на чистоту. Без посторонней помощи вы никогда не сможете полностью захватить Россию. На это вам не хватит сил и ресурсов. Максимум, дойдете до Волги и выдохнетесь. А что потом? Все равно придется договариваться с СССР и приводить в порядок дела на оккупированных территориях. А причины, которые я указывал вашим офицерам, они такие и есть. Я — русский патриот и примкнул к большевикам потому, что именно они, а не кто-то другой, стали реальной властью в стране. Поверьте, сидел бы в Москве Корнилов, Деникин или Колчак, я встал бы на их сторону. Но амбиции белогвардейцев и отсутствие единства среди бывшей русской элиты привели к тому, что победили красные. Народ в основе своей пошел за ними, а когда люди осознали ошибку, было поздно. Ленин, а в дальнейшем его преемники, ошибку царя не допустили, не отреклись от власти и не позволили народу выразить свое истинное мнение. Предатели — вот кто для меня большевики и коммунисты. Они развалили Российскую империю, оторвали от нее Прибалтику, Среднюю Азию, Украину и Финляндию, а потом снова стали все собирать. Но не ради России, не ради людей, а ради победы коммунизма во всем мире. Меня это не устраивало и, когда я оказался перед выбором, служить вам или кровавому палачу Сталину, все решилось быстро.

Поверьте, господин Лейббранд, я не хочу быть с вами. Но иного выхода нет. По крайней мере, я его не вижу. Русский народ надломлен, запуган, заморочен и обездолен. Однако в нем еще есть сила, которая способна вас остановить и погнать обратно. Русские еще могут совершить сверхусилие. Может быть, последнее. И они сделают, что нужно. Вот только нам, русским, и вам, немцам, это счастья не принесет. Обе стороны понесут в этой борьбе настолько огромные потери, что конкуренты нас легко обойдут...

— Вы говорите про англичан?

— Возможно, — генерал пожал плечами. — Хотя не только они. Взять хоть Америку, для примера, Японию или Китай. Если фортуна повернется к ним лицом, они своего шанса не упустят. Кто-то обязательно будет до последнего момента держаться в стороне, богатеть, наблюдать за битвой двух гигантов и копить силы, а потом добьет самого слабого. Это очевидно. Неужели Первая Мировая война вас ничему не научила?

— Уроки прошлой Мировой войны даром не прошли, господин генерал. Мы все помним. Поэтому я здесь, беседую с вами, а не в Берлине, где меня ждут дела. Вашу мотивацию я понимаю. Но каким вы видите наше сотрудничество в дальнейшем?

— Рано или поздно вам понадобятся солдаты. Не только для охраны коммуникаций и подконтрольных областей, но и полноценные боевые соединения: полки, бригады, дивизии и корпуса; которые смогут сражаться на фронте. Вы начнете искать резервы, и таким резервом можем стать мы — русские патриоты и представители других народов СССР, которые ненавидят большевиков. Мы поможем вам разгромить Сталина и заплатим за это кровью. А взамен, когда СССР капитулирует или окажется на грани краха, вы возьмете, что вам нужно, а остальную Россию оставите нам. Разумеется, как верным союзникам.

— А потом вы попробуете взять реванш? — немец усмехнулся.

— Вряд ли. Слишком много сил и времени придется потратить на восстановление того, что окажется под нами, а затем появятся новые враги.

Лейббранд задумался...

Война с Советской Россией была неизбежна, и покорение восточных народов являлось краеугольным камнем политики Адольфа Гитлера. Поэтому спустя три месяца после его прихода к власти, 1 апреля 1933 года, по личному распоряжению фюрера было создано Внешнеполитическое бюро НСДАП под руководством Розенберга. При нем Восточный отдел. А при отделе РОНД — Российское объединенное национально-социалистическое движение. Его руководителями стали балтийский немец Светозаров (Пельхау), полковник Герштельманн и князь Оболенский. А затем к нему стали присоединяться белогвардейские организации. Не все. Конечно же, не все, ибо часть была ориентирована на Англию. И в 1937 году председатель РОВС (Российского Общевойскового Союза) генерал Миллер даже издал приказ, в котором было сказано: 'Мы, члены РОВС, являемся идейными фашистами'. А помимо русских в РОНД вошли украинцы, которые создали 'Особый Украинский Отдел РОНД'.

Война началась, и немало русских белоэмигрантов вступили в Вермахт или отправились попытать счастья в оккупированных районах. НО! Это было совсем не то, чего хотели и ждали лидеры белой эмиграции. Они мечтали, что им разрешат создать собственную армию. Боевую. Самостоятельную. И если часть немецких генералов (прагматики) под негласным лидерством Браухича соглашалась дать добровольным помощникам оружие и относительную свободу, другая (нацисты) во главе с Кейтелем была категорически против. Фюрер поддерживал Кейтеля. 'Славяне — будущие рабы арийской расы!' — заявлял Гитлер. И равными он признавал только часть северокавказских народов и казаков. При этом казаки должны были согласиться, что по роду-племени являются остготами, и обязаны служить под командованием немецких офицеров.

Так было в самом начале войны, когда Вермахт еще не понес огромных потерь и не наступили холода. Однако фюрер погиб. Его кресло занял Мартин Борман. Не идеолог и оратор, а хитрый, жесткий и циничный управленец. Для него на первом месте эффективность. Поэтому речи оголтелых нацистов слегка стихли и отношение к народам СССР, а так же к военнопленным, изменилось в лучшую сторону. Пока незначительно. Но чиновники Имперского министерства оккупированных восточных территорий и лояльные к русским германские генералы надеялись, что-то с этого выгадать — получить дармовую рабочую силу и дополнительных солдат на фронте. Вот потому Лейббранд прибыл в Хаммельбург и разговаривал с Трухиным. Не с белоэмигрантом, который жаждал реванша (что думают белогвардейские генералы он уже знал), а с кадровым советским офицером и русским дворянином...